Кровь.

Темная, липкая, горячая.

Вот что видит Мариан каждый день, чаще, чем лицо своей матери.

Вот чем по локоть покрыты её бледные жёсткие руки.

Вот в чём её сила и её слабость.

Узорчатое Мнение Императрицы с трудом вырвалось из цепких объятий человеческих рёбер. Тьма полилась из раны, струйками потекла вниз.

Скольких она сегодня убила?.. Н-да. Как будто она считает. Считать свои трупы — все равно, что гордиться самыми чёрными деяниями. Пусть этим вдоволь развлекаются те, кому суждено пасть от руки Хоук — она не из их стаи. Она вообще вне всего этого — ни добрая, ни злая, Колючка несёт лишь воздаяние. Трудно назвать это справедливостью в чистом виде по той причине, что оно приходит позже, тогда, когда невинные уже пострадали, а преступник потешился мыслями о своей безнаказанности. О какой справедливости может идти речь, когда сумасшедший сын судьи уволок и убил ребёнка-эльфа? Что нужно сделать для успокоения души родителей — милосердно предать виновного заведомо пристрастному суду или совершить то же злодеяние, что и он?..

Для Мариан ответ един. Хоть это никак не облегчило скорбь семьи жертвы, оставить в живых детоубийцу она не смогла. Легче смириться с мыслью, что по ней самой плачет петля, чем услышать годом позднее, как безутешные матери в Эльфинаже оплакивают своих малышей, умерщвленных тем же способом и на том же месте. Даже если бы Ванард держал своего отпрыска взаперти, совесть не давала бы Мариан покоя, и какой-нибудь особенно тихой ночью уважаемый судья проснулся бы от пронзительного предсмертного вопля из соседних покоев.

Бездействие городской стражи, которой, кстати, уже давно следовало бы арестовать и саму Хоук, объяснялось зависимостью от политики, высших чинов, городской аристократии. Мариан сама была жива лишь потому, что встретила Авелин по пути из Лотеринга в Гварен. Но она, в отличие от других невидимых для правосудия личностей, шла в обратном направлении, всем наперекор, чем нажила себе наибольшее количество врагов. Помогая страже и одновременно нарушая основополагающие законы, работая на Миирана в качестве головореза и сохраняя жизнь тем, кто действительно её достоин, Мариан мечтала о неведомом могуществе. Она хотела бы быть молнией, поражающей убийцу в тот самый миг, когда он занёс кинжал над младенцем, ядом, отравляющим работорговца, который празднует свою первую сделку, болезнью, в мгновение ока отправляющей на тот свет продавшихся чиновников. Она бы отдала жизнь за такой дар — зная человеческие души до тонкости, не ведать сомнений, никогда не допускать ошибок. Эта мечта, точнее — неудержимое стремление к ней и отделяло Колючку от ограниченной сводом бесполезных законов городской стражи с одной стороны, от коррумпированных бюрократов, бесчисленных шаек разбойников, бессовестных грабителей, торговцев людьми — с другой.

Однако добивалась своего она теми же самыми путями, что и последние.

Запястья ломило от усталости. Тяжёлым был не только меч, но и избранный путь. От этой тяжести, казалось, земля трескается под ногами…

Мариан попыталась вспомнить, скольких всё-таки она успела свести в могилу за последние четыре года. По её одеревеневшей спине прошёл неприятный холодок. Судя по примерным подсчётам, свечи киркволльской церкви должны разом погаснуть, как только Хоук с отрядом в следующий раз осмелятся зайти внутрь.

Возможно, мама права, и стоит поменять свой образ жизни. Спать по ночам. Меньше пить. Не драться, в конце концов. Обернуть свою талию в утончённую ткань дорогих платьев, ходить на обеды, писать мемуары. Найти миловидного молодого человека, гулять с ним под ручку, выйти замуж.

Но какой в этом толк, если магов усмиряют десятками, банды головорезов бесчинствуют по всему городу, а кунари нервируют одним своим присутствием уже который год? Мариан прошла это с самых истоков, она просто не может оставаться в стороне, она причастна.

Мир делится надвое: на тех, кто старательно не замечает грязи, тем самым порождая её в собственной душе, и тех, кто окунается в неё с головой, чтобы очиститься и очистить других. Колючка принадлежит второй половине, просто потому, что так выпал жребий. Выборы, которые она делала, так или иначе привели её сюда, а поворачивать назад уже поздно.

— Хоук, о чём замечталась?

Пиратка с присущим ей стремительным изяществом полоснула кинжалом по шее Невидимой Сестры, подкравшейся к Мариан сзади. Не услышав ответа, хитро заглянула ей в лицо.

Хоук привыкла доверять советам Изабеллы, чутьё которой никогда не давало промахов, если речь заходила об отдыхе после тяжёлого дня. Так было и сейчас — Ривейни оценивающе прищурилась, затем сочувственно склонила голову; её фирменная плутоватая улыбка испарилась без остатка.

— Ладно, можешь не отвечать. Сегодня в Висельнике снова сыграем в порочную добродетель, станет лучше, вот увидишь. — Тут уголки пышных губ пиратки дрогнули в коварной усмешке, от прежнего сострадания не осталось и следа. — Слушай, ну почему ты постоянно отказываешься зайти хоть разик в Цветущую розу? Я могу одолжить тебе свой абонемент… Знаешь, существует множество расслабляющих практик, а тебе как раз нужно отвлечься от мрачной рутины.

— Изабелла, ты же знаешь, что я не поведусь на твои соблазны. Зачем ты повторяешь мне это снова и снова?

— Просто держу тебя в курсе. Знаешь, в таком деле лучше заручиться поддержкой профи. Я готова оказать тебе дружескую услугу, так что же в этом плохого?..

— А, теперь это так называется. «Дружеская услуга». — Мариан вытерла лоб тыльной стороной ладони. — Я запомнила.

— Да я не про… Ой, надо же, подловила. А я со всей душой!..

Ехидный взгляд Изабеллы никогда не заставлял Хоук краснеть. Было что-то привычное в её наглости, даже незамысловатые провокации превратились в неотъемлемую часть её образа. Что тут говорить, при желании Мариан сама могла заставить пиратку залиться краской. Однако где-то в глубинах подсознания она задумывалась о своём ненавистном одиночестве каждый раз, когда Изабелла заводила старую песню.

Висельник… Давненько она туда не заглядывала.

Прошло целых пять дней с того самого утра, и Хоук до сих пор было стыдно появляться в таверне. Она ни разу не звала Сказочника с собой просто потому, что не могла посмотреть ему в глаза. Изредка Мариан ловила себя на мысли о том, что было бы намного проще, если бы они проснулись вместе. Тогда бы ей не хотелось сейчас провалиться сквозь землю, она бы в шутку припоминала ему это приключение и посмеивалась бы вместе с ним над нелепыми слухами.

Но все было не так. Краснобай бескорыстно позаботился о ней, а она ничем не ответила, и теперь чувство вины ядовитой змеёй ползало по венам, обвивало её сердце тугими кольцами.

Лучше позвать его к себе и угостить выпивкой отца, чем снова идти по накатанной. Пусть этот вечер будет иным, пусть он будет отличаться от всех предыдущих, раз она решила провести его с Тетрасом. Можно позволить себе побыть гостеприимной хозяйкой, интересной собеседницей, даже женщиной. Можно прояснить для себя, кем она считает этого загадочного сказителя, ведь в последнюю неделю он будто поселился в её голове.

Пора наконец взять себя в руки.

Послушно лязгнув, окровавленное лезвие Хоук исчезло в ножнах как минимум до завтрашнего утра.

***

Своенравное перо то прилежно поскрипывало по чистой бумаге, то отрывалось и замирало в паре дюймов от листа на добрые полчаса. Уже который раз Варрик хладнокровно сминал еле начатую повесть о благородном рыцаре из киркволльской стражи, раскрывающем одно за другим запутаннейшие дела с участием высокопоставленных лиц. Это был тот нередкий случай, когда гном заранее знал, что будет в конце: по всем законам жанра публика должна будет поразиться тому, что под непроницаемым забралом рыцарских доспехов скрывалась прекрасная девушка. А особо чувствительные поклонницы Тетрасова творчества просто обязаны будут проронить пару слезинок в свои надушенные платочки, перечитывая в который раз главу о несчастной любви красавицы в доспехах и капитана стражи, который оказался главарём старейшего общества работорговцев. Из жалости к слабым нервами таких читательниц Варрик великодушно пропустит сцену казни преступного капитана…

Неважно, что женский голос в среднем довольно сильно отличается от мужского, а лицо стражники забралом никогда не закрывают. Люди любят простоту и ненавидят думать. Раскрась им всё живыми цветами, покажи сложность и красоту их души, сплетение судеб — они со скуки отвернутся от тебя, обвинят в клевете или лжи, да в чём угодно… А напиши простенький рассказик, где есть добро и зло, где они явно разделены, как в жизни никогда не бывает, где люди неглубоки, примитивны, жалки, скорее похожи на карикатуры — объявят, что ты гений, раскупят все экземпляры, будут драться за твой корявый автограф на форзаце бездарной писанины.

Да, мир несправедлив к писателям. Им нужно отучить себя от привычки задумываться об оттенках смысла, выдрессировать в себе низменный инстинкт потакания толпе. После нескольких кричаще-интригующих заголовков, пожалуй, можно начинать делать что-то стоящее, но шедевры быстро надоедают жаждущим хлеба и зрелищ, так что приходится время от времени приниматься за старое. Этим Варрик и занимался с самого утра.

Гном потёр переносицу. Которая по счёту бессонная ночка давала о себе знать пульсирующей головной болью, неслабо отдающей в глаза. Но было ещё кое-что… Эта Мариан, чёрт бы её побрал, хоть сиди и пиши о ней до старости — сколько ценнейших слов из золотых запасов, метких, словно выстрелы из Бьянки, метафор и восхитительных эпитетов накопилось в груди Варрика за эти несколько дней по её вине!.. Да ведь совсем некстати — необходимо было сосредоточиться на ином жанре, где нет места золотому песку настоящего, отборного литературного языка. Бесценный пласт не пропускал через себя повседневные, бесцветные фразы, сбивал с мысли, так что дешёвое чтиво давалось сказочнику тяжелее обычного.

А женщина, притяжению которой Тетрас безуспешно пытался воспротивиться, стала для него ещё желаннее. Размышления о всех поступках Хоук, проводимые исключительно с целью обнаружить в ней, идеальной, изъян, породили лишь бессонницу.

Бессонницу, отчаянную до глупости влюблённость да целую стопку стихов, которые он не опубликует ни за какие деньги…

Когда Варрик вовсе позабыл о повести, в дубовую дверь осторожно постучали.

Хоук, легка на помине. Вошла к нему впервые за целую неделю, не дожидаясь ответа — только ей он разрешил вторгаться к нему когда угодно. Наверное, думал, что она не будет пользоваться этим правом.

Но задница Андрасте, как же он был ей рад.

— Варрик… Не хочешь ли попробовать настоящего вина? У меня есть бутылка и отличный повод.

Улыбка промелькнула на губах гнома зыбкой тенью. Уж не о том же самом он думал с неделю назад, в порту?..

— С чего такая щедрость, Колючка? Я что, неизлечимо болен? Хотя нет, не отвечай. В любом случае, не говори остальным. Я же сопьюсь, если каждый будет угощать напоследок!

— Не волнуйся, я договорюсь с Норой и именно тебе будут подносить только воду.

Мариан не без сожаления приметила, что Тетрас выглядит потрёпанным; с новой силой она принялась корить себя за то, что так долго не заходила к нему. Однако Краснобай шутил, значит, не всё потеряно. Краснобай, в свою очередь, удивился резкой перемене своего настроения; несмотря на душевные метания, лишавшие его сна, предложение Хоук он отклонить не мог.

С превеликим наслаждением гном смахнул со стола скомканные листы и картинно развёл руками.

— Что ж, я весь Ваш, мадам, но лишь на этот вечер.

***

Двое расположились в библиотеке Амеллов у камина. Варрик уже откупорил «Отступничье пойло Малкольма» и разливал по дорогим бокалам, когда Мариан вдруг спохватилась и отошла, попросив подождать. В любой другой вечер Варрик не придал бы этому значения, но сегодня он, рассеянно кивнув, почувствовал еле заметное волнение.

Через четверть часа смиренного созерцания забитых под завязку высоких книжных шкафов загустевшую, как мёд, тишину нарушили отчётливые шаги, заставившие сердце Варрика судорожно поколотиться о ребра.

В библиотеку вошло удивительное существо. Волосы цвета спелой вишни были убраны в аккуратный пучок, лаконичное бордовое платье тонкого бархата спускалось до самой земли, открытые бледные плечи и шея, обвитая изысканным гранатовым ожерельем, притягивали взгляд.

Гному оставалось только искренне восхищаться.

— Должен сказать, такого поворота я не ожидал. Просто… Это точно ты, Хоук? Я не верю своим глазам.

Улыбнулась девушка уже со знакомым огоньком в глазах.

— Я подумала, что ты уснёшь со скуки, если я не выкину чего-нибудь новенького для своей биографии. Например, сегодня ты сможешь записать что-то вроде «Возможно, она была женщиной. Я сам видел, что она носит платья.»

Мариан грациозно села в кресло, взяла в белые тонкие руки бокал. Всё-таки она хороша, она лучше, чем кажется в своём доспехе. Надо было тщательно рассмотреть её тогда, когда на ней была лишь сорочка, а не тратить время на пустые размышления.

— Признаться, Мариан, сейчас я меньше всего думаю о своей работе.

Краснобай окончательно сдался. Он признался себе в этом именно сейчас, когда голос его сделался чуть тише, комплимент прозвучал чуть откровеннее чем обычно, а Мариан, поднеся бокал к губам, встретилась с ним загадочным взглядом и смотрела чуть дольше положенного.

Отступничье пойло оказалось красным вином отменной выдержки. Букет его сочетал в себе мириады оттенков, послевкусие было на редкость мягким и стойким. Если бы Хоук была магом, Варрик бы подумал, что она использует магию крови — таким чарующим казался ему вечер в её компании. Но она не имела магических способностей, а вино не пьянило Тетраса, как эль из таверны, так что грешить было не на что.

— Я говорила, что у меня есть повод… Так вот — ты ведь не оставил меня спать на улице, и теперь с меня причитается. А ты знаешь, как я не люблю оставаться в должниках.

— Что ж… Я тронут. Не думал, что из-за подобного пустяка ты решишься открыть такой раритет. — Гном поглядел на вишнёвую густоватую жидкость, по всем пунктам подходившую под описание нектара богов, и выразительным жестом отставил бокал в сторону. — Вино великолепно, и всё же Вы, сударыня Хоук, затмили его.

Небрежные слова сказочника обжигали сердце Мариан, прабабкино серебряное колье давило на ключицы. Буквально десять минут назад она с трепетом вытащила из резной шкатулки старинную семейную реликвию и впервые за многие годы надела своё единственное платье, а потом невероятно долго испытующим взором осматривала себя в зеркале, расправляла складки переливающейся ткани, всё переживая, не слишком ли она похудела с последнего «выхода в свет», не слишком ли выделяются на её матово-бледной коже багровые шрамы. Она делала всё это, чтобы проверить, насколько роль наёмницы приросла к ней в глазах гнома, который уж наверняка считает её не более чем напарницей и другом. Колючка не могла предвидеть, что этим вечером ей будут делать комплименты, а она будет волноваться, прямо как настоящая барышня, рассеянно разглаживать подол на узких коленях и смущённо отводить глаза.

— Тогда ты, верно, ещё его не распробовал…

Таинственно улыбнувшись, женщина в красном опустила ресницы, сделала небольшой глоток вина. Стеснительность не была характерной чертой Мариан, но очень ей шла; гном опять невольно вспомнил её лицо, искажённое страхом, и нахмурился.

Впрочем, мрачные думы сразу же оставили его.

— Ты не хотела бы прогуляться? Говорят, на своем воздухе аромат винограда раскрывается в полной мере.

***

Рваный берег был погружён во тьму. Круглолицая луна косилась на одиноких гуляющих с усеянного брызгами звёзд небосвода. Пахло водорослями, мирный шелест прибоя заглушал звук шагов. Хоук, закутанная в чёрную шаль, задумчиво брела вдоль каменной гряды, чуть позади неё Тетрас нёс полупустую бутылку, заложив свободную руку в карман шаровар. То вскидывая глаза к небу, то опуская их на бренную землю у себя под ногами, Варрик усмехался про себя. Ему было смешно от того, что его сокровенная сахарно-сказочная мечта воплотилась в реальность, хоть и в слегка искажённом виде. Он идёт по пятам за великолепной женщиной, за молчаливой Колючкой, за своим беспредельным счастьем, чуть ли не наступая на край отливающего серебром бархатного одеяния. Они совсем одни в подлунном мире, гном даже оставил ревнивую Бьянку и свою вечную лоскутную куртку в особняке Амеллов, чтобы чувствовать себя свободнее наедине с Мариан.

Тёмная ткань колебалась на ветру, ускользала всё дальше, напоминая о мимолётности уходящих мгновений. Так зачем же медлить?

— Мариан, ты должна знать…

Пара остановилась у живописного обрыва, Колючка осторожно прислонилась спиной к валуну, сложила руки на груди. Во время прогулки Хоук казалось, что она спит — завораживающий голос сказочника, одаривающего её такими особенными любезностями, шикарное длинное платье, лунная ночь… Иногда по её лопаткам пробегал холодок, но это было не от ветра — Мариан кожей чувствовала, как Варрик смотрит. Идти бы так, вдоль моря, целую вечность и ощущать его рядом с собой… Всё это было так чудесно, так непохоже на предыдущие глупые свидания, что она боялась дышать, боялась нарушить тишину.

Молчание затянулось, но вот-вот должно было окончиться, потому что Варрик озадаченно тёр лоб, подбирая слова. Хоук, заметив его смятение, не выдержала.

— Да, Варрик? Что ты хотел сказать?

Гном разозлился на свою растерянность, вспыхнул от негодования на предательски покинувшую его музу красноречия.

«Нажье дерьмо, Варрик, говори, что собирался»

Упоминание диковинных лысых зверьков, как ни странно, придало разбойнику решимости.

— Ладно, Колючка, я больше так не могу, понятно? Я сломлен, поражён. Я покорён тобой и зачарован, хоть ты, чёрт тебя дери, вовсе не маг. — Тут гремящий поначалу голос стал еле слышен. — Каждый раз закрываю глаза и вижу тебя напуганную тогда, в Тени… Позволь мне быть с тобой, позволь мне защитить тебя от твоих страхов. Ты нужна мне, Хоук.

Отзвуки последних слов зависли в воздухе на секунду и резко оборвались, захлебнувшись в пульсирующей песне прибоя. Настала тишина, только волны как прежде обкатывали камни где-то внизу. Варрик ждал.

Небо будто рухнуло на Мариан, а притяжение земной тверди ослабело. Они с Варриком парили в воздухе, невесомые, беспомощные. Что-то тёплое разлилось под рёбрами, мешало трезво размышлять. Но Хоук должна была задать свой главный вопрос несмотря ни на что.

— Помнишь, что сказала ведьма из Диких Земель?

Разбойник ещё не успел сообразить, когда это они в последний раз видели Аша’беланнар, а Колючка уже без труда извлекла из памяти таинственные и немного пугающие строки:

— Мы стоим над пропастью грядущего. Мир ждёт своего часа, чтобы рухнуть в бездну. Жди… и когда этот миг настанет, не бойся и прыгай.

То ли от прохладного морского бриза, то ли от величественной силы в голосе без того необычайной женщины у сказителя перехватило дыхание. Он не мог оторвать взгляд от еле очерченного лунным светом профиля Мариан.

Подождав, пока шуршание прибоя проглотило эхо, Хоук оглянулась на Варрика.

— В пророчествах старых отступниц и не такое услышишь, но Флемет, по-моему, не так проста. Так что мне нужно знать, прыгнешь ли ты со мной или останешься на краю пропасти.

Варрик и не думал над тем, какой это был страшный вопрос. Через каких-то десять лет эта ночь предстанет перед ним совсем в другом свете, смысл сказанного своей ужасающей определённостью и простотой поразит его, как поражает имя старого знакомого, о котором так давно не было известий, выдолбленное в камне затерянной в лесах мшистой могильной плиты.

А сейчас янтарные глаза сверкнули решимостью вынутого из ножен меча. Он сделал несколько шагов в сторону камня, около которого стояла Колючка.

— Милая, просто покажи мне, куда прыгать.

Мариан приблизилась, беззвучно наклонилась к лицу сказочника, обвила его шею руками. Тот не успел испугаться — лишь машинально схватил её под руки.

Их разделял какой-нибудь дюйм, когда Хоук весело прошептала:

— А хотя знаешь, вино подождёт. И прыжки в пропасть. Вообще всё это, пусть оно… подождёт.

Терпкий привкус винограда на губах Колючки за долю секунды вскружил гному голову.

Изумлённый, будто не до конца осознавший произошедшее, он оглядел улыбающиеся золотые глаза и залитые нежным румянцем скулы, потом бережно заправил за ухо Мариан непослушно свисавшую на лоб прядь.

«Ты права, милая… Пусть весь мир подождёт.»

Кровавое месиво безрадостных дней, тревожные предчувствия чего-то огромного и зловещего, творческие муки написания дешёвой беллетристики затерялись далеко позади вместе с суетой неприветливого города. Осталась только всепоглощающая красота.

— Лучше и не скажешь, Колючка. Я даже подумаю насчёт того, чтобы выделить тебе завтрашний вечер. Такими обещаниями ведь не разбрасываются…

— Т-с-с, — узкий указательный палец, приставленный к губам, прервал речь благородного гнома. — Давай хоть ненадолго забудем, что умеем разговаривать.

Изображать немого показалось Варрику очень приятным занятием… Особенно в компании обворожительной дамы в алом платье.