Шепард слишком много молчала. И, возможно, ей это нравилось.

Непривычно тихая Нормандия как будто отражала моральное состояние своего капитана. Гул нового двигателя был почти не слышен, отсутствие личного состава на борту напоминало о себе многочисленными опечатанными отсеками. На палубах стало просторнее и светлее — прямо как в лабораториях «Цербера». В глаза бросалась пустота, которую требовалось заполнить как можно скорее, но… Шепард не торопилась.

Несмотря на очевидность обратного, Шепард жила и служила на старой Нормандии. Между ней и судном установилась новая, более глубокая связь, при этом прежняя никуда не делась — наверное, сработал какой-то защитный механизм человеческой психики, связавший её воскрешение с перерождением корабля. Шепард хотела расспросить об этом Келли ровно до того момента, пока не вспомнила об уникальности своего опыта.

Вскоре она перестала искать глубинные причины. Непрерывные размышления стали чем-то вроде медитации, словно кто-то запустил в её мозге фоновый процесс. Шепард находила аналогии, сходства, общие черты — всё, что объединяло её с боевым фрегатом, несущимся по бескрайнему космосу. Запертые отсеки напоминали ей омертвевшие участки нервного волокна, застывшие сосуды и артерии или отложенные на время воспоминания; пустые стерильные палубы служили точнейшей метафорой для её неестественно стабильного состояния; тишина в коридорах иногда была громче, чем её мысли.

Но постепенно корабль оживал, а вместе с ней оживала и коммандер Шепард. Ускорялось течение времени на борту. Открывались незанятые прежде помещения, заселялись пустые каюты, монотонный шум голосов заглушал гудение ядра двигателя… Похоже, это и правда было вторым шансом для них обеих: собранной по кусочкам легенды и воссозданной с нуля Нормандии.

На вопрос о том, каково это — получить такой второй шанс — Шепард бы ответила «Неправильно». А потом бы подумала и добавила: «Как и всё в этой сумасшедшей Галактике».

Но до сих пор никто его не задал.