Казалось, сама стихия ополчилась против него: больно хлестал по щекам холодный дождь, а сильные порывы ветра так и норовили сбить с широких ступеней, серпантином ведущих к монастырю последнего пути. Будто природа в единственной возможной манере говорила ему, прямолинейно и беспощадно: отступи, поворачивай назад, проваливай обратно в пустыню и прими свою смерть там! Но Ра́шми упорно шагал по ступеням вверх вопреки чужой «воле», прикрывая одной рукой лицо, а второй удерживая сумку, норовившую соскользнуть с плеча, попутно радуясь, что солнце еще не село, иначе подъём стал бы куда тяжелее. Всё потому, что ему просто больше некуда было идти. А главное – у него больше не было времени на обратное путешествие. По крайней мере, в тот момент савори́н думал, что времени у него действительно осталось очень мало и счет шёл на дни…

На самом деле он изначально не видел никакого смысла в длительном путешествии к стенам монастыря. В конце концов, кому какая разница, где смерть настигнет: среди песков той самой пустыни или на континенте, утопающем в зелени. Но… Там внизу, у подножия лестницы, остался его друг, чья обременительная настойчивость заставила Ра́шми согласиться на уговоры и сделать выбор, лишь бы не слушать в очередной раз престранный монолог о корнях и традициях в духе приверженцев ювана́й. И все же, отдаляясь от неулыбчивого зануды с каждым шагом дальше, он был благодарен странному эльфу за компанию в его последнем путешествии, пусть остаток пути ему придется преодолеть в одиночестве. Где-то в этих краях у него осталась родня, наверно потому сердце и тлеющая в нем надежда привели поддавшегося на уговоры Ра́шми к вратам именно этого монастыря, чтобы дождаться в его стенах смерти и быть похороненным ближе к тем, кто много лет назад от него отказался. Даже сейчас ему было сложно объяснить свой сентиментальный порыв.

«Стаю не выбирают», — понимающе сказала ему Карри'эфрен Ва́ритэн, дракон с чешуёй темно-серого оттенка, в те далекие времена, когда они только-только обрели друг друга в Скользящей академии.

Иронично, что с теплотой о своем саво́ре, ведущей в их духовном тандеме, он вспоминал лишь в начале изнурительного подъёма, пока мерял шагами первые два десятка ступеней, ведь в моменты, когда переводил дыхание, его голову посещали уже другие мысли, приправленные усталостью и раздражением: несколько сотен ступеней на подъём – не то удовольствие, которое хотелось бы испытать перед смертью, и драконы могли бы закладывать монастыри для осиротевших и брошенных савори́нов чуточку ближе к земле, а не к небу в привычной им манере. Откровенно говоря, будучи учёным, Ра́шми просто не привык к таким нагрузкам, и чем ближе становились ворота, тем сильнее крепли опасения, что смерть протянет ему руку раньше, чем планировалось. В такие моменты он позволял себе выругаться вслух, но преимущественно в собственный адрес, сетуя, что не стоило соглашаться на уговоры друга.

«Какой бы раздражающей ни была проблема, часто её корни произрастают из нас самих», — когда-то, еще при жизни, наставляла его Ва́ритэн.

Очередное яркое воспоминание о драконе посетило Ра́шми буквально в шаге от монастырских ворот. Снова корни, будь они неладны… Мысль заставила его невесело улыбнуться и, прежде чем взяться за массивное кольцо и постучать, он в последний раз обернулся. Казалось, гроза за время подъёма только усилилась, свинцовые тучи стали темнее и молнии всё чаще рассекали небо, но даже так ей не удалось скрыть стоящую у подножия лестницы одинокую фигуру.

«Все эльфы по-своему странные, но почему этот такой уникальный?» — внезапно подумал Ра́шми, с сожалением понимая, что ответ он так и не узнает.

Монастырь встретил его пугающей тишиной. Савори́н даже вздрогнул, когда поприветствовавший его немногословный монах-привратник закрыл за ним ворота, и звуки беснующейся грозы мгновенно стихли, словно их отсекли от царящей внутри стен гармонии. Разительный контраст ошеломлял настолько, что он не сразу понял, что смотрел прямо на разбитый в центре внутреннего двора сад, точнее на то, как вспышки молний на короткий миг освещают красоту растений, а вот сопровождающий грохот на самом деле звучал из его воспоминаний. Казалось, с каждой новой вспышкой окружающая тишина всё сильнее мешала ему дышать, и Ра́шми сделал два неуверенных шага вперёд, лишь бы убедиться, что каблуки сапог стучат по камню и он не сходит с ума.

— Прошу следовать за мной, — прозвучало у него за спиной.

Савори́н вздрогнул во второй раз. На мгновение ему стало стыдно: как он мог забыть, что под крытой галереей вместе с ним, терпеливо ожидая, стоял монах? Но стыд быстро сменился раздражением. Царившая в монастыре тишина, будто живое существо, обманывала и игралась с его ожиданиями, словно с добычей. Конечно, умом Ра́шми понимал, что такую атмосферу создали специально – всё ради покоя тех, кто ждёт смерти, что его злость на самом деле отражение другой тишины, которая появилась в нём после гибели Ва́ритэн и с тех пор не давала ему покоя, а главное – казалось, что за стенами монастыря осталось кое-что важное.

«Зачем я здесь?», — устало подумал савори́н, но вслух сказал другое.

— Я… — отчего-то он запнулся, обернувшись к собеседнику в характерной мешковатой одежде. – Я бы хотел побыть здесь некоторое время...

Монах не стал возражать и, прежде чем уйти, молча забрал у гостя сумку и мокрый плащ. Оставшись в одиночестве, Ра́шми более увереннее двинулся к саду. Но чем ближе он подходил к растениям, тем медленнее становились шаги. Впервые за долгое путешествие к месту, где его похоронят, савори́н ощутил пустоту и смятение, потому что достиг своей цели и теперь не знал как поступить дальше: то ли смириться и просто ждать неизбежного, то ли упрямо что-то делать ради самого процесса. К сожалению, его упрямство умерло вместе с Ва́ритэн, и, видя в этом некоторую иронию, Ра́шми сел на траву, словно собирался медитировать.

В центре сада плавными изгибами тянулось вверх единственное дерево с широким стволом, ветвям которого умелые руки не позволяли разрастись слишком сильно, чтобы изумрудная крона не создавала излишне большую тень и не касалась прозрачного раскинутого над монастырём купола. Ученому хватило одного взгляда на магический свод, ставший частично видимым благодаря разразившейся грозе, чтобы понять его назначение – именно он отсекал все внешние звуки, и он же не давал ливню залить водой внутренний двор, хотя влажность в воздухе всё же чувствовалась. Вокруг дерева без особой логики были рассажены кустарники и разбиты клумбы с лекарственными травами. Как ни странно, всё это: и сад, и оградительный купол, было частью определенного стиля, который савори́ну уже доводилось видеть в прошлом. Но вместо ярких примеров память оживила часть разговора, что случился во время путешествия с одного континента на другой.

«А ты знал, что при каждом монастыре обязательно есть эльф?» — спросил его спутник, тот самый, что остался у подножия лестницы.

К своему стыду Ра́шми, сколько бы много знаний не хранилось у него в голове, остался непосвящённым в такие детали. Дело даже не в том, что ему не была интересна тема, напротив, хотя бы раз в жизни каждый савори́н задавался вопросом, что случится, если духовный тандем будет разорван? Он не стал исключением, однажды набравшись смелости и озвучив Ва́ритэн своё любопытство, вот только в итоге получил вовсе не ответ. В сформированном духовном тандеме драконы всегда доминировали над низкими расами, и они часто запрещали савори́нам задавать неудобные вопросы. Именно запреты ограждали Ра́шми от правды о монастырях последнего пути. Пытаясь объяснить это другу, он впервые осознал, что там, где раньше ярко пылали высказанные Ва́ритэн правила, больше ничего не было, только тишина.

«Вот как… — услышав ответ, разочарованно протянул эльф в тот разговор. – Надеюсь, там, в монастыре, у тебя будет время задуматься над моим вопросом…».

Воспоминание действительно заставило ученого погрузиться в раздумья. Вот он на месте, но почему-то слабо верилось, что неулыбчивый зануда говорил только о саде и о том, что об этой красоте заботиться кто-то из его вида. С момента гибели саво́ра в красных песках Товаруна, странный эльф ненавязчивыми фразами, среди которых имелись и просто наблюдения, и резкие сравнения, заставлял сильнее сомневаться во всём, чему учили таких как он в Скользящей академии. Но друг и раньше приоткрывал для Ра́шми неприятную сторону мира, пользуясь самыми простыми методами: иронией, сарказмом и многозначительными паузами. Поэтому Ва́ритэн не особо жаловала эльфа, избегая с ним личных встреч, но по какой-то причине не запрещала с ним дружить. Теперь поведение дракона впервые показалось ему странным. Впрочем, с тех пор как он отправился в путешествие к конкретному монастырю последнего пути, Ра́шми многое увидел и осознал заново.

Если бы его кто-то спросил, сколько он так просидел, глядя на цветы и роясь в собственных мыслях, савори́н вряд ли смог ответить. Но когда душевные метания наконец-то подвели его к действительно важному вопросу, где-то в стороне раздался пронзительный крик. Резкий звук заставил ученого выплыть из омута самокопания и обратить внимание, что пасмурный день сменился не менее пасмурной ночью, темноту которой мягко разгоняли светильники, а вместо тихой гармонии теперь в монастыре царила суета. Куда-то спешили монахи, кто-то говорил о ранах и кровотечении, а кто-то просил найти мастера-травника. Ра́шми тоже вскочил на ноги, правда так и не смог заставить себя сделать хотя бы шаг. Он растерялся и будто на мгновение снова оказался в полевом лазарете среди красных песков, наполненного болезненными стонами и запахом крови…

Но вдруг крик повторился вновь, не позволив савори́ну утонуть в страшном воспоминании. В то же время Ра́шми словно обдало холодом от запоздалого осознания, что кричал на самом деле ребёнок. Он наконец-то отмер, не раздумывая побежал вслед за монахами к одной из комнат боковой пристройки и застыл в проёме. Там внутри на полу в агонии металась девочка лет десяти и два монаха кое-как удерживали детское тело, лишь бы она не причинила себе больше вреда. Из её широко раскрытых глаз туманом струилась энергия, одежда была в крови, а на оголённых руках имелись свежие раны. Всё это являлось свидетельством того, что девочка ментально была со своим драконом и забирала себе часть его боли и повреждений. Савори́н как заворожённый наблюдал за разворачивающейся картиной даже когда его оттолкнул в сторону подоспевший эльф с пузырьками в руках. И хотя Ра́шми вряд ли вообще мог помочь чем-то в сложившийся ситуации, у него даже мысли не возникло, что его обширные знания о саво́рах и савори́нах могут как-то пригодиться. Напротив, он буквально задыхался от переполняющего любопытства, которое нередко сводило ученых с ума и которое в итоге погубило Ва́ритэн под красными песками. Ему было безмерно интересно, как ребёнок с таким сильным тандемом оказался в подобном месте?

Тем не менее, он не успел поразмыслить над едва сформированной мыслью. Девочка снова пронзительно закричала, а на шее, будто от пореза невидимым ножом, открылась длинная рана, уходящая под одежду. Эльф поспешил остановить кровотечение, но в следующее мгновение тело ребёнка внезапно выгнулось дугой и обмякло. Послышался звук разбившегося стекла и наполненный ужасом детский голос:

— Он падает… он падает…

И Ра́шми понял, что больше не может и дальше оставаться просто наблюдателем, если он будет медлить, то девочка под сминающим страхом сама разорвет тандем и умрёт в стенах монастыря уже как брошенная савори́на. Приняв решение, ученый стремительно ворвался в комнату, на ходу извлекая роду́н, крошечный изогнутый кинжал, предназначенный для сбора образцов, и полоснул себя по ладони.

— Что вы собираетесь делать?! – и, хотя эльф его не останавливал, в вопросе слышалась сильная тревога.

— Не дам ей совершить ошибку, — торопливо ответил Ра́шми и прижал травмированную руку ко рту девочки. – Ну же, кроха, глотай…

Он вряд ли смог сказать, сколько ребёнок выпил его крови, но убрал руку, когда из детских глаз перестала струится энергия, а взгляд стал осмысленным. Откровенно говоря, савори́н даже не был уверен в успехе своей авантюры, но один способ удостоверится всё же имелся.

— Эй, кроха, скажи-ка мне, он успел взлететь? – как можно дружелюбнее спросил ученый у девочки.

Некоторое время она пристально на него смотрела, хлопая глазами, будто силилась вспомнить последние мгновения кошмара, и наконец-то кивнула. Ра́шми облегченно выдохнул и удовлетворённо улыбнулся, словно он не вмешивался в чью-то жизнь, а просто провёл эксперимент, чей результат полностью оправдывал ожидания. Затем, не без труда поднявшись на ноги, вышел из комнаты – нечего мешать другим радоваться благополучному исходу и хлопотать над ребёнком. В конце концов, ему тоже нужно позаботиться о своей ране, кажется, он сделал слишком глубокий разрез. К слову, снаружи савори́на уже ждали. Одного монаха ученый узнал сразу, именно он открыл ему ворота, второй же был незнаком, но почтенный возраст и длинная седая борода невольно вызывали уважение.

— Позвольте вам помочь, — произнёс старик, жестом указав на спутника.

Привыкший справляться со своими проблемами самостоятельно, Ра́шми собирался отказаться, но в следующее мгновение вспомнил, что его сумка находится невесть где, и нехотя, переступая через принципы, протянул монахам раненную руку.

«Не со всем можно справиться в одиночку», — прозвучал в памяти недовольный голос неулыбчивого зануды, будто он упрекал вселенную за подобное упущение.

И правда, савори́ну было несколько неловко получать от кого-то помощь, если за его плечами не возвышалась Ва́ритэн, во плоти или на словах. Раньше понимание этого совершенно не било по самолюбию и воспринималось как должное, но с тех пор, как дракона не стало, прошлое представало перед ним в новом свете. Наблюдая как монах-привратник выливает на порез вязкую жидкость насыщено-оранжевого цвета, Ра́шми снова падал в омут самокопания. А заботилась ли о нём Ва́ритэн? Да, саво́ры и савори́ны были едины в тандеме, но равными их язык не поворачивался назвать. Да, дракон наставляла его, разжигая пламя любопытства и жажду знаний, но в то же время воспитывала так, чтобы их союз был удобным.

«Обременительный тандем рано или поздно будет разорван, помни об этом», — сказала савори́ну дракон в тот день, когда он набрался смелости спросить о монастырях последнего пути, и запретила впредь задавать такие вопросы.

Но в остальном, Ра́шми и Ва́ритэн будто существовали сами по себе, разделяя лишь страсть к науке, и саво́р задумывалась о его нуждах только если он сам что-то просил. Поэтому получать помощь просто так ощущалось чем-то обременительным, почти неправильным.

— Жест может быть и скромный, — голос старика вывел ученого из задумчивости, — но мы действительно благодарны вам за спасение Вэ́йдэ.

Он не сразу понял, что почтенный монах назвал виновницу вечернего переполоха по имени. Тем не менее, от слов об ответной благодарности у него на сердце стало чуть спокойнее.

— Не спешите с выводами, возможно, своим вмешательством я сделал только хуже, — не стал умалчивать свои опасения Ра́шми и невесело добавил. – По крайней мере, она точно проживёт дольше, чем отведено мне.

— И за это вам спасибо, — подал голос монах-привратник и отпустил руку савори́на, затем поклонился и быстро исчез из вида, а в комнате позади зазвучал еще один радостный голос.

— Моё имя – Да́йари Тенвиа́р, — представился старик, — вот уже несколько десятилетий я занимаю должность настоятеля этого монастыря. Собирался представится раньше, но мне сообщили, что вы захотели побыть в одиночестве.

— Слишком много было мыслей в голове, — переступая через неловкость, признался ученый и перевёл взгляд на руку. Вязкий состав заполнил всю полость пореза, уплотнился и потемнел.

— Полагаю, теперь их стало еще больше, — не удержался от смешка настоятель. – Что ж, давайте я провожу вас к комнате, что станет вашим новым домом и, пока мы идём, можете задавать любые интересующие вопросы.

— Моё любопытство так заметно?

— Конечно, — выражение лица старика на мгновение стало хитрым. – Иначе бы вы остались в саду.

— Справедливо, — вынужден был признать Ра́шми. – Итак, расскажите мне, как так вышло, что ребёнок-савори́н живёт в подобном месте?

Настоятель явно расценил вопрос как согласие с предложенными условиями и неспешно побрёл по крытой галерее клуатра.

— О, это примечательная и одновременно с тем грустная история. До сих пор не могу решить: записать её или оставить в памяти… Если коротко, двенадцать лет назад Вэ́йдэ ещё младенцем оставили у ворот нашего монастыря.

— Двенадцать? – удивился ученый. – На вид она выглядит младше.

— Не удивительно. В тот день тоже разразилась гроза и, когда её нашли, она едва не замёрзла до смерти, — по голосу было слышно, что старику неприятны эти воспоминания. С каждой новой деталью его интонации становились все жёстче. – Я, конечно, знаю, что после рождения ребёнка-савори́на родители не испытывают к нему тёплых чувств, но для меня стало крайне неприятным открытием, что кто-то не поленился проделать непростой путь, лишь бы избавится от нашей малышки таким странным способом.

— Непростой путь? – не смог сдержать вопрос Ра́шми, желая хотя бы на словах оценить чьи-то усилия. В свою очередь старик не постеснялся пуститься в объяснения.

— До ближайшего поселения больше двух часов езды. Прибавьте к этому не лучшее состояние дороги, ведь всё случилось весной, разыгравшуюся грозу и подъём почти в триста ступеней, и вы поймёте, что я имею в виду, — упоминание ступеней действительно заставило савори́на вздрогнуть. – Хуже всего, что малышка почти сразу сильно заболела и нам едва удалось её вы́ходить. К счастью, всё обошлось.

— Но почему её оставили здесь? – не унимался Ра́шми. – Что мешало отправить девочку в приют?

— Даже неловко признаваться, пока Вэ́йдэ болела, мы к ней очень привязались, — ненадолго лицо настоятеля осветила улыбка, отражая отношение монаха к девочке. – Тем не менее, мы отправляли запросы в ближайшие приюты. Только одно заведение честно ответило, что не рискнёт взять под опеку ребёнка из монастыря последнего пути. Остальные оказались менее прямолинейны.

— Вот так просто взяли и отказали? – усомнился в словах старика ученый. Он сам вырос в приюте, и, хотя никто в то время не стремился с ним общаться, у него все же остались приятные воспоминания о том месте.

— Вы мне не верите, потому что смотрите на мир глазами савори́на, — как-то невесело усмехнулся настоятель. – О связанных тандемом детях всегда хорошо заботятся в раздутом страхе перед гневом драконов.

— Вы говорите так, будто не верите, что драконы не мстят за своих.

— Ключевое слово — «своих», — сделал акцент почтенный монах. Только сейчас они достигли угла клуатра. Но Ра́шми понял, на что намекал собеседник. – В истории зафиксирован только один случай их разрушительного гнева. Кажется, вы как раз прибыли из тех мест.

Савори́ну было нечем ответить, но в его голове проскользнула мысль, которую он быстро отбросил, не желая видеть даже малейшие связи. Мысль о том, что недавняя трагедия в алой пустыне Товаруна — следствие той самой мести драконов, случившейся двести лет назад.

— Как бы то ни было, — продолжил настоятель, — я хочу сказать, что низкими расами в той или иной степени управляют предрассудки. Любое упоминание смерти, даже косвенное, расценивают как знамение неудач. Поэтому никто не взял к себе Вэ́йдэ, и мы решили воспитывать её сами… — не останавливаясь старик внезапно замолчал, тяжело вздохнул и вдруг признался. – Сейчас мне кажется, что мы зря так поступили. В сравнении с обычными детьми, связанные тандемом действительно особенные: не капризные, любознательные и смышлёные, быстро приспосабливаются, быстро учатся. Их словно не нужно воспитывать, только вырастить. Отдавать такой потенциал в Скользящую академию – чистой воды расточительство.

— Всё вами перечисленное, собственно говоря, и есть результат духовного тандема, — напомнил Ра́шми.

— О, я прекрасно это понимаю. Но чем ближе время призыва, тем чаще меня посещают неприятные мысли, — старик остановился у малоприметной в тёмное время суток лестницы, ведущей на второй этаж. Жестом показав на неё, он пояснил. – Вам сюда. Напоследок я тоже хотел бы задать вопрос: не желаете стать для Вэ́йдэ наставником?

Предложение застало савори́на врасплох. Оно одновременно льстило и выглядело чем-то диким, ведь связанных тандемом детей было не принято учить помимо грамоты чему-то ещё до призыва в Скользящую академию. Но в то же время не существовало прямого запрета этого делать. Дыхание Ра́шми участилось, его снова переполняло любопытство. Имеющиеся знания – то немногое, что не способны ограничить правилами и запретами драконы. И если воспитать в савори́не менее зависимую личность, каким в итоге будет союз? Да и будет ли вообще? Жаль, что ему не доведётся увидеть исход эксперимента своими глазами. Меж тем, ученый понял еще кое-что.

— Вы всем савори́нам задаёте этот вопрос?

— Да, — не стал увиливать старик. – Многим это помогло скрасить их ожидание. Впрочем, были и те, кто отказался.

— Вот как… — задумчиво протянул Ра́шми. Ученый уже принял для себя решение, но дополнил его одним условием. – Давайте сделаем так: я приму предложение, если завтра с утра открою глаза.

Да, он не мог позволить себе роскошь строить планы на грядущий день. В тот момент савори́н по-прежнему думал, что времени у него осталось очень мало.