Я, помню, кричал в восторге что-то нелепое,

Смеялось заливисто эхо ответное,

И дул тёплый ветер о скалы отвесные

Над голубой и пьянящею бездною.

(1.5 кг Отличного Пюре — Август-юг)

***

Мне слепит глаза.

Очки разлетелись вдребезги. Говорила мне мама: сынок, бери пластиковые, они хоть и царапаются сильнее, но не разобьются. Не послушал. Ну…

Ну и ладно. Потому что слепит.

Растерянный белобрысый пацан поднимается с земли и смотрит на меня испуганно. В его руках — тяжёлая на вид обувная коробка. Каким-то образом он умудрился в меня впечататься по неосторожности, сбить с моего носа очки, свалиться на асфальт почти плашмя, ободрать смуглый подбородок, локти и коленки, но удержать свой груз, будто это самое бесценное сокровище в его жизни.

— Боже, прости! — восклицает он, даже взвизгивает, растерянно глядя то на меня, то на сверкающие на свету осколки. — Ох, блять, я так виноват…

— К чёрту, — мой голос звучит тревожно, будто кто-то прошёлся кулаками по рёбрам. — Ты себе ссадин наставил, обработать надо!

— Да пофиг, как на собаке заживёт, — отмахивается он, совершенно равнодушный к собственным повреждениям (и действительно похожий на взволнованного щенка). — Блин, дорогие очки, наверное? Я опла…

— Тихо, — выставляю перед его лицом палец, пытаясь завладеть чужим вниманием. Он замолкает, глядит на меня своим огромным светло-карим, почти янтарным, глазом (второй, увы, скрыт за длинной чёлкой), по ощущениям даже дышать боится. Не могу сдержать лёгкой улыбки. Его открытый взгляд и стриженный под каре блонд опять слепят глаза. Человек-солнце, это ж какой удачей надо обладать, чтобы такую внешность заиметь.

— Успокойся, это просто случайность, — наконец размеренно произношу я, убедившись, что незнакомец перестал паниковать. — Давай без “оплачу”. Ничего непоправимого не произошло. Но обработать ранки нужно, иначе что-нибудь подхватишь.

На секунду задумываюсь, и решение находится само собой:

— Тут буквально в двух шагах в парикмахерской работает мой друг. У него есть перекись и пластыри. Ради моего спокойствия…

— Хорошо! — неожиданно соглашается юноша, чуть вставая на носочки своих кроссовок. Замечаю теперь, что он меня сильно ниже — на голову плюс-минус. Давно не видел настолько низких парней. На школьника не похож, так что это, наверное, просто такая генетика.

— Хорошо, — повторяю я следом с некоторым внутренним облегчением. — Помочь тебе понести коробку?

— Ой, нет, не нужно, — уверенно машет он шевелюрой и сводит к переносице тонкие светлые брови, уставившись на свою ношу: — Надеюсь, я не сильно их повредил… Хотя очки в любом случае больше жалко.

— У меня всего минус полторы диоптрии, не умру, — заверяю я парня и тяну за рукав рубашки, указывая кивком головы направление, куда надо идти. — Меня Елисей звать.

— Ого! — снова восклицает он. — Какое имя крутое! А как сокращать?

Кажется, его слишком легко впечатлить. Это мило.

— Можно Еся. Или Лися. Но так почти никто не зовёт, все используют полную форму, — говорю, удивляясь, как легко сообщаю такую отчасти довольно личную информацию человеку, который мне ещё даже не представился. — А ты?...

— Ой, точно! — спохватывается светленький, совсем забывший о формальностях. — Я Дима. То есть Дмитрий, но лучше Дима, или Митя, но так меня только папаша зовёт, поэтому лучше…

— Лучше Дима, — завершаю я за него. Он глядит на меня снизу вверх, по круглому лицу, выделяя ямочки на щёчках, расплывается широкая искренняя улыбка.

Когда мы подходим к салону красоты, Дима удивлённо задирает голову к вывеске и вдруг восклицает:

— Ой, так я здесь стригусь всегда…

— Серьёзно? — приподнимаю брови, на секунду притормозив перед дверью. Мне кивают в ответ:

— Да, и маникюр делаю уходовый. Пальцы вечно в жутком состоянии из-за работы, а тут такой классный мастер…

— Не Игорь ли? — предполагаю и в очередной раз чуть щурюсь, потому что паренёк снова начинает сиять.

— Да! Да, Игорь! Боже, так ты его знаешь?!

— Мы были одноклассниками, — с лёгкой усмешкой сообщаю я, открывая перед Димой стеклянную дверь и пропуская его внутрь. — За одной партой несколько лет сидели, потом чуть не пошли в один и тот же универ, но его импульсивность распорядилась иначе.

— Как это?

— Я поступил на художника-аниматора, а он ни с того ни с сего вдруг решил стать мастером маникюра в самый последний момент. И, похоже, весьма счастлив.

— Так это ты?! — Дима разворачивается ко мне, уставившись, будто на какую-то суперзвезду. Я растерянно замираю и, кажется, хочу сбежать, но одновременно не хочу.

— Что — я?

— Я ему твои мультики показывал как-то, — раздаётся откуда-то сбоку. Игорь сейчас работает один: в среду утром люди заходят редко, обычно только по записи, так что администратор выходит только после обеда. Невысокий полноватый шатен привычно салютует мне двумя пальцами и складывает губы в хитрой усмешке: — Так значит, эти два мира таки пересеклись.

— Я, вообще-то, большой фанат твоего… вашего канала на ютубе! — Дима с трудом сдерживается, чтобы не начать прыгать на месте и махать хвостом. Если бы у него, конечно, был хвост.

— Избавь меня от обращения на “вы”, — я с улыбкой закатываю глаза. — Мне двадцать пять, а не сто пять.

— О… вау, ты младше меня, — удивлённо бормочет паренёк. Я пожимаю плечами:

— Тем более.

— Дим, почему ты выглядишь так, будто тебя трамвай переехал? — вклинивается в диалог Игорь. — И… Елисей, где очки? Ты без них выглядишь, как угорь. Что произошло-то?

— А мне кажется, что ты очень даже красивый. И без очков, в плане, — вмешивается Дима, заставляя мои щёки потеплеть. — То есть это не оправдание, просто…

— Игорь, откуда такие познания в вопросах, связанных с угрями? — бросаю на ехидствующего друга не менее насмешливый взгляд, а сам прохожу вглубь салона к шкафу, в котором, как мне помнится, лежит аптечка первой помощи. — Ты один из них?

— А ты не знал? Мы столько лет были не разлей вода, а тут такие заявления…

Дима начинает смеяться. Его хохот — заливистый, глубокий, напоминает радостный лай золотистого ретривера, и эта ассоциация, кажется, больше никогда не покинет мою голову. Я уставился, не могу оторваться. Он весь из себя такой кругленький, мягкий, на щеках то ли нарисованы, то ли наколоты два сердечка, шея и ключицы тоже забиты — узор похож на огромного пушистого мотылька, под распахнутой льняной рубашкой и кроп-топом видно животик, который то и дело втягивается от смеха. В правом ухе — серебристая серьга, на пальцах — разноцветные колечки…

— Сядь в кресло, смешинка, — велит ему явно привыкший к такому Игорь, а сам на меня смотрит: — Без меня справитесь? Я серию анимешки не досмотрел.

— Ты не меняешься, — в качестве упрёка кидаю я другу, впрочем, мы оба в курсе, что это не всерьёз.

Осторожно поставив обувную коробку на маникюрный стол, Дима устраивается в парикмахерском кресле и проворачивается на нём разочек. Его ноги не достают до пола: в парне сантиметров сто шестьдесят, если не меньше.

Смочив ватный диск в перекиси, подхожу к нему ближе, встаю на корточки и внимательно осматриваю колени под светлыми шортами.

— Щипать не будет? — наивно интересуется парень, заставляя меня вздохнуть сквозь улыбку.

— Будет.

— Блин… — он искренне расстраивается и поджимает пухлые губы. Шутливо заявляю:

— Потом поцелую, и всё пройдёт.

К моему удивлению, это обещание побуждает беднягу мужественно вытерпеть всю дезинфекцию, не издав (почти) ни писка. Так что стоит мне убедиться, что последняя ссадина — та, на подбородке — обработана, и я наклоняюсь, чтобы клюнуть парня в макушку. А заодно выяснить, что у него шампунь с ароматом малины, совсем как детская косметика.

— Не честно, — Диму такой расклад, кажется, не устраивает: он подставляет щёчку и для большей убедительности тычет в неё пальцем. — Сюда!

Для недавно рассыпавшегося в извинениях за мои разбитые очки этот пацан выглядит уж слишком самоуверенным. Даже чуть наглым. Но меня это лишь умиляет. Так что с громким комедийным чмоком тычусь губами ему в щёку, напоминающую поверхность пушистого персика. Дима густо розовеет, но выглядит совершенно счастливым.

Заклеив его ранения разноцветными пластырями, я снова обращаю внимание на коробку.

— Спасибо, — с улыбкой тянет парень, разглядывая свои новые “аксессуары” в зеркало, затем переводит на меня взгляд: — Хочешь посмотреть?

— Хочу, — честно признаюсь, но сам открыть крышку не решаюсь, предоставив это право хозяину, спрыгнувшему с кресла и тут же подошедшему к столику.

Убрав кусок плотного картона в сторону, Дима радостно восклицает:

— Они все целые! Слава богу!

Заглядываю внутрь и, к своему огромному удивлению, обнаруживаю на дне коробки четыре миленькие глиняные фигурки, покрытые потрясающе тонкими резными мотивами. Они вытянутые по форме и с кучей отверстий, благодаря которым можно понять, что каждая фигурка внутри полая. Все они находятся в собственных ячейках, отсечённых друг от друга собранными крест-накрест картонными перегородками.

— Что это за красотища? — восторженно выдыхаю я, любуясь завораживающими узорами. — Это ты сам делаешь?

— Ага! — Дима гордо задирает подбородок, на котором красуется круглый голубой пластырь с жёлтой уточкой по центру. — Это окарины. Музыкальный инструмент такой, типа свистка, но можно полноценные мелодии играть. Я как раз новую партию на обжиг нёс, но… Короче, слишком поспешил.

— Потрясно, — заявляю без толики лукавства. — Теперь я тоже твой фанат.

— Правда? — он смущённо щипает себя за мочку крупного уха, но сияет так, будто миллион выиграл в лотерею.

— Честное слово. Обожаю такие штуковины, я в целом от ручной работы в полном восторге, — заверяю нового знакомого. — Это твоё хобби? Или работа?

— Я этим ремеслом зарабатываю на жизнь, — отвечает парень, облокотившись о столешницу. — В старшей школе на смешанных уроках технологии делали свистки из самозастывающей глины. Мне так это понравилось, так загорелся… Планировал сперва идти в университет на пищевого технолога, но эти свистки просто разделили мою жизнь на “до” и “после”. Забил на поступление, отходил на несколько курсов, открыл интернет-магазинчик. Лучшее решение в моей жизни, серьёзно.

У него ещё и руки золотые… Ослепительный.

Стою, не знаю, как хоть слово сказать, совершенно очарованный и растерянный. Мы с Димой знакомы каких-то полчаса, и вот он я — судорожно пытаюсь придумать, как бы растянуть разговор на подольше или хотя бы обменяться контактами. Не решаюсь, но выгляжу, наверное, как полный идиот, потому что как замер с раскрытым ртом, будто что-то сказать хочу, так и не двигаюсь уже, наверное, минуту.

Дима меня спасает.

— А хочешь со мной сгонять? — предлагает он внезапно. — Отнесём окарины в мастерскую, я их оставлю на обжиг, а потом кофейку в Макдональдсе выпьем. С пироженками! В качестве хотя бы формального извинения за очки. И благодарности за, ну, знаешь, что помог обработать ссадины.

— Это свида-а-ание? — из-за угла выглядывает хитрожопое лицо Игоря, который, очевидно, всё это время не смотрел никакое аниме, а просто подслушивал. Мои уши заливаются краской. Пытаюсь сдержать улыбку, но не могу. И когда я в последний раз так много улыбался?

— Эй, не подкалывай! — восклицает тоже порядочно смутившийся Дима. — Сказал же, просто кофе в благодарность.

— Ну-ну, — лукавый прищур мастера маникюра снова исчезает из поля зрения. Я вздыхаю и хочу что-то сказать, но выходит, что мы произносим это в один голос:

— Извини за него…

Тут сдержать смех уже не получается, причём у обоих. Глядим друг друга и без слов приходим к выводу: ох уж эти общие друзья.

В России светит солнце. На дворе — середина тёплого августа две тысячи шестьдесят пятого года. А у меня внутри разгорается неизвестно откуда взявшееся чувство — нет, осознание — того, что всё прекрасно. И дальше будет только лучше.