— Ты в последнее время какая-то напряженная. Нужно найти тебе развлечение.

Тревельян не сразу понимает, куда клонит Дориан. Не чувствует укола.

После его присоединения к Инквизиции, вылазки во Внутренние Земли на фоне подготовки к закрытию Бреши становятся в разы занимательней.

Не забавней, нет. За юмор в их маленькой банде отлученных отвечают Варрик, Блэкволл и Сэра. Наличие хотя бы одного рядом в любой ситуации грозит безудержным весельем, но... только для них самих. Хвала Создателю: собрать всех троих за раз в одном месте, за исключением импровизированной таверны в Убежище, не представлялось возможным. Не армией же шагать от деревни к деревне, пугая и без того взбудораженных крестьян.

Опасения советников за жизнь Вестницы обеспечивают Кассандре постоянное присутствие в небольшом отряде. А сама Вестница предпочитает путешествовать в компании Соласа.

Значит, остается лишь одно вакантное место.

Павус, что в поле, что на стоянках, вьется за Тревельян словно уж. И для стороннего наблюдателя их взаимодействие выглядит по меньшей мере как ухаживания. На деле же...

— А, — наконец выдает она, состроив кислую гримасу. — Извини, но ты мне как брат. И матушка. Сшитые посередине ржавой иголкой.

... они — хорошие приятели.

— Ранишь в самое сердце! — натужно стонет Дориан, незамедлительно возвращается к нарочитой серьезности один вдох спустя: — Нет, родная, я не про себя. Кого угодно кроме меня, скажем так.

Можно было догадаться, что рано или поздно разговор зайдет о сексе.

За исключением выхода из Тени живой и невредимой, предположительно ведомой самой Андрасте, Вестиница Ее с тех пор божественных чудес никаких совершить не успела. Кассандра и Лелиана упорно наряжали ее в церемониальную броню с церковной символикой. Жозефина одобряла фразы для взаимодействия с потенциальными спонсорами.

Пропаганда шла полным ходом, но общественность больше интересовало как броня подчеркивает длину ног Тревельян и изгиб ее бедра.

Одно дело беспокоиться о том, что преподобные матери могут послать за ней убийц. Другое — как избежать домогательств очередного ферелденского дворянина, перебравшего со страху вина.

И, к своему ужасу, где-то глубоко в душе находить эту мысль привлекательной.

— Ты, видимо, не в курсе, но в Кругах под Орлесианской Церковью не очень-то приветствуется прелюбодеяние. И под «не очень» я имею в виду: в лучшем случае вас поймают и растащат по углам, как собак. В худшем... Про худшее мне только рассказывали.

— О, я более чем в курсе, — Дориан, кивнув, понижает голос. — А еще я крайне наблюдателен, и резонно предположу, что услада глаз моих, Леди Тревельян, уже давно не девочка.

Вот тебе и «ну ее, эту субординацию».

— Иди ты... в задницу, Дориан!

— Только если этой задницей будет вон тот симпатяга в пятом ряду. Командор из них прямо горячие пирожки лепит, ух!

Она несильно пихает его локтем, что только больше Дориана раззадоривает. Поэтому приходится рассказывать.

До восстания близость между магами в Оствикском Круге носила характер натурального обмена. Требовала если не взаимного доверия друг к другу, то хотя бы уверенности в посреднике. Третьем лице, которое придет к договоренности с обоими и сведет их вместе в назначенный день и час.

Всего лишь нужда, не любовь. Влюбленность делает неосторожными в начале, а в долгосрочной перспективе может и вовсе лишить жизни. Неосторожность влекут и любые связи с храмовниками. Никто не может гарантировать, что статные юноши и девушки в доспехах в какой-то момент не вспомнят о своей любви к Церкви. Не выберут обвинить недавнюю пассию в контроле разума при помощи магии крови, чтобы себя оправдать.

Можно выгнать мага из Круга, но не Круг из мага.

Выслушав, Павус хмурит лоб, однако веселого тона решает не опускать. Видно понимает, что ее сейчас лучше подбадривать.

— Та-а-ак. Стало быть, мы рассматриваем только магов из твоего внутреннего, прости за каламбур, круга? Ну и славно, бравый командор достанется мне. И... быть может, не будем все-таки исключать Искательницу? Королевская кровь! Такая крепкая, верная, а о скулы можно порезаться.

— Надеюсь тебя не слышит Варрик... — тихо бормочет Тревельян, на всякий случай оглядываясь по сторонам.

— Точно не Вивьен.

Они говорят синхронно, и на лице Вестницы расцветает первое за вечер подобие улыбки.

Дориан потирает подбородок, будто о чем-то задумавшись. Обводит усы, уложенные по последней моде. Затем пригибается к собеседнице и хитро полушепотом спрашивает.

— Тогда... остается Солас?

Ч-что?

Здравый смысл пытается отвергнуть мысль на удивление неохотно. После чего и вовсе делает шаг вперед, вступая в теплую зацветшую воду. Еще не болото, но уже не бурный поток. Он не несет за собой вперед, он медленно затягивает вглубь, игриво щекоча ее легкой дрожью между пальцев ног.

Дориан говорит тихо потому, что предмет их обсуждения стоит всего шагах в двадцати. Полуденное солнце заставляет парящие снежинки сверкать будто пыль в своих лучах, и Солас — ей довелось в этом убедиться — наблюдает за их плавным полетом часами как мраморное изваяние. Стоит практически неподвижно, пока его не потревожит чей-то вопрос или неаккуратное движение.

Словно все время мира в его распоряжении.

Эльфы, которых Тревельян знала до него, были тощими, хрупкими. Они походили на угловатых подростков с большими глазами, хмуро взирающих на мир. И в зрачках их ты видишь не свое отражение, а молчаливый упрек и века лишений, недоверие. Таких приголубить хотелось, накормить в конце концов, а не затащить в постель.

Он... не такой. Выше ростом. Крепче. Плечи шире, объемнее грудь. Ей нравится стоять рядом так, чтобы угол обзора раскрывал впалые щеки, спрятанные под мягкой полнотой скул, зацелованных солнцем. Перспектива, выходит, многое меняет.

Непрошенные воспоминания возвращают ее в тот день, когда она замечает веснушки и на его плечах, пока Солас застирывает вязаную тунику в горном ручье. Тихонько ругается на эльфийском, видимо на Сэру, решившую в очередной раз над ним подшутить.

Его руки сильные, как и у любого, кто машет посохом чтобы выжить. Вверх-вниз по близлежащему камню и обратно в прозрачную ледяную воду. Пальцы, скручивающие ткань, длинные, ловкие. Остальное? Кожаный поддоспешник скрывает все остальное. Но сидит на нем достаточно туго, чтобы с легкостью дорисовать в воображении полную картину. Точно — спину. Может даже поясницу...

Вот жеж...

— ТЫ ЗАДУМАЛАСЬ, Я ВИДЕЛ, ТЫ ЗАДУМАЛАСЬ!

Воодушевленный возглас едва не сбивает с ног. Люди рядом начинают оборачиваться в их сторону.

— ДА ЧЕГО ТЫ НА МЕНЯ ОРЕШЬ?!

Тон ее не подходит ни для леди, ни для святой. Дориан хохочет только громче, прикрывая рот руками. Зная его, уже надумал себе всяких пошлостей.

За это она пихается еще сильнее и мстительно валит его в сугроб.

Для него это — веселое времяпровождение с новой подругой. Для нее — новая головная боль.

Глубокой ночью она ворочается без сна на скрипучей койке и проклинает Дориана до десятого колена. Не может выкинуть из головы срамные мысли.

И бледную спину в оранжевую крапинку.