За окном виднелось, как ветки редких деревьев покачивались в разные стороны, ведомые ветром. Уже наступила полночь, и во всем доме лишь изредка можно было услышать приглушенные звуки музыки или шуршания одеял. 

 Постоянно смахивая экран пальцем, девушка с остервенением вычитывала ленту новостей; глаза ее внимательно перемещались с одной строчки на другую и, несмотря на их оживленность, лицо оставалось расслабленным и безэмоциональным. Люмин лежала на туловище, а ее ноги то сгибались в коленях, то ложились обратно на кровать, будто она была из тех самых девчонок, которые влюбились и не могли скрыть это. 

 Одна за другой, изредка повторяясь, различные вести крутились под носом, пока со стороны не проскрипел затвор двери, а через появившийся проем не выглянул обеспокоенный Итэр. Его золотистая коса уже была распущена, и по всему внешнему виду стало ясно, что он готовился ко сну, но, похоже, юноше что-то помешало. Солнечные глаза с волнением пробежались по сестре, которая тотчас выпрямилась и оставила телефон лежать посреди постели. 

 — Что такое? — тихо спросила Люмин, положив одну ладонь на колено, — Уснуть не можешь? 

 Итэр безмолвно покачал головой, и его губы поджались, заставив розовый блик на устах покраснеть. Ланиты были белы, словно их припорошило слоем снега. 

 — У Альбедо там… — нервно начал он, а голос слегка дрогнул на самом первом слоге, — Полицейские машины. 

 Девушка едва не вскочила, но первым делом подошла не к брату или шкафу, чтобы надеть на себя что-то потеплее; сначала она выглянула в окно, попытавшись убедиться в действительности сказанных слов. 

 Каждому из нас сначала нужно увидеть все своими глазами, прежде чем поверить, правда ведь? 

 Зрачок тревожно заметался между крыльцом знакомого дома и двумя автомобилями, которые разительно отличались от любых других благодаря наличию красно-синих сирен. Рядом с ними никого не было видно, отчего в разуме мгновенно всплыло предположение — все находятся в помещении. 

 Киноварь и лазурит перемешались на лице, оставив только озябший ужас. Люмин лишь немного пошатнулась в неверии, пока ее взгляд все еще падал сквозь стекло. Тело как бы само повернулось к Итэру, и сама девушка уверенно метнулась к выходу. Она не обращала внимания ни на свой никчемный растрепанный вид, ни на смятую ночнушку, ни на босые ноги. Конечно же, Итэр молнией последовал за своей сестрой, беспокойно оглядываясь на лестницу, словно та была последним пристанищем для них — двух близнецов.

 Асфальт царапал стопы колотым холодом. Только рядом с фасадом взгляд Итэра зацепился за множество стеклянных крошек на полу — у двери, под ней; сплошь и рядом. Казалось, что от света сирен эти осколки должны были мигать, но они были мутны, словно неочищенная толща аквариума, жизнь в котором давно угасла. Юноша непонимающе остановился, и воздух в его легких дрогнул, не в состоянии вылезти наружу. 

 Ему нужен был некий толчок, чтобы пойти дальше. Страх увидеть что-то не то, что-то, о чем Итэр бы пожалел, сковывал все тело. 

 — Альбедо! — закричала Люмин, пытаясь переступить через все морозящие ступни стекляшки, — Альбедо! 

 Рука дернулась сама по себе, и девушка, прогнувшись дугой, попробовала дотянуться до двери. Сквозь прямоугольный проем было видно коридор — тот освещался тусклыми лампами; из гостиной выглянула фигура. Люмин, вздрогнув, сильнее сжала ручку двери, отчего ее ладони лишились естественного цвета. Итэр, наблюдая за отчаянными попытками сестры пройти внутрь, смог выдохнуть и преодолеть оцепенение, которое так резко нависло над ним громоздкой тенью. Он подошел к Люмин со спины, рассматривая силуэт, очертания которого были будто размыты и незнакомы. 

 Юноша молча стоял в коридоре, прислонившись спиной к стене. Подняв голову, он скользнул блестящим взглядом по потолку. Пальцы небрежно сжимали запястье на левой руке. В омуте приглушенного света было видно, что кисть словно оплыла, и поэтому казалось, что она прилипла к коже. Все запястье было измазано в ныне высохшей крови, и эти пепельно-мертвые следы ужаснули обоих близнецов до глубины души. 

 Лицом Альбедо повернулся к двум, и тотчас стало предельно ясно — что-то в нем было поломано, разобрано, разбито и выброшено в бездонное море. Он выглядел как человек, в один момент потерявший все, что у него только могло быть. На губах растянулась кривая, дрожащая улыбка, а ногти впились в кожу другой руки, не выпуская ее из цепкой хватки; неописуемая боль била в виски сильнейшими толчками. Однако ни слезинки не мерцало в погасших глазах, которые охватила глубина океана. Зрачки, будто удушенные, все еще подрагивали от внутренних конвульсий. 

 Люмин прижала ладонь ко рту; вид ее выразил глубокое сожаление. Взгляд тревожно метался по всему Альбедо, и она едва удерживала себя, чтобы не пройти голыми стопами по осколкам ныне разбитого стекла. Итэр положил обе пясти на плечи сестры в попытке немного успокоить ее. Он смотрел на Альбедо с тем же человеческим состраданием, пока в голове сами по себе появлялись варианты произошедшего. С уст слетел неосторожно вырвавшийся шепот: 

 — Альбедо… 

 Упомянутый прижал предплечье к непоколебимой поверхности стенки, и Люмин показалось, что он вот-вот упадет. Там, в коридоре, были слышны приглушенные взрослые голоса, изредка прерываемые гудками мобильника. При случившемся сотрудники полиции не могли оставить Альбедо в растерянности и неведении о том, что будет происходить в дальнейшем, а потому на данный момент занимались тем, что обзванивали всевозможных родственников со стороны Алисы, чтобы те могли хотя бы провести пару ночей с детьми. Он все еще не знал, что сказать Кли, которая спала на втором этаже. 

 — Они рассказали Навии только что, — хрипящим, погасшим голосом промолвил Альбедо, — Она просто кричит. И не может остановиться.

 Уста вновь прилипли друг к другу, бледные и неживые. Но улыбка все еще украшала их. Сердце Люмин вновь облилось горячей кровью, а Итэра — до тряски закололо, непривычно холодное. 

 Альбедо, наконец, поднял взгляд на близнецов и медленно, едва перебирая ноги, подошел к ним. На деревянной раме двери тоже виднелись стеклянные крошки, однако морозно-бледные фаланги приземлились на нее, как будто их это не могло ранить, и тогда юноша смог пройти к двум. Осколки лишь прохрустели под натиском подошв от уличной обуви. Кончики губ опустились; лик стал апатичным, бесчувственным, похожим на исковерканный и исписанный самыми мрачными чернилами лист. Померкшая радужка напоминала иссиня-темное ночное небо. 

 — Ее кровь… — зашептал Альбедо, посмотрев на свои ладони, — Мне кажется, это я ее убил.

 — Ты… никого не убивал, — качнула головой Люмин; ее голос надломился от боли, — Прекрати.

 Альбедо поднял расколовшийся вдребезги взгляд и из-за подобравшихся слез закусил губу. Руки его затряслись.

 — Как я расскажу Кли?.. К-как я… скажу ей?.. 

 Итэр аккуратно оттеснил свои ладони от плеч Люмин, чтобы та могла обнять Альбедо, и сам крепко обвил его руками. Тот не заметил ни тепла, которое обвило тело, ни того, как они все втроем припали к полу, приземлившись на собственные колени, ни свалившихся на щеки тяжелых слез. Веки задрожали, и Альбедо, отпустив трясущееся запястье, прижался макушкой к близнецам. Послышалось приглушенное хныканье. Звуки, исходившие из гортани, скакали и плясали, преисполненные горем и болью. 

 Он был безутешен.

 ***

 Тусклая лампа едва освещала обшарпанную поверхность стола. Протирая его от скопившейся бурой пыли, мальчишка иногда переводил взгляд на полки, которые все еще ломились от обилия книг. Альбедо отстраненно наблюдал за тем, как снежно-белые пальцы небрежно сжимали тряпку, слабо подрагивая.

 Той ночью он так и не смог уснуть. Оставшись на кухне наедине с собой, Альбедо рассматривал фоторобот убийцы, собственные руки, на которых оставалась кровавая пыль. Он пытался понять: 

 Почему так произошло? 

 В голове что-то вскипало, мысли небрежно плескались и выныривали из закоулков сознания, падая на плечи, обжигая тело. Но ответ к Альбедо не приходил, и поэтому оставалось лишь разглядывать пустые и, казалось, омертвевшие вместе с Алисой уголки дома. Мучительнее всего той ночью было видеть ее силуэты: она чудилась на кухонных стульях, неловко склонялась над домашним телефоном в коридоре, с сонным видом чистила зубы в ванной комнате, поднималась по ступенькам на второй этаж, готовая будить весь дом. Было больно. 

 Кли практически давилась слезами. Альбедо старался не думать о том, как она поначалу боязно отошла к стенке; как тряхнула головой, не веря ни единому слову; как переменилась эмоция на лице из ужаса в отчаяние; как она крепко обняла ногу брата, умоляя маму прийти домой; как холодны были светлые волосы, когда подросток приглаживал их ладонью в попытке успокоить. На глаза накатывались слезы от ее вида, но Альбедо всеми силами держался. 

 Каким-то образом день проскочил мимо. Он был как искра — появился, осветив малую часть округи, и тут же исчез. Следующие сутки тянулись так долго, что казалось, будто все механизмы в доме остановились, часы сломались, а собственные движения были лишь хитроумными галлюцинациями, уловками разума, который решил подослать иллюзию для того, чтобы хоть как-то облегчить собственные страдания. Альбедо прибрал стеклянные осколки у двери, с пустым видом посмотрев на прямоугольную дырку в ней. Это единственное полезное дело, которым он занялся за день.

 Кли пришлось тяжко ночью — теперь, когда она знала, что Алисы больше нет. Наиболее болезненно было утешать ее и говорить, что все наладится; лгать, что все будет как прежде, хотя это, безусловно, было не так. Девочка так настрадалась, что у нее тоже появлялись признаки бессонницы, но вместе с Альбедо ей становилось хоть на капельку легче и спокойнее. Ласковый, однако безэмоциональный напев колыбельной, выдуманные за несколько минут сказки и монологи ни о чем — все причуды, которые юноша только мог использовать, помогали Кли погрузиться в дремоту. Альбедо не был уверен, что она не проснется с громким вскриком через несколько часов.

 Навия — сестра Алисы, которую Альбедо увидел вживую лишь однажды, — должна была приехать ранним утром. Она жила на юге Франции и очень редко посещала Америку, но посылала племянникам подарки на Рождество и порой разговаривала с ними по телефону.

 Было откровенно мучительно слушать доносящиеся с трубки крики. Если бы Альбедо дали их послушать без объяснения причины, он бы предположил, что кого-то разрывают на куски. Он понимал, что для Навии Алиса была почти что половинкой собственной души.

 Испытывая изнуряющую усталость, Альбедо направился в свою комнату — хотя бы для того, чтобы перед глазами прекратили витать мушки. Стоило ему прилечь на кровать, как внутренности охватила холодящая пустота. Шум в голове перебила сонная тишина.

 Все звуки в доме застыли. Ничего не шуршало и не скрипело. Лишь тоскливый ветер проскальзывал через приоткрытые окна, траурно остужая пол.

 Прошло всего полчаса. Сонные видения причудливо скользили по разуму, уносили в разные стороны, давили так сильно, что казались реальными. Когда перед глазами пронеслось марево остывшего тела, Альбедо содрогнулся и накрыл свою макушку ладонями. Боль заставила его проснуться.

 Алиса. Хрусталь в ее глазах. Кровоточащая, горящая рана. Лицо убийцы. 

 Татуировка в виде звезды на его запястье. 

 Полицейские объясняли, что татуировка — это один из знаков, по которому легко опознать преступника; они говорили об этом без должного интереса, как будто пересказывая главу второсортного романа, и даже не задумались, насколько сильно эта деталь въелась в голову мальчишки перед ними. Мальчишки со стеклянными глазами и кровью на руках. 

 “Это только сон. Просто сон, обрывки которого я не запомню.” 

 Он запомнил их. Однако, несмотря на то, какая тревога поражала сознание от ужасающих кадров, которые впивались в мозг, Альбедо не написал об этом ни Люмин, ни Итэру, и оставил это при себе. Он не хотел грузить их своими проблемами, даже если это сильно изнуряло его. 

 Сев на кровать, Альбедо медленно осмотрел комнату плывущим взглядом. Всевозможные предметы и вещи, расставленные повсюду, донельзя сильно напоминали ему об Алисе, о ее доброте и сострадательности, которую она проявляла к мальчику на протяжении многих лет. Это только больше выбило Альбедо из колеи, заставив его почувствовать, как беспощадно загорелись и наполнились пеплом легкие; как что-то зазвенело в голове, похожее на церковный колокол; как в горле образовался липкий комок, и его не получилось сглотнуть. 

 “Нет, я не могу так...” 

 Ощутив, как по затылку скатилась капля прохладного пота, резким движением Альбедо поднялся с кровати. Осмотревшись, он подошел к шкафу и вынул оттуда хлипкий контейнер с одеждой. Без каких-либо промедлений опрокинул содержимое на пол и уместил емкость на столе. Стены словно сдавливали его, не давали сделать глубокий вдох, и вслух он не мог произнести ни слова, потому что на любые его просьбы уже никто бы не ответил.

  Контейнер стал первым шагом. После нашлись коробки от техники, ненужные пакеты, прибранные под кровать ради приличия, и прочие предметы, в которые можно было что-либо сложить. Альбедо перебирал одежду для повседневной носки, обувь, диски и книги — все, что казалось ему необходимым на тот момент. Руки тряслись, и потому аккуратно складывать вещи не получалось. Альбедо невольно ощущал запах всех этих предметов, — запах бывшей жизни в этой комнате, — и он дышал ими, вспоминал о том, как приобреталась та или иная диковинка, в каком магазине, в какое время года. Душу пронзали тысячи шипов, смазанных самым жгучим ядом, который только можно представить, но даже так у этого хрупкого на вид мальчишки получалось держаться. Он просто продолжал делать то, что ему нужно было. 

 Коробка утопала и тонула в ладонях; картон становился мокрым от пробиравшего пота; волосы, сбившиеся в крупные пряди, неприятно били по лицу с каждым резким и спешным движением. Альбедо стоял на пороге спальни, осматривая ее углы и просторы. Воздух стал тяжелым. Теперь комната выглядела так, словно только что в нее заглянул ураган, но в глазах Альбедо она была мертвой. Ненужная одежда, спихнутая на кровать и дощечки пола, школьные грамоты, аккуратно расфасованные на полках с учебниками — все это в один лишь миг утратило смысл. 

 Эта спальня больше не принадлежит Альбедо. Даже если он здесь раньше жил, на самом деле это комната Алисы. 

 Скривившись, юноша сделал шаг назад, чтобы переступить через порог, и закрыл дверь. Неприятное чувство тревоги, смешанное с обострившейся виной, все еще не давало покоя, но больше это помещение не могло ненароком спровоцировать ничего из этого. Сглотнув, Альбедо стремительным, пусть и тихим шагом спустился по лестнице сначала на первый этаж, а затем по другой — в подвал. Коробка рухнула на пол, и тело медленно опустилось на колени. 

 Таким образом он пришел к расстановке вещей по своим местам, проведя бессонную ночь за этим, казалось бы, обычным для многих людей делом. Сухие глаза, словно отделенные от всего организма, внимательно следили за движениями тонких рук. 

 Угольные лацканы опустились на плечики кресла, а уже на них легли карманы брюк. Сама по себе конструкция выглядела обыденно и даже скучно, но у юноши от ее вида невольно утяжелялось дыхание, хотя лик оставался таким же безразличным. 

 Этот костюм Альбедо подобрал для похорон. Совершенно не выделяющийся среди всех остальных, однако подходит для сдержанных мероприятий; на молодом человеке он выглядел как нельзя впору.

 Черный костюм. Белая рубашка. 

 Словно мокрый песок, одним своим присутствием смоляная вещь грузилась Альбедо на плечи, и он едва удерживал на себе этот гнет. Звуки собственного дыхания были ему противны, и он сдерживался от того, чтобы шумно вытеснять воздух из трахеи. Поэтому уже через несколько минут его перестало хватать. Альбедо грубо обхватил костюм всеми пальцами и запихнул его в одну из открытых коробок так, чтобы могли выглянуть лишь кусочки рукавов. Локти уперлись в картон; юноша зажмурился, судорожно выдохнув.

 Глаза снова начало щипать. В подвале Альбедо было спокойнее, но коробки, которые сворой призраков отсиживались там, в углу, тоже его беспокоили. 

 Примерно к четырем утра сверху послышался дверной звонок. Альбедо не сразу нашел в себе силы, чтобы подняться. Он и не думал засыпать, волнуясь, что кошмар повторится.

 Навия выглядела почти в точности как на фотографиях: светлые завитые волосы, бездонные глаза цвета мирного неба. Лицо у нее покрылось красными пятнами, как будто она заболела и к тому же замерзла. Альбедо быстро заметил, что женские руки, изящно обрамленные черными перчатками, мелко тряслись.

 — Мне жаль, — первое, что сказала она.

 Альбедо в ответ промолчал.

 Какое-то время они в неловкости смотрели друг на друга, пораженные горем. Не осмеливались поднимать взгляд, словно они были чужими людьми. Спустя длительные мгновения Альбедо догадался пропустить Навию внутрь, помочь с ее скромным багажом, который состоял не столько из одежды, сколько из ценных бумаг. Воздух в доме пропитался смертью. Возможно, поэтому женщина поморщилась, стоило ей ступить на паркет.

 Когда Навия поняла, что ей придется ночевать в комнате Алисы, ее лицо не изменилось, но Альбедо показалось, что в ее груди застыл немой крик — отчаянный, болезненный. Она улыбнулась. Альбедо поразило, насколько скорбно могли выглядеть губы. 

 Несколько часов Навия безмолвно сидела в спальне своей мертвой сестры, пустым взглядом смотря на ее кровать.

 — Не могу поверить, что ты умерла раньше мамы, — единственное, что услышал Альбедо, подойдя к двери уже под утро. 

 Он не мог видеть Навию, но перед глазами сразу же причудливо расплылись ее слезы. Мягкие, податливой каймой очерчивающие щеки, пропитанные нетронутостью.

 Альбедо не имел понятия, как долго Навия разговаривала сама с собой, и ему не хотелось слушать это. По застывшему телу прошлась дрожь; он помотал головой, сжал шею напрягшимися плечами и снова спустился в подвал.

 Завтракать по утрам давно сложилось у него в привычку. Алиса не позволяла Альбедо пропускать прием пищи без весомой причины, и он даже не сразу понял, в какой момент эта вещь, давно ставшая для него столь обыденной, попросту исчезла.

 Теперь звать на завтрак никого не хотелось. Да и некого.

 Никому не нужно было есть. Не сейчас.

 Альбедо нужно было побыть одному.

 Похороны завтра.

 Он к этому не готов.

 “Не хочу здесь быть”, — скривившись, подумал Альбедо, когда ноги понесли его по ступенькам, — “Не хочу быть ни здесь, ни где-либо еще… Не хочу… быть вообще!”

 Не здесь. Не сейчас.

 Здесь… слишком больно.

 Тяжелый вздох сорвался с уст; почувствовав, как на глаза снова накатились слезы, Альбедо крепко сжал футболку на груди, словно он пытался ухватиться за сердце. От рук все еще пахло кровью.

 Больно. 

 Почему так постоянно происходит?

 Почему… 

 Почему?! 

 Подойдя к своре коробок, которая все еще мозолила глаза, Альбедо пнул одну из них — злобно, с чувством. Пыль взметнулась вверх, создав небольшое облако, от которого мальчишка закашлялся. В коробке осталась пробоина, открывшая вид на вещи внутри. Небольшие, старенькие книжки, кожаный футляр неизвестного происхождения. Остальное скрывала тень.

 Ударив на сей раз еще и по внутренностям, Альбедо прижал ладони к своему лицу. Слезы снова обрамили его взгляд, исполненные скорбью и злостью на самого себя.

 Это я виноват.

 Это…

 Кровь на моих руках.

 Альбедо не сразу заметил, что коробка метнулась к углу подвала; по дому прошелся грохот, который, впрочем, почти не привлек к себе внимания. Застыв, юноша сделал пару шагов назад. Он как будто забоялся, что призраки, которые затаились в старых вещах, вот-вот вылезут.

 Немного помолчав, Альбедо на ощупь нашел кресло и присел. Он не осмеливался отвести взгляд от устроенного беспорядка.

 Когда его глаза начали смыкаться, Кли, спускаясь по лестнице, молча направлялась на кухню. 

 Завтракать.