— Тише, тише... Ты умница, ты все сделала правильно...

Солас взирает на нее, дрожащую как лист на ветру в объятиях Кассандры, неотрывно. Расцеловал бы, не будь рядом двух серых стражей, Искательницы и Чемпиона Киркволла.

Все произошло так быстро: рушащийся под ногами мост, сулящее неминуемую гибель падение... и его Аделина, которой хватило одного взгляда ему в глаза, чтобы принять решение. Как и раньше, легким движением руки она разделила все на до и после. Открыла разрыв также легко, как провернула бы ключ в замочной скважине.

Они физически пересекли Завесу и вошли в Тень. Вот — Черный Город, такой близкий и недосягаемый одновременно.

Как относиться к тому, что она заставляет его чувствовать, он до сих пор не знает. Ведь стоит облечь ощущения в слова, и те будут использованы против него.

Раз за разом мысленно он возвращается к закутанной в шаль бледной фигурке. Видению, что бежит к нему по заросшей мхом лестнице, спускается к крепостным воротам. Серебряные волосы развеваются на ветру. Тревельян останавливается в шаге от него, с руками приподнятыми для объятия, но они так и не смыкаются.

Семь дней и шесть ночей он бродил по Долам, спал в руинах. Искал в Тени отголоски своего развоплощенного друга. Потерять Мудрость стало последней каплей в переполненном до краев неудачами кубке.

Зачем он все еще здесь? Зачем пытается что-то изменить? Разве пробудиться в мире практически отрезанного от магии, порабощенного, смертного Народа ему было недостаточно? Одна боль наслаивается на другую, и каждая по-своему невыносима.

Нет, он решил что все исправит. Сделал только хуже.

— Вернулся... Как ты?

Стыд заставляет отвести глаза: она волновалась, ждала. Иногда во сне ему казалось, что он слышит ее, зовущую. Случись с ней что в неделю, пока его не было рядом, Инквизиции мог бы прийти конец. Пока он эгоистично выл по углам, метался и кусал себя за хвост, как собака, чтобы одну боль заглушить другой, последняя возможность вернуть артефакт оказалась бы утрачена

Только вместо порицания, вместо выговора, она спрашивает, как он. Со слезами на глазах. Солас ловит себя на мысли, что должен был думать о Сфере. Должен.

Но лишь она, как огонек одинокой свечи, все время мелькала на задворках сознания.

Как этот мир, этот кошмар наяву, мог взрастить в себе кого-то столь удивительного?

«Тебе больше не нужно горевать одному.»

Не то же ли она обещала своему Создателю, если он снизойдет до нее, чтобы вкусить сладость сострадания? О, как велик соблазн принять ее предложение сейчас.

Под шепотки паломников и дворян в тронном зале они идут плечом к плечу. Равные. Сегодня он хочет забвения в тишине ее покоев, хочет раствориться в легком аромате винограда, оставленного прислугой на столике у камина. Отвергнуть опостылевший титул, притупить боль и притвориться, что, как и она, он — смертен и имеет право на ошибку. Хоть ненадолго.

Ведь он уже делал это.

Однажды...

***

— Однажды я посмотрю достаточно пристально, и ты откроешься мне. Надеюсь.

Медно-рыжие волосы рассыпаны по земле, как брызги крови. А на контрасте с ними — дивная улыбка. Юная, невинная дева с осколком души элвен, запертым в груди. Души, что привела ее к нему сквозь переплетения глубокой Тени. Само ее существование... вызывает беспокойство.

— За стенами, что я вокруг себя воздвиг, нет кроме боли и страданий ничего, дитя. Ты знаешь это...

— Я завтра замуж выхожу, — перебивает она его, крепко сжимая в ладонях руку.

— Ада...

— Ты же не перестанешь являться мне потому, что у меня теперь будет муж?

Он не желал ей зла. Но так к ней привязался. Эгоизм взял верх над здравым смыслом.

Опять.

***

— Солас? Тебе что-то нужно?

Тревельян не заходит за ширму, но, судя по голосу, стоит к ней вплотную. Ноготь елозит по деревянной раме туда-сюда, беспокойно. Кажется, он задремал в воде и начал бормотать.

— Мне показалось, ты звал меня по имени, — Аделина добавляет чуть тише.

Не ее. Но сейчас она нужна ему.

— Да. Подойди, пожалуйста.

Руны, начертанные на медной ванной, успокаивающе гудят, нагревая слегка остывшую воду. «Подарок от Дориана прямиком из Вирантиума» — так она описала ему зачарованную купальню по пути сюда; «подарок Вирантиуму от эльфов времен былых», горько поправил ее он. Однако никто из них не желает словесной перепалки, во всяком случае, сейчас.

Инквизитор опускается подле на холодный камень, все еще растрепанная после прогулки по ветреному внутреннему двору. Взгляд глаза в глаза, осторожный и почтительный, не заглядываясь ни на шею, ни на обнаженные плечи. А ведь он знает огонек, вспыхивающий в ее глазах при виде россыпи веснушек.

Солас нарушает спокойствие водной глади, обнявшей его измученное тело, чтобы повернуться к ней.

— Какой ты была раньше? До Якоря, — уточняет он в ответ на вопросительно приподнятую бровь. — Изменил ли он тебя в чем-то? В мышлении, в духе...

Аделина хихикает, не дав ему закончить:

— Думаешь, я бы заметила?

— Ммм... Резонное замечание.

— С какой целью интересуешься?

Ее нарочито-формальный тон мил и забавен. Что же... Сказать ей правду?

Правду о том, что есть лишь одна женщина. Остальное — аберрации. Наваждения. Туман, что растает с первыми лучами солнца. Его вина в том, что каждый раз Солас следует за миражом, прекрасно зная исход.

Не может отпустить.

— Я не видывал мудрости подобной твоей со времен...

Проклятье. Вдох, выдох.

— ... со времен, что наблюдал во снах своих, блуждая по Тени. Ты меня удивила.

Во взгляде ее плещется первобытная нежность, смущающая даже тысячелетнего бессмертного мага.

— Пффф, брось. Нет во мне ничего такого, — тихонько фыркает Тревельян, облокотившись на бортик ванной. — Оказалась не в том месте не в то время. Или наоборот. Но... Я не жалею о том, где я. Здесь и сейчас.

Она старается звучать уверенно, но он отчетливо слышит, как дрожит ее голос.

— Ну так... к чему был вопрос? Что все это значит?

— Это значит, что я не забыл о поцелуе.

Как ключ, провернутый в замочной скважине.

Солас парой слов заставляет ее раскрыться: ее юность, доверчивость, скрытое желание быть ведомой — ему на руку. Нежный толчок в верном направлении. Правильно сказанное слово, невзначай брошенный взгляд. Аккуратно распределенное безразличие.

— Хорошо, — она смущенно улыбается, укладывая голову на сложенные руки.

Наблюдать за ее явной влюбленностью практически больно. И все же...

Одну небольшую правду он может предложить. Рискнуть и облечь ощущения в слова.

— Ты заставляешь меня чувствовать себя... вновь живым, Аделина. Будто я спал невыносимо долго и вот, наконец, пробудился.

Одну небольшую правду для нее, одну — для себя.

— Не хочу терять это чувство.

«Сможешь ли ты просить меня за это когда-нибудь?» — потерянное во вздохе, когда они, как два небесных тела, идут на столкновение.

Он целует ее, едва сдерживая слезы и самого себя: медленно, нежно, приглаживая мокрыми пальцами непослушную серебряную гриву. Паника сжимает сердце, душит, когда Тревельян неловко перебирается через разделяющую их медь в горячую воду. Как карта с ее рельефами, мокрая насквозь сорочка одновременно скрывает и выставляет напоказ все, что до этого истязало его воображение.

Она обнимает его, вместо того чтобы соблазнить.

В этот момент Солас клянется себе, что сделает все. Все, чтобы эта проскользнувшая за приоткрытую Завесу искра не сгорела, едва коснувшись его ладони. Он докажет, что для него еще не все потеряно. Исправит ошибку, хотя бы одну. Крошечную в масштабах мироздания, смертельно опасную в рамках жизни этой человеческой девочки.

Или погибнет вместе с ней, недооценив разрушительную мощь сожаления.