На полу собственного кабинета Арсению сидеть ещё не приходилось. Тем более ему не приходилось, сидя на все том же полу, замешивать детскую смесь, благо термос он вчера вечером все же нашел. Не стоит отрицать, что было бы довольно странно, если бы в кабинет вошёл какой-нибудь учитель или ученик и застал директора в таком интересном положении, особенно учитывая факт наличия парочки кресел, небольшого диванчика, да даже его офисного кресла за столом. Но в данный момент Арса совсем не волновало то, как он выглядит со стороны, а уж на пол он опустился с вполне себе конкретной целью — оставаться в поле зрения ребенка. Которого, к слову, тоже, в этом мужчина был на сто процентов уверен, никто не ожидает застать в кабинете директора. Но, как уже было сказано, этот самый директор в данном случае испытывал полное безразличие по отношению к мнению окружающих. Пускай они думают все что душе угодно, а он как-нибудь сам решит, что, где и как ему делать.

Антошу мужчина уложил на животик на небольшом, но вполне себе просторном для такого крохи диване, стоявшем около стены. Уложил совсем ненадолго, поскольку уже успел за один лишь только вечер начитаться статей и насмотреться видеороликов, из которых понял, что такое положение хоть и полезно для правильного развития и укрепления мышц, но у самих деток особого восторга не вызывает, а потому во всем нужно знать меру. По крайней мере, на данный момент двух-двух с половиной минуток будет достаточно для одного раза. И этого времени как раз хватит на то, чтобы разобраться со смесью.

Арсений вообще вчера много чего нового узнал, решив за один только вечер наверстать все те упущенные знания, которые по-хорошему должен был получить ещё до рождения сыночка. Но не все в этом мире идёт «по-хорошему», потому мужчине только и оставалось, что пытаться успеть за всем и сразу. Не сказать, что это легко, даже наоборот, остаться вот так один на один с маленьким ребенком на руках — это очень и очень трудно. Мужчина не привык просыпаться ночами и спускаться на первый этаж для того, чтобы накормить проголодавшегося малыша, не привык в полусонном состоянии искать отложенные куда-то подгузники, спасибо хоть брат вполне доходчиво объяснил, как их вообще менять, не привык к тому, что в доме в принципе есть ещё кто-то помимо него. И уж тем более Арсений не привык нести ответственность за кого-то помимо себя самого. Потому что даже в школе, даже учитывая тот факт, что он вроде как является частью коллектива, отвечающего за учеников, Попов все равно никогда не ощущал полной зависимости этих самых учеников от него. Не ощущал хотя бы потому, что у них есть свои родители, и все, что происходит с ребятами за пределами школы, — вне его компетенции. А тут внезапно такие перемены — на руках сын, его собственный и на данном этапе полностью, до мелочей зависящий от него. Конечно, к подобному невозможно вот так сходу привыкнуть и адаптироваться. Но Арсений пытается, правда пытается, хотя бы потому, что у него нет никакого выбора.

И жаловаться мужчина не собирается. Да, нелегко, непривычно, необычно. Но в то же время одна лишь только минутка, проведенная совсем рядышком с таким маленьким счастьем, стоит всех тех трудностей, которые, в этом Арс даже не сомневался, его ожидают впереди. А что произойдет, когда эти минутки перетекут в часы, часы в дни, дни в месяцы, а те уже в года? Сейчас мужчине, конечно, сложно представить, что может произойти и какие эмоции будет испытывать он сам и его ребенок, но он уже отчётливо понимал, что каждое мгновение, проведенное вместе, стоит того. А опыт и все остальное обязательно придут со временем, разве могут не прийти?

— Ну что такое? — Разобравшись с бутылочкой, Арсений в который уже раз одарил теплым и нежным взглядом явно очень недовольного своим положением малыша.

Антошка кряхтел так возмущённо, упорно пытаясь поднять голову, которая, понятное дело, дольше трёх секунд на весу держаться не желала, и кроха снова опускал ее. Лицом к Арсению, естественно, стена Антоше казалась слишком скучной, а вот находящийся совсем рядом мужчина — самое то. И столько усилий мальчику приходилось прилагать для таких, казалось бы, простых действий, что его пусть не совсем серьезные, но все же капризы были вполне обоснованы. Малыш попросту устал, да и покормить его уже пора было.

— Головушка такая непослушная, да? Не хочет держаться.

Антон в ответ издал то ли писк, то ли очередное кряхтение, будто подтверждая слова Арсения и выражая свое отношение ко всему происходящему. Арс только тихонько рассмеялся, посчитав этот «ответ» крайне забавным, а потом отложил на мгновение бутылочку в сторону, чтобы поднять сына на руки.

— Совсем замучил тебя папа, да? На животе лежать заставил, все ещё не накормил, полнейшее безобразие. Как же я так мог?

Настроение было отличным, даже несмотря на то, что спал Арсений плоховато, не ожидал он всё-таки, что ему трижды за ночь придется вставать. Но что есть сон по сравнению с маленьким крохой, которого хотелось все время таскать на ручках, а ещё разговаривать с ним, прекрасно осознавая, что ответа все равно не дождешься? И пусть говорить о себе в третьем лице было немного странно, Арс ничего не мог с собой поделать. Это «папа» вырывалось совершенно спонтанно и неосознанно, но при этом звучало так правильно, что мужчина ещё со вчерашнего вечера стал периодически говорить о себе так. Он будто пытался таким образом объяснить Тоше, что он ему совершенно не чужой, ну и, конечно, привыкал постепенно к мысли о том, что да, теперь он действительно папа. Также неосознанно при всех разговорах с крохой Арсений менял интонацию. Не сюсюкал и не коверкал слова, уже успел вычитать, что так делать не стоит, но использовал мягкий, нежный, спокойный, но в то же время заинтересованный тон. Наверное, такую интонацию он до этого использовал только при общении с племянником, что не только приводило в восторг Максимку, но и очень импонировало Денису с Лизой. Стоило ли теперь удивляться, что эту же манеру общения мужчина теперь стал использовать со своим сыночком?

Антошу Арсений сначала осторожно перевернул на спинку, заметив, как мальчик моментально успокоился и прекратил недовольно хныкать, после чего со все той же осторожностью поднял его на руки. Арс сел на все тот же диван, одной рукой продолжая удерживать малыша, второй он дотянулся до отложенной бутылочки. Тоша ел с таким аппетитом и даже некой жадностью, будто его не кормили по меньшей мере неделю, хотя Арсений-то прекрасно знал, что ребенок у него голодным не остаётся и кормить он его старается по первому требованию. И не важно, что делает он это только со вчерашнего вечера.

— Вот и куда ты так торопишься? Не отбирают же у тебя ничего, — посмотрев за тем, как содержимое бутылочки исчезло буквально за полторы-две минуты, пробормотал Арсений больше для себя, поскольку Антон, очевидно, ответить ему не мог.

Конечно, мужчина прекрасно знал, что в той бутылочке не так уж и много смеси, чтобы кормление растягивалось на десять и больше минут, маленький всё-таки Антошка, много не съест. Но все равно ел малыш почему-то слишком быстро, то ли успел так сильно проголодаться, то ли просто взял себе за привычку именно такую скорость. Так-то оно вроде и не вредило никак ему, но кроха умудрился наглотаться воздуха, в чем Попов лично убедился, как только этот карапузик начал икать…

Мужчина еле сдержал смех, когда увидел откровенно обалдевшие детские глазки. Судя по всему, такого поворота событий Тошка не ожидал, и собственная икота стала для него обстоятельством непредвиденным и несколько необычным. Конечно, Арсений был уверен почти на сто процентов, что с икотой малыш уже сталкивался, да вот только вряд ли он мог запомнить этот момент, вот и удивился неожиданным звукам, которые к тому же сам издавал. Тем не менее как такового дискомфорта этот карапуз не ощущал и был достаточно спокойным. На папу своего смотрел не иначе как с любопытством, будто пытался что-то узнать. А может, ему просто нравилось слушать голос взрослого, как знать?

— Ну и что нам теперь с твоей икотой делать, м?

Бутылочку мужчина снова отложил в сторону, понимая, что помыть ее в ближайшее время не удастся, а Антошку привел в вертикальное положение, одной рукой осторожно прижимая его к себе, а другой поддерживая детскую головку, дабы не позволить ей отклониться назад. Икая, малыш вздрагивал всем тельцем, но, опять же, капризничать не начинал, а просто слюнявил рубашку старшего в районе плеча. Арсений на это никак не реагировал, прекрасно понимая, что процесс выделения слюней кроха контролировать не может, и его даже не смущал тот факт, что примерно минут через двадцать у него педсовет, а такими темпами мокрое от детских слюней пятно вряд ли успеет высохнуть. Впрочем, какое вообще значение имеет это пятно, если мужчина в любом случае на педсовет заявится с малышом? Ну не оставит же он его одного в кабинете в самом деле?

Совмещать работу с уходом за ребенком оказалось сложно даже сейчас, когда большую часть времени малыш только и делал, что спал, но тем не менее возможно. Со всеми документами Арсений успел разобраться, пока Антоша мило сопел в коляске. Арс решил, что когда она полностью собрана, то малыша укачивать проще, чем просто в люльке. И не важно, что эта самая коляска не совсем вписывалась в интерьер директорского кабинета. Помимо документов Попов успел также проверить несколько журналов разных классов, чтобы убедиться, что учителя их своевременно заполняли. Убедился он, правда, в обратном: добрая половина учителей, видимо заработавшись, забывали указывать проходимые темы, а некоторые даже оценки за последние две недели в журнал не занесли. Должников Арсений для себя обозначил и собирался на предстоящем педсовете напомнить им о том, что было бы неплохо проблему решить, пока к ним не пришла какая-нибудь комиссия. А в том, что они очень любят приходить аккурат к концу года, мужчина уже успел убедиться за предыдущие года работы не только как директора, но и как учителя.

Помимо выполнения своих прямых обязанностей Попов ещё каким-то чудом успел просмотреть различные интернет-магазины, закидывая в корзину то, что ему с Антоном может пригодиться. И взять он решил и кроватку, и ванночку, пусть Настя и говорила, что ей эти вещи были не нужны. Арс же ещё вчера понял, что без ванночки помыть Антошу нормально не сможет, а кроватка… Ну, лишней точно не будет, особенно учитывая тот факт, что можно взять такую, которую можно модифицировать, делая ее все больше по мере роста ребенка. Присмотрел и кучу различных бодиков, ползунков, штанишек, кофточек, носочек, шапочек и прочего. Большую часть на последующие месяцы, конечно, но кое-что и на сейчас. Очень уж миленько все эти детские крохотные вещи выглядели на картинках на сайте, и мужчина попросту не удержался. Ну как можно такую прелесть не взять? Особенно когда в эту прелесть можно одеть не менее прелестного сыночка, такого родного и маленького. Много чего, в общем, Арсений успел присмотреть, даже различные виды слингов изучил, думая над тем, что так Антошку носить на руках будет проще, и, почему-то в этом Попов был уверен, немало вещей он ещё купит в будущем, ведомый желанием приобрести своему ребенку все самое лучшее.

Должно быть, это желание тесно связано с воспоминаниями мужчины о собственном детстве. Часто бывает так, что люди невольно проецируют проблемы прошлого на настоящее, сравнивают, накладывают образы один на другой, чтобы узнать, насколько сильно нынешнее положение отличается от того, которое было когда-то очень давно. И контролировать этот процесс, кажется, невозможно. Как ни крути, а Арс уже сейчас знал, что тема приобретения своему ребенку буквально всего для него достаточно острая. Вероятно, добрая половина того, что он купит в будущем, не понадобится ни ему, ни Антону никогда. Но что поделать, если стремление сделать что угодно, лишь бы у его сына было всё то, чего у самого Арсения не было никогда, сильно настолько, что контролировать его попросту невозможно? Возможно, такое стремление скупить все и вся в какой-то степени можно считать маниакальным, возможно, Попов, делая это, совершит огромную ошибку, но… Но, черт возьми, у него есть деньги, он вправе тратить их так, как посчитает нужным, и он подарит Антошке то детство, которое должно быть у каждого ребенка. Беззаботное детство, полное радости, смеха, родительской заботы и да, игрушек! Конечно, мужчина очень постарается не слишком избаловать сына, изо всех сил попытается найти баланс, но… Но он не слишком уверен, что у него получится. И только время покажет, что в итоге из этого выйдет.

— Что же эта икота нехорошая никак проходить не желает?

Кому был задан вопрос, Арсений не знал. На самом деле ему и не требовалось ответа. Он говорил по большей части для того, чтобы малыш слышал речь, чтобы привыкал к его голосу, да даже элементарно для того, чтобы развивать кроху. Пусть Антоша и не понимает, о чем именно Арс говорит, но все звуки все равно улавливает, и, подрастая, он наверняка начнет эти звуки повторять. Да и самому мужчине, откровенно говоря, отчего-то очень сильно понравилось такое общение, построенное целиком и полностью на монологах. Впрочем, вряд ли Арсений сумел бы общаться так с кем-то, кроме Антона.

Вообще близость ребенка и постоянный контакт с ним странным, неведомым образом успокаивали. Пока Антоша оставался в поле зрения, Арсений точно знал, что с ним все в порядке, что у него все хорошо, а даже если что-то начнет беспокоить, то он всегда успеет прийти на помощь. И, наверное, по этой же причине малыша хотелось долго-долго держать на руках, а лучше не отпускать вообще. Арсу начало казаться, что ребёночка можно целую вечность таскать на ручках, держать его близко-близко, у самого сердца. И защищать. Защищать от всего мира, держать в таких теплых и надёжных объятиях, где этому маленькому комочку радости не угрожает ничего. Дай Арсению волю, он бы, вероятно, и близко не подпустил к этому маленькому крошечному счастью никого из посторонних. И в какой-то степени он даже жалел, что спрятать Антошку от всего мира не получится.

Все эти чувства и желания были для Попова в новинку и оттого казались необычными. Но в то же время они были настолько правильными, настолько естественными, что мужчина даже не пытался сопротивляться. Ведь это нормально — хотеть защищать своего ребенка, пусть даже на первый взгляд ему ничего не угрожает. Да, Арсений не станет отрицать, что сильнейшие порывы, так близко граничащие с настоящей потребностью, спрятать свое маленькое сокровище от всех и вся кажутся несколько радикальными и абсурдными. Но они присутствуют и более того доминируют над всем остальным, отчего контролировать собственные стремление становится до невозможности трудно. И, должно быть, сейчас Арс, как никто другой, понимает тех родителей, которые скрывают лица детишек на фотографиях и повязывают на их ручки красные ниточки от сглаза. Малыши такие хрупкие и нежные, что угодно сделаешь, чтобы защитить их, пусть кому-то подобное и покажется обычными суевериями.

На самом деле Арсений никогда не считал себя собственником, но в отношении своего сыночка ему очень сильно хотелось заявить категоричное «мое», сопроводив это не менее категоричным «не отдам!» Никогда раньше Попов даже подумать не мог, что за столь короткий промежуток времени, который, кажется, даже не успел составить полные сутки, можно настолько сильно привязаться к человеку, тем более к настолько маленькому человеку. Обычно привязанность — дружеская ли, любовная ли — не важно, требует времени. Люди сближаются друг с другом постепенно, общаются, узнают что-то новое друг о друге, изучают характеры, находят точки соприкосновения, которые чаще всего являются общими интересами. А тут… Такое крошечное создание, которое не то что двух, а даже одного слова не скажет, просто потому что рановато ещё для первых слов. И в данном случае не было никаких попыток изучить характер, узнать об увлечениях, которых пока что ещё попросту нет. Не было никакого «постепенно». Арсения просто накрыло безграничной и всепоглощающей любовью, и произошло это настолько же внезапно, насколько начинается летний ливень, о котором в прогнозе погоды не было ни слова. И люди под этим ливнем вымокают до нитки, но не мёрзнут, потому что, несмотря ни на что, на улице тепло. И Арс тоже промок. Его затопило водопадом из нежности, желания заботиться, теплоты, любви. А водопад этот теплый-теплый, наверное, таких в природе и не встретишь даже. И это невероятно — любить кого-то просто за то, что он есть, за то, что он рядом. Невероятно — тонуть в детских глазках, взгляд которых далеко не всегда остаётся сосредоточенным на чем-то одном. Невероятно — чувствовать, как собственное сердце отстукивает волшебный, ни с чем не сравнимый ритм, такой, который не доводилось ощущать никогда раньше. Невероятно — испытывать чувство щемящей душу нежности, которая вместе с кровью растекается по всему телу, даря ощущения, граничащие с эйфорией. Невероятно… Да все происходящее невероятно настолько, что кажется невозможным, нереальным. Хочется просто сесть и задуматься, а действительно ли все это — правда? Не сон, не мираж, не выдумка и не сумасшествие, а действительность, существующая прямо здесь и прямо сейчас? Хочется понять, как подобное вообще возможно — чтобы один лишь только человечек, так неожиданно ворвавшийся в жизнь, изменил ее полностью, перестроил заново, начиная с самого основания. Хочется… Но на самом деле достаточно лишь взглянуть на маленького мальчика на собственных руках, прикоснуться к нему, обнять нежно и трепетно и вдохнуть молочный, свойственный только малышам запах, чтобы понять, что на самом деле Арсению совершенно не важно, как и что именно произошло. И становятся безразличными, ненужными любые «почему» и «зачем». У него теперь есть ребенок, маленький сыночек, его Антоша, а уж каким образом этот кроха сумел изменить самого Арсения — не важно. Главное — он сумел…

***

В коридорах школы было шумно, ученики стремились за всего лишь каких-то десять минут успеть сделать все и даже больше. Старшеклассники спускались со второго и третьего этажей, стремились дойти до столовой и перехватить что-нибудь в качестве перекуса, а некоторые выходили со школьного двора, чтобы отвлечься от уроков и насладиться хорошей погодой. Были и те, которых учителя попросили на время педсовета приглядеть за классами, что помладше, а потому теперь они торопились за время перемены добраться до нужных кабинетов. Конечно, по-хорошему педсовет следовало проводить после уроков, но так уж получилось, что никто из учителей не горел сильным желанием задерживаться в школе дольше положенного, тем более в вечер пятницы. Да и Арсений, здраво рассудив, что школьная программа практически во всех классах уже пройдена, а потому можно позволить детям заняться своими делами, решил пойти на встречу и немного облегчить жизнь своим коллегам, ну и себе заодно.

Но пока что была перемена. Начальная школа носилась по всему первому этажу, где и были расположены их классы. Дети играли то ли в салочки, то ли ещё в какую-то подвижную игру, громко перекрикиваясь и не особенно обращая внимание на возникающие у них на пути препятствия в виде учителей, спешащих в сторону одного конкретного кабинета в самом конце коридора.

Кабинет тот не был закреплен ни за одним классом и предназначался для проведения учительских совещаний, педсоветов, а после уроков там проводились занятия по шахматам и шашкам. Иногда из-за замен в расписании, в связи с отсутствием некоторых учителей и возникающих из-за них смещений кабинетов, там могли провести и какой-нибудь урок, но такое случалось относительно редко. На самом деле с точно таким же успехом совещания, педсоветы и прочее можно было проводить в учительской или же в кабинете у Арсения. Да вот только в первую частенько забегали ученики то за мелом, запасы которого всегда хранились в одном из шкафов, то за классным журналом, а некоторые старшеклассники из тех, что понаглее, и вовсе приходили к завучу выпрашивать освобождение от последних уроков, особенно если среди них стояла физкультура. И при таком раскладе любое совещание бы прерывалось каждые пять минут и, как следствие, растянулось бы очень надолго. А в директорском кабинете пусть и было достаточно пространства для самого Арса, пары-тройки чьих-нибудь родителей или кого-нибудь из коллектива, ну и теперь вот еще и Антона, места все равно не хватило бы для всего преподавательского состава. Потому и пришлось всем учителям идти через толпу детей, чтобы добраться до места назначения. И Арсений был единственным, перед кем дети действительно расступались, сопровождая его опасливыми, но в то же время очень любопытными взглядами.

Попов порой удивлялся, как так выходит, что обычных учителей школьники частенько ни во что не ставят, некоторые кадры так и вовсе могут нахамить или накричать, а вот к нему большинство ребят, даже из старших классов, относится с каким-никаким, а все же уважением. Те, кто помладше, и вовсе его, кажется, побаиваются, считая, видимо, что Арсений чуть ли не вселенское зло, которое способно на самые страшные кары. И больше директора вся эта малышня опасается, наверное, только Димы, который нет-нет да и заглянет проверить, как дела в школе идут. Мужчины между собой даже шутили порой, что, если вдруг ученики узнают, что они точно такие же люди, как и все остальные, с точно такими же потребностями и, более того, они никого уж точно не покусают и даже голоса не повысят, потому что не имеют права, то вселенная бы схлопнулась, а то и вовсе взорвалась. Потому, наверное, логичнее не пытаться что-то доказывать детям, а просто смириться с теми обстоятельствами, которые имеются. Безусловно, Арсению не то чтобы сильно нравилось, что при его виде дети чуть ли не вздрагивают от страха и взгляды отводят, стараясь смотреть не слишком явно, а так, исподтишка, но он к подобному уже привык. В конце концов, он директор, а не родственник, а потому дети не обязаны встречать его с радостью и улыбками на лицах, ему в целом хватает того, что он в принципе так или иначе привлекает к себе внимание учеников. А сейчас этого внимания было даже слишком много, что, впрочем, неудивительно. Когда ещё школьники бы смогли лицезреть занимательную картину: собственного директора с малышом на руках? Это же сколько теперь поводов для сплетен и распускания слухов появится?

С утра Арсу ловко удалось избежать повышенного внимания, он пришел уже после звонка на первый урок, а потому столкнулся только с охранником, который не имел за собой привычки обсуждать и тем более осуждать других людей, а потому даже если и удивился тому, что Попов явился не один, то вида не подал и только и сделал, что вежливо поздоровался. После этого же Арсений из кабинета не выходил, ни во время перемен, ни во время уроков, да и учителям от него на удивление ничего не требовалось, потому они ещё не пересекались. Только секретарша ему документы передала, но она в кабинет не заходила, это Арс вышел к ней, на пару мгновений оставив спящего Антона в одиночестве и практически сразу же возвращаясь к нему. Вот и выходило, что Антошку ещё никто не видел, потому всем и было любопытно, с каких это пор их собственный директор возится с младенцем, да ещё и улыбается ему с такой теплотой, с какой не улыбался, кажется, никому в этой школе.

Антоша вел себя тихо, хотя окружающий шум его немножко пугал и заставлял напрягаться. Именно по этой причине Арсений и ускорил шаг, стремясь быстрее оказаться за дверью кабинета, где будет значительно тише, чем в коридоре. Не хотелось мужчине, чтобы его сын лишний раз испытывал ненужное никому напряжение. Будь у него возможность, он бы и вовсе не пошел на этот педсовет, оставшись с Антошкой в тишине кабинета. Всё-таки в него практически не проникал шум из коридора, и даже мелодия звонка, которая, к большому счастью Арсения, не имела ничего общего с той невыносимой трелью, какая была в школе, где некогда учился сам мужчина, а представляла из себя какую-то классическую симфонию, в которых, к своему стыду, Попов не разбирался совершенно, была слышна очень отдаленно, а маленького мальчика не то что не пугала, а скорее даже успокаивала. Вот только в том и была проблема, что остаться в кабинете у мужчины не было никаких возможностей, равно как не было возможности оставить с кем-то сына. Впрочем, даже если бы была, Арс, вероятно, не стал бы этого делать.

Все несколько усложнял тот факт, что Тоша ещё не заснул, а положить его в люльку, пока он бодрствует, не представлялось возможным. Арсений уже попытался, так это чудо малолетнее такой крик подняло, явно возмущённое тем фактом, что его с ручек спустили в такую неуютную, и определенно точно не живую, и, как следствие, не способную обнять, приласкать и поболтать коляску, что у мужчины в ушах зазвенело. Пришлось срочно возвращать дитятко в свои объятия, те самые, которые такие теплые и надёжные. И удивительно дело, Антошка моментально перестал плакать и капризничать, стал тихим, спокойным, точно маленький ангелочек. Было ли связано такое острое желание ребёночка быть поближе ко взрослому с тем, что Тошка в принципе оказался «ручным» ребеночком, или же Настя его до этого на руки брала только по необходимости, а тут малыш осознал, что, оказывается, его могут поднять и просто так, потому что хочется, в любом случае Арсений особенно не протестовал. Как уже было сказано, он для себя осознал, что готов возиться с этим малышом денно и нощно, лишь бы кроха был доволен.

Дойдя, наконец, до кабинета, Арсений поспешил войти внутрь, чтобы наконец скрыться от любопытных глаз десятков учеников и спокойно выдохнуть. Правда, ему это не удалось, поскольку в кабинете уже было несколько учителей, которые посмотрели на него со смесью интереса и недоумения. Арс, правда, только кивнул им в знак приветствия, пояснять и объяснять ничего не стал, здраво рассудив, что ребенок на его руках — это не их ума дело, после чего подошел к первой парте, выдвинул стул и сел на него, стараясь всем своим видом передавать невозмутимость. Конечно, он мог бы сесть и за учительский стол, статус позволял, но как-то так вышло, что не было у них принято назначать одно конкретное лицо, которое и будет проводить педсовет. Формально, конечно, статус этакого ведущего был закреплён за Арсением, но на деле все учителя по очереди выходили к доске, на манер отвечающих на уроках школьников, и начинали докладывать о чем-то, и поднимать различные темы на обсуждения. Арс, безусловно, тоже вносил свою лепту, а в конце так и вовсе делал какой-то общий вывод, обозначая те действия, которые они всем коллективом должны предпринять, чтобы исправить возникшие проблемы или же просто улучшить образовательный процесс, но даже это не делало его ответственным в полной мере.

Большая часть учителей подошла со звонком. И каждый, абсолютно каждый посчитал нужным бросить свой взгляд на Арсения. И как же сильно некоторые взгляды отличались от остальных, особенно от тех детских, с которыми мужчина столкнулся в коридоре. В глазах детей ясно были видны уважение и простое, не имеющее своей целью ни оскорбить, ни унизить любопытство. Такое чисто детское и непосредственное. И многие из педагогического состава смотрели точно так же, без неприязни или чего-то подобного. Но были и другие взгляды — откровенно презрительные, будто перед ними не человек, а какой-то неразумный примат, недостойный находиться в «высшем» обществе. С таким Арсений сталкивался и раньше, эти люди так и не признали за ним авторитета, язык держали за зубами, но их глаза были красноречивее любых слов. Попов научился не обращать на этих людей внимания, ловко оперируя чистой и холодной вежливостью и стараясь не пересекаться лишний раз с ними. Полностью избегать, конечно, не получалось, но общение было сведено к минимуму.

Но в этот раз что-то пошло не так. Антоша уже засыпал, а сам Арсений пытался рассредоточить свое внимание так, чтобы и на ребенка поглядывать, и за ходом педсовета, который вот-вот начнется, следить, когда в кабинет ворвалась, иначе и не скажешь, учительница истории. Пренеприятнейшая женщина, которая никогда не была против пожаловаться на своих коллег, разнести никому не нужные сплетни, которые, как правило, даже рядом не стояли с правдой, да и просто высказать все свое недовольство. Арс даже удивлялся, как Дима вообще такую на работу принял. Да, стаж у нее был большой, всё-таки ей уже перевалило за пятьдесят, рекомендации хорошие, правда, не факт, что не купленные, но это не отменяло того факта, что она не ладила ни с коллективом, ни с учениками. Последние так и вовсе прозвали ее грымзой. Да, не очень уважительно, но зато ой как правдиво, с чем согласился даже Арсений, когда услышал разговор учеников. Он тогда даже не стал их ругать за такое неуважение по отношению к учителю, предпочтя сделать вид, что ничего не слышал.

Учительница эта ворвалась в кабинет, на ходу бросила не самое искреннее извинение, после чего взор ее упал на Арса. А следом этот же взор сместился на Антона, который к тому моменту уже уснул окончательно, пусть и не очень крепко. Прищур на ее лице отнюдь не был дружелюбным, скорее надменным и каким-то небрежным. Словно одними лишь только глазами она пыталась показать свое превосходство над человеком, который был раза этак в два младше нее, но при этом по вопиющей несправедливости, по мнению этой женщины конечно же, занимал пост значительно выше нее самой. Обычно она одними лишь только взглядами и ограничивалась, но в этот раз, похоже, понабралась наглости, а потому вместо того, чтобы занять любое свободное место, шагнула прямо к мужчине, нависая над ним. Конечно, если бы Арсений встал, он бы был выше нее, природа ростом не обделила всё-таки. Но он пока что не торопился это делать, а просто занял позицию молчаливого изучения.

— Никому не кажется, что это откровенная наглость со стороны нашего многоуважаемого, — последнее было произнесено с таким сарказмом, что Арсений еле удержался и не закатил глаза, — директора? Не слишком ли много ты себе позволяешь? Мало того, что место свое занимаешь не по праву, так ещё и вместо работы решил с ребенком понянчиться? Браво, Арсений, создаёшь впечатление очень грамотного и заинтересованного в собственной работе специалиста. Дальше что? Заведешь собачку и будешь ее на работу таскать? Или, может быть, кошку? Хомяка?

Арсений всё-таки встал, отчего разница в росте моментально стала заметна. Теперь уже он возвышался над учительницей, смотря на нее сверху вниз. Глаза мужчины, обычно голубые и светлые, прямо как ясное небо, потемнели, сделались практически серыми, совсем как грозовые тучи. И эти же глаза были готовы метать молнии, и, казалось, если прислушаться, то где-то вдалеке даже можно услышать раскаты грома.

— Во-первых, для вас я не Арсений, а Арсений Сергеевич. Я вам не давал никакого права переходить со мной на «ты», — говорил мужчина тихо, боясь разбудить мальчика, но тон его был достаточно серьезным, строгим и холодным. — Во-вторых, вас, Тамара Григорьевна, не должно волновать, с кем я прихожу на работу, поскольку это никак не сказывается на продуктивности. Все, что должно было быть сделано, я выполнил, причем сделал это в срок, в отличие от вас. Может, соизволите мне объяснить, почему журнал вами не заполнялся с начала апреля?

— Потому что у меня были неотложные дела, которые тебя не касаются, — пропустив добрую половину слов Арса мимо ушей, чуть ли не по-змеиному прошипела женщина. — Почему я вообще должна слушать и тем более находиться под руководством какого-то малолетнего выскочки, который слишком много о себе возомнил?

Последнюю свою фразу она произнесла в разы громче, чем следовало. Слишком громко, чтобы маленький ребенок не проснулся от такого крика. И не было ничего удивительного в том, что уже через мгновение кабинет огласил другой крик: детский и звонкий.

Если бы Арсений умел убивать взглядом, то от Тамары Григорьевны уже остался один лишь пепел. Он понятия не имел, есть ли у этой женщины дети, но даже если и есть, она, видимо, успела забыть, что значит внезапно разбуженный ребенок. Зато Арс, даже несмотря на свои очень скудные знания и навыки в плане родительства, был далеко не идиотом и уже представлял, что успокоить Антошку будет непросто, тем более в такой напряжённой обстановке, какая создалась в кабинете. Нельзя сказать, что Арсений чувствовал себя комфортно, находясь под множеством ошарашенных взглядов других преподавателей, которые явно не до конца понимали, что вообще произошло и как это произошло, но он старался ни о чем не думать и в принципе все свое внимание направил на плачущего сына.

— Замечательно, вот только орущего ребенка нам тут и не хватало! — Учительница явно не собиралась отступать, решив продолжить скандал. — Угомони его! — в приказном тоне добавила она, не обращая внимания на ставший опасным прищур Арсеньевых глаз.

— Достаточно! — знакомый голос раздался у самой двери, приковав к себе взоры. — Что вы себе позволяете?

Казалось, будто Дмитрий обращался ко всем, но на деле смотрел он исключительно на преподавательницу истории. И взгляд этот был отнюдь не дружелюбный.

— Что я себе позволяю? — возмущённо воскликнула она. — Спросите лучше у нашего директора, какого черта он привел с собой ребенка на важный, между прочим, педсовет.

— Мой ребенок никому не мешал и вообще спал ровно до того момента, как вы решили устроить скандал из ничего, — Попов не говорил, он рычал, откровенно разозлившись.

Сколько себя помнил, Арс мог назвать себя человеком достаточно сдержанным и невспыльчивым. Конечно, порой бывали ситуации, когда держать свои эмоции под контролем было тяжело, но в такие моменты мужчина часто просто молча разворачивался и уходил, чтобы не разводить ненужных ссор. Потому что Арсений слишком хорошо знал себя. Терпения у него много, а потому вывести из себя мужчину всегда было тяжело. Но если вдруг кому-то удавалось его довести, довести по-настоящему, то крик, как правило, поднимался такой, что никому не удавалось его успокоить, пока сам не отходил. И в выражениях он частенько не стеснялся, а высказывал все, что приходило на ум. В тихом омуте черти водятся, а у Арсения так и вовсе целая делегация из этих самых чертей. Прячутся до поры до времени, но если уж вылезли, то обратно не загонишь. И именно поэтому ему иногда было проще уйти самому, чем позволить другим выводить его из себя, доводя до критической точки. Да вот только сейчас уйти он не успел — пропустил тот момент, когда ситуация приняла критический оборот, и теперь ходил по грани.

На что способен Арсений в гневе из присутствующих знал один лишь только Дима, которому уже не раз довелось лицезреть разозленного друга. Гнев, правда, ни разу не был направлен на самого Позова, но рядом с сердитым Арсом он побывал, и это — факт. Наверное, именно поэтому на Попова мужчина бросил взгляд, наполненный спокойствием и как бы дающий понять, что все хорошо и ему не стоит делать ничего опрометчивого. Помогал сдерживать гнев и Антошка, пугать которого Арсению не хотелось совершенно, потому он держался. Пока что держался.

— Я, кажется, попросил прекратить устраивать склоки, — выразительно посмотрев на женщину, негромко произнес Дмитрий. — По-вашему, такое поведение достойно учителя? У меня создаётся такое впечатление, что передо мной не взрослый интеллигентный человек, а шестиклассница, вошедшая в подростковый период и неспособная контролировать скачки настроения. И этот факт ставит под большое сомнение вопрос вашей компетентности и квалифицированности как преподавателя.

— То есть вопрос о его компетентности у вас не стоит? — кивнув в сторону Арсения и начиная раздражать его все больше, поинтересовалась учительница. Голос ее так и сочился желчью и ядом.

— Арсений Сергеевич исправно выполняет свою работу, и, судя по тому, что я наблюдаю, малыш ему никак в этом не мешает. А вот на вас поступали жалобы, так что, будьте добры, перестаньте задавать неуместные вопросы и следите за собой, а не за другими.

— Но…

— Я попрошу без «но», — Дима сказал, как отрезал. — У нас с вами позже состоится личный разговор о том, стоит ли мне оставлять вашу кандидатуру на посту учителя. А пока что займите свободное место и помолчите. Вы и так наговорили много лишнего, поверьте. А педсовет переносится минут на десять. А может на пятнадцать. Или на двадцать. Пока Арсению Сергеевичу не удастся успокоить разбуженного по вашей милости ребенка. — Одарив женщину ещё одним холодным взглядом, мужчина показал Арсу на выход и сам двинулся в том же направлении.

Теперь в коридорах было пусто и тихо, а потому детский плач эхом отразился от стен и разнёсся во все стороны. Казалось, будто он теперь звучал громче в несколько раз. Усталый и какой-то надрывный, он разрывал сердце Арсения на куски, вынуждал делать что угодно, только бы успокоить малыша. Правда, попытки прямо так, на ходу, укачать кроху не возымели успеха, отчего Арс стремительным шагом направился в сторону своего кабинета, кажется совершенно позабыв о растерянном, но упрямо шагающем следом за ним друге. Дима не отвлекал и ничего не спрашивал, хотя недоумение явно проглядывалось у него на лице. Арсений знал, что друг ещё успеет пристать к нему с расспросами, но сначала дождется, пока мужчина разберётся с делами поважнее, конкретно сейчас: плачем собственного сына. И за вот это умение ждать, слушать и делать выводы Арс Диму очень уважал, не каждый человек на подобное способен.

Само присутствие Дмитрия в школе не удивляло. Попов уже привык, что Дима иногда может вот так внезапно появиться, проверить, как идёт работа, даже на уроки к ученикам, бывало, заглядывал. Наблюдал, анализировал и для себя делал определенного рода выводы. Не всегда он своими мыслями, возникшими в процессе наблюдения, делился, но частенько происходило так, что после вот такой своеобразной проверки в школе неожиданно что-нибудь менялось. Появлялись новые учителя, приобретались новые пособия или ещё что-то, а порой мужчина откровенно критиковал работу конкретных лиц, а с некоторыми даже успел распрощаться навсегда. Позов всегда был таким: молчаливый на людях, сам себе на уме, но очень наблюдательный, рассудительный и уж точно не глупый человек. А ещё очень хороший друг, ценящий тех, кого подпустил в свой ближайший круг общения.

Не сказать, что такое отношение мужчины к дружбе не удивляло. Арсений вот ещё с детства понял, что таких людей, как Дима, единицы и ему очень сильно повезло встретить его. И пусть Арс не до конца понимал, почему Позов до сих пор с ним водится, почему каждый раз встаёт на его сторону, почему ни разу не отказывал в помощи и даже в сегодняшней ситуации он не отвернулся от него, но он очень сильно это ценил. И в какой-то степени Арсений даже жалел, что не способен и вполовину отплатить другу тем же. Да, сейчас у него появились деньги, и он мог бы при желании вернуть Дмитрию все, что тот когда-то потратил на него, да вот только Арс знал наверняка, что друг не возьмёт, да ещё и обидится.

Дима был человеком, который гораздо больше денег и любых подарков ценил моменты, мгновения, которые проводил с теми или иными людьми, и эмоции, которые эти люди ему дарили. И, когда Арсений пару лет назад спросил у Позова, почему же тот действительно не прекратил дружбу ещё тогда, в далёком детстве, когда стало понятно, что семья Арса со своим финансовым положением даже рядом не стояла с его семьёй, Димин ответ был неожиданным, но он затронул что-то в самой глубине души, заставив Попова начать ценить их дружбу ещё сильнее. Дима тогда сказал, что деньги — не показатель настоящего богатства человека. Потому что настоящей ценностью является душа, отношение к другим людям, к близким. Он говорил, что, помимо родителей, Арсений был единственным, кто после уроков в пятом классе бегал к нему в больницу, когда Дима слег с воспалением лёгких. Тогда стояла зима, морозы, которые не способствовали долгим прогулкам. Но Арс приходил, каждый раз приходил, стараясь при этом принести хотя бы что-то, пусть даже и самых дешёвых конфет. И Попов оказался единственным, кто согласился провести весь вечер и половину ночи в поисках сбежавшей Диминой собаки. Им было лет по двенадцать или тринадцать, кажется. И они бродили по дворам, звали беспородную, подобранную Димой ещё в детстве собачонку. Бродили, пока не нашли. Сам Арсений отчётливо помнил, что ему потом досталось от отца, потому что предупредить о столь поздней прогулке он попросту забыл, и родители слишком сильно волновались, посчитав, что с ним что-то произошло. И, наверное, это был единственный раз, когда Арсу влетело не из-за идеи, придуманной братом.

И ведь нет уже той собаки, уже лет семь как нет. Умерла от старости, как происходит со всеми живыми существами на нашей планете. А Дима почему-то все помнит: и ее, и собственные слезы, хотя, казалось бы, в двадцать лет плакать из-за смерти питомца уже несолидно, и то, как Арсений даже тогда остался рядом. Помнит и не стремится забывать. Так же как не стремится забывать студенческие годы, когда он, решив поучаствовать в студенческой жизни, выпил лишнего на какой-то вечеринке, а потом подрался с кем-то, уже даже и не вспомнит с кем. Арс их тогда разнял, в процессе умудрившись заработать себе фингал, а потом довел Диму до самого дома, убедившись, что с ним все в порядке. И на утро звонил, спрашивал о его самочувствии.

Сам же Арс никогда не считал все эти вещи чем-то значимым и необычным. В конце концов, Дима для него сделал гораздо больше, чем он для него. Да и в целом мужчина никогда не задумывался над тем, что кто-то на его месте мог поступать иначе, мог отворачиваться, не идти с другом до самого конца. Но Позов убедил в обратном: могли и делали, причем довольно часто, и только Арсений оставался рядом не из-за того, что дружба могла принести ему какую-то выгоду, пусть так и получилось в итоге, а просто потому что ему был интересен и важен сам Дима. Как человек со своим характером, увлечениями, мнением. И никогда Попов и подумать не мог, что именно такие простые вещи, которые он делал совершенно неосознанно, и станут тем, что позволит им сохранить дружбу до сих пор. Но, как оно и бывает обычно, жизнь невольно заставляет обращать внимание на те мелочи, которые не замечал раньше, придавая им значение гораздо более важное, чем казалось на первый взгляд.

— Ну все, все. Тише, мое солнышко, тише. Никто больше кричать не будет, — Арсений бормотал все это, пока искал в рюкзаке соску.

Антошка, конечно, немного затих, причем практически сразу же, как только они вошли в кабинет, но все равно ещё хныкал и покрикивал, а потому Арс здраво рассудил, что пустышка поможет малыша успокоить. Искать ее одной рукой было, правда, не очень сподручно, но что поделать?

— Тебе, может, помочь? — предложил Дима, подойдя ближе.

— Было бы неплохо, — чуть посторонившись, сказал Арсений. — Открой, пожалуйста, маленький внутренний кармашек. Там соска лежит. И, если не трудно, достань ее из коробочки.

Коробочка та была специальная, в которую эта соска и убиралась с целью сохранения ее в чистоте. Простерилизовать ее Арсений успел ещё дома. В принципе он ее брал чисто на всякий случай, не думая, что она ему в действительности пригодится, но, как оказалось, захватил он её всё-таки не зря.

— Держи. — Выполнив просьбу, Дмитрий протянул эту самую соску другу, а Арс с благодарностью кивнул ему, подсовывая пустышку Тоше.

И, удивительное дело, Антоша сразу притих, выплюнуть соску не пытался и только и делал, что сонно прикрывал глаза. Последнее, впрочем, не удивляло, всё-таки малыш бодрствовал уже явно больше положенного.

— Надо запомнить, что спящего ребенка будить не стоит ни при каких обстоятельствах, — хмыкнул Дима, понаблюдав за тем, как Арсений опустился в кресло за собственным столом, легонько покачивая кроху. — Рассказывай, чье это такое сокровище, и почему ты вдруг в няньки заделался?

— А педсовет подождёт?

— Именно, — кивнул Позов, после чего прошагал к дивану и сел на него. — Нам всем нужна возможность отойти от произошедшего. Глаза б мои не видели эту Тамару Григорьевну. Куда я вообще смотрел, когда на работу ее нанимал? — пробормотал Дима задумчиво, а потом вновь обратил свой взгляд на Арсения. — Впрочем, неважно, как нанял, так и уволю.

— Спасибо, — серьезно произнес Арсений, тихо хмыкнув, когда заметил удивление на лице друга.

— За что это?

— За то, что угомонил эту мегеру и заступился за меня, — пояснил мужчина, изучая Димино лицо.

— Было бы за что благодарить, — с улыбкой сказал Дмитрий. — И вообще, ты так и не ответил на вопрос. С каких пор ты няней стал?

— Не няней, Дим, а папой, — поправил Арс, после чего улыбнулся, глядя на обескураженное лицо мужчины. — Это вот Попов Антон Арсеньевич собственной, пока ещё очень маленькой, персоной.

Арсений и сам удивился, но в голосе его скользила гордость. Откуда она там взялась — непонятно, чем именно он гордился — тоже, но это не смущало ни его самого, ни Диму. Хотя последний, безусловно, смотрел теперь на друга совсем уж ошарашенным взглядом.

— И ты молчал? — как-то недовольно пробормотал Позов.

— Дим, я сам только вчера о существовании у себя сына узнал. Когда бы я успел рассказать?

— Не понял… Как это только вчера? — у мужчины, что называется, глаза на лоб полезли, настолько неожиданным стал для него этот факт.

— Вот так вот. Настя вчера приходила. С ним, — пояснил Арс, на мгновение посмотрев на Антошу, который, судя по закрытым глазкам, уже успел погрузиться в сон. — А ты знаешь ее отношение к детям. Она их не хотела никогда и, как видишь, мнения своего не изменила. Ответственность же за появление этого чуда на свет целиком и полностью лежит на мне. Не Настя, а я пренебрег контрацепцией, мне же теперь и воспитывать его.

Эту историю Арсений, вероятно, расскажет ещё не единожды. В конце концов, ему потребуется поставить в известность собственных родителей, да и мало, что ли, любопытных в его окружении? Пусть не сейчас, так потом обязательно появятся те, кому захочется эту историю узнать. И нет, Попов не намерен рассказывать ее каждому встречному, но некоторым все равно придется. Так же как придется когда-нибудь рассказать ее и Антону. Не сейчас, конечно, а когда подрастет, достигнув того возраста, когда он сумеет понять позицию своей биологической матери и не возненавидит ее. Будет ли это просто? Отнюдь, Арс уже сейчас уверен, что впереди его ждёт слишком много детских вопросов и, вероятно, слез. Последнее неизбежно произойдет, к огромному сожалению самого мужчины. Антон однажды придет и спросит, где мама, что с ней, почему она не живёт с ними и ещё тысячу вопросов в таком же духе. И произойдет это не когда ему будет лет десять или ещё больше. Скорее всего, это случится сразу же, как только мальчик научится более-менее связно излагать свои мысли. И Арсений, по крайней мере на данном этапе, понятия не имеет, что он сыну будет говорить…

— То есть… Настя вот так просто отказалась от него?

Арсений знал, что подобная Настиной позиция для Димы сравни дикости. Его жена даже мысли не допускала о чем-то подобном, а уж как только узнала о беременности, так и вовсе расцвела всеми красками счастья, а следом за ней расцвел и сам Позов. И, конечно, для него теперь было странным, что кто-то способен так легко от своего счастья отказаться в угоду чему-то другому. Наверное, в какой-то степени друг даже осуждал подобное отношение, но вряд ли решился бы сказать об этом вслух. Сам же Арс со своей бывшей девушкой все решил ещё вчера, а потому не видел никакого смысла ни в осуждении, ни даже в «перемывании» костей у нее за спиной. Было и было, они оба теперь идут по совершенно разным путям, и тот факт, что некогда их пути встретились, сейчас уже не имел никакого значения. Результат этой встречи будет теперь дальше шагать рядом с Арсений, подрастая и постепенно познавая мир. А Анастасия… Она теперь лишь часть прошлого, не более.

— Отказалась, — подтвердил Попов, — но я не намерен отказываться. Это мой ребенок, Дим, только мой, а не Настин. И это решение мы приняли вместе с ней.

— Понимаю, — серьезно проговорил Дима. — Не скажу, что могу спокойно относиться к ее поступку, но осуждать не буду, по крайней мере не вслух, — тихо хмыкнув, добавил он. — А тебя, выходит, можно поздравить с отцовством?

— Выходит, можно, — с улыбкой произнес Арсений, после чего сразу стал серьезнее. — Вообще я спросить хотел. Вернее, попросить.

— О чем?

— Я не хочу оставлять его дома с няней, с моими родителями, с Денисом или с Лизой, да хоть с самим президентом. Никто из них не заменит ему меня, понимаешь? И я очень не хочу, чтобы он…

— Был, как ты в детстве? — как-то тоскливо закончил за Арса друг, улыбнувшись самыми краешками губ. Да вот только улыбка эта вышла грустной.

Дима знал его хорошо, слишком хорошо, чтобы теперь не понимать его чувств и желаний. Они росли вместе, и, конечно, Позов видел и гнетущее чувство острого одиночества, нехватки внимания со стороны родителей, которые порой накрывали Арсения с головой, пусть он и старался не подавать вида. В конце концов, Дима всегда был слишком наблюдательным. Да и говорили они на эту тему. Правда, это уже произошло позже, когда они оба стали старше, потому что в детстве Арс всеми силами пытался доказать, самому себе в первую очередь, что все у него в порядке и он привык к тому, что папы дома не бывает практически никогда, а мама — очень редко. И, только повзрослев, осознал, что на самом деле он никогда к этому не привыкал и так и не сумел смириться…

Арсений не нашел в себе силы ответить. Он только кивнул, опуская взгляд на сына и рассматривая безмятежное детское личико. Такое спокойное, чудесное и родное. И вот разве можно позволить такому малышу пройти через то же самое, что и Арс? Какой же из него тогда отец выйдет, если Попов такое допустит? Вот именно, что никакой.

— Пускай будет с тобой, — кивнув скорее самому себе, чем Арсению, сказал Дмитрий. — С отношением к тебе и к ребенку учителей разберемся, время для выполнения работы, я уверен, ты в любом случае сможешь найти, так что делай то, что считаешь нужным. И если тебе нужно, чтобы Антон был все время рядом с тобой, то пусть он будет. Я не скажу тебе ни слова против, а на остальных плевать. В конце концов, в этой школе, по крайней мере в тех вещах, которые не касаются школьной программы, правила диктую я.

— Дим… Я… Ох, просто спасибо. Я правда не знаю, как тебя благодарить, — вновь переводя взгляд на друга, сказал Арсений, стараясь вложить в слова всю искренность, на которую был способен.

Что такого сделал Арсений, что ему достался именно такой друг? Арс не знал и знать не мог. Но Диме он был благодарен. За очень многие вещи благодарен. Никто иной, кроме Позова, вероятно, не стал бы идти к нему навстречу в неизвестно который уже раз за всю их жизнь. А он делал, причем делал легко, непринужденно, не ожидая взамен ничего, вот совсем. И порой Арсу казалось, что таких людей, как Дима, просто не может существовать в этом мире, но тем не менее он был. Был и по неведомой причине дружил с ним. Не за что-то, а просто так, и дружба эта началась ещё в далёком детстве, когда два маленьких мальчика совершенно случайно пересеклись во дворе.

— Арс, ты прекрасно знаешь, что мне ничего от тебя не нужно, так что давай без всех этих благодарностей? Я просто рад, что могу тебе помочь. В конце концов, для этого и нужны друзья. — Дима улыбнулся, после чего поднялся с дивана и указал рукой в сторону выхода. — Идём, педсовет, увы, никто не отменял.