— От порезов к большему, — сказала Джулия. Затем без колебаний прочертила лезвием ножа по ладони и протянула её принцессе. Она заранее взяла его с кухни, чтобы проверить навыки исцеления Нелли прямо в кабинете Уильяма.

В кабинете царил сумеречный полумрак. Портьеры затянули широкое окно, лакированная мебель из тёмного дуба и латунные статуэтки коней со всадниками бликовали от жёлтого свечения масляной лампы. Нелли знала, что ей предстоят раны, но вдруг заробела. Фарфор и стекло не могут чувствовать, а на изящной ладони Джулии Виттериум расцвёл алый цветок боли, и нектар его медленно стекал с пальцев. — Звёздочка, не бойся, я тебе доверяю.

Она помнила Джулию с детства… Госпожа Виттериум всегда звала её Звёздочкой. Кивнув с тяжёлым вздохом, Нелли обхватила ладонь и сосредоточилась. Секунда. Ещё одна. Свет исцеления, медленно сочащийся из пальцев, казался чище и мягче, он обдавал ладонь прохладой, в то время как разрушение опаляло. Приготовившись к длительной напряжённой работе, Нелли не сразу поняла, что кровь уже свернулась.

— Неужели… — она захлопала глазами с таким изумлением, будто забыла о бессонных ночах за черепками. Утопая в чувствах, Нелли развернулась вокруг своей оси и замахала руками так, будто не знала, куда их деть. — Ох, получилось!.. Получилось! Ура!

— Говоришь, василисковое исцеление лечит только повреждения, а не болезни? У меня есть предложение, — Джулия сложила руки на столе. — Побудь пару дней в госпитале и пойми, где твой предел.

Однако вместо пары дней Нелли провела в госпитале полторы недели. Дина следовала за ней по пятам, сидя возле каждого раненого.

— Мне нужно отнести документ о выписке в десятую палату, — Дина стала удаляться вглубь солнечного коридора, перед этим бросив на Нелли строгий взгляд. — Постой тут.

— Ты контролировала девятерых позавчера, семерых вчера и шестерых сегодня, — Нелли развела руками.

— Всё идёт хорошо, — Дина покривилась. — Но мне сложно довериться.

— Даже после стольких успехов подряд? Девятнадцать из излеченных уже выписаны.

— Люди — не фарфоровые чашки, которые ты так легко бьёшь об стену, — резко парировала Дина и скользнула за поворот.

За дверью с номером восемь лежали пациенты с переломами.

— Добрый день! — Нелли впорхнула в палату с сияющей улыбкой, мягко закрыла за собой дверь и прошла вглубь. Бледно-розовое платье с высокой талией скрыл белый халат, у ворота и рукавов отороченный тонкой бледно-голубой тесьмой. Кровати с людьми выстроились в три ряда, в двух зазорах между ними блестели оконные стёкла.

В центральном ряду лежала рыжая девушка с переломом ноги. Нелли подошла к ней и, выслушав почтительное приветствие, села у самого края кровати.

— Последние дни я восстанавливала разорванные связки. До переломов, к сожалению, не допущена. Я прошу у вас помощи. Предлагаю щедрую плату за смелость тому, кто вызовется первым на лечение костей. Лучше, если переломы небольшие. Я имею опыт в ранах и связках, мне известно об осторожности.

Первым вызвался смуглый тринадцатилетний мальчик, вскинув здоровую руку.

— Перелом локтя, — сказал он, и Нелли подсела к нему. Осмотрев руку, она кивнула собственным мыслям.

— Она начала лечить, — сказал он, имея в виду Дину, — но сказала подождать ещё несколько дней.

— Если удастся, всё будет сегодня, — подняв глаза на мальчика, Нелли встретила столь ожидаемую улыбку и бережно развязала бинт. — Так-так, а теперь стисни зубки и потерпи!

Короткий вскрик, на мгновение искривившийся рот — Нелли отстранилась от больного с бешеным стуком сердца и тихой молитвой на губах.

Первые несколько секунд он мужественно боролся с мучением, а после медленно расслабился.

— Прошло?

— Нет… не совсем. Но… уже лучше.

— Ваше Высочество! — прозвучало вместе со звучно распахнувшейся дверью.

Затылком Нелли чувствовала приближение Дины и убийственный холод, что она источала.

— Проверь его сама!

Дина наверняка хотела бы разрезать Её Высочество взглядом, который на неё метнула.

— Уже срастила кость? — в ней боролись гнев и изумление. Осмотрев локоть, она приказала мальчику осторожно подвигать рукой. Тот медленно и осторожно разогнул руку.

Целительница ощупала место перелома, и складки на её лбу разгладились.

Потоптавшись возле кровати ещё полчаса, настойчиво осыпая мальчика вопросами, которые замучили его сильнее, чем боль от сращивания кости, Дина изредка бросала на «ученицу» недобрые взгляды. И только осознав, что задала один и тот же вопрос уже третий раз, закончила.

— Раз жалоб больше нет, через несколько часов жди документ о выписке. Ваше Высочество, прошу выйти со мной в коридор.

На протяжении всего допроса Нелли переглядывалась с исцелённым — оба изредка друг другу улыбались. Услышав приказ Дины, Нелли пожала плечами, словно говоря: выговор был неизбежен.

И он не стал молчать.

— Её Высочество сделала всё так, как вы тогда.

Нелли пожала ему руку и незаметно сунула ему серебряник.

Не хотелось возмущаться, парировать или чувствовать вину. Сверкнув широкой улыбкой, Нелли скользнула к Дине по ковровой дорожке коридора и обвила руками со спины.

— С твоим страхом я бы никогда не добралась бы до костей, — мурлыкала она. — Или сделала бы это через пятьдесят лет, впрочем, даже этого утверждать не могу. Раз всё хорошо, может быть, я займусь всеми травмированными? Это обеспечит нашей бесценной целительнице скорейший отпуск. Если что-то пойдёт не так, Управляющего беру на себя.

Заветное «отпуск» соблазняло Дину, что читалось по её широко распахнувшимся глазам.

— Не искушай, Нелл. Нехорошо. Мой дальний родственник — сама знаешь, какой — говорил, что всегда поступал по совести, и я должна.

— Твой дальний родственник отдал душу Тёмному, и неизвестно, как помогла ему тогда совесть. Вероятно, против обезумевших Королей она бессильна. Ну, а я безумна с рождения! — воскликнула Нелли, и Дина кивнула под её звонкий смех. — Тем более не поможет.

— Но и я не Тобиас. Как мне удерживать тебя?

— Риск неизбежен. — Прошёл всего миг, а Нелли словно подменили. Глаза сделались жёсткими, спина — напряжённой. — Сейчас я срастила кость, а потом, если повезёт, помогу леди Джулии родить наследника. Род Металлик спасётся… так же, как полтора века назад — благодаря Тобиасу. Который тоже однажды пошёл на риск. Пусть та девушка и умерла, но мы знаем Уильяма, Питера, их дедов и прадедов…

Дина угрюмо молчала.

— Я пошла, — Нелли развернулась и скользнула обратно. Минула неделя со того дня, как она покинула Джулию с обещанием, что скоро вернётся. Однажды она попросила Фиру пойти в имение Металлик и доложить, что задержится. Её Высочеству отвели в госпитале небольшую палату, где она спала одна среди четырёх заправленных узорчатыми пледами кроватей.

Успех заточённым в горную породу алмазом выбивался молотами напряжения и бессонных ночей. Неженская сила ломала камень этой шахты. Нелли упорствовала так, будто боялась опоздать. Куда? Едва ли она могла ответить. Но куда больше она боялась услышать от вестника или от самой Джулии, что Питера и Кристины больше нет. Прошлое весело звенело шутками, дружеской руганью и смехом, каждому казалось, что в грядущих битвах ему повезёт. Что он выживет, отделается небольшими царапинами — и, конечно, станет героем. «У этого отряда сильные дары — при должной сноровке они станут непобедимы!» — так говорили многие, глядя на младших с надеждой. И младшие охотно верили, нежась в медовых грёзах о подвигах и славе. «Я ещё юн, я не могу умереть!» — воскликнул однажды Питер. Услышавший заявление Роберт кивнул и пожелал, чтобы со своим-то рвением к жизни он дотянул до глубокой старости. Однако вряд ли он верил сам.

Тогда Нелли впервые осознала, как это может быть страшно. Уж Роберт понимал, о чём говорил. Его надежда на чудо угасла вместе с жизнью его родителей, а затем Амелии. Слишком много подопечных ушло на его глазах за последние годы, прося передать их семьям, что они их любят.

Кружево занавесей мерцало во тьме голубоватой паутиной, вздымающейся от малейших порывов ветра. Смерть таилась в каждом тёмном углу, а ночью других и не сыщешь. Она поняла: смерть имела тёмно-синий цвет. Совсем как её глаза, отражающие космос — может, потому что упокоенные души должны отправляться туда?

«Может, не зря поцеловал? Как чувствовал…»

Эта мысль душила каждый раз перед сном.

Нелли жалела, что не успела сказать и слова, стоя с Питером в коридоре, но что она могла ответить после такой дерзости — да ещё не веря в печальный исход?

Этой ночью она вернулась в больничную обитель довольной и счастливой: если исцелена кость, остальное подчинится легко. Скоро Джулия вновь понесёт — так надеялась Нелли, хотя с подобным женским недугом в госпитале не сталкивалась. У Уильяма будет наследник, если вдруг…

Но, вспомнив о Питере, она заплакала так громко, как не плакала со смерти Видии.

«Видия всегда знала, что делать, — Нелли наблюдала, как влажные круги от её слёз расползаются по хлопковой простыне. А в глазах копилось ещё и ещё, размывая очертания ночи. — Она была бы лучшей Королевой, если бы выжила. Она, а не я».

Нелли заснула с трудом, ворочаясь на заплаканной подушке. Зато едва она распахнула глаза от ударившего в глаза солнца, как немедленно вскочила. Боль от невидимой дыры в груди нельзя терпеть лёжа и без конца увлажняя глаза. Такую боль нужно глушить, да поскорее, шагая вперёд и разбрасывая искры от уверенной поступи. Решимость быстро нагрела кровь, опалила руки и голову. После завтрака, заявив о намерении отправиться к леди Джулии, Нелли покинула госпиталь в сопровождении нескольких помощников-врачевателей.

«Видией мне не стать, но может, это к лучшему. Она оставила меня одну, и мне теперь со всем разбираться. Как-то она признавалась, что исцеление даётся ей с трудом и кости срастить не дано. Я превзошла её — как странно… Не верится! Я привыкла быть второй после неё везде, и не только по старшинству», — думала Нелли на пути в имение Металлик в крытом экипаже молочно-белого цвета. Голубизна неба мешалась со светло-серыми облаками, изредка заслонявшими солнце. Небо отражалось в глади спокойной Миллаизы — Нелли наблюдала за рекой из небольшого окна, пока экипаж пересекал мост с изящным кованым парапетом. Холодные ноябрьские порывы перебирали выскользнувшие из небольшой косички пряди.

Меньше всего Джулия ожидала этого визита сегодня утром. Она встретила Принцессу и помощников-целителей в утреннем халате из светло-зелёного шёлка, с распущенными волосами и сонным лицом.

— Неужели так скоро, Нелл? Я ждала тебя неделю назад, а ты не пришла. — Учтивость обязывала растерянную Джулию улыбаться и предложить прибывшим завтрак.

— Зато теперь пришла уже готовая, — бодро ответила Нелли, следуя за хозяйкой по тёмному коридору с серо-зелёными обоями и металлическими скульптурами, в который ещё не успело пробраться утро. — Я научилась сращивать кости. Если смогла управиться с ними, сомневаться более — глупо.

— И верно, — в улыбке Джулии сквозило что-то болезненное. — Нелл, я так тебе благодарна…

— Как Мистер Металлик?.. — Нелли подошла к Джулии и потянулась к уху, шепнув: — Трезв?

— Уже лучше, я рассказала ему про твои успехи.

Джулия распахнула двустворчатые белые двери в пустующие гостевые покои. Терракотовая органза занавесей была отделана золотистой тесьмой, ковёр с охристым ворсом напоминал вату своей мягкостью. Широкое окно не скупилось на солнечные лучи, впрочем, Джулия решила достать и лампу.

— Устроимся тут. Говорите, если что-нибудь нужно.

Нелли медленно прикрыла веки и выдохнула. Этот день они обе ждали долго — слишком долго, чтобы потерпеть поражение.

— Даже если не выйдет… у тебя большое сердце.

— Сделаем это поскорее.

— И если что, Нелл…

— Снимите халат. — Нелли не могла поддаться ни ласке, ни страху, иначе залила бы слезами комнату.

Джулия с усталым видом дёрнула за изумрудную оторочку халата. В этот миг дверь распахнул Уильям — такой, каким его и помнили: крепкий, с отточенными движениями, напряжённый, словно не пивший всю эту неделю. Мало кто, кроме Джулии, всматривался в его пьяные глаза — они бывали много мягче и добрее, нежели трезвые. Даже сейчас их ядовитая голубизна хотела рассечь Нелли и врачевателей пополам.

— Нужно было закрыть дверь, — вздохнула Нелли.

— Не от меня это стоило бы делать, — процедил Уильям, подойдя к кровати. — Что будет? И сколько это будет продолжаться?

— Подобные ранения, если и есть, то крайне редки. В госпитали не было ничего похожего. Я не знаю, как скоро справлюсь и справлюсь ли вообще, но попытаться нужно.

— Значит, возлагать особые надежды бессмысленно.

В Нелли закипало раздражение. Она подняла на Уильяма злобный взгляд. Её хромающая учтивость позволила ей забыть поздороваться с хозяином имения. Впрочем, разве он стал здороваться с желающей помочь Принцессой?

— Мистер Металлик, уже совсем скоро я начну. И всем целителям, и вашей супруге нужна тишина. Если вы хотите наблюдать, попрошу вас сесть в углу, позволив нам управиться самим — или выйти в коридор и молиться о несбыточном чуде, раз не верите яви.

Не наградив Нелли ничем, кроме ледяного молчания, Уильям Металлик закрыл за собой дверь.

— Он боится, — слабым от волнения голосом сказала Джулия, — как и я. Весть от Роберта так и не пришла. Пойми его, прошу. Он переменится к тебе, обязательно переменится.

Нелли почти ощущала, как болят её уши от разговоров: от жалости Джулии и от грубости Уильяма. Она устала быть вежливой, устала выжидать и бояться.

— Хорошо. Благодарю вас, леди Джулия, а теперь приготовьтесь.

***

Лёгкий порыв сдул в траву несколько маленьких угольков из кострища. Роберт сидел на бревне в нескольких метрах от землянки, привыкший к темноте, и видел всё ясно.

Ночь умеряет пыл. Умеряет и волнение, хотя бы на толику, накрывая встревоженную душу мягким тёмно-синим пледом. Ветер сдувает шелуху страха с души, как пепел с истлевшей наполовину бумаги.

Они спали — те, кого Роберт всё ещё хотел назвать детьми, пусть и младшей — Аннализе Аквеон — недавно исполнилось восемнадцать. Впрочем, он давно понял, что взрослеет человек от опыта.

Весь тот день Роберт провёл в сомнениях. Саламандра Металлик, известная как Металлическая Ящерица — живая легенда, полностью подчинившая себе восемь металлов — спасла двоих его подопечных и согласилась обучать их, дав старинные книги, считавшиеся давно утерянными. Впрочем, если и Питер осмелел достаточно, чтобы сочинять шутливые стихи «наставнице», едва ли они враги. Все вели себя так, будто ничего странного — или страшного — не происходит.

Саламандра-разведчица не могла быть стратегией Тандема: слишком высока цена шпионажа в виде спасённых её Принцесс — сначала Флорианы, Корнелии и нескольких подопечных.

Каждое действие говорило в её пользу.

— Да помогут мне Высшие Силы сделать верный выбор — довериться вам или нет, — он сказал это немного погодя, разведав обстановку. Восточные леса, землянка на опушке, среди холмистой местности; ценные материалы о дарах, хранившиеся в дворцовой библиотеке полтора века… и Саламандра отдаёт их обратно. Несколько фолиантов уже пристроились в его рюкзаке.

Друг или враг, но Роберт обязывался упорствовать.

Они сидели в окружении молодых людей, внимательно их слушавших.

— Говорят, призрака королевы ты видел, — Саламандра наградила Роберта многозначительным взглядом. — Что она рассказывала о своём освобождении?

— Это случилось в ночь прихода Видии к границе. Она обрела осязаемость и применила дар в такую силу, что проломила наложенное на стены башни сдерживающее заклинание, а заодно и сами стены.

— Да. Я сама видела. Башня загорелась изнутри светом — от рук, а может, и от всего тела, и все призраки разлетелись, кто куда. Недавно Питер обнаружил в лесу остальных — и насчитал около пятнадцати… Обычно они никогда не собирались вместе. Можешь догадаться, что это означает?

— Комиандр хочет их вернуть.

Саламандра кивнула.

— Что ж, ты выиграл. Шли Уильяму письмо, раз так хочешь меня разоблачить. Им я запрещала, оттого в Даль не пришло не единой весточки. Впрочем, заговаривать не обученных птиц стоит большого труда, Кристина до сих пор мучается. Но… с волей регента спорить сложно. К тому же, обученная птица у тебя есть, — она указала на его плечо, где пристроилась почтовая птица с тёмно-синим оперением. — Время для вторжения в этот мирный уголок вы выбрали как нельзя подходящее.

Роберт смерил Ящерицу холодным пристальным взглядом.

— Как ты изловчилась оказываться поблизости столько раз, сколько нам требовалось?

— Поблизости? Если ты о дне вашего с Лаурой разоблачения, то сам Комиандр послал меня вслед за отрядом. Я проследила, но не совсем так, как он бы того хотел. Задолго до этого он выслал отряд для ловли призраков. Думал заслать нескольких прямо в Даль. Ну, а у Миллаизы вы наделали такой шум с летающими валунами да валам воды, что тряслась вся Даль. И я тоже, когда выпила крови ясновидящего и проследила, что творится. Бедный Визион, перед своим побегом я сцедила немного его крови… к слову, запас почти исчерпан.

— Не было возможности вытащить и его тоже?

— Все ходы перекрыты, пленные ценятся поболее самих ракшасов. Охранники ещё доверяли мне и моим словам о секретном поручении Комиандра. Вывели Юджина ко мне и сами вручили несколько склянок. Высшие Силы, — усмехнулась Саламандра, — дар ясновидения так ценен и просто невероятен! Это Визионам стоило править Далью. Никаких восстаний, никаких заговоров — всё разоблачат и пресекут.

— Дар никогда не подавит человека… и никогда не возвысит, пока обладатель сам того не пожелает. Будь среди Визионов больше боеспособных и властолюбивых, василиск, разумеется, потеснился бы.

— Я столько времени не мог ничего послать! — возмутился Питер, с большим трудом дослушав наставника. — У нас не было связи ни с кем!

— Будет, — сказал Роберт и вытащил из рюкзака конверт и несколько пустых листов желтоватой бумаги, затем склянку с чернилами. — Вы все, — он обвёл подопечным хмурым взглядом, — сохраняйте бдительность. Мне следовало бы схватить эту женщину уже сейчас, но…

— Спроси у Питера, как я рассыплюсь на тысячи ртутных шариков, а потом подумай, как именно ты собрался меня укрощать.

— Я помню твои трюки слишком хорошо. Не стану жертвовать подопечными понапрасну, но и приближаться не желаю.

— Товарищи могли бы счесть тебя слабаком.

Роберт поднял на неё глаза:

— Для этого клейма нужно время. Много времени.

Другие на его месте стояли бы против легендарной Ящерицы до последнего, без рассуждений — но повинуясь инстинктам. Сталь вспорола бы их животы, а ртуть отравила бы лёгкие, но гордостью такие не заплатили бы. Лишь смертью.

Роберт предпочитал короткий миг унижения с надеждой на дальнейший успех. Бессмертный человек видел слишком много смерти, чтобы безрассудно её множить.

Саламандра пожала плечами.

— Как будет угодно. Я с вами, веришь или нет… хочешь или нет. Не в моих целях обелить своё замаранное имя перед тобой.

— Что же тогда?

— Я лицедейка, но не лицемерка. Я вру — часто и порой бессовестно. Но не ради людского расположения, спроси у сына Уильяма Металлика, если не веришь. Что до письма: я бы советовала попросить выслать подкрепление. Вряд ли Комиандр будет призывать призраков в подземелья. Они прячутся под землёй и порой голодают. Думаешь, они будут думать долго, если есть возможность ударить?

— Они зашлют призраков в Даль?

Саламандра подняла брови:

— Может быть. Раньше они использовали призраков и их голос, как помощь силам обороны. К слову, эту самую оборону Комиандр защищал от пения призраков, спаивая зельем Карвии — для небольшого притупления слуха.

— Всегда задавался вопросом, как ракшасы сами им противостоят, — Роберт почесал лоб. Саламандра не скупилась на ответы. Всё слишком хорошо совпадало — и потому они не казались лживыми. — Это его собственное изобретение?

— Карвию мог изобрести лишь тот, кто изучал призраков так же долго и тщательно. Уж слишком много лет своей жизни Комиандр им посвятил. Конечно, часть душ ракшасы оставят себе. Но другую — большую — могут заслать и к вам, раз сами через Стену уже проходят. Призраки будут звать людей, пугать своим жутким пением, а потом сводить с ума. Высылайте патрульный отряд прямо сюда и задержите их. Опиши место встречи как можно более подробно.

— Один вопрос… — он поднял на Саламандру испытующий взгляд, — мы не знаем, как останавливать призраков раз и навсегда. Я помню пару сражений — ракшасы сами их отзывали какими-то невербальными заклинаниями. Чуть ли не в самом начале боя, увидев, что люди теряются и их начинают мучить головные боли — то есть, что они на время обезврежены. А ведь ракшасы, даже с защитой и заклинаниями, боялись их не меньше нас. Призраки были, хоть и опасными, всё же редкими гостями. Они появлялись в бойне ненадолго. А теперь ты говоришь высылать отряд, думая, что количеством мы их одолеем… как? У меня нет ни малейшего представления, — с каждым словом яд в его голосе густел. — Однажды Двуликий явился к Нелли и напугал её до полусмерти. Когда она пришла за помощью, всё, что можно было предложить, это порошок. Тот, что алхимики изобретают — отгоняющий потусторонние силы вроде духов. Я сказал ей посыпать порог и комнаты дома. Если в комнатах он задержится подольше, на открытом воздухе его сдует ветер и втопчет в землю дождь. Разбросанные крупицы им страшны не будут. И я спрашиваю — неужели у тебя есть иное средство?

Саламандра дёрнулась и на мгновение побледнела, потом выпрямилась и вздохнула. Роберт прищурился: невозмутимую водную гладь всколыхнули. Легко, почти незримо.

— Лучше ты ответь мне, — она подалась вперёд: настал её час пронзать недоверчивым взглядом, — что призраки делают с разумом даже при кратчайшем общении? Либо простом созерцании. Говоришь, Нелли напугалась до полусмерти? Она плакала?

— Да.

— И немудрено! Они сводят с ума, зачастую лишая понимания происходящего. Наша дорогая Нелли помнит ту встречу в мельчайших подробностях? — Роберт отрицательно качнул головой. — Она могла поделиться воспоминаниями — тем, что осталось в подсознании без её контроля. Одной только картинкой. Но… сама она вряд ли могла запомнить и изложить внятно.

— И?..

— Как всё происходящее запомнил ты? Божественное Исцеление, а, Роберт Беллами? Не так ли? Люди не так глупы, слухи уже ходят. У меня были подозрения… Когда Комиандр сказал, что призрак Амелии часто тебя звал, мне всё стало ясно. Сам он, старый дурак, так ни о чём не догадался. Я, разумеется, могла высказать свои предположения о твоей неуязвимости, но, как видишь — я на вашей стороне. Ты хороший воин — он до сих пор верит в твою сноровку и ловкость, только и всего.

Воцарилось молчание. Сняв плащ, Роберт запустил руку под рубаху и провёл рукой по вспотевшей груди.

— У тебя есть что-то в запасе, — сказал он с металлическими нотками в голосе, — но ты этого не раскрываешь.

Саламандра думала долго, прежде чем ответить.

— Молодые люди, — она поглядела на их с Робертом подопечных и встала с бревна, — позвольте нам обсудить дальнейшее с глазу на глаз. Как раз пойдёте на охоту. И наберите хвороста, разведём костёр… Может быть, нам не понадобится жаровня.

Минуло около получаса, прозвучало много объяснений — за низким столом, под бревенчатым потолком землянки, где Роберт и Саламандра сидели друг напротив друга. Как старые друзья — или старые враги. Она помнила робкого юношу, влюблённого в Королеву, то, как он рос и менялся. А он помнил тихую няньку, то, как удивлялся её сдержанности и скромности. Они встретились через годы, связанные одинаковыми воспоминаниями.

Каждое произнесённое слово сказывалось на ней ударом. Свою речь она завершила просьбой: передать Флориане, что няня скучала и просит прощения за всё.

Роберт внимательно наблюдал. Даже начав письмо, подымал взгляд и рассматривал её, изучая тайные посылы запрокинутой головы или дёрнувшейся руки, что скользила с виска вниз до щеки.

Но ей удалось взять себя в руки раньше, чем расплакаться. Голос снова отвердел и высох.

Он поставил точку в письме и, прошептав над головой птицы Кивилло короткий заговор на Древнем языке, отпустил в полёт. Описав небольшой круг, она плавной дугой поднялась над золотистыми кронами.

— Прирученных птиц заговаривать легче, — заметила Саламандра, провожая Кивилло взглядом, затем вышла на порог.

— Резко ты меняешься… точно лицедейка. — В лицо обоим ударил красный закат. Золото осенней листвы зажглось, сияя ярче масляной лампы. Лучи, вливаясь через прощелины, медленно скользили по опушке, поглаживая пожухшую траву и мелкие камни вместе с сухими ветками.

— Сколько нужно твоей Кивилло, чтобы долететь?

— Дня будет достаточно. Ещё день — на сбор отряда. Если всё сложится удачно, подкрепление явится сюда либо следующей ночью, либо уже утром.

Подопечные вернулись из леса с корнями лопуха, облепихой и черноплодной рябиной в небольших плетёных корзинах. Питер не без гордости нёс двух зайцев.

— Великий ловец, — с улыбкой сказала Саламандра. Питер изобразил полный достоинства кивок. — Я разочарована в вашем наставнике, если сейчас вы не разведёте костёр и не состряпаете ужин.

— Они это умеют, — Роберт мог искренне разъяриться на подопечных, подведи они его сейчас.

Курт высыпал хворост и сухую траву, затем достал огниво.

— Два камня, — скомандовал он. Кристина принялась выискивать булыжники — возле землянки их имелось предостаточно.

Последние лучи солнца ускользнули в один миг со вспыхнувшим огнём костра, что лизал воздух оранжевыми языками. Два бревна у кострища, миски с рябиной и облепихой, прохладный воздух, гонимый огнём. То ли с другом они сидели, то ли с врагом. После её речи Роберт смотрел на Саламандру так, как никогда не смотрел раньше. Лицедейка меняла маски быстро, имея в запасе ещё десяток. Смех. Недоверие. Надменность. Холодность. Гнев. Нескончаемый круговорот, вихрь образов.

Как он мог заметить их во времена служения Амелии, глядя на молчаливую няньку Принцесс? Да и кто бы смог?

— Разрешаю тебе похвастаться перед нами своей добычей и поджарить её, — сказала Саламандра и первая уселась на толстое высокое бревно.

Питер с кивком стал насаживать куски разделанного Кристиной зайца на созданную им железную шпажку.

Пламя кралось между ветками и трубочками сухих листьев, поглощая их со звучным хрустом. С приходом ночи оно обрело невиданную при дневном свете силу. Казалось, лицо Питера тоже горело, таким оно было оранжевым, сияя в сумерках. Он сновал вокруг костра, без форменного плаща, в одних штанах, потёртых и кое-где уже залатанных, не решаясь присесть на брёвна вместе со всеми.

— Не крути так часто, дай как следует прожариться, — Саламандра подалась вперёд, услаждая слух мерным потрескиванием объятых пламенем веток. — Роберт отослал письмо. Скоро отряд подкрепления явится сюда. Хорошо, если это будет завтра. Послушай, два зайца на шестерых — не мало ли?

— Если есть гарнир, уже легче. Девушки едят меньше… правда ведь? — усмехнулся Питер и мгновенно прикрылся рукой от полетевшего в него камня. Аннелиза изящным движением поднесла ладонь ко рту, скрывая хихиканье, а Кристина нагнулась за следующим.

— Тихо, — остановила её Саламандра, и Кристина выпрямилась с широкой улыбкой.

Роберт подошёл к брёвнам последним с флягой:

— Сок из облепихи. Подносите стаканы.

Совсем скоро ужин был снят со шпажек и приправлен жареными грибами вместе с бусинками черноплодной рябины. Питер был ошеломлён тем, как громко и долго Саламандра расхваливала его зайцев. Как быстро она умела меняться и как правдоподобно! Роберт видел, сколько Питер кружил у огня, робко поднося специи, выбирая между скляночек подходящую. Ни разу за всё время он не присел на бревно рядом с ним, ни разу не присел вообще, словно превратился в гостеприимную хозяйку, желавшую угодить каждому. Едва он хотел что-то спросить или уточнить, как робость преграждала ему дорогу.

«Он боится Саламандру так, как никогда не боялся даже Джулию», — подумал Роберт, пристально за ним наблюдая.

Зато, наевшись, Питер быстро скользнул внутрь землянки, с чувством облегчения опустившись на ложе.

— Мы разобьём палатку, — сказал Роберт и позвал Аннелизу с Куртом, выбрав удобное место у косогора.

У костра остались двое. Кристина помыла тарелки и хотела было последовать за Питером, как вдруг изменила направление. Созерцание одинокого силуэта возле огня заставило её вернуться.

— Домой?.. — робко предложила она, подсев.

— Хочешь, иди, я пока посижу, — Саламандра отвечала бесцветно. В её стеклянных глазах мерцала пляска огня.

— Я, пожалуй, тоже… разумеется, если вы не против, — как и всегда, воспитание Кристина ставила превыше желаний.

Но Ящерица кивнула. Минута проплывала в молчании, бархатной темноте ночи и треске пламени. Неподалёку от костра прибывшие укрепляли палатку. Кристина оглядывалась вокруг и сжимала кулаки, будто что-то скребло её изнутри.

Неизвестно, сколько бы она прождала не то в мучении, не то в грусти, не услышь тяжёлого вздоха.

— О чём вы думаете? — Кристина знала, кому задаёт этот вопрос, потому что знала, кто Саламандра Металлик такая. Дурная слава неслась за ней шлейфом, цеплялась, как заклёпки плаща за плечи.

Металлическая Ящерица — легендарная воительница, резкая и холодная, словно стальной клинок. Сама Лерна порой удивлялась её спокойствию и выносливости. Действует с бесшумностью затаившегося в кустах хищника. Хитрая — ядовитая, словно ртуть, в которую с лёгкостью обращается.

Металлическая Ящерица — предатель, забывший про благодетель своей покровительницы Амелии, циничный, неблагодарный, глухой к болезненным воплям, слепой к доброте.

Металлическая Ящерица… кто она без этих сравнений?

— О Марлуше, Гриноне. Амелия, наверное, их даже не знала.

— Кто они?.. — шёпот Кристины принимался Саламандрой за тихий и вкрадчивый голос мыслей.

— У Гринона король Альберт убил мать… она была горничной. Кажется, он заподозрил её в покушении, когда отравился от ужина. Убивать, наверное, не хотел, но горло ей сдавил… разрушением. В приступе гнева, как у него это обычно бывало. Мне он сдавил руку за разбитый сервиз, и я до сих пор вою — больно от малейшего пореза. Вот он, девочка, великий дар Королей, будь он трижды проклят. — Саламандра повысила тон лишь на слове «проклят». Глаза всё ещё оставались двумя стеклянными линзами с голубоватым отливом. — А Марлуша красивой была, хоть и пухлой. Он её однажды, напившись, схватил и потащил к себе — еле вырвалась. Это были мои друзья во дворце. Нас сблизила ненависть к нему — и Гринон, и Марлуша мне жаловались. Только вот я отчего-то всегда молчала. К Тандему мы тоже перешли вместе. Лерна любила красноречия, жаль, что словами всё так и осталось. Она пообещала, что Гринон больше не будет конюхом, а я перестану баюкать королевское отродье.

А потом стало… плохо. Мы не увидели в ней неразумную и недальновидную выскочку, обиженную судьбой. Она хотела поиграть в революцию, без опыта, без ума или подозрительности. Поиграла. Даль наполовину стёрта, на Тандем обрушился позор и людская ненависть. Ещё и сама иссохла.

— Вы украли Принцессу Флориану… И вы так быстро сменили сторону? Во второй раз?.. — вырвалось у Кристины, забывшей о манерах, осуждающе и зло. — Вы снова предательница, и от этого клейма уже не отмыться.

Саламандра подняла на неё взгляд.

— Придёшь ко мне с этими словами, если кто-то отберёт у тебя руку. У меня есть правая, она даже помогает левой, но двадцать пять лет подряд выть во весь голос от мельчайших порезов ты, могу поспорить, не привыкла. Боль оголённой плоти страшнее боли отрубленной руки. Собственных мыслей не слышно. Всё в тумане, ничего не видишь, не понимаешь. Голоса для тебя — шорох. Спасите меня от боли, кто-то или что-то, кроме моих перчаток! Избавьте хотя бы на день, я хочу пожить так, как жила все эти годы, не подавляя крик — потому что попросту не хотелось кричать. Мне было девятнадцать, когда он сделал это. Ты не знаешь. И Роберт не знает, и все те, кто меня ненавидит — никто не знает, — Саламандра цокнула и качнула головой. — Клеймить легче, чем понимать. Столько усилий для осуждения не нужно.

— Разве Её Величество Амелия не спасала вас от этого сумасшествия? От этой боли?

Саламандра откашлялась.

— Я никогда не жаловалась ей, не припомнила Альберта — ни разу. Такая безропотная и молчаливая. Да-да, спокойная. Она ещё удивлялась, как я так умею. Потому что смотрела на неё — и видела его, а могу я ему-то жаловаться? Привыкла уже молчать. Слышу голос, тихий, ласковый — такой уж был у Амелии — и больше не верю, что меня хотят спасти. Вообще ничему не верю. Мне больно, моей руке больно, кто осмелится верить дважды?

— Она лечила вас…

— Да… пыталась. Когда Альберт повалил меня на колени и задрал руку, она встала прямо между нами и оторвала меня. Такая смелая она могла быть, а как она с ним говорила! Как дерзко! Не боялась, совсем не боялась. И он отвечать не стал. Все мы поняли слишком поздно, кого потеряли, от кого убежали. Гринон опять стал конюхом — только по ту сторону, меня оставили с Флорианой — нянькой, Марлуша по-прежнему носила еду, только уже не Королям, а Лерне и Комиандру. Мы по-прежнему были вместе, и они снова жаловались мне. Даже Гринон плакал. Не скажу, что он отличался силой духа. Только теперь они плакали по погибшей Амелии. Наша несчастная Королева! — говорили они и давай реветь! Одна Саламандра, укравшая её дочь, почему-то сидела спокойная. Наверное, у этой подлой особы кто-то отобрал сердце, а? — Саламандра усмехнулась, и горечи в этом было больше, чем в любых слезах. — Заморозил или обратил в металл. Тугоплавкий вольфрам — так, что никакие слёзы меня не трогали. Умерли мы, сказала мне как-то Марлуша. Умерли и ходим, как живые трупы. И правда, нам всем так казалось — первые дни после восстания, Лерна кричит, плачет, Комиандр не спит ночами, лишь бы её усмирить. Все остальные молчат. Плохо, очень сыро и неуютно, воздух как будто с миазмами. Что случилось? Все так опозорены, что боятся признать. Мы медленно умирали. Вон тот дворцовый слуга упился какой-то отравой и умер, как узнал о поражении. И правильно, наверное, сделал — сказала Марлуша, а сама смотрит из окна башни глазами пустыми… страшными такими, будто сама упилась. Помню, я шлёпнула её по затылку. Не думай даже, говорю. Она, хоть и дурная была, но со мной не спорила. Боялась. Потом она замолчала и улеглась спать. Ухожу вниз, в свою комнату, и слышу крик!.. — рассказывала Саламандра, вперив туманные глаза в огонь. О нет, она не видела Кристины и говорила не ей. Она обращалась к пламени, воздуху, природе и спящим в дуплах птицам. — Спускаюсь, выхожу на улицу, а она на земле лежит, мёртвая. Башня в четыре этажа, шею сломала — и всё. Любой бы на моём месте заплакал, а я подумала первым делом: значит, притворилась, что спишь — проклятая. Не было отравы, решила по-простому уйти. Умница ты такая. Все женщины плакали и кричали, одна я вслух ругалась. Рою ей могилу — одна, помощники только под конец объявились — и ругаюсь, ногами топаю от злобы. А Гринон ещё хуже — запил месяц спустя. Я не видела, мне сказали только, как он пьяный стоял у Миллаизы и с криком бросился с воду. Поймать не успели, течение уносило, а он и радовался. Кричал «За Её Величество Амелию, смерть ракшасам и Тандему!» и дико хохотал, пока вода его не наполнила. Ещё один никчемный герой. Кричать можно что угодно, а на деле каждый второй только пьёт или с башен горазд броситься. Нужны были нашей усопшей Королеве такие? Я как Марлушку закопала, слушать бабий плач не стала, букет там оставила и к себе ушла. На столе кислое молоко было, как сейчас помню. Пила и в окно смотрела, птиц считала… Я даже не горевала. Умерла, думаю, и всё тут. Что поделаешь?.. Все умирают. Папа с мамой тоже у меня умерли. И сама когда-нибудь умру. — Саламандра опустила взгляд в пол, приподнялась и закинула в огонь ещё одну ветку.

— Я думала, костёр надо тушить…

— Пусть погорит. Красиво. Пламя будто шепчется. Сколько языков! Длинных, горячих, а как вьются! Ветер их как косичку плетёт меж собой. Эх… — закинув последнюю корявую веточку из запаса, Саламандра поникла. Кристина с настороженным видом подсела ближе: ей показалось, что она плачет. Наконец-то плачет. — Комиандр ещё удивился — какая ты, Саламандра, спокойная!.. Молоко кислое пьёшь, а твоя подруга в земле теперь гнить будет. И я была спокойной, пока крик Флори однажды не услышала. — Саламандра спешно отвернулась. Кристине не нужно было любопытствовать, чтобы сквозь затылок видеть, как непоколебимая Металлическая Ящерица вытирает слезу.

— Господин Клэ… — Кристина удивилась, как бесшумно Роберт подсел на соседнее бревно. Как призрак: незаметный, полупрозрачный, не тревожащий понапрасну. Он приложил палец к губам.

Саламандра, если и увидела его, не обратила внимания.

— Лерна пришла ко мне в комнату и унесла Флори. Сама. Пришла я к ней и вижу, как бьёт ребёнка… маленького! Я метнулась и давай вынимать. Она кричит — пусть Флориана за всё ответит. Говорит, выйдет перед призраком Амелии и будет её мучить, избивать, чтобы мёртвой матери и после смерти досадить. Ох и накричались мы с ней тогда. Выхватила у неё ребёнка и заперлась с ней в комнате. Уложила в люльку, сама присела на стул. Вижу, как сопит, и вдруг понимаю: никого ведь, совсем никого у меня больше нет. Люди мрут один за другим. Одного мне удалось спасти, я ему по щеке дала так, что на боль в челюсти ещё дня два жаловался. Ходила целыми днями... Или спасала, или рыла могилы. И как-то вдруг увидела, как Лерна её распеленала и трясёт. Спрашивала у годовалой девочки за собственное поражение… — Саламандра устала скрывать то, что давно плачет. Она вдруг смотрела на Роберта, потом на Кристину, потом на огонь — сквозь стену из слёз. — Какой, думаю, вокруг ужас! Уходят по доброй воле. Не понравилось им здесь, чужое всё, холодное. Думали, лучше будет, что в золоте будут ходить по золоченым коридорам. Нет. Хорошо было только у Амелии, но не Ричард её убил, о Высшие… Ричард вонзил кинжал, а убили её мы, каждый, кто предал. — Саламандра издала болезненный смешок, больше напоминавший затяжной всхлип. — Я ведь говорила, что боли боюсь из-за руки? Что от любого пореза вою? — она вытянула бурую руку и повертела ею. — А поверите, как я кулаком… вот этим самым кулаком, правым, обожжённым — стекло оконное пробила? Он у меня тяжёлый, это все знают. Тут же осколки посыпались, а я прокручиваю руку в битом стекле, то ли смеюсь, то ли плачу… Мне было больно, но так весело! Раньше я бы на смерть согласилась скорее, чем на это. Боль была такая, будто Альберт восстал из мёртвых и решил доделать начатое. Опять мыслей своих не слышала. Как в тумане… или хуже. Потом я унялась. Сама себе всё перебинтовала, успокоилась, Флори успокоила…

— После этого что-то сдвинулось?.. — тихо спросил Роберт, однако твёрдость в голосе делала вопрос утверждением.

— Ага. Я, бывало, разговаривала с Флори. Малышке полгода, а смотит, будто взрослый человек. Она сильно отстаёт в росте, да и на вид не старше восьмилетки, но родилась она стариком. Это удивительная девочка, моя Флори. Научи её кто-нибудь точным наукам, стала бы гением. Об обучении пленницы не шло и речи, я учила тому, что знала. Четырнадцать лет, четырнадцать… я не сразу осмелела для решения её вернуть.

— Что мешало все эти годы?

— Как что?.. Защита. Стена Тёмного, а там стража засекла бы. Флориане запрещали далеко от башни уходить, не то что к границе подбираться. Слежка. Постоянная. Я не могла хранить тайны, с Флори — тем более. К тому же, я ведь тоже боялась. Думаешь, когда меня вызывали биться, не жалко было ваших громить? Некоторые ракшасы особенно любят помучить перед убийством. А я… я всё быстро делала. Оттого и Ящерицей прозвали — мало одного имени, ещё и юркая была, как ящерица. Всё мгновения выжидала, а тут Видия… А после неё Нелли. Нелл и вполовину не так свирепа, как сестра. Поговорить бы с ней по-человечески, узнать, как она… как она?.. Видия провела детство в объятьях Ричарда, Флориана была любимой у Амелии, пусть она бы никогда не признала, что любит кого-то больше. А Нелл… она всегда была твоя, Роберт. И маму рисовала не с Ричардом, а с тобой.

— Такая память, — внезапно сказала Кристина, — и как легко вы предали её пламени Лерны.

— Да хранят твою душу Высшие от перерождения в служанку с даром металлов… во дворце, где властвует полубезумный тиран. Без этого ты никогда не сможешь меня понять, но это и есть твоё величайшее счастье. Возвращайся к родителям, выйди замуж за хорошего надёжного человека, и пусть твои дети будут радовать тебя. Стань тем, кем желаешь, чтобы быть счастливой… и обращайся с чужими сервизами аккуратнее.

— Этот хороший и надёжный человек в плену у Тандема, — глухо отозвалась Кристина. — Он был нашим преподавателем и моим другом. И после того — даже не знаю, сможем ли мы быть парой, ведь он уже помолвлен.

— Я смыслю в металлах, но не в любви, и мало чем смогу помочь, — усмехнулась Саламандра, посмотрев на неё с неожиданной теплотой, — но в будущем не вздумай кидать в мужа камушки. — Роберт и Кристина усмехнулись. — Многого наслушалась у серокожих женщин. И никогда ведь не разберёшь, кто виноват! Думаешь, что любовь вдруг сделает тебя мягкой и всепрощающей — если и так, надолго её всё равно не хватит. Пелена эта быстро сходит с глаз, когда каждый день стираешь его вещи, встречаешь на пороге пьяным поздней ночью и слышишь недовольства его родственников.

— Вы правы, — вырвалось у Кристины. — Я знаю. Хорошо знаю.

— Извиняюсь за вмешательство, — начал из темноты Роберт, — раз незамужняя женщина учит основам семейных отношений незамужнюю девушку, то и холостяк, должно быть, вправе вставить своё слово. Если человек хочет, он делает… даже любовь свою сделает. Это как фигурка из глины — лепить в итоге будешь ты, а без стараний она засохнет в непонятной массе.

— Господин Визион должен жить, и жить дома, в Дали, — голос Кристины дрогнул.

— Соберись. — Роберт подошёл к их бревну и подсел рядом с ней. — Будь готова. — Огонь осветил два кулака, которые Кристина на мгновение сжала.

— Ладно. — Саламандра встала, потирая затёкшую от неподвижного сидения поясницу, — наговорилась я сегодня, аж горло дерёт. Все тайны выдала, дальше некуда, — и хрипло рассмеялась.

Кристине хотелось что-нибудь сказать, но она проводила её взглядом, не обронив и слова. Та уходила в сторону леса, медленно, плавно, будто кралась. Кристина застыла и ещё минуту смотрела на силуэт, растворяющийся во тьме.

Понимание стукнуло обухом по голове, внезапно и оглушающе.

— Господин Клэль, призраки… ракшасы… зачем мы разожгли костёр? И куда она ушла?

— Ракшасов хорошо бы привлечь сейчас, нежели они первыми застанут нас врасплох. Я остаюсь тут, следить за ней. Иди спать, но будь готова ко всему. — Кристина кивнула.

Обитель медленно околдовал сон. Не осталось никого, кроме ночи, Роберта и огня. Язычки плавно перекатывались по сухим ветвям и наколотым поленьям. Осенью в сухой траве недостатка нет — Роберт рвал её прямо под ногами, тонкую и бледно-жёлтую, словно бумага. Пламя следовало подпитывать до возвращения Саламандры.

Она пришла в четвёртом часу утра.

— И долго же ты плутала, — сказал Роберт и быстро — молниеносно — отвёл взгляд, едва увидел знак на левом запястье.

Саламандра припала к нему, схватила руку и сделала надрез.

— Стоять… — пропела она елейно над его ухом. Роберт нагнулся и попытался развернуться. Его остановил второй ракшас — в личине Питера. И сделал второй надрез — с трудом, ведь схваченный успел увернуться несколько раз, разыгрывая противостояние.

Из леса, словно замаскированные звери, выскользнули двойники Роберта. Двое — и каждый ринулся в свою сторону: один вошёл в землянку к спящим Кристине и Питеру, другой — в палатку с Аннелизой и Куртом.

Саламандра предупреждала ракшасов о силе Фортеров — этому дару не страшны раны на коже. Ничего, кроме лишения сознания. Лже-Роберт, вооружившись крупным булыжником, ударил спящего Курта по виску.

Через минуту раздался пронзительный девичий визг. Аннелиза позвала на помощь, вырываясь из крепкой хватки лже-Роберта. Она смогла бы обратиться в струю воды и ловко проскользнуть прямо между серых пальцев, впитаться в землю и слиться с ручьём, не знай Саламандра о единственной слабости повелителя стихии. Надрезов на ладонях для них мало: Аннелизу за несколько мгновений до крика испещрили по всему телу. Следующими гостями палатки стали обращённые в Саламандру и Кристину. Подкрепление с кляпом и верёвками.

Последним дался Питер Металлик. Его тоже разбудил возглас, только не Аннелизы, а Кристины — она проснулась и ахнула раньше, пусть и тише. Не успел он приподняться, как вновь пригнулся от брошенного в него ножа. Лезвие пролетело в миллиметре, едва задев кончик носа.

— Что происходит?.. — осторожно приподнявшись, он изумлённо взглянул на Роберта… и через мгновение понял.

Кристину прижал к кровати обращённый незнакомец. Одним рывком — она не успела даже встать. Третий вошедший исполосовал ладони и связал кляп из куска простыни.

Первым делом Питер метнул цепь. Слишком часто он это делал, чтобы ошибиться. Острый наконечник, точный прицел. Каждый в отряде знал: дикий полубезумный Металлик умел быть быстрым. А быстроту одолевают лишь хитростью. Он окольцевал обоих ракшасов, для верности прочертив ножом-наконечником по их груди.

Но настоящая Саламандра Металлик решила взяться за родственника сама.

Он не заметил сотни прокатившихся по землянке ртутных шариков. Не увидел, как они, притаившись под нарами, схлестнулись у его ступней и схватили рукой — теперь уже железной. Оставшаяся незадействованной ртуть медленно обращалась в лежачую женщину. Одна рука впилась Питеру в лодыжку, другая ухватилась за колено, пустив железные когти. Стоило ему отвлечься на боль, Саламандра вскочила и вывернула обе его ладони. Он зашипел, прогнувшись назад. За эти пару мгновений на его ладонях появились неглубокие раны.

— Регент, сын другого регента… и несколько вполне ценных даров, как я вам и обещала. С парнем обращайтесь поласковее: говорят, Уильям Металлик душу отдаст, чтобы получить сына невредимым. Да-да, — кивнула она, когда один из ракшасов показал на покрывшегося испариной Питера, — это он.

— Регент не настолько идиот, чтобы прекращать войну ради отпрыска, — выплюнул какой-то ракшас.

Та развела руками:

— Значит, в обмен за мир и безопасное возвращение в деревню Тандему придётся отдать всех пленных. Разве их мало?

— Так у вас с Комиандром был свой договор?

— Ох уж эта Ящерица, умеет ведь одурачить… — с кривой усмешкой начал командир патруля, темноволосый с проседью.

— У Флорианы Беллами нездоровое сердце. Оно просто убило бы Лерну. Да и сама девчушка долго не протянет. Вот и решено было... обыграть, — объясняла Саламандра. Тактика ложилась пластом на предыдущую — и прогибалась под весом следующей. Так воплощаются стратегии. — Нынешние пленники, и те стоят больше.

— И чего, под землёй лишние рты? Там и так всё порушили, ворота приказали не открывать, жрать нечего, — рявкнул командир.

— Эти рты стоят нам тысячи других! — рявкнула Саламандра в ответ. — Не спорить. Ведите в Тандем.

Первой вытолкнули Кристину с кляпом во рту. Она оборачивалась на Саламандру. Вторым пошёл Питер, с несвойственным ему задумчивым прищуром. Саламандра показалась последней.

— Всех взяли?

— Верзилу не потащим. Он без сознания, а нас тут не так много.

— Оставьте тут, потом вернётесь. Где регент? — она стала искать глазами Роберта и нашла — со связанными за спиной руками и пронзёнными насквозь ладонями.

Он дёрнулся, не то откашлявшись, не то согнувшись — в её сторону. Чтобы она увидела кивок.