Солас открывает глаза и немедленно встречается с пристальным взором Искательницы.

— Ничего, — вздыхает он, приподнимая голову со спальника, затем садится. Затылка эльф уже почти не чувствует. — Я попробую снова.

— Я бы предложил тебе прилечь, Смеюн, но ты последние несколько часов лежишь плашмя, — судя по голосу, рядом оказывается и Варрик. — Дай ему выдохнуть, Кассандра. Пусть поест горячего, проветрит голову. Если он будет снить измученным, может пропустить что-то.

Кассандра бросает на него убийственный взгляд, однако надолго ее не хватает: плечи быстро опускаются, раздается вздох поражения. Она знает, что Варрик прав. Кивая Соласу, Искательница покидает палатку и оставляет их обоих посреди тяжелой паузы.

— Я уверен, она найдется. Наша Лебедушка хоть и выглядит хрупкой, но упрямства в ней хватит на десятерых. Не может она так просто сгинуть.

— А я удивлен, что командование так сосредоточено на поиске. Брешь запечатана. Метка теперь Инквизиции без надобности.

Варрик встряхивает головой будто не верит своим ушам.

— Ты дурак или притворяешься? Разумеется, все хотят ее найти, — сдавленно усмехается он, вглядываясь в лицо напротив. — Девочка нас спасла. Осталась позади, чтобы остальные успели добраться до перевала и не угодить под лавину.

Об этом напоминать Соласу не нужно.

Он сам тянул к церкви упирающегося Дориана под тяжелым взглядом Тревельян. С рулем требушета в руках она велела им возвращаться к остальным. Бежать и спасаться, пока сама закончит начатое. Он помнит влагу на ее ресницах, тронутых инеем. Она не хотела умирать. Но делала, что должно. Немногие могут позволить себе подобное.

А еще он помнит хватку Кассандры на уже собственном плече, помнит дрожь в коленях. Помнит, как сжалось сердце при виде Сферы в руках все еще живого магистра и оскверненного дракона, что сопровождал его.

— И вы тратите впустую выигранное ею время, едва избежав гибели, — горько подмечает Солас, лишь бы заполнить молчание чем угодно кроме образов в своей голове. — Опять.

Если красные храмовники нагонят их и перебьют остатки Инквизиции, уже никто не поможет ему вернуть артефакт. Учитывая предшествовавшие этому обстоятельства, его это бы не удивило. Все, к чему он прикасался, что начинал, неизбежно сводится к одному. Разрушению.

— Скажи спасибо, что Блэкволл валяется под сонным зельем со швами на боку. Будь тут он, а не я, в твоих глазах прибавилось бы сини, — хмурится Варрик, пока Солас поднимается на ноги. — Слушай, я прекрасно понимаю, что все скорбят по-разному. Просто будь аккуратней в высказываниях, хм? Мы все на взводе.

Это ещё мягко сказано...

Ситуация за стенами палатки мало отличается от Тени. И людей, и духов разрывают эмоции: страх, отчаяние, горе — в этой какофонии физически сложно находиться. Солас проходит мимо собак, поджавших хвосты и сбившихся у мохнатого друффало-тягача, поближе к теплу. Мимо всхлипывающих женщин, не так давно охотно смешивавших пропавшую Тревельян с грязью, а теперь обязанных ей жизнью. Мимо советников, которые решают продлить стоянку еще на несколько часов. На всякий случай.

Инквизиция уже повержена. Если не дать им четкого ответа о судьбе их Вестницы, не дать хотя бы последний раз проститься с нею, они не успокоятся. Не воспылают ни пламенем возмездия, ни каким либо иным. Оставшееся лишь дотлеет без остатка.

До этого момента у него сохранялось впечатление, что организация встала за спинами ближайшего окружения покойной Верховной Жрицы. Но девочка, их символ надежды на удачный исход, все-таки закрыла Брешь. А затем решительно положила себя на жертвенный алтарь. Оставила шрам на сердце тех, кто успел к ней привязаться. Совсем как тот, что пересекает ее ладонь.

Якорь пронизал все ее существо, неотделимый. И погубит, если уже не погубил.

Из-за него.

— Сер маг, — окликает его рыжеволосая эльфийка-разведчица. Он смутно помнит ее в компании Сестры Лелианы. — Вот вы где. Флисса как раз закончила разливать похлебку, но вы еще можете успеть на раздачу чая.

Солас морщится при упоминании чая.

— Благодарю, но откажусь. Скажите лучше, где искать юношу, что пришел в Убежище сразу перед осадой.

Отложив широкополую шляпу на снег, неизвестный сидит на земле подле канцлера Родерика и слегка покачивается, как травинка в чистом поле. Канцлер дышит тяжело. Его губы алые и мокрые, а каждое движение груди выдувает изо рта старика кровавые пузыри. Ему недолго осталось.

— Недолго, — тихо подтверждает мысль юноша, не оборачиваясь. — Здесь его держит только воспоминание. О девушке с лицом белокурой невесты, чьи ноги целуют языки пламени. Он хочет увидеть ее еще хоть раз, прежде чем уйти. Я бы помог, но... Рис был бы против. Канцлер еще не готов.

— Ты можешь помочь иначе. Я покажу как.

Юноша поднимает на Соласа мутный взор. Под сальными волосами у больших грустных глаз виднеются трупные пятна. Одержимый духом мертвец или что-то близкое?

— Ты ведь дух сострадания, не так ли?

— Я — Коул. Стал им.

— Мне нужно найти кое-кого, Коул. Того, кто сейчас, возможно, очень страдает, — вздыхает Солас, присаживаясь рядом с ним на корточки. — Но другие страдают не меньше. И за эхом, что они создают в Тени, я не слышу ее. Не чувствую.

— Вестница... — хрипит Родерик. — Святая...

— Если бы ты смог отвлечь их ненадолго, во сне я постараюсь прорваться сквозь блокаду. Уйду за пределы лагеря, и тогда, возможно, получится с ней связаться.

С рукой Коула на своем плече, Солас вновь проваливается в беспокойный сон.

Стенания лагеря все еще давят ему на уши, но присутствие Сострадания гасит часть его собственного волнения. Сердцебиение становится ровным, он успокаивается. Находит сосредоточение. Обходя большие скопления энергии стороной, он аккуратно двигается на юг. Краем глаза наблюдает за повисшим далеко в небе Черным Городом.

***

— Ты когда-то спросила меня, что я буду делать, когда это все закончится. Позволишь ли на пороге закрытия Бреши задать тебе тот же вопрос?

Тревельян делает веселое лицо, пожимает плечами. В компании полусотни магов, дюжины храмовников, Каллена и Кассандры они поднимаются к руинам Храма Священного Праха. Конец пути, каким они его себе представляли, практически за углом. Всего в паре шагов.

— Не знаю. Лягу спать, наверное, — нервно хихикает она, теребя заусенец на большом пальце. — Помолюсь перед этим, как обычно. Спрошу у Создателя: как прошел день? Можно ли мне уже выдохнуть или пока не стоит.

— Думаешь, он ответит? — Солас смотрит на нее пристально, но без нажима.

— Не знаю. Я так давно это делаю, что получить ответ уже не так важно. Какой-нибудь знак, например? Может быть. Что-то для той маленькой ученицы, которой я была, когда стала болтать с богом по ночам. Потому что спать в кровати, куда вылили ведро воды, такая себе идея.

***

На окраине его встречает гнетущая тишина. Ничего, даже здесь.

Солас поджимает губы, от безысходности пинает землю босой стопой. Но вместо ожидаемого камня и снега пальцами чувствует... траву. Он все это время смотрел вперед, не под ноги. Там, за границей лагеря, снега уже нет. Из-под земли то тут, то там торчат пучки белых соцветий с янтарными сердцевинами.

Что ж, по крайней мере в этом месте духи не преломляют на себя эмоции напуганных беженцев. И им можно дать иную цель.

Раз он уже здесь, попробовать все же стоит. Подать ей знак.

Бесформенная черная масса накрывает цветы своей тушей, и Тень сотрясает один протяжный вой за другим.

В этот раз пробуждение начинается с лица Сострадания — Коула, напоминает он себе — все еще похожего на окунутого в воду мышонка.

— Ткань колеблется, словно на ветру, — сообщает Коул, отсутствующим взглядом переходя от одной походной палатки к другой. Вопреки его словам они неподвижны. — Но ветра нет.

Это не ткань. Это Завеса.

Истонченная произошедшим на Конклаве, раньше в Морозных горах она лишь незримо трепетала. Не искрила молниями как сейчас.

Солас резко принимает вертикальное положение, отряхивается, уходит в спешке. Держит свой путь через лагерь во второй раз, уже не во сне. Обходит солдат, скулящих собак и плачущих женщин, советников. Кассандра замечает его и окликает Каллена. Пусть идут. В конце концов, лишние руки могут пригодиться.

Снова окраина, пустая и заснеженная. Он стоит, напряженно вглядываясь в редкую линию деревьев сквозь темноту.

— Солас, что все это значит?

Искательница вопрошает из-за плеча как раз в тот момент, когда ему есть, что ей показать.

Вдалеке, среди деревьев, мерцает болезненный зеленый огонек.

Кассандра делает рывок вперед и снова переходит на бег. Следом за ней мимо эльфа проносится командор.

— Это она!

— Хвала Создателю!

Хочется засмеяться от иронии, но напряженное тело сводит судорога. Еще одно напоминание о том, как слаб этот сосуд после тысячелетней грезы.

Становится не до смеха, когда в лагерь заносят ее.

В руках Каллена она выглядит почти невесомой, будто истлевший на солнце пергамент. Когда командор проходит мимо него, Тревельян, кажется, улыбается прежде, чем потерять сознание. Или он это себе придумал?

Якорь на узкой ладони после соприкосновения со Сферой раскрылся как цветок навстречу теплу и свету. Теперь ее тело, пока что холодное и неподвижное, мироточит Тенью. Сама душа вод жизни сочится из каждой поры, каждого выдоха, растворяется в морозном воздухе.

Меняет суть всего вокруг нее. Напитывает этот пустой, серый мир смыслом.

Духи и люди на мгновение замирают, наблюдают за ее прибытием.

Искательница спрашивает его, стабильна ли Метка, и, получив положительный ответ, велит всем покинуть палатку. Чутким ухом Солас слышит, как за полотном открываются заклепки на броне и шуршит рубашка. Она называет свою Вестницу «пустологовой девчонкой» и уже мягче просит подвинуться, а та в ответ тихонько хныкает. Он уходит вглубь лагеря, не желая представлять, как одна женщина согревает теплом своего тела другую.

Солас стоит у костра достаточно долго, чтобы заметить, как из молитвенника Сестры Лелианы выпадает засушенный цветок. Белый с янтарной сердцевиной.

— Милость Андрасте, — проследив его взгляд, объясняет она, прячет хрупкую закладку между страниц.

Наверное они до конца ночи провозгласят Тревельян святой. И в этот раз может быть даже не зря.