Ветер обнимал Даль, задевал черепицы крыш, коряги голых деревьев и острия старинных башен леденящими порывами. Снег вращался в морозном воздухе, подаваясь вниз и вверх, вправо и влево, плавая по диагоналям. Вместе с этим в пространстве растекалось нечто, неосязаемое человеческой кожей, вьющееся, узорчатое, словно капля чернил в прозрачной воде.

Тёмный не принёс шума — всё живое смолкло вслед за его появлением. Тёмный не тронул ни людей, ни ракшасов. Они застыли без него. Тёмный даже не вершил судеб — люди сами вызвали его, вручив свои души.

Питер Металлик освободился из пут дыма, будучи расплавленным металлом в человеческой форме.

Фира Левит слилась с окружающим миром бесплотным духом. Лишь едва различимые очертания тонкой — нагой, первозданной — фигуры с кудрями волос скользили редкими бликами.

Молния выжигала Роберта Беллами, пока не оставила золотисто-серебряный сгусток электрических разрядов.

Ракшасам не потребовалось много времени, чтобы догадаться, чем чревато для них появление Тёмного. Многие срывались с мест и, расталкивая людей, бежали без оглядки, без зазрения совести, без плана — топча свою гордость, ведь перед Высшими Силами гордости не мог сохранить никто.

И легко напарывались на оголённые клинки.

Впрочем, тех, кому повезло увернуться, ждала участь похуже.

Нелли, казалось, была там, но её никто не слышал. Она пыталась затрясти Питера за плечи, но руки провалились; бежала к Роберту с криком «Я здесь!», но он не слышал.

Может, она и впрямь уже мертва? Если так, то зачем тогда Диаболис оставил ей чувство боли?

Нелли видела, как Роберт рассвирепел, поражая каждого человека с серой кожей. Она могла бы поклясться — когда существо, убившее его душу, вскидывало подобие головы, то рёв, смешанный с треском — или порождённый им — выкрикивал: «Не смог».

Не смог, пока был живым.

Молния проносилась, рассекая улицу за улицей слепяще-ярким сгустком света и тока.

— Гоните их! — кричали люди. — Гоните и убивайте!

Роберт — его сияющая, издающая тихий треск фигура — оборачивался.

Одного из ракшасов, посмевшего нацелить на него никчемную стрелу, он добивал с особенным усердием. Сначала наградил разрядом в руку, чтобы серокожий согнулся пополам и крикнул от боли, затем поразил в голову — для тумана в мыслях. Последним стало сердце. Тройной удар. Ракшас свалился.

Не смог живой — наверстает мёртвый.

Нелли злилась от понимания, что зова Роберт не услышит.

— Вы служите тьме. Проклятьям, — вырвалось у неё зло, и Диаболис приподнял брови.

— Мой фрак слишком чёрный и это наводит на подозрения?

— Ваше самодовольство… и наглость управлять нами. Обманывать, — сказала Нелли голосом человека, успевшего выплакать все слёзы.

— Не я повёл их за ручку к Тёмному.

Когда на Даль хлынул ураган, люди узнали повелительницу воздуха. Мало кому удалось разглядеть прозрачную девичью фигуру. Хищной птицей Фира скользила над набухшими чёрными тучами. Она сама сгоняла их для проливного дождя. Исчезая в одном месте, появлялась в другом, чтобы освобождать лёгкие ракшасов от воздуха. Падали один за другим, белые от удушья. Под её ветрами срывались крыши, валились люди.

Она тоже не смогла, будучи живой… уверовав, что сможет теперь.

Из земли вырывались металлические иглы размером с человека. Ракшасова кровь полилась красным дождём. Питер метал иглы и лезвия, и всё долетало до цели. Между рёбер. В живот. В сердца. В виски.

Но больше Питер заботился о людях. Металл вырастал бесформенными подпорками с мгновенно застывал, поддерживая обрушивающиеся дома. Люди выкарабкивались из-под обломков, глядя на фигуру из расплавленных металлов — казалось, смешения всех сразу — с глазами цвета калёного железа. Ни рта больше, ни носа, лишь глаза следили за каждой жизнью, словно за чем-то неимоверно хрупким… драгоценным. Питер следовал за всеми, кого спас. Женщины со страхом оборачивались на порождение Тёмного, которое спасало их. Кляли, убегали и кричали бежать другим. А он продолжал идти следом, одержимый желанием спасти каждого. Едва касаясь земли горячими ногами жидкого металла, он поднимал ярко-рыжие глаза на улицу, ища белокурую девочку со сломанной ногой.

И не понимал, что не найдёт.

Не сможет — ни мёртвый, ни живой.

Нелли накрыла ладонью сердце. Она устала одаривать посланника ругательствами. Устала сопротивляться его воле — или холодному расчёту.

— Вот и подошло время.

— Моё?.. — Нелли слабо улыбнулась. — Моё время подошло?

— О, не воспринимай меня буквально. Ты слишком любишь жизнь, чтобы хотеть конца. Сожалею, но жизнь не всегда отвечает взаимностью. — Диаболис, до этого смотревший на людей, обернулся на неё.

Они вновь замкнулись в оглушительном безмолвии космоса.

Она свернулась комком, он обошёл её и обнял ласково, сочувствуя горю, которое сам же ей причинил.

— Порочный мир. Мир-ошибка. Спасая такой, можно только совершать новые ошибки. А души… частицы Создателя, неповторимые в своей сути, изумительные — они и только они несут в себе потенциал жизни. Они могут добровольно приносить себя в жертву. Сама жизнь жертвует собой ради другой — точно такой же — жизни. Одно поддерживает и спасает другое. У Высших нет иного выбора, кроме как питать Даль силой Создателя, Творца, Бога — называй, как нравится. Некого осуждать. Однако, милая Корнелия, ошибка остаётся ошибкой. Предлагаю тебе совершить ещё одну.

На её лице снова заиграла слабая улыбка.

— Согласна.

— Они не уйдут. Они останутся с тобой, ты вернёшь подругу и дядю, вы с Питером заключите брак, как и намеревались.

— Очень страшная ошибка, стало быть. Вернуть ценных кадров… Обмен пленными?

— Главное — не обменять генерала на рядового.

— Если у генерала слабый дар, а рядовой юн, но подаёт надежды и хорош даром… Не вы ли, слуга, говорите, что мы ничего не знаем о благе?

— Но разве ты не хотела хотя бы раз выбрать своё благо самостоятельно?

— Я согласна заранее, — быстро ответила Нелли, — но чем я заплачу?

— Очеловечится молния, воздух, металл… следом очеловечится и гранит.

— Отец?.. — Нелли как будто ждала этого условия, не удивилась — тяжело вздохнула. — Однажды мама уже спасла его от смерти.

Она перевела взгляд на пестрящую кровью и снегом картину настоящего времени, и горе окатило её снова. Духи постепенно растрачивали силу. Люди боялись их ярости и мощи, но смотрели вслед и вскидывали руки, благословляя.

Немногим из армии ракшасов удалось сегодня сбежать.

Роберт корил себя, колотя руками-молниями по сверкающей груди. Фира огораживала невинных от летящего в них оружия. А Питер всё искал ту белокурую плаксу, чтобы обратно взвалить её себе на плечо.

Нелли вытирала слёзы. Снова и снова с её губ срывался бессмысленный шёпот.

— Зачем опять молишься?

Она прикрыла веки, отгораживаясь от последнего образа Питера, ею увиденного.

Диаболис наблюдал неотрывно и жадно — Нелли чувствовала жар его взгляда между лопаток.

— Я не знаю.

— Ты не веришь, что молитвы услышат.

— Не верю, — согласилась Нелли. — Но… молюсь.

— А выбирать всё равно придётся. Для того ты и молилась. Ты просила сил у самой себя.

Она вспомнила, как закричала при вести о смерти Видии.

Она видела, как прямо сейчас замирает очеловеченный металл.

Она вспомнила кровь, стекавшую с губ матери.

И видела гаснущее сияние молнии.

Она поняла, что чаши весов наконец-то сравнялись.

— Мы и без него воюем, — прошептала она. — Что он нам?

— Тебе, Нелл. Только тебе. Ты меняешь их плен на собственный. Я склонял тебя к этому выбору, — Диаболис вдруг осёкся, — но сейчас мне тебя жаль.

— И без него — один только плен. Он придёт ко мне, — Нелли подняла глаза, вновь подёрнутые влагой. — Он придёт ко мне в любом случае, он ведь… воскреснет. Меня всегда тянуло на эти развалины. Каждый раз во сне я возвращаюсь к обломкам и пытаюсь найти меж ними прореху, чтобы однажды найти его. Одни Высшие знают, зачем. Но я… хочу найти его.

— Хочешь себя на него обречь.

— Хочу, чтобы кто-то показал мне, что мне туда вовсе не нужно, — ответила она слабым голосом. — Кто-нибудь из них.

Питер застывал. Глаза медленно меркли, пока не оставили после себя пустые чёрные дыры. Металл потёк, словно раскалённый воск свечи, и через минуту всё, что осталось от человека, обратилось в лужу.

Фира вызвала последний порыв ветра прежде, чем слиться с ним окончательно. Роберт гаснул, понурив голову.

Когда Нелли нашла в себе силы отпрянуть и обернуться, то снова не узнала место, где находится.

Её окружила пыль. Она властвовала над чернильными очертаниями, что могли бы, наверное, приниматься за мебель, и отнюдь не роскошную. Потолок был низкий. Нелли поняла это, когда вызвала мягкий свет. В вакууме, рядом с Диаболисом, она не нуждалась в применении магии, и теперь внезапное перемещение казалось возвращением в жизнь.

Мгла липла жадно, льнула чёрной кошкой. Лучик на кончиках пальцев Нелли упал на длинные деревянные и металлические столы — запачканные чернилами времени, изогнутые. По каменному полу стелился ковёр из битого стекла. Когда-то эти осколки были пробирками, колбами, склянками, бутылками. Пучки засушенных трав умудрились сохраниться спустя годы, разбросанные по столам и каменным плитам пола.

Перебирая в уме догадке, Нелли вздрогнула: это место погребено под руинами.

Тело объяла дрожь при одной мысли, что ещё может здесь встретиться. Впрочем, прошло около четырнадцати лет, четырнадцати лет мира, спокойствия, счастливого неведения — достаточно, чтобы подойти к гранитному изваянию короля Ричарда Беллами без страха.

Её отец возвышался в лаборатории Каролины, скованный Гранитеррией в гримасе сдерживаемой боли. Никто не смог ни замуровать его, ни уничтожить, ни сдвинуть с места. Не знай Нелли об его безумии, непременно сжалилась бы. Каролина вонзила кинжал с зельем ему в грудь, и руки едва достали поражённого места до того, как окаменеть. Непостижимым образом гранит сохранил мимику, складки одежды, заботливо очертил каждый волос. Возле него клубилось что-то призрачное, беспрестанно шипящее и мерцающее серебром во тьме, льнуло к граниту, разливая вокруг подобие лунного света.

Нелли не сразу узнала в субстанции призрака. Не успела она вскрикнуть, как обернулась на звуки дыхания и копошения.

Позади стояла десятка, отдавшая души. Мужчины и женщины, высокие, низкие, злые, печальные… и застывшие. Приглядевшись, она начала считать с конца. Последним отдал душу Роберт — а теперь он стоял тут, созданный из плоти и крови. Фира оглядывалась по сторонам, чуть взмётывая кудри. Все держались так, будто едва пробудились ото сна.

— Вы! Все вы! — взывала Нелли, но вместо душ ответил кто-то другой.

«Круг замкнулся. Десять душ — слишком много энергии для поддержания мира, непозволительно большая ошибка», — прозвенело в голове многоголосьем.

— Высшие… — Нелли ждала их. — Вы освободите их от мучений? Как я и просила?

Взгляд скользнул по Даниэлю Левиту, ощупывавшему себя с выражением недоумения и ужаса на лице. Люди всё ещё стояли на границы яви и забвения. Лерна Флейм стояла особняком, сжимая кулаки и прячась за спинами другим. Хартер Ракшас оказался сгробленным стариком в вечном человеческом обличье, Ратиллия Флорум, отдавшая душу за исцеления смертельно больного сына, первым делом спросила о нём. Ответом ей стало молчание.

— Какова цена их возвращения?

«Вернётся сосуд для Духа Безумия».

Нелли обернулась на статую отца — и снова увидела Двуликого, что обвил её облаком. Шепчущим облаком, живым, жутким. Однажды призрак, меняющий лица, пришёл к ней ночью и завывал нечеловеческим воем, от которого люди сходят с ума. Не зная, к кому обращаться за разъяснением, она снова обернулась на души.

Санджениса не было.

— Про Двуликого призрака говорят, что появился он лишь четырнадцать лет назад. Как будто после восстания. Двуликий… кто два его лица?

«Твой дядя должен был рассказать о сделке. Роды Маргариты были тяжелы. Илларион Беллами обратился к сильнейшему из ясновидящих, а тот договорился с нашим слугой. Втайне от самого Иллариона была заключена ещё одна сделка… Следующей носительницей Духа Безумия должна была стать Каролина Стелспатиум, дочь Альберта и наследница трона. Но ясновидящий, видя молившего о чуде Иллариона Беллами, дословно передал его слова — любая цена за спасение жены. Диаболис исцелил умиравшую Маргариту и подселил в нерождённого Ричарда Беллами величайшего из демонов. Демон, которым были сами люди Дали».

— Вы сделали сосуд… из человека? Если носительницей Духа должна была стать Каролина, значит, она не первая; был кто-то ещё?

«Первой была основательница василискового рода, вместе с силой божества мы передали ей Дух Безумия. Вторым носителем стал её сын, Сандженис. От него к Ричарду перешло вопиющее желание овладеть Василиском. Отсюда и замысел вырастить вас, чтобы вырвать ваши сердца. Он не мог объяснить свою одержимость василисковыми сердцами — думал, что это избавит его от приступов. В нём говорили два времени: прошлое и настоящее. Ричард Беллами — не король, однако он родился, чтобы стать им вновь. Чтобы история повторилась».

И два лица Двуликого — тоже правители.

Нелли взглянула на статую отца. От ужаса её затошнило. Ричарда Беллами никогда не было — лишь безумие Кадентии и Санджениса.

— А потом отец обратился к Комиандру, потому что тот продолжал опыты с пересадкой сердец. Отец… он подумал, что ему поможет пересадка василискового сердца. Да. Всё сходится, — шепнула Нелли и огляделась. Ничего, кроме обломков во тьме да старой мебели, здесь уже не было, но она поняла. — Эта мастерская принадлежала Каролине. Она знала, что в подвалах дворца погребена лаборатория Тобиаса, и отыскала её. А потом…

Сердце пропустило удар. Нелли медленно обернулась на последнего из отдавших души, кого ещё не разглядела.

— Полагаю, Ваше Высочество, второе знакомство нам ни к чему?

За спиной стоял Диаболис.

Тот, кто явился к Каролине и заколдовал одну из склянок с Гранитерией — зелье, начало которому положил сам.

Тот, кто дважды пришёл в собственный сон, соединив в фантасмагорическом спектакле сознания прошлое и будущее.

Тот, кто, отдав душу Высшим Силам, прибавил к слову иноземного языка, некому «дьяволу», последнюю букву собственного имени — как напоминание о смертном.

Диаболис развернулся и, сливаясь с чернотой заброшенной лаборатории, бесшумно подплыл к каменному очертанию Его Величества короля Ричарда. Проведя рукой по застывшему в необыкновенной плавности граниту, он прошептал:

— Мой друг и моё самое большое горе. Он спасал меня, он убивал меня. Как и я раз за разом спасал его, чтобы в конце концов убить… И вот, прошло полтора века, а я вновь возвращаю его к жизни. Каждый раз Тобиас Санарен намеревается очистить свою совесть.