«Смерть пришла за мной, когда мне было чуть больше двадцати четырех. Так я думала, во всяком случае. 

Мы приходим в этот мир в одиночестве, напуганные и ошеломленные, мы ждем первого прикосновения любящей матери, чтобы понять, что мы не одни. Умирать мы тоже вынуждены в одиночестве. Самый страшный миг перед встречей с неизведанным, последний взгляд на мир, последний вдох. 

Но порой у судьбы на нас совсем другие планы. То, что кажется концом, на самом деле является лишь отправной точкой в начале пути».

Апрель выдался жарким, и на море стояла благодатная погода. Торговый бриг «Горизонт» направлялся в порт Калимдор.

Будучи философом, капитан часто любил размышлять на борту своего судна, смотря на море, тянущееся по всему горизонту. Он говорил, что в самый неподходящий момент на горизонте может появиться корабль, принадлежащий Бог знает какому государству. Будет он дружественен или враждебен, для капитана было неизвестно. И это обстоятельство не зависело ни от кого, кроме одного Бога. За эту таинственность и непредсказуемость, которую сочетал в себе горизонт, было решено именовать этот бриг «Горизонт».

Трюм корабля был забит под завязку бочками с ароматными маслами, которые привозились из далеких краев для торговли. Это был дорогой и ценный груз. Корабль шел медленно, а осадка судна была критически допустимой, судя по тому, как бледно была видна в толще воды грузовая ватерлиния.

Звонкий задорный смех раздавался по всей палубе. Причиной тому была маленькая девочка — дочь торговой семьи Эдельштейн. Её отец — урожденный немец, был вынужден покинуть свою страну, находящуюся на пороге войны, и переехать с молодой женой в теплые воды Карибских морей.

Галатея Эдельштейн была мудрой и отважной женщиной, всегда сопровождала своего мужа в путешествиях, даже будучи в положении. Так несколько лет назад прямо во время плавания она родила дочь Мери. Члены экипажа с тревогой ожидали рождения ребенка, а после окрестили малышку «Владычицей морей». После этого закатили бурное празднование в честь крошки Мери.

С тех пор девочка отправлялась в ежегодное плавание на торговых судах вместе с родителями. Она была любознательным и непоседливым ребенком, донимала матросов расспросами о фауне и устройстве корабля.

До порта оставалось меньше полудня пути, когда судно на полном ходу внезапно заскрежетало. Из-за глубокой осадки дно корабля стесало о риф. Новый член экипажа — лоцман Фицджеральд, не учел при построении маршрута слишком глубокую осадку судна, что стало роковой ошибкой.

Началась паника, по приказу капитана все покинули трюм и поднялись на палубу, чтобы спустить на воду шлюпки и эвакуироваться. Спасать корабль было практически безумной затеей.

Дно было слишком сильно повреждено, вода заполняла трюмы, заставляя «Горизонт» медленно уходить под воду.

Мистер Эдельштейн до последнего не хотел расставаться с грузом и состоянием. Испуганная Галатея прижимала к себе плачущую малышку, уговаривая мужа спуститься с ней в шлюпку. Но тот лишь носился по кораблю в поиске виноватых.

Хвостовая часть судна, пострадавшая меньше всего при столкновении, испытывала ужасающие перегрузки из-за того, что нос медленно уходил на дно, в любую минуту корабль мог треснуть пополам. Первой не выдержала грот-мачта, располагавшаяся по центру. Медленно накренившись, она треснула и теперь стремилась рухнуть, удерживаемая лишь тросами, превращая корабль в обломки.

Галатея была в ужасе. Молодой матрос звал её на шлюпку, но всё, что она могла — прижимать к себе перепуганное дитя и шептать ей успокаивающие слова, пока сама находилась на грани истерики. Главным долгом её, как матери, было защищать своё дитя, но также она была женой, и из-за своей преданности она не могла позволить себе бросить возлюбленного.

Она понимала, что супруг сейчас буквально обезумел от происходящего и не прислушивался ни к командам капитана, ни к голосу здравого разума.

Почти вся команда уже спустилась на шлюпках и покинула место разрушения, на утопающем «Горизонте» осталась лишь чета Эдельштейнов и капитан, который по долгу чести обязан был сначала спасти экипаж и только потом сам покинуть судно, либо же уйти с ним ко дну.

Масляные лампы попадали со своих креплений, разбиваясь о мокрые доски. Одна из ламп попала прямо в открытый трюм, заполненный дрейфующими в воде бочками, некоторые из них треснули от ударов, и ароматные масла расплескались по поверхности хаотичными каплями желтого и зеленого цветов.

В момент вспыхнуло пламя, отрезав нос корабля от хвоста, отрезав для Галатеи и дочери путь к спасению.

— Мне страшно, мамочка, — всхлипывала Мери, цепляясь за кружева на платье Галатеи.

— Я знаю, милая. Всё будет хорошо, я обещаю тебе.

Как больно матери осознавать, что ты ничего не можешь сделать перед лицом судьбы. Что, возможно, ты в последний раз видишь свое дитя, на милом личике которого застыла маска ужаса и смерти. Галатея Эдельштейн была мудрой женщиной, но она была лишь женщиной. С трудом она оттолкнула дочь, когда услышала треск тросов над головой. В следующий момент грот-мачта обрушилась вниз, погребая женщину под обломками.

«Горизонт» разломился, и нос корабля стремительно скрылся в толще воды, оставляя практически невредимой заднюю часть судна с единственным выжившим членом экипажа, судьба которого отныне зависела лишь от милости Богов.

Была ли то слепая удача или божье провидение, но неподалеку от места кораблекрушения проходило судно с известным в тех краях черным флагом с изображением «Веселого Роджера», что само собой означало принадлежность судна пиратам.

«Фортуна» — так именовался этот корабль, плыла медленно, ведомая легким морским бризом, играющем в полуопущенных парусах, когда заметила черный густой дым, что омрачал закатное зарево.

Это было дурным предзнаменованием в море. И означать могло только одно: кто-то попал в беду. Возможно, эти бедолаги могли стать легкой наживой для изголодавшихся корсаров, если, конечно, ещё осталось, чем поживиться.

Подплыв ближе, команда поняла, что шанс на легкую наживу слишком мал, от судна остались лишь жалкие обломки, тлеющие в догоравшем пламени. Доски и обрывки парусов просмолились и стали черными, так что было сложно понять, кому принадлежала эта посудина.

— Проверьте, остались ли выжившие, — отдал приказ капитан Голдборн.

— Смотрите, — старпом указал пальцем на то, что некогда было хвостовой частью корабля, — эта часть судна, по-видимому, отделилась, когда рухнула грот-мачта, и пострадала меньше всего. Если и могли остаться выжившие, то только там.

— Корабль сел брюхом на риф, подплывать ближе слишком опасно.

Голдборн не один год пробыл капитаном «Фортуны» и слишком дорожил кораблем и командой, чтобы подвергать их неоправданному риску, но также он славился благородством и великодушием — редкими качествами для пирата, за что получил прозвище Роберт «Золотое Сердце».

Несколько членов экипажа фортуны спустились в шлюпку, чтобы добраться до обломков, не подвергая угрозе «Фортуну», и вернулись только через добрых полчаса с пустыми руками.

— Докладывайте, — скомандовал старпом, почесывая бакенбарды и с тревогой наблюдая за черным дымом, всё еще поднимавшимся с обломков «Горизонта». Никто не хотел дышать смолистой дрянью дольше необходимого.

— Там маленький ребенок, сэр, — прогорланил один из матросов, протирая потный черный лоб носовым платком, — она выбилась из сил, еле дышит и плачет.

— Тогда какого черта вы оставили её там?

По голосу капитана всегда можно было понять, что он не в духе. В такие моменты никто не рисковал спорить с ним.

— Она вцепилась в юбки умершей матери как маленький дьяволенок. Богом клянусь, мы не смогли ее отодрать. Мать скончалась еще несколько часов назад, её придавило мачтой. Но девчонка будто приросла к ней.

— Больше на корабле выживших нет. Они, видно, направлялись в Калимдор, сэр. С большим количеством бочек, но всё содержимое уничтожено огнем, если задержимся тут еще дольше, сами задохнемся этой дрянью.

— Я сам спущусь в шлюпку, если вы, трусливые трюмные крысы, не смогли совладать с ребенком, — под грозным взглядом капитана матросы сняли треуголки и безмолвно удалились, поклонившись в знак покорности воле Роберта.

Девочка и правда была слаба. Сил на рыдания у нее уже не осталось, она лишь всхлипывала и тяжело кашляла, цепляясь ручонками за синий бархат платья матери. Синий — цвет моря, свободного неба. Для маленькой Мери Эдельштейн синий стал предзнаменованием смерти.

— Мамочка… Прошу, вставай…

Хриплый сорванный детский голос тронул что-то глубоко внутри в груди капитана Голдборна, стоило его ногам ступить на то, что осталось от торгового брига.

Он стоял неподвижно за спиной у малышки, несколько мгновений вслушиваясь, как ветер уносит ее мольбы. Он не решался подойти и коснуться её. Но понимал, что, если промедлит ещё, силы покинут Мери, и она отдаст душу Богу раньше, чем он сможет помочь.

Мери рывком оторвали от юбки матери и потащили на другой корабль. Она почти не сопротивлялась, лишь плакала и дрожала всем телом.

Роберт появился на борту «Фортуны» с обмякшим маленьким тельцем в руках, его лицо не выражало ничего.

— Отплываем! — отдал приказ капитан. — Принести в мою каюту медовой воды и чистых тряпок, да побольше.

Лишь спустя пару часов девочка смогла успокоиться и дышать ровно. Её напоили медовой водой, чтобы восстановить силы, и умыли. Она сжалась клубочком в самом углу кровати и смотрела на капитана как загнанный в угол зверёк.

— Как тебя зовут? — Роберт присел на корточки перед ней. Девочка всё также смотрела на него с испугом, натягивая кулачками одеяло по самую шею и прячась. — Не бойся, я ничего плохого тебе не сделаю, — капитан с трудом подбирал слова, он никогда не общался с детьми.

Он знал, как управлять командой, как поддержать или наказать корсара. Но он никогда не знал, как быть отцом. Уйдя в море еще в юности, он редко ступал на берег, не завел семью, искренне считая, что ни одна женщина не достойна участи быть вдовой при живом муже, годами дожидаясь, когда он сойдет на берег с мешочком золота. Детей у капитана тоже не было.

— Меня зовут Мери. Мери Эдельштейн, — тихо произнесла девочка, косясь на задумавшегося капитана.

— Значит Мери, — капитан поднялся и выпрямился, — что ж, тебе, верно, надо отдохнуть, ты пережила большое потрясение. Ничего не бойся, ты останешься здесь, и никто не причинит тебе вреда. Ты можешь поспать.

Девочка слабо кивнула. По её лицу невозможно было понять, поверила ли она в слова мужчины, и, казалось, будто бы она хотела спросить что-то еще, но была слишком напугана. Роберт покинул капитанскую каюту, оставив на столе горящую свечу.

— Капитан, только не говорите, что вы хотите её с собой взять, — старпом с подозрением в глазах посмотрел на капитана, застывшего у ручки двери.

— Верно, мистер Гиббс, — Гиббс огляделся по сторонам, проверяя, не подслушивает ли кто их разговор.

— Женщина на корабле к беде, хоть и маленькая, — он пошёл прочь, вверх по капитанскому мостику, чтобы принять управление штурвалом.

Капитан посмотрел ему вслед. Джошами был славным мужчиной, верно служил на «Фортуне» вот уже три года, хоть и был слишком суеверным. И всё же, было что-то в маленькой девчушке такое, что заставляло черствое сердце капитана трепетать, напоминая ему о том, что он жив.

На мостик поднялась вся команда.

— Капитан, а ведь верно сказал старпом, — послышалось где-то среди толпы. Все закивали в ответ, подтверждая только что сказанные слова.

— Вот что, — команда притихла, — она останется в каюте, пока не окрепнет, после отведёте ей лежак в общем трюме. Никто не притронется к ней. Здесь она под моей защитой, — все переглянулись.

Девочке явно надо было успокоиться после всего случившегося. Так она просидела в каюте весь следующий день. Матросы проходили мимо неё, с любопытством прислушиваясь. Пару раз к ней заходил капитан, чтобы удостовериться, что с девочкой всё в порядке, и занести ей воды и хлеба.

Команда капитана не всем была по душе, но перечить никто не осмелился. Все согласились, что было бы бесчеловечно оставить трехлетнее дитя на волю судьбе. Но на пиратском корабле ребенку тоже было не место, особенно девочке.

Мери за это время смогла успокоиться и прийти в себя. Лишь на третий день она достаточно осмелела, чтобы покинуть капитанскую каюту и выйти на воздух. Ей тут же показали её новое место ночлега. В трюме зажгли парочку свечей. Кто-то лежал в гамаке и рассказывал свои морские истории, а кто-то сидел на бочке.

Все ожидали, что при виде кучки пиратов-разбойников она расплачется и убежит, но Мери была не робкого десятка. Она захотела тоже присоединиться к ним и послушать всякие морские байки и легенды. Она аккуратно подошла и прислонилась к одной из балок, подпирающих потолок.

— Вы слышали, что болтают о Джеке Воробье?

— Слышали, — Мери прислушалась к разговорам матросов, которые, казалось, вообще не обращали на неё внимания.

— Так вот, говорят, что против него устроили бунт на корабле. Говорят, его старпом подговорил команду, чтобы украсть карту, что приведет к сокровищу Кортеса, — но рассказ тут же оборвал другой корсар.

— Это золото невозможно же найти.

— А вот и нет. Им удалось найти тот каменный сундук, они взяли всё и теперь по полной расплачиваются за это, — повисло молчание.

— Их нельзя убить, и теперь они ходячие мертвецы, — мистер Гиббс пихнул говорящего в бок, заставляя заглохнуть.

— Думай, что говоришь, тут вообще-то ребёнок, — шёпотом пригрозил старпом. — Сколько раз вам было велено не распускать слухи как базарным бабкам.

— Ладно, ладно, — все замолчали вновь. — Теперь сам Барбосса и его команда нагоняют страх на всех, — матрос тяжело вздохнул и лёг в гамак.

Мери немного опечалилась, что история закончилась. Она сонно потёрла глаза и вскоре так и заснула на бочке. Матрос, который сидел рядом, положил её в один из свободных гамаков.

Так проходили дни Мери на корабле «Фортуна». Капитан продолжал грабить и разбойничать. Мери с ним понемногу начинала разговаривать и показывать себя смелой девчонкой.

Но вот команда всё также просила капитана высадить её в ближайшем порту и сдать в приют, чтобы не накликать беду. Всё-таки матросы придерживались своим поверьям. После долгих уговоров и докладов старпома о том, что команда чувствует себя неуютно и близится бунт, Роберт всё же согласился сойти с Мери в ближайшем порту, чтобы оставить ее в местном приюте.

— Так действительно будет лучше для нее, — Джошами похлопал капитана по плечу, выражая поддержку, — нечего юной леди якшаться с матросней и преступниками.

Но, высадившись в небольшом портовом городке и посмотрев на бедность и уныние, капитан на миг замер. Что-то тянуло его не отдавать Мери в приют, где она вряд ли получит должный уход и заботу. В последнее время капитан так сильно прикипел к ней, что, быстро подняв Мери на руки, понёс прочь. Не смог он с ней расстаться. Она стала для него всё равно что родной дочкой.

Так прошло время. В конце концов команда смирилась с решением капитана. Слишком уж уважали мужчины славного капитана Роберта «Золотое сердце», чтобы не доверять его решениям. Он никогда не подставлял их, не заставлял их напрасно рисковать жизнями и всегда принимал мудрые решения. И если старику захотелось на старости лет обрести счастье отцовства, то большинство команды поддержало его решение.

Несогласные же по доброй воле покинули борт «Фортуны». Джошами Гиббс был одним из них. Он высадился на Тортуге, когда Мери исполнилось восемь, пожелав капитану долгих лет жизни.

К сожалению, его пожелание не сбылось, и еще через десять лет славный Роберт отдал душу морскому дьяволу, оставив Мери корабль и команду. Никто не противился последней воле своего капитана.

Мери приняла командование «Фортуной», унаследовав от «отца» доброе сердце и благородство, но заняться обычным грабежом, дабы порадовать команду, она не отказывалась. Она взяла себе новую фамилию Голдштейн, объединив в ней память о старой и новой жизни.