Уэнсдей старалась контролировать этот странный голос в голове, что чаще всего диктовал её физические потребности со своим «еда, сон, тренировка, прогулка в лесу», но чего девушка до сих пор не понимала, откуда там имя соседки.

Почему её так тянуло к Энид после обращения.

Поэтому, стараясь находиться на достаточно расстоянии, Уэнсдей всё также печатала вечером роман, не особо прислушиваясь к шуму позади. И свела их разговоры до банального пожелания не умереть днём и во сне. Или, переводя на язык Энид — доброго утра и спокойной ночи.

Уэнсдей не знала, с чем связано подобное желание подойти и заставить смотреть лишь на себя. Дёрнуть за подбородок, наклоняясь, чтоб только ей принадлежал голубой взгляд, содержащий в себе все краски этого мира, которых была лишена сама Аддамс.

На ней хорошо смотрится только красный и черный, в то время как Энид забрала себе весь свет, являясь самым настоящим ангелом, что попросту снизошёл до этого демона.

Наверное, именно потому Уэнсдей часто сжимала губы и вилку, когда во время обеда Энид вела диалог со своими друзьями, полностью забывая про Аддамс. Не уделяя ей должного внимания. Не касаясь. Не поглядывая даже мимолётно, пока новообращённая девушка с таким желанием вгрызалась в частое теперь в своём рационе мясо.

Странно, что никто не обращал внимания, решив, что это попросту очередная странность этой ч/б девушки.

Казалось, Энид даже всё устраивает, будто бы не она, как на наркотик, подсадила Уэнсдей на жар своих рук, что согревали нечто чересчур глубокое.

Её следовало бы прижать к стене. Схватить за горло и рычать прямо в лицо, чтоб поняла, какой хищник находится с ней на одной территории.

Но эти странные желания с возможными травмами Энид — Уэнсдей отметала, легко осознавая, насколько же это чуждо ей.

Она не могла примириться сама с собой. И только в писательские часы ей удавалось взять свои мысли под контроль, водя пальцами по верной клавиатуре своей машинки.

Хотелось бы поиграть, но звук чересчур сильно ударял по ушам, мешая даже пару нот сыграть. Пришлось пока оставить виолончель, которая вместо привычного спокойствия и решения многих проблем дарила только вспышки мигрени.

Вот и оставалось вечера напролёт строчить свой роман, пока однажды вечером, выходя из писательской эйфории, Уэнсдей не решила прочитать то, что пишет.

И… лист тут же оказался смятым и брошенным в мусорку.

Этот голос добрался и до её работы, решая последнюю половину работы заставить Вайпер вести себя как идиотку. Такую… влюбленную?

Уэнсдей даже моргнула, затихая, из-за чего весь шум вокруг наконец-то дошел до её ушей. Энид слушала какую-то тошнотворную мелодию (относительно, неплохую), про разговоры с луной и, судя по звукам, грызла собственную ручку.

Даже не оборачиваясь, Уэнсдей легко представляла себе эту картину. Как розовые губы приоткрываются, маня блеском, а после, белоснежные зубы впиваются в кончик пластикового корпуса, оставляя слабые следы, по которым завтра Энид будет водить пальцем и явно ругать себя за такое поведение.

Уэнсдей чуть выдохнула, ощущая, как в ней плескалалсь энергия.

И, сорвавшись с места, оставляя соседку лишь с удивлением наблюдать, как Уэнсдей хватает свою куртку и скрывается за дверью, та стремится на холодную улицу. Почему не балкон?

Она не любитель скорости и резкости, но сегодня, оказавшись в школьном дворе, где ребята часто проводили время, она выбегает через одну из арок наружу, решая выпустить пар.

«Гулять. Да. С Энид!»

Голос, что до этого часто звучал под стать Уэнсдей — спокойно и почти безэмоционально, на имени соседки решил вскрикнуть. Прорычать, заставляя виски пульсировать, из-за чего Уэнсдей двигалась всё дальше от такой опасной (желанной) Синклер.

Она не уверена, сколько времени провела на улице, но когда холод ощущался даже её теперь ещё менее восприимчивым к таким погодным неурядицам телом, Уэнсдей направилась обратно.

Лес манил, но, проходя по тёмным коридорам, Уэнсдей впервые ощущала себя на месте, особенно когда оказалась ближе к самой высокой комнате в Офелия-Холл.

Энид… спала. Ночник всё ещё горел на её тумбе и Уэнсдей замерла, наблюдая, как девушка держалась за телефон, явно до последнего стараясь дождаться.

«Оборотень»

Так хотелось с сарказмом спросить «правда, что ли», но девушка лишь тихо раздевается, направляясь в ванную, где приводит себя в порядок, а после, вернувшись в свою постель, долго не может сомкнуть глаз, хотя и ощущала усталость.

«Энид»

И она выдыхает, на языке жестов, чтоб точно не разбудить Энид, прося Вещь выключить лампу. И… накрыть девушку пледом. Ну расправить тот, что сбитым в ногах лежал. Будто бы свернутым. Будто бы девушка сама во сне накрылась.

И только оказавшись во тьме, зная, что Энид не проснется от холода, Уэнсдей смогла заставить свой голос скрыться в ночи, прикрывая глаза.

Уэнсдей ощущала спокойствие.

Пока не ощутила, ближе к полнолунию, насколько же хочет затолкать чеснок в глотку Йоко, которая касалась её Энид.

«Убрать»

И Уэнсдей, что и без того тратила много сил, чтоб не вестись на провокации голоса, что с каждым днём более активным становился, разрывая её напополам, не может справиться сейчас и отвести взгляд. Руки под партой ловко обхватывают стол, оставляя на том следы от когтей. Как никто ещё не заметил, насколько часто Уэнсдей стала прятать свои кисти. Как этого не заметила Энид?!

«Взять»

Аддамс еле отводит взгляд, стараясь ровно дышать, не позволить ни единому лишнему звуку сорваться с её губ.

Кажется, в полнолуние ей будет ещё тяжелее…