Уэнсдей просыпается ближе к вечеру. В комнате относительно тихо, не считая, как хорошо девушка слышит чужую музыку даже в наушниках.

Она морщится и садится, тут же привлекая к себе внимание Энид, которая наушники выдергивает, копируя позу девушки.

На её стороне только один ночник. Она в такой темени делала уроки?

«Энид»

— Уэнсдей? — Аддамс руками впивается на всякий случай в одеяло, лишь бы опять не в свои ладони. Как бы не была приятна боль от когтей, в закрытом помещении Энид легко может ощутить запах крови.

— Энид, — девушка вторит своему голосу в голове и ощущает, что её тянет к подруге? соседке? такой же волчице, что вообще-то помочь бы могла, не будь Аддамс такой упрямой?

— Ты мило спала. Тебя не было на ботанике. Совсем плохо стало? Как себя чувствуешь сейчас? — она выглядит и правда обеспокоенной, а Уэнсдей делает вдох глубже, пытаясь распознать, есть ли в запахе Энид какие-нибудь новые черты, оттенки. Но нет.

Комната пахнет абсолютно также и Уэнсдей не знает, пахнет ли иначе для Энид.

По крайней мере, та не показывает, за что и спасибо.

— Намного лучше. Уимс меня не искала? — снова придумывать оправдание, почему её не было на занятиях и что такое интересное увлекло дочь самой Мортиши, потому что слова «я спала» явно будут казаться ложью.

— О, я сказала, что ты плохо себя чувствовала и предупредила меня, прося передать. Тебе посоветовали побольше отдыхать, — и Энид так улыбается, что Аддамс хочет выколоть себе глаза.

Лишь бы больше никто не порочил эту горячую улыбку, которая согревает её даже сквозь такое кривое расстояние. Никто и никогда так не улыбался на памяти Уэнсдей. Особенно ей.

— Мм. Который час? — Вещь, который наконец-то вернулся (и который, видимо, и избавился от следов второго обеда Уэнсдей), проснулся от шума двух девушек и потянулся на столе. Иногда он вёл себя как кот.

— Через двадцать минут твой писательский час. Я подумываю как раз пройтись, чтоб не мешать, — Энид отводит взгляд, играясь с шнуром своих наушников и Уэнсдей чересчур хорошо знала эту девушку, чтоб не заметить, что её это тревожит. И она встаёт, оказываясь у своего стола. И руки на груди складывает, пряча пальцы в ткани формы. Точно, надо переодеться.

— Ты не смогла потревожить мой сон, — хотя музыку Уэнсдей слышала до сих пор. Следует поделиться с Энид своим плейлистом в спотифае. Оказывается, Вещь отлично разбирается в телефонах, — можешь остаться.

— Правда? — и ещё более яркая Энид не заставляет скривиться и отвернуться, поскорее стирая данную картину из своей головы — отнюдь, Уэнсдей почему-то не может отвести взгляд, приподнимая на пару миллиметров свой уголок губ, — а рядом могу присесть?

«Да»

— Не стоит, — такой быстрый ответ в своей голове абсолютно не радует Уэнсдей. Ей не нравится, насколько эта вторая «она» сконцентрирована на Энид. И то, что когтей ещё нет — вообще чудо. Не хочется провоцировать, будет сложно объяснить, как такое случилось за одну лишь ночь.

— Хорошо, поняла. Тогда буду сидеть в наушниках и писать эссе.

— Тебе не обязательно быть в наушниках, — Уэнсдей не знает, насколько улучшился слух её соседки после полной трансформации, но какая разница. Она же не думает о комфорте Энид, верно? Только о своём, — и включи свет, раз будешь писать эссе. Иначе после писательства в темноте никто не поймет, что ты напишешь.

А то, что это для глаз вредно, Уэнсдей решает опустить. И сесть наконец-то спиной, прекращая такой… странный разговор. Он не для неё.

«Энид»

Она старается сконцентрироваться на своей работе, даже заносит руки над клавиатурой, пока не слышит, как девушка позади действительно вытаскивает наушники, оставляя музыку чуть громче играть. Не так уж и раздражает, если не вслушиваться.

А после… Уэнсдей слышит как ручка царапает бумагу так, будто Энид решила писать прямо у её уха.

И когти выскакивают с похожим на нажатие машинки шумом, вынуждая Аддамс тут же опустить руки, сжимая те в кулаки. Чёрт. Ну не сейчас же!

— Энид, — шум прекращается, однако, когти всё также блестят в слабом свете собственной лампы. Она шумно выдыхает. Или также, как

обычно?

— Да, Уэнсдей? Всё в порядке? — та чуть шуршит своим постельным, почти заставляя Аддамс обернуться. Узнать, как та на неё смотрит, но девушка сдерживается. Не ведётся на провокации этого голоса в голове.

Это «его» желание смотреть на Энид!

— О чем ты пишешь эссе? — неожиданно, но у них завязывается диалог. Уэнсдей задаёт один уточняющий вопрос, в котором Энид видит намного больше. И отвечает без каких-либо опасений переборщить. Если бы Уэнсдей хотела тишины — легко бы заставила ту замолчать.

Но она лишь смотрит на свои когти, что никуда не деваются. И старается не терять нить диалога, глуша то, что твердит её голос.

«Энид. Кровать. Энид. Рядом.»

Раньше та была более… разговорчивой. Поэтому на такие странные приказы Аддамс реагирует абсолютно никак. Лишь сильнее губы сжимает. Благо хоть клыки не вылезли. Интересно, а они вообще могут так рано появиться?

— Энид, — прерывая ту на очередном повторе рассказа, так и не оборачиваясь к соседке, Уэнсдей решает уточнить что-то вне их темы, — насколько больно проходит трансформация?

— Да, Уэнсдей? — и снова этот её голос, что почему-то слушать стало чересчур приятно. Будь она закрыта от Энид хотя бы ширмой — опустила бы голову на стол, прикладываясь пару раз лбом о дерево, но нет, — ну… очень. Тебя же буквально выворачивает наизнанку. Кости за минуту увеличиваются в размерах, кожа покрывается шерстью, а одежда рвется, если не успеть снять. Вещь спас мне пальто, — и хихикает, дурочка, из-за чего Уэнсдей беззвучно царапает стол, оставляя след от когтя. Чёрт.

— Мм… а обратно? — Уэнсдей старается не показывать насколько заинтересована данной темой, раз решила к первоисточнику обратиться, так… просто решает поддержать диалог.

— Обратно я не помнила. Либо ещё больнее, либо я от перевозбуждения потеряла ненадолго сознание. Меня в себя Вещь привёл, — и, судя по тому, что тот поклон Энид дарит, видимо, она ему кивнула. И явно же улыбается, освещая эту комнату куда лучше не самых хороших ламп, — ты решила добавить оборотней в свой роман? — и, правда, улыбка так и ощущается промеж лопаток. На макушке. И в голосе, что такой сладостью противной (нет) сверху капает, будто варенье с бутерброда.

Откуда Уэнсдей знает, как это?

— Не думай об этом, — она слегка огрызается, решая по крайней мере не раскрывать все карты сразу. А после Энид замолкает и она прикрывает глаза, стараясь контролировать дыхание, — я помню твой взгляд. Насколько вы себя контролируете? — очень важный вопрос, потому что Уэнсдей не представляет, что может в виде волка натворить, если внезапно пойдет на поводу какого-то небесного тела, что решило полностью показаться, не скрываясь за тенью планеты.

— Ну… кто-то полностью уступает игривому настроению. Оборотни редко рассудок теряют. Только если кто-то решит скормить человеческое сердце или если сами во время драки попробуют. Всякое было в истории оборотней. Сама видишь, мы ж как щенки.

— Да, я читала. Мой прапрадед так с ума сошёл, — сама не успевает даже осознать, как легко такие слова срываются с губ. Но не напугана, отнюдь. Просто так непривычно делиться таким. С тем, кто не Аддамс. Кто не поймёт, — но ты сражалась. И достаточно агрессивно, вспоминая, как ты набросилась на Тайлера.

— Я спасала тебя, — и это сказано намного тише. Намного… ласковее.

Уэнсдей не выдерживает и оборачивается, всматриваясь слегка хмуро в лицо своей будто бы смущённой соседки. Даже брови не сдвигает, по взгляду видно.

— Да, ты спасла Аддамса. И должна знать, что теперь я навечно в твоём распоряжении. Как и вся моя семья, — Уэнсдей заявляет это с лёгкой толикой серьезности, в прочем, как и всегда. Будто бы буднично, однако… удивлённая Энид, у которой румянец со щек (мило) ещё не сошел, даже поражает.

— Так ты со мной диалоги ведёшь, позволяешь себя касаться и ждала сегодня, потому что ощущаешь долг? — внезапно, но Энид разозлилась и Уэнсдей не ощутила страха. И заинтересованности, как обычно. Она ощущала… что готова сцепиться с этим солнцем не только словами. Главное не зарычать. Не забыться. Контроль.

Такая Энид манила ещё больше.

— Ты неверно истолковала значение долга крови. Тебе нужно будет попросить меня или ещё какого Аддамса о любой услуге — и мы выполним. Когда угодно. Где угодно. Как угодно, — от последней фразы и возможности пролить чужую кровь, уголки губ Уэнсдей снова приподнялись, а гнев, который она ощущала от Энид, медленно ушел, показывая смущение и растерянность.

— Мне ничего не надо. Я… Даже сейчас, зная, чем всё тогда закончилось, я бы всё равно побежала спасать тебя. Это не ради возможности иметь поддержку твоей семьи или тебя. Просто… так поступают друзья? — и она закусывает губу, расплываясь в улыбке и качая ногами на своей постели. Нервничает. И Уэнсдей аж моргает, сразу же отворачиваясь, потому что… друзья? Да, они с Энид друзья, но разве ведут они себя так? Правда умереть готовы?

Почему был готов Ксавье — Уэнсдей знала. Он влюбленный идиот. Но Энид? Готова даже сейчас пожертвовать своей жизнью, лишь бы спасти — её?

«Оборотень»

— Я и без долга готова срезать каждую змею с черепа Аякса, за то, что он бросил тебя, — девушка смотрит на свои руки, когти на которых никуда не делись. И лишь прикрывает глаза, пока не слышит, что там отвечает на это Энид.

— Это я его бросила, — Слова звучат настолько обыденно и беспечно, что даже не подходят этой яркой девушке. Неужели наконец научилась сарказму от Аддамс? — А теперь давай займёмся делами. Надеюсь, твои оборотни не будут настолько кровожадными, — но первое предложение настолько поражает Уэнсдей, что та даже не сразу замечает, как когти исчезают. Как её больше не так сильно тревожит звук ручки по бумаге. Попсы, которая играет на телефоне Энид.

Энид бросила Аякса? Она же с ума по нему сходила до всего этого? Что произошло?

«Энид»

Уэнсдей отгоняет этот голос от себя лёгким взмахом руки и наконец-то принимается за роман, удивляясь, как легко тот пишется.

Оказывается, дневной сон творит чудеса. Или дело в еде?

Или разговоре с Энид?

«Оборотень»