В столицу вело множество дорог. Вместе с тем, каждому было известно, какими путями добираются торговцы, какими путники, какими дворяне. Нередко люди, в частности новые лица для здешних мест, из уважения к этим «устоявшимся» знаниям и системе, огибали не один путь, чтобы выбрать «правильную» дорогу. На деле же, разумеется, это знание не являлось правилом, почему не редко маршруты людей менялись и даже на самой стабильной дороге возникало сотни исключений.

Хотя бы из-за того, как выглядели эти дороги. В последние пару лет Империя выделяла средства на их перестройку и улучшение — благая цель по итогу с каждым годом доставляла не одну проблему. Работы шли не так спешно, как хотелось, — закрывались в сезон дождей и на зиму, из-за чего потоки классов общества смешивались между собой, и очереди на въезд становились длиннее. Из-за этого находились умники, жертвующие своим комфортом. Они выбирали не совсем стандартные маршруты, из-за чего, не выжидающие очереди, страдали от ям и камней, совсем не отдыхая от проделанной дороги.

Леди Делорен могла поклясться, что собрала все ямы в этом пути, ударяясь коленями о стены повозки или задевая их плечом. Конечно, в этом нельзя было винить исключительно дорогу — да, в их пригородном доме на юго-западе и без того округ был не слишком обустроен или же это было потому, что их дом стоял на условной границе отдалённого заброшенного запада. Единственный округ, который выходит за черту столицы слишком далеко — будто и вовсе ей не принадлежит. И даже так он всё ещЁ назывался «пригородным» в умах населения.

Дело было и в самой повозке — не новая, и кучер правит ей — не молодой. Леди Э́тель могла бы процитировать весь бубнёшь своей служанки — на столько хлиплые стены этой конструкции. Э́тель уверена — кучер не просто не объезжает ямы, он даже не пытается сделать прибывание графини в этой повозке лучше.

Графу Делорен стоило бы побеспокоиться об этом. Несомненно, происходящее недопустимо. Однако они давно не располагают своими собственными экипажами, а граница между югом и западом не имеет большего.

Впрочем, леди Делорен не обладала достаточным временем, чтобы задуматься об этом. Повозка, как средство передвижения, была не большим, чем малым неудобством, которое имеет свойство заканчиваться. Скоро, совсем скоро они будут на месте — и это место, в отличие от старого экипажа, никогда больше не уйдёт из её жизни.

Ей впервые захотелось спрятаться д о м а.

У молодой графини было плохое предчувствие, когда, переступая порог дома, она встретила редкого гостя — глава рода де Орлиз не часто, но, проездом бывая на восточных землях Империи, захаживал к ним в поместье. Э́тель никогда бы не назвала его другом своему отцу — или отца другом этому господину. И всё же они встречаются на пороге её родного дома — неожиданное столкновение, которого мисс не могла бы никогда предвидеть, ведь за всё время они никогда не удостаивали друг друга даже минутой обмена любезностями. Он никогда не был её гостем. Этот мужчина старых лет с каждым годом, ей кажется, почти не менялся. Его улыбка для неё всегда вежливая и такая тёплая — она была ему словно совсем не незнакомкой. Может, дорогой племянницей, которую он видел издали, не возражая от любопытства детского ума.

Но каждый раз, когда он отворачивался, Э́тель видела невозмутимое спокойствие графа, отстранённое от людей вокруг. Он не был им другом. Она не была ему племянницей. Просто глава рода де Орлиз всегда был т а к и м, сколько Э́тель видела его.

Слухи не всегда являются выдумкой. Стоит лишь приглядеться.

В тот вечер в отцовском кабинете Э́тель ощущала тяжёлый взгляд отца и почему-то ясно знала, что виной тому был их редкий гость. Альваро, не глядя на протягиваемые документы, осторожно всматривался в ясно голубые глаза дочери. У неё его глаза — разве что лишенные мрака, они сияли чистейшим небом даже в самые пасмурные дни.

Э́тель бросила взгляд на листы в своих руках: письмо, брачный договор и документы их рода. Нутро скрутило малой паникой от понимания уведенного. Чёрным по белому содержимое знаменовало помолвку со старшим сыном семейства де Орлиз.

— Отец, — напряжение Э́тель не ускользало от отцовского слуха, — я даже никогда не видела этого человека! — её голос куда эмоциональнее прежнего, острее, чувствительнее. Она сама стыдливо ловит себя на отчаянии, причине которого не может противостоять.

— Тебе и не обязательно его знать. Главное, что ваш брак поможет и нам и им. Укрепление связей, положения, сохранение бизнеса. В конце концов, это хорошая семья. Все слухи всегда оставались слухами.

— Разве я не могла бы сама исправить ситуацию? У меня уже есть несколько планов, я…

— И что бы ты сделала, Э́тель? — отец не даёт договорить дочери, повышая свой голос от невосприятия её к а п р и з а. Этель совсем не капризничала. Разве могла она? — Ты женщина.

— Но я…

Громкий удар ладони по столу и грозный взгляд отца напротив окатили Э́тель ледяной водой. Верно. Ей не изменить того, кто она. По умолчанию, сколько бы сил Э́тель не вложила в этот дом, она останется той, кто в любом случае свяжет себя узами браками, уйдя из этой семьи. Но брак по расчету еще большая привязь, чем обычный.

— Откуда эти капризы? Я не воспитывал тебя т а к о й.

— Да, отец, — склоняя понуро голову, Этель берёт свои эмоции в узду, в тихом смирении соглашаясь под недовольное ворчание главы семьи.

Э́тель сжимает ладонь так сильно, пока колющая боль не проясняет разум. Ей нельзя вдаваться в эти «пустые» размышления. Пускай она никогда не видела старшего сына семьи де Орлиз. Пускай не встречала ни его сестры, ни братьев. Э́тель утайкой слышала сплетни — не спешила судить по ним, и всё же, чем короче становился их путь, тем больше вспоминала, о чём говорят люди. Говорила даже Анфиса — особенно часто в последние дни, как будто это могло помочь Э́тель перестать испытывать п у с т о е волнение.

Ей совсем не хотелось попадать в новый дом. Пожалуй, она думает, стоило выбрать другую дату — а она поспешила, решила, что чем раньше, тем будет лучше. Она хотя бы не станет съедать себя мыслями. А сейчас всё отдала бы, вернись домой.

Повозка останавливается. Погружённая в суету волнения, леди Делорен не слышит кучера, и отвлекается от зашторенного окна, когда Ивет открывает дверь. Спокойный солнечный свет проникает в её четыре стены, и Э́тель чуть хмурится, оборачиваясь на служанку, что неспокойно всматривалась в лицо своей госпожи.

— Вам не хорошо? Вы совсем меня не слышите.

— Нет, — почти сразу вдогонку бросает Э́тель поспешно, вставая со своего места. — Я просто задумалась. Выброси из головы.

— Как хорошо, — выдыхает курносая девушка с живым облегчением, помогая леди выбраться из кареты. — Надо было мне с вами поехать, вы совсем без настроения. Еще и этот старик, будто дрова вёз, а не графиню. Дайте посмотреть на вас, Госпожа, вы не поранились? Нас ещё и не встречают, будто не ждут совс…

Сколько Э́тель помнила, Ивет всегда была такой живой. Вечно говорила всё прямо и переживала, вечно была чем-то недовольна, если это касалось Этель — девушка улыбается ей, чтобы успокоить её волнение, не дать разбушеваться. Ей не нужно поднимать настроение. Э́тель ничего не сможет помочь, пока этот узел неизвестности, с каждой минутой сжимающий сердце своими тисками, не исчезнет.

— Если будешь сколько ворчать, состаришься быстрее, — в шутку бросает леди и, не давая осмотреть себя, с лёгкой усмешкой идёт к воротам, слыша позади негодование Ивет.

К воротам с противоположной стороны шёл мужчина средних лет, и леди Делорен стирала свою улыбку непринуждённого мгновения с каждым шагом. Рука её терялась в юбках платья, с трудом разжимаясь — эта колющая боль усмиряет её чувства, и невозмутимое спокойствие ложится на бледное лицо. Ей нужно держать себя достойно — особенно перед слугами этого дома. Такими равнодушными. Этот человек кажется ей безучастным, незаинтересованным, его скука так очевидна, что Этель подавляет в себе смятение.

— Графиня Э́тель Делорен? — уточняет дворецкий, открывая прутчатую дверь.

— Верно, — подтверждает Э́тель строгим голосом, получая внимательный, к удивлению, кивок. Всё такой же хмурый.

— Прошу за мной.

Дворецкий кратко бросает взор на стоящую позади леди служанку, и Ивет, Э́тель чувствует, вздрогнула от этого взгляда. Как будто уже сделала что-то не так — может, разбила фарфор или перепутала стирку, и теперь неумёхой стоит под хмурым безразличием. Ничего не поделаешь — она не может ничего сделать, заметив лишь эту секунду, и молча следует за дворецким.

Леди Делорен соврала бы, скажи, что двор графа де Орлиз не был красивым — возвышающиеся колонны с горшками наверху свисающих цветов или во всю бурлящий жизнью фонтан, тёплая вода которого еле ощутимо брызгами задела гостью этого места, провожая по каменной дорожке к дверям пригородного поместья. Здесь же возвышались деревья — они уводили, судя по всему, в сад, и небольшая тропинка была тому доказательством. Красивые деревья ещё не тронула приближающаяся осень — они цвели, словно в начале июня, и даже не думали угасать. Или им было запрещено. Э́тель точно видела, как ветки устало тянутся к земле, видела пару лент в их кронах. Э́тель почти была уверена — те яркие крапинки, насыщающие пейзаж, отчаянно желали уступить сезон года.

Э́тель подумала, что кто-то отчаянно хочет сохранить этот пейзаж в настоящем.

На первом этаже перед входом в дом собралось не так много людей. Может быть, даже не стоило собирать и это количество — на самом деле Федра впервые встречает невестку. Она помнила, как сама выходила замуж — слишком поздно, чтобы устраивать приёмы, и совершенно не так, как это было с её матерью или знакомыми. Никто её не приветствовал, никто не одобрял или был против, никто не приглашал. Она появилась в этой семье лишь для одного человека, чьё слово было по умолчанию законом.

Да и, Александру она совсем не мать. Сколько Федра помнила, они общались мало, обменивались любезностями, и она никогда не лезла в его решения. Может, потому что было уже слишком поздно становиться ему другом, или же потому, что он изначально не нуждался в ней больше остальных. Поэтому Федра нервничала, стоя у порога, держа за руку маленького мальчика. Может, и не стоило совсем выходить сюда — имела ли она и вовсе на это право? Обычно Александр никогда не сердился на Федру, что, если в этот раз она всё же допускает ошибку? Пускай и прибывшая леди всего лишь по документам ей невестка.

Но на этаже всё также пусто. Лишь она и Дионис, пара слуг на случай, если что-то понадобится. Дионис не слишком понимал, что происходит, но его учили, что новых людей в доме обязательно надо приветствовать — к тому же мама сказала, что приехавшая леди станет любовью старшего брата. Дионис всё также не понимает, но очень счастлив — ему объясняли, что значит любить кого-то. Мама говорила, что это счастье. Если брат будет счастлив, значит и он, Дионис, абсолютно счастлив. Белокурый мальчик, чьи волосы олицетворяли само солнце, сквозь которое прядями выступал платиновый север, не мог стоять от ожидания спокойно. Он старался держать себя в руках, но то и дело суетливо топтался на месте.

— Как вы тут? — склоняется позади родной голос мужа, тут же выходящим из-за спины хозяйки поместья. Он поправлял свой пиджак, и, в отличие от Федры, совсем не нервничал. Его платиновые волосы были убраны назад наспех, и, отпустив руку сына, Федре пришлось немного их поправить в мягком жесте.

— Они должны уже подойти. Где Александр?

— Заканчивает с бумагами, не смог вытащить из кабинета. Может стоило тебе за ним подняться, тебе он обычно не отказывает, — строгий голос главы семейства был негромким и всё равно по особенному бережным к жене.

— Не так часто, как тебе кажется, — Федра улыбается, понимая, что Александр не отказывает ей из вежливости. С присутствием Димитриса женщина дышит несколько легче. От того ли, что так правильнее?

Семья де Орлиз оборачивается, когда двери распахиваются.

Э́тель переступает порог дома, встречая ту же самую вежливую и тёплую улыбку графа Димитриса де Орлиз. Его серо-голубые глаза такие же, какими она их помнила — приветливые, наполненные годами опыта и отцовской мудростью. В его глазах, ей казалось, Э́тель совсем ребёнок, которой он также, как и в те редкие встречи, позволяет проявлять любопытство.

— Добрый день, — Э́тель склоняется в приветственном реверансе, выказывая уважение к её встрече. — Я Э́тель Делорен, дочь графа Альваро Делорен рада приветствовать Вас.

Её голос совсем не дрогнул. Поднимаясь, она ощутимо расслабила плечи. Волнение от стремления не перестараться, не нагрубить, не показаться равнодушной или опечаленной, взбудораженной ли постепенно переставало душить. Хоть леди и не ожидала встречи семьи при политическом заключении союза.

— Мы рады встретиться. Как вы добрались, леди Э́тель? — Федра мягко улыбалась. Э́тель отметила, что улыбка этой строгой к себе с виду женщины по-иному мягкая. Она совсем не вписывалась в окружающее пространство. Э́тель показалось, что она не вписывается в это пространство ровно также, как её волосы — темнее ночи, они туго были собраны позади в незатейливую прическу.

Рыжие волосы Э́тель тоже не вписывались в этот интерьер.

Наверное, поэтому ей показалось, что женщина напротив не подходит этому месту. Ведь если посмотреть под чуть другим углом, её ладонь нежно держалась за локоть мужа, а ноги уверенно стояли на этом полу. Хозяйка поместья определенно точно находила себе здесь место в своём статусе.

— Вполне хорошо. Мы отправились по старой дороге, поэтому наш путь был куда быстрее, чем предполагалось.

— Рады это слышать, — кивает госпожа этого дома, хоть и прекрасно знает, что из себя представляют те самые старые дороги, как вдруг слегка обескураженно поворачивает голову в сторону неуверенного звука.

Дионис совсем раскраснелся, когда на него обратились взгляды. Неуверенно, он с заиканием подал голос, и пытался набраться смелости. Лишь обитатели дома знали, что леди Э́тель Делорен — первый человек того же статуса, перед кем Дионис представляется. Очевидно, она значительно старше этого ребёнка, который думает, что она — очень важный человек для семьи. А еще Дионис убежден, что леди Э́тель — невероятно красивая, и поэтому его щёки рдеют сильнее.

— Р-рад привет-тствовать.! — его голос был куда громче надобного от волнения. — Вы обворжитьельно выглядите, — он тараторит это так уверенно и неловко, что язык его заплетается, и сложное слово путается. В ярко серых глазах таятся фейерверки восторга, не уходящие от Э́тель или его родителей, что с весельем и гордостью наблюдали за этим смелым шагом.

Э́тель понимает, как это важно. Смотря на этого ребенка, девушка не может не догадаться, как он не опытен в новых знакомствах. Её ладонь слегка сжимается, и на от природы ярких пухлых губах расцветает нежная улыбка. Она поддерживает этикет, подыгрывая юному господу этого дома, у которого получилось на секунду, но всё же унять её сердце:

— Благодарю вас за комплимент, молодой граф. Мне очень приятно.

— Не стоит, — наконец-то голос Диониса не столь звонок, но радость от ответа леди переполняет его сияющий лик, и он не может не улыбаться, успокоенный её доброжелательностью.

Скрипнула половица — очень глухо, чтобы услышать наверняка, но натянутые нервы Э́тель слышат этот звук очень чётко. Поворачивая голову на звук, первым леди замечает вставшую в тени второго этажа громадную фигуру — пальцы её слегка дрогнули, и сердце на секунду пропустило удар. Как будто там, в темноте, стоит нечто опасное — оно бы перегрызло горло подобно льву в ночной тьме, а затем утащило в углы, где тебя никто не найдет. Как чудовища из сказок, которыми пугали детей, чтобы те засыпали, а не бродили по коридорам.

Ровно в ту же секунду на свет ступает фигура широкоплечего мужчины. Э́тель могла поклясться, что он выше её на головы две, если не больше, будучи ещё на далёком расстоянии.

— Я задержался на пару минут, а мой брат желает увести у меня даму, — слегка прокуренный низкий баритон до удивительного мягок, и Э́тель не может в это поверить.

Еще с секунду назад острые черты лица мужчины внушали ей угрозу, но вместе с тем, как глаза его встретились с семьёй, преобразились. И лёгкая улыбка нежности вверх дном перевернула его образ в глазах леди Делорен.

Э́тель немного стыдно в глубине души. Она не должна была сравнивать вышедшего человека с чудовищем, как бы сильно первое впечатление её не ошеломило.

— Я совсем не хотел, — смущённо отводит взгляд Дионис и глава этой семьи по-доброму смеётся.

— Будешь знать плату за опоздания, сын.

— Прошу прощения, работа требовала завершения, — спокойный голос подошедшего мужчины походил на штиль.

Э́тель казалось ему совсем маленькой — ещё с лестницы Александр подумал, что эта хрупкая девушка не сможет вынести севера, уготованного её судьбе. Возвышаясь над её фигурой, старший сын графа практически был убеждён, что даже без желания, стоит ему прикоснуться к этому замеревшему фарфору, как он разобьёт его в дребезги. Склоняясь в поклоне, может, именно по этой причине, касание его пальцев к чужой ладони почти не ощущалось — как и приветственный поцелуй невесомостью падал на маленькую ладонь.

— Александр де Орлиз, — сын графа поднял свои глаза в чистейшее небо, и на миг время остановилось.

Чистейшие небо отражалось в бездонном океане чужих глаз. Океан Александра синевой проваливался в морскую впадину бескрайности. Они с ним совершенно разные — Э́тель, не увидь этого человека в кругу семьи, определённо точно бы захлебнулась. Э́тель умеет плавать, но ей кажется, что она впервые бы утонула. Мышцы её свело бы и ни ноги, ни руки не слушались — вода в океане напротив была до безумия холодной на вид. Как север в его волосах.

Не стань она в скором времени частью его семьи, Э́тель кажется, что мужчина напротив никогда бы не смягчил свой взгляд в её присутствии.

Александр видит в её глазах бескрайний мир — в одно мгновение, но в его мыслях теряются границы полюсов. Неосознанно он проводит параллель со всеми цветами и оттенками, кои довелось ему повстречать, и Александр убеждён — глаза леди напротив сияют куда ярче, чем глаза его дражайшей сестры.

От того ли, что она не была рождена на севере, и боги одарили её лучами солнца? Александр совсем не должен так думать. Хоть Александр и без сомнений рад, что стоящий перед ним бриллиант прекрасен. Его младший брат прав — леди Э́тель безусловно выглядела обворожительно.

Жаль, что в этих ясных глазах он успел увидеть привычную опасливость людей к его персоне. Ему совсем не хотелось пугать её.

— Рада встрече, — негромкий собранный голос Э́тель сопровождается кивком. Александр выпрямляется, оборачиваясь к семье.

— Благодарю, что заняли леди Э́тель до моего прихода, матушка, — его спокойный голос не уступал деловитой собранности. Федра улыбается на этот пустяк, хоть и знает, что так он зовёт её исключительно в присутствии Диониса. Их маленькая вежливая формальность на благо младшему члену семьи. — Если Вы не против, я бы предложил обсудить все вопросы в саду.

— Конечно.

У неё такие нежные руки. Александр точно задел царапину, осквернявшую их.

На улице удивительно не хватает воздуха — Э́тель рада оказаться вне стен, в которых по своей глупости замерла. Заметили ли это присутствующие или сделали вид, что не видели? Графиня наверняка солгала, точно так же, как вежливо не стала заострять внимания на дорогах, по которым добиралась Э́тель. Или граф, чей облик из её воспоминаний всё ещё всплывает в её памяти лживой натурой.

Однако на улице удивительно не хватает воздуха.

Э́тель не чувствовала цветов или деревьев — определённо не они заполоняли пространство. Но определённо точно заполонял пространство мужчина рядом, молчаливо сопровождая её по каменной дорожке.

— Вы приехали раньше, чем мы ждали, — голос Александра был спокоен, и всё равно словно гром среди ясного неба нарушал притворную тишину.

— Да. Кучер выбрал более быстрый путь. Наверное, он не умеет ждать, — и хоть предположение Э́тель с виду казалось поверхностным, она точно успела проследить его за всё время пути.

— Вероятно, нам стоило послать свой экипаж.

— Нет, — ответ Э́тель куда более опережающий, чем необходимо, и она сосредоточенно выдыхает, глядя вперед на распустившиеся уже давно цветы. — То есть, спасибо, но это было совсем не нужно. В любом случае, мне не нравятся долгие поездки.

На самом деле, Э́тель очень любит поездки и зачастую расстояние не имеет значения. Просто Э́тель не хочет говорить правды, которая совсем здесь не нужна.

Александру лишь показалось, что он нашел хотя бы маленькую деталь для их разговора. Показалось.

Мужчина останавливается недалеко от выхода их небольшого тоннеля из деревьев с кустами, слегка оборачиваясь к отставшей леди — виновата в этом была тропинка, что постепенно сужалась, давая пройти вперёд только одному человеку. На самом деле, Э́тель была этому рада — ей не слишком хотелось смотреть в глаза сыну графа или искать его лик, чтобы вежливо поддерживать беседу. А еще Э́тель совсем не хотелось, чтобы чудовищный океан затягивал её в свои воды.

Поэтому на секунду душа её мучается от остановки мужчины.

— Что-то случилось? — её недоумённый голос не скрывает лёгкое беспокойство.

— Я спрошу у вас прямо, леди. Вы находитесь здесь по собственной воле и понимаю или же отосланы домом по принуждению?

Деревья скрывали их от окон даже первого этажа — наверное, это было единственное место, где бы их совсем никто не увидел. Э́тель заметила это не сразу, лишь в этот странный и неудобный момент, когда край глаза не замечал ничего более, кроме зелени.

Как он может спрашивать о таких вещах столь прямо?

Почему здесь?

— Что вы имеете ввиду?

— Вы не хотите замуж, — его спокойный тон определенно убеждён в этом.

— Я вас не знаю, это очевидно, — Э́тель старается быть спокойной, и ясное небо, уверенно стоя на своём, вглядывается в глаза напротив.

— Нет. Даже знай вы меня, это не изменило бы ситуации.

— Не понимаю, чего вы от меня хотите, граф.

— Ваше видение, — его ответ кажется даже через чур лёгким. — Что вы думаете о моем предложении о замужестве?

— Это были лишь документы, — аккуратно подчеркивает Э́тель, теряя взгляд на коре деревьев.

— Так или иначе, ваш дом и вас выбрал никто иной как я. Посланные документы были составлены от моего лица, — Александр не отводит своего взгляда, и, на самом деле, он знает, что его взгляд давит на людей куда сильнее, чем его тон. Остающийся ровным, как при непринуждённой беседе, он совсем не требовал ответа.

Александр совсем не хочет, чтобы эта хрупкая девушка напротив боялась его — прожить рядом в страхе и ощущать рядом страх ни для одного из них не выгодно. А, может, именно потому, что в глазах её отражается солнце, ему совсем не хочется погружать эту душу в лживость их дома.

— Это политический союз, — Э́тель выдыхает еле заметно, находя в себе силы признать вслух то, что обдумывала на протяжении не одного дня. — Вместе с этим браком вы дадите шанс Делорен вновь встать на ноги. Я это понимаю, милорд. И я с этим согласна.

Секундная тишина нарушается шелестом листвы. Э́тель действительно согласилась. Она так злилась — и рушила эту злость внутри себя. У Э́тель нет выбора — у Э́тель нет возможности.

И всё равно здесь она без бунтов. С осознанным пониманием текущих дел.

Пускай это и обижало её в глубине своей души.

— Я вам не враг, леди, — негромкий голос сверху, ей показалось, пропитан крупицей тепла, стремящейся утешить, но Александр отворачивается, а Э́тель не имеет ни малейшего желания убеждаться в этом чувстве, поднимая свой взор.

Александр услышал то, что хотел. И сказал то, что считал необходимым. Для наследника графства де Орлиз это походило на деловую привычку, которую он не смог проигнорировать. Как не смог проигнорировать её ступор на пороге дома с его приходом.

Э́тель больше нравится смотреть на этот задушенный сад, погрузившийся в молчание вмести с ними.

Э́тель думала, что она уже видела такой сад — её собственный, когда-то разрушенный отцовскими руками, сомкнувшимися на горле её мечтаний. Однако окружающий сад кто-то по-прежнему продолжает душить с невыносимой мукой.

Э́тель здесь невыносимо душно.

Скромная беседка в центре сада была такой непримечательной, что, если бы не пришлось подниматься по лесенкам, Э́тель бы совсем её не заметила. На столе в центре лежали бумаги и письменные принадлежности — им совсем было здесь не место, в отличие от тележки с чайным сервизом. Александр аккуратно отодвигает стул, приглашая леди присесть за стол.

— Вы очень внимательно наблюдаете за садом, — заметил мужчина, вопреки ожиданиям леди Делорен всё ещё не поднимая вопросов, связанных с их браком. — Разбираетесь в цветах?

— Разбираюсь, — она кивает.

— Значит, увлекаетесь цветами, — мужчина садится рядом и распределяет документы на две персоны.

— Мне нельзя назвать это увлечением. Может, лёгкое хобби, — пальцы Э́тель поправляют возложенные перед ней листы бумаг, и почему-то от непринуждённости их разговора, где будущие вопросы помолвки висят в невесомости, взгляд Э́тель теплеет.

Отец запрещал ей возиться в саду, всегда ругал, стоило юной леди дотронуться грязной земли — негоже аристократке марать руки. Когда-то Альваро был на столько зол, что ударил Э́тель по рукам, оставляя красные полосы от кожаного ремня на тыльной стороне ладоней. За Э́тель никто не заступился — и хоть девочка понимала причины, мысли её были переполнены обидой и болью, наполняющих до краёв её душу. Чаша этой души могла бы наполниться до предела, и из глаз полились бы слёзы. Но разве это дозволено? Э́тель воспитывали, как человека, который должен держать всё в себе: не проявлять слабость, как будущая наследница их дома, а значит не позволять чаше переполниться.

Какой вообще в этом был толк, если Э́тель не стать наследницей. С самого начала все её усилия были напрасны. Её рвение не имело и крупицы смысла. Её топтали и топтали, как полевой цветок — это же просто сорняк, что снова вырастет следующим летом, станем больше и избавиться от него будет сложнее. Такими были её невозмутимость и спокойствие по отношению к грубости отца.

Да, Э́тель похожа на сорняк — сколько не пытайся рвать и избавляться, она по-прежнему останется на своём месте, и корни её дадут росток к новому бутону. Такой она хотела быть и главой дома, пока землю не перерыли, вырвали её с корнем из привычной почвы.

— Если кому-то подарить розовую камелию, то на языке цветов вы скажете «я тоскую по тебе». Красная значит «ты разжигаешь пламя в моём сердце» или «ты и есть пламя в моём сердце». Взгляните, эта, — она глянула на жалкий цветок, не покидающий её мыслей, всё больше и больше притягивающий её внимание, как будто крича: «смотри же, это я, я источник духоты!», — совсем скоро погибнет, в ней и капли не осталось от розы. Может быть чья-то тоска по кому-то умирает? Или скоро умрёт?

Молодой граф совсем не разбирается в цветах — ему это, наверное, и не нужно. Фигура его серьёзно возвышалась за этим столом и вместе с тем, вопреки слухам, плечи графа тяжело падали, и осанка косила под грузом усталости — множества дел, бессонных ночей, посвящённых работе, которая так или иначе коснётся девушки рядом. Несмотря на это Александр очень внимательно слушал чужие речи.

Ведь у Э́тель приятный голос. У Э́тель интересное хобби. У Э́тель проницательная мысль.

В этом доме кто угодно мог умирать по тоске. О детском ли беззаботном времени, искреннему смеху или времени, когда ещё никто не допускал ошибок. Но никто не признается — не посмеет даже задуматься о признании, пока в этом доме царит слабая надежда, с каждым разом оживающая посредством вмешательства любимой сестры и дочери.

— Знаете, как всё-таки иронично, что люди дарят красные розы, желая сказать о своей страсти к кому-то, но вместо этого говорят о том, что страдают. А ведь красную камелию, имеющую как раз это ложное для роз значение не дарят. Всё потому, что это по умолчанию не роза. Ха, — леди склоняет голову, выдыхая с насмешкой, и ставит небольшую точку возле фамилии в предложенном списке гостей, — такая глупость.

Леди Делорен изнутри кусает губы, замолчав, — вот опять, стоило ей заговорить о саде, как она не смогла остановиться. И граф совсем не остановил её — ему же более, чем не интересно. Кому в их время интересны эти мелочи?

Она украдкой поднимает на него взгляд, цепляясь за ту усталость, с которой он сидит за этим столом. Она опять думает, что если бы не их брак, если бы не её согласие под вымученными деревьями — этот мужчина никогда бы не дал ей увидеть эту усталость. Она в корни разнится со всеми сплетнями, которые ей успела рассказать хотя бы Анфиса.

И всё равно — он сосредоточенно вникает в строки на бумагах, внимательно обращает внимания на отложенные ею листы, как будто измененная в них информация куда важнее его собственных заметок.

В отличает от него, Э́тель уже заранее планировала попросить помощи у сестры или брата, который точно откажет. Он больше всех против этой свадьбы, но у него меньше всего полномочий. Девушка слышала в своих мыслях приглушённые рыдания в библиотеке, они как когти зверя рвали её душу и сердце. Она и сама едва ли в тот день сдерживала слёзы, слыша, как собственный брат проклинает себя за болезнь. За то, что не может помочь сестре. А её просьбы, связанные с украшениями, совсем не помощь.

— А вам нравится собственный сад? — неожиданно слетает с её уст вопрос. Случайно. Он вырвался, крутясь на языке, при первой же возможности. Как бы это не было странным, но для Э́тель это очень важный вопрос. Она стягивает губы в прямую линию, тушуется и смотрит на белоснежные руки. — Забудьте, вы можете не отвечать на вопрос.

Но Александр уже смотрел на леди, подтверждая навязчивую мысль в воздухе, что он точно также внимательно её слушал, как проверял её заметки на краях листов ранее.

Леди Э́тель выпрямилась, делая более заинтересованный вид в выборе украшений для их помолвки, которые на самом деле никакой роли не играют и не сыграют. Это для других, не для неё и Александра.

— Никогда не думал, я не часто выхожу сюда. Знаю, что сестра любит этот сад, но у неё не получается вернуть его в прежнее состояние. Федра пытается что-то сделать, но, как вы заметили, безуспешно. Сейчас сложно найти качественных специалистов, почему-то этой сфере уделяют крайне мало внимания.

— …Сейчас не так популярно гулять в садах и знать язык цветов у дам и юношей. Многим сейчас интересно другое, — это просто Э́тель застряла во времена своей юности, когда это было ещё популярно. Отделённая от общества, она разожгла в своём сердце истинную любовь к этому делу и теперь вряд ли поменяет его на что-то новомодное среди женщин. — На данный момент людям достаточно того, что кусты подрезаны ровно.

Э́тель слегка сжимает пальцы в кулак и накрывает их ладонью. Ей стоило держать эмоции в себе полностью, лишний раз не выплёскивать их даже в малейшем жесте. Быть осторожной и нечитаемой. А Э́тель так сильно сглупила — от того ли, что мужчина рядом позволил себе точно такую же оплошность?

— Если вы пожелаете, можете восстановить этот сад, — неожиданно обрушивает Александр в спокойном тембре.

Он сказал это серьезно, но не желал подробно обсуждать — мелочь в виде того, что он не хочет вражды. Брак по контракту не лишит Э́тель радости. Александру не жалко, если хобби её перерастёт в нечто большее.

Для Александра это сущая мелочь.

— Вы возлагаете на меня большую ответственность и показываете удивительное доверию к едва ли знакомому человеку, — для Э́тель же это стало словно громом средь ясного неба. Отец не разрешал ей находится в саду для того, чтобы работать, только с тоской наблюдать. А тут ей буквально вручают в руки подобную возможность ни с того ни с сего. Эта информация явно не пройдёт мимо его ушей. Но если она съедет из родного дома, её уже не будет это так беспокоить… Нет, это неправильно. Руки отчего-то словно загорелись, именно в тех местах, которые когда-то ощущали на себе удары кожаного ремня. Это её совесть сейчас так наказывает за подобные мысли или запрятанный глубоко в ней страх перед гневом отца? — Не забывайте, что ваша сестра может быть недовольна этим. У людей часто рознятся вкусы.

Александр так и не ответил. Э́тель была права. Он упрекнул себя мысленно за необдуманность: Ария наверняка будет недовольна чужим вмешательством в этот сад. Пускай Александр и считает, что от одного сада от неё ничего не убудет.

Пальцы леди начинают бить по столу в равномерном темпе. Э́тель во всю пытается держать оборону, не желая ещё больше привязываться к этому делу, ещё и в чужом доме, который вряд ли станет ей роднее её поместья. Сейчас она поняла, что скорее всего зря заприметила тот бедный увядающий цветок. Теперь ей снова придётся один на один бороться с этим давящим чувством и слишком уж щедрым предложением. Э́тель ощущала себя бараном, который бился о стену, чтобы выказать свою серьёзность и строгий подход к делу, но стена явно не желала двигаться с места.

— Вы отметили одну фамилию в списке, — Александр поднимает голову от листов, и от него не ускользают барабанящие по столу тонкие пальцы. Он понимает. Мягко. Спокойно. Он не в праве замечать этого.

— Один из сыновей этого мужчины уже давно через меня пытался сблизиться с моей сестрой. Но, кажется, её это не радует. Я постоянно забываю их фамилию, поэтому пометила, чтобы она чётко была выражена в памяти. Желаю присмотреться к поведению этого молодого человека и понять остережения моей сестры.

— Хорошо, — кивает мужчина.

— Что же, сэр, — её пальцы резко перестают бить по столу и тон голоса приобретает деловитость, — как бы мне не хотелось этим заниматься, но я подберу всё, что связано с дизайном и украшениями, — она снова нашла в себе силы прорастать и дальше, как сорняк, пусть и в другом месте. Нужно быть сильнее, смелее. Нужно показать то, что она готова помочь в другом месте, раз в родном от её помощи отказались. — На вашей же совести сделать весь список и по возможности добавить тех, кого желает видеть моя семья. Я позже отправлю вам письмо со своим списком. Если кого-то не желаете видеть из моего окружения, то заранее прошу осведомить меня об этом и желательно уточнить причину. Ну и, конечно же, письма разослать остаётся тоже на ваших плечах, — леди собирает в одну стопку листы с взаимными заметками. — Я надеюсь, вы будете не против, если моя сестра примет участие в выборе дизайна и украшений. Она знает в этом толк, будьте уверены, — её взгляд наконец поднимается в бескрайнее море.

Э́тель уже не замирала.

— За расходы можете не переживать ни вы, ни ваша сестра, — соглашается наследник графства, и протягивает леди двое листов. — Нужна ваша подпись. Это заявления в храм.

— Вы отправите? — леди смотрит на аккуратный почерк на двух экземплярах стандартной формы прошения и ставит рядом с размашистой подписью свою.

— Да, — кратко отвечает мужчина. — Полагаю, на сегодня достаточно.

— Вы правы, — Э́тель рада, что озвучила эту мысль не первой.

— Мы всё же предоставим вам свой экипаж, — Александр поднимается из-за стола, собирая все бумаги. Их встреча подошла к концу, он не может более задерживать здесь леди. Он убеждён, что та, наверняка, хочет как можно быстрее отправиться домой.

— Как скажете, — Э́тель спускается из беседки вслед за молодым графом.

Мысли её освобождаются — вот и конец. Неизвестность минула, оставив после себя лишь конкретные дела, с коими ей придётся разобраться. Показала ей то, к чему в будущем стоит привыкнуть. Расставила сокрытое на полочки в открытом пространстве её рассуждений.

Больше не надо раздумывать над этим браком.

От него больше не отказаться даже разумом.

Э́тель думает, что первым делом навестит Кэрри — он обещал показать ей новые книги, заказанные из заграницы в их небольшой пригородный дом. Он даже обещал выделить часть на отправку в поместье — для Э́тель, чтобы и у неё была часть его в том пустом доме.

Александр распоряжался об экипаже. На крыльцо вышел глава семейства де Орлиз. Александру показалось, что этот человек давно поджидал возле порога, чтобы вновь оказаться в поле видимости детей.

— Езжай с леди, сын, — подходит он к Александру, глядя на то, как юная графиня беседует со своей служанкой.

— Есть ли необходимость? — оборачивается молодой граф к отцу с непониманием.

— Ради безопасности. Дороги на юго-запад к вечеру не всегда безопасны, — притянутый за уши аргумент режет слух Алесандру, но он знает, что, в первую очередь, этот поступок всего лишь поддержит их взаимную репутацию с Делорен.

— Вы преувеличиваете, отец, — выдыхает Александр и передаёт ему в руки документы, — отнесите в кабинет, раз отсылаете меня.

— Тебе полезен свежий воздух, — граф весело отшучивается, хлопая сына по плечу.

— Конечно-конечно, — усмехается его сын, и, сбрасывая ладонь, уходит в сторону экипажа.

— Он явно не хочет её смущать, зачем ты заставляешь его ехать? — Федра так неожиданно появляется за спиной мужа, нежно подхватывая его под локоть.

— Им нужно время, — выдыхает Димитрис, и вздох его куда тяжелее раннего смеха. — Уверен, из-за его нехватки он не назначил ей повторной встречи. Хочу верить, что в этой поездке он одумается.

— И ты должен его понимать, — аккуратно говорит Федра, чуть сжимая его руку.

— Да, — он поднимает взгляд на небо, — поэтому заставляю его делать больше, чем спустить всё на взаимную свободу. Пошли в дом, небо тускнеет, милая.

Александр подаёт руку Э́тель, помогая взобраться в экипаж. В нём куда просторнее и сидения немного мягче — по сравнению с прошлой поездкой здесь куда удобнее. Лишь следом повозку чуть качает, ведь в него взобрался достаточно быстро и ловко ещё один человек. Александр сел напротив, не глядя на Э́тель Делорен, чей взгляд скрывал лёгкое непонимание.

— Я провожу вас. Всё равно мне необходимо заехать к другу по текущим вопросам, — он смотрел в окно, отодвинув одну из штор, и совершенно точно врал. — Прошу, не обращайте внимания.

Э́тель не могла не обращать внимания.

Да и Александр не мог не обращать внимания, хоть так и сказал.

Неловкость повисла в экипаже. На этот раз давя на нервы обоих, но никто так и не начинал разговора, предпочитая погрузиться в собственные мысли. Никто не хотел этого сопровождения. Никого это не обижало. Ведь ни один из присутствующих этого не показывал.

***

По экипажу барабанил дождь. Капли стекали по окнам, затуманивая обзор, впрочем, Э́тель тысячи раз видела окружающий пейзаж, потому могла разгадать его даже сквозь разводы. Граф делал вид, что совсем не обращает внимания на эти капли.

Кучер не стал останавливаться, недавно сообщив, что они в любом случае почти доехали. Вопреки его словам путь проходил ещё долго. Они остановились лишь раз, чтобы Фрэнк создал навес для него и Ивет впереди. Это заняло так мало времени, что они почти не почувствовали остановки.

И путь продолжился в прежнем темпе.

— Как вы смотрите на то, чтобы встретиться и проконтролировать текущий процесс подготовки? — впервые за всю их поездку Александр заговаривает вновь.

Э́тель бросает на него взгляд, немного удивившись этому неожиданному предложению. Неожиданному нарушению их взаимной тишины.

— Звучит неплохо, — это было необходимостью, осознанной обоими.

— Как вам эта пятница?

— В обед.

— Я забронирую место и вышлю вам адрес.

Молчаливое согласие потревожила лишь остановка кареты и громкий стук в стену от кучера. Они прибыли. Ливень так и не прекращался. Дверь в экипаж так и не открывалась — разумеется, Э́тель не может надеяться, что её вытянут из этих стен, пока рядом с ней находится граф. Ивет не пойдет на такой смелый шаг. Особенно перед окнами отцовского кабинета вдали.

Александр не думал долго, поднимаясь со своего места. Снимая светлый пиджак, мужчина прежде, чем открыть дверь наружу, может, в бесцеремонном, однако заботливом жесте укрывает леди напротив с головой. Его пиджак прячет её весьма удобно от внешнего мира.

— Спускайтесь осторожно, — предупреждает граф де Орлиз, открывая дверь.

— Куда вы, — пытается остановить его Э́тель, опередить его намерения, но опаздывает, встречаясь со взором утягивающего на дно океана, стоящего под громоздким ливнем. Александра утянул дождь в мгновение ока. — Теперь вы промокли.

— Не страшно, — он протягивает ей руку, и Э́тель, поднявшись со своего места, вкладывает в его мокрую руку свою ладонь. Александр, вопреки их первой встрече, держит её крепко, не давая даже допустить мысли о том, что Э́тель может упасть. Э́тель никогда не упадет. — Давайте попробуем стать друзьями, леди Э́тель, — его рука мягчает, и почти отпускает её пальцы, стоит ей ступить на землю. Но она оборачивается к его персоне, прячась под пиджаком, и её пальцы ощущают тёплое касание губ. Тёплое, в отличие от дождя. — Поспешите в дом, пиджак на долго вас не спасёт.

— Вы можете остаться, вы же совсем…

— Как я уже сказал, меня ждёт ещё несколько дел, — мужчина обрывает леди на полу слове. — Не заставляйте ждать вашу горничную.

Э́тель за этот день впервые не отводит своих ясных глаз от бескрайнего моря, глядящих сверху вниз. Ей впервые кажется, что этот мужчина совсем не такой громадный, как ей показалось впервые. Хотя бы потому, что пиджак его был не столь уж больше привычного размера пиджака отца или брата из её воспоминаний.

Не такой пугающий, как ей показалось впервые.

— В таком случае, до встречи, милорд, — Э́тель делает быстрый реверанс, поджимая губы, и отворачивается, спешно покидая графа. Её нагоняет горничная, сразу же сошедшая с повозки вслед за ней под дождь.

— До встречи, леди, — доносится ей вслед всё тот же низкий баритон.

Александр де Орлиз проводил леди взглядом ровно до крыльца, убеждаясь, что с ней всё в порядке, так и оставшись под этим дождём. Ему не было жаль — это не больше, чем вода.

— Куда отправляемся, Господин? — из-за экипажа кучер выглядывает аккуратно, не желая, в отличие от графа, промокнуть.

— Обратно домой, Фрэнк, — граф оживленно обернулся, отвлекаясь от мыслей, не дававших ему сдвинуться с этой земли.

— Как скажете, Господин, — мужчина был весел даже в эту погоду, с энтузиазмом, не вникая в тонкости чужих дел.

Экипаж отъехал от пригородного дома значительно позднее, чем вышла из него леди Э́тель Делорен.