Запах мороза в горах сильнее, в разы сильнее, чем в любом другом месте. Особенно хорошо это замечается, если сравнивать запах мороза в горах с запахом мороза в городе. В городе мороз смешивается с запахом выхлопных газов от многочисленных автомобилей, теряет всякую привлекательность и только раздражает, заставляя людей быстрее возвращаться в свои теплые квартиры. В то время как в горах он такой чистый, волшебный, приятный. Этот мороз хочется ощущать им хочется дышать. И ты все дышишь, дышишь этим восхитительным воздухом и не можешь надышаться. В горах мороз, кажется, проникает в каждую клеточку человеческого тела, но не с целью заморозить, а с целью подарить непередаваемое ощущение, заполняющее человека до самых краев. Он бодрит, он приятно «кусает» за щеки, он показывает, как же на самом деле прекрасна может быть зима.

На склонах гор лежит снег. И он такой белый-белый, ни единого темного пятнышка. Он сияет в лучах зимнего солнца, переливается подобно самоцветам на свету, завораживает и ослепляет своей чистой, белоснежной красотой. Настолько яркий, что, при взгляде на всю эту белоснежную красоту, глаза начинают слезиться, но люди все равно продолжают смотреть. Потому что все окружение волшебно, потому что есть некая величественность и красота в окружающих людей склонах гор, покрытых восхитительным снежным покрывалом. И воздух… Какой же необычный воздух в горах. К нему нужно привыкать, но, как только это произойдет, начнет казаться, что этот воздух — лучший их всех возможных.

Громкий смех и разговоры доносились ото всюду. Люди катались на лыжах. Уже обученные профессионалы, неплохо справляющиеся любители, совсем ещё новички. И взрослые, и дети, на удивление, подобное развлечение нравилось многим, и люди получали истинное удовольствие не только когда у них получалось без происшествий съехать по трассе, но и даже от забавных падений, над которыми они ещё долго хохотали. Идея отправиться на горнолыжный курорт возникла у родителей Арсения, и отказываться от нее фокусник не стал. Вообще-то, они довольно частенько катались на лыжах ещё в те времена, когда сам Арс был ребенком, а после и подростком. Мужчина по-прежнему даже сохранил некоторые навыки катания, несмотря на то, что лет прошло уже очень и очень много. Лыжи Арсений когда-то очень любил, также как их любили и его родители. Наверное, это даже можно было считать небольшой семейной традицией — выезжать раз в год куда-нибудь в горы. Но все это было так давно… По мере взросления как-то все позабылось, стёрлось, как стираются линии карандаша под напором ластика. С тех пор прошло немало лет и все, что осталось от тех мгновений сейчас — лишь далёкие отголоски воспоминаний, иногда всплывавших в памяти. Время привнесло в жизнь множество забот, изменило бывший некогда привычным уклад, разрушило то, что когда-то считалось традицией, беспощадно развело близких людей, как разводят мосты. Но это же самое время подарило множество новых эмоций и ощущений, расставило все по полочкам, позволило переосознать многие вещи, расставить приоритеты, понять, что на самом деле является по-настоящему ценным. И сейчас, в свои тридцать семь, Арсений осознал, что традиции то можно возрождать, о них совершенно необязательно забывать навсегда. Да, он вырос, да он и сам теперь отец, но что это меняет? Что мешает ему наслаждаться жизнью также, как он наслаждался ею тогда? Да ничего не мешает, даже наоборот, сейчас его жизнь кажется ещё более насыщенной, более яркой и такой прекрасной. Именно поэтому на предложение родителей съездить на горнолыжный курорт он согласился, практически не раздумывая. А что тут думать? Все ведь и так ясно, как день, жизнь создана для того, чтобы жить и именно такие моменты позволяют почувствовать ее в полной мере. К тому же, у него есть чудесная, он бы даже сказал уникальная, возможность не только вспомнить свое детство и юность, но и подарить новые впечатления собственному сыну. Разве не в этом заключается счастье?

— Ну я полежу, ага? — Антон, далеко уже не в первый раз, умудрился завалиться на спину. Да вот только в том то и проблема, что завалиться, то он завалился, а подняться самостоятельно получалось так себе.

Вообще, катание на лыжах показалось Антону занятием довольно весёлым и увлекательным. Подростка в принципе всегда привлекали подобные развлечения, наверное, именно поэтому он несколько лет катался на роликах. Правда, прошлым летом бросил, осознав, что тратить свое время на тренировки ему надоело, а просто покататься он сможет всегда, когда заблагорассудится, для этого достаточно сходить в торговый центр в котором имеется роллердром, ну или просто выйти в парк, тут уж от погоды зависит. Лыжи же являлись для Антона чем-то новым и неизведанным, чем-то таким, что привлекло внимание и что-то внутри требовало научиться кататься на них также хорошо, как это делают его папа и бабушка с дедушкой. Да вот только совладать с ними оказалось не так уж и просто. Подростку определенно пригодились навыки удерживания равновесия, которые он приобрел благодаря все тем же роликам, но, пожалуй, это было единственное в чем лыжи и ролики были похожи. Как оказалось, лыжи — вещь довольно неудобная, двигаться на них сложно, ботинки, прикрепленные к деревяшкам, тяжёлые, практически неподъемные даже. Так ещё и палки эти, которые порой не столько помогали, сколько мешали. Но сдаваться парнишка был не намерен, природное упрямство брало верх и твердило, что, при должной практике, ему удастся научиться. Тем более, что, за те четыре дня, которые они провели здесь, падать Шастун все же стал реже (хотя даже это «реже» было довольно часто) и ему даже позволили прокатиться по синей трассеСуществует несколько видов трасс для катания на лыжах: зелёная, синяя, красная и черная (вообще есть ещё детская трасса, но очевидно, что кататься на ней Антон бы ни за что не согласился) Так вот, трассы идут в порядке возрастания уровня сложности спуска, так зеленая предназначена для совсем новичков, а черная имеет уровень эксперт. Правда сделать ему это разрешили только под присмотром, чтобы он ненароком шею себе не свернул, но и на том спасибо.

— Ты как жук, — тихонько посмеиваясь, Арсений оказался около своего ребенка и осторожно помог ему подняться.

— Чё это сразу жук? — наигранно обидившись, Антон, совсем как маленький ребенок, надул щеки, что вызвало очередной смешок у Арса. Мужчина даже начал задумываться над тем, а точно ли его ребенку пятнадцать.

— Так на спину перевернулся, а подняться на можешь, совсем как жук, — пояснил фокусник, а потом отряхнул снег с куртки Антона, — Ты не замёрз ещё?

— Неа, — для убедительности парнишка даже головой помотал, — Пап, а давай на красную, а?

— Пожалуйста, Антон, не начинай, — с тихим вздохом сказал мужчина, — Ты и на зелёной упасть можешь, а на синей до конца так и не доехал, чтобы без падений, так о какой красной трассе может вообще идти речь?

Эту песню Антон ему уже заводил, причем ещё в самый первый день, когда они только сюда приехали. На лыжах ни разу не стоял, а порывался влезть куда повыше, просто потому что подростку думалось, что это весело. Арсений, правда, так не считал, он был четко уверен, что сначала нужно научиться хотя бы не падать на ровном месте, а потом уже лезть на более сложные трассы. Мужчина и сам с красной трассы съехал всего пару раз и без лишнего фанатизма, напару со своим отцом, предварительно оставив с Антоном свою маму. Ну потому что несмотря на то, что сыну его уже пятнадцать, дурости в его кудрявой головушке не занимать и оставлять его одного вблизи от трасс было чревато. Да и из матери Арсения был очень даже неплохой учитель, по крайней мере, Арс был уверен, что у нее показывать подростку, как правильно тормозить, да и в принципе ехать, получается в разы лучше, чем у него самого.

— Вам то есть можно, а мне нет? — Арсений на такое заявление только хмыкнул, настолько по-детски оно звучало от, казалось бы уже не такого уж и маленького, парнишки.

— Научишься кататься получше и мы обязательно сходим с тобой на красную трассу, а пока что давай не будем рисковать, — сказал мужчина, — Хочешь, можем на синюю перебраться, если тебе тут надоело.

— Ладно, давай на синюю, — с тихим вздохом все же согласился подросток.

Не соглашаться было бы невыгодно. На зелёной он уже накатался, тут было ужасно скучно, уклона практически нет, скорость не набирается, в чем же тогда смысл? И не смущало Шастуна ни то, что даже на этой трассе он умудряется запутаться в собственных ногах и повалиться в снег, ни то, что тормозить он, несмотря на тщетные попытки и бабушки, и дедушки, и папы ему объяснить, как это делать, так и не научился. Это, правда, совершенно не останавливало от желания попробовать забраться повыше. Потому что неумение тормозить не казалось Антону таким уж критичным. Ну в самом деле, что такого страшного может произойти? Ну упадет он и что? На нем столько слоев одежды, что падать то совершенно не больно, да и снег, как никак, все равно смягчает падение. Но спорить с папой себе дороже, глядишь и вовсе запретит кататься, и сиди потом целый день в домике, пока все кругом развлекаются. Нет уж, лучше с мужчиной согласиться и не пытаться продолжать уговоры, потому что ответ все равно будет однозначно «нет». До трасс повыше и поэкстремальнее Антон ещё доберется, тут только нужно немного подождать и подгадать момент. Нет, очевидно, что до конца этого отдыха папа его на красную и уж тем более черную трассу не пустит, но подросток не промах, он обязательно что-нибудь придумает, может найдет нужный подход и сумеет уговорить не папу, так дедушку, тот на подобные затеи соглашается с куда большим энтузиазмом. Правда, если об этом узнает бабушка или Арсений, то ему вряд-ли удастся уговорить дедушку, но даже и из этой ситуации выход Антон обязательно найдет, просто потому что не может не найти.

— Антон, так ты идёшь? — заметив, что парнишка уплыл в какие-то свои собственные мысли, Арс помахал рукой перед его лицом, — У нас есть ещё примерно полтора часика на покататься, а потом на ярмарку и в ресторанчик сходим.

— Так на ярмарке мы уже были. Что так и будем каждый вечер туда ходить? — спросил Шастун, параллельно отстегивая лыжи от ботинок и подхватывая их теперь уже руками. Ну потому что до нужной трассы ещё дойти нужно, а сделать это на лыжах довольно проблематично.

— Ну ты же и сам видел, в каком восторге бабушка от всех этих гирлянд, огонечков и музыки. Сходим, прогуляемся, может купим что-нибудь, — пожав плечами, сказал Арсений. Он лыжи снял ещё раньше и теперь стоял, держа их подмышкой и дожидался, пока Антон перехватит свои поудобнее и последует за ним.

— Ага, ещё один шарф к тем пяти, что бабушка уже купила? — несколько недовольно проговорил подросток. Правда недовольство это было больше для вида, очевидно, что он не собирался как-то оскорблять свою бабушку или ещё что-то в этом роде. Ну нравятся ей эти шарфики, ну и ради бога, пусть покупает, Антон не против. Ему просто несколько надоело каждый вечер ходить по одному и тому же маршруту и ждать, пока взрослые насмотрятся на все, что на этой ярмарке продается.

— Шарф никогда не бывает лишним, — следя, чтобы Антон случайно не поскользнулся по мере движения, произнес Арс, — К тому же, ты и сам знаешь, что она их в подарок друзьям покупает.

— Знаю, знаю, — отмахнулся подросток, а потом резко ускорился, уцепив Арса за свободную руку ближе к локтю, — Идём быстрее, а то мы как улитки ползем, такими темпами на трассы перестанут пускать раньше, чем мы доберемся до нужной.

Попов только рассмеялся с этого заявления. Какой же Антоша у него ещё ребенок, честное слово, за руку тянет, подгоняет. Если бы он ещё прыгать от нетерпения начал, то Арсений бы точно усомнился ещё сильнее в возрасте своего чада. Впрочем, пускай веселится, в конце концов, именно подростковый возраст подходит для этого как нельзя кстати. Сейчас у Антона нет ещё совсем никаких забот, ну за исключением разве что учебы, и он может позволить себе побыть ребенком и потаскать мужчину за руку, даже не задумываясь о том, что это может быть слишком детским жестом. Просто парнишка, Арсений бы даже сказал мальчишка, который пока ещё не вырос, не шагнул в полный трудностей и забот взрослый мир. В Антошиной персональной книжке под названием «жизнь» не написано ещё множество строк и не заполнены сотни, тысячи страниц, у него впереди ещё множество открытий, он обязательно столкнется с трудностями, но пока… Пока он только ребенок, как ни крути, а Арсений видит в нем все того же маленького мальчика, да и вряд-ли он хоть когда-нибудь перестанет его видеть в Антоне. Наверное, в этом и суть родительства — видеть в своем ребенке ребенка и когда ему уже пятнадцать, и двадцать, и даже пятьдесят лет.

***

Огни гирлянд, развешанных повсюду, разгоняли ночной мрак. Отовсюду слышались разговоры, чей-то смех, люди катались на катке, установленном прямо на улице. Лёгкий снежок падал с неба, белыми мотыльками кружился в причудливом танце, завораживал и приковывал к себе взгляд. В свете огней снег под ногами блестел, серебрился, а, если по нему пройтись, можно было услышать приятное, характерное только для снега похрустывание и поскрипывание. Мороз крепчал, заставлял людей плотнее закутываться в куртки, натягивать шапки и шарфы, но, тем не менее, никто не стремился скрываться в домах. По улице разносились запахи кофе, чая и горячего шоколада, ненавязчивая и приятная музыка прекрасно вписывалась в общую атмосферу и улыбка, казалось, сама собой возникала на лицах людей. Оказывается, зиму можно полюбить, если найти правильное место и правильную атмосферу.

План был слегка изменён, а потому, сразу после того, как на горнолыжные трассы перестали пускать людей, Арсений с родителями и Антоном дошли до арендованного домика, переоделись, сменив насквозь промокшую одежду, и решили сначала сходить в ресторан, а потом уже на ярмарку. Лыжи отнимают много сил, после целого дня, проведенного за подобным развлечением, чувствовалась неимоверная усталость, но она была приятной и настроение было отличным. Сейчас же, Арс с лёгкой улыбкой на губах наблюдал за тем, как его чадо как угорелое носится по всему катку. Ну вернее как носится? Это вроде как называлось «кататься на коньках», но Антон именно что носился на каких-то сверхскоростях. Ну да, коньки они поближе к роликам будут нежели лыжи, да и раньше Антон на катке уже бывал. Мама Попова затерялась в толпе, бродила где-то между маленькими деревянными домиками, которые тут были вместо магазинчиков, а его отец стоял рядом и точно также наблюдал за подростком. Антон, естественно, пытался затащить на каток и их, но мужчины категорически отказались, просто потому что и так уже были достаточно уставшими, да и кататься на коньках не умели, а учиться было как-то лень. Попов вообще удивлялся откуда в его сыне столько энергии, казалось, он за целый день должен был устать, но нет, сил у парнишки по-прежнему было более чем достаточно и он ловко объезжал людей, умудрился ни разу не свалится и даже не врезаться в бортик. Да уж, коньки — это точно не лыжи.

— А он неплохо справляется, — прокомментировал Попов-старший, когда Антон в очередной раз проехал рядом с ними с самым довольным из всех возможных видом, — Чего не скажешь о лыжах, — тихонько хмыкнув, добавил он.

— Научится и на лыжах кататься, — отозвался Арсений, — У него уже получается гораздо лучше, чем в первый день. Сам Антон так и вовсе рвется покорять сложные спуски. Кстати, если вдруг это чудо кудрявое к тебе подойдёт и начнет упрашивать сходить с ним на красную или, упаси боже, на чёрную трассу, то не вздумай соглашаться.

Арсений знает своего ребенка. Арсений слишком хорошо знает своего ребенка, а потому прекрасно осознает, что, если Антону за все эти дни не удалось уговорить его, то он попытается найти другие способы добиться желаемого. И он вполне себе может задействовать в этом отца самого Арсения. Отца своего Арс тоже хорошо знает и прекрасно осознает, что ему хватит смелости согласиться на это. Попов-старший кажется тут и вовсе единственный, кто над Антоном не трясется как курица-наседка над яйцом. Чего нельзя сказать об Арсении и его матери. Нет, Арс правда каждый раз убеждает себя в том, что нельзя запрещать ребенку все, что потенциально может быть опасным, переступает через себя, но все-таки разрешает многое. Но тут он, пожалуй, останется непреклонным и не пустит сына на эти трассы до тех пор, пока не будет уверен, что подросток точно сможет доехать до низу без происшествий.

— Арс, ну что я по-твоему дурак что ли? Я прекрасно понимаю, что рановато ещё Антону на красную трассу лезть. О черной так и вовсе молчу, туда и я не полезу, мне жизнь ещё дорога, знаешь ли, — Арсений кивнул, давая понять, что принял все сказанное отцом к сведению.

Катался Антон недолго. Все же усталость брала свое, и даже у него рано или поздно должны были закончиться силы. К тому моменту, как парнишка вышел с катка, к ожидающим его папе и дедушке присоединилась и бабушка, с очередным пакетиком с какими-то сувенирчиками. Все такие довольные, улыбающиеся. Казалось все вокруг буквально искрилось и сияло от счастья. Сияли глаза, сияли лица, сияли улыбки, сияли огни. И каким же непередаваемым, волшебным было это неведомое чувство, заполнявшее всех изнутри. Тепло и радость поселились в людских сердцах, теплым пушистым зверьком сворачивались в клубочек где-то в глубинах душ и грели, грели, грели, как греет камин в самую холодную зимнюю стужу. И огонь от этого камина, казалось, можно было заметить во взглядах, его можно было заметить в движениях, в теплоте человеческих рук. Людские души искрились также, как искрился снег под ногами, пока они двигались в сторону арендованного домика.

Звёзд видно не было, но оно и неудивительно, ведь небо было затянуто снежными тучами. Впрочем, падающий снег красоту отсутствующих звёзд компенсировал и завораживал своей красотой не меньше, чем это делали небесные тела. За очередным поворотом показался домик. Не большой, но и не маленький, двухэтажный, деревянный и очень уютный. Прямо перед входом горели фонари, освещая все пространство вокруг. Если заглянуть в окошко, можно было заметить разноцветные гирлянды, висящие на стенах, которые позабыли выключить перед уходом. Красиво. Как же красиво. Казалось, подобное зрелище возвращает куда-то в далёкое-далёкое детство. Туда, где все кажется волшебным, где мечты становятся реальностью, где у воображения нет никаких границ, а таинственные мерцающие огоньки являются неотъемлемой частью какой-то волшебной страны. Быть может, где-то там можно найти настоящего волшебника, может он исполнит все-все желания. Может… Наверное, они все уже слишком взрослые для того, чтобы верить в нечто подобное, все слишком взрослые, даже Антон. И волшебники остались в далёком прошлом. Сейчас нет ни голубого вертолета, ни Гудвина, и даже Мерлин и Гарри Поттер не вызывают прежнего восторга. Люди расстались со сказками, расстались, потому что выросли, потому что верят, что в современном мире нет и не может быть чудес. Но в такие моменты… В моменты, когда белые хлопья снега кружатся, падая на землю, когда огни зажигаются и гаснут, а потом зажигаются вновь, ощущение сказки и детства возвращаются даже в самого, казалось бы взрослого, человека. И хочется жить и наслаждаться жизнью, хочется дышать полной грудью и дурачиться совсем как маленькие дети. И нет никому дела до того, что возраст, казалось бы, уже не позволяет этого делать. Позволяет, любому человеку позволяет, было бы желание. И желание это есть.

— Эй, пап! — Арсений развернулся на оклик собственного сына, который шел чуть позади. Развернулся, чтобы тут же ему в лицо прилетел снежок, а сам Антоша расхохотался.

— Вот ты засранец, — Арс отряхивался от снега, делал вид, что смотрит в сторону подростка сурово и грозно, но на деле с трудом сдерживал смех. А потом и вовсе быстро слепил снежок и кинул его в ответ.

Антон со смехом принялся удирать, параллельно пытаясь наделать снежков, чтобы отбиваться. Чувствовал себя таким ребенком, но не видел в этом ничего плохого. Да, ему пятнадцать, но разве ж это мешает веселью? Папе вон вообще тридцать семь и ничего, к игре присоединился, носился следом за парнишкой, грозясь закинуть его в сугроб. Дедушка с бабушкой к игре присоединяться, вроде как, не планировали, правда Антон их мнения не спрашивал, спрятался за их спины так, что очередной снежок от Арса попал прямо в дедушку, а потому он теперь буквально был вынужден «отомстить» за такую несправедливость. Ну и где дедушка, там и бабушка, так что вскоре громкий хохот, казалось бы взрослых, людей разносился по всей округе.

Ну и кто бы мог подумать, что даже в таком возрасте подобные игры могут доставлять столько удовольствия? Кто вообще сказал, что игра в снежки только для детей? Кто сказал, что взрослым нельзя бросаться снегом, строить крепости, да даже лепить снеговиков? Разве где-то есть такое правило? Разве вообще хоть где-нибудь есть руководство, которое рассказывает, что значить быть взрослым? Ответственность и ребячество могут идти бок о бок друг с другом, точно могут. Даже если никто не пытался доказать это научным путем, достаточно просто понаблюдать за взрослыми людьми и убедиться во всем самостоятельно. Сколько таких мужчин и женщин, которые не стесняясь громко смеются, идя по улицам, которые ночами собираются с друзьями, которые не боятся танцевать, не боятся петь, не боятся показаться странными? На самом деле довольно много, просто проблема в том, что все почему-то пытаются это скрыть. Общество установило, что взрослый значит непременно угрюмый и скучный. Общество диктует нормы, твердит, что взрослая женщина не может покрасить волосы в яркий цвет, а мужчина не может ездить на пёстром автомобиле. Но кто, в самом деле, это придумал? Кто сказал, что быть не таким как все — это плохо? Кто сказал, что взрослым нельзя конфеты, нельзя надевать забавные свитера с оленями и шапки с ушками? Кто сказал, что нельзя смотреть на звёзды, нельзя обсуждать сны, нельзя наслаждаться жизнью в том виде, в каком она есть? И кто сказал, что взрослые люди не могут играть в снежки?

***

Ну подумать только, дедушка отказался идти с ним на красную трассу. Антон пытался его уговорить прошлым вечером, пока папа с бабушкой вели какую-то непринуждённую беседу, сидя в гостиной перед телевизором, но все тщетно. Дедушка заявил, что во-первых, подросток не настолько хорошо на лыжах катается, а во-вторых, Арсений не разрешал, почему же тогда Попов-старший должен позволить? Попытка состроить просящее личико и глазки, как у того самого кота из Шрека, с треском провалилась, равно как и попытка состроить капризного ребенка. После того как парнишка топнул ногой его пригрозили отправить в угол как маленького мальчика, а потому Шастун был вынужден успокоится. Нет, Антон не дурак и прекрасно понимает, что ведёт он себя совсем не так, как следует в его то возрасте. Более того, он делает это специально, пытаясь надавить на жалость. А что? В детстве же прокатывало, так почему бы и сейчас не попробовать? Правда, толку от этого не было, и пришлось выходить из образа капризного мальчишки, пока он не доигрался до реальных проблем. Безусловно, с какой-то стороны все эти попытки разжалобить старших можно считать манипуляцией чистой воды. И подросток прекрасно это понимает, равно как и понимает, что манипулировать — плохо. Но он никак не может избавиться от этой дурацкой привычки пытаться добиться своего таким способом. Чувствует себя пятилетним малышом, когда так делает, и все равно почему-то продолжает. Глупость, какая же глупость. И прямо сейчас выходить из дома с целью добраться до нужной трассы самому — тоже глупость. Понимает, Антон прекрасно это понимает. Да вот только все равно не отступит, не вышло уговорить взрослых, значит, он сходит сам. Безусловно, Арсению это не понравится, но подросток вообще-то планирует вернуться прежде, чем папа хватиться его пропажи.

Обычно они с папой, бабушкой и дедушкой кататься идут только часам к одиннадцати утра, поскольку до этого времени все дружно отсыпаются, а потом завтракают. Сейчас же ещё совсем ранее, ну по меркам Антона, утро, но трассы уже полчаса как открыты и некоторые, наверняка, уже катаются. Вот подросток и решил, что он сходит сам на красную трассу, проедется хотя бы разочек, просто чтобы попробовать, а потом просто вернётся обратно. План, вроде бы, надёжный, не как швейцарские часы, но все же. Одеться и выйти из дома так, что никто даже и не проснулся, парнишке удалось, также как и взять лыжи. А, отойдя от домика, он и вовсе расслабился, поскольку на горнолыжном курорте никого не удивит какой-то подросток, двигающийся в сторону трасс. Тут все на эти трассы ходят, так что ничего удивительного в этом нет.

Снег, отражающий солнечные лучи, слепил слегка заспанного парнишку, заставлял щуриться, а потом Антон и вовсе натянул защитные очки, даже несмотря на то, что не добрался не то, что до нужной трассы, но даже до канатной дороги. Небо было чистым, ярким, голубым. От шедшего вчерашним вечером снега не осталось и следа. Смотреть на небо было больно до рези в глазах, потому подросток и не смотрел. Он просто шел, слушая приятный хруст снега под ногами и размышляя о том, как это должно быть здорово спуститься с трассы посложнее. Да, навыки Антона оставляют желать лучшего, но это не останавливало, ведь любой навык приходит с практикой. Да вот только, катаясь на трассах для новичков, подросток не чувствовал, чтобы эта самая практика ему хоть сколько-нибудь помогала. На эту тему Шастун размышлял довольно долго, а потом пришел к выводу, что это все потому что трасса слишком лёгкая. О какой вообще практике может идти речь, если уклона на ней практически нет, а потому и смысла учиться нормально тормозить тоже? Нужно умнее быть, начинать сразу с чего-то сложного, чтобы научиться наверняка. Парнишка, вообще-то, рассматривал вариант залезть вообще на чёрную трассу, но потом выяснил, что туда и взрослые лезть не стремятся, поскольку она ну слишком уж сложная, и от этой затеи Антон отказался. А вот красная должна быть проще, дедушка же с папой на ней катались, так? Да и бабушка тоже. Значит, ничего страшного в ней нет и быть не может, а опасения взрослых совершенно беспочвенны и исходят из обычного желания его опекать. Но как же Антону надела эта постоянная опека, честное слово. Ему пятнадцать лет, он вполне себе способен принимать решения самостоятельно, а потому совершенно не понимает, почему ему вообще что-то запрещают. Подумаешь опасно. Это папа ему сказал, что опасно, а сам Антон этого не видел. Вот заберется на гору, съедет с нее разочек, а там уж и решит был ли папа прав или не был.

С канатной дороги открывался шикарный вид. Горы, усыпанные белым снегом, были столь огромными, что люди на их фоне казались такими крошечными, совсем как муравьишки. Людей на данный момент было ещё совсем немного, только самые ранние пташки уже вышли на трассы и съежали вниз по горному склону. Добравшись до нужного места, подросток осмотрелся. Спуск был крутой, он уходил куда-то далеко вниз, петлял, заворачивал, но не выглядел слишком устрашающе. Антон решил, что он вполне себе должен справиться, в конце концов, даже если он упадет пару раз по пути вниз, то ничего страшного не произойдет. Усевшись прямо на снег, парнишка принялся пристегивать лыжи к ботинкам, стараясь зафиксировать все максимально надёжно. Будет не очень хорошо, если прямо посреди спуска он нечаянно потеряет лыжу. Лыжные палки он пока что отложил в сторону, но, как только закончил с фиксацией и убедился, что все надежно держится, палки оказались в руках подростка, а сам он несколько неуклюже поднялся. Шастун видел что на спуске есть несколько людей, но их было мало и на парнишку они совершенно не обращали внимания.

Подросток подошёл к началу трассы, чуть оттолкнулся палками и поехал. Ветер дул прямо в лицо и от него не уберегали ни очки, ни теплая одежда, снег под лыжами слегка разлетался в разные стороны, а ноги немного разъезжались. В некоторые моменты Антону даже казалось, что вот-вот он сядет на шпагат, при том, что садиться на него парнишка не умеет, но ноги каждый раз удавалось выравнивать. Все шло очень даже неплохо, подросток даже вошёл во вкус и откровенно наслаждался поездкой. Адреналин в крови бурлил и чувство восторга захлестывало с головой. Казалось, что целый мир сейчас находится прямо у его ног, такой невинный и открытый взору его зелёных глаз. И он несся прямо на встречу этому миру, все ближе и ближе, ещё чуть-чуть и он окунется в него с головой. Скорость развивалась, он ехал все быстрее и быстрее, быстрее и быстрее… Слишком быстро. Он ехал уже слишком быстро и совершенно не умел тормозить. А прямо перед ним уже не целый мир, а просто человек. Человек, столкновение с которым будет неизбежно. Человек, в которого Антон сейчас врежется на полной скорости. Парнишка попытался что-нибудь прокричать, предупредить, но ветер заглушал его слова и не доносил их до слуха лыжника, ехавшего впереди. А Антон к нему всё ближе и ближе, ближе и ближе… Слишком близко.

Врезался в этого человека подросток быстро и неожиданно. Лыжи и палки запутались и упали они вместе, по инерции прокатившись кубарем с горы. Антон умудрился перевернуться через голову, больно удариться ногой и плечом, случайно стукнуть палкой падающего вместе с ним человека. И кто знает, быть может, они бы так и катились вниз до самого конца трассы, но лыжнику, который, очевидно, был в разы опытнее Антона, удалось остановить это безумное падение, в котором уже и непонятно было, где чьи конечности, воткнув в снег лыжную палку. Остановившись, лыжник, молодой ещё парень, как подметил подросток, умудрился удержать на месте и Антона, который, казалось, вообще не соображал, что произошло и как они оказались в таком положении.

— Живой? — несколько обеспокоенно спросил парень. На вид ему было, наверное, лет двадцать, не больше.

— Вроде, — неуверенно сказал Антон, продолжая просто лежать и не двигаться.

— Ну раз живой, тогда объясни какого хуя ты не свернул в сторону, а решил ехать прямо на меня? — парень явно разозлился, но оно и неудивительно. Ехал себе, никого не трогал, а тут в него на полной скорости влетело чудо-юдо какое-то. Тут кто хочешь разозлится.

Антон осторожно приподнялся, принимая положение сидя. То ли плечо, то ли рука, то ли вообще хрен пойми какая именно часть тела неожиданно отдалось резкой болью, да такой, что захотелось взвыть, но подросток лишь сцепил покрепче зубы, стараясь не выдавать своего состояния. Не хватало, чтобы этот парень начал его отчитывать за то, что он мало того, что в него врезался, так ещё и сам пострадал. Нет уж, парнишке и так выслушивать целую тираду от папы, потому что какова теперь вероятность, что он не узнает? Антон весь в снегу, весь промок, очевидно же, что папа что-то заподозрит. И почему об этом Антоша не подумал раньше? Интересный вопрос, конечно. Выходит, что план с самого начала имел огромный такой изъян, который подросток почему-то попросту не заметил.

— Ну и чего ты молчишь? — недовольно цокнул парень, а потом принялся освобождать лыжи друг от друга, понимая, что подросток этого делать не собирается.

— Я… Извините пожалуйста, — сконфуженно произнес парнишка, — Я не хотел, это случайно получилось.

— Случайно получилось, — передразнил его лыжник, — Хоть бы притормозил, если видел, что столкновение неизбежно.

Антон только губу прикусил. Стало неожиданно стыдно, очень очень стыдно перед этим ни в чем неповинным человеком, который попал под раздачу совершенно случайно. Ну вот и нужно было Антону лезть на эту трассу вообще? Сидел бы себе дальше на зелёной и синей и не выпендривался, но нет же. И даже думать не хотелось, что ему теперь скажет Арсений, когда обо всем узнает. А подросток прекрасно понимал, что теперь точно узнает, даже если он сам бы и мог что-нибудь придумать и выкрутиться, то теперь этой возможности не будет, этот парень, вероятно, доведет его до самого домика и, конечно же, расскажет обо всех «подвигах».

— Я не умею, — тихо проговорил подросток. Он бы и взгляд отвел, но глаз за очками все равно не было видно.

— Вот скажи мне, ты идиот? — громко так воскликнул парень, — Ты блять даже тормозить не умеешь, так зачем вообще на эту трассу сунулся? Придурок, честное слово. Отстегивай лыжи. — в приказном тоне добавил он.

Ослушаться Антон не посмел. Да, этот парень не то чтобы намного старше него, но все равно старше, да и тон его не сулит ничего хорошего, а потому спорить в данной ситуации явно не стоит. Лыжи Антон отстегивал медленно, сказывалось то, что при малейшем движении левой руки, где-то в районе надплечья, чувствовалась невыносимая боль, которая нарастала с каждой секундой. Ещё чуть-чуть и, кажется, терпеть ее будет попросту невозможно. Но парню подросток об этом не расскажет, он и так доставил ему немало хлопот.

— Да что ж ты такой медленный? — устав ждать, пока Шастун выполнит поставленную перед ним задачу, лыжник сам помог парнишке снять лыжи, а потом проделал тоже самой со своими.

Парень поднялся, а потом дёрнул за руку подростка, вынуждая его встать. Дёрнул за левую руку. Боль показалась Антону просто невыносимой, он уже просто не выдерживал, а потому отчаянно так проскулил подобно собаке. Больно. Очень больно.

— Что не так? — снова обеспокоенно спросил парень. Злость злостью, но он все же осознавал, что подросток младше него и, если что-то случилось, то вроде как ответственным сделают его.

— Все в порядке, — поспешно заверил Антон, а потом подхватил лыжи и палки. Он потерпит, правда потерпит. Да, больно, но могло быть и хуже. Шею не свернул и уже хорошо.

— Ладно, — не стал допытываться лыжник, — Сейчас мы с тобой по краю трассы идём до самого низа, понятно? — Антон только кивнул в ответ и последовал за парнем.

Шли медленно и осторожно, чтобы ненароком не упасть. Шастун старался не шевелить рукой, во избежания новых волн боли. Конечно, спуск пешком занял в разы больше времени, чем если бы они спускались на лыжах, а потому теперь подросток точно был уверен, что Арсений, как минимум, успел проснуться и заметить, что Антона нет на месте. И по головке его за такое не погладят точно. Парнишка бы даже сказал, что за такое ему, скорее всего, запретят кататься вовсе, а может ещё и накричат впридачу. Арс ведь ясно дал понять, что запрещает лезть на красную трассу, но Антон все равно полез. Полез просто потому что захотелось, просто из любопытства, упрямства и нежелания подчиняться правилам. Ещё и рука эта. Или плечо, или надплечье, или ключица, а может вообще шея? Антон и сам не знает, что именно у него болит, но боль эта не даёт ему покоя. Она пульсирующая, отвратительная, отдающая во все стороны. И вот что это может быть? Ушиб? Растяжение? Парнишка очень хочет верить в то, что это что-то несерьёзное, но боль доказывает обратное.

— Наконец-то, — облегчённо выдал лыжник, когда они достигли низа, — Так, а теперь рассказывай.

— Что рассказывать? — недоуменно поинтересовался Антон, стягивая с глаз очки и при этом стараясь не уронить инвентарь и все также не шевелить поврежденной рукой.

— Куда тебя вести и где твои родители, — одарив парнишку недовольным взглядом, сказал парень, — Я же прекрасно вижу, что тебе не больше шестнадцати, вряд-ли ты здесь оказался в одиночку, а потому хватит отмалчиваться.

Антон только обречённо вздохнул и кивком головы показал, чтобы парень следовал за ним. Кажется подросток нашел себе проблем, так ещё и травмировался. День начался просто замечательно, ничего не скажешь.

***

Арсений проснулся от того, что солнечный свет, проходящий через незашторенное окно, падал ему прямо на глаза. Открыл глаза, немного щурясь и пытаясь отогнать остатки сна. Потом и вовсе поднялся, чтобы тут же лицезреть пустую кровать напротив. В домике было всего две спальни: одна с двумя односпальными кроватями, вторая, которую заняли родители Арсения, с одной двуспальной. Отсутствие сына несколько удивило мужчину, поскольку обычно Антон любил поваляться в кровати подольше, но не насторожило. Ну встал подросток раньше и встал, наверняка уже на первом этаже сидит, чай пьет с какими-нибудь печеньями, ну или же телевизор смотрит.

Попов поднялся с кровати, дошел до ванной, чтобы умыться и почистить зубы, потом вернулся, переоделся и решил, что в целом можно составить компанию Антону. С этой мыслью мужчина вышел из комнаты, спускаясь на первый этаж. Полы были теплые, деревянные, а потому можно было себя комфортно чувствовать даже с учётом того, что Арсений не стал надевать носки. В доме стояла тишина, только пол чуть поскрипывал под ногами, но скрип этот был таким тихим и так хорошо вписывался в саму атмосферу дома, что не казался чужеродным. Преодолев лестницу, Арс заглянул в небольшую, но довольно уютную гостиную. В ней было пусто. Очевидно, что Антон на кухне.

Да вот только очевидное, как оказалось, очевидным не было, поскольку его ребенка там не оказалось. Его нет в комнате, нет в ванной, нет в гостиной, нет на кухне. Его нет совершенно нигде. Ну не пошел бы Антон в комнату родителей Арсения, в этом Попов был уверен. А ещё он был уверен в том, что его начал охватывать страх за своего ребенка. Ушел, очевидно что ушел, но куда? Какого черта Антон так делает? Почему уходит без предупреждения, прекрасно зная, что Арсений будет волноваться? Во что он мог влезть? Да во что угодно на самом деле. Арс правда был готов молиться о том, чтобы это непослушное чадо просто вышло подышать свежим воздухом и гуляет где-то неподалеку, да вот только что-то внутри твердило, что это совсем не так. Предчувствие, а может быть родительский инстинкт, говорили, что все тут не так просто, что Антон обязательно во что-нибудь влезет, что-нибудь натворит, просто потому что его сын по-другому не умеет. Упрямый, никогда не думающий о последствиях, все время ищущий приключения. И как же Арсений устал от этих выходок, словами не передать. Кажется он правда готов закрыть глаза уже на все, только бы ребенок его был цел и невредим. И ведь совершенно непонятно, что делать. Идти подростка искать? Но база большая, а он может быть где угодно, нет никакой гарантии, что поиски увенчаются успехом. Но и сидеть на месте для Арса тоже будет настоящей пыткой, он же изведется весь, не будет себе места находить. Переживания уже тисками вцепились в сердце, а ведь это он ещё не накрутил себя! Разбудить родителей и попросить помочь в поисках? Неплохой вариант, да вот только даже втроем они не сумеют обойти всю базу быстро и достаточно тщательно. Можно надеяться, что ребенок вернётся сам, если не заблудится где-нибудь по дороге. Да вот только иди знай, когда Антоше вздумается возвратиться. Сложно. Почему все так сложно?

Негромкий стук в дверь вывел мужчину из раздумий. Антон? Возможно, но только непонятно, зачем он стучит. Если уж на то пошло, то парнишка, должно быть, знал, что дверь не заперта, ну или же у него должны быть с собой ключи, а потому стучать нет никакого смысла. Но, с другой стороны, кто это может быть, если не неугомонный Арсов ребенок? Кому бы ещё они могли понадобиться? В том то и дело, что никому.

До двери Попов добрался быстро и также быстро он ее распахнул, все же надежда на то, что это его сын подстегивала к действию. За дверью он и впрямь увидел Антона. Парнишка был весь в снегу, в руках сжимал лыжи и палки, а взгляд у него такой виноватый был, что Арсений моментально догадался, в чем тут дело. Очевидно же, что этот засранец все-таки полез на красную трассу, он же буквально всех уговаривал его туда сводить. Да вот только Арс ему запретил. Но это же Антон, для него, очевидно, слово «нет» не значит ровным счётом ничего, что, откровенно говоря, мужчину злит. Сколько раз они уже проходили через подобного рода ситуации? Сколько раз уже было такое, что этот неугомонный ребенок влезал куда не нужно, не думал своей головой? Много, слишком много, чтобы Арсений не сбился со счета. На подростка можно злиться, на него можно наорать, его можно наказывать, но Антону всегда плевать. Он будет давить на жалость, будет обниматься, реветь, вымаливать прощения, но пройдет время и он снова во что-нибудь вляпается. Попов уже правда устал от этого всего и не имеет ни малейшего понятия, что ему с этим делать и как совладать с собственными сыном. Как вообще так получилось, что из раза в раз они приходят к этому? Арс не знает, он изо всех сил старается быть хорошим родителем, хорошим отцом, но все равно что-то пошло не так. Ведь, по сути, это он позволил ребенку в свое время слишком многое, а теперь каждый раз сталкивается с последствиями собственного воспитания. Возможно стоило быть строже, возможно имело смысл не разрешать Антону делать все, что ему захочется, имело смысл не исполнять все его хотелки, не поддаваться жалостливым глазками. Да вот только теперь уже что? В пятнадцать лет перевоспитать кого-либо сложно, даже невозможно, да и у Арсения уже и сил на то, чтобы вести с подростком войну, нет совершенно. Серьезно, единственное, что остаётся Арсу — это надеяться, что Антон подрастет ещё немного и мозги на место встанут. Правда каковы шансы на такой исход?

— Здравствуйте, — только сейчас Арсений обратил внимание на стоящего около Антона парня, — Ваш? — кивнув на подростка, спросил он.

— Мой, — с тихим вздохом сказал мужчина. Да, он злился, но усталость от всех этих выходок была в разы сильнее. Настолько сильнее, что не было сил на то, чтобы ругаться и тем более кричать.

— Вы следили бы за ним что ли, — сказал парень, — Выперся на красную трассу, влетел в меня на полной скорости, чудом не свернул себе шею.

Арсений уже не удивлялся, ничему не удивлялся. Он и так догадывался, что сделал Антон и теперь догадки лишь подтвердились. Непослушный как и всегда, непокорный, безрассудный. И совсем непонятно, что с этим делать, как бороться, если ничего, вот абсолютно ничего на него не действует.

— Лыжи на место поставь и зайди в дом, — наверное, это должно было прозвучать в приказном тоне, но получилась обычная просьба.

Антон, впрочем, не стал ослушиваться и спорить, оставил лыжи у стены, где лежали и остальные пары, а потом прошмыгнул внутрь, стараясь не заглядывать в глаза собственному отцу. Просто потому что смотреть в эти голубые омуты сейчас было невыносимо, столько безграничной усталости и укора в них можно было прочесть.

— Извините его, — как только парнишка скрылся за поворотом, произнес Арсений, обращаясь к парню, — Я не думаю, что он специально хотел врезаться в вас. Головой не думает просто, — причем не делает он этого практически всегда, но этого Арс вслух, конечно же, не сказал.

— Да ладно, живы и хорошо, — отмахнулся лыжник, — А вообще вы бы его в травмпункт сводили, руку осмотреть. Я не уверен, но мне кажется, он её повредил.

— Понял, — замечательно, его ребенок ещё и покалечиться умудрился, — Спасибо, что привели его.

— Не за что, — сказал парень, а потом перехватил лыжи поудобнее, — Я пойду, до свидания.

— До свидания, — отозвался Арс, а потом закрыл дверь.

Хотелось постучаться головой об стену и тихонько взвыть. Сколько ж можно, в самом то деле? Что ж это за шило в жопе у Антона такое, что не даёт ему сидеть на месте? Все время лезет и лезет куда не просят, а потом сам же от этого страдает. У него же ещё и с рукой что-то и не дай бог там перелом, помня о том, как сильно он боится врачей Арс легко может догадаться, что отвести сына в травмпункт будет очень и очень сложно.

— Почему ты все ещё не начал переодеваться? — спросил мужчина, когда, зайдя в гостиную, увидел стоящего посреди нее ребенка, который все также был одет в костюм для катания.

Подросток промолчал. К этому моменту боль при малейшем движении рукой усилилась. До этого её можно было терпеть, но теперь… Теперь казалось, что вся конечность, а вместе с ней плечо, шея и часть спины горят огнем. Боль волнами разливалась по всему телу, хотелось кричать, молить, чтобы его пощадили и перестали так сильно пытать. Будто ножом ткнули, разрезали, раскромсали на лоскуты и переломали все кости. Больно. Ужасно больно. Невыносимо больно. Настолько больно, что даже слезы заблестели в глазах, да вот только парнишка склонил голову низко-низко, чтобы папа этих слез не увидел.

— Ты разговаривать со мной собираешься? — недовольно спросил Арсений, делая шаг ближе к ребенку.

Руку мужчина положил ему на плечо в попытках привлечь к себе внимание, да вот только Антон так неожиданно и резко вскрикнул, что Арс моментально убрал руку и в шоке уставился на сына. Нет, ему сказали, что Антон повредил руку, но чтобы настолько? Этот отчаянный болезненный возглас заставил Арсения сначала опешить, а потом испугаться. Потому что не должны люди от малейшего прикосновения так кричать. Не должны, но его ребенок кричит. И это страшно, страшно осознавать, что твоему ребенку больно. В этот момент исчезла вся злость и усталость, исчезло недоумение и желание запереть парнишку на семь замков, чтобы больше никуда не влез. Все исчезло… Осталась одна лишь только паника и волнение, осталось осознание, что все, должно быть, плохо, раз подростку настолько больно.

— Что у вас произошло? — на пороге комнаты возникла заспанная и перепуганная женщина, очевидно, что шум ее разбудил, — Господи, Антошенька, ты почему плачешь? Что случилось?

Она кинулась было к нему, в попытках то ли осмотреть, то ли просто обнять в знак поддержки, но Арсений осторожно перехватил ее и не позволил этого сделать. Его сыну больно даже от лёгкого прикосновения, а что произойдет, если его сейчас попытаться обнять? Да он же раскричится ещё сильнее, расплачется сильнее, а Попову и так невыносимо смотреть в блестящие от слез глаза собственного ребенка.

— Тоша, где именно болит? — обеспокоенно спросил мужчина.

— Я… Я не з-знаю, — пытаясь сдержать слезы и не всхлипывать сказал Антон, да вот только слезы боли — это совсем не те слезы, которые возможно сдержать, — Я не понимаю. Все ведь было х-хорошо. Оно болело, но не так сильно. П-почему сейчас так?

— Антош, это, наверное, из-за шока, — сочувствующе протянул Арсений. Какая уж тут злость, когда его сын выглядит сейчас таким несчастным? Просто пострадавший маленький мальчишка, пусть ему уже и пятнадцать и пострадал он по собственной дурости.

— Почему вы все ещё стоите на месте и ничего не делаете? В больницу его везти нужно, — сказала мама Арсения, а сам мужчина заметил, как у подростка в зелёных глазах мелькнул испуг. Мелькнул и не пропал, а остался там, в этих зелёненьких, совем как весенний луг, глазенках.

— Бабушка, не нужно в больницу, пожалуйста, — резко перейдя на шепот, произнес парнишка, — Я не хочу. Оно само пройдет, правда.

— Антош, я боюсь, что само оно не пройдет, — обречённо вздохнул Арс, — Зайчик, очень тебя прошу, давай ты сейчас не будешь усложнять задачу? Я знаю, что тебе страшно, но такая боль — это ненормально, солнце мое.

— Но я не хочу, — прикусив губу, сказал Шастун.

Страшно, от одного слова «больница» становится очень страшно. Ещё страшнее туда попасть. Ему, казалось бы, уже пятнадцать лет, пора бы и забыть обо всех этих дурацких страхах перед врачами, но не выходит и вряд-ли хоть когда-нибудь выйдет. Страх сидит слишком глубоко, настолько глубоко, что его и щипцами не вытянуть наружу. Он отравляет своим присутствием кровь, затуманивает разум и мешает нормально соображать. Страх отключает любой рационализм и любую логику, понять, что врачи на самом деле ничего плохого не сделают, а наоборот помогут, не представляется возможным. Сознание буквально кричит о том, что нужно бежать, да вот только бежать не получится. Во-первых, слишком сильна боль, а во-вторых, кто ему позволит удрать? Папа с бабушкой стоят слишком близко, а наверху ещё и дедушка. Антона поймают, причем сделают это легко и быстро. Ещё хуже то, что он будет выглядеть максимально глупо, если попытается совершить побег. Ему пятнадцать, а не пять, то, что было нормальным в детстве, сейчас таковым точно не будет. Он вырос, а страх остался, наверное, этот страх даже вырос вместе с ним. Страх — его неотъемлемая часть и не сможет Антон от нее избавиться, просто не сможет.

— Зайчик, придется, — тихонько вздохнул мужчина.

***

Антон сидел на кушетке. Молча, тихо и закрыв глаза. Словно вакуум образовался вокруг него и только громкий стук его собственного сердца разрушал тишину. Наверное, этого стука никто кроме самого подростка даже и не слышал, но ему казалось, что сердце колотиться с такой громкостью, что его слышно даже на другом конце земного шара. Паника накрыла с головой, глаза открывать не хотелось, потому что Антон знал — рядом врач, рассматривающий рентгеновский снимок. Парнишка, на самом деле, даже и не понял, как его на этот самый рентген затащили, да что рентген, он не помнит, как вообще оказался в этой «обители врачей». Казалось, в какой-то момент мозг просто отключился, а тело действовало только на инстинктах. И даже боль отошла на второй план, уступая место страху. Только папина рука, периодически поглаживающая его по макушке, помогала не терять связь с реальностью окончательно. Плечи и руки подростка Арсений не трогал, причем не только левую, но и правую, опасаясь случайно навредить, но даже просто присутствие папы рядом совсем немного, но все-таки успокаивало Антона. Вспоминать, как с него стягивали сначала куртку, а потом все те слои одежды, что были под ней Шастун и вовсе не хотел. Он стойко пытался терпеть, чуть ли не до скрипа сжимал зубы, но болезненные возгласы все равно сдерживать не удавалось. А уж когда врач начал ощупывать повреждённое место, прежде чем отправить на рентген, то парнишка думал, что прямо там и помрёт от боли и страха. И смерть эта была бы мучительной, даже слишком. Наверное, именно поэтому сейчас, когда его, вроде бы, больше не трогали, он попытался отгородить самого себя от всего происходящего, уйти в мир собственных мыслей, попытаться забыть, где он находится и что с ним происходит. Получалось, правда, откровенно говоря, так себе.

Арсений же сидел рядом с сыном и внимательно слушал врача. На своего такого глупого кудрявого мальчишку он то и дело бросал обеспокоенные взгляды, слишком уж перепуганным и зажатым выглядел ребенок. Казалось, если бы не боль в руке, то он бы и вовсе сжался в маленький-маленький комочек, обхватил бы себя руками, стараясь спастись, стараясь спрятаться. Антона было жалко, очень жалко, но разве мог Арс хоть что-то с этим поделать? Парнишка ведь по собственной глупости пострадал, докатался до того, что заработал себе перелом ключицы. Замечательно, неправда ли? Попов бы что угодно отдал, только бы произошедшего не было, да вот только ничего с этим уже не поделать. Что сделано, то уже сделано. Может хотя бы теперь у этого ребенка мозги встанут на место. Впрочем, каковы шансы? Мизерные, слишком мизерные. Антон слишком сильно любит лезть на рожон, слишком сильно привык быть безрассудным и не замечать опасностей. И это огорчает, огорчает и рождает внутри мужчины страх, что когда-нибудь парнишка доиграется. Доиграется не до перелома, а до чего-нибудь похуже. И виноват в этом будет Арсений. Потому что не доследил, не научил, не смог стать тем человеком, который бы уберег. И от этого страшно. Страшно, просто потому что Антон — его ребенок и Арс просто не переживет, если с ним случится что-то непоправимое. Антон об этом не задумывается, ему кажется весёлым все происходящее, его не волнуют последствия, не волнует собственное здоровье.

А Арсений уже давно начал седеть. Ему всего лишь тридцать семь, а волосы тут и там серебрятся и скрыть это попросту невозможно. Нет, безусловно, существуют краски для волос, но смысл? Они смоются, открывая седину на висках. Арсений устал, он не знает что делать. Он сидит на успокоительных, отвратительно спит ночами, пьет крепкий кофе и курит сигареты. Курит в тайне ото всех, как какой-нибудь подросток. Курит, прекрасно осознавая какой вред они несут, но ничего не может с собой поделать. Сигареты дарят иллюзию спокойствия, позволяют верить в то, что нервы в порядке, даже несмотря на то, что они давно разорваны в клочья, на лоскуты. Курит и, тем не менее, остаётся счастливым человеком, просто потому что любит сына, любит жизнь, любит мир. Любит… Да все любит, с недавних пор даже сигареты. Любит… Но как же сильно он устал. Хотелось уйти далеко-далеко, куда-нибудь в лес и непременно в одиночестве. Даже Антона с собой не брать, потому что Арсений устал. Прямо сейчас он хочет тишины, он хочет капли спокойствия. Он не хочет дурачиться, не хочет разговаривать с людьми, он хочет побыть в одиночестве, сидеть на веранде посреди леса, курить и пить крепкий кофе. Но у него нет такой возможности. У него есть пятнадцатилетний сын, которого оставлять в одиночетсве чревато последствиями. Быть может, когда-нибудь Антон повзрослеет и все поймет. Но не сегодня и, наверное, не завтра и даже не через год. Ну вот почему в один момент его ребенок спокойно ведёт себя, шутит, смеётся, да даже играет в снежки, придумывает тысячу безобидных и не несущих вреда занятий, а в другой лезет туда, куда лезть ему запретили? Почему как только Арс начинает задумываться о том, что все, наконец-то, спокойно, так Антон тут же что-нибудь отчебучивает? Зачем он это делает? Попов не знает. Вообще единственное, что он знает — это то, что он устал.

— Гипс нужно наложить, — сказал врач, вырывая Арса из собственных мыслей, — Повезло, что перелом не осколочный. По предварительным расчетам с гипсом придется ходить месяц, но на самом деле многое будет зависеть от самого организма. Кость может срастись быстрее, а может наоборот дольше. В любом случае, через две недели придёте, проверим, как все будет проходить и я смогу дать уже более точную информацию. Никаких лишних нагрузок и развлечений, способных привести к травмам, это понятно? — Арсений кивнул в ответ, а Антон все также пребывал в своем маленьком мирке, явно не желая ничего слышать, — Тогда сейчас анестезию сделаем и можно гипс накладывать, — больше самому себе сказал врач.

Подросток глаза распахнул моментально и со страхом уставился на родителя. Антон знает, что такое анестезия и как ее проводят. И его это совершенно не радует. Также как не радует и шприц, появившийся в руках врача, который, вероятнее всего, воткнут ему куда-то в плечо или надплечье. Ситуация отвратительная во всех своих проявлениях. Бежать, бежать, бежать, да вот только некуда. Некуда бежать, негде спасаться, да и со сломанной ключицей без должного лечения непонятно что произойти может. Но страшно ведь, очень страшно. Этот страх захватывает сознание и одни и те же мысли прокручиваются в голове раз за разом, словно старый DVD, у которого заело кнопку повтора. Кажется, что вокруг весь мир сразу стал мрачным и таким холодным. И неизвестно, что за этой завесой мрака может скрываться и таиться. Быть может, там зверь, огромный и беспощадный, который проглотит и даже не заметит. Наверное, именно этим зверем и является страх, он также захватывает свою жертву и поглощает, не надкусывая, а целиком. И как же это все ужасно, как же хочется оказаться дома, в тепле и уюте, в спокойствии, но ничего, абсолютно ничего Антон не может изменить.

— Солнышко мое, не паникуем, — Арс рядом, он всегда рядом.

Он готов задвинуть собственную усталость и собственное состояние далеко на задворки сознания, он готов и вовсе забыть о них, ну или попытаться забыть, а на деле попросту не обращать внимания. Потому что Антон важнее, каким бы глупым и безрассудным не был порой этот ребенок, он все равно остаётся ребенком. Его, Арсения, ребенком, и ничего не способно это изменить. Да, Арсений устал, но не находиться рядом с сыном он попросту не может. Он не может бросить свое чудо наедине с переживаниями и страхами, просто не может. Не может потому что он — Антошин отец несмотря ни на что. И пусть этот ребенок убил все нервные клетки, пусть он доводит мужчину до невозможного состояния, охарактеризовать которое удается с трудом, пусть его порой хочется хорошенько встряхнуть и наорать, пусть… Да что угодно пусть происходит, а Арсений все равно останется рядом. Несмотря на собственное желание побыть в одиночестве и уйти куда-нибудь далеко, останется, потому что иначе не сможет.

— Тоша, глаза закрой и просто постарайся ни о чем не думать, — ласково шепнул мужчина, перебирая рукой кудряшки на голове подростка, — Все будет хорошо, я тебе обещаю.

— Л-ладно, — очень неуверенно проговорил парнишка и все же закрыл глаза.

Папе хотелось доверять, его словам хотелось верить, пусть Антон и прекрасно понимал, что говорит их мужчина просто чтобы успокоить и поддержать. Но все равно становилось легче. Безусловно, Шастун все чувствовал: и боль, когда врач приподнял ему руку, и то, как игла впилась в кожу чуть выше плеча, и то как его начали обматывать бинтами или вообще непонятно чем. Чувствовал и внутри содрогался от страха, но внешне даже не шелохнулся. Так и сидел с закрытыми глазами, потеряв счёт времени и сосредоточившись только на руке, что ласково и нежно перебирала его волосы. Антон любит этот жест, такой он приятный, родной. Так делает, кажется, только папа. Ну может бабушка с дедушкой иногда, но их прикосновения все равно не такие. Да, безусловно теплые, но не настолько родные как папины. Вообще папины прикосновения самые лучшие и самые успокаивающие, это Антон осознал ещё давно, ещё тогда, когда ему было девять лет.

— Мы закончили, — произнес врач спустя определенный промежуток времени. Антон бы даже примерно не догадался какой именно.

Парнишка открыл глаза, с опаской и недоверием. Неужели и вправду все? Неужели над ним больше не будут издеваться? Неужели его оставят в покое? Судя по улыбке, мелькнувшей на губах Арса и вправду все. Подросток кинул взгляд на гипс, который напрочь сковал движения левой руки, был перемотал через плечо и грудь и казался настолько тугим, что и дышать то, казалось, было трудновато, что уж говорить о том, чтобы двигаться? Как поверх этой «конструкции» надевать одежду или как с ней принимать душ — это вопросы очень интересные и ответа на них у Шастуна нет. Зато ответ на первый был у Арсения. Мужчина просто накинул на парнишку кофту, позволив просунуть в рукав здоровую правую руку, застегнул молнию до самого горла, а потом проделал тоже самое с курткой. Не очень удобно, но все равно лучше, чем мёрзнуть.

— Все, чудо мое, мы можем идти, — кивком головы указывая на дверь, сказал Арсений и попрощался с врачом.

Приехали они сюда на машине. Безусловно, у Арса, да и у его матери тоже, мелькала мысль о том, чтобы вызвать скорую, но осознание того, что ехать она может довольно долго заставило их эту идею отбросить. Вообще, на базе был этакий травмпункт, но там могли оказать только первую помощь, а потом все равно бы перенаправили в другое медицинское учреждение, потому Арсений здраво рассудил, что лучше он доедет до ближайшей больницы самостоятельно. Родители остались на горнолыжной базе. Нет, мама Арса то, конечно, намеревалась отправиться с ними, но сам мужчина подумал, что будет несколько странно если одного Антона будет сопровождать целая делегация из взрослых, а потому настоял на том, чтобы она осталась. Сообщение о том, что все более менее в порядке и они уже возвращаются мужчина ей написал, чтобы не переживала, а потом, дойдя до машины, открыл дверь перед Антоном, понимая, что у его ребенка сейчас определенно точно проблемы с движениями рук.

Несмотря на то, что правая рука не была загипсована, двигать ей все равно было не очень удобно из-за того, что движения отдавали болью в противоположное плечо, все-таки анестезия уже начала отпускать. Им определено точно нужно будет ещё заехать в аптеку за обезболивающим. Дождавшись, пока младший заберется в автомобиль, Арсений обошел машину и опустился на водительское сиденье, закрывая дверь и задумчиво так рассматривая своего сына.

Вот кому Антоша лучше сделал? Вот разве стоило одно лишь желание прокатиться на лыжах с трассы посложнее всех этих мучений? Конечно не стоило, но Тошка у него далеко не всегда соображает своей головушкой. Ребенок, какой же он ребенок, так ещё и безрассудный до ужаса. И вот что Арсению с ним таким делать?

— Дурашка ты у меня, Антош, — сказал мужчина, заводя двигатель автомобиля. И даже это «дурашка» звучало мягко и ласково из его уст, — Я ведь тебе не просто так запретил лезть на красную трассу. Я же тебе объяснил, что катаешься ты ещё плохо и это попросту опасно. Что ж ты упрямый такой, меня не слушаешь?

— Прости, — тихонько пробормотал парнишка, стараясь устроиться поудобнее и лишний раз не дёргаться. Гипс был до жути неудобным и сковывал практически все движения. Антон почему-то провел параллель со смирительной рубашкой. А что? Очень похоже. — Я не думал, что так получится. Я просто… Просто хотел покататься… Прости, — снова повторил он.

— Какой толк от того, что ты извиняешься передо мной? — машина тронулась с места, — Я то прощу, а дальше что? Неужели ты не понимаешь, что своим непослушанием сделал плохо себе, а не мне? Тебе так сильно нравится калечиться? Тебе нравится, когда я на тебя кричу? Что тебе нравится, Антон? Почему из раза в раз ты вытворяешь черт знает что? Сколько можно?

— Я не подумал…

— А ты никогда не думаешь, Антон, — Арсений только устало вздохнул, — Не думаешь, а потом сам же и страдаешь из-за этого. Может тогда все-таки есть смысл в том, чтобы начать задумываться о последствиях, а не бросаться в омут с головой?

Антон молчал. Просто потому что от собственных безрассудных действий стало неожиданно стыдно. Папа ведь прав, подросток сам во всем виноват, прав в том, что он никогда не думает головой, во всем прав. Да вот только разве ж умеет Антон по-другому? А он и сам не знает…