Как бы Ра́шми не обманывал себя, визит в хладную что-то в нём надломил. Увиденное и слова эльфа буквально въелись в мысли, не отпуская его даже тогда, когда холод остался где-то глубоко позади. Пока он брёл обратным путем к себе, собственное тело казалось ему уж слишком тяжёлым, а каждый шаг – обременительным, будто в лодыжки вцепился кто-то невидимый и волочился вслед за савори́ном. 

В ту ночь, вопреки навалившейся усталости, Ра́шми так и не смог заснуть. Учёный некоторое время лежал на спине поверх одеяла, уставившись в потолок, но стоило только закрыть глаза и ему примерещилось, что он снова стоит у стола, наблюдая, как эльф с кровожадным выражением на лице буквально роется во внутренностях, как каждый найденный им осколок ломается в испачканных алым руках, пока не заметил, что у мёртвого савори́на открыты глаза, а сам покойник смотрел прямо на него. Ра́шми в ужасе вскочил на кровати, тяжело дыша. Сюрреалистичное видение ощущалось до жути правдоподобно, он даже холод чувствовал, но больше всего ему не давали покоя именно глаза. Учёный не знал какого они цвета были у парня при жизни, но в том странном видении казались почти чёрными. 

Нежелание оказаться «там» снова, заставило савори́на перебраться в кресло у камина. В груди у него неприятно ныло, а в голове как в растревоженном улье крутились навязчивые воспоминания, от которых никак не получалось избавиться, пока не настало утро. Уже в общей столовой он узнал, что сопровождающий мертвеца покинул монастырь и мучающиеся от скуки сплетники еще несколько дней обсуждали неоправданную целесообразность его пребывания среди них. Под такие ворчания и перешёптывания монастырская жизнь быстро вернулась в привычное размеренное течение. Вот только Ра́шми отчего-то не получалось гармонично в него влиться. Некоторое время, просыпаясь утром, он ловил себя на желании махнуть рукой на распорядок и провалиться в сон еще на десяток часов, а также часто задавался вопросом: зачем он вообще с чем-то возится? Вэ́йдэ, как и остальные монахи, некоторое время не навязывала ему своё общество, хотя каждый раз подходила к нему, обнимая свои записи. Именно ими, толстой стопкой исписанных листов в кожаной папке, девочка громко хлопнула по столу прямо перед ним спустя несколько дней затяжной хандры. 

— Научите меня драконьему языку! – сразу же потребовала она, не дав ему и пары секунд чтобы прийти в себя. 

Всего на мгновение, но Ра́шми испугался, то ли от неожиданности, то ли от настойчивого звонкого голоса. Тем не менее, его будто разбудили от навязчивого сна, что повторялся снова и снова, не оставляя после себя в памяти никаких деталей, только ощущение серости окружающего мира. Несколько долгих вдохов он буравил папку взглядом, пока присутствующие в тот момент в общей столовой монахи, не повышая голоса, отчитывали ребёнка. Сама же Вэ́йдэ молча слушала нравоучения, но виноватой не выглядела, скорее наоборот – недовольной, почти злой, словно её ожидания самым бесцеремонным образом обманули. Видеть такие эмоции у савори́нов – большая редкость, и Ра́шми, встретившись с ученицей взглядом, не смог не восхититься ею. Но уже в следующее мгновение он почувствовал укол совести и поспешил встать на защиту монастырской воспитанницы от налетевших «стервятников», доказывая собравшимся, что настойчивость, даже как альтернатива упрямству, хорошее качество. 

— Пойдём в сад, кроха, — предложил Ра́шми как только ситуация разрешилась, — к так желаемым тобой урокам приступим завтра. 

— Но… — попыталась возразить Вэ́йдэ. 

— О, если, конечно, утром открою глаза, — закончил савори́н.

— Я не это хотела сказать! – возмутилась ученица, сейчас ей очень не нравилось, что он использовал любимую оговорку. 

— Знаю, не дуйся, — он потрепал девочку по волосам и пояснил. – Просто к урокам по языку мне нужно подготовиться. Как-никак, скользящий несколько сложнее единого. 

— Тогда чем же мы займёмся? – растерялась Вэ́йдэ, но в детских глазах загорелся знакомый огонёк. 

— Как и всегда – будем говорить, — учёный окинул опустевший зал общей столовой. – Беги за своим переносным «столом» и выбирай тему. Я удовлетворю твоё любопытство даже если мастер-травник будет против. 

Обещание окрылило монастырскую воспитанницу и ненадолго они расстались. Неспешно двигаясь к любимому месту у дерева, Ра́шми сожалел, что так и не решился поблагодарить ученицу за отрезвившую его настойчивость, но тогда ему пришлось бы признать происходящие с ним странности. Впрочем, странности тянулись и за Вэ́йдэ тоже: привязанность к кому-то ещё помимо дракона, проявление эмпатии, яркие эмоции – все это было не про савори́нов. В то же время он прекрасно понимал, что его ученица не такая как остальные только благодаря обстоятельствам, изоляции от внешнего мира и заботливому окружению. Какой замечательный объект для социального эксперимента, флегматично подумал Ра́шми и вздрогнул. Посетившая его мысль была такой чужой, и одновременно с тем казалась ему чем-то интересной. И кто знает, к чему она могла привести учёного, будь у него в распоряжении больше времени, но, к счастью, престранные размышления прервало появление ребёнка в компании монаха, который часто приносил им чай во время уроков. 

— Расскажите мне о магии, — озвучила свой интерес Вэ́йдэ, уложив на колени импровизированный «стол» и раскрывая папку с записями. 

— И всё? – несколько растерялся савори́н. – Рассказать, а не обучить? 

— Меня когда-то заинтересовало любимое заклинание мастера Веро́ды, — пустилась в объяснения девочка, — то, от которого руки не пачкаются. Но он мне сказал не сотрясать просьбами воздух и дождаться Призыва. 

— Вот как… — с улыбкой протянул учёный. – Но мастер-травник действительно прав: лучше дождись обучения в академии. Юраф’аримен Ашфос поможет понять каков уровень твоего таланта и каковы области его применения. 

— Этот эльф какая-то знаменитость? – переспросила Вэ́йдэ, ошибочно делая выводы по длинному имени. 

— Нет-нет, — поспешил пояснить Ра́шми, покачав головой, — это дракон. Я никогда не видел его настоящую форму, но Ва́ритэн как-то упомянула, что он один из последних представителей инеистой стаи. 

— Разве вы не говорили, что её уничтожили? – удивилась монастырская воспитанница. 

— Да, но незадолго до «побега» титаниды позаботились, чтобы небольшую часть кладки вывезли с Сабертии, — савори́н вздохнул, посмотрев на затянутое серыми облаками небо. — Непростая история, которой почти не уделяется внимания в учебниках, — затем он посмотрел на ученицу и предостерёг. – К слову, мастер Ашфос – ректор Скользящей академии, поэтому не донимай его расспросами. 

Из того, что он рассказал ученице, признание в собственной бездарности далось ему сложнее всего. Ра́шми не хотел, чтобы она помнила о наставнике в том числе и слабости. Но всё остальное, что касалось теории и основ понимания, буквально изливалось из него, подобно бурному потоку. Он начал свой монолог словами: «Там, где властвует Воплощение, приобщиться к магии могут абсолютно все, даже те, кто наивно считает, что ничего не умеют…», а затем долго и обстоятельно объяснял Вэ́йдэ об облике как о границе возможностей и критерии магического таланта, о внешних и внутренних заклинаниях и как они зависимы от состояния заклинателя, что такое слово-переход и как при освоении заклинаний приучают к слову-ключу, а главное – насколько всё, о чем шла речь, зависимо от фантазии. 

— В лесах Ферры мне рассказывали, что такова проблема всех систем, где звезды излучают Воплощение: чтобы при помощи магии придать задуманному форму требуется хорошо развитая фантазия. 

— Вас послушай, так магу обязательно нужно уметь писать книги и рисовать картины, — усмехнулась монастырская воспитанница. 

— Поменьше сарказма в голосе, кроха, — посоветовал ей Ра́шми, но и сам не удержался от улыбки. – Если вдруг выясниться, что ты способна преодолеть свой облик и сможешь осваивать внешние заклинания, тебе тоже придётся найти себе источник вдохновения. Книги и картины не такой уж плохой вариант, ведь посредственный маг и двух строчек не зарифмует, — савори́н ненадолго замолчал, вспоминая, как начал писать стихи именно благодаря совету мастера Ашфоса. – К слову, в Скользящей академии есть обязательный курс по развитию фантазии, а в библиотеке при заведении едва ли не самое большое собрание художественной литературы на континенте. 

— Удивительно, — негромко прокомментировала услышанное Вэ́йдэ, опустив взгляд на исписанный листы. Почему-то она постеснялась признаться, что хотела бы поскорее увидеть богатство библиотеки своими глазами. 

— Тем не менее, как бы странно не звучали мои слова, — продолжал Ра́шми, — у проблемы Воплощения есть и другая, положительная сторона. 

— О ней вам тоже эльфы рассказали? – догадалась девочка. 

— Всё верно, — согласился савори́н и неловко признался. – Созерцать одни лишь леса дни напролёт на самом деле жутко скучное занятие, вот я и развлекался как мог. 

— Так что именно они вам рассказали? – несколько резко уточнила Вэ́йдэ, лишь бы наставник не погрузился в воспоминания. 

— Что на планетах, где сильно Воплощение, у детей в младенчестве и раннем возрасте не случается спонтанных всплесков силы, а потому детская смертность значительно ниже, чем в системах с иным влиянием магии. В лесах Ферры много эльфов, успевших пожить среди звёзд, к счастью, были и те, кто не оставил мои вопросы без ответов. Знаешь, в рамках своего вида у них существует проблема рождаемости и некоторые ограничения, что накладывает Воплощение, они считают большим благом. Как-никак, здесь, — он указал пальцем на землю, имея в виду планету, а не монастырь, — ребёнок, не знающий как выглядит пламя, не сможет его воплотить. 

— А как же монстры из-под кровати? – неожиданно спросила девочка и Ра́шми закашлялся от удивления. 

— Какие ещё монстры? – растерялся он, но поймав насмешливый взгляд понял, что ученица не серьёзна. 

— Мастер Тенвиа́р, вспоминая о дочери, как-то упомянул, что она боялась монстров под кроватью, — пояснила Вэ́йдэ. – Так он объяснял концепцию страха, что порой он рисует жуткие картины в голове. 

— Вот ты о чём… — запоздало сообразил Ра́шми. У савори́нов не возникало таких проблем, потому что страха не было в самих драконах. Впрочем, нет, он лучше многих знал, что перед смертью высокие рептилии всё же познавали это удушающее чувство, сталкиваясь с тем, что не могут преодолеть и не успевая дать ему название. Но учёный не стал говорить ребёнку неприятную правду, вместо этого он просто продолжил. – У детей в раннем возрасте, конечно, бурное воображение, но одного лишь его будет мало. Нужно хотя бы базовое понимание сути явлений и процессов, чтобы при помощи магии что-то воссоздать. 

— Шахтёрский сплав? – усмехнулась монастырская воспитанница, и оба невольно вспомнили разговор о роду́не. 

— Да, хороший пример тонкого понимания сути гномами, — согласился Ра́шми. – Иначе говоря, понимая суть страха, он перестаёт пугать и забывается. Потому такие детские страшилки как правило остаются сказками. 

— Как правило? – осторожно уточнила Вэ́йдэ. 

— Вспомни, что я рассказывал тебе об аномалиях воплощения, — намекнул савори́н. – Кое-кто из моих коллег считает, что они – это чьи-то воспоминания…

Их разговор о магии затянулся до позднего обеда и был прерван визитом настоятеля в сопровождении эльфа. На мгновение Ра́шми даже показалось, что травник попросту наябедничал на него и почтенный монах прилетел вырвать ребёнка из цепких когтей наставника. Забота окружающих о Вэ́йдэ умиляла его, и наверно потому, чтобы хоть в малом соответствовать остальным, он с излишним энтузиазмом приступил к обещанным приготовлениям, проведя остаток дня в хлопотах. Но уже ночью, отправившись спать довольным достигнутыми результатами, ему впервые приснился сон о месте, которое савори́н никогда не посещал. Позже, вспоминая удивительно чёткие детали сновидения, он ловил себя на чувстве дежавю, будто учёному когда-то рассказывали о нём, и вот, без каких-либо предпосылок оно пригрезилось. Тем не менее, Ра́шми разрывался между противоречивыми мыслями: едва сдерживаемое им любопытство вот-вот было готово поглотить его с головой, но в то же время ему не удавалось избавиться от чувства тревоги, словно, отвлекаясь на созерцание картины, он упускал нечто важное. 

Приснившееся учёному место язык не поворачивался назвать отражением чего-то реального, и всё же, закрыв глаза в кровати и открыв уже там, Ра́шми сразу подумал, что вернулся. Это была одна из тех чужих мыслей, что время от времени его посещали, но противится ей у него не возникло никакого желания. Вернулся так вернулся – пускай. В своём сновидении савори́н просто стоял и не двигался, перед ним до самой светлой линии горизонта простиралась водная гладь. Или же не водная? Вспоминая детали, он начал сомневаться: разве у водоёмов может быть такой тёмный неприятный оттенок? Если бы не раздающиеся эхом звуки падающих капель где-то за спиной, Ра́шми и вовсе решил, что смотрит на черное зеркало, в котором ничего не отражалось. Впрочем, в том месте кроме слабо мерцающих звёзд и нечему было отражаться, но их света не хватало, чтобы хоть как-то разбавить скудный, буквально серый пейзаж. По крайней мере, так он думал, глядя в потолок сразу после пробуждения и прокручивая в голове детали. 

В течении следующих двух месяцев странный сон посещал его каждый раз, когда савори́н в обучении сталкивался с проблемами, поиск решения к которым непременно заводил в тупик. За проведенное в монастыре время учёный привык к тому, что стоит лишь приоткрыть ученице даже сложные темы и она все понимала, но он никак не ожидал насколько нелегко дастся ребёнку изучение нового языка и в особенности освоение грамматики. Обучаясь в Скользящей академии, Ра́шми никогда не сталкивался с подобными трудностями, а потому не знал, как с ними справляться. Засыпая с вопросом: «Что же делать?», савори́н снова оказывался в загадочном пустом месте, вот только начиная со второго визита звезды на небе сверкали так ярко, привлекая к себе внимание, что он в восхищении на них смотрел и… неожиданно просыпался, но решение, до смешного простое и изящное, каждый раз озаряло его мысли. 

За пролетевшие два месяца Ра́шми часто всматривался в эти всезнающие звёзды, не уставая поражаться тому, что они дарили ему в ответ за внимание. Но очень быстро он понял насколько высокую цену приходилось платить за короткие визиты в странное место. Савори́н уже не мог игнорировать очевидные вещи: что стал уставать сильнее и чаще обычного, отчего даже простая прогулка во внутренний двор больше не вызывала восторга, хотя ему по-прежнему был по душе выращенный эльфом сад, что даже небольшая нагрузка вызывала одышку, а по утрам его то и дело мучал затяжной кашель. Обитателя монастыря тоже замечали изменения в худшую сторону: эмоциональные вспышки, плохой аппетит и частую бледность, порой такую жуткую, что впечатлительные зазря бежали за травником. Сам же эльф начал открыто участвовать в уроках, но был нехарактерно тих, чем только сильнее раздражал занимающихся савори́нов. Каждый понимал, что время Ра́шми истекает, отчего атмосфера в стенах монастыря становилась всё мрачнее, а улыбки – вымученными. 

Его роковой день мало чем отличался от остальных минувших, правда в довесок к ставшим привычным за короткое время мелочам он чувствовал сильную сонливость и постоянно зевал, одним лишь упрямством не позволяя себе прикрыть глаза хотя бы на минуту. С самого утра монастырь казался каким-то пустым и умиротворенным, а занимающиеся своими делами монахи то ли куда-то спешили, то ли вовсе не попадались ему на глаза. Как затишье перед бурей, поймал себя на меланхоличной мысли Ра́шми, одиноко потягивая чай в общей столовой, но не увидел в сравнении никаких дурных предзнаменований. Умиротворяюще тих был и внутренний сад монастыря, где его с книгой в руках ждала Вэ́йдэ, с тем самым приключенческим романом, чтением которого развлекалась девочка до прибытия почившего савори́на. С недавнего времени их совместные уроки сводились к тому, что монастырская воспитанница вслух переводила для наставника художественный текст на драконий язык, сидя вместе с ним под деревом почти в обнимку. Подсказанные звёздами решения приносили свои плоды, и пусть девочка по-прежнему допускала грубые ошибки как в грамматике, так и в произношении, но прогресс был очевиден. В академии её скользящий подтянут, оправдывался Ра́шми, не желая давить на ученицу слишком сильно. В тот день они тоже читали, вот только его взгляд упрямо тянулся к высохшим, но так и не опавшим с ветвей листьям – маленький живописный фокус в исполнении одного конкретного монаха.

«Всё же лучше, чем каждый день смотреть на голый ствол, так хотя бы сохраняется момент красоты, — объяснял свою блажь эльф. – Дерево не пострадает, я ведь забочусь о нём…». 

В определенный момент, глядя на потемневшие листья, ему еще сильнее захотелось спать. Ра́шми собирался было очередной раз зевнуть, но с ужасом осознал, что не может вдохнуть полной грудью, более того, каждый новый вдох давался ему всё тяжелее, а довеском он начал чувствовать сильную слабость. Савори́н понимал, что времени у него оставалось очень мало. Страх за собственную жизнь мгновенно исчез, вместо него в душе поселилось сожаление, что он не успел всего запланированного. Но даже так, оставалось еще одно важное дело. Из последних сил, стараясь не вызвать у девочки подозрения, Ра́шми тихо попросил её найти мастера-травника. Не задавая лишних вопросов, Вэ́йдэ небрежно откинула книгу и стремительно убежала. Хорошо, успел подумать савори́н, ему совершенно не хотелось, чтобы ученица стала свидетелем его последних мгновений и, тем более, не желал перед смертью видеть её слёзы. Прежде чем перестать дышать он улыбнулся и закрыл глаза…

Чтобы снова оказаться в том странном месте, которое видел во снах. Теперь учёный чувствовал себя свободно, тело больше не казалось куском недвижимого камня. Пейзаж перед ним с последнего визита почти не изменился, только звёзды были неестественно тусклыми, едва ли не сливаясь с мраком тёмного неба. Это не на шутку его встревожило. В нём ещё теплилась надежда, а вдруг получится? За короткое время он поверил, что в мерцании здешних звёзд можно найти любой ответ, лишь бы имелся вопрос. Наивно поверил, будто не было за плечами двух десятков лет жизни с драконом, которая всегда наставляла доверять только фактам. И потому Ра́шми по-детски к ним потянулся, но, прежде чем успел сделать первый шаг, за спиной прозвучал пробирающий до дрожи голос: 

— Стой, — в следующее мгновение на плечи савори́на легли огромные руки, чья тяжесть не позволял ему сдвинуться с места. – Не позволяй им себя обмануть, иначе ты потеряешь «себя». 

— Но мне нужно вернуться! – упрямился ученый, даже обернулся в попытке доказать собеседнику свою правоту. Тот не стал его удерживать и Ра́шми буквально уткнулся незнакомцу носом в живот. Чтобы окончательно осознать, кто с ним говорит, человеку пришлось задрать голову. 

— Тебе больше некуда возвращаться, — сообщил ему титанид. 

Желание дотянуться до звёзд поблекло, а вместе с ним истлела и наивная надежда. 

Ра́шми наконец-то принял свою смерть.

​

* * *

Илу’ридан опоздал. Впрочем, они с ребёнком оба не успели к савори́ну вовремя, но именно эльфу открылась душераздирающая картина. На его памяти не было ни одного раза, чтобы Вэ́йдэ плакала, даже когда приходила к нему с увечьями она не проронила ни слезинки. Но то, что он увидел в саду еще долго не отпускало его: сидящие под деревом бок о бок савори́ны, упавшая на грудь голова покойника и девочка с пустым взглядом, сжимающая руку мёртвого наставника. Она словно не видела эльфа, в то время как монах оцепенел на месте, растерянный и не понимающий, что нужно делать. Нет, разум кричал ему, что нужно увести ребёнка, не позволить замкнуться в себе, объяснить, она же связанная тандемом — она поймёт… Но он не смог заставить себя сдвинуться с места, всматриваясь в умиротворяющую и страшную картину. 

Из оцепенения Илу’ридана вывели подоспевшие монахи. Настоятель поспешил увести Вэ́йдэ подальше от места событий, напоследок одарив травника недовольным взглядом, остальные, отчитывая по пути, помогли перенести тело почившего в монастырскую хладную. Эльф даже вяло извинялся и оправдывался, но, оставшись с телом наедине, ему отчаянно хотелось сбежать. Он прекрасно помнил, что сказал савори́ну при жизни, вот только это было тогда, сейчас у него никак не получалось заставить себя приступить к исполнению обещания. Кое-как он раздел тело, зафиксировал внешнее состояние, обмыл, а затем ещё некоторое время ходил по хладной туда-сюда в ожидании пока механизмы специального стола и наложенные заклинания завершат подготовку тела, а также в попытке отогнать увиденную в саду картину. Тем не менее, монах не мог не признать главного: смерть Ра́шми была самой спокойной за всю историю монастырей последнего пути. 

Но стоило взять себя в руки и сделать первый разрез, как мандраж эльфа испарился, уступив место хладнокровию. В органах брюшной полости травник ничего не нашёл, отметив в черновике лишь неправильный окрас, но, когда удалил грудину и часть рёбер, Илу’ридан отшатнулся от тела мёртвого савори́на, испытав чувство страха близкое к панике. Настолько сильное, что поддерживаемые им заклинания рассеялись. Родившись под небом Делиш Ден, он не видел чего-то подобного своими глазами, но слышал от старших о странной болезни, что уничтожала целые планеты, в том числе и родину эльфов. Крупный кристалл в груди покойника и частично кристаллизованные органы – всё это так сильно напоминало страшные рассказы, что травник в страхе попятился, а часть кости, которую он удалил чтобы добраться до сокровенного, выскользнула из пальцев. От глухого звука эльф едва не закричал, но в то же время, будто бы в ответ, кристалл мелодично зазвенел, красиво, успокаивающе…

— Прекрати страдать небылицами, это же просто кристаллизованная магия, — отчего-то вслух упрекнул себя Илу’ридан.

С губ эльфа сорвалось слово-ключ, чтобы удостовериться в правдивости собственных слов. Дать себе надежду на благоприятный исход. И действительно, сформировавшийся в теле савори́на камень излучал много магии Воплощения. Это окончательно успокоило монаха, его страх сменился холодным любопытством. Он обновил заклинания и дотошно описывал в черновике всё, что видел, попутно делая для себя кое-какие выводы, которые снова подвергали самообладание эльфа испытанию. Для Илу’ридана стало неприятным открытием понимание того, что Ра́шми убил вовсе не разрыв тандема, а редкий феномен – отравление магией. Сформировавшийся кристалл сперва истончил облако странного гостя, затем начал разрушать его внутренние органы, а частичная кристаллизация произошла из-за длительного соприкосновения с источником магии. Если бы эта маленькая деталь открылась немного раньше – савори́н мог бы выжить. В документах ученого говорилось, что у него был слабый талант, соответственно, не имелось выработанной привычки что-то колдовать каждый день. Но если бы была, то Ра́шми, наверное, осознал собственные изменения, но в итоге привычное бездействие его погубило. 

Илу’ридан чувствовал себя разбитым, а ведь ему предстояло выполнить ещё много работы: отправить кровь, поражённые органы и кристалл на длительное хранение, кремировать тело, переписать отчет. И пусть смерть савори́на могла стать открытием, прописанный для эльфов регламент требовал не спешить и сохранять всё в строжайшем секрете. А значит, у него теперь появился еще один повод сопроводить Вэ́йдэ в Скользящую академию. Тогда его служба при монастыре наконец-то окончится… нужно только подождать. 

— К сожалению, мастер Ве́ндрош, — обратился эльф к кристаллу, — нам пока рано покидать эти стены…

К его удивлению, камень мелодично зазвенел, будто что-то ответил.