Он бежит из cutie-общаги так быстро, что чуть не сбивает зазевавшегося в коридоре Чонина.

Джисон дышит настолько часто, что рискует заработать гипервентиляцию. То, что он увидел в комнате Минхо, будет теперь его ночным кошмаром.

Сидящие рядом на кровати, едва прикасающиеся телами, нежно и почти невинно друг друга ласкающие Чанбин и Минхо — это его новая римская империя в самом плохом смысле.

Как-то сама собой приходит мысль, что на месте Чанбина мог бы быть он сам. Должен быть он сам. И был бы он сам, если бы не вел себя все эти годы как придурок.

Да, он ревнует, и что вы ему сделаете?

Джисон вылетает из подъезда, делает два шага, но тут же разворачивается и так же быстро бежит обратно.

Он должен остановить это безумие и вернуть Минхо себе в полное и безраздельное владение. В голове проносятся картинки из мелодрам, где главный герой заявляется без приглашения на свадьбу любви всей своей жизни и кричит «я против», пока пара готовится произнести клятвы.

На этот раз он стучит и дожидается ответа. Минхо и Чанбин, слава богу, одетые и не похоже на то, что они продолжили целоваться после того, как Джисон оставил их пару минут назад. Минхо трепетно сжимает ладони Чанбина своими маленькими руками, но на этом всё.

— Хён, — обращается Джисон к Минхо, но тот как-то болезненно качает головой.

— Мне нужно поговорить с Бинни, — говорит он ровным голосом. — Тебе лучше уйти сейчас.

Оу.

Ладно.

Джисон вполне может это пережить. Наверное.

Он оставляет их наедине и отправляется в студию несмотря на поздний час. Кажется, пришло время написать еще одну чертовски грустную песню.

Хан на самом деле не понимал, почему Минхо вдруг так резко от него отстранился. Да, ему не очень нравилось быть объектом чужих чувств, но ведь они как-то справлялись раньше, не так ли? Это звучит, вероятно, довольно эгоистично, но Джисона все устраивало: они были теми самыми друзьями, которые флиртуют, но не переходят границу.

Возможно, такое поведение было жестоко по отношению к Минхо, но ведь он сказал бы ему, если бы что-то пошло не так. Сказал бы, верно же?

Джисон попался в самую элементарную ловушку вселенной, когда всё то же самое Минхо стал вдруг проявлять не к нему, а к Чанбину. Какого вообще черта Чанбин, а не кто угодно другой? Они ведь даже не дружили никогда настолько близко, чтобы вдруг ходить на свидания. И с каких вообще пор он стал «Бинни», а не «Чанбин, придурок, убери на кухне, после твоего протеинового коктейля там всё засрано»?

Может быть, Хан привык к мысли, что Минхо всегда будет его. Даже при том, что между ними не было романтических отношений, Джисон автоматически присваивал его себе. Что-то вроде «хён, который всегда будет меня любить».

Анализируя свои чувства и мысли, Джисон приходит к заключению, что он самая настоящая скотина, которая привыкла купаться в чужой любви и получать, ничего не давая взамен.

Вгрызающаяся во внутренности ревность вдруг дала такую пощечину, что всё резко встало на свои места.

Он должен во что бы то ни стало вернуть Минхо себе. В любом статусе.

***

Хан тревожник и параноик, поэтому следующую неделю он демонстративно ведет себя так, будто заявляет свои права на Минхо. Он даже садится рядом на всех интервью, хотя стафф шикает, что рассадка должна быть другой. К черту всё.

Между Минхо и Чанбином, кажется, ничего не происходит. По крайней мере, после того вечера они не принялись тотчас обжиматься и сосаться на каждом углу. Джисона это радует, но не от всего сердца, потому что он всё еще не представляет, что происходит между этими двумя за закрытой дверью. И неизвестно даже, какой из двух вариантов его бесил бы больше — тот, где ничего не изменилось, или же если бы Чанбин и Минхо вдруг стали бы вести себя как парочка.

Джисон, возможно, немного переусердствует с фансервисом, потому что на фансайнах и интервью чуть ли не лежит на Минхо, а на концертах не скрываясь облизывает его взглядом. Фанаты, если верить стаффу, просто в восторге, твиттер и тикток трещат от количества эдитов по Минсонам.

В очередной раз, когда они снимают обмен бывшими, Джисон вдруг буквально крадет Минхо.

— Давай уедем? — предлагает Хан, когда они садятся в машину.

Если бы за рулем был он, а не Минхо, он бы сбежал вместе с ним со съемочной площадки.

— У нас еще досъем сцены после, — мягко говорит Минхо.

— Я хочу поговорить, хён, — уверенно шепчет Хан, чтобы его не было слышно в других машинах. На микрофоны плевать — стафф слышал и не такое. — Только без камер.

Минхо сжимает руль слишком сильно, но тон его голоса не меняется.

— Хочешь съездить за едой после съемок?

И они спустя несколько часов заезжают за бургерами с картошкой, а затем едят их прямо в машине. Джисон не знает, почему Минхо отказывается ехать в отель на Чеджу, где у каждого из них есть номер, и даже не хочет посидеть в каком-нибудь тихом уютном ресторане с приватными залами для вип-гостей.

Впрочем, ему без разницы. На стоянке с видом на парк бургеры все такие же вкусные, особенно рядом с Минхо. Они так давно не ели вместе, что Хан был готов расплавиться от приятной атмосферы, если бы не висящий дамокловым мечом разговор, который он никак не начнет.

— Итак, — откашливается наконец Хан, грызя трубочку от клубничного коктейля. — Ты и Чанбин?

Минхо озадаченно моргает.

— Что я и Чанбин?

Джисону не нравится, как звучит Минхо — уязвленно и сухо, как будто бы Хан лезет не в свое дело, хотя по факту так и есть. Но он обязан узнать, он измучается от незнания и умрет, если Минхо ему не скажет.

— Вы теперь вместе? — уточняет Хан, пристально смотря на приборную панель, на свои ноги и на стаканчик с коктейлем, лишь бы не поднимать взгляд на Минхо.

Минхо отставляет свой кофе в подстаканник и выжидает длинную паузу, прежде чем ответить. По атмосфере внутри машины ясно, что разговор неловкий, неуютный и мягко говоря Минхо не хочет в нем участвовать.

— Нет, — говорит он в итоге, и Хан кашляет, поперхнувшись коктейлем.

— Но ведь...

— Слушай, — перебивает его Минхо довольно жестко. — То, с кем я вместе или не вместе, тебя не слишком касается, тебе так не кажется? Да, мы друзья, но я так охренительно устал тебя любить, Хан Джисон, и годами получать только отказы, что ты сейчас не имеешь никакого морального права лезть мне в душу и переворачивать там всё заново.

— Хён, — начинает он снова, но Минхо опять его перебивает, повышая голос.

— Нет, Джисон, мы с Чанбином не вместе. Он замечательный и я понятия не имею, что было бы сейчас со мной, если бы не он. Но я любил тебя ебучие шесть лет, ты хоть можешь себе представить, на что это похоже? Это не прыщ, который можно убрать и забыть, и не выключатель. Это мои гребаные чувства, и они не проходят только потому, что у меня не осталось на них сил и терпения. Чанбин это понимает, а вот почему такую простую вещь не можешь понять ты, я без понятия.

Минхо глубоко и рвано дышит, и Джисону стыдно за то, что он такой тупой. Он ведь правда не понимал, да и на самом деле как-то не задумывался.

С Минхо было очень классно и, как бы это ни звучало мерзко, удобно дружить. Кто бы не хотел себе лучшего друга, готового ради тебя на всё, соглашающегося на все твои начинания, ставящего твои желания и нежелания выше своих собственных? Джисон при этом умудрялся гадким бонусом ко всему прочему недовольно морщиться каждый раз, когда Минхо слишком интимно прижимался или шутил слишком уж на грани.

Какой же он, блять, непроходимый тупица.

— Минхо.

— Мы не вместе, — огрызается тот. — Я отказал Чанбину, потому что считаю нечестным по отношению к нему встречаться с ним и продолжать страдать по тебе. Я ответил на твой вопрос?

— Минхо, ты будешь моим парнем?

Джисон наконец смотрит на него. Минхо кажется таким маленьким и потерянным, будто бы вмиг сдувшимся после своей эмоциональной речи.

— Чего? — бестолково моргает он, смотря на него непонимающим взглядом.

— Если ты не встречаешься с Чанбином, то, может быть, будешь встречаться со мной? Я сожрал себя всего за эти два месяца. Я без тебя не могу.

Минхо смотрит на него так внимательно и подозрительно, будто Хан мошенник, предлагающий переписать на него всё имущество. Он молчит и долго пытается что-то разглядеть в лице Джисона, в его мимике, в его глазах, прежде чем говорит уверенное:

— Нет.

Хану кажется, что его приложили чем-то тяжелым по голове, наотмашь ударили по лицу.

— Что? Почему нет?

— Ты слышал себя? Я это, я то. Нет, Джисон, я не буду с тобой встречаться, потому что ты вдруг приревновал. У меня есть гордость и я не побегу к тебе только потому, что тебе это стало надо. Если хочешь меня, то вперед — теперь твоя очередь добиваться.

Минхо яростно отворачивается и заводит машину. До отеля они едут минут пятнадцать в неловком молчании и каждый в своих мыслях.

***

Если бы кто-нибудь спросил Джисона, в чем его скрытый талант помимо десятков очевидных, он бы ответил, что это упертость.

Когда Хан чего-то действительно хотел, он добивался цели во что бы то ни стало. И неважно, было ли это «что-то» съесть самый редкий рамён на ужин, стать всемирно известным айдолом, живя в Малайзии у черта на куличиках, или, к примеру, заполучить Ли Минхо в качестве парня.

Поэтому Хан похандрил из-за отказа пару дней, а потом стал штурмовать крепость. Сначала он вернул их доверительные дружеские посиделки, затем интровертские вечера с просмотром аниме и объятиями в кровати, а потом, спустя пару месяцев, Минхо наконец-то согласиться стать его парнем.

Хан на эйфории был самым счастливым в мире. Теперь, спустя столько времени страданий, недопониманий и драмы Минсоны официально воссоединились. Мемберы были рады и за них, и из-за того, что период холодной войны между флаффными палочками твикс наконец закончился. Чанбин тоже был рад — даже пожал Хану руку и поздравил с тем, что он «перестал быть непроходимым придурком и понял, какой подарок ему достался».

А когда эйфория прошла, Джисон обнаружил, что... ничего не изменилось.

Они всё так же были закадычными друзьями, дурачились, ходили по ресторанам в поисках самой вкусной еды Сеула, смотрели аниме, перекидывались мемами и умилялись с фото Суни, Дуни и Дори, которые еженедельно пачками присылала мама Минхо.

Джисон думал, что офигенно много знает о любви — он же был автором лирики про любовь, пел песни про высокие чувства и просмотрел за свою жизнь стыдно большое количество романтических дорам.

Оказалось, настоящие отношения могут быть не похожи на то, что так восторженно описывают в литературе и массовой культуре.

Шли месяцы, но между ними так ничего и не менялось.

Не было не то что секса, они не целовались-то ни разу. Глупые чмоки в нос и укусы в плечи от избытка чувств не в счет.

Казалось бы, Джисона должно всё устраивать: ну да, они не спешат, у них впереди все время мира, а у него лично есть время привыкнуть к тому, что они теперь в новом статусе.

Казалось бы, да — но нет.

Потому что Джисон ощущал себя вынырнувшим из океана глухоты и слепоты. Потому что он прозрел и наконец увидел, как восхитительно сексуален его теперь уже парень. И неважно, танцует ли он в классе в трениках и старой футболке, выступает на сцене, выглядя как секс-бомба, умирает от усталости после трещащего по швам графика или только проснулся субботним полднем опухший от количества соджу, что они выпили накануне. Минхо по определению теперь всегда был для него до безумия соблазнительным.

Он несколько раз порывался обсудить всё вдвоем, но так и не набирался смелости в последний момент. Может, Минхо не хотел его? Или не придавал значения этому аспекту отношений? А вдруг вообще был асексуалом?

Решилось всё, как всегда это бывает в жизни, по-дурацки и волей случая.

Был выходной, и Джисон зависал в общаге Минхо, который решил по приколу приготовить обед из трех миллионов блюд. Джисон называл эту его причуду стадией мании, Минхо — «просто нечем было занять руки».

— Чаги, я такой голодный, — ноет Хан, обнимая со спины и чуть ли не повиснув на нем.

— Потерпи, немного осталось, — шикает на него Минхо. — Посиди пока в тиктоке минут двадцать.

Но Хан был не так прост, потому что больше чем получить свой роскошный обед, он хотел только подоставать своего милого парня, который так чудесно выглядел в сегодняшнем огромном свитере с россыпью ромашек на голубом небе.

— Неа, — хихикает Джисон и обнимает еще крепче, толкая сильной грудью и прижимая Минхо к кухонной стойке.

Он хулиганит, мешает и выбешивает — и прекрасно это осознает. Чтобы еще больше вывести Минхо из себя, Хан сопит на ухо, а потом без предупреждения легко, но ощутимо кусает за шею, чуть ниже двух соблазнительных родинок, которые похожи на укус вампира.

Минхо моментально замирает в его руках и с громким звоном роняет ложку. Джисон доволен реакцией, поэтому повторяет укус, сместившись чуть вниз, к тому сладкому местечку, где шея соединяется с плечом.

— Ах, — выдыхает Минхо, запрокинув голову, и у Хана от этой реакции срывает резьбу напрочь.

Он понимает, что случайно сорвал джек-пот и, дурачась, нарвался сразу на эрогенную зону своего парня. Все прошлые сомнения, страхи и вопросы выветрились из головы за секунду.

Джисон покрывает шею легкими поцелуями, перемежая их с несильными укусами, и сходит с ума от того, как Минхо тает в его объятиях. Он без преувеличения хочет его сожрать, искусать до кровоподтеков и фиолетовых синяков.

Минхо в его руках — весь натянутая струна, что вибрирует и изгибается от каждого прикосновения.

— Хани, перестань, — хнычет он из последних сил, и этот хрупкий голосок только раззадоривает и будит неконтролируемое животное желание присвоить и обладать, заставить Минхо скулить.

— Уверен, что хочешь прекратить? — шепчет он, прикусывая хрящик на ухе, и Минхо от этого еще больше разваливается на молекулы.

— Обед сгорит, — жалобно мяукает он, а сам выгибается еще больше, чтобы соединить их бедра и потереться ягодицами о чужой пах.

Джисону так охренительно плевать на обед. Он, конечно, был голоден — по ощущениям когда-то примерно в другой жизни, но сейчас всё существо заполнил другой голод — сильнее и яростнее. Поэтому Хан не глядя выключает плиту и набрасывается на незащищенную шею с еще большим энтузиазмом, оттягивает ворот, широко лижет и посасывает загорелую кожу и не может насытиться.

— Ах, Хани, Феликс дома, вдруг он...

— Если бы Феликс знал, как сильно мне сейчас плевать на него, он бы заплакал, — фыркает Джисон прямо в чувствительную шею, не забывая покрывать ее поцелуями.

Боже, ему было даже немного неловко от того, как быстро они разогнались от отметки «не говорить и не думать о сексе» до «вот бы выебать Минхо прямо на столе». Отдельный восторг вызывала реакция Минхо просто на легкие ласки шеи — Хан даже руки все еще целомудренно держал на талии.

Внезапно мысль о том, что они еще ни разу не целовались, простреливает мозг, и Джисону просто жизненно необходимо исправить это недоразумение, иначе он наверняка умрет.

Минхо в его руках податливый и ластящийся, поэтому Хан без труда разворачивает его лицом к себе и вдруг медлит, потому что некстати его захлестывает волна робости.

— Хочу поцеловать тебя, — шепчет он, глядя на влажные губы, раскрасневшиеся из-за того, что Минхо яростно их кусал. — Можно?

— Конечно, Хани, — выдыхает тот. — Ты даже не представляешь, как давно я этого хотел.

И он целует. Приникает нежно и мягко, но тут же не выдерживает и пускает в ход язык, посасывает губы и делает все происходящее ужасно развязным. Возможно, со стороны они выглядят довольно отвратительно, потому что в поцелуе слишком много языка, слюны и обоюдного нетерпения. Но, боже, как же ему наплевать. Ощущение, что вот этот момент — то, к чему он шел всю жизнь. Это почти так же волнующе, как первый выход на сцену: тревожно до трясущихся коленок, но, черт, как же восхитительно.

Минхо хнычет и стонет в поцелуй, закидывает руки на плечи и притягивает трясущимися ладонями за затылок. Он дрожит и целует с такой же отдачей, с которой Хан пытается его сожрать целиком.

Когда происходящее переходит все границы приличия для общей общажной кухни и становится кристально ясно, что никакой обед их не заинтересует в ближайшее время, Джисон отстраняется, тяжело дышит и снимает с себя руки Минхо, чтобы мягко потянуть его в сторону спальни.

— Ты не против продолжить в комнате?

Минхо выглядит немного дезориентированно и часто-часто моргает, пытаясь вернуться в реальность. Джисон легко чмокает его в губы.

— Детка, все в порядке?

— Да, — приходит в себя тот. — Конечно. То есть, я не против. В смысле, я очень, очень за.

Джисон хихикает и ведет его в спальню, то и дело останавливаясь, чтобы прижать Минхо к очередной стене и поцеловать, потому что дорвался. С поправкой на всё это путь вместо нескольких десятков секунд занимает добрых минут пять.

Стоит им оказаться в замкнутом пространстве, Минхо набрасывается сам, прижимает к двери и стаскивает футболку, проводя жадными руками по бицепсам и прессу.

— Ты такой горячий, чаги-я, — сбивчиво бормочет он.

Джисон сжимает его бедра и, кажется, слышит хор небесных ангелов.

— Господи, нам стоило сделать это раньше. Почему мы не делали это раньше? — ноет Хан, когда Минхо присасывается к истерично бьющейся жилке.

— Хм. Я боялся тебя отпугнуть, — негромко отвечает Минхо. — Думал, что ты не хочешь.

Джисон аж замирает.

— Ты думал, я не хочу тебя? — он отстраняет Минхо от своей шеи и делает акцент на последнем слове, заглядывая в глаза. — Я знаю, что вел себя раньше как идиот, но это в прошлом. Ты вообще себя видел? Как я могу не хотеть тебя, зная, что теперь ты только мой?

Минхо как-то совсем потерянно всхлипывает, и Джисон прижимает его к себе, как самое ценное сокровище. Подумать только, из-за своего прошлого мудаческого поведения они почти полгода отношений провели без близости. Хан намерен настучать самому себе по голове, но для начала залюбить Минхо так, чтобы у того даже мысли не осталось о том, что его можно не жаждать.

Поэтому он отвлекает его от ярких переживаний, ведя прохладными ладонями по теплой спине под свитером, спускается к крепким тренированным ягодицам и с наслаждением их сжимает.

Они раздеваются до белья еще до того, как оказываются на кровати, снимая одежду друг с друга с таким рвением, будто от этого зависит жизнь во вселенной. Хан укладывает Минхо на лопатки и ложится сверху, ловя звезды перед глазами от прикосновения кожи к коже. Минхо раздвигает под ним ноги, чтобы ему было удобнее лежать и целовать его. И оказывается вдруг, что тереться членом о другой такой же твердый член в миллионы раз приятнее, чем всё, что Джисон успел испытать за свою жизнь с несколько скудным сексуальным опытом.

Он подхватывает Минхо под бедрами, на которые давно засматривался, и отчаянно трется пахом между ними. Боксеры мешают, но Джисон пока не в силах оторваться, чтобы они могли раздеться полностью. Минхо под ним изнывает, выгибает поясницу и, кажется, плачет от избытка эмоций.

Они не прекращают грязно целоваться, и от этого, а еще от скрипа кровати и приглушенных стонов Минхо звуки в комнате до стыдного провокационные. В животе скручивается тугая пружина, кожу покалывает маленькими иголочками, и Джисон молится, чтобы не кончить прямо в трусы от простого трения.

Минхо гибкий и извивающийся — настоящий танцор, который даже в постели умудряется быть пластичным и изящным. Джисон крутит бедрами восьмерки и подается вперед с такой силой, что матрас под ними то и дело прогибается.

— Сонни, — хнычет Минхо, разрывая поцелуй, — я хочу кончить с твоим членом внутри. Можно?

У Джисона красная пелена перед глазами от такого смущенного и просящего Минхо, который обычно сыплет уверенностью и сарказмом во все стороны.

— Тебе можно всё, что захочешь, — обещает он, затем нежно целует в родинку на крыле носа и наконец спускает белье с плотных бедер, любуясь своим обнаженным парнем, задыхающимся и расхристанным по кровати.

Они еще немного возятся в постели, а потом Минхо по просьбе Хана ползет к тумбочке, чтобы достать смазку и презервативы. И никто не должен осуждать Хан Джисона за то, что у него в очередной раз срывает крышу — в этот раз от вида стоящего на четвереньках Минхо. Потому что это выглядит, как искусство, а Джисон всегда был очень слабым перед чем-то прекрасным. И не было ни шанса, чтобы он не потянулся к упругим ягодицам, чтобы сжать их и развести в стороны.

Минхо чуть не падает с кровати, когда горячий язык робко касается сжавшейся дырочки. Он вскрикивает так громко, что его наверняка слышно даже на лестничной площадке, и в последний момент хватается за спинку кровати свободной рукой. С поверхности тумбочки летят баночки и неустойчивая мелочевка. Кажется, даже падает и разбивается кружка с недопитым чаем.

Джисон быстро входит во вкус — в первую очередь из-за неожиданно бурной реакции своего парня. Минхо утыкается лицом в подушку, чтобы хоть как-то заглушить рвущиеся стоны, упирается в кровать грудью и поднимает таз так сильно, что Джисон на периферии сознания беспокоится за его поясницу.

Возможно, вылизывать Минхо — самое горячее, что с ним могло случиться в жизни. Джисон уверен, теперь это занятие возглавляет хит-парад его самых любимых. Он на секунду проникает в отверстие кончиком языка и слышит приглушенные рыдания, затем интенсивно посасывает края дырочки, и Минхо вздергивает голову, выгибаясь, как течная омежка.

— Детка, дай сюда смазку, — просит Хан, но перед тем, как исполнить просьбу, тот на пару секунд теряется, потому что не в силах собрать сознание в кучу и понять, что от него требуется.

Джисон выдавливает немного смазки и разрабатывает тугой вход поочередно пальцами и языком, а потом вместе, когда внутрь свободно входят средний и указательный, и он может проникнуть языком между ними.

— Господи, Хани, поторопись, — умоляет Минхо, оглядываясь через плечо и сжимая основание своего члена, чтобы не кончить раньше времени.

Джисон хулигански чмокает дырочку напоследок и начинает трахать его уже тремя пальцами. Тот момент, когда он вдруг задевает простату, хочется отпечатать на внутренней стороне век, потому что Минхо жалобно всхлипывает и буквально мяукает, перестав себя контролировать.

Из-за долгой и тщательной подготовки дальше всё происходит так быстро, будто они куда-то опаздывают. Джисон снимает наконец свои боксеры и надевает трясущимися руками презерватив, затем переворачивает Минхо на спину, закидывает его ноги себе на плечи и едва не слепнет от бензиновых кругов перед глазами, когда оказывается внутри наполовину.

Это какой-то сюрреализм: мир вокруг сужается и перестает существовать за пределами кровати, звуки исчезают, и остается только загнанно дышащий Минхо и безумное ощущение узости вокруг члена.

Первым не выдерживает именно Минхо и подается бедрами вперед, насаживаясь до конца. Хан гортанно стонет и упирается лбом в его плечо, отсчитывая от одного до десяти, чтобы не сорваться на бешеные толчки в тот же момент.

Когда сил терпеть и сдерживаться уже не остается совсем, Джисон снимает ноги Минхо с плеч и закидывает их себе на талию, заставляя сжать бедрами свои бока, чтобы на пробу толкнуться пару раз не торопясь, а потом сорваться в остервенелый темп.

Это не длится слишком долго из-за того, как сильно они друг друга замучили, но ощущается так ярко и интенсивно, что оргазм вышибает последние мозги и силы. Минхо кончает первым, сильно и много, но продолжает сжимать крепкими бедрами Джисона, не позволяя отстраниться.

Хан еще какое-то время продолжает вбиваться в него, дурея от выражения лица Минхо из-за сверхстимуляции, прежде чем кончить и с изможденным стоном упасть на кровать рядом.

— Вау, — говорит он через некоторое время, когда мозг возвращается в реальность, а мысли снова могут худо-бедно формулироваться.

— Ага, вау, — сыто ухмыляется Минхо, все еще лежа в той же самой позе, в которой Джисон оставил его после своего оргазма.

Затем они избавляются от презерватива, просто скидывая его на пол, кое-как вытирают сперму чьей-то футболкой, оказавшейся на кровати, и еще час не могут дойти до душа, потому что архизаняты тем, чтобы лежать голыми в обнимку и лениво целовать друг друга без намека на продолжение.

Феликс, который обнаруживается в кухне вечером, из вежливости и неловкости никак не комментирует звуки, доносившиеся днем из комнаты, но по бегающему взгляду становится понятно, что он слышал больше, чем хотел бы услышать.

А еще через какое-то время стафф объявляет о том, что теперь все мемберы переезжают в новые общаги, где будут жить по двое. И они даже не успевают ничего сказать, как вся группа единогласно голосует за то, чтобы поселить Минхо и Джисона вместе.

— Потому что я уже целое состояние потратил на беруши, — ворчит Сынмин, и Чонин понимающе похлопывает его по плечу.

А они и не против.