Это была идиотская идея, и Уэнсдей не знает, как на это согласилась, даже с учетом того, что она проиграла спор и буквально не могла отказаться от выполнения его условий.
В бассейне, среди множества незнакомых людей, под ярким светом ламп и в излишне дружелюбной атмосфере она чувствует себя не в своей тарелке. И присутствие полуголого Тайлера, который, стоило им войти в помещение, тут же скинул верхнюю одежду, оставшись в одних черных шортах и тапках, ничуть не заставляет ее чувствовать себя лучше.
Вот если бы они были наедине…
Она недовольно смотрит на него и сухо констатирует.
– Вынуждена настаивать, чтобы ты, по крайней мере, надел рубашку.
Уэнсдей искренне надеется, что он просто послушает ее и не станет задавать вопросов. Пусть даже они пришли в бассейн, где сама суть занятия заключается в том, чтобы буквально остаться в минимальном количестве одежды.
Разумеется, вместо того, чтобы послушаться, Тайлер отвечает ей игриво вскинутой бровью.
– Ах вот как? И почему же?
Уэнсдей кипит от ярости, зная, что он прекрасно все понимает – не заметить заинтересованные взгляды девиц мог только слепой, и он выпытывает из нее ответ просто чтобы позлить. Она скрещивает руки на груди и как можно спокойнее говорит:
– Потому что ты выглядишь как субъект объективации мужчин.
Он пожимает плечами – теми самыми, на которые еще вчера было позволено смотреть только ей – и которые, если быть откровенной, выглядят просто великолепно, вне зависимости от того, находится ли Тайлер под ней или стоит рядом и издевается. Уэнсдей готова прямо сейчас заковать его в цепи и увести отсюда, а затем вернуться и устроить вечеринку с пираньями для всех, кто посмел кинуть на него взгляд.
– И как же ты это поняла? – самодовольно улыбаясь, интересуется он, склоняясь чуть ближе и драматично понижая голос, будто хочет рассказать ей самую большую в мире тайну. – Неужели ты тоже… меня объективируешь?
Она щурится и как следует шлепает его по предплечью. Тайлер хохочет и нагло добавляет:
– О, пожалуйста, продолжай.
Серьезно, она очень хочет прямо сейчас откусить ему голову – чтобы он перестал излучать подобное самодовольство, как будто все про нее знает.
Хотя нельзя отрицать, что она и правда… немного…
– Ты выглядишь вульгарно, – холодно чеканит она, и Тайлер вдруг становится нейтрально-любопытным, как будто и правда готов поверить ей на слово.
– Это почему же? – уточняет он, но она не успевает ему ответить: одна из девушек проходит мимо и мило машет ему рукой.
– Привет, Тайлер.
– Э-э, привет? – неуверенно протягивает он.
Уэнсдей не приспособлена к подобным температурам своего тела, но, кажется, сейчас она кипит изнутри. Пусть даже, судя по его ответу, он вообще не представляет, кто это.
То, что она сама оценивающе присматривается к Тайлеру, прикидывая, как он выглядит со стороны, и видит его крепкое, накачанное тело, буквально созданное для того, чтобы внушать чувство силы и желание вжаться в него и касаться везде, куда только сможешь дотянуться... Ну, в общем, ее гнев это никак не успокаивает.
Она не знает, как описать его тело и те чувства, что она испытывает, глядя на него. Но Уэнсдей точно знает, что он привлекателен, и ей нравится трогать его, нравится, как вздымаются мышцы его груди и живота и нравится его запах – естественный, мужской, без искусственных примесей, продвигаемых маркетингом, и... Она всегда выбирает лучшее, а значит, очевидно, что это лучшее будет притягивать завистливые взгляды.
И почему она вообще думает о том, как могла бы его описать?
Важно то, что он принадлежит ей. Точка. И его жалкие попытки заставить ее воспринимать эту данность с примесью абсурдного понятия ревности – возмутительны.
До омерзения, потому что именно это чувство она и испытывает.
– Ну так что? – обращается он к ней, отсылая к предыдущему вопросу, хотя уж сейчас мог бы этого не делать. Но что ж… Собрав свою выдержку в кулак, Уэнсдей принимается объяснять, немного расслабляясь, фокусируясь на собственных словах и заставляя себя поверить в них. И в то, что он интересуется не затем, чтобы снова дразнить ее – а потому что наивен или, так и быть, просто хочет в очередной раз убедиться, что ей небезразличен.
– Ты стоишь полуголый посреди помещения и улыбаешься всем, кто проходит мимо. А еще ты красуешься своими мышцами, и надел эти идиотские шорты, которые только больше заставляют фокусироваться на твоем теле, а под ними… – она осекается, потому что, очевидно, то, что под ними, пока видела только она, но Тайлеру достаточно услышанного.
Он подсаживается на ее шезлонг, заставляя сдвинуться, и тут же занимает все место, усаживая ее на себя. Уэнсдей каменеет, зная, что к ним наверняка сейчас приковано множество глаз, но она также достаточно зла, чтобы окинуть их всех презрительным взглядом и опереться на его грудь. Прекрасную, теплую, твердую грудь, которой позволено касаться только ей.
Выкусите.
Она задыхается от внезапного осознания, насколько низко она пала – гордиться Тайлером словно предметом роскоши. Ее самолюбие и, очевидно, разум видали и лучшие времена. Может, все те разы, что она падала на землю во время видений, действительно привели к сотрясению?
Нужно будет провериться.
Его рука обнимает ее за талию, и она расслабляется от его прикосновения, но ей по-прежнему не слишком комфортно находиться в центре внимания, пусть даже оно служит правильной цели: показать, что он принадлежит ей.
– Ну так что? – как ни в чем не бывало интересуется он. – Ты правда считаешь, что могла бы перечислить все эти вещи, не поморщившись, если бы ты меня не объективировала?
Она насмешливо фыркает.
– Понимание вещей не обязательно значит то, что ты их когда-то совершал.
Что ж. Судя по лицу Тайлера, она привела хороший довод. И все-таки, поразмыслив, выводя круги на ее талии, он невинно интересуется:
– Значит, если я сейчас сниму шорты и останусь в одних плавках – что, к слову, совершенно нормально, раз уж мы находимся в бассейне, ты не скажешь мне ни слова, и я смогу нырнуть и…
Она снова хмурится, не зная, что на это ответить – все ее силы уходят на то, чтобы не оскалиться. Он сознательно загоняет ее в угол, не оставляя ей выбора, хотя она вообще не хотела сюда идти. Это несправедливо.
Его горячее дыхание обжигает ее ухо, а горячие руки только крепче прижимают к безгранично манящему телу – даже с учетом того, что она знает на нем каждый шрам и каждую родинку.
– Признай это, и мы сразу уйдем: моя комната свободна, и до вечера нас точно никто не потревожит, – соблазнительно шепчет он. Черт.
По ее спине пробегает волна мурашек, и она благодарит свое нежелание становиться объектом чужих взглядов и выбор достаточно закрытой одежды. Она оставит на его теле столько засосов и царапин, чтобы любой, кто посмотрит на него – будь даже он одет в водолазку и пуховик, точно знал: Он. Принадлежит. Ей.
– Ладно, – недовольно рычит она, закатывая глаза и стараясь не смотреть на него. – Возможно, я и правда немного тебя объективирую.
Даже так она видит расплывающуюся на его лице белоснежную улыбку.
– Будь добр, помолчи, ладно? – цедит она, мысленно хороня свое эго. И ведь стоило только познакомиться с ним, как все пошло прахом…
Ладно, если быть честной, она совершенно не жалеет об этом. Разве что немного. В профилактических целях.
– Так и знал, – разумеется, он не может не прокомментировать, и когда она собирается еще раз стукнуть его, он поднимается с места и аккуратно придерживает ее, позволяя встать на ноги. – Пойдем.
Они движутся к выходу, и он тихо добавляет:
– Туда, где смотреть на меня как на кусок мяса сможешь только ты.
Она знает, что он ее дразнит, и если уж быть совсем честной – не то чтобы взгляды девушек в его сторону были настолько интенсивными, но в ее груди разгорается ярость при одной только мысли об этом.
– Продолжай издеваться, и к следующему разу я куплю самый откровенный наряд, какой только сможет найти Энид, – отвечает она.
Тайлер запинается на месте и останавливается.
– Ну, не то чтобы я был против… – он улыбается мыслям об этом. – И ты действительно это сделаешь?
Уэнсдей вынуждена признать, что ей это дастся определенно нелегко. И все же…
– Ради того чтобы заткнуть тебя и стереть эту идиотскую улыбку с твоего лица, когда ты будешь знать, что даже те, кто меня боится, могут поднять глаза увидеть меня в таком виде? – на его лице мелькает выражение паники, и Уэнсдей удовлетворенно улыбается кончиками губ. – Определенно.
Он крепче обхватывает ее ладонь и тянет в комнату. Она купается в собственном самодовольстве, слыша едва уловимый рык, раздающийся с его стороны.
Двое могут играть в эту игру.