«Сколь ещё снести

Колотых, нежданных

Я смогу, покуда

Душу не продам?»

Пилот — «Нет вестей с небес»

Скрытое за тучами солнце скупилось на свет. Когда Роберт дошёл до нужной двери, в переполненных палатах уже смердело. По большей части — люди с гарнизона, по которым и пришёлся основной удар. Если не считать раненых после взрывов.

Василисковая Стена пала.

Роберта обдало холодом при виде трещин, пронзивших «воздух». Затем расплескался дико и шумно сноп ослепительно-белых искр. Будто разряд молнии, будто солнце на миг вспыхнуло особенно ярко, чтобы угаснуть навсегда.

Пала.

Он и его люди состояли в охране госпиталя. Для маскировки волосы цвета орешника перекрасили до тона жжённого каштана, форму выдали, как у рядового. Применяемый дар норовил выдать одну из важнейших фигур противостояния, а за ним и охраняемых им Принцесс, поэтому в ход шло оружие.

Разведка разводила руками на каждый вопрос о Лауре Флейм. Тандем оказался весьма предусмотрителен, оставив ценный — и, главное, не внушающий должного доверия — трофей у себя.

И хорошо. Если это — не последняя битва в многолетней войне, если главная только предстоит — Лаура ещё сослужит Дали хорошую службу.

Здания вдалеке дымились. С гарнизона докладывали, что оборону удалось прорвать в нескольких местах. Впрочем, Дали с лихвой хватало и диверсий — взрывов, следовавшего за ними огня, крушащихся построек. Последние несколько месяцев разведка устранила множество отрядов внутри Стены, не то наделённый Божественным Исцелением Роберт Беллами остался бы единственным человеком средь пепла и обгорелых костей. И не было бы для бессмертного участи хуже.

Хуже, чем смерть дорогих людей.

Роберт редко проявлял к подчинённым столько беспощадности. Не отдыхал и сам. Не ел, не пил, успев за день обойти здание центрального госпиталя по меньшей мере полсотни раз, проверять запястья врачей, медсестёр, охраны, друг у друга. Бойцы смотрели на него с возмущением и незамедлительно встречали ответ о важности жизней Принцесс. Люди Уильяма живо распустили слух, что обе Принцессы в имении Металлик, и, надо сказать, это действовало. Приняв на себя удар, он избавил остальных бойцов от полсотни охотников за Принцессами. Однако госпитали это не спасало по простой причине: врачей выгодно устранить в первую очередь. Два раза отряд охраны натыкался на диверсантов и два раза уничтожал всё — и жизни, и реагент.

Серокожий человек, обращённый в медбрата, уже достал склянку со знакомой многим тёмно-бирюзовой субстанцией, когда пытливый взгляд Роберта упал на подозрительную фигуру в белом халате.

— Смертник, — говорил он, стоя перед схваченным рашкасом, потным и трясущимся, с большими бешеными глазами, — всё равно собрался погибать. Невелика будет разница, а вот наши люди — спасены.

Кинжалом в сердце. Три раза. Роберт успел отвыкнуть от теплоты чужой крови на руках.

Иногда он позволял себе заходить в госпиталь; совести хватило всего на два раза за тридцать один час. Одолевать парадную лестницу, пересекать главный коридор и искать взглядом один из многих белых халатов.

В последний раз Нелли выглядела измождённой. Он прождал две минуты, пока она не вышла в коридор на короткую передышку. Споткнулась на ходу и чуть не упала.

— Тихо, не торопись, — Роберт ловко взял её под руку. Когда ей плохо, первым об этом узнавал он, и узнавал по визгливой речи, вздымающимся рукам и не приличествовавшим будущей правительнице ругательствам. Сейчас она прислонилась к нему и вяло кивнула. Нелли молчала, впервые — молчала, и Роберт находил это страшным.

Ноги у неё не гнулись — он понял это, когда с трудом усадил на белую скамейку в коридоре.

— Один прям на руках, — прозвучал отрывисто доклад. — Я старалась, а там его дочка, — всхлип. — Так хорошо справлялась, не жаловалась, а теперь плачет.

— За каждым не ухватишься, — сказал он и понял, что мог посоветовать это самому себе четырнадцать лет тому назад.

Мелькали носилки, врачи взмахивали руками в жарком споре, раненые стонали, некоторые дети не выдерживали смрада и сбегали в коридоры, зажимая рот.

Нелли продолжала молчать, а потом встала.

— Я обратно.

— Иногда, чтобы выжить, нужно черстветь. Забудь обо всём, кроме того, что делаешь — только следи за руками, за ранами.

Нелли кивнула так покорно, что Роберт понял — она его не слушала.

— Если не ты, то никто, — добавил он, уходя.

— Спасибо.

— Я люблю тебя.

Впервые за разговор она посмотрела ему в глаза.

— И я тебя.

Она вошла обратно в палату. Внутри царил запах крови и гноя, снаружи — дым. Но окна всё-таки распахнули в надежде на свежий воздух. Нелли помнила первого тяжелораненого, что вылечила. Колотая рана стилетом, несколько раз — под сердцем.

— Сейчас будет легче, — приговаривала она, очищая рану от грязи. — Терпите, пожалуйста. Спасибо вам.

Она оборачивалась, когда кто-то кричал, и начинала успокаивать — ласково, поглаживая по плечам, если, конечно, они не были ранены; подсаживаясь рядом с миской воды и прикладывая к их иссохшим — или разбитым — губам. У кого-то эти губы замирали в миллиметре от миски без шанса когда-нибудь пошевелиться вновь. Успокаивала Нелли и детей, которые расчувствоватлись и выбежали в коридор в самый ответственный момент.

Флориана работала с впечатляющим спокойствием. Прочищала раны, не слыша крики, без промедления бинтовала и бесцеремонно выталкивала с кровати, чтобы дать место другому.

«Забудь обо всём, кроме того, что делаешь — только следи за руками, за ранами», — шелестело в мыслях голосом Роберта.

Иногда это получалось. Когда Нелли слепла, глохла, «засыпала», отдаваясь на волю заучивших механические движения рук. А иногда, стоило особенно истошному крику прорезать стену отрешённости, оборачивалась — и всё возвращалось.

Теперь вместо ласковых увещеваний робким шёпотом зазвучали молитвы. Каролина едва верила в милосердие Высших, Видия — и того меньше. Не приучили к этому и Нелли.

Но губы шептали заветные просьбы, и становилось легче.

Один скончался, второй, третий, десятый, пятнадцатый, двадцать первый.

Продолжала молиться. Кому? Чему?

Она шла к раненому и позволила слабости взять верх и споткнуться. К её приходу человек уже умер.

Молилась не от веры. Напротив, от чёрного, вязкого, всепоглощающего неверия.

На кровати растянулся боец со стрелой в плече. Нелли прорезала кожу для удобства и извлекла оружие.

— У меня мальчик дома, — хрипло вылетело с разбитых губ. — Сын.

— Он с беженцами, — отчеканила Нелли с деланной уверенностью в голосе.

— Скрылись?

— Скрылись. Все скрылись. — А ещё больше — не добежали, но Нелли бы разорвало на части от признания.

«Если отдашь концы сейчас, то пусть для тебя они — скрылись. Да, скрылись, ждут сейчас у Молочных водопадов целые и невредимые. А если не отдаёшь концы, то…»

Вдруг она ощутила в спине удар лютого холода.

Явь обратилась в зыбкую, мёртвую тишину с застывшими фигурами, замершей стрелкой часов. Из палаты исчез сначала удушливый смрад, затем ярко-алый цвет крови… под конец исчезла сама палата, стекая, словно краска под струёй воды. Ничего не оставив, кроме густой индиговой синевы.

— Боюсь, что разочарую, но мама с сыном всё-таки у Высших. Уже. Однако — может, это и станет тебе облегчением — любящий отец примкнёт к ним. Ты знала, что души могут перерождаться… притом вместе?

Нелли ссутулилась, не обернувшись. Нет смысла. О личности пришедшего его голос и нежданное появление говорили вполне ясно.

— Высшие всё-таки откликаются на молитвы?

— И довольно часто.

— Кто же молился о бойне? Ракшасы? Четырнадцать лет молитв, не иначе.

Комната продолжала медленно расплываться, словно погружаясь в толщу воды. Её сменила синева.

— Где я? — Нелли увидела рядом с собой спящую Флориану и съежилась. — Что вы с ней сделали?

Диаболис усмехнулся.

— Вы вне времени и пространства. Имеете шанс взглянуть на время свысока, раскроить его плетение... это любопытное занятие.

— Почему она без сознания? — Нелли потрепала сестру по голове.

Неопределённое пожимание плечами. Нелли смотрела пристально, с яростным стремлением раскусить, распознать, развенчать, но Диаболис играл так убедительно, что она поверила.

— Она — придаток. Молилась всё-таки ты.

— Я просила остановить бойню, а не отвести от неё нас. Разве я выражалась неясно, когда молилась?

— Её Высочество, как всегда, мастерица в принятии поспешных решений.

— Вы постоянный гость при роковых событиях.

— Потому что имею глупость сострадать вам.

— Мне?

— Да. Больше, чем кому-либо. — Диаболис растворялся в глубокой, бездонной синеве, на миг и его волосы она поглотила, и фрак… он — её порождение, всезнающее, всемогущее и отчего-то — непередаваемо, невообразимо — печальное. — Пока твоя сестра спит, я хотел бы поведать одну историю.

Нелли встряхнула головой.

— Нам сейчас не до этого.

— Если я захочу — война подождёт. Если я захочу, она исчезнет — не буду уточнять, какой ценой. Мне нужна лишь ты и твоё внимание. Я расскажу тебе одну красивую и грустную сказку, которой никто не поверит, но которая каким-то чудом нашла место в суровой жизни.

— Сперва остановите резню.

— Раз я обязан приходить на помощь смертным, то обязательно это сделаю.

— Я прошу. Умоляю. Я не хочу. Это страшно, Диаболис! Почему они умирают? Почему дети видят всё это, за какие грехи? Очисти нас, очисти всех нас от этой ненависти! Мы — никто! — не хочет! Прости нас! — вырвалось вдруг.

Он выглядел не удивлённым. То было хуже — словно его застали врасплох.

— Что ты сказала?

— Прости всех нас. И меня прости.

— За что? — с подспудным, но почти обличённым восхищением спросил Диаболис. — В чём ты раскаиваешься, невинное существо?

Ответом стало растерянное мотание головой. Нелли очнулась — к великой скорби посланника. Медленно преодолев расстояние, Диаболис подошёл сзади и приобнял. Они смотрели на синеву, стояли в синеве… были ею.

— Проси ещё, — шептал он, склонившись над её головой. — Пока из ран льётся чёрная от ненависти кровь, пока слова пропитаны желчью. Ты слишком похожа на персонажа той сказки, чтобы оставить меня равнодушным к тебе. Говори. Кричи.

— Просить... прощения? — Нелли подняла глаза.

Пространство наполнил вой ветра.

Перед ними разверзлось само время — как обещал Диаболис. Вокруг проносились миллиарды ячеек, иллюстрации жизни — вихрем, ураганом. Мелкие картины мира, плывущие в небытие нити времени. Высшие расплели ткань для лучшего обзора. Совершенная тишина распалась на мириады шелестящих, словно трава на ветру, голосов:

«Он хочет передать своё безумие человеку, больше всех его ненавидящему».

«Плачь, плачь. Это сейчас нужно… чтобы вот так. Я тоже поплачу, если хочешь».

«Чем эта кошечка хуже той, что была тогда? Давным-давно?»

«Королева защищает Королеву — как удивительно сложилась судьба, вас обеих сведя…»

«Я дал ей яд! Я, понимаете? Меня наняли для её убийства без моего ведома!»

«Как посмели вестники правды увязнуть во лжи?»

Нелли плыла средь волн из звуков, воспоминаний и предсказаний, видя, как одно лицо сменяется другим, а голоса накладываются друг на друга. Трепещущее многоголосье хватало за руки, щипало кожу и било в глаза. Прошлое в хрупкой склейке с будущим — не подходящие друг другу черепки одной вазы. Судьбы сотен людей, тысячи голосов, миллиарды мыслей — это имело тяжёлый вес.

Она прикрыла глаза, а когда проснулась, то ничего уже не помнила. Диаболис присел рядом, на кусочек пустоты, поглаживая ей волосы. Не рыжий парик — настоящий каштан, истинный цвет Стелспатиумов.

— Сказка… счастливая? — обронила Нелли. — Вы… вы привели меня сюда и рассказываете о чём угодно, кроме сказки.

— Чуть позже. Пока ваши с Флорианой тела несут на всеобщее обозрение, у меня нет возможности развеивать твою скуку.

— Тела?! — очнулась Нелли. — Мы убиты?

В синеве безвременья разверзлось полотно настоящего.

Две принцессы рухнули на землю, знаменуя конец. И всё, как наяву — рыжий парик у Нелли, чёрный — у Флорианы. Два белых халата и два перерезанных горла. Никто не отследил, как именно произошло нападение — Роберт при очередном обходе нашёл лежащую Нелл, а затем и младшую, Флориану. Никто не нашёл виновного.

Когда ракшасы завопили от счастья, а люди — один за другим начали поднимать руки в жесте поражения.

— Никто туда не проникал. Невозможно, — шептал Роберт.

Но видение перерезанного горла не развеивалось, и Роберт затрясся. Не ракшас — иначе труп вернул бы истинный облик обращённого.

— Дядя! — вырвалось истошное. Нелли увидела его глаза и дрогнула.

— Иллюзия. И воплощение худшего из возможных путей, — говорил Диаболис, пока Нелли с кривившимся от ужаса лицом из небытия рассматривала собственного двойника. — Пусть Роберт думает, что упустил ракшасов. Тем ему больнее, тем бесполезнее были его старания тебя оградить.

В Дали поднялся оглушительный гомон. Весть разносилась по улицах от ракшасов и от людей.

— Принцессы мертвы! — проревел ракшас, и толпа товарищей подхватила: — Мертвы! Мертвы!

Постановка, актёры которой не ведали, что не проживают жизнь, а играют роль. Воображали себя реальными, свободными. Не понимали.

Но продолжали.

Тучи сгустились, люди и рашкасы словно бы позабыли о схватке и бежали, бежали, бежали в направлении центрального госпиталя, перед стенами которого лежали обе принцессы. Смерть которых не стали скрывать до последнего… нет, люди избрали другой путь.

Более лёгкий.

— Хватит этого! — закричала одна из врачей. — Сдаёмся! Мы сдаёмся, потому что больше не можем терпеть эту резню.

— Не смейте! — раздался голос из толпы. — Предатели! Не склонимся, пока живы!

— Сдаёмся! — перебивали одни других.

— Да, сдаёмся. Даль сдаётся, без Принцесс мы ничто.

— У нас нет Василиска.

— Если останемся живы, то сдаёмся.

— Сдаёмся.

— Слабаки, трусы! — ревели смельчаки. — Да как же? Как же сдаваться? Кому? Зачем? Им — им сдаваться? Да что ж вы делаете, крысы?

— Нелл!

Настоящая вздрогнула от звенящего голоса Питера, раздвигавшегося толпившихся на пути к госпиталю. Дрожащими ногами пройдясь по обагренной брусчатке, он упал на колени и сиплым голосом задал те же вопросы, что десять минут назад задал Роберт. Не ракшас. Не иллюзия.

— Нет! — завизжала Нелли. — Нет! Диаболис, останови это! Останови!

— Ты молила остановить бойню.

Прошёл час. Час плача, паники, драк с ракшасами тех, кто не желал сдаваться на их милость, драк людей друг с другом, полчаса громогласных обвинений.

Час, пока сквозь давку не протиснулась та, кто знала выход из положения.

Улица полнилась гомоном. Все, казалось, ждали вышестоящих для объявления: сдаётся Даль или нет. Подошедшая к Роберту зачитала заклинание на древнем языке, и тот содрогнулся.

— Фира, откуда ты…

Её глаза были холодны.

— Я так хотела узнать больше о папе, что заучила призыв наизусть. Могу произнести его хоть сейчас.

Питер покосился на них оторопело.

— Говори.

— Роберт Беллами, остановите это! — крикнул кто-то. — Что происходит?

— Что за туман?

— Это не туман, а дым.

— Взрыв? — шептались люди и ракшасы.

— Не взрыв. Это Высшие.

Роберт застыл. Даль и Тандем замерли перед явлением силы Властелинов. Сам мир затаил дыхание в напряжённом ожидании.

Фира скосила глаза на Питера, Питер выжидающе смотрел на наставника. На какой путь он наставит сейчас?

— Идём.

Фира отчеканила призыв с изумительной точностью, как могла сделать только дочка Даниэля.

Среди дыма и копоти, среди умирающих и отчаявшихся возник сгусток. Отражение пороков, зеркало грехов, чёрный, как бездна. Бесформенный, сотканный из дыма, криков и слёз. Он вмиг объял людей и ракшасов инстинктивным ужасом, прекратил драки и распри одним появлением.

Тёмный.

В тот же момент в головах троих людей зазвенел их собственный голос:

«За что?»

Фира двинулась первой и обронила:

— То же, что и мой отец. Чистая сила стихии.

Роберт подошёл к Тёмному и протянул руки.

— Молния. Положите этому конец.

Питер примкнул последним.

— Металл. Спасите невинных.