Каково это — знать,

Что ты чей-то нательный шрам?

Сгусток памяти, вызывающий столько драм?

Против воли оставленное клеймо или метка.

Каково это — знать,

Что ты для кого-то клетка? (©Черта, 2010)

Босые ноги утопали в горячем белоснежном песке. Мери замерла, привыкая к давно забытым ощущениям, пропуская песчинки между пальцев. Чистая прозрачная лазурь Южного моря простиралась, насколько хватало взгляда. На десять шагов вперёд было видно пологое дно, устланное мелкими ракушками и камнями. Яркое солнце стояло в зените, а его лучи бросали в воду серебристые переливистые нити. 

Вдалеке, под тенью высоких пальм виднелась шлюпка, вытащенная на бок. Она лежала на песке, а дно её было усыпано бумагами и свитками. 

Девушка не помнила, как именно она оказалась здесь и почему была одна. Мери готова была поклясться, что впервые находилась на этом острове, но интуация подсказывала, что она может чувствовать себя в безопасности.

Оглядевшись, Мери поняла, что на этом маленьком клочке суши, со всех сторон окружённом водой, просто нечего делать. Песчаный пляж можно было обойти по кромке берега меньше, чем за час. Несколько одиноких пальм могли скрыть от солнца, но солнце в небе вовсе не пыталось спалить всё живое, оно было словно не настоящим. 

Поразмыслив, Мери решила изучить шлюпку и документы, находящиеся в ней. Но ни один из свитков не был ей знаком. Сколько бы ни пыталась она вчитаться в аккуратные строчки, смысл слов ускользал от неё, как ускользает песок сквозь пальцы. Среди документов были договоры с союзниками, карты с совершенно не знакомой местностью и письма. Ничего из этого не помогло понять смысл её нахождения здесь. Осознание того, что разум и память подводят её, медленно, но верно зарождало в груди девушки панику. 

Раз уж она не может понять, что делает на этом островке и зачем прибыла сюда в одиночестве, было бы логичным вернуться на Фортуну и выяснить цель отправления на безымянный кусок суши.

Вдали, где лазурные воды моря сливались с чистым небом, почти размывая границы друг друга, виднелись знакомые очертания корабля. Он был так далеко, что казался мерцающим миражом. Одним морским богам было известно, как ей удалось проделать такой путь до суши на столь хлипкой шлюпке. Но если она смогла прибыть сюда, значит, сможет добраться и обратно.

Не без усилий Мери вытолкала лодку на воду, буксуя пятками по мокрому песку. Мелкие ракушки и острые грани камней царапали её ступни, но девушка игнорировала боль, крепче цепляясь пальцами за борт. Оставалось лишь покрепче вцепиться в вёсла и грести, пока плечи не начнут ныть от усталости. Мери села спиной к острову, чтобы точно видеть цель назначения и лучше контролировать течение. 

Время шло. Она гребла уже добрых полчаса, но всё это время Фортуна оставалась такой же недостижимо далёкой. Когда пальцы рук уже стало сводить от того, как крепко Мери цеплялась за вёсла, а кожа перчаток начала натирать ладони, девушка позволила себе обернуться, чтобы убедиться, что достаточно отдалилась от острова. Но, к своему ужасу, она осознала, что всё это время стояла на месте. Корабль вдалеке всё больше напоминал расплывающийся мираж. 

Фортуна — её единственный дом, а команда — больше, чем семья. На этом корабле она прожила дольше, чем на суше, и сейчас он оказался недостижимой иллюзией. Её охватила паника. Хотелось прыгнуть за борт и добираться вплавь, только бы хватило силы лёгких. Но сердце предательски ускоряло работу, и воздуха не хватало даже на то, чтобы справиться с накрывшей волной ужаса. Она попала в шторм, находясь в полном штиле. И она совершенно не знала, что делать.

***

В нос ударил резкий запах трав, и тьма перед глазами рассеялась. Мери оглядела окружавшие её со всех сторон, смутно знакомые лица, пытаясь понять, что происходит. Ей снова показалось, что она на корабле: тело плавно покачивалось на волнах и было лёгким и невесомым. Так приятно было чувствовать облегчение после бесконечной боли.

«Разум снова затеял свою жуткую игру…» — подумала Мери, припоминая, как в прошлый раз, открыв глаза, она увидела мерзкую ухмыляющуюся рожу придворного советника Эйна. Он угрожал ей и её команде скорой смертью, а после оставил в одиночестве, пока ядовитый чай продолжал убивать тело и разум девушки.

«Быть может, я всё-таки умерла, и теперь мы с командой дрейфуем по Морю Мертвецов, ожидая суда с Дейви Джонсом?» 

Это предположение показалось Голдштейн наиболее правдоподобным, и она даже успела порадоваться тому, что не помнила последних минут собственной жизни, потому что тело и разум были слишком слабы, чтобы удерживать её в сознании. Но что-то в этой теории явно не сходилось, и Мери пыталась понять, что именно. Пока её глаза привыкали к свету, лица, мелькающие, словно карнавальные маски, становились всё чётче.

Огненно-рыжая прядь волос, тёплые ореховые глаза, ярко выделяющиеся на бледном скуластом лице, смотрящие прямо в душу со смесью радости и тревоги – она знала, кому принадлежали эти черты… Джон!

Но как он оказался здесь вместе с ними? Ведь Мери точно помнила, что он остался в далёких колониях Террамора вместе с матушкой и сестрой, а значит, точно не мог погибнуть вместе с ними. Может быть, она просто всё ещё спит и видит последний сон? Сил было ещё слишком мало, и Мери прикрыла глаза, подчиняясь наваждению.

Её отец Роберт говорил ей, что умирать совсем не страшно:

— Смерть — это лишь один из этапов жизни. В конце ты просто видишь сон, в котором можешь в последний раз взглянуть на дорогих сердцу людей и попрощаться, — мягко рассказывал мужчина, поглаживая по ладони сидящую рядом девушку.

Его густая тёмная борода покрылась проседью, а собранные в тугой хвост жёсткие волосы заметно поредели с возрастом. Молоденькая девчонка у его постели из последних сил пыталась сдержать слёзы.

Роб «Золотое сердце» давно понял, что его путь в этом мире подходит к концу. Он не скрывал это от дочери, понимая, что нужно успеть подготовить девочку к передаче командования.Ещё стольким вещам и мудростям нужно научить молодое протеже. 

— Но как можно, отец, так спокойно говорить о прощании с близкими людьми? Ты ведь больше никогда их не увидишь! — едва не всхлипывая, спрашивала Мери.

— Сердце моряка принадлежит морю, и мы не вольны противиться своей судьбе. Я начал свой путь на корабле – здесь я его и завершу. Главное, что после моей смерти командование Фортуной перейдет к хорошему человеку. Я верю, что ты продолжишь моё дело, а значит, я навек останусь в памяти этих людей.

Мери вынырнула из болезненного воспоминания. Она не готова была попрощаться с Джоном. Она даже не смогла его увидеть в последний раз. Не смогла сказать, как скучала по нему все эти месяцы и как сильно пожалела о своём решении расстаться тогда.

Чья-то тёплая ладонь коснулась её плеча: сначала нежно, потом чуть настойчивее. Эти требовательные руки легонько потрясли её за плечи, заставляя распахнуть глаза.

Она снова видела лица, но их стало чуть меньше. Свет уже не так сильно бил в глаза, а тело всё ещё раскачивалось из-за морских волн. Но лёгкость и невесомость куда-то испарились: она снова чувствовала ломоту в пальцах, свинцовую тяжесть в голове и как желудок скручивало нестерпимой судорогой.

От нахлынувших ощущений к горлу подступил ком тошноты, и Мери чувствовала, что её вот-вот вывернет наизнанку. Но сил не было даже на то, чтобы подняться. Когда крепкие руки потянули её на себя и зажали в стальных тисках объятий, Мери была так благодарна за то, что ей больше не нужно лежать, что даже не сразу поняла, что у неё кружится голова из-за резкой смены положения. 

— Мери, чёрт тебя раздери! — чуть хриплый голос теплом разлился по плечу.

Она так давно не слышала его.

— Капитан, Вы так нас напугали! — к шёпоту присоединился ещё один голос, более громкий и радостный. Это был Мортимер.

Но Голдштейн не спешила отвечать, она уткнулась носом в мужское плечо, почувствовав шершавую ткань рубашки, которая пахла морем и травами. Она позволила себе на секунду раствориться в ощущениях, пока тёплая ладонь поглаживала её по спине и путалась в волосах.

Не сразу она поняла, что всё ещё слышит шёпот, повторяющий её имя как мантру. Руки, словно броня, удерживали ослабшее тело и защищали от окружающего мира. Кажется, она всё-таки была на корабле. Это был не сон и не игра разума.

— Где я? — Мери не узнала собственный голос. Он звучал так, будто кто-то тупым лезвием срезал плотный слой пергамента. 

Горло раздирало до хрипоты от любой попытки говорить, но девушка не могла не задать этот вопрос, как бы ни боялась услышать ответ.

— Ты дома, на Фортуне, — с некоторым напряжением ответил ей голос, хозяина которого она всё ещё не могла рассмотреть.

Ей так хотелось снова лечь. Весь маленький запас сил она исчерпала лишь потому, что находилась в сидячем положении, надёжно поддерживаемая крепкими объятиями. Слабая попытка оттолкнуться, и сильные руки мягко отстранили от себя. Тепло объятий сменилось прохладой каюты, заставляя съёжиться. Вся магия и уют моментально растворились. И Мери бы даже расстроилась, если бы не встретилась с бурей ореховых глаз напротив, которые с жадностью рассматривали каждую черту её лица.

— Это… правда ты? — вопрос звучал до ужаса нелепо, но Голдштейн всё ещё не могла смириться с реальностью происходящего.

Она думала, что застряла в кошмаре золотой клетки Дворца Калимдора навечно, и, даже смутно припоминая короткое письмо от Джона, которое она держала в руках незадолго до того, как… как попала в лапы настоящему чудовищу, Мери не могла поверить в то, что видит сейчас собственными глазами.

— Правда, и я бы задал тебе трёпку прямо сейчас… Если бы ты не выглядела как выброшенная на берег русалка после шторма, — в глазах Джона плескалось целое море усталости и тревоги, которое постепенно утихало, сменяясь робким огоньком надежды.

— Думаю, ей нужен отдых, — видя обстановку, вставил Морти, кладя руку на плечо друга. — Она пробыла в отключке без малого пару дней, и теперь ей нужно время, чтобы восстановить силы. Мы обязательно разберёмся, как помочь капитану, но тебе тоже не мешало бы вздремнуть, — строго напомнил матрос. — Пойдём.

— Иди, я сейчас догоню, — пообещал Джон, кивая другу.

Мортимер шумно выдохнул и слабо улыбнулся. Он поклонился Мери на прощание и покинул каюту, оставляя их наедине.

— Морт прав, тебе нужно поспать. Ты жутко напугала всех нас.

Джон поправил подушку под головой Мери и помог ей устроиться поудобнее, внимательно наблюдая, как она болезненно морщится и вздрагивает от каждого прикосновения.

— Ты можешь побыть здесь ещё немного… — тихо попросила Мери. Измученные связки девушки молили о пощаде, и сил хватило только на едва различимый шёпот.

— Сколько угодно. Я не оставлю тебя больше ни на минуту, если потребуется.

Джон легко коснулся руки, показывая, что он рядом. Это всё, что он мог сейчас сделать для неё. Он сидел на краю кровати, пока девушка не заснула. Ещё некоторое время Джон наблюдал, как её светлые ресницы подрагивают во сне. А после вышел из каюты. Ему нужен был отдых.

Он провёл у её кровати последние несколько дней, отвлекаясь лишь на короткие совещания с боцманом и квартирмейстером, которые уточняли, куда лучше выстроить курс. В каюту регулярно наведывались другие члены экипажа, принося еду или выпивку. Джон понимал, что вся эта забота была лишь предлогом для того, чтобы проведать их капитана. Молодые парни и взрослые мужчины – все переживали за Мери, как за родную сестру или дочь. Она была не просто их капитаном. Она была членом семьи. 

Но сейчас самым главным было то, что Мери наконец очнулась. В первый день Джон нарезал круги по каюте, ходя из угла в угол он не мог найти себе места от беспокойства и пожирающего, словно барракуда, чувства вины. Вины за то, что позволил ей уплыть одной, что оставил команду. 

Во второй день сил на то, чтобы ходить уже не осталось. Бессонная ночь била по голове обухом усталости, поэтому Джон сидел на полу возле постели и сжимал руку Мери. Он не знал, как ей помочь. Лекарский сундучок был выпотрошен, и маленькие стеклянные пузырьки и колбы бились о его сапоги от лёгкой качки. Джон абсолютно ничего не понимал в витиеватых закорючках на этикетках и лишь отчаянно перебирал их в руках, чтобы успокоиться. Он готов был рвать волосы на голове от беспомощности и молил всех известных ему божеств о чуде и благосклонности. Они забрали у него малышку Стефанию, так пусть хоть Мери пощадят.

Когда она впервые пришла в себя, Джон оцепенел от радости и ужаса одновременно. Он боялся, что она не вспомнит его. Не узнает. Ведь он ничего не знал о том, что произошло с Мери во Дворце, но выглядела она так, будто подвергалась жутким пыткам на протяжении нескольких месяцев. А её пальцы… Они выглядели гораздо хуже, чем он видел тогда на пристани Террамора.

Он хотел уйти, но шальная мысль о том, что Мери может стать хуже пока его не будет рядом, заставила прирасти его ноги к полу. Отогнав дурное наваждение, Джон склонился над мирно спящей девушкой лишь на мгновение, чтобы оставить легкий поцелуй на влажном бледном лбу.

Спустившись в трюм, он провалился в беспокойный сон.

***

Потребовался по меньшей мере месяц прежде, чем Мери полностью восстановилась. Она всё ещё была слаба, гораздо меньше ходила и говорила. Она почти не упоминала в разговорах Калимдор и то, что происходило с ней во дворце. 

Конечно, как только она снова могла стоять и есть, команда устроила небольшую пирушку в честь возвращения капитана. В тот вечер все много пили и пели самые развязные песни. 

Джонатан пристально следил за самочувствием капитана и отправлял её отдыхать при любом удобном случае, обещая взять все заботы по кораблю на свои плечи, за что Мери была ему безумно благодарна. 

Он также изъявил желание изучить каждый пузырёк в её лекарском сундучке, чем немало удивил Голдштейн. Она, конечно же, не стала отказывать в благородной тяге к новым знаниям у старшего помощника. Иметь нескольких лекарей на корабле было весьма выгодно. Поэтому теперь Джонатан каждый вечер заглядывал в капитанскую каюту и под чутким руководством Мери вел подробные записи о том, какая трава применяется в каких случаях.

Иногда Джон пытался аккуратно затронуть тему произошедшего в Калимдоре или же странного заболевания Мери, но Голдштейн тут же меняла тему или выпроваживала его из каюты под предлогом усталости.

— Но я же просто хочу разобраться! — сквозь усталость в голосе проскальзывало откровенное раздражение. — Почему ты не хочешь помочь мне понять? Мы бы прошли через это вместе, как команда. Но ты лишь отталкиваешь меня… Снова.

— Я просто очень устала, Джонатан, — спокойно отвечала Мери – это отговорка за последние недели стала её девизом. — Я ещё не готова воскрешать эти воспоминания.

— Ты воскрешаешь их каждый вечер, когда остаёшься одна. Не думай, что я ничего не вижу и не замечаю, — если бы боль в голосе можно было измерять литрами, Джонатан должен был уже захлебнуться в этом неизмеримо растущем море. — Зачем ты вечно играешь в героя и пытаешься справиться со всем этим в одиночку? 

— Гладкое море ни одного моряка не сделало искусным. Если мне нужно раскачать эту лодку, чтобы она научила меня плавать, я сделаю это. Одна.

И лишь оставаясь наедине, Мери могла позволить себе снять плотные перчатки из кожи, которые она теперь носила постоянно, боясь открыть страшный секрет команде. Она смотрела, как все её пальцы один за другим покрывает тьма, словно эти руки вовсе не принадлежали своей хозяйке. Они были холодными настолько же, насколько были тёмными. И начинали ныть под вечер. 

Каждый раз Мери вспоминала слова советника о том, что она никогда не сможет никого полюбить, потому что её сердце холоднее льда. А значит, проклятье непременно убьет её, как только последний палец покроет тьма. 

Мери надеялась, что тёплые чувства, которые она испытывала к Джонатану, и есть любовь, и что её будет достаточно для разрушения проклятия. Но она даже не знала, как проверить эту догадку. Ей оставалось лишь надеяться, что, возможно, действие проклятия остановится, и последний палец на левой руке останется нетронутым. Или однажды утром она проснётся и вовсе обнаружит, что её руки больше не поглощены тьмой. 

Но прошедший месяц принёс лишь новое разочарование. Ранним утром Мери проснулась от нестерпимой боли в руках. Её плечи, предплечья, запястья и даже кисти рук снова горели огнём и одновременно сотрясались от холода. Каждую жилу выкручивало и разрывало на куски.

Ей пришлось закусить угол подушки, чтобы не вскрикнуть и не привлечь внимания. Она побоялась открывать глаза, но всё же заставила себя взглянуть на пальцы, заранее зная, что её ожидает: последний палец на левой руке покрылся тьмой. Действие проклятия подходило к концу.

Она не хотела умирать. Уж точно она не хотела бы провести последние часы своей жизни в постели и видеть сочувствующие и скорбящие раньше времени лица друзей. Игнорируя тошноту и резь в глазах, она поднялась с постели. Сборы не должны были занять слишком много времени, но девушка, казалось, целую вечность справлялась с завязками на рубашке и боролась с шнуровкой сапог. 

Перчатки из плотной кожи остались лежать на прикроватной тумбе. Мери понимала, что глупо скрывать то, что сегодня может убить её. 

Она вышла из каюты и пошла в сторону капитанского мостика. У штурвала дежурил Джонатан. Он почти дремал, облокотившись локтями о перекладины, но, увидев Мери, поднял голову.

— Ты сегодня рано. Как самочувствие? — дежурно спросил Бартон.

Но ответа не последовало. Мери опёрлась о лестничные перила. Прохладный воздух обдувал лицо, даря небольшое облегчение. Должно быть, Джон обратил внимание на бледность её кожи или же отсутствие перчаток на руках — атрибута, который стал ей второй кожей и броней от лишних вопросов, – потому что в следующее мгновение он уже подскочил к девушке, подставляя ей плечо для поддержки.

— Собери команду на палубе, я хочу сделать заявление, — с трудом произнесла Мери.

И прежде, чем Джон успел покинуть капитанский мостик, крикнула в спину:

— Захвати мне рома и настойку бадьяна!

Экипаж собрался на палубе, замерев в ожидании. Мери стояла у штурвала, ожидая возвращения Джонатана. Она поглаживала перекладины, мысленно прощаясь с кораблем. Ей потребовалось много внутренней силы, чтобы подготовиться к этому моменту. Она не готовила речь, надеясь на лучший исход, но сейчас ожидала, что ром развяжет ей язык и позволит совладать с эмоциями. Больше всего на свете сейчас она боялась заплакать. 

Кем бы ты ни был: королём или грозным капитаном пиратского корабля — умирать одинаково страшно каждому человеку. Особенно если ты молод, и, казалось бы, вся жизнь ещё впереди. Но нам не дозволено выбирать количество отпущенных нам дней. Всё, что мы можем, – с достоинством прожить каждый из них, принимая верные решения и наслаждаясь моментом.

Джонатан появился через мгновение, вложив в её дрожащие пальцы вскрытую бутылку с терпким янтарным напитком и маленькую склянку с настойкой бадьяна, которая должна была притупить вспышки боли и придать сил.

Мери выпила содержимое маленькой склянки, а затем сделала несколько неспешных глотков рома, ощущая, как по горлу вниз спускается тепло. Потребовалось еще несколько мгновений, чтобы унять дрожь в руках и ногах, прежде чем девушка позволила себе распахнуть веки и столкнуться с замешательством в ореховых глазах напротив.

— Джонатан, пожалуйста, спустись к команде, — попросила Мери, надеясь, что её голос не будет дрожать.

— Что ты задумала? — с тревогой спросил Джон.

Дурное предчувствие подсказывало ему, что не стоит покидать капитанский мостик. Но ледяное спокойствие в голубых глазах капитана заставляло поверить, что всё в порядке.

— Всё будет хорошо, я обещаю. Просто спустись на палубу. Я хочу рассказать всем правду, и кто-то должен проследить за тем, чтобы команда восприняла всё без лишнего шума и эмоций.

Неуверенно кивнув, Джон всё-таки покинул мостик, оставив Мери одну. Мёртвую тишину нарушал лишь шум волн за бортом. 

Девушка подняла руки вверх, показывая почерневшие пальцы экипажу. По палубе прокатился гул удивления и перешёптываний. Не опуская рук, несмотря на боль и онемение, Мери шагнула назад, отдаляясь от команды.

— Что это значит, капитан? — озадаченно спросил один из матросов. 

— На мне лежит проклятие, — громко и чётко произнесла Мери, сдерживая подступающий ком волнения.

Не успела девушка договорить, как команда начала за неё выкрикивать: 

— Что же делать?

— Капитан Голдштейн, мы обязательно найдём лекарство!

— Почему вы не рассказали раньше?

— Это чёрная метка?

Матросы кричали наперебой и рвались вперед, но Джонатан пытался осадить и успокоить их, призывая дослушать капитана. 

— Уже слишком поздно. Никакое лекарство мне не поможет, — оборвала восклицания Голдштейн. — Я знаю, что мне суждено умереть, и хочу передать пост капитана старпому Джонатану Бартону.

Гул голосов моментально сменился гробовой тишиной. Некоторые члены экипажа удивлённо посмотрели на Бартона, пока тот не сводил оцепеневшего взгляда с Мери. Он не мог поверить в то, что услышал.

— Джонатан, ты теперь капитан Фортуны! Пусть сами морские Боги благословят твой корабль вместе с командой. Заботься об этих людях так же, как заботился обо мне. 

Бартон замер, не разрывая зрительного контакта с Мери. Когда девушка сделала ещё несколько медленных шагов назад, приближаясь к фальшборту, Джону хотелось сорваться с места, но ноги словно сковало свинцовыми гирями. Он молча наблюдал, как Мери забирается на край, держась за канат одной рукой. Она улыбалась так безмятежно и спокойно, словно не собиралась сделать что-то ужасное.

Ему хотелось броситься к ней и остановить. Он должен был понять, что она затевает, по меньшей мере, глупость. Но то, что происходило сейчас, напоминало чистое безумие. И почему он до сих пор не сделал ничего, чтобы прекратить это, оставалось для него загадкой. Чистые голубые глаза буквально загипнотизировали его, вогнав в оцепенение.

Мери закрыла глаза, вслушиваясь в бушующее море за спиной. Крики чаек, удары волн о борта корабля, возгласы команды – всё слилось в безумную песню. Но внезапно наступила тишина. Темнота под веками начала сгущаться, и Мери распахнула глаза, чтобы последний раз посмотреть на лица экипажа.

Она в последний раз всматривалась в знакомые ей лица. Лица, которые были полны боли, удивления и непонимания. Девушка грустно улыбнулась и посмотрела на Джонатана. Она увидела в его глазах застывшие слёзы и страх. Казалось, парень не мог смириться с её решением. 

«Прощайте», — подумала девушка. Прежде чем её глаза застелила тьма, а тело свалилось за борт, она успела заметить, как Джонатан сорвался с места, а его рот открылся в крике. Но она не успела разобрать слов. 

Холодные волны поглотили обмякшее тело. Одежда намокла и тянула своей тяжестью на самое дно, лёгкие горели огнем от попадающей в них солёной воды. Она чувствовала, как последние силы покидают её. 

Смерть пришла за мной, когда мне было чуть больше двадцати четырёх. Так я думала, во всяком случае. 

Мы приходим в этот мир в одиночестве, напуганные и ошеломлённые, мы ждём первого прикосновения любящей матери, чтобы понять, что мы не одни. Умирать мы тоже вынуждены в одиночестве. Самый страшный миг перед встречей с неизведанным, последний взгляд на мир, последний вдох. 

Но порой у судьбы на нас совсем другие планы. То, что кажется концом, на самом деле является лишь отправной точкой в начале пути.

Джонатан бросился за борт, не раздумывая ни секунды. Он итак потерял слишком много времени, наблюдая за тем, как любовь всей его жизни теряет последнюю надежду. Нужно было быть полным слепцом и идиотом, чтобы вглядываться в глаза, прощающиеся с тобой, и не замечать очевидных вещей.

Прежде, чем тело Мери сорвалось с края Фортуны и затерялось в глубинах моря, Джонатан успел заметить, как щеки девушки заливает румянец, а пальцы принимают здоровый цвет.

Он обещал себе и ей, что больше не покинет её и не позволит ничему с ней случиться. Поэтому он готов был выдирать её тело из лап самого Посейдона и Дейви Джонса, если потребуется. 

Команда помогла им подняться на борт Фортуны. Обмякшее тело Мери положили на твёрдые доски палубы. Резкими толчками Джон стал надавливать на грудную клетку девушки, чтобы откачать воду из лёгких. 

Спустя пару минут девушка закашлялась, отхаркивая солёную воду, и её глаза распахнулись. Выплюнув последние остатки воды, Мери оглядела команду, которая с ужасом в глазах смотрела на неё, прижимая к груди свои шляпы. 

— Ну и зачем ты прыгнула?! — закричал Джонатан. С его волос на лицо Мери стекала вода. — Как тебе в голову только пришло?! 

Повисло молчание, девушка с шоком уставилась на Джонатана. Бартон тяжело вздохнул, взял её руку и поднёс к её лицу. 

— Но как? — удивлённо спросила Мери, смотря на свои пальцы. 

— Что говорилось в проклятье? — спросил Джон, внимательно смотря на девушку.

Он всё ещё сжимал её ледяные пальцы в своих горячих руках.

— Что я должна полюбить кого-то всем сердцем, ничего не ожидая взамен… — пролепетала Мери, не понимая, что происходит. 

Горло снова раздирало от боли после попадания солёной воды. Но она чувствовала себя как раньше: не было ни боли, ни слабости. 

— На самом деле, Мери, проклятие могло убить тебя, потому что ты не смогла отдать своё сердце мужчине, ничего не беря взамен. Но перед тем, как ты бросилась в воду, с твоих рук начала пропадать вся тьма. То, как ты отважно держалась всё это время, управляя кораблем и нами… Ты отдала своё сердце, прежде всего, морю, кораблю и команде. И ты ничего не хотела взамен.

Бартон не смог сдержаться и в конце всё же заплакал, крепко держа Мери в своих объятиях. Радостные крики наполнили корабль, капитан Голдштейн победила саму смерть и море, полностью оправдав значение своего имени — Владычица морей. 

Мери быстро поднялась на ноги, оглядывая экипаж, который с любопытством наблюдал за развернувшейся сценой, всё еще прижимая шляпы к груди. 

— Что застыли, крысы трюмные?! За работу! — закричала девушка, направляясь на капитанский мостик.

Команда засмеялась над её словами. Они знали, что она всего лишь решила напомнить, что они всё ещё пираты на Фортуне и впереди их ждёт много работы и невероятных приключений.