За окном было утро совершенно неправильного мая. Не было видно ни белок, ни птиц — все прятались среди ветвей деревьев в гнездах или дуплах, — не светило яркими лучами солнце, терялись в серости и мрачности дождя должные быть яркими краски весны. Воздух был сырым и промозглым, нескончаемая морось слишком явно ощущалась на коже, заставляла людей вздрагивать из-за неприятных ощущений прохлады. Серые тучи плотно затянули небо, массивной тёмно-серой громадой нависали над головой, словно накрывали город унылым бесцветным куполом. Погода не менялась, казалось, ещё с самого начала апреля, и уже очень долго не было видно ни просветов голубого неба, ни яркого солнца. Будто вовсе не поздняя весна на дворе, а самая настоящая осень. И вроде бы все ближе подходило лето, вроде бы расцветала в душе надежда на то, что станет наконец-то тепло и ярко, так, как и должно быть в такую пору, но слишком быстро эти надежды рушились о суровую реальность, прогноз погоды в которой меняться не планировал ещё недели две как минимум.

Дожди сами по себе Арсения не слишком беспокоили, — вернее даже не беспокоили вообще, слишком он к ним привык и иногда даже напевал что-то незатейливое себе под нос в такт стучащим по крышам и окнам капель. Другое дело разыгравшиеся не на шутку из-за плохой погоды вирусы и простуды, которые массово захватили школу, отправив на больничный не только десятки учеников, но и добрую половину преподавательского состава. Подобного можно было ожидать от октября-ноября, от зимы, если она выдавалась дождливой, а не морозной, да даже от марта и начала апреля, но никак не от мая, по природе своей обязанного радовать теплом и шумными, но кратковременными грозами. Да вот только в этот раз все пошло наперекосяк.

Коридоры и классы школы резко сделались полупустыми и слишком тихими даже во время перемен. Хоть «Ау» кричи — все равно никто не услышит. Даже те из школьников, кто не заразился и приходил в школу, не торопились покидать аудитории без необходимости и вели себя тихо-тихо, будто бы переняв атмосферу уныния от не ушедших на больничный учителей. Никто не кричал, не носился по этажам, на скорости входя в повороты, не разбивал окна. Не летали по классам бумажки, пеналы или и вовсе портфели, не устраивались драки на каждом шагу, не срывались уроки, не доносились с разных уголков индийские выкрики. У Арсения в кабинете школьники появлялись и вовсе совсем уж изредка и не из-за нарушения дисциплины, как это бывало обычно, а с обыкновенными бумагами, документами и журналами, которые просили передать учителя. И это все тоже было странным, таким же неправильным как весь этот май. Школьники не должны быть такими тихими — никогда раньше не были…

Но самая главная беда была, пожалуй, с заменами уроков. Со странностями со стороны учащихся еще можно было смириться, понадеяться, что с улучшением погоды к детям вернётся их неуемная энергия, а вот с острой нехваткой педагогов смириться не получалось. Арсений изо всех сил пытался составить расписание этих самых замен, которое действительно будет рабочим, но выходило из рук вон плохо — то старшие классы сидят без учителя, то, что хуже, младшие. Вообще-то обычно заменами занималась завуч, но в начале недели с температурой слегла и она, а потому ломать голову над задачей теперь приходилось Попову. Проблема была в том, что задача эта при любом раскладе не решалась. Не заболевших учителей на все классы попросту не хватало. Честное слово, проще было бы закрыть всю школу на карантин, чем пытаться разбираться, но такого приказа не поступало, а потому приходилось выкручиваться и зачастую посылать старшеклассников к начальным классам — научить чему-то не научат, конечно, (разве что нецензурным выражениям, это они за милую душу), но дети хотя бы не предоставлены самим себе. Пусть и не самый идеальный, но хоть какой-то да выход.

— Нет, это бесполезно, — почему-то вслух, пусть и совсем негромко, произнес Арсений, мрачным взглядом гипнотизируя расписание уроков. — Закрыли бы уже на карантин и дело с концами, но нет же. Дети, видите ли, от программы отстанут, в конце-то года. Как будто сейчас с половиной болеющих учителей они, конечно же, не отстают, — мужчина замолчал на мгновение, а потом тряхнул головой, будто пытался прогнать наваждение, и сказал ещё тише: — Господи, дожили, сам с собой уже разговариваю.

— Папа, — тоненьким голоском раздалось поблизости, и Арсений тут же отвёл взгляд от экрана компьютера, чтобы столкнуться с отчего-то очень усталыми глазами ребенка, совершенно не понимавшего было ли хоть что-то из сказанного адресовано ему.

Мальчик в окружении игрушек сидел на термоковрике, который Арсений с молчаливого согласия Димы (вообще-то Арс его не спрашивал, а скорее поставил перед фактом, но Позов не то, чтобы протестовал) расстелил на полу недалеко от собственного стола. Обычно Антошка с удовольствием изучал нарисованные на коврике картинки, даром что видел их чуть ли не каждый день, перетаскивал с одного конца в другой игрушки, ползал туда-сюда без остановки, а в последнее время даже делал робкие, ещё очень неуверенные шажки, которые, пусть и заканчивались падениями, но все равно вызвали радостную улыбку как у самого мальчишки, так и у его отца. Да вот только сегодня что-то было не так.

Антоша не активничал от слова совсем, на игрушки смотрел как-то безучастно, а в руки их брал скорее по инерции, чем с целью поизучать и поиграть. Арсений поначалу не придал этому значения — когда они доехали до школы, Тоша только-только проснулся, сегодня припозднившись с пробуждением почти на два часа, отчего-то капризничал, не желая, чтобы его трогали, да и кушать отказался — Арс решил, что спросонья. Мужчина потому и усадил ребенка на пол, что надеялся, что мальчик до конца придет в себя после сна, проявит интерес к игрушкам, а там уж и энергия у него появится. Но что-то явно шло не так.

Попов вообще-то полностью отвлекся на работу совсем ненадолго — минут пятнадцать от силы прошло безуспешных попыток решить то, что решаться не желало. И все равно даже будучи сосредоточенным на совершенно другой задаче, краем глаза он за ребенком следил и прекрасно видел, что энергии у малыша не прибавлялось, интереса тоже, а это сказанное «папа» и вовсе было самым первым, что Арс услышал от сына за все это время, не считая, конечно, капризных криков и всхлипов.

— Заскучал, Антош? — риторически спросил Арсений и при этом сам совершенно не верил в сказанное.

Антон не выглядел заскучавшим. И бодрым не выглядел. И весёлым. Кроха лишь устало тер глазки, будто все ещё хотел спать и, казалось, был готов вот-вот расплакаться.

— Ну чего ты, сыночек?

Попов поднялся и буквально в два широких шага добрался до малыша. Мужчина опустился на пол и осторожно протянул руку по направлению к сыну в попытках то ли мягко погладить по плечику, то ли легонько приобнять — Арсений на тот момент и сам не определился, чего именно хотел. Антона, впрочем, преследуемые старшим цели не волновали. Мальчик не желал, чтобы его трогали в принципе, а потому от ласковой руки увернулся неожиданно ловко для своего возраста. Малыш отполз немного в сторону, всхлипнул как-то так горестно, что у Арса сердце сжалось, а потом и вовсе лег на бочок прямо посреди ковра, поджал к себе поближе ножки и ручки и заревел уже в голос, не пытаясь сдерживаться.

Арсения, честно говоря, подобное поведение сына испугало. Всякое бывало уже: Антошка и просто из-за плохого настроения капризничал, и зубы или живот бывало беспокоили, и ударялся он уже пару раз в своих попытках исследовать мир. Но чтобы при этом совершенно не идти на контакт? Чтобы вот так явно избегать отца и не позволять к себе даже прикасаться? Такого ещё не было никогда и Арс даже предположить не мог, что именно могло послужить причиной. Ещё и плач этот… Отчаянный, тревожный, растерянный, громкий. Такой, будто крохе очень-очень плохо, но при этом он и сам никак не поймет, что именно не так, что именно болит и болит ли что-то вообще.

— Антоша… Тошенька, ну что ж ты маленький? — со страхом пробормотал Арсений и, вопреки слабым протестам сына, осторожно поднял его, бережно прижимая к себе. — Ну-ну, тише, солнышко. Знаю, что не хочешь, чтобы я тебя трогал, знаю. Сынок, папе просто очень нужно понять, что у тебя случилось.

Ребенок поначалу пытался вывернуться из рук мужчины, но не так активно, как мог бы, если бы был полон сил и энергии. А спустя буквально полминуты мальчик попросту устал и не то что вырываться из рук, а казалось и вовсе двигаться перестал, лишь вцепившись пальчиками в одежду отца. А ещё минуты через две Антон даже плакать резко прекратил, без сил прижавшись к Арсению. Даже если ребенок все ещё не хотел, чтобы его трогали, больше демонстрировать он этого не собирался — вернее попросту не мог, настолько сильной и в то же время совершенно нездоровой оказалась усталость.

А сам Арсений с огромным трудом сдерживался, чтобы не скатится в панику и отчаяние и не начать чертыхаться громко и от души, лишь бы хоть как-то отвлечь самого себя от окончательно накрывшего с головой страха. Мужчина был готов подскочить и помчаться куда-то, не разбирая дороги, в тот же момент, когда только докоснулся до ребенка. Только бы что-то сделать, как-то помочь, не сидеть на одном месте, а бежать, бежать… Куда бежать? С огромным трудом Попов все же сдержал себя, подавил чересчур эмоциональный порыв и пытался мыслить здраво. Что толку, если бы он начал носиться туда-сюда все равно, что запертая птица в клетке в поисках выхода? Лучше от этого не стало бы никому.

Антон горел. Не буквально, конечно, но горячим он был настолько, что казалось будто и вправду объят настоящим пламенем. Арсению хватило буквально полминуты подержать ребенка на руках, чтобы в полной мере этот жар прочувствовать. Даже его собственные руки очень быстро стали горячими, но не потому, что горячо было самому Арсу, а потому что горячо было Антону. И это было невыносимо, пугающе и так же неправильно как весь нынешний май.

Попов, безусловно, прекрасно знал, что делать с поднявшейся температурой у ребенка — и простуда, и зубы уже подарили ему незабываемый опыт, и он даже жаропонижающее при себе практически всегда имел, — но не в этом случае. Настолько высокой, что даже без градусника Арсений легко мог сказать, что она подскочила под сорок градусов, температура у крохи ещё не была ни разу. И уж тем более никогда раньше не было такого, чтобы она поднялась совершенно без каких-либо иных признаков, будто бы без причины вовсе. И будет ли вообще толк от лекарств — большой, огромный просто вопрос.

— Антошенька, — снова пробормотал Арсений и ужаснулся ещё сильнее, осознав, что ребенок на свое имя не отреагировал вовсе, хотя обычно откликался сразу же.

Заметив, что мальчик смотрит совершенно безразличным взглядом заплаканных глаз прямо перед собой и только медленно-медленно моргает, мужчина все же чертыхнулся едва слышно и вскочил на ноги. Антон не среагировал и на это. У Арса вообще создавалось ощущение, что его сын вот-вот попросту отключится из-за жара.

В школе, конечно, была медсестра, но с такими маленькими детьми она явно не работала, поэтому Арсений даже не попытался пойти в сторону мед кабинета, а вместо этого схватился за телефон, набирая номер скорой от частной клиники. Не то чтобы мужчина что-то имел против государственных поликлиник и больниц, в них безусловно есть отличные врачи, но и историй всяких нехороших Арсений наслушался, а потому не мог предугадать какой именно врач попадется. А в частной… а в частной есть Сергей, с которым сам Арс знаком уже вполне неплохо и уверен в том, что он поможет. Да и даже если Матвиенко окажется слишком занят и не сможет осмотреть Антошку сразу же, то уж температуру крохе точно собьют, да и какого-нибудь другого врача, который хотя бы поверхностный осмотр провести сможет, подберут.

Говорил Арсений хаотично и в панике, с огромным трудом смог объяснить, что вообще произошло, даже не запомнил, как назвал адрес. Он двигался на автомате, сам не понял, как позвонил охраннику и попросил, как только скорая приедет привести врачей к его кабинету. А после этого оставалось только ждать…

Попов все шептал что-то неразборчивое сыну, старался не дать ему отключится, потому что в сознании появилась страшная, совершенно неправильная мысль о том, что если малыш закроет глаза, то может уже больше их не открыть. И Арс не знал было ли это преувеличением или нет. Он не знал вообще ничего, не понимал ничего и только и делал что метался из угла в угол, от стола к окну, а потом обратно. Как загнанный в угол зверь, — напуганный безысходностью собственного положения. И Арсению так отчаянно захотелось просто разрыдаться. От страха, от боли, что была в разы сильнее физической, от осознания собственной беспомощности. Попов и подумать не мог, что в свои двадцать восемь будет испытывать столь сильное желание спрятаться от жестокости мира в каком-нибудь шкафу, закрыть глаза и представить, что все хорошо, что ребенок на его руках улыбается, а не в буквальном смысле сгорает из-за чертовой температуры, что за окном светит солнце и пахнет сиренью правильный май.

Но солнца не было. Сирени не было. Лишь все также качал ветки деревьев ветер и барабанил по окну немного усилившийся дождь — бесконечный и мрачный. Завыли где-то поблизости сирены. Арсений надеялся, что в его случае они станут спасительными.

***

Громкий кашель прервал тишину, полную истерзанных, изрезанных на лоскуты нервов и глубочайшей усталости. Это был хриплый кашель, — особенно для маленького ребенка, — продолжительный, заставляющий детские глаза наполняться слезами одновременно от боли в горле и от нехватки воздуха. Из-за него малыш не мог нормально спать, но силы при этом были в упадке. Антон за целый день практически ничего не съел и в последние несколько часов отказывался самостоятельно даже садиться, а на любые попытки его переместить реагировал тоненьким писком и похныкиванием. Смотреть на это все было невыносимо, а не смотреть — невозможно. Не для отца точно.

— Ох, сыночек, — едва слышно шепнул Арсений, дождавшись пока приступ кашля у ребенка отступит, и осторожным движением убирая упавшие на лоб мягкие детские волосы.

Антошка только захныкал тихонечко, едва уловимо дёрнулся, будто отвернутся хотел, но всё-таки не стал — сил не хватило. Глаза у него были очень грустные и уставшие, мальчик до этого момента то и дело закрывал их, даже вроде как засыпать начинал, но каждый приступ кашля вновь и вновь вырывал его из оков сна, делая только хуже, а теперь Тоша кажется и вовсе не планировал даже пытаться уснуть — просто лежал, смотря прямо на папу.

Температура у малыша была повышена, и Арсений это прекрасно чувствовал. Но он также знал, что она ниже 37.7 и не спадала даже после жаропонижающего, поэтому рассчитывать на то, что ребенку вдруг резко станет хорошо не приходилось. Сергей, успевший осмотреть Антошу ещё днем, объяснил, что это нормально и температура будет повышена ещё как минимум пару дней и главное не давать ей достичь более высоких показателей, да вот только Попову разве было от этого легче? Нормально, не нормально, какое это вообще имеет значение, если его ребенку плохо и это факт?

Арсений так-то вообще во всем винил самого себя, хотя, наверное, в какой-то степени это было и не очень объективно. Не волшебник ведь он, да и не робот, чтобы все всегда контролировать и учитывать. Да вот только что-то внутри, что-то очень противное и настойчивое гложило и нашептывало, что если бы Арс не приходил на работу с ребенком, если бы он нашел способ и вовсе закрыть школу на карантин, то ничего бы и не случилось. Не было бы ни резко подскочившей температуры почти в 41 градус — а именно столько замерили врачи скорой помощи, — ни столь же резко появившегося спустя буквально пару часов кашля, ни поставленного в итоге Сергеем диагноза — грипп. И оставаться в больнице им, конечно же, при ином раскладе не пришлось бы.

Мысль о том, что оставлять ребенка дома ему было попросту не с кем, да и не гарантировало бы это полной безопасности от всяческих вирусов и простуд, почему-то была мужчиной полностью проигнорирована.

— Давай-ка папа тебе водички даст, хорошо? — скорее для самого себя проговорил Арсений.

Пожалуй, самым ужасным в сложившейся ситуации Попов считал тот факт, что Антошке в силу возраста нельзя было давать очень многие лекарства. Сергей сразу сказал, что кроме жаропонижающих при необходимости и ингаляций никаких мер применить не сможет, а основа выздоровления и вовсе постельный режим, крепкий сон, обильное питье и присмотр врачей на всякий случай. Потому что год — это слишком маленький возраст и велики риски осложнений. И уж с чем с чем, а с каким-нибудь там воспалением лёгких ни Арс, ни Антон, — даром что последний не смог бы даже понять, что это такое, — сталкиваться не желали.

До детской бутылочки Арсений дотянулся, даже не вставая — специально заранее наполнил чуть теплой водой и оставил поблизости. Для того, чтобы взять на руки Антона вставать не нужно было тем более — у детской кроватки, предоставленной больницей, опускался один борт, поэтому Арс, недолго думая, подвинул ее вплотную к основной кровати и так и оставил. Чуть спокойнее всё-таки было, когда он даже лёжа мог без проблем видеть ребенка, вытянув руку, проверить на ощупь температуру или просто успокаивающе погладить сына по спинке.

— Ну не капризничай, маленький, знаю, ты устал и не хочешь, чтобы тебя трогали, — ласково, тщательно скрывая собственные усталость и страх, проговорил Арсений, стараясь устроить Антошку у себя на руках поудобнее. — Ну тише, тише, мой хороший.

Удивительным образом Антон и вправду успокоился, сделал пару глотков воды и удобно устроил голову у мужчины на груди. Весь его вид буквально кричал, что, несмотря на все предыдущие капризы, на руках у папы он чувствовал себя более чем комфортно и, кажется, теперь совершенно не хотел, чтобы его отпускали. В ином случае Арсений бы может даже посмеялся с такой непосредственной детской неопределенности, с этого банального и в чем-то даже милого «то не хочу, то хочу», ласково и шутливо назвал бы Антошу маленьким врединой, но не выпустил бы его из теплых объятий. Сейчас сил мужчине хватало только на самый последний пункт — возвращать Антошку в кроватку он действительно не торопился, продолжая бережно прижимать малыша к себе, — шутить не хотелось, смеяться тоже. На самом деле даже улыбка у Арсения бы сейчас вышла донельзя фальшивой, вероятно поэтому он и не улыбался вовсе.

— Папа, — очень тихо проговорил малыш, устало прикрывая глазки.

— Да, сыночек, папа рядом с тобой, — сказал Арсений и отложил в сторону бутылочку. — Не возвращать тебя в кроватку, да? На ручках останешься?

— Да, — едва слышно отозвался ребенок, хотя Арс не мог быть уверен, что кроха на самом деле понял его вопрос и не ответил просто так.

В любом случае Арсений уже решил, что отпускать сына на данный момент он не планирует. Как минимум ему самому было так проще с психологической точки зрения. Пока малыш находился у него на руках, у самого Арса создавалось впечатление, что он действительно может защитить Антошу вообще от всего в этом мире, даже если на самом деле это было не так. Мужчине было важно это ощущение, ему было важно прятать свое персональное маленькое сокровище в кольце собственных рук, как бы отгораживая его от всего плохого. И пусть от гриппа это не сильно помогало, но самому Арсению и, что важнее, Антону вдруг стало намного спокойнее.

Ребенок по-прежнему начинал кашлять время от времени, из-за собственных слез плохо дышал носом, но капризничать перестал и даже будто бы начинал потихоньку засыпать, чувствуя тепло родительской руки, что мягко гладила по спине и плечам, а также мягкие покачивания. Попов ради детского сна был готов даже поступиться сном собственным и просидеть всю ночь с сыном на руках, укачивая его, если это гарантировало бы крохе хоть какое-то количество спокойного сна.

И какое-то время такой подход действительно работал. Ровно до того момента, пока на трассе поблизости не заревел на полной мощности мотор автомобиля, да так громко, с рычанием и хлопками, что даже через закрытое окно было слышно. Антошка, не ожидавший столь резких звуков в ночи, сразу встрепенулся, посмотрел на папу снизу вверх перепуганным и каким-то даже затравленным взглядом, всхлипнул от страха и усталости из-за резко прерванного в очередной раз сна.

— Тише, солнце, не пугайся. Это просто машина на улице такая громкая, — заметив состояние сына, поспешил ласковым, успокаивающим тоном, проговорить Арсений. Впрочем, где-то в глубине души Попов был готов крыть благим матом всех умников, снимающих глушители с авто.

— Ма?

— Машина, Антош, машина, — повторил мужчина, а потом продолжил совсем тихим, но ласковым шепотом: — Закрывай, сыночек, глазки, поздно уже совсем.

Сказать, конечно, было гораздо проще, чем в действительности добиться от малыша того, чтобы он заснул. Нет, Антон действительно честно закрыл глаза, — причем скорее всего не столько по просьбе, сколько из-за того, что сам спать очень хотел, — но закрыть, не значит уснуть. Ребенка все продолжал донимать кашель и чуть повышенная температура, только он начинал дремать, как моментально просыпался вновь, начинал плакать, отчего состояние становилось только хуже, чуть успокаивался, начинал было снова засыпать, но все неизбежно повторялось из раза в раз.

Арсению казалось, что такими темпами он неизбежно сойдет с ума из-за страха и собственного волнения. Он неразборчиво шептал что-то ласковое в попытках успокоить ребенка, напевал незамысловатые песенки, перекладывал Антошку и так и этак, надеясь, что в каком-нибудь положении кашель перестанет донимать кроху столь сильно, вставал и ходил по комнате с сыном на руках туда-сюда, снова ложился, опять вставал, смотрел в окно, поил теплой водой, укачивал — да чего только не делал, пока в какой-то момент, когда за окном уже начинал потихоньку заниматься рассвет, не додумался позвать медсестру.

Много сделать ей, конечно, тоже не удалось. Без назначения лечащего врача никаких лекарств она давать не могла, да и по возрасту почти ничего из них не подходило для Антошки, а Сергея в больнице еще не было — его рабочий день начинался с восьми утра. И все-таки девушка додумалась до того, что не пришло в голову самому Арсению. Сбегав на больничную кухню, медсестра принесла стакан самого банального теплого молока с растворенной в нем ложкой меда и небольшим кусочком масла.

Попов к затее отнесся поначалу крайне скептично и настороженно. Во-первых, он опасался, что у Тоши на мед может оказаться аллергия, а во-вторых, совершенно не был уверен в эффективности такого средства. Но все-таки решился, потому что подумал, что раз он сам чувствует себя невыносимо измотанным, то Антоше должно быть и того хуже.

По совету все той же медсестры, мужчина сначала позволил сыну сделать только совсем небольшой глоточек и выждал добрых полчаса, чтобы убедиться, что никакой аллергии не последует. Молоко, ясное дело, за это время успело остыть, так что пришлось просить медсестру сходить и подогреть его заново. Зато после Арс был приятно удивлен, когда малыш, во-первых, выпил все предложенное с удовольствием, не пытаясь ни отвернуться, ни высказать недовольство громким криком, а во-вторых, перестал кашлять настолько сильно и надрывно, как до этого. И жалел в тот момент мужчина только о том, что не додумался позвать медсестру раньше, возможно тогда он бы облегчил мучения в первую очередь ребенку.

И нет, полностью от кашля избавиться, конечно, не удалось. Не панацея все-таки и не волшебная палочка. И все же стало самую малость легче, Антону даже удалось наконец забыться сном, а сам Арсений не то, что пошевелиться, а даже дышать лишний раз боялся, чтобы не дай бог мальчика не разбудить. Так и просидел сам не знал, сколько именно времени, украдкой наблюдая за спящим на его руках сыном, и осторожно, едва-едва прикасаясь, гладил детское плечико.

Попов даже не заметил, как буквально выпал из реальности, будто в транс погрузился, и не видел, и не слышал ничего вокруг, кроме собственного ребенка и его тяжелого, чуть хриплого дыхания, все еще перемежаемого с покашливанием, пусть и не таким уже сильным, даже не способным мальчика разбудить.

— Я прошу прощения, у вас все в порядке? — как-то слишком уж неожиданно раздался голос рядом, а до руки кто-то дотронулся.

Арс, совершенно не ожидавший этого, дернулся от неожиданности, и тут же с ужасом перевел взгляд на сына, испугавшись, что он разбудил малыша. Пронесло, Антошка по-прежнему спал.

Ответить на вопрос мужчина забыл, вернее он даже не запомнил, что его вообще о чем-то спрашивали, а потому неожиданно обеспокоенное лицо неизвестно когда пришедшего Сергея вызывало очень сильное удивление и вопрос теперь возникал уже у самого Арса. Впрочем, еще больше вопросов было у Попова к самому себе, потому что как, черт возьми, можно было не услышать прихода врача? Да и во времени Арсений явно потерялся.

— Простите, — прикрывая на мгновение глаза в попытках сосредоточиться, проговорил Арсений. — Вы что-то сказали?

— Однако, — покачав головой, больше для самого себя произнес врач. — Арсений, а вы вообще спали?

— Да какое там спать, — едва слышно пробормотал в ответ Попов, а потом продолжил чуть громче: — У меня Антон уснул только часа три назад. Или два? Не знаю. Всю ночь кашлял и плакал, так что как-то не до сна мне было.

Сергей о чем-то задумался, а потом кивком головы указал на ребенка и сказал:

— Если днем будет спать, то ложитесь и вы. Лучше не сделаете ни себе, ни ему, если будете пренебрегать собственным сном. И, я понимаю, что проще сказать, чем сделать, когда дети болеют не волноваться невозможно, но все же постарайтесь слишком сильно не нервничать. Если хотите, могу вам успокоительное принести.

— Спасибо, не стоит. Все в порядке, — поспешил заверить Арсений, хотя сам не был уверен, что все действительно в порядке. Но утруждать врача дополнительной работой, пусть это будут и всего-навсего принесенные таблетки, не хотелось. Тем более тут было детское отделение и у врачей более чем хватало хлопот с маленькими пациентами. Куда уж им еще и обеспокоенных родителей успокаивать?

Матвиенко снова кивнул, а потом выражение его лица стало каким-то сочувствующим и виноватым, столь необычным для обычно собранных и готовых чуть ли не ко всему докторов, что Арсений сразу же насторожился. В голову сразу стали закрадываться нехорошие и пугающие мысли о том, что могло произойти и почему врач так смотрит. Может он пересмотрел анализы и нашел какие-то проблемы? Осложнения? Еще что-нибудь жутко страшное?

— Что-то не так? — настороженно поинтересовался Попов, сосредоточенно посмотрев на лицо мужчины в попытках прочитать хоть что-то по его эмоциям. Получалось так себе.

— Я понимаю, что вам скорее всего это не сильно понравится, но Антона придется разбудить. Мне нужно его осмотреть, а после ингаляция и завтрак.

Честно говоря, Арсений выдохнул с облегчением. Наверное, даже слишком явно и громко выдохнул. Сергей был прав, Попова действительно не слишком прельщала идея будить маленького совершенно не выспавшегося ребенка, но, учитывая тот факт, что мужчина успел себе надумать невесть что и напугать самого себя до чертиков, прерванный сон — это самое наименьшее из возможных зол. Тем более что и выбора-то у Арса не было, врачу ведь действительно необходимо провести осмотр, и Антон хочешь не хочешь, а все равно из-за этого проснется.

Будил мужчина сына крайне аккуратно, стараясь не обращать внимание на собственное сжавшееся от боли сердце, стоило только увидеть померкший взгляд ничего не понимающего ребенка. Антон не сопротивлялся, позволял себя и трогать, и слушать фонендоскопом, не пытался вырваться из рук, но Арсению подумалось, что лучше бы пытался, лучше бы кричал, рыдал и сопротивлялся как он делал это еще вчера…

В детских глазах стояли слезы. Совершенно тихо, без единого писка или вскрика мальчик плакал и едва ли хоть кто-нибудь мог понять почему. Наверное, от усталости. И почему-то именно такие беззвучные слезы оказались хуже любых даже самых громких истерик. Ведь если ребенок способен голосить на повышенных тонах, рыдать взахлеб, судорожно дыша, значит хоть каки-то силы у него еще есть. А если он плачет тихо, значит сил не осталось вообще.

— И чего мы расстроились, а? — как-то очень по-доброму, по-человечному вдруг спросил Сергей, улыбнувшись мальчику. И удивительным образом Антон на его голос отвлекся, плакать не перестал, но посмотрел прямо в лицо мужчины. — Вылечим тебя, куда ж мы денемся? Дать тебе пока вот эту интересную штучку рассмотреть?

Фонендоскоп врач сам вложил в руки мальчишки, вызвав у того даже что-то похожее на удивление, пусть и не такое явное как бывало обычно. Тоша не слишком-то заинтересовался врученным предметом, даже в рот не попытался его утянуть, хотя обычно пытался попробовать на вкус все и вся, только и успевай останавливать. Сейчас же ребенок лишь чуть приподнял руки, поднося фонендоскоп поближе к глазам, пару секунд гипнотизировал его безучастным взглядом, а потом и вовсе выронил, шмыгнул носом и пополз по кровати по направлению к Арсению, благо много сил и времени на это не потребовалось, ведь мужчина сидел совсем рядом.

— Ну что ты мой хороший? — мягко спросил Арс, не рассчитывая, впрочем, на ответ.

Сына он подхватил и усадил на собственные колени, позволил прижаться головой к груди и стал гладить по спинке, видя, что ребенку сейчас были остро необходимы внимание и забота.

— Так ладно, — пробормотал Сергей и забрал обратно не заинтересовавший мальчика фонендоскоп. После этого он заговорил уже громче, смотря при этом Арсению прямо в глаза, чтобы убедиться, что Попов его слушает. — Со вчера в лучшую сторону ничего не поменялось, но никто на это не рассчитывал. Впрочем, хуже тоже не стало, так что переживать сейчас совершенно не о чем. Как я уже говорил, на данный момент будем обходиться ингаляциями. Есть вероятность, что к уже имеющимся симптомам вскоре прибавится насморк, при гриппе в первые сутки его попросту нет, но впоследствии почти всегда появляется. Но в этом тоже нет ничего критичного, в таком случае просто начнем дополнительно нос физраствором промывать несколько раз в день. Что до всего остального… Есть Антон скорее всего в ближайшие дни будет очень мало, не пугайтесь этого и не пытайтесь заставлять его доедать все до конца, съест две ложки каши значит пусть будет только две ложки, ничего страшного. Главное только, чтобы совсем голодным не оставался. А вот воды, про это я вам еще вчера сказал, но на всякий случай напоминаю, старайтесь давать побольше. Чай или молоко тоже можно, только не слишком горячие или, наоборот, холодные. Спать, наоборот, скорее всего будет гораздо больше обычного, но далеко не факт, что крепко. Это тоже нормально. В общем активности от него ждать в ближайшее время не стоит. Я буду приходить по утрам и вечерам, осмотреть, температуру измерить, изменения отследить — стандартно в общем. Но, если вдруг понадоблюсь днем, вы всегда можете позвать кого-нибудь из медсестер, они меня найдут. Ночью с этим сложнее, сами понимаете дежурство у меня бывает не всегда, но тем не менее дежурного врача при необходимости вы позвать сможете и помощь вам окажут. Сейчас ингаляцию вам принесу я, заодно прослежу за реакцией ребенка на нее. Вообще побочных эффектов быть не должно, но мало ли, всегда лучше перестраховаться. А дальше за этим будет следить медсестра. Вроде бы все, вопросы?

— Да нет, в этом плане все ясно, спасибо, — сказал Арсений и тут же продолжил: — Единственное только, к нам посетителей пустят? Брат вещи должен подвезти и недостающие документы заодно.

— Пустят, но только в приемные часы. С одиннадцати до двух дня или с четырех до семи вечера. Попросите брата чтобы в этот промежуток времени пришел. В регистратуре пусть ваше имя и фамилию назовет и его проводят.

Арсений в ответ кивнул, снова бросил негромкое «спасибо» и тут же отвлекся на ребенка, который, к огромному сожалению мужчины, снова зашелся в кашле. Все еще не столь сильном, какой был ночью, но по-прежнему доставляющем слишком много проблем.

— Если у вас больше никаких вопросов нет, то я, с вашего позволения, закончу обход и вернусь к вам с ингаляцией. Постарайтесь пока что не дать Антону заснуть. Разбудить-то, конечно, всегда можно, да вот только еще капризнее стать может, да и признаться честно даже несмотря на то, что я врачом не первый год работаю будить больных детишек до сих пор жалко очень. Ладно, самое позднее через полчаса вернусь, но скорее всего даже раньше. Из палаты, пожалуйста, не выходите, — сказал напоследок Сергей, прежде чем скрыться за дверью.

Попов на последнюю фразу, признаться честно, даже не обратил внимание. Из палаты он никуда выходить и не собирался, смысла в этом никакого не было, поэтому просьба по суть особого смысла не имела, но, по всей видимости, врач был обязан ее озвучит.

Сам Попов же принялся ломать голову над тем, как бы ему отвлечь на что-нибудь сына, не позволяя ему заснуть в ожидании возвращения Сергея, и при этом не слишком тревожить мальчика, который и так себя плохо чувствует. Игрушек с собой толком не было, лишь пара кубиков, которые Арс успел захватить с собой, и очень громко поющая собака. Последняя обычно очень нравилась Антону, в отличии от его отца, у которого от постоянно повторяющейся мелодии к концу дня начинала болеть голова, но сейчас мужчина решил, что не стоит давать ее крохе. Лишний шум сейчас вряд ли его отвлечет, скорее вызовет новые слезы, а этого совершенно не хотелось.

Именно поэтому мужчина решил просто взять ребенка на руки и пойти смотреть в окно, параллельно рассказывая о том, что за ним происходит. И как дождь идет, и как ветер деревья качает, и как машины проезжают мимо. Даже незамысловатую историю про спрятавшихся в гнездах птиц придумал, заметив, что Антошка, пусть и не особенно реагировал, но к голосу прислушивался. Правда иной раз создавалось впечатление, что он малыша лишь еще сильнее усыплял, но широко раскрытые, пусть и очень уставшие зеленые глазки говорили об обратном.

— Ничего, к нам с тобой сейчас дядя Сережа вернется, полечит тебя немножко, а потом спатки ляжешь, — совсем тихо проговорил Арсений, поцеловав мальчика в макушку и сразу следом погладив по волосам. — Конечно, хорошо бы еще покушать немножко, но что-то сомневаюсь я, что ты захочешь, — со вздохом добавил мужчина.

Вообще-то он не до конца понимал, зачем озвучивает все свои мысли. В конце концов они больше были для него самого, чем для Антона, ведь малыш еще слишком маленький, чтобы понимать все, и слишком заболевший, чтобы хотя бы пытаться понять.

По внутренним ощущениям Попова, — на часы он не смотрел, а потому наверняка сказать не мог, — прошло минут двадцать, когда дверь в палату снова открылась и вернулся Сергей, принеся с собой ингалятор вместе с лекарством. Мужчина некоторое время что-то настраивал, что-то устанавливал. Арсений в подобном практически не разбирался, только в общих чертах знал, как работает ингалятор, а потому лишь молча наблюдал, терпеливо ожидая. Антошку же ингалятор не интересовал вовсе, по крайней мере на данный момент, пока его никто не пытался использовать непосредственно на нем, равно как не интересовало мальчишку и все остальное, что было вокруг — самочувствие не позволяло окружающий мир изучать.

Закончив с настройкой аппарата, врач подозвал Арсения и попросил его усадить Антона. Мужчина, недолго думая, усадил ребёнка к себе на колени, здраво рассудив, что ингалятора с непривычки Антошка и испугаться может, а так, чувствуя взрослого рядом, поймет, что он не один и его обязательно защитят в случае чего.

Сергей также прекрасно знал об особенности малышей порой пугаться незнакомых и непонятных медицинских вещей. Возможно, если бы дети для начала сами изучили их вдоль и поперек, то потом гораздо охотнее шли бы на контакт и не плакали бы от банального страха. Но, к сожалению, у больных ребятишек на это изучение зачастую не хватало сил, а у врачей — времени, чтобы это позволить. А потому Матвиенко слишком часто сталкивался с детскими истериками по этому поводу и даже выработал какую-никакую, а все-таки тактику, которая пусть и не всегда работала, хотя бы чуть-чуть облегчала задачу. Именно поэтому надевать маску на мальчика доктор пока что не спешил, вместо этого протянув ее Арсению.

— Позовите его, чтобы на вас посмотрел, и поднесите маску к его лицу. Только не прислоняйте пока что, просто покажите, так чтобы на уровне глаз была.

Арс кивнул, взял маску, а свободной рукой обнял ребенка покрепче, но все также осторожно.

— Антошенька, — негромко позвал он сына.

Антон не отозвался и даже голову повернул не сразу. Арсению даже на мгновение показалось, что мальчик начал засыпать и попросту не расслышал. Но все же, спустя полминуты на него устало взглянули детские зеленые глазки.

— Смотри какая штучка, видишь? — попытавшись сделать собственный голос интригующим (в действительности, правда, вышло так себе) продолжил говорить Попов. — Интересная, правда?

Антону интересно не было. Совсем. У него глазены на ходу закрывались, настроения не было совершенно и болело горло. О последнем, впрочем, взрослые могли лишь догадываться, потому что сказать об этом малыш ну никак не мог. Разве что заплакать снова, но даже на это сил уже не хватало.

— А вот теперь попробуйте прислонить к лицу, так чтобы нос и рот закрывала. Если Антон испугается, сразу уберите и покажите сначала на себе.

Показывать ничего не пришлось. Тоше, кажется, было совершенно безразлично что к его личику приставили и зачем. Лишь на мгновение в детских глазах мелькнуло недоумение, но тут же исчезло. И Арсений понять не мог, это ребенок столь сильно ему доверяет, что не ожидает никакого подвоха и спокойно позволяет делать все, что угодно только потому, что делает это папа, или же кроха просто устал настолько, что сопротивляться банально не хотелось. Душа искренне желала верить в первый вариант, но здравый смысл подсказывал, что скорее всего второй. И это осознание лишь укрепилось, когда ребенок точно также спокойно отнесся и к легкому жужжанию аппарата, который включил Сергей, и к пару, которым сам кроха начал дышать сам того не осознавая.

По всем мыслимым и немыслимым законам детских истерик (а Арсений был уверен, что такие непременно должны быть где-то прописаны) ребенок уже должен был начать вырываться, пытаться отодвинуть от себя маску вместе с отцовскими руками и начать голосить на всю округу. Несколько удивленный взгляд врача эти мысли только подтверждал, хотя вслух педиатр не сказал ни единого слова.

И почему-то эту тишину и полное безразличие со стороны Антона выносить оказалось в разы сложнее, чем самую громкую истерику из всех, что он раньше устраивал.

— А это нормально, что он так тихо себя ведет? — не выдержав, спросил Арсений, растерянным взглядом посмотрев на врача.

— С его нынешним самочувствием более чем, — отозвался врач. — Я же вам говорил, что активным он в ближайшее время не будет. Я не буду скрывать, обычно, когда дело доходит до ингаляций восемь из десяти детей устраивает истерики, причем такие что на всю больницу слышно. Причем далеко не все они такие же маленькие, есть детки и постарше. Иногда бывает, что ребенок сам по себе очень спокойный, но чаще те случаи, когда истерики не случаются — это как раз такие, когда болезнь только вступает в права и у детского организма уходит слишком много сил на борьбу с ней. Не стоит этого пугаться, на моем опыте примерно на четвертый день становятся заметны улучшения. И, признаться честно, ингаляции даже сложнее делать становится, истерить может и не начинают, потому что успевают привыкнуть, но вот убрать маску подальше от лица, что-нибудь схватить, попытаться нажать на кнопки на ингаляторе — это прям любимым занятием у всех детей становится. Так что не переживайте, как на поправку пойдет, так сразу и активность вернется.

— Честно, лучше б я эту дрань подхватил, а не он, — с тяжелым вздохом сказал Арсений. Не то чтобы он планировал жаловаться, просто невольно вырвалось.

— Я подобное слышал, кажется, от каждого родителя, — ободряюще улыбнувшись, сказал Сергей. — Конечно никто не хочет, чтобы их дети болели, но это жизнь, в ней от болезней никто не застрахован. И не переживайте, вылечим, врач я или кто в конце концов? Убирайте маску, — кивком головы указав на Антона, сказал мужчина. — А вам может все-таки стоит успокоительного выпить? Пусть даже валерьянки банальной, всяко легче станет хотя бы немного.

— Не стоит, все нормально, — ответил Арсений, отложив маску в сторону и перехватив ребенка поудобнее, буквально укладывая на собственную руку.

— Как знаете, если вдруг надумаете попросите у медсестры, — сказал врач. — Да и в целом, если что-то произойдет, температура там поднимется или кашель сильный начнется вызывайте медсестру. Я к семи вечера подойду, а сейчас просто отдыхайте. И я имею в виду не только Антона, — напоследок сказал Сергей и, собрав ингалятор, ушел вместе с ним.

Попов проводил доктора взглядом, а потом посмотрел на сына лишь для того, чтобы увидеть, что ребенок уже успел заснуть. Это ж как нужно было вымотаться, чтобы хватило всего пары минут? И почему от этого так чертовски плохо на душе?

***

К совету врача Арсений все же прислушался и после завтрака, ради которого ребенка он будить не стал, лег спать и сам. Перед этим успел еще и брату позвонить, договориться о времени — Денис сказал, что подъедет примерно к половине пятого вечера.

Проснулся мужчина в обед, разбуженный начавшим хныкать Антошей, а потом искренне порадовался тому, что его сынок согласился съесть пару ложек бульона. Да это никак нельзя было считать полноценным обедом, но Антон поел и это уже было хоть что-то. И неважно, что после обеда мальчик только и продержался, что десять минут, пока Арсений его переодевал, а потом снова заснул. Пускай, по словам Сергея лучшего лекарства чем сон они для Антоши на данный момент и не найдут.

Снова проснулся Антон, когда на часах уже было четыре вечера. И так жалобно даже не заплакал, а заскулил, что у Арса уже в который раз за последние два дня невыносимой болью сжало сердце. Довольно быстро мужчина выяснил, что у малыша поднялась температура (опять, черт бы ее побрал), позвал медсестру, которая принесла жаропонижающее, и теперь терпеливо дождался пока оно начнет действовать.

Чтобы как-то отвлечь то ли себя, то ли сына, то ли их обоих сразу Арсений принялся бродит из одного конца палаты в другой, попытался было включить мультики на телевизоре, но быстро понял, что лишний шум только раздражает мальчика, а потому практически сразу же выключил их обратно.

Стук в дверь мужчина умудрился пропустить мимо ушей, слишком сильно сосредоточившись на сыне, устроившем голову у него на плече, а потому внезапно прозвучавшее за спиной «я войду?» поначалу даже несколько испугало. Впрочем, уже через секунду Арс сообразил, что к чему.

— Заходи, конечно, — развернувшись, отозвался мужчина, наблюдая как его брат заносит в палату большую спортивную сумку и какие-то пакеты. — Привет, — сообразив, что даже элементарно не поздоровался добавил Арсений.

— Привет, привет, — тут же отозвался Денис, опуская сумку на кровать, а пакеты на столик рядом. — Вы тут как?

— Болеем как видишь, — слегка растерянно отозвался Арсений, грустно улыбнувшись. И как-то без разницы было, что болеет только Антон, потому что сам Арс тоже более чем в полной мере прочувствовал всю болезнь собственного ребенка.

— Ииис, — неожиданно протянул Антошка, приподняв голову. Говорил он все также тихо, да и голову почти сразу опустил обратно на плечо отцу, но все-таки хоть как-то отреагировал на появление дяди.

— Да, солнышко, Денис к тебе в гости пришел, — сказал Арсений, повернувшись полубоком, так, чтобы Антон мог видеть мужчину.

Впрочем, это делать было вовсе не обязательно, поскольку Денис подошел поближе самостоятельно, погладил ребенка по голове и в итоге и вовсе забрал его у Арсения, устроив на собственных руках. Антошка не сопротивлялся, поначалу только чуть удивленно посмотрел в сторону папы, а потом перевел взгляд на дядю и, осознав, что оказался на руках у него, затих. К Денису в последнее время кроха испытывал исключительно теплые чувства, вероятно примерно такие же, какие чувствовал Максим по отношению к Арсению, а потому был вовсе не против дядиной компании.

Арсений также не пытался сопротивляться, а наоборот, передав ребенка брату неожиданно понял, насколько он на самом деле устал. Буквально до дрожи в руках и ногах и головной боли. И как только удерживал Антошку на руках до этого и даже не замечал? Впрочем, было у Попова подозрение, что он попросту не позволял себе сосредоточиться на своих ощущениях, понимая, что сыну его было намного хуже. А теперь, когда рядом оказался Денис, Арс позволил себе расслабиться. Несильно, конечно нет, но хотя бы немного, ровно настолько, чтобы осознать собственную усталость, от которой не помогла даже та пара часов сна, которые удалось перехватить, но не настолько чтобы начать жаловаться или позволить ей захватить сознание полностью. Полностью ей поддаваться было попросту нельзя, потому что Антошка все еще болеет, а брат надолго задержаться никак не сможет. И все-таки… И все-таки пока он здесь можно позволить себе чуть больше, чем до этого, самую малость больше.

— Да он горячий, — тихо подметил Денис, неосознанно покачивая ребенка на руках.

— Жаропонижающее еще не начало действовать, — ответил на это Арсений и, дойдя до кровати, устало сел на ее край, — но скоро должно, уже минут пятнадцать прошло, а медсестра сказала, что оно действует в течение двадцати-тридцати.

— Маленький ты, — себе под нос пробормотал Денис и двинулся в сторону оставленных пакетов. — Заболел, мой хороший, да? Знаю, что заболел. А смотри, что я тут тебе принес. Кстати, Арс, я скорее всего захватил что-то лишнее, но тут уж извини, я не знал, что именно вам понадобится, а что нет.

— Да, ничего, разберемся, — сказал мужчина, наблюдая за тем, как из одного из пакетов его брат достает плюшевую собаку. — Погоди, у нас не было такой игрушки, — тут же подметил Арсений.

— Ну не было, а теперь есть. Смотри, Антош, какая. Мягкая-мягкая, чтобы ты обнимать ее мог и не заскучал здесь, — на какое-то время переключившись на ребенка, сказал мужчина. — Арс, только не начинай, пожалуйста. Ну что ж я к заболевшему племяннику с пустыми руками приду? Я и фруктов вам немного принес, у тебя Антошка бананы любит, может поест немного. А не он так ты съешь.

Арсений хотел возмутиться, даже в голове уже начала формироваться мысль о том, что брат вовсе не должен был тратить деньги на них, что у него есть своя семья и лучше бы он что-то купил Максимке. Хотел, но так и не сказал ничего из этого. Неожиданно возникло осознание того, что Денис просто хочет помочь, какой-нибудь мелочью порадовать Антона и хоть как-нибудь отплатить самому Арсу за помощь, которую он не единожды оказывал его семье. Это нормально, это правильно, за это нельзя осуждать, уж точно не тогда, когда сам Арсений готов бросаться на помощь к брату при абсолютно любых обстоятельствах. Если ему можно, то почему нельзя Денису? Не пора ли было за все это время привыкнуть, перестать возмущаться и просто принять эту незначительную, но оттого не менее важную помощь со стороны? Засунуть собственную… да даже не гордость, а откровенную глупость куда-нибудь подальше и просто позволить себе принять все то хорошее, что пытаются дать люди. Особенно такие близкие как родной брат.

— Спасибо, — вместо всех крутившихся еще какую-то секунду назад возмущений сказал мужчина и был вполне искренен в своих словах, а потом, прежде чем успел передумать или начать корить себя за просьбу продолжил: — Денис, а можешь посидеть недолго с Антоном? У меня документы-то вчера не все на руках были, бумаги до конца заполнить так и не удалось, а сделать это нужно. Я бы может и занялся этим вопросом чуть позже или вообще завтра утром, но тогда пришлось бы либо Антона с собой брать, а он сейчас настолько ослаблен, что мне совсем не хочется лишний раз его дергать, либо просить кого-то из медсестер присмотреть. Они в общем-то выглядят вполне ответственными, не думаю, что не справились бы, но… но они не ты. К тебе привык Антоша, тебя он точно не боится, да и я тебе доверяю. Посидишь? Пожалуйста.

— Да, конечно, какие проблемы? — с откровенно смущенной, такой какую Арсений не видел уже довольно давно, примерно с тех самых пор, когда они были подростками, улыбкой ответил Денис. Пожалуй, только он один и знал, как на самом деле ему польстило такое доверие младшего брата, которое можно назвать абсолютным.

— Спасибо! Так, а документы ты куда положил? — слегка растерявшись, спросил Арс.

— В сумке, прям сверху лежат, просто открой — сразу в глаза бросятся.

Арсений кивнул в ответ и сразу же подошел к сумке, открыл ее, окидывая взглядом содержимое.

— Ты, кстати, Диме звонил? — спросил Денис, улыбаясь от того, как умилительно его племянник прижал к себе игрушку и уткнулся в нее щекой, будто пытался прилечь на нее на манер подушки. — Он вчера тебя потерял, мне звонил, узнавал, что случилось.

— Да, знаю, я его сегодня утром набрал, вчера уже сил попросту не было, — честно признался мужчина, не попытавшись скрыть собственной усталости.

Дима действительно звонил еще вчера, очевидно узнав, что Попов резко сорвался и умчался из школы на скорой, элементарно даже не закрыв за собой дверь в кабинет. Информация по школе в принципе быстро распространяется, так что не было в этом ничего удивительного. А встревожившемуся другу Арс довольно быстро, пусть и вкратце объяснил ситуацию, а потом еще минут десять отговаривал друга от того, чтобы оставлять жену с дочкой дома и приезжать к нему, чтобы помочь чем сможет. Арсений, конечно, был безумно благодарен другу за подобную готовность оказать всю возможную поддержку, но на деле слабо себе представлял, чем именно Позов сумел бы ему помочь. Да и отвлекать друга не хотелось, хватало того, что он отвлек брата. Впрочем, Денис не выглядел как человек, который расстроился или собирался выдвигать претензии. Скорее уж, вспоминая предыдущий опыт, брат бы скорее начал отчитывать за то, что к нему за помочью не обратились чем наоборот.

На самом деле долго размышлять на эту тему Арсению вовсе не хотелось. Так что очень быстро отвлекся, достав нужную папку и вместе с ними что-то еще, что сначала заставило мужчину, снова задумавшись, нахмуриться, а потом хохотнуть пусть устало, но неожиданно весело.

— Квитанции за электроэнергию? А я-то думал, чего мне в больнице не хватает, — развеселившись проговорил Арс, перекладывая лишние бумаги на стол.

— Слушай, я взял все, что там лежало. Не буду же я во всех бумагах лазить и каждую из них перечитывать, не мои же. Так что с меня взятки гладки, — сказал Денис, впрочем, тоже посмеиваясь.

— Так ладно, я пошел, — направляясь к двери проговорил Арсений. — Я постараюсь побыстрее, вниз и сразу же как только получится обратно. Если что-то случится звони, у меня телефон с собой.

Денис кивнул, но его брат этого уже не увидел, поспешно выбежав за дверь. Его торопливость казалось старшему излишней, все-таки не в одиночестве же он Антона оставил, но в то же время он прекрасно понимал Арса, сам ведь был отцом и прекрасно помнил, как сильно страх и беспокойство кружили голову и путали мысли, когда речь заходила о детях в моменты вирусов, простуд, да и даже мелких травм.

Так-то Арсений еще неплохо держался и сохранил способность мыслить здраво несмотря ни на что. Сам Денис едва ли мог похвастаться тем же — в последний раз, когда заболел Максимка он растерялся настолько, что не сумел даже жаропонижающее в аптечке отыскать, благо жена была дома и сориентировалась с разы быстрее него. Впрочем, наверное, в том и была разница, что Арсений, в отличие от брата, не мог позволить себе растерянности — он за своего ребенка отвечал в одиночку, нес ответственность полностью. Конечно, Денис мог помочь, даже как сейчас, например. Могла бы помочь и Лиза. Но едва ли их помощь можно было сравнить с помощью второго родителя. Дядя и тетя — это ведь совсем не то же самое, что мама с папой.

Впрочем, по Арсению никак нельзя было сказать, что его собственный статус родителя-одиночки хоть сколько-нибудь тяготил. Денис, наоборот, видел в глазах брата столько энтузиазма, энергии и желания сделать так, чтобы все у его ребенка было замечательно, чтобы у него было все самое лучшее, что только может быть, что даже и мыслить не смел о каких-либо сомнениях. Арсу было нелегко, это его брат часто читал по уставшему выражению лица, но при этом улыбаться он всегда продолжал искренне и дальше по жизни двигался уверенно, со стороны казалось, что даже будто бы играючи и не думая обо всех проблемах, которые безусловно были.

Собственная гордость и желание справиться со всем самостоятельно, конечно, по скромному мнению Дениса порой мешали Арсению, особенно если вспомнить, что он сам себя иногда был готов довести чуть ли не до полного истощения, но это вовсе не отрицало того, что Денис время от времени начинал по-доброму завидовать его силе воле и уверенности, даже если те в определенные моменты становились напускными.

Признаваясь самому себе, старший был готов с уверенностью заявить, что, окажись он на месте брата, вполне мог бы попросту сломаться и натворить глупостей. Не факт, конечно, но шансы были бы. В конце концов это только в детстве было легко казаться уверенным, смелым, показывать, что ему все нипочем и никакие обиды в душе и сердце остаться не могут. Театр одного актера, спектакль, разыгрываемый в основном для одного лишь только Арсения, потому что младший, потому что ему был нужен хоть кто-нибудь, кто излучал бы уверенность, показывал, что нельзя отчаиваться. Да вот только, став взрослым, осознав каким на самом деле бывает счастье, буквально наполнив им свою жизнь, Денис осознал, что только играть в уверенность он и умеет и безумно, до одури боится потерять то, что имеет сейчас. А Арс… а он не играет, он действительно уверен, даже когда тяжело, и он уже не единожды был сломлен жизнью настолько, что научился не сдаваться. И пока старший боится потерять, младший грудью на амбразуру бросится будет готов, даром что толку это не принесет, а защищать свое будет до самого конца. И подобному и вправду можно было завидовать…

***

Впервые за последние… черт его знает на самом деле сколько дней, Арсений уже попросту сбился со счета, на улице выглянуло солнце. И как-то разом начали зеленее казаться трава и деревья, яркими красками запестрели на клумбах цветы, куда-то пропала давно уже осточертевшая серость улиц. Громко запели птицы, они садились прямо на внешнюю сторону подоконника, и их щебетание проникало внутрь помещения через приоткрытое на проветривание окно. Воздух стал теплее, пахло то ли весной, то ли сразу же летом. И даже люди, казалось, стали улыбчивее, жизнерадостнее. Ну или, возможно, Попову очень хотелось в это верить, потому что череда сырых, промозглых дней, сопровождаемых к тому же проблемами, уже попросту нервировала.

Казалось, что вместе с выглянувшим солнцем стало налаживаться и все остальное. Медленно, неторопливо, но все-таки налаживаться. Уже к концу второго яркого теплого дня наконец стало лучше и Антошке, а на третий день он проснулся с улыбкой, болтал без умолку, перемешивая между собой те слова, которые знал и хаотичную череду простых слогов и звуков. После проведенных шести дней в больнице без каких-либо изменений, что в какой-то момент стало сильно беспокоить не только самого Арсения, но и врача, неожиданный прилив сил и хорошее настроение у ребенка, равно как и отсутствие у него температуры стали настоящим подарком, чудом, о котором Попов уже и мечтать не мог, настолько обессилил, находясь в постоянном страхе.

Впрочем, даже после этого Арс относился ко всему насторожено и искренне опасался, что плохое состояние ребенка может внезапно вернуться, что ему снова станет плохо, поднимется температура или бог весть знает что еще произойдет. Более-менее успокоился мужчина только после того как Сергей, осмотрев Антона в очередной раз и увидев, что у мальчика наконец-то появились силы и энергия на то, чтобы отбирать у взрослого абсолютно все от фонендоскопа до градусника, заверил, что ухудшений был не должно, а само выздоровление затянулось просто потому что детскому организму потребовалось чуть больше времени, чтобы начать идти на поправку. Правда, по словам того же врача, улучшение не избавит их от еще одной недели, которую придется провести в больнице, потому что кашель Антошку все еще не желал оставлять и долечиться до конца следовало под неустанным контролем врача.

Правда даже этого не огорчило Арсения, — к обстановке больницы они с Антоном уже успели привыкнуть, да и не было тут характерной атмосферы, которая обычно свойственна тем же поликлиникам, например, даже специфичный больничный запах отсутствовал. К тому же мужчина слишком сильно радовался хорошему настроению сына, чтобы позволить себе вновь скатиться в бессмысленное уныние и отчаяние. Хватит уже, напереживались на года вперед.

Арс правда решил пересмотреть собственные взгляды и теперь стал придерживаться позиции «вижу хорошее во всем, иначе сойду с ума отыскивая только плохое». А даже тот факт, что волшебства не произошло и Антон не выздоровел вот так сразу и моментально, все еще много спал и есть стал лишь немногим больше, чем раньше, не сильно удручал Попова. Все же просыпался мальчик с улыбкой, просил игрушки, исследовал вдоль и поперек всю палату, причем не ползком, а обязательно шагом, пусть и ужасно неуверенным. Стоит ли говорить о том, что у Арсения от этих «прогулок» жутко болела спина из-за того, что сына ему приходилось все время удерживать за руки, иначе, делая ровно два шага самостоятельно, кроха норовил встретиться носом с полом? Впрочем, на это мужчина тоже не жаловался. Он-то потерпит, а у ребенка пусть и небольшая, но радость и это ли не замечательно? Арсу вообще очень нравилось, когда его маленький сынок радовался, пусть даже из-за каких-то банальных мелочей…

— Антоша, ну не нужно маску тянуть, оставь. Мы закончим и попросим тетю дать тебе просто посмотреть и потрогать ее раз так хочется, хорошо? — пытаясь не дать мальчику, которому вдруг сделалось очень весело, схватить маску и вместе с тем, вероятно, скинуть со столика весь ингалятор на пол.

Вот в чем в чем, а в этом вопросе Сергей действительно оказался прав. Ингаляции делать стало в разы труднее сразу же, как Тоше стало лучше. Пар и тихий гул его не пугал, вовсе нет, но вот любопытство было слишком неуемным и все ингаляции как-то разом превратились в бесконечные попытки отвлечь Антошу. Да вот только была проблема — ни игрушки, ни стихи, ни мультики, ни песенки, которые Арс пел даже не один, а на пару с медсестрой, которая после осмотров этот ингалятор и не приносила, не казались мальчику интереснее выпускающей пар штуковины, приводившей ребенка, подумать только, в восторг!

— Антон! Ну вот что ты хулиганишь? — спросил мужчина, когда мальчик сумел дернуть за трубку и ингалятор в самом деле чуть не полетел на пол. Буквально в последний момент Арсений успех его перехватить и не дать упасть со стола.

Арсений пытался говорить построже и не позволить радостной улыбке расплыться на лице и тем самым дать понять, что он поощряет действия малыша. Да вот только либо у Арса сохранять строгий вид получалось из рук вон плохо, либо самому Антошке эта строгость была вообще без разницы, а на слова он не обратил никакого внимания. Более того мальчику лишь доли мгновений хватило на то, чтобы самостоятельно вцепиться в маску — за руки то его больше не держали, — и отобрать ее. Радостный писк тут же буквально оглушил Арса, поскольку малыш не придумал ничего лучше, чем запищать ему прямо в ухо.

— Отдай, пожалуйста, папе обратно, — попытавшись забрать у мальчика маску попросил Попов, но куда там?

Антошу такой расклад не устроил настолько, что сначала писк из радостного стал возмущенным, а потом Тоша и вовсе стал напоминать нахохлившегося воробушка, готового ввязаться в драку только бы отстоять свое. Вероятно, именно из-за этого «отстаивания» мальчонка, недолго думая, — ну или не думая вообще, — без зазрения совести укусил родителя в так удачно оказавшееся поблизости запястье.

— Мы все равно уже закончили, можно выключать, — одновременно с этим сказала медсестра, отключив ингалятор. Ей в ответ Попов только быстро кивнул, а потом сразу же переключился на сына.

— Да что ж это за привычка-то у тебя такая? — себе под нос пробормотал Арс, а потом продолжил уже погромче, чтобы ребенок услышал: — Мне больно, Антон. Перестань.

Слова эффекта не возымели совсем — то ли настроение у Антошки было чересчур хулиганистым сегодня, то ли он оскорбился до глубины своей детской наивной души тем фактом, что такой интересный ингалятор у него собираются отобрать и использовал все доступные методы, чтобы этого не допустить. В любом случае факт оставался фактом: разжимать зубы мальчик не планировал, даже наоборот стиснул челюсть еще сильнее, отчего Арсений болезненно зашипел. Антон может и маленький еще совсем, но челюсти у него сильные.

Вообще-то мужчина изучил этот вопрос, слишком уж часто Антон кусается и Арс хотел понять, что с этим делать. Выяснил, что для возраста Антошки это в общем-то норма, своеобразный способ выражения эмоций — злости, недовольства или даже радости, — со временем этот период «я кусаю все и вся, своего папу в том числе» пройдет, да вот только растянуться он может вплоть до двух с половиной-трех лет. А кусается этот вредина вообще-то очень больно. И это ж сколько еще таких укусов Арсению придется выдержать, прежде чем ребенок окончательно поймет, что так делать нельзя?

— Антон, ругаться буду. Нельзя кусаться, ай-яй-яй! — выдал Попов банальное, но тем не менее сработавшее. Правда не совсем так как мужчина ожидал.

Кусать его малыш-то прекратил, но едва ли в его глазенах можно было увидеть хоть каплю раскаяния. Зато удивления напополам с любопытством было хоть отбавляй.

— Я-яй? — смешно склонив голову и сжав покрепче в руках маску (опять чуть не скинув этим действием ингалятор со стола).

— Да, Антош, ай-яй-яй, нельзя так делать, — снова повторил Арсений, стараясь при этом оставаться серьезным. Выходило с трудом, очень уж смешное у Антошки «я-яй» вышло, Попов даже про боль в запястье забыл на мгновение. — Вот смотри, что у папы теперь с рукой. По-твоему, так должно быть? — продемонстрировав сыну следы от зубов, спросил мужчина.

Антона не проняло. Он только улыбнулся широко-широко и как-то очень уж довольно и вдруг заорал на всю палату:

— Я-яй, я-яй, я-яй, я-яй!

Арс поначалу опешил, совсем не ожидав подобного, а потом неосознанно поморщился. Создавалось впечатление, что ему над ухом включили сирену. Очень громкую сирену, настолько звонкий у Антошки был голосок. Точно на выздоравливает, вон уже даже кричать во весь голос получается.

Краем глаза мужчина заметил, как тихо посмеивается над ними вставшая в сторонке медсестра. И ее вполне можно было понять, — со стороны весь этот Антошкин «концерт» действительно выглядел забавно.

— Зато можно точно сказать, что он идет на поправку, — подметила она, поймав взгляд Арсения.

— Это точно, — ответил мужчина, чуть поморщившись от криков. — Главное, чтоб голос не сорвал. Антош, может ты уже не будешь кричать? Повеселились немножко и хватит?

И на что Арсений вообще рассчитывал? Было более чем очевидно, что Антошка расшалился настолько, что так просто успокаиваться теперь и не собирался.

— Я-яй, я-яй, я-яй, я-яй! — как и ожидалось, малыш не отреагировал, а наоборот, услышав разговоры, еще громче раскричался, будто хотел сделать так, чтобы кроме него одного не было слышно вообще никого.

Вообще-то, будучи честным с самим собой, Арсения столь сильный энтузиазм со стороны сына радовал. Ругать его не хотелось совершенно, даже все ранее сказанные «нельзя» и «ай-яй-яй» были больше для проформы, чтобы не терять авторитет родителя, чем затем, чтобы в действительности упрекнуть ребенка. Антону было весело, он улыбался и только ради этой улыбки Арс сейчас был готов ему простить абсолютно все. Возможно, сложись обстоятельства чуть по-другому мужчина был бы более серьезным, но сейчас, когда последнюю неделю они с Антоном оба провели в ужасном стрессе, страхе и усталости все эти крики, шалости и смех казались настоящим спасением, все равно что маной небесной. Кажется, именно теперь Попов осознал, как сильно он скучал по этой беззаботности и веселью, которые буквально излучает его маленький ребенок. И даже тот факт, что скорее всего очень скоро Антоша вновь устанет и ляжет спать не удручал.

Беспокоится Арсений начал тогда, когда ребенок после пары минут веселых «завываний» малость охрип, но упрямо не желал заканчивать. Даже на ноги вскочил, все еще не выпуская из рук маски, отчего ингалятор вновь чуть не оказался на полу. Попов честно попытался сына усадить обратно и немного успокоить, но выходило так себе. Успокоился Антон в итоге сам, но лишь потому, что закашлялся, что, вообще-то было ожидаемо.

— Вот доигрались называется, — проворчал Арсений, цокнув языком, а потом все же сумел усадить сына. — Ну-ка все, тише, успокаиваемся, мой хороший. Больше не кричи, ладно? — больше риторически выдал мужчина, дождался пока Антоша перестанет так сильно кашлять и потом спросил: — Дать тебе водички?

— Да, — тут же отозвался Антон, снова слегка закашлявшись, но на скромный взгляд самого Арса не критично.

— Ему же не станет хуже из-за этих криков? — все же поинтересовался Попов у до сих пор не ушедшей медсестры. Параллельно он дотянулся до бутылочки с водой и отдал ее Антошке, который, что было даже удивительно, наконец соизволил оставить в покое ингалятор.

Девушка улыбнулась в ответ и покачала головой. Воспользовавшись моментом, она быстро (и без последствий в виде детский криков) сложила маску, окончательно отключила ингалятор и взяла его в руки, собираясь унести.

— Хуже не станет, но горло возможно немного будет побаливать. Все-таки он его немного перенапряг. Но ничего критичного, не беспокойтесь. Да и в конце концов хорошее настроение для выздоровления тоже хорошо. А как иначе его получить, если не беситься иногда? — все-также улыбаясь, проговорила она. — Вы главное вечером ему не позволяйте слишком сильно беситься, иначе уложить не сможете, а немного с утра почему бы и не поиграть? — риторически спросила она. — Так ладно, завтрак вам принесут минут через десять, а я пойду. Хорошего вам дня.

— Взаимно, — отозвался Арсений, проследив взглядом за тем, как она скрылась за дверью. — Подустал немножко сыночек? — спросил он уже у Антона, заметив, что тот уже перестал пить воду.

— Да, — недолго думая ответил ребенок, хотя далеко не факт, что он вообще понял вопрос. Впрочем, Арсений предпочел считать, что понял.

— Ничего, мы с тобой сейчас чем-нибудь спокойным займемся. Книжку вот почитаем, например, пока нам завтрак принесут, да?

На этот раз Антон не ответил, но и протестовать, когда Арс усадил его поудобнее на кровать и взял в руки книжку, в которой картинок было больше, чем текста, не стал. Наоборот, улыбнулся и разглядывать страницы мальчик стал с большим интересом.

Кажется, этот май, который с каждым днем неумолимо приближался к июню, должным непременно принести что-то хорошее, наконец-то перестал быть неправильным. Да вот только забыть его едва ли будет возможно…