Тучи, засевшие в небе на несколько дней, отступали дымчатой серебристой массой. Оставшиеся клочки словно выбелило осеннее солнце, разбросав светлыми лепестками ромашки вокруг себя — её ярко-жёлтого центра.

За маленьким окном землянки, через многочисленные стволы, виднелись холмы с пожухшей травой. Шелестели зверьки, проскальзывая в зарослях папоротника, а наверху, среди золотистых осенних крон, мелькали птичьи крылья. Солнце просачивалось сквозь густую лиственную массу, ложась на траву, лужи и камни игривой рябью светлых пятен — продолговатых, овальных, бесформенных, словно клякса.

Связаться с Далью или каким-то образом дать отряду знак, что пропавшие живы, Саламандра не позволила. Либо обучение и подчинение, либо катитесь отсюда к папочкам и мамочкам, да побыстрее, сказала она и скрестила на груди руки в ожидании их выбора. Питер и Кристина пришли к печальному заключению: ради предоставившегося шанса придётся пожертвовать спокойствием отряда, а может, и близких.

Глядя в окно с прищуром, Питер пришёл к пониманию, что встать раньше Саламандры не сумеет никогда — или Тёмного будет ждать ещё одна душа. За несколько дней тренировок он успел обрасти бронёй против её язвительных замечаний. Если не внутренней, так внешней. Кристина спала на соседних нарах, даже во сне оставаясь странно застенчивой и аккуратной: голова на двух сомкнутых ладонях, как у ребёнка; тело, свёрнутое калачиком и бережно укрытое голубоватой хлопковой простынёй. Питер взглянул на неё почти с завистью: вот, кто у Саламандры любимчик. Если, услышав его просьбу об обучении, Ящерица сопротивлялась до последнего, присоединившуюся Кристину она приняла со словами: «Конечно, дорогая. Кто-то должен уравновесить этот мозг из ртути».

Весь первый день он пытался отомстить за столь нелестное сравнение. Однако, судя по разнице как в управлении даром, так и в словесных битвах, только накопил несколько поводов для мести.

Как-то раз Питер в сердцах назвал свою строгую мать жестокой. А когда Нелли избила его на поединке, понял: человека безжалостнее нет. Но обе они стремительно меркли рядом с одним именем Металлической Ящерицы.

Казалось, женщины с жёстким характером — его особенное проклятье.

— Встаём! Сегодня слишком ясный день, чтобы вы спали до полудня, — послышалось снаружи ворчание Саламандры.

— Который сейчас час? Неужели одиннадцать? — язвительным голосом поинтересовался он, звучно распахнув дверь. В руке сверкнули металлические часы, показывающие пол шестого утра.

— В солнечный день просыпаться легче. Так будьте добры, — спокойно ответила Саламандра, стоя возле жаровни. — Вот тебе куропатки, ощипывай и выпотроши. Тебя надо учить готовить.

— Я просил вас лишь о металлах, и то с трудом выпросил, так что теперь? — Питер ухмыльнулся, отойдя от клубящегося дыма. — Если хотите, обучайте Кристину.

— Её ум крепче твоего — она успела научиться, лишь глядя на меня. И свежевать зверей, и разделывать, а уж поджарка — дело последнее.

— Это и мне по силам.

— А это? — закричала Саламандра.

Разворот, яростный взгляд её голубых глаз, лязг стали, бликующие звенья…

… цепь обвила Питера и словно с наслаждением прихлестнула ему по затылку. Попятившись на пару шагов, он потерял равновесие и упал. Земля ещё хранила в себе прохладу дождливых дней, обдав ею ноющее тело.

— Ну как? — Вряд ли Саламандра ожидала прорыва. И потому нисколько не удивилась, когда он замешкал и вновь оплошал.

Вышедшая из землянки Кристина растерянно оглядела обоих Металликов.

— Я не поняла этот ваш трюк… — забормотала она, жмуря глаза от яркого утреннего солнца, — неужели у Пита плохая реакция? Помнится, он был одним из самых ловких и быстрых в отряде.

— Реакция хороша, это мне известно, — сказала Саламандра — Питеру показалось, что похвала даётся ей через силу. — Этим трюком проверялась не она. Дело в навыке.

— Успею ли осыпаться ртутными шариками после четырёх дней тренировок, — с горькой усмешкой ответил Питер, борясь с тонкой цепью. — Нет. Удача меня невзлюбила.

— Нет. Ты просто лишён терпения и болтать привык больше, чем делать. Мой руки и иди ощипывать куропаток, они будут на обед. — Саламандра дала Кристине тарелку, и та прошла внутрь, к столу.

Он окунул руки в бегущий неподалёку от землянки ледяной ручей и потёр их, очищая от комочков земли.

— Я всё ещё не понимаю, как нам следует отплатить? — Кристина нахмурилась, усевшись на бревно. — Нужны ли вам деньги, когда вы обходитесь и так?

Она ответила, лишь когда села за стол сама. Никто, даже Питер, не спешил приниматься за вожделенную трапезу.

— Не платите ничем. Я и так в долгу перед всем миром, куда уж, — голос Саламандры был ровен, полон внутренней силы. Что бы ей ни говорили. Как бы ни оскорбляли.

Учась основам у отца, Питер узнал о главном: пусть им и подчиняются все металлы, ни один не подчинится полностью, подобно ручному зверю. Если только не избрать себе несколько. Каждый из их рода в своё время решал, какие из металлов стоит подчинить в первую очередь. Ещё никто не обретал власти над всеми существующими: природа слишком мудра, чтобы давать человеку больше, чем он сможет вынести. В детстве Питер с гордостью рассказывал друзьям, что отец в совершенстве владеет шестью металлами.

Саламандра призналась, что успела подчинить себе восемь: ртуть, натрий, цезий, железо, рубидий, серебро, вольфрам и золото.

— У меня пока железо и вольфрам, — ответил Питер в первый день, уже готовясь обороняться словами о возрасте.

— Что хочешь следую…

— Ртуть! — без колебаний выпалил он, помня о её превращении.

Возмущённая, что её перебили, Саламандра подбоченилась:

— Никакого воспитания. Ты не сын регента. Не верю!

— Я сам иногда не верю, — с улыбкой парировал он. — Должно быть, я что-то вроде подкидыша или чужого среди своих. Как вы.

Потирая горящую щёку, Питер улыбался: оно того стоило.

Всё, что он мог, придя к ней, это наполнить ладонь ртутной лужицей и подбросить в воздух, чтобы ядовитые испарения сотни шариков отравили противника. До встречи с Саламандрой ему казалось, что большего от ртути не требуется.

С детства свободолюбивый и непоседливый, Питер часто убегал из дома подальше от маминых наставлений. Договариваясь с добрым папой, он ускользал от Джулии и горничных, собирал друзей и водил то в районы окраин, в гущу заброшенных зданий, то взбирался на холмы и первый лез в реку. Однажды он чуть не утонул и спасся благодаря Курту, несколько раз ломал кости, хвастая, что может перепрыгнуть с одной крыши на другую. Он привык полагаться на силу рук, быстроту ног и реакцию. С детства ум стоял лишь после тела.

— Чтобы стать ртутью… — с важным видом начала Саламандра, расхаживая вокруг красного от натуги ученика, — проникнись ею.

— Слишком загадочно. Вам посланник Высших случайно не родственник?

— Вспомни, какая она? — продолжала Саламандра, словно не слыша. — Раз не понимаешь иносказания, пойми прямо: каждый металл сравним с живым существом. У каждого свой… нрав. Золото кокетничает. У него красивый жёлтый цвет, оно дорого ценится, но в бойне приносит мало пользы. Другое дело железо… вспомни, раз уже освоил, какой у него нрав?

— Твёрдое… и надёжное.

— А теперь опиши ртуть.

— Как давно мы стали учиться поэзии? — огрызнулся липкий от пота Питер. Сильные некогда ноги подкашивались: он ощущал их мягкость, то, что пятится назад и норовит упасть навзничь. Голову словно раз за разом простреливал небольшой заряд молнии, сила его нарастала, доставляя всё менее терпимую боль. Питер был слишком изнурён для высокопарных сравнений.

— Во времена моей молодости среди знати было много поэтов, почему бы и нет? — улыбнулась Саламандра, невинно, будто не замечая его состояния. — Один певец-подхалим как-то посвятил мне стих…

— Когда-нибудь и я посвящу вам стих, — он осклабился и отвесил нарочито низкий поклон.

— От тебя это звучит как угроза, мой мальчик.

«Угадала», — хотел бросить Питер, но только с угрюмым и усталым видом вошёл в землянку. Нары с прохладными хлопковыми простынями манили его после нескольких часов тренировок больше воды.

Удача смилостивилась только на пятый день. Он был готов кричать от радости, когда руки осыпались блестящими шариками. После первой победы Питер подскочил к мирно читавшей фолиант Кристине и затряс её за плечи, затем обнял и заверил, что её обучение пройдёт ничуть не хуже. Оттаяв от тёплых слов, Кристина тоже обвила вокруг него руки. Так они обнимались возле входа в землянку, переминаясь с одной ноги на другую.

— Завтра я должен превратиться весь, — сказал счастливый Питер. — Отец говорил, что знания о других металлах были утеряны ещё полтора века назад. А теперь я стану его учить, только представь! Я полностью подчиню себе цезий, и он будет в ужасе.

— Ты обезумел!

— Да! — уверенно подтвердил Питер.

— А я наконец-то выучу заклинание на заговаривание птиц, — добавила Кристина, поняв, что давно не улыбалась так широко.

— Да помогут нам Высшие! Клянусь, Крис, мы с тобой вернёмся в Даль непобедимыми.

— А сперва они удивятся тому, что мы живы.

—Но... она не позволяет нам и весточку послать!

— Да, всё очень сложно. Она между двумя сторонами, её не должны видеть, — сказала Кристина.

— Зря я так долго сомневалась, что вы пара. — Саламандра прошла мимо них с тарелкой.

Ничто бы не разняло их быстрее, чем эти слова.

— Нет, — Питер собрал все остатки скромности и спрятал руки за спину.

— Мы знаем друг друга с детства, — добавила Кристина робким блеянием.

Весь вчерашний вечер они убеждали её, что объятья были не больше, чем порывом чувств, и, кажется, тщетно. На ужин отварили рыбу: Саламандра поймала, Питер разделывал и очищал от чешуи, а Кристина варила.

Настал пятый день тренировок, и оставалось лишь гадать, что принесёт собой он.

Не увидев результата, Ящерица предложила ему свою идею. Они отошли от землянки на сто метров, выбрав небольшую прогалину местом для тренировочных боёв.

— Ртуть даётся тебе тяжело. Нужен металл потвёрже, раз ты привык к железу. — Саламандра отошла к дальнему концу прогалины, скрывшись в пятнистой тени дуба.

— Разве это имеет смысл? Как я буду ускользать от атак?

— Атакуй сам и посмотри, как ускользну я, — наставница улыбнулась. — Чем острее будет лезвие, тем лучше.

Питер взмахнул рукой, и небольшой кинжал вылетел из пальцев. С ощущением прохлады от железной рукояти он метнул его. Вращающееся в воздухе лезвие прочертило на её животе линию и застыло в плоти, порвав кожаный жилет и льняную рубаху под ним. Снова, как в памятный день битвы у Миллаизы, ни капли крови. Питер подошёл, чтобы понять хитрость. Лезвие погрузилось в левый бок почти наполовину, а Саламандра стояла, улыбаясь.

— Угадай, что.

Питер ответил ей угрюмым взглядом, вытащил клинок и запустил пальцы под жилет. Холод и шершавая поверхность.

— Литий?

— У восьмилетней девки память лучше, чем у тебя.

Питер скривился, пытаясь вспомнить всё, сказанное ей о металлах. Но оскорбления и шутки отложились в памяти гораздо лучше, чем нужные сведения.

— Натрий, — выплюнула она. — Какие восемь металлов подчинила себе Металлическая Ящерица? Я повторила их раз пять, Кристина уже успела выучить.

— Серебро, золото… — начал сжавшийся от напряжения Питер.

— Видно, что у тебя самый богатый в Дали отец.

— Да хватит же! — с болезненным отчаяньем в голосе выкрикнул он.

— Или терпи, или замолчу навсегда, и от обучения не будет смысла. — Каменная невозмутимость, с которой она парировала реплики, щедро посыпала солью раны его гордости. Питер тряхнул головой, взлохматив крупные волны волос. Вот уже третий день он боролся с желанием плюнуть собственной наставнице в лицо.

Пока он стоял последи прогалины в попытках обратить руки в натрий, она могла подкрасться сзади с тупым кинжалом или цепью с острым наконечником. Иногда Питер жертвовал собственной сохранностью, чтобы продлить попытку на долю секунды. Когда от внезапного хлестка цепи он повалился на бок, голова его скрылась в траве и грязи, а левый висок резко загудел, он счастливо рассмеялся.

— Руки!.. Руки. Есть!

Он увидел облачённые в холщовые штаны ноги Саламандры, и, повернув голову вверх, встретил недовольный взгляд.

— А ещё есть ссадины, через которые ты можешь занести заразу в кровь. Заразы в лесах много, только лекарств от каждой у меня нет.

— Неужели вы не видите достижений? — спросил он, поднявшись с земли. Саламандра покидала прогалину, направляясь к землянке. — Я промою раны и скоро они заживут. Не мне ли терпеть боль? Зато я не отвлёкся на ваши атаки и смог превратить хотя бы руки.

— Раз ты был так близок к победе, то непременно бы смог со следующей попытки. Или учись договариваться с летящей в тебя стрелой. Впрочем, с твоей-то болтливостью даже она подождёт.

— Издеваетесь, конечно же, — в сердцах выпалил Питер. — Теперь ясно, почему вы не берёте с нас платы.

— В жизни отшельника мало радости, а тут такие подарки!

— Игрушки, — дополнил Питер с уверенным кивком.

— Да.

«Даже не отрицает», — с поджатыми губами он отправился в землянку с ромашковым настоем.

Миновал обед, а затем и несколько часов тренировок Саламандры с Кристиной на заговоры зверей и птиц. Полуденный свет вливался в окна золотистыми нитями, мягко скользя по земле. Жёлто-зелёные краски осеннего леса отражались на бревенчатых стенах бледными пятнами. Питер растянулся по нарам, слушая сладкую тишину. Нарушал её лишь лёгкий шелест отдалённых разговоров да стрекотание цикад. Никаких падений, криков, споров или драк. Умница-Кристина «делает всё с первого раза и никогда не перечит, и пора бы кому-то брать пример». Она просила Саламандру о зельях и заклинаниях. Вместе они бродили по лесу и собирали грибы — красные мухоморы и поганки для зелий, белые и лисички — для жарки.

Питер повернулся на бок и вспомнил о Дали — холмах, что окольцовывали её с юго-запада, тихих окраинах, извилистых улочках с рельсами и конями, что в паре тянули за собой вагоны, свою гнедую кобылу Дарру. Он непременно отправил бы письмо в имение Металлик какой-нибудь заговорённой птицей, не запрети ему Саламандра. Колющее грудь беспокойство медленно испарялось: он знал, что вернётся не только невредимым, но и с новыми знаниями. Оповестил бы отца и успокоил бы мать, а вместе с ней и Нелли. Он улыбнулся, впервые за прошедшее время вспомнив о прощальном поцелуе — быстром, мимолётном, отчаянном в своей дерзости. Своенравная Принцесса не простит чужого своенравия. Впрочем, они сблизились достаточно, чтобы Нелли смилостивилась.

Он понял, что успел вздремнуть, лишь когда услышал зов Саламандры. Над лесом сгустились сумерки, заслонив небо полупрозрачным сизым полотном. Кристина кружила возле жаровни, подливая из небольшого стеклянного сосуда масло в металлический сотейник. Жёлто-рыжие лисички, собранные ею накануне, громко и ворчливо шипели на огне.

— Сегодня у нас грибы? — Питер привычно скользнул за бревно и подпёр руками подбородок. Сытный ужин после сна в лесной тишине стал маленькой наградой за сегодняшние усилия.

— Не знаю, — сказала Саламандра так беззаботно, будто не отвечала за трапезу, — что принесёшь, то и съедим. — От услышанного Питер дёрнулся. — Все дети растут и учатся… как ни странно, даже вы

— Как славно! — подыграл он. — А я-то перестал надеяться.

— Мы решили установить очередь. Раз после полудня Кристина собрала грибы, справедливо послать тебя.

Питер не стал спорить и послушно вышел из-за стола.

— Зайцы любят сумерки, — начал он, — сегодня наловлю их.

— Удачи, — Кристина ласково помахала ему рукой, когда он прошёл мимо жаровни.

Саламандра водила их по лесу, показав также и заячьи норы. Были опознавательные знаки в виде витиеватых стволов деревьев и камней, так что дорога давалась легко. Прошло полчаса, когда он добрался до знакомого камня возле высокого дуба. Стволы деревьев угрюмо темнели. Тяжёлые, увесистые сосновые ветви плавными дугами гнулись к низу, словно устав держать мириады игл. С приходом человека природа опасливо затаила дыхание. Жёлто-зелёный окрас медленно и едва заметно перетекал в бирюзовый, а тот — в синеву; чем дальше от опушки, уютного редколесья, тем больше утопая во тьме. А вдали, между деревьями, простёрлась дымка.

Притаившись за широким стволом, Питер заранее сжал кулак. Едва шорох звериных лап разорвёт тишину, а среди зарослей мелькнёт заветная серо-бурая шкурка, цепь сначала обхватит её, затем пронзит.

Время тянулось засахаренным мёдом, лениво стекающим с ложки. Лучшее положение, чтобы подготовиться к первой охоте. Сначала Питер откликался на каждый шелест, затем успокоился. Если в первые минуты инстинкт хищника был натянут струной, теперь он нашёл точку равновесия.

Лес медленно темнел, и туман на его пёстром полотне казался сиянием. Пролетали птицы, слышалось негромкое, но частое постукивание дятла. Всё в воздухе, среди крон, в гуще осенней листвы.

Саламандра предупреждала о терпении, и, ожидая больше часа, он понял: она не преувеличивала.

На мгновение Питер забылся, отдавшись пленительно-жуткой красоте тумана. Он с самого начала заметил приникшее к земле облако. Словно пролитое молоко, оно растекалось, пробираясь через крючковатые ветки, подёрнутые мхом валежники и кусты папоротника. Белизна манила, притягивала, вселяя слабый оттенок страха. Питер ощутил себя так, как ощущает себя услышавший пугающую историю, прочно засевшую в уме. Подавленность и волнение вели его взгляд к бесчисленным стволам, всё дальше и дальше, где те сливались с дымкой.

Увидев резкое движение в воздухе, он не поверил глазам и тряхнул головой.

«Высшие, скоро мне начнёт мерещиться всякая чушь».

Ещё несколько секунд он упорно смотрел на землю и моргал.

Раздался звук. Сперва Питер принял его за долгожданного зайца, как вдруг шум перетёк в странное тревожное завывание. Но даже волки воют по-другому. Нечто, подобное песне, или скорбному погребальному напеву, или тихому плачу. Сквозь мелодию доносился шёпот, сравнимый с шелестящими на ветру ветвями. Каждый лист был чьим-то голосом, и порывы ветра возносили эти голоса всё выше к синим небесам, растворяя их среди сплетений крон.

Едва Питер снова взглянул на дымку, понял, что его кулак приник к сердцу…

… а среди молочной пелены сверкающими бледно-голубыми силуэтами скользят призраки.

Одна была девушкой в просторном платье простолюдинки, и смотрела всё время вниз, другой был маленьким мальчиком, и Питеру послышалось, будто он зовёт маму. Много женщин, а мужчин он насчитал всего двух, не считая мальчика: один был стариком с длинной седой бородой, другой — в белых одеждах с понуренной головой. Нашлась какая-то темноволосая воительница, не то печальная, не то угрюмая. Духи не то кружились, не то метались, рассеивая вокруг себя волны белого дыма, хранившие очертания рук и лица.

От нахлынувшего ужаса Питер ощутил шевеление в животе. Все рассказы о призраках разом предстали в его мыслях. Те, что обитали в темнице Дали, заброшенных госпиталях или имениях вымерших родов.

Он чуть не вернул съеденное на обед назад, когда услышал громкую чёткую речь:

— Наконец-то вы все здесь собрались, — обладатель бодрого юношеского голоса прятался за широким деревом — видимо, чтобы не показываться призракам. Питер разрывался между обязанностью сторожить заячью нору и желанием разузнать о происходящем вдалеке. Но, вспомнив об ожидающих Саламандре и Кристине, остался сидеть в засаде.

Первому голосу ответил второй:

— Читай быстрее.

— Я хотел бы подождать ещё немного. Этот риск может принести удачу: вдруг мы заманим Двуликого?

Самый загадочный призрак, Питер никогда не видел его, но слишком много о нём слышал. Говорили, он молод в сравнении с остальными, ему нет и полвека, ведь люди видели его лишь последние полтора десятка лет, а может, и меньше. Никто не знал, откуда он взялся и что лишило эту душу покоя. Да и одну ли душу? Люди видели седого мужчину, что при столкновении с живым обращается в седую женщину, очень на него похожую. Кто-то, наоборот, видел женщину, при взгляде на неё обращающуюся в личину мужчины. Так их сочли за брата и сестру — возможно, близнецов. Неуловимый и неспокойный, Двуликий скитался по Дали, пугая своим зовом как ракшасов в Тандеме, так и людей в огороженной Дали.

Питер остро осознал, что не хотел бы встречи с ним. Нелли рассказывала, что год назад видела Двуликого, стучащего в окно её сакли. Женщина с одного оборота вокруг своей оси обратилась в мужчину, и тот завыл нечеловечески-страшным голосом, пытался пробить сжатой в кулак рукой стекло и кривил рот — да так, что он растекался по всему лицу. Тёмные глаза размывались, то проваливаясь в белёсое свечение лица, то вновь выплывая. Нелли выбежала из сакли и пыталась прогнать неведомую тварь светом разрушения. Её вёл инстинкт, она забыла, что призракам не страшны дары. Двуликий шёл на неё с протянутыми руками, то шепча, то воя. Нелли ещё долго называла себя трусихой за то, что в конце концов бросилась прочь, заливаясь слезами. Прямое противостояние врагу не могло сравниваться с дрожью перед неведомым. Два разных страха. Если один наполняет праведным гневом, второй убивает волю и туманит рассудок. Стремглав она спустилась по холму и взобралась на другой, мелкий, где возвышалась одинокая обитель Роберта. Когда они вместе достигли её собственной, Двуликий уже исчез. Как ни странно, он не потревожил ни Мию, живущую на первом этаже сакли, ни Джессамину, спящую на втором.

Выслушав её рассказ, Питер тогда рассмеялся и охотно подтвердил: она — трусиха. Ведь сам он никогда раньше не видел призраков. Но сейчас, наблюдая за обыкновенными, он с горечью во рту счёл себя куда большим трусом.

— Сохрани нас Высшие! Не нужно нам это чудище. Оставь. — Казалось, обладатель второго голоса имел больше осторожности. — Двуликий призрак однажды явился к Лерне в мужском обличье и напугал её так, что она заикалась месяц. Да. Плакала и заикалась. Её отпаивали лучшие лекари. Сам Комиандр думал, как избавить её от ночных кошмаров.

«Ракшасы», — от этой мысли Питер похолодел.

Что бы они ни делали, зачем бы ни собирали призраков, он, воин Звёздной Дали, обязывался схватить их и отобрать их жизни. Однако Саламандра приказывала другое. Не делать ничего, что помогло бы обеим сторонам обнаружить её жилище.

«Неужели я должен оставаться тут и выжидать зайца?»

Мысли кружились в голове Питера вихрем. Бегство — бесчестье и глупость. Но останься он и пойди против ракшасов — предаст собственную наставницу. Кто знает, сколько здесь ракшасов и на что они горазды? Вдруг и впрямь смогут выйти на неё? История Саламандры до сих пор оставалась темна и полна тайн, но воспоминания о спасении Нелли заставляли Питера и Кристину ей верить.

Выругавшись, Питер вскочил и сжал кулаки. Он согласился бы на что угодно, кроме бесполезного сидения на месте. Кристина и Саламандра обойдутся лисичками, как и он.

Бежать следовало на восток. С трудом разбирая дорогу назад, он помчался сквозь вязкие потёмки. Лишь зазоры меж древесных крон чёрно-серой мозаикой освещали путь. Должно быть, он бежал так быстро, что не сразу понял, как достиг опушки. Редколесье вселило в него тёплую уверенность.

— Кристина! Эй! Саламандра! — позвал он, но не находил ни знакомого холма, ни землянки. — Заблудился? О, нет… — сердце тоскливо заныло. Призраки, чувство вины, теперь ещё и это. Растерянный, он присел на траву и стал думать о дальнейших действиях и собственной глупости. Немного погодя, он выбрал громоздкую сосну с толстым стволом. Много ли стоило создать пару лезвий и, вонзая их в ствол, забраться на вершину? Питер уселся на ветку, плотную и высокую. Казалось, с такой высоты ему открылся вид на всю Даль, даже на Край Света. Прохлада воздуха освежала, ветер мягко перебирал пряди волос. Он осмотрелся с надеждой заметить холм. Вечер плотно налёг на Даль. Ещё немного, и освещать путь будет только луна. У горизонта синева незаметно переходила в кудрявые кроны осенних деревьев, без солнца ставшие бурыми и сизыми. На западе Питер не увидел ничего, кроме тоскливой степи и тонкой ленты далёкой Миллаизы. Зато на востоке проходила ещё одна полоса деревьев, обрываясь резкой кромкой и приоткрывая вид на холмы. Последняя надежда.

Сейчас Питер как никогда сильно желал иметь птичьи крылья, броситься с ветки, описав дугу, затем набрать высоту и воспарить над лесом. Так не он будет смотреть на кроны, а кроны на него. Кости были бы из железа, а перья из серебра, блестящие, тонкие, позвякивающие при взмахах.

Но пока он знал лишь натрий и ртуть. Какое-то безумие охватило его, и он, приготовившись, прыгнул с сосновой ветки.

— Давай же! Давай! — орал он сам себе, будто не видя приближающейся земли. Питер испугался призраков и их жутких напевов, наверняка боялся и падать, хоть и с трудом признавался. Однако ни один страх не сравнился бы со страхом осуждения, страхом, что гордость и достоинство смертельно ранят. Тот нависал над головой Питера неосязаемым чудовищем, водил руками над макушкой, но трогал лишь иногда: касаясь плеч сзади и толкая вперёд. Толкнуло и в этот раз.

Волосы и руки взметнулись к небу, голубые глаза уподобились звериным, яростным, голодным. Вниз и вниз — как будто в ожидании крыльев. Чувство опасности разогрело кровь, и откройся она миру, то уже давно испарилась бы алым маревом.

Он что-то осознал. Что-то почувствовал. Металлы в его теле пробудили невиданную ранее мощь, надёжное железо, непоколебимый вольфрам, воспламеняющийся рубидий, сверкающее солнцем золото. Питер наконец понял, как описал бы сейчас ртуть: хитрая. И когда до земли осталось полметра, тела не стало.

В выгоревшей на солнце траве тускло блеснула тысяча серебристых шариков. Каждый подпрыгнул и метнулся вперёд, огибая камни и бугристые корни деревьев. Быстро, как никогда не смог бы обыкновенный Питер. Ртутная молния пронеслась через полосу леса и остановилась в паре сотен метров от землянки у знакомого косогора.

Перед Саламандрой возник бугор металла. Сначала две ноги, переросшие в крепкое туловище, затем и руки с головой, серые и тускло поблёскивавшие в потёмках. Одно мгновение за другим, так время ваяло совершенную статую из металла, а под конец превратило её в Питера. Металлики стояли друг напротив друга и не знали, как начать разговор. Он сбежал с охоты и оставил их без мяса, сбежал от призраков, чтобы донести о них ей, но рискнул жизнью, чтобы инстинкт помножил его старания. Слишком много противоречий.

— Собрался из ртути… весь? — стало первым, что заметила обескураженная Саламандра.

— Я освоил поэзию ртути. Именного этого вы ждали?

— Спасибо, что не стих. Что ж... похвально. Я беспокоилась и думала тебя искать.

Питер решил начать с небольшого признания:

— Мне пришлось уйти из леса, а зайца я не пой… — он осёкся, услышав елейный смех наставницы. — Что? Что вы смеётесь? Как теперь вы поиздевались надо мной?

— Ты не увидел освежёванного зайца на блюдце возле жаровни и пошёл ловить нового. Сегодня мы не нуждались в охоте.

Питер мог поклясться, что, будь заяц при нём, он незамедлительно отправил бы тушу ей в лицо.

— Я просила Кристину молчать. Ты молодец, что смог освоить ртуть… но прежде, чем возьмёшься за металл вроде цезия, научись наблюдать. Будь бдительнее, гляди пристальнее, даже если сидишь в тылу и думаешь, что всё надёжно. Нет! Ничего не надёжно. Даже друзья не надёжны, уж тот, кто предал Королеву Амелию, понимает. Я буду обманывать тебя и дальше. А может, и не буду. Можешь ли ты знать наверняка? Ты обязан проверять на истинность каждое моё слово.

Эти речи немного умерили его пыл. Впрочем, сегодняшняя «охота на зайца» обернулась кое-чем другим, не менее любопытным…

— Ладно, — он кивнул. — Будь по-вашему. Но… я всё равно, наверное дурак. Хоть вы и просили нас не показываться ракшасам, сегодня я их видел… и просто убежал!

— Так ты вернулся из-за них? Пошли в землянку. Крис уже заснула. — Сухая трава захрустела под их ногами. В далёкой землянке тускло горела масляная лампа, обдавая бревенчатые стены янтарным свечением, таким инородным посреди ночного леса. — А что ракшасы там делали, ты не видел?

— Вот об этом я и хотел вам сказать, потому и ушёл оттуда, — Питер выглядел растерянным. — Думал, что расскажу вам и вы решите, как быть. Мне не стоило? Мне нужно было остаться там и вступить в бой?

— Нет, — резко сказала Саламандра. — Это — единственная плата за мою помощь. Пока вы со мной, вы не имеете права. Что бы там ни творилось.

— Но они собрали призраков! — наконец-то выпалил он в ожидании изумления. — Да, собрали вместе где-то десять… или пятнадцать духов и... кажется, хотели поманить за собой.

— Да...

Питер обомлел.

— Что — да?

Саламандра обернулась и вздёрнула брови.

— Мне хорошо известно о них. Видела их в лесу, правда, поодиночке. Не мудрено, что ракшасы объявили за ними охоту. Они хотят их вернуть.

— Отец говорил, что иногда Тандем использовал призраков, как оружие или прикрытие… — вспомнил Питер. — Говорят, если долго слушать их песни, можно сойти с ума.

— Да. И люди иногда сходили. Если они слабы духом… или любопытны настолько, что хотели познать тайну их существования. Если духи говорят с живыми долго и много, те перестают видеть окружающий мир так, как обычно. Гораздо больше они желают увидеть смерть. Призраки кажутся довольно безобидными, но клянусь, они опасны не меньше твоего прямого врага. Комиандр осторожен: он общался с ними редко, понимая последствия. Он говорит, что с молодости находил их и заманивал заговорами. Их скитания по заброшенным зданиям прекращались, и начинался вечный плен сначала в его комнатах, затем в целой башне в селе ракшасов. Он разговаривал с ними, пытался подружиться, задавал вопросы. Должна сказать, — Саламандра закачала головой, — в этом был смысл. Они рассказали ему немало о временах, в которых жили. А потом… уже после восстания Лерна заманила к себе призрак Амелии.

— Ох, — осенило Питера, — я помню её. Королева… она рассказывала, что пробила заклинание пленения и освободила всех призраков.

— Именно так. Эти существа всегда в полудрёме, но под заговором Комиандра и вовсе едва шевелили языками. Одна Амелия… я не знаю, почему она отличалась. Комиандр постоянно говорил: она как живая. Да, верно — она поддалась на заговор и оказалась в башне вместе с остальными, но гневалась и плакала громче и чаще остальных. Удивительно, от разговоров с ней ему не становилось дурно, как бывает с обычными призраками. Иногда Комиандр приходил в ужас: Амелия могла его касаться. Плотью. И даже применять дар! Сколько бы он ни пытался её изучать, она или не давалась, или ответа не находилось.

— Да… — кивал Питер, осознавая, сколько в жизни он ещё не видел. Те, кто был на Иерсии, называли Звёздную Даль крохотной. И всё-таки она была велика, только не размером. Велика из-за всего неизведанного, из-за Высших Сил, Края Света, призраков, мистической Скалы Святости, даров, коими обладали люди — щедра богатствами, которых нельзя коснуться. — Её Величество прибыло в Даль и несколько дней провела с нами. Я тоже имел честь с ней говорить. Она летала, как призрак, но иногда могла обретать словно… словно какую-то осязаемость. И приземляться. Однажды она не успела встать на ноги, упала навзничь, и у неё задралась верхняя юбка, — он прыснул от смеха.

Саламандра вяло улыбнулась.

— Надеюсь, ты понял. А с призраками… решим, как нам с ними быть. Когда план будет готов, я вам сообщу, — они вошли в землянку, и каждый оглядел свои нары. Кристина спала крепким сном, еле слышно что-то бормоча. — Твой ужин, — тарелка возле масляной лампы была накрыта металлической миской, — надеюсь, не совсем остыл.

— Ничего страшного, — лениво отмахнулся Питер и уселся за стол, скользя по толстому бревну. Казалось, только Высшим дана такая ирония: это и вправду не куропатка, не фазан; не рыба, как вчера, а заяц.

— Его поймала Кристина, — добавила Саламандра.

— Кому ртуть, а кому мозг, — проворчал Питер и почти зло оторвал зубами сочный кусок.

— Потому природа и мудра, Пит.

Саламандра вышла во двор и переоделась в длинную, до колен, хлопковую тунику. Даже по ночам она заплетала в косу свой светло-русый, совсем как у Уильяма, волос. Питер не раз отмечал, как Саламандра и его отец похожи. Сам он унаследовал чуть вздёрнутый нос, ореховый волос с крупными волнами и озорное выражение глаз от мамы Джулии. В детстве многие звали его маминым сыном из-за красоты. Только годы и принадлежность металлам медленно и упорно ваяли из него второго Уильяма — квадратной челюстью, высокими резкими скулами и тяжёлым задумчивым взглядом.

Редколесье дышало ночной тишиной. Погасив лампу, Питер лёг спать последним.

***

— Пора и тебе учиться уворачиваться от атак, — с этими словами Саламандра повела Кристину в прогалину, ту, где она тренировала Питера.

Её ждало разочарование: несмотря на ум, до реакции Питера Кристине было далеко. Она выслеживала каждое движение наставницы, её цепей и рук, но ускользнуть не могла.

На Кристине был её бронзовый плащ из кожи горных ящеров. В нём, тяжёлом, словно латы древних воинов, и таком же надёжном, она просила Саламандру не знать пощады. Если со скоростью и выносливостью Питера Металлическая Ящерица и впрямь могла дать себе волю, с Кристиной хотелось обращаться аккуратно, как с фарфором. Нет, эта девушка не создана для открытого боя, что бы ни говорила она сама. Её оружие не сабля, не палица и не лук — даже не дар перемещения, но она уже достаточно хорошо владеет иным — умом. Кристина скорее должна нашёптывать советы тому, кто в них нуждается. Должна говорить опытному и ловкому воину, как действовать, но не действовать самой. Саламандра смотрела, с какой жадностью она глотает книги, и думала, что из неё выйдет алхимик или врачеватель… а может быть, если она так желает помочь в боях, стратег или дипломат.

— На!.. — устав от собственной мягкости, Саламандра обрушила на Кристину цепь с наконечником-булавой. Раз настаивает, пусть и терпит. Кристина успела увернуться. Шипастый шар едва скользнул по правому боку, прочертив два неглубоких надреза на толстой коже плаща. Управлять движущимися предметами тяжелее: девица умоляла размахивать цепью как можно яростнее.

— Давайте ещё, — сказала Кристина, но Саламандра видела её изнурённость в опущенных плечах и тяжёлом дыхании.

Вид скрещенных на груди рук дал ученице понять: больше никаких уступок. Не на четвёртом часу.

Саламандре не хватило всего мгновения для ответа. Кто-то, пришедший извне, разрушил покой их лесной обители.

— Кристина! — закричал звонкий голос такой же девушки, как и она, в таком же бронзовом плаще с брошью в виде Белого Василиска. — Крис! Ты жива!

Навстречу Кристине бросилась черноволосая девушка с яркими голубыми глазами, но их объятья Саламандра уже не увидела: внезапная вспышка ослепила её и заставила отскочить. Она скользнула за ствол сосны и широко распахнула глаза.

— Молния… Высшие, да это Роберт!

Тело подвело Саламандру: слишком резок был прыжок. Ноги сделались мягкими, а мысли охватил туман. Она решила переждать минутную слабость за безопасным деревом и подсмотреть. Голоса. Один принадлежал зрелому мужчине, другой — угрюмый и басистый — рослому, почти громоздкому юноше.

«Великан, — поняла Саламандра, краем глаза заметив фигуру Курта. — Какой-нибудь Фортер».

— Кристина! — Роберт быстро зашагал к ней. — Кто с тобой был? Саламандра Металлик?.. Что она с тобой сделала?

— Я сама просила её, господин, — заверила его Кристина. — Она вытащила нас с Питером из Миллаизы. Она спасла нас, а теперь согласилась обучить.

Разумеется, Роберт не понял до конца, и Кристине пришлось рассказать всё в мельчайших деталях. О том, как они боролись за жизнь Питера, как сколачивали себе нары и пристроились в землянке Саламандры, как Питер объявил, что хочет быть её учеником. Про потерянные Далью книги и тренировки. К тому времени слабость покинула тело Саламандры, и она вышла из-за ствола. Роберт одарил её острым, как заточенная сабля, взглядом.

— Кристина далеко не глупа и каждому она не поверит, — сказал он, направляясь к ней. — Я помню, как ты помогала нам и раньше, даже с именем предательницы. Но доверять… теперь ты сама покажешь мне все свои воспоминания и объяснишь, что происходит.

— Может, для начала ты хотел бы увидеть Питера?.. — она беззаботно развела руками. — Он, наверное, дремлет после тренировок. Но ради такого события, как пришествие наставника и товарищей, думаю, встанет.

Лицо Роберта оставалось каменным. Таким же каменным было его недоверие.

— Итак, — начала Саламандра, — вы нашли нас по звуку.

— По крикам Кристины, — поправил Роберт. — Со дня битвы у Миллаизы мы в поисках пропавших. Так и не возвращались в Даль. — На спине каждого были рюкзаки, в одежде и волосах прятались пожухшие травинки. — Я уже думал заговорить какую-нибудь птицу и отправить Уиллу весточку, что всё пусто и тел нет. Хорошо, что я этого не сделал.

— И вправду, хорошо. — Саламандра повела пришедших к землянке. — Сейчас вы его увидите. Живёт и без всякой иной платы, кроме молчания, учится премудростям у самой Металлической Ящерицы!

— Велика честь, безусловно, — небрежно бросил Роберт.

— Где он? — Саламандра округлила глаза, не обнаружив его спящим под крышей землянки.

Роберт заглянул внутрь и многозначительно вздёрнул бровь.

— Вот! — донёсся голосок Кристины из-за единственной боковой — и самой длинной — стороны землянки. — О нет, Питер, какой же ты идиот… Нет! Быстро убери! Питер Металлик! Сейчас же! — она выскочила перед Саламандрой, бледная, как смерть. — Он дурак, он большой дурак, Мисс Металлик, но прошу вас… — Затем, немного подумав, Кристина закончила: — Что ж, может быть, так ему и надо…

Это только придало Саламандре решимости проверить, что происходит возле стены. Роберт с подопечными выстроились за ней шеренгой.

Питер сгибался пополам с руками, чёрными от угольков, и злобным хихиканьем. Заранее зная, что кого-то ждёт расплата, Саламандра в гневе поджала губы. На стене чернели выведенные остывшим углём из жаровни строки, автор которых отчаянно пытался сохранить рифму:

Обещанный стих

Написал ученик

Про Ящерицу

И её тугоплавкое сердце.

Сперва холодна,

Как железо, но потом

Раздастся взрыв,

Будто бросили в воду цезий.

Насмешки жестоки,

Помогите, кто верит!

Во сне пляшут зайцы —

Постылые звери!

Не ртутным мозгам

Снискать доброты.

Но надеюсь, оцените,

Как ваш ученик,

Выбиваясь из сил,

Хотел научиться

Поэзии.

Саламандра сохранила впечатляющее спокойствие.

— Что ж, дамский ты угодник… первую попытку не принято судить строго. Но даже для начала получилось так криво, бездарно и нагло, что мне, скорее всего, придётся тебя задушить.

— О, господин Клэль! Вы нас нашли! Курт! Аннализа! — Осчастливленный Питер хотел бы броситься к ним, не пригвозди его к стене хлесток цепи.

Откашлявшись, Саламандра опустила руку со звеньями.

— Если ты, Роберт, имеешь наглость считать себя их наставником, спешу сообщить: у тебя в корне неверные методы.

— Возможно. Однако с выбранными методами мне ещё не доводилось встречать оскорбительные надписи на стенах. Ни разу за девять лет работы, даже от самых неуправляемых.

Она предпочла холодно промолчать.

— Так объяснит нам кто-нибудь, что здесь творится? — Роберт развёл руками. — И для чего?

— Сейчас мы вам всё расскажем… — Кристина опустила ладони на плечи наставника и улыбнулась. — Не волнуйтесь. Она на нашей стороне.