Поздний вечер того дня, когда настоятель сообщил о смерти молодого савори́на, расколол дальнейшую жизнь Ра́шми на «до» и «после». Он сидел у камина в отведённой ему комнате и, глядя на пляску языков пламени, прокручивал в голове последние события: нежданные гости, слова мастера Тенвиа́ра, поведение собрата по тандему и реакция Вэ́йдэ как только начались крики. Учёный не сомневался, что действия ребёнка были продиктованы не страхом, хотя в детских глазах читалась не поддельная тревога, но крепкая хватка и настойчивость сбивали его с толку и путали мысли. Обдумывая по отдельности каждый эпизод минувших дней, Ра́шми не испытывал того отвратительного чувства растерянности, которое непременно возникало стоило ему попытаться уложить всё увиденное в рамки одной картины, что делало и так испорченное настроение ещё более скверным. Днём он наступил на горло своему любопытству и теперь жалел об этом, а пытливый разум одолевали сомнения. Ему определённо чего-то не хватало для полного понимания, но могли ли ответы на невысказанные вопросы заполнить в картине событий раздражающую пустоту?

Такими размышлениями Ра́шми маялся уже некоторое время и вполне мог потратить ещё несколько часов в безрезультатной попытке что-либо понять, но, к счастью, в дверь негромко постучали. Он меньше всего ожидал увидеть на пороге комнаты эльфа, даже не допуская мысли, что поздний визит тоже результат метаний и сомнений. Обычно спокойный в обществе обитателей монастыря, Илу’ридан Касси’амин Веро́да за час до визита был готов сорваться на первом встречном, настолько неспокойные мысли крутились в его голове. В тот вечер, подготавливая тело мёртвого савори́на и инструменты, травник долго принимал решение: соблюдать чёткие правила или приоткрыть тайну монастырей последнего пути странному гостю, лишь бы умерить его любопытство? В другое время он не стал даже задумываться над какими-либо вариантами, безоговорочно следуя прописанному только для эльфов особому регламенту, где молчание и сохранение секретов ставилось превыше жизней обитателей монастыря. Но он все равно до последнего мучался сомнениями, упрямо отбрасывал удобные доводы, оправдываясь правилами, и с раздражением понимал, что они возвращались стоило невольно вспомнить высказанный сухим тоном вопрос: «… для чего при каждом монастыре служит эльф?».

— Что тебя так беспокоит? – вывел травника из задумчивости чуть насмешливый голос другого эльфа, который сопровождал мёртвого савори́на и на самом деле прибыл в монастырь последнего пути со скрытым заданием, непреднамеренно создав в его стенах переполох.

— Ничего подобного, — попытался возразить монах.

— Ты перекладываешь инструменты уже второй раз, — с улыбкой заметил собеседник.

Илу’ридан сперва бросил на эльфа раздражённый взгляд, затем посмотрел на лежащее на специальном столе тело в центре монастырской хладной и в голове на удивление чётко снова прозвучал вопрос учёного. Ему кто-то рассказал? Или же просто намекнул? Травника уже откровенно злило отсутствие ответов, но вслух он сказал другое, наконец-то приняв решение.

— С нами будет наблюдатель, — и стоило лишь озвучить вердикт, как с его плеч будто свалился камень.

— Так нельзя, Касси’амин, — вмиг стал серьёзным эльф, обратившись к собрату по культу по второму имени, ведь их знакомство опиралось только на совместную службу. – Правила…

— Правила не оговаривают савори́нов, — перебил собеседника монах.

— Тот второй? – хмуро уточнил сопровождающий. – Но что, если он не станет молчать?

— Тогда я позабочусь, чтобы он мирно заснул раньше срока, — твёрдо ответил Илу’ридан. И, направившись к выходу, добавил. – Он в любом случае не покинет монастырь.

— Касси’амин, — окликнул его эльф, заставив на мгновение задержаться. — Мне придётся об этом доложить.

Травник оставил заявление без ответа.

Необъяснимо почему, он был уверен, что поступает правильно, а потому не испытывал страха перед потенциальным наказанием, хотя немного беспокоился об обитателях монастыря. Но в то же время эльф четко видел возможность разобраться с двумя проблемами, которые так или иначе касались странного гостя и привносили в тихую жизнь монаха утомительные хлопоты. В действительности Илу’ридан должен был сразу сообщить о долгоживущем савори́не, но упрямо откладывал написание письма, невольно придумывая себе оправдания, потому что не желал видеть в стенах монастыря чужаков, чьё любопытство подобно препарированию новых видов из аномалий воплощения.

Визит собрата по культу мог решить одну из проблем, благодаря чему эльф не видел в последних словах сопровождающего ни единого признака угрозы, скорее обещание рассказать обо всём, что произошло за проведённую в монастыре неделю. Это так удобно позволяло Илу’ридану не тратить время и силы на сочинение отчёта, пусть ценой и станет наказание. Главное правильно преподнести савори́ну часть правды, и тогда никто не пострадает. Оттого, продумывая каждый возможный ответ, он нарочито медленно брёл к комнате учёного, сознательно оттягивая момент, будто нервничал перед встречей. Но, как только дверь после стука распахнулась, травник вздрогнул, что-то в образе растрёпанного человека заставило его всего на мгновение почувствовать сильное давление, едва не доведшее его до паники. Короткого мига вполне хватило, чтобы эльф растерялся и напрочь забыл заготовленную для встречи фразу.

— Какой… хм… неожиданный визит, мастер Веро́да, — прокомментировал затянувшуюся паузу Ра́шми.

— Однажды вы задали мне неудобный вопрос, — наконец-то взяв себя в руки, произнёс Илу’ридан. – Предлагаю вам возможность узнать ответ.

Теперь растерялся савори́н. При других обстоятельствах ему не составило труда поверить в добрые намеренья эльфа, но проведённый в раздумьях вечер утомил Ра́шми и у него уже не получалось продолжать наивно смотреть на окружающий мир. Наверно потому, в предложении травника чувствовалось какое-то лукавство, как будто собеседник предлагал пройти сквозь тёмную воду, где не было видно ни дна, ни опасности. Учёный находился в шаге от того, чтобы ещё раз наступить на горло своему любопытству и отказаться, но стоило ему лишь открыть рот, как монах просто молча отступил на шаг и медленно побрёл в обратном направлении. От удивления Ра́шми даже клацнул зубами, он несколько вдохов бесцельно смотрел куда-то перед собой, чувствуя, как в нём закипало накопленное за неделю раздражение вместе с гневом. Ему очень хотелось одним движением руки громко захлопнуть дверь, но вместо этого учёный сделал первый шаг вслед за удаляющейся фигурой, словно ноги жили своей жизнью. Позже савори́н признается себе, что в тот момент им двигало вовсе не любопытство и даже не жгучее желание высказать эльфу пару «ласковых» слов, а голос друга в голове:

«Надеюсь, там, в монастыре, у тебя будет время задуматься над моим вопросом…».

Тем не менее, как бы он не пытался догнать травника, тот, казалось бы, ленивой походкой в последний момент скрывался за поворотом, которых в монастыре хватало с избытком, пока не остановился у небольшой двери чуть в стороне от общей столовой. Наконец-то догнав монаха, ему уже не хотелось ничего говорить или возмущаться, просто дышать было для него близко к пытке, а горло будто сдавливала чья-то рука. Эльф терпеливо дождался, пока дыхание Ра́шми станет медленным, не предпринимая никаких попыток помочь и внимательно наблюдая за каждым его действием, а затем со словами: «Нам сюда» исчез в проёме.

Скрывающаяся за дверью лестница вела куда-то вглубь, и одного взгляда на неё хватило, чтобы в голове учёного начали возникать странные вопросы, посещающие его как правило в одиночестве. За проведенное в монастыре время ему неоднократно становилось интересно: как, а главное – где хоронили осиротевших и брошенных савори́нов? Порой он задумывался над тем, что останется после него самого: тело, прах или памятная вещь? Уютный монастырь действительно казался слишком маленьким, чтобы хранить в своих стенах чьи-то останки, в округе же не имелось мест погребения и отчего-то не верилось, что кому-то приходилось приезжать в эту глушь за трупами. Ра́шми при желании мог бы задать тяжелые вопросы настоятелю или тому же эльфу, но он не позволял любопытству выйти за очерченные им еще в день прибытия рамки, а потому молчал. Слишком свежа была память о том, как одержимость Ва́ритэн ответами привела их союз к трагедии.

На середине спуска савори́н почувствовал, как внезапно похолодело. С губ по старой привычке слетело слово-ключ согревающего заклинания, на плечи словно накинули тёплую мантию, но сам учёный на пару мгновений замер на месте. Он не особо любил пользоваться магией, по-прежнему испытывая болезненную неловкость из-за слабого таланта. Как-никак, осознавать собственную ущербность всегда неприятно. К счастью, при жизни Ва́ритэн не нужен был толковый маг, зато остро требовался ассистент. Поэтому в арсенале Ра́шми имелось лишь несколько внутренних заклинаний и простое согревающее, которое сильно облегчало ему жизнь зимой в лесах Фе́рры, он освоил с определенной целью. Внезапный холод был ему слишком хорошо знаком и, продолжив спуск, савори́н уже знал, что ему предстоит увидеть.

— Вы когда-нибудь присутствовали на вскрытии? — уточнил эльф, как только учёный пересёк недлинный коридор и миновал еще одну дверь.

— Ассистировал своему саво́ру, — с заминкой ответил Ра́шми, не в состоянии оторвать взгляда от лежащего в центре просторной комнаты накрытого тканью тела. Два кристаллических светильника ярко освещали только область вокруг него, погружая остальную часть пространства в глубокие тени.

— Одной проблемой меньше, не придется переживать о вашем самочувствии, — не удержался от комментария травник, снимая с себя мешковатую мантию и надевая поверх таба с короткими рукавами кожаный фартук. На мгновение эльф показался савори́ну мясником с торговой улицы Освы, что красноречиво говорило: вскрытие будет делать именно он.

— Меньше всего ожидал увидеть у травника такие навыки, — отметил Ра́шми, делая выводы только по одежде, но даже так монах прекрасно его понял.

— Можете не верить, но для меня анатомия – не более чем хобби, — направляясь к лежащему на столе телу, признался Илу’ридан. Так он мог не смотреть в лицо собеседнику и заподозрить его во лжи было сложно. – Просто так совпало, что в стенах монастыря последнего пути увлечение оказалось востребованным. Сейчас вообще сложно найти кого-либо, кто посвятил бы себя чему-то одному, — встав у стола, эльф на пару мгновений замолчал. – Но мы и не меня собираемся обсуждать… — и рывком сбросил ткань с трупа.

Савори́ну и раньше доводилось видеть голые тела, но вид мёртвого собрата по тандему вызывал противоречивые чувства и сильное желание отвернуться. Лицо и шея молодого савори́на были в рваных царапинах, на одной руке не хватало двух ногтей, а в области солнечного сплетения имелись странные колотые раны.

— Он сам себе нанёс эти увечья? – задумчиво поинтересовался Ра́шми, встав так, чтобы стол находился между ним и монахом.

— По крайней мере, лицо себе разодрал точно сам, — ответил эльф и затем произнёс слово-ключ. Его руки до середины предплечья еле заметно замерцали, а мгновение спустя снова стали нормальными, но вот непроникающее заклинание на них осталось.

Тогда же учёный понял, что собеседник с ним не откровенен и полностью доверять его словам не стоит: такое заклинание не осваивают только ради увлечения, к тому же оно не каждому под силу в подобном виртуозном исполнении без долгой практики. Тем не менее, он решил промолчать и плыть по течению, заставляя себя наблюдать за уверенными движениями, за тем, как острое лезвие рассекает кожу, а умелые и сильные руки оттягивают её, раскрывая живым нутро мертвеца. Всё это невольно напомнило Ра́шми о проведённом с Ва́ритэн времени, когда она, переполненная энтузиазмом, препарировала чей-то труп в такой же хладной, и в какой-то момент в глазах савори́на монах стал пугающе похож на дракона, а сам он разве что не ходил вокруг стола, делая опись дефектов и аномалий. Это одновременно вызывало чувство ностальгии, разбавляя мрачность обстановки, и злило, ведь ему меньше всего в тот момент хотелось придаваться воспоминаниям. 

Но всё изменилось, когда эльф вскрыл брюшную полость. Сразу после закрепления тандема, посетив вместе с саво́ром академическую хладную впервые в жизни, Ра́шми позорно вырвало, но в увиденном было кое-что, произведшее на него глубокое впечатление: во «внутреннем мире» живых существ не имелось месту излишеству, каждый орган, каждый сосуд — всё находилось на своём месте и служило определенной цели, будучи грамотно упакованными в оболочке из костей и кожи. Именно компактное расположение внутренностей, как бы цинично это не звучало, впервые пробудило его любопытство, определив их с Ва́ритэн дальнейший путь. Но то, что он увидел внутри мёртвого савори́на было лишено той красоты, которую худо-бедно передают на иллюстрациях к учебникам по анатомии. Внутренние органы парня буквально были нашпигованы осколками, что, мягко говоря, не соответствовало нескольким тонким ранам в области солнечного сплетения. А сами осколки в ярком свете светильников странно блестели и оторвать от них взгляд, несмотря на лицеприятный антураж, отчего-то было сложно.

— Это же… — Ра́шми на мгновение запнулся, ему снова стало тяжело дышать, а от посетившей абсурдной идеи голова и вовсе шла кругом, отчего он поспешил опереться о край стола. – Скажите мне, что это не убийство.

Эльф даже застыл от удивления, вскинув на учёного полный недоверия взгляд. Илу’ридан ожидал от странного гостя совсем другой реакции: вопросов, ужаса, отрицания, даже истерики. Направляясь к комнате савори́на, он успел продумать свои действия при каждом плохом исходе, но таких слов не предвидел, а потому едва не рассмеялся. Да и кого бы не позабавило подобное заявление? С его губ слетело безразличное «нет», вот только сама ситуация словно не желала отпускать. В повисшей тишине эльф принялся извлекать из внутренностей самые большие осколки, прокручивая в голове просьбу Ра́шми. Кому вообще будет выгодно убийство юнца, которому даже тандем не закрепили? Да к тому же таким жестоким образом! Разве что ученый понял… Илу’ридан снова застыл и с осколком в руке посмотрел на собеседника. В голову опять начали лесть мрачные мысли, всё сильнее хотелось закончить этот фарс, потому что в словах савори́на находилось рациональное зерно и казалось, что этот человек, сам того не осознавая, подошёл к правде слишком близко.

— Впрочем, — прервал эльф затянувшуюся паузу, — возможно, ответ будет зависеть от точки зрения. Если рассматривать ситуацию конкретно брошенных, как этот парень, — монах указал осколком на тело, — то всё действительно выглядит как убийство. Может быть вы даже скажете мне, кому это выгодно… — и в ожидании замолчал.

Ра́шми медлил с ответом, наблюдая как эльфийские руки продолжают извлекать осколки и перекладывают их в наполненную вязкой жидкостью ёмкость, что стояла на высокой подставке у стола в слепой зоне. Он заметил её позже, когда обошёл стол, и в его воспоминаниях о том вечере она осталась голодным чревом, жадно поглощающим нечто важное. Наиболее тонкие осколки иногда ломались с мелодичным звуком, но если травнику тонкий звон казался в чём-то красивым, то у савори́на от него неприятно стреляло в висках, отвлекая от странных вопросов, что то и дело посещали его голову. Зачем эти намёки? Что эльфу известно? И сколько? Откровенно говоря, Ра́шми не понимал, что его провоцируют, что каждое слово и жест оценивают. Тем не менее, в отличие от монаха он не хранил никаких секретов, просто за проведенное в монастыре время многое из того, что раньше казалось непоколебимым, зато простым и понятным, сильно изменилось, а правда стала для учёного тяжелым бременем, которое он не желал взваливать на плечи ученицы. Визит в хладную показался ему хорошим поводом выговориться.

— Драконам, — едва не выплюнул савори́н и отступил от стола на шаг.

Эльф отправил в ёмкость очередной осколок и выпрямился. В голове из подозрений и неоправданных ожиданий образовалась мешающая думать каша, но даже так ответ показался ему дикостью.

— Вы это сейчас серьёзно? – хмуро произнёс монах. Он привык, что связанные тандемом фанатично защищают своих саво́ров и к заявлению отнёсся с сильным недоверием, отчего-то позабыв о том, что странный гость не умеет врать.

— Вы так удивлены, потому что не знаете, как протекает вэ́йвери, — снисходительно сказал Ра́шми.

— Что не удивительно, — раздражённо парировал эльф, — ведь на церемонию посторонних не пускают.

— Действительно, не пускают, — вынужден был согласиться учёный, — но не потому, что там творятся тайны и рождаются секреты. Драконы считают вэ́йвери слишком личным, чтобы посвящать в свои решения посторонних.

— И как такие детали относятся к предполагаемому убийству этого брошенного юнца? – и, хотя Илу’ридан продолжал говорить вежливо, ему едва хватало самообладания, чтобы не выругаться.

— Терпение, мастер Веро́да, — не удержался от снисходительной улыбки савори́н. – Для нас, — он похлопал себя по груди, — вэ́йвери является знаменательным событием: обретение чего-то значительно большего, чем родственной души, смысла жизни, центра вселенной… Как ни называй, а мы готовы ради своих саво́ров на что угодно: потакать их желаниям и стремлениям, прощать любые нанесённые обиды и легкомысленные жесты, по одному лишь слову подвергать себя неоправданному риску. Встретившись с драконом взглядом, мы понимаем: они для нас всё, Абсолют, почти божества. А затем… — он ненадолго замолчал, чтобы тяжело вздохнуть и продолжить уже сухим тоном, — остаток жизни, долгой или короткой, игнорируем тот факт, что мы для саво́ров не более чем инструмент, которым можно бережно пользоваться, а можно сломать или, разочаровавшись, выбросить. Но исход у нас всех без исключения один: не важно брошенный или осиротевший, без связи с саво́ром мы умираем. И поверьте, драконам выгодна наша быстрая смерть, чтобы тандем не донимал живых и не мешал перерождаться мёртвым… — учёный заставил себя на мгновение замолчать, ему не хотелось посвящать собеседника в еще более глубокие детали. В конце концов, отношения связанных тандемом всегда были слишком личными, чтобы рассказывать о них, а потому он решил изменить направление разговора. — События последних двух дней показали мне, насколько мучительный нам определён финал. Полагаю, поэтому на ваших клумбах растут травы с сильным седативным эффектом. Ведь так?

Пока савори́н говорил, эльф снова чувствовал то плохо поддающееся объяснению давление, которое испытал на пороге комнаты гостя, только теперь оно ощущалось слабее, благодаря чему удавалось сохранять самообладание. Но вот быстро ответить на вопрос у него никак не получилось, горло будто что-то сдавило и травник просто кивнул.

— Тогда поймите меня правильно, мастер Веро́да, — продолжил Ра́шми всё тем же сухим тоном, посмотрев на тело мертвеца, — я с многим смирился и просто хочу знать: эта жестокость – холодный расчёт или роковая случайность? Её зерно заложено в нас драконами или порождено тандемом? Савори́ны уникальны в своей трагедии, и если да, то почему? В чём смысл нашего существования в конце концов? Мы ведь даже семей не заводим, между прочим, настолько очарованы своими саво́рами, и оставляем после себя только это? – он жестом указал на посечённые внутренности.

Савори́н наконец-то замолчал, задумчиво глядя на тело, будто погрузился в размышления, а эльф словно очнулся. Престранный монолог и его оцепенение так сильно напомнили Илу’ридану о том инциденте, где душой и телом пострадала Вэ́йдэ. Было время, когда он часто прокручивал в голове события того дня и никак не мог понять, почему в критический момент настоятель ничего не сделал, и вот неожиданно ему довелось побывать в схожей ситуации.

— Мне жаль, но в поиске ответов вряд ли смогу вам помочь, — кое-как выдавил из себя травник, — я рассчитывал услышать совершенно другие вопросы.

— Давайте смотреть правде в глаза, — Ра́шми снова снисходительно улыбнулся, — о вопросах, которых вы ожидали, не то, что говорить, о них думать страшно. Тем не менее, тандем не сделал из меня наивного савори́на, я лучше других вижу, как ухудшается моё состояние. Но почему процесс протекает так медленно и безболезненно? Этот парень угас буквально на глазах…

— Это вы мне скажите, — более уверенно парировал эльф, — разница между вами двумя лишь в том инциденте в исследовательской экспедиции. Что же такого произошло в красных песках Товаруна?

— Я не знаю, — стушевался учёный, было видно, что разговор на эту тему ему не приятен, и потому Илу’ридан решил рискнуть.

— Не знаете или не помните? – но его ожидания снова не оправдались.

— Не вижу принципиальной разницы, — не повёлся на провокацию Ра́шми и внезапно почувствовал слабость, вслед за которой накатил холод. Двусмысленный вопрос монаха всё же выбил его из привычного течения мыслей и на мгновение он потерял концентрацию, но этого хватило, чтобы согревающее заклинание рассеялось. И хотя обновить его не составило бы труда, савори́н принял решение вернуться. – Напоследок скажите мне, что с ними потом происходит?

— С телами или с осколками? – уточнил эльф, ведь обнимающий себя за плечи учёный никак не намекнул, о чём говорит.  

— С обоими, — чуть помедлив ответил Ра́шми.

— Тела сжигаются, так в монастыре проще хранить останки, — пустился в быстрые объяснения монах, заметив, что его собеседник начал мёрзнуть. – Но кровь и выявленные при вскрытии аномалии вместе с осколками отправляются в леса Ферры, где их до сих пор изучают. Другими словами, даже сейчас никто не даст вам ответ на вопрос «Почему?».

— Тогда к чему вся эта секретность?

— Чтобы на вас, савори́нов, не открыли охоту, — вздохнул эльф, взглянув на тело. – Вы, наверно, не заметили, но эти осколки являются кристаллизованной магией, и для всех будет лучше, если источник останется неизвестным. Это ответ на ваш неудобный вопрос: для чего при каждом монастыре служит эльф? Мы заботимся о том, чтобы правда о савори́нах оставалась тайной.

— А что по этому поводу говорят драконы? – мысль посетила Ра́шми внезапно, он даже ненадолго забыл, что ему холодно.

— Ничего, — разочаровал его травник, — эльфы, как наиболее контактирующий с ними вид, предлагали им возвращать осколки, но они отказались. И, чтобы сохранить всё в секрете, был разработан совместный проект «монастырей последнего пути», но от рептилий в нём только громкое имя.

— Что?! – искренне удивился савори́н.

— А вы думали, что монастыри спонсируются исключительно драконами? – видя растерянность собеседника, Илу’ридан испытал приятное, но мимолётное чувство торжества. В конце концов, странный гость и обитатели монастыря взаимно раздражали друг друга, когда дело касалось знаний. Потому удивлённо-хмурое лицо учёного приподняло эльфу настроение.

— Я действительно всю жизнь именно так и думал, — неохотно признался Ра́шми.

— Нет, драконы к монастырям не имеют никакого отношения, всё финансирование поступает из лесов Ферры.

— Но это огромные расходы, — не унимался савори́н, — откуда такие деньги?

Илу’ридан несколько вдохов пристально смотрел на собеседника, решая, как много он может еще ему рассказать. Монах понимал, что и так поделился слишком многим, просто монолог странного гостя умудрился задеть струны эльфийской души, и, несмотря на плохое настроение, хотелось напоследок показать, что за высокой стеной из тайн и секретов есть немного света.

— Культом леса было принято непростое решение снабжать объединённые гильдии, а также некоторые исследовательские заведения малыми осколками и пылью, — поймав удивлённый взгляд, Илу’ридан пояснил. – Используя их как катализатор, было сделано немало открытий и спасено много жизней. Именно с прибыли от продаж сырья… — эльф запнулся и поморщился, ему откровенно не нравилось слово, но оно будто само слетело с языка, — и финансируются монастыри. Это, конечно, не смысл существования, но, думаю, вас успокоят слова, что савори́ны оставили свой след в истории, пусть знаем о нём только мы, — он указал на себя.

— Ну надо же, мёртвые заботятся о живых, — флегматично прокомментировал услышанное Ра́шми и невесело улыбнулся. – Благодарю за познавательный вечер, мастер Веро́да. Я узнал достаточно, чтобы больше не создавать вам проблем.

— И что вы собираетесь делать с этими знаниями? – не то, чтобы его донимало любопытство, монах просто должен был задать такой вопрос для будущего отчёта.

— То же, что и раньше: буду ждать собственной смерти. По крайней мере теперь я знаю, что процесс может несколько затянуться.

— Тогда вам стоит знать еще кое-что, — серьёзность эльфа была почти зловещей, — чем дольше вы живёте, тем сильнее я хочу вас вскрыть.

Но странная угроза только рассмешила савори́на.

— В этом монастыре меня одаривают такими комплементами, что впору возгордиться.

Не дожидаясь ответной реакции, Ра́шми бодро зашагал к выходу, предвкушая, как вытянет ноги сидя в уютном кресле возле камина в своей комнате, как вдруг у самой двери его окликнули.

— Мастер Ве́ндрош! — травник редко так к нему обращался. – Кто подтолкнул вас к тому вопросу?

— Продуктивной вам ночи, мастер Веро́да, — в драконьей манере ушёл от ответа ученый и скрылся за дверью, а потому не видел, как из непроглядных теней позади монаха вышел второй эльф.

— Какой занимательный человек, — и, хотя Илу’ридан знал, что его собрат по культу наблюдал за встречей, он все равно вздрогнул от неожиданности. – Всё хотел поинтересоваться, сколько он здесь живёт?

— Три месяца, — произнёс монах и обернулся, чтобы насладиться удивлением на лице собеседника, – но он прибыл прямо с Товаруна, поэтому прибавь еще один.

— А он точно умирает? – с недоверием спросил сопровождающий мертвеца эльф.

Теперь рассмеялся травник. В стенах монастыря ему слишком часто приходилось слышать этот вопрос, настолько часто, что начинал сильно раздражать. Но в тот вечер в хладной короткая фраза показалась ему забавной, будто после разговора с савори́ном что-то изменилось.

— Ра́шми Ве́ндрош - та еще загадка, — отсмеявшись, признался монах. – По какой-то причине у него не случился экспансивный рост, но он действительно умирает. Медленно, как от затяжного недуга, зато безболезненно.

— Мне начинает казаться, что этот гость что-то знает, — проворчал второй эльф. – Будь я на его месте не пустился бы в такое длительное путешествие.

— Путешествие… — задумчиво повторил Илу’ридан, его посетила странная мысль. – Окажи мне услугу!

— Что угодно, Касси’амин, но с трупом будешь возиться сам, — выдвинул условие собеседник, скрестив руки на груди, как бы говоря, что на уступки не пойдёт. 

— И раньше без тебя как-то справлялся, — беззлобно фыркнул монах, махнув рукой в знак согласия.

— Так что тебе нужно, дорогой друг?

— В документах указано, что Ра́шми в путешествии от Товаруна к Римуш сопровождал егерь. Узнай для меня его имя.

— Сирота исследовательского инцидента, четыре месяца… — вслух взвешивая сложность задачи, проговорил второй эльф. – Не думаю, что это будет так уж трудно.

— Тогда выход там…

Воцарившаяся тишина почему-то вызывала у травника дискомфорт. Он наконец-то вернулся к забытому телу, еще несколько часов педантично выискивая в органах пропущенные осколки, и этого времени с лихвой хватило, чтобы обдумать состоявшийся разговор несколько раз. Вопреки невысказанному мнению савори́на, Илу’ридан был с гостем откровенен в очерченных заранее рамках, пусть и не рассказал всей правды, а то, что озвучил, сильно приукрасил благородством. Ему жутко не хотелось, чтобы учёный пал духом. Потому что, подобно драконам, культу леса были безразличны жизни и смерти савори́нов, вся их ценность заключалась только в осколках кристаллизованной магии.

Но те из эльфов, что служили при монастырях, рано или поздно привязывались и к постоянным обитателям, и к тем, о ком приходилось заботиться, становясь излишне сентиментальными вопреки мировоззрению. В конце концов их взгляды на обязанности обязательно менялись, порождая желание бросить службу и заняться чем-то другим, что не сделает неисчезающее чувство вины еще тяжелее. Среди монахов явление называли выгоранием, наивно полагая, что эльфы слишком чувствительны к чужим страданиям, и травник уже давно находился у грани, но принял решение остаться ради ребёнка. Хотя в то же время мысль, что на столе перед ним окажется тело Вэ́йдэ пугала его до дрожи. В такие моменты он успокаивал себя обещанием, что покинет монастырь вместе с ней. Как-никак, до путешествия в Скользящую академию осталось не так долго…