Я попросил их. По человечески попросил сказать мальчишкам, что никто не собирается их разлучать. И что сделали эти идиоты из администрации? Просто сказали, что их забирают и все! Даже не подумали сообщить детям, что забирает их всех один человек, то есть я. Идиоты, просто идиоты! Злости на них не хватает, взрослые ответственные люди называется. Если это ответственность, то я танцор, не иначе. Неужели так сложно было выполнить маленькую просьбу? К тому же, я объяснил почему они просто обязаны все объяснить детям, сказал, что ребята друг без друга никуда не пойдут. И что в итоге? Я вернулся сюда через три дня, чтобы мне сказали, что трое из четверых с утра пропали и где их искать — непонятно? Замечательно. И я даже знаю почему они пропали и детей винить не собираюсь. Они просто испугались, что им придется уйти, оставить друг друга, забыть. И виновата в этом администрация. Поувольнять бы их всех к чертовой матери, честное слово.

А мне сейчас что делать? Где искать потеряшек? «Арсений на месте, он должен знать, где остальные», — вот это мне сказали! Это нормально вообще? Я очень рад, что Арс оказался достаточно разумным, чтобы не последовать примеру младших, но где гарантия, что он знает, где они? К тому же, сам мальчик с утра не желал ни с кем контактировать, да и из комнаты не выходил. И вот что лучше: побег младших или молчаливый протест старшего? Лучше было бы, если бы меня послушали и поговорили с детьми. Но нет, у нас же тут все в этой администрации гордые, как же это так, снизойти до разговора с детьми? Злости на них просто не хватает! И это при том, что я вообще-то всегда считал себя человеком спокойным и вывести меня из себя — это та еще задачка. Что же, у этих людей получилось, поздравляю их! Только потом пусть не удивляются, если их зарплата за этот месяц будет сокращена раза этак в два, а может и в три. Нет, что вы, я не злопамятный, просто сейчас я очень злой, да и память у меня хорошая. А им на пользу пойдет, может научатся слушать и выполнять, когда их вежливо о чем-то просят. Но это ладно, с этим я ещё успею разобраться. Мне бы сейчас мальчишек отыскать, вот это было бы здорово.

Именно за этим, собственно, и иду в сторону комнаты, в которой, ну по крайней мере по словам женщины, с которой я общался минут пять назад, находится Арсений. Впустит ли меня мальчик — вопрос. Нет, защёлок у них на дверях нет, все-таки они в комнатах живут и по трое, и по четверо, но я все равно считаю невежливым вламываться в чужое личное пространство, а комната все-таки является этим самым пространством, без позволения. Ну и что, если это всего лишь десятилетний мальчик? Что ж он не человек что-ли? Как и у всех людей, у него есть право на отстаивание личных границ, и я даже осуждать его не стану, если он попытается меня прогнать. Имеет право, в конце концов. И все же, надеюсь, что мне удастся с ним спокойно поговорить и все объяснить, все-таки Арсений мне с самого начала показался не по годам развитым и очень рассудительным ребенком. А потом уже буду решать, что с разбежавшейся куда-то мелочью делать, не могли же они далеко уйти, правда? Мне вообще сказали, что из здания они не могли выйти незамеченными, а значит прячутся где-то внутри. Да вот только где?

Я подошёл к нужной комнате. Дверь в нее даже не была закрыта и я отчётливо увидел мальчишку, лежащего на одной из кроватей и смотрящего на потолок. Кажется, мысли его были не здесь, этот ребенок находится в каком-то своем мире, далёком от реальности. Мне не хотелось его напугать, а потому я легонько постучал по дверному косяку, привлекая внимание. На стук ребенок отреагировал, вскинул голову и недоуменно уставился на меня. И взгляд этот такой тяжёлый, мрачный, даже обречённый. Ну как десятилетний мальчишка может так смотреть? Это настолько неправильно, настолько сильно не вяжется с его внешним видом. Ребенок с глазами взрослого, успевшего познать жизнь человека. Но разве такие глаза должны быть у детей? Я уверен, что нет.

— Павел? — его голос звучал удивлённо. Он явно ожидал увидеть кого угодно, но только не меня. — А вы зачем здесь?

Я постарался улыбнуться, да я зол, но ведь ребенок в этой моей злости ни капли не виноват. Ему я должен показать, что настроен дружелюбно и не собираюсь обижать ни его, ни его друзей. Я позволил себе зайти в комнату, Арсений, вроде как, не протестовал. Он просто сел на кровати, продолжая разглядывать меня с искренним недоумением во взгляде. Вот это уже больше похоже на детские глаза, в них видно простое любопытство и вроде как вся та мрачная тоска отошла на второй план. Не исчезла, нет, хотя мне бы очень этого хотелось, просто перестала быть такой очевидной, но это уже что-то.

— За тобой, — сказал и тут же понял, что брякнул не подумав.

Нужно было сформулировать по-другому, не «за тобой», а «за вами», подразумевая всех четверых. Язык мой — враг мой, честное слово. Нужно же думать перед тем как говорить, а я как обычно. Неудивительно, что Арсений сразу же нахмурился и поджал губы, смотря на меня с таким недовольством, что словами не передать.

— Я вам ещё в прошлый раз ясно дал понять, что никто из нас поодиночке отсюда не уйдет, — сухо сказал он мне, — Я просил оставить в покое мальчишек и вы решили переключиться на меня? Если вы считаете, что я с вами куда-то уйду, то глубоко ошибаетесь.

Вот говорю же, что я — дурак. Сам настроил мальчика против себя. Ну вот что мешало заранее продумать, как завести разговор? Я настолько увлекся злостью по отношению к безответственности взрослых, работающих здесь, что и сам невольно повторил за ними, совершив ошибку и, кажется, напугав ребенка перспективой оставить младших здесь. Ох, ну и идиот же я.

— Арсений, извини, я не совсем правильно выразился, — стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно, хотя на самом деле очень сильно волнуюсь.

Вдруг он все равно не согласится и будет настроен против меня? А документы то уже оформлены. И почему я не догадался сначала спросить детей, согласны ли они вообще остаться со мной, а сразу побежал оформлять все бумаги? Говорил же, что решения должны быть взвешенными, а я поддался собственным эмоциям. Но теперь то что? Мне остаётся только найти с ними общий язык и постараться доказать, что я им не враг и наоборот хочу показать какой может быть другая жизнь, та, в которой есть человек, который поможет решить проблемы, который будет рядом несмотря ни на что. Да вот только гожусь ли я на роль такого человека? До этого момента я был уверен, что да, а теперь… А теперь эта уверенность канула в лету.

Я заметил, что мальчишка продолжает меня буквально прожигать взглядом, то ли хочет чтобы я исчез, то ли пытается прочитать мое настроение и мысли. Непонятно, если честно. Но молчу я, кажется, явно больше положенного и из-за этого напряжение с каждой секундой становится все сильнее. Вот-вот и в комнате начнут сверкать молнии. Ситуацию нужно срочно исправлять.

— Я за вами пришел, — я так уверенно это сказал, что и сам удивился. Ещё пять минут назад начал сомневаться в собственной компетентности и пригодности на роль родителя, а сейчас слова сами легко срываются с языка и ни о каких сомнениях даже речи не идёт. — За вами четырьмя, не беспокойся. Я услышал тебя в прошлый раз и не собираюсь вас разлучать.

Брови ребенка резко взлетели вверх, давая понять, что мои слова вызвали у него сильное удивление. Но губы по прежнему плотно сжаты, да и недоверие ясно прослеживается на его лице. Впрочем, я и не ожидал, что мне сразу же поверят и кинуться на шею с объятиями, это так не работает, да и Арсений не трехлетний ребенок, завоевать доверие которых гораздо проще. Биологически ему десять, а вот психологически… Я не могу судить наверняка, все-таки я не психолог, но то, что я вижу перед своими глазами доказывает, что сам мальчишка считает себя явно гораздо старше, да и ведёт себя подстать взрослому человеку. Я более чем уверен, что он умеет рассуждать, приходить к логическим выводам и аргументировать свою точку зрения. Причем делать все это не так, как делают дети, оперируя самыми простыми логическими цепочками, а как взрослый человек, состоявшаяся личность. Не просто так он взял на себя ответственность за тех, кто младше него, далеко не каждый взрослый на такое способен, а тут десятилетний мальчишка. И говорит это о многом.

— Зачем вам это?

Вопрос, конечно, логичный, но какой я могу дать на него ответ? Я делаю, потому что… Почему? Если рассуждать логически, то можно прийти к выводу, что я пытаюсь восполнить пустоту в собственной жизни, то есть, по сути, собираюсь использовать детей в своих целях. Но с другой стороны, я ведь не из плохих побуждений решился на это. Я не собираюсь эксплуатировать их труд, как, знаю, делают некоторые богатеи из стран третьего мира, не хочу им навредить или ещё чего похуже. Так что да, в какой-то степени мои цели корыстны, но так ли плоха именно такая корысть? Я ведь очень многое могу этим детям дать и многим обеспечить. И тем не менее, у меня нет ответа на вопрос, который мне задал мальчик, я просто делаю то, что делаю.

— Я не знаю, — ответил максимально честно, как только мог.

— Вы не можете делать это без причины, — и смотрит прямо мне в глаза, смело так, обычно дети не любят прямого контакта глаза в глаза. Но Арсений наоборот, он словно пытается прочитать в моем взгляде мотивы моих действий. — Просто потому что у каждого следствия, есть своя причина. Вы зачем-то решили нас забрать — это следствие, это результат. Но результата нельзя достичь без каких-либо действий, и, в первую очередь, результата нельзя достичь без мотива, благодаря которому все и началось. Поэтому я не верю, что вы не знаете, зачем это делаете. Скорее уж вы просто не хотите мне об этом говорить, что, согласитесь, выглядит подозрительно.

Ребенок… Передо мной десятилетний ребенок. Какие дети разговаривают ТАК? Люди и в сорок лет не будут обращать внимание на причинно-следственные связи, а тут мальчишка. И он сбил меня с толку. Я прекрасно понимаю, почему он считает все происходящее подозрительным, я знаком с этими детьми всего-ничего, а уже говорю о том, что усыновляю их. Я бы тоже на его месте считал это подозрительным, но у меня ведь и вправду нет тех мотивов, о которых он, возможно, подумал. Да вот только это понимаю я, но Арсений — это совершенно другая личность, он не является мной, мыслей читать не умеет, а потому, конечно, не может быть уверен наверняка.

— У тебя очень интересные мысли, — я присел на край кровати, на которой сидел мальчишка, он никак на это не отреагировал, даже не пошевелился, продолжая неотрывно смотреть на меня, — Я понимаю, как все это может выглядеть со стороны. Я понимаю твое недоверие. Но я сказал, что я не знаю, почему это делаю не потому что хочу что-то скрыть, а потому что у меня и вправду нет объяснения собственным действиям. Мне в жизни просто не хватает тепла и простой человеческой радости, в этом, по сути, заключается и правда, и мотив.

— Вы могли взять одного, — мальчишка все не стремился расслабляться в моем присутствии. Вернее как? Выглядел то он расслабленным, но на самом деле я легко мог прочитать по его глазам, что внутри он напряжен, натянут, как струна. — Тут десятки детей, которые могли бы вам дать, как вы выразились, тепло и радость. Но вы взяли нас. И не кого-то одного, а четверых. Почему?

— Я знаю, что вопросом на вопрос отвечать очень нетактично, — забавно, я перенял манеру речи мальчишки и сам того не заметил, — Но позволь все же мне задать один, — я дождался лёгкого кивка и продолжил: — Почему ты взял на себя ответственность за троих? Конечно, я прекрасно понимаю, что ты не несёшь за них полную ответственность, это делают воспитатели, но все равно ты очень близок с ребятами. Ты для них как старший брат, это становится ясным с первого взгляда. Да, Дима с Серёжей явно тоже ощущают некое желание защитить и уберечь, направленное на Антона, но ты его ощущаешь по отношению ко всем троим. И почему-то, я более чем уверен, что для них ты куда больший авторитет, чем воспитатели. Я ни в коем случае не заставляю тебя отвечать, но все-таки, если ты можешь поделиться этим, то расскажи, почему ты это делаешь?

— Они беззащитные, маленькие, одинокие, — Я не ожидал, что ребенок действительно решится и ответит мне, но он говорил. Спокойно, размеренно, не отводя глаз, говорил. — И почему-то выделяются на фоне остальных. Им нужна была поддержка и забота. Воспитатели никогда не были способны ее предоставить. Да и не входит это в их обязанности, они следят за дисциплиной, за питанием, за посещением школы и кружков, но никак не за чувствами детей. А потому если не я, то кто бы предоставил это Антону, Диме и Серёже? Мне казалось, что именно они больше всего нуждались в заботе, до сих пор нуждаются. Я ответил на ваш вопрос?

— Ответил, — я улыбнулся.

Нравится мне этот мальчишка, он интересный, взрослый, ответственный, но в то же время я вижу, что ему на самом деле не хватает того же, что и остальным. Ему не меньше младших нужна забота, да вот только Арсений и сам кажется этого не понимает. Он решил заменить детям родителей, которых у них никогда не было, но никто из детей не смог бы заменить родителей ему.

— Тогда, может, вы все-таки решите ответить на мой? — браво, мальчик, просто браво, отличный подход. Естественно я теперь не смогу тебе не ответить, ведь ты ответил мне. Мне этот ребенок с каждым мгновением нравится все больше и больше.

— А если не я, то кто? — да, я скопировал фразу, которую мальчик сказал ранее, но это ведь чистая правда.

Кто бы ещё решился на подобное? Может быть это я сошел с ума, но мне с каждым мгновением все больше хочется узнать каково это, когда дом наполнен детскими голосами и топотом ног. Наверняка очень громким топотом, но от того он не становится неприятным. Да, четверо — это сложно, но, я более чем уверен, не невозможно.

— Я вас понял. Думаю, мы можем попробовать, вдруг и вправду из этого что-то выйдет.

Улыбнулся? Он мне улыбнулся? Я не уверен на сто процентов, но мне показалось, что на мгновение на его губах мелькнула улыбка. Или это тень так падает? А неважно, главное, что он вроде как не против. Ему не требовалось мне объяснять, что именно подразумевалось под «можем попробовать», тут и так понятно о чем речь.

— Рад, что мы пришли к взаимопониманию, — я несильно сжал его плечо, словно пытаясь ободрить. Если честно, боялся, что он шарахнется от меня как от прокаженного, но Арсений этого не сделал, лишь удивлённо посмотрел на мою руку, а потом снова посмотрел мне в глаза. — Ты знаешь, где искать остальных?

— Точно не знаю, — он почему-то вздохнул, — Я не должен был позволять им прятаться, но они выглядели такими напуганными и грустными, что я не стал препятствовать.

— И что же, они не сказали тебе, где именно собираются скрываться? — он отрицательно покачал головой. Интересно однако. А я считал, что младшие наоборот отчитываются перед ним чуть ли не за каждый свой шаг.

— Они знали, что я не стану убегать или прятаться вместе с ними, — пояснил Арсений, — Просто не вижу в этом смысла. Рано или поздно кто-нибудь все равно сумел бы нас обнаружить, как бы хорошо мы ни прятались. Или же нам самим пришлось бы выйти. Физиологическая потребность в питании и потреблении воды никого не обходит стороной. Не говоря уже об остальных, человеческих потребностях, — наверное я сейчас выгляжу максимально глупо, но улыбка так и лезет на мое лицо, когда я смотрю на этого ребенка. Он так забавно хмурится, когда начинает рассуждать, брови сводит к переносице и слегка морщит нос, сам того не замечая.

— Арсений, я тебя понял, — мягко прервал я его рассуждения, а то мне кажется, что так мы ещё до следующего утра тут просидим, — Ты не стал с ними прятаться, а потому они решили не раскрывать место своих пряток.

— Именно, — он такой серьезный, что это в какой-то степени даже комично. Если очки наденет, то станет похож на маленького профессора. — Но знаете, Павел, думаю, я могу предположить, где они могут быть.

— Пожалуйста, зови меня Пашей, — попросил я.

Я не очень люблю, когда меня называют «Павел», сразу же проходит ассоциация с коллегами по работе, которые только и произносят так заискивающе «Павел Алексеевич, я сделал то…», «Павел Алексеевич, я сделал сё…» Не хочу я, чтобы ещё и дома меня так называли, мне с детьми дружить хочется, а дружба, и уж тем более отношения в семье, как по мне, не терпят формальностей. Хватает того, что дети ещё неизвестно сколько времени ко мне на «вы» обращаться будут, просто потому что вот так сразу перескочить через манеры и правила хорошего тона, которыми каждого обучают с малолетства, конечно же, будет нелегко.

— Если вы настаиваете, — пожал плечами мальчик, а потом вскочил на ноги, — Пойдёмте, проверим мою теорию.

Я кивнул, поднялся и двинулся следом за Арсением. Он провел меня по коридору второго этажа до какой-то комнаты и, толкнув дверь, мальчик вошёл первым, а я за ним. Комната мало чем отличалась от той, в которой мы были до этого. Три кровати, три небольших письменных стола, полка, в основном с какими-то игрушками, явно утащенными из игровой, шкаф для одежды и ковер на полу. Арс остановился посреди комнаты и начал осматриваться вокруг. У меня почему-то сразу же прошла ассоциация со сканером или детектором каким-нибудь в человеческом обличье. Я правда совсем не понимал, что он пытается увидеть, комната как комната, совершенно пустая, все дети сейчас в игровой. Но Арсений видимо знал, что искать, потому что, спустя буквально минуту такого созерцания, он подошёл к одной из кроватей.

— Ну и кто тут у нас в теремочке живёт? — вдруг заговорил он, опускаясь на пол около кровати.

Я даже обалдел слегка. Напомню, этот ребенок мне не более десяти минут назад рассказывал о причинно-следственных связях. А тут теремочек… Я правда не понимал, что он делает, но потом из-под кровати донёсся тоненький такой писк:

— Я тут.

Я подошёл ближе, вопросительно посмотрел на Арсения и он, правильно истолковав мой взгляд, указал на пол рядом с собой, предлагая мне присесть. Арс приподнял покрывало, которое свисало с кровати до самого пола и явил моему взору маленького растрепанного подкроватного монстрика. Ну, то есть Антошку. И как долго он там просидел? Хотя, кажется ему было вполне удобно, вокруг лежали какие-то небольшие игрушечные звери, а ещё я заметил бутылку с водой. Маленькому мальчику места под кроватью хватало, чтобы спокойно лежать на животе и не ударяться головой, а потому он не испытывал никакого дискомфорта.

— Ой, здрасьте, — этот маленький чудик с большими зелёными глазами явно не ожидал увидеть меня, а потому смотрел так растерянно, но без страха.

— Привет, — я не мог не улыбнуться, до чего же милым мне кажется это создание, — И от кого ты тут прячешься? — голос я понизил специально, чтобы звучало так, словно мы тут собираемся обсуждать по меньшей мере заговор.

— Дима сказал, что нас всех заберут в разные места и мы больше никогда не увидимся, — и так грустно он это проговорил, что у меня сердце сжалось. Просто маленький наивный ребенок, который не хочет оставаться в одиночестве. — И мы теперь прячемся, — добавил он, — И… и я не знаю кто меня заберёт. А вдруг они плохие?

Он глазками своими так хлопает и губка нижняя у него задрожала, словно расплачется вот вот. Ох, чертова администрация, всех детей мне напугали. Но сейчас не время для моей злости и раздражения, к тому же, они уже давно сошли на нет.

— А я похож на плохого? — и улыбаюсь так мягко, ещё и голову в бок склонил, чтобы лучше видеть мальчика.

Тошка вроде плакать передумал, только уставился на меня и задумался. Видимо воспринял мой вопрос чересчур серьезно и теперь пытался придумать ответ. Ну что же, мы пока что никуда не торопимся, конечно, нужно ещё двоих найти, но если они, как и Антон, торчат где-нибудь под кроватью, то ничего страшного не произойдет, если мы поищем их чуть позже.

— Нет, ты не плохой, — серьезно сказал он. И на «ты», боже мой, радость то какая, хотя бы кто-то со мной на «ты». Я конечно, ещё не успел сегодня пообщаться с Димой и Серёжей, но почему-то уверен, что они так легко мне тыкать не будут. — Ты с нами играл, — добавил Антошка, а моя улыбка стала только шире.

Ну конечно же, у детей, которым едва четыре исполнилось, только такие мерки: поиграл — хороший, не поиграл — плохой. Это забавно, но в определенной степени мило. И что я имею в итоге? Двое из четверых, один не особо мне доверяет, но сказал, что мы попробуем найти общий язык, а второй сказал, что я хороший. Для начала очень даже неплохо. А теперь нужно вытащить Антона из-под кровати и выяснить куда подевалась вторая половина моего уже почти семейства.

— Вот видишь, раз я не плохой, то тебе и прятаться незачем. Вылезешь? — Антоша задумался, а потом кивнул и пополз в сторону меня и Арсения. Сначала из-под кровати вылезла голова и руки, а потом Арс осторожно подтянул мальчишку наружу, помогая ему выбраться. — И разлучать вас я не собираюсь. Всех забираю, — улыбнувшись, добавил я и, последовав мимолётному желанию, растрепал кудряшки этого мальчика. Он забавно поморщился, но не отстранился, а наоборот прильнул ближе, как кот выпрашивая ласки.

— Ты нас заберёшь? — не, ну это он что только сейчас понял, о чем я говорил? Вот же забавный ребёнок и глазенки у него такие… Даже не знаю как описать. То ли звёзды в них сияют, то ли искры.

— Да, — уверено сказал ему я. — Только нам сначала нужно Диму с Серёжей найти. Ты случайно не знаешь, где они? — Тошка отрицательно замотал головой, но я увидел, как он активно прячет от меня взгляд. Что-то мне подсказывает, что все-таки знает.

— Ну ничего, мы Арсения попросим, он их найдет, — я подмигнул голубоглазому, он, впрочем, никак не отреагировал на это, — Тебя же нашел, — сказал я уже младшему ребенку, — А кстати как ты понял, что Антон под кроватью? — и опять я перевел взгляд на Арса. Я так косоглазие себе заработаю, и это я только между двумя разрываюсь, а что будет когда я всех четверых разыщу?

— Дедуктивное умозаключение, — сказал мне он, — Я заметил, что покрывало слишком сильно свисало, практически полностью скрывая пространство под кроватью, — с тихим смешком пояснил мальчик, заметив мой охреневший взгляд.

Так, он умеет смеяться — это хорошо. Он использует такие слова и выражения, которые дети в его возрасте точно не должны знать, — это… ну, наверное, тоже хорошо? Я не уверен. А теперь кто бы мне объяснил, почему у меня такое чувство, что он все эти выражения использует специально? Нет, я ещё в первую нашу встречу заметил, что речь и мысли у него явно превосходят биологический возраст, но тогда он просто говорил вежливо, а сейчас будто специально вставляет всякие заумные фразы. Впрочем, кто этого ребенка поймет? Это не Антон, у которого на мордашке написано буквально все, с Арсением сложнее. Кто там поймет, что за мысли бродят у него в голове?

— Ну что, Шерлок? — я поднялся с пола и протянул руку Арсению, который бросил на меня недовольный взгляд, но помощь все же принял, — Один найден, осталось двое. Как думаешь, где мы их можем найти?

— В кладовке! Ой! — вообще-то я спрашивал у Арсения, но Антошка сам сдал своих товарищей с потрохами и теперь стоял зажимая рот рукой. И это называется он ничего не знает, ну да, ну да. Разведчик впрочем, из Антошки так себе, выдал всю информацию, а его ведь даже не спрашивали.

— То есть, ты все-таки соврал, о том, что не знаешь где твои друзья? — я присел на корточки и посмотрел на мальчика, который вместо того, чтобы смотреть на меня, рассматривал пол, не говоря ни единого слово. — А врать нехорошо, малыш, ты это знаешь?

— Знаю, — тихонько пискнул мальчишка, — Мне Арсений так все время говорит.

— А ты значит все время врешь?

Мне, если честно, очень не хотелось бы, чтобы дети врали мне в будущем. Я все понимаю, правда, иногда так и хочется утаить правду, но я совсем не люблю лжи, пусть даже и по пустякам. И если Антоша действительно этим промышляет, то нужно ему объяснить, почему врать — это не есть хорошо.

— Нет, — быстро сказал мне мальчишка. И снова ведь врёт, что я не понимаю что-ли? Я осторожно прикоснулся к детскому подбородку, вынуждая заглянуть мне в глаза. Это Арсений взгляд не отводит, а Антошка явно не очень любит смотреть людям в глаза, если что-то натворил.

— А теперь повтори тоже самое, — мягко сказал я, не хватало ещё пугать детей. Что я изверг что ли? Просто не люблю лжи, но все-таки стоит принимать во внимание, что передо мной четырехлетний ребенок, который только познает этот мир и с трудом ещё понимает почему одни вещи можно делать, а другие нельзя.

— Я… — и снова глазки побежали куда-то в сторону. Мальчик лихорадочно смотрит по сторонам, но только не на меня.

— Нет, Антош, так мы с тобой ни к чему не придём. Смотри мне в глаза, пожалуйста, — просто просьба, я не собирался с ребенком ругать или, боже упаси, повышать на него голос. Все проблемы можно решить простой беседой, это я выяснил ещё давно.

Краем глаза я следил и за Арсением, он просто стоял в стороне, никак не вмешиваясь, но с явным интересом прислушиваясь к разговору. Может ему просто было любопытно, а может это он так контролировал, чтобы я никак не обидел младшего. Я почему-то больше склоняюсь ко второму варианту, хотя, конечно, они оба имеют место быть.

Я дождался пока Антон восстановит со мной зрительный контакт и только тогда заговорил снова:

— А теперь ты можешь сказать мне, только честно, ты часто врешь?

— Иногда, — все же сознался мальчишка, на этот раз не отведя глаз.

Я кивнул. То, что врёт — это, конечно, не очень хорошо, но то, что сейчас все-таки сказал мне правду означает, что все не настолько плохо и, при условии, что я буду достаточно хорошо следить за ним и не допускать вранья даже по мелочи, от этого можно и отучить. В конце концов, у него сейчас такой возраст, когда ценности ещё только прививаются и все что нужно — это пример перед глазами и парочка советов.

— Врать, Антоша, как я уже сказал ранее, очень нехорошо, — сказал я, а потом выпрямился, — Но мы с тобой немножко позже это обсудим, а сейчас покажи пожалуйста в какой именно кладовке сидят твои товарищи?

— Они в разных, — сказал мне Антоша, а потом, ну надо же, ухватил меня за руку, — Дима сказал, что он пойдет вниз, а Сережа не пошел.

— А куда же тогда пошел Сережа? — не знаю почему, но мне так сильно захотелось подхватить Антошу на руки, что я просто не мог сопротивляться этому желанию. А мальчишка кажется и не против был, хихикнул, когда я поднял его и вцепился мне в кофту.

— Тут. Ну то есть он не внизу, то есть… — кажется мальчик и сам запутался, что хотел сказать.

— На этом этаже? — пришел ему на помощь Арсений, а Антон кивнул, — Я схожу за Димой? — спросил голубоглазый уже у меня.

— Было бы неплохо, — улыбнулся я ему ободрающе, а потом, подавшись порыву (чего это у меня сегодня эти порывы один за другим?), взял и разлохматил его волосы. Мальчик посмотрел на меня ошарашено, явно не ожидав ничего подобного и кажется даже смутился.

— Я скоро, — сказал он, прежде чем выйти из комнаты.

Вот точно смутил ребенка, может ему и не нравятся подобные жесты вовсе? Ну или же он просто не привык к такому.

— Ну что? Покажешь мне где кладовка?

— Как штурман? — ого, ну ничего себе какие слова мальчишка знает. Неужто влияние Арсения так сказывается?

— Точно, будешь моим штурманом, — улыбка у меня прямо не сходит с лица, давно у меня такого не было, — А ты откуда знаешь, кто такой штурман?

— Арсений рассказал, — ну да, я в принципе так и думал, — А ещё он сказал, что я могу стать пилотом, когда вырасту.

— Ух ты, как здорово, а ты хочешь им стать? — я вышел в коридор, все ещё не спуская ребенка с рук. Ну а что? Он маленький, а мне не сложно, пускай себе катается.

— Хочу! — задорно воскликнул Антошка, — И летать высоко-высоко!

Да, детские мечты конечно чудесны. Я, помнится, в детстве хотел стать космонавтом, правда потом выяснилось, что мой вестибулярный аппарат с трудом поездку на машине выдерживает и от мечты пришлось отказаться. Но это не страшно, я себе потом новую нашел, а потом ещё десяток других. Интересы в детстве со скоростью света меняются.

— Так что, мой штурман, куда мне двигаться?

— А вон туда, — Тошка указал пальчиком в конец коридора, — А можно ты меня на плечи к себе посадишь?

— Можно, — перехватив мальчишку поудобнее, я пересадил его куда он попросил. Антоша издал такой радостный писк, что я думал оглохну, но нет, обошлось.

— Высоко! — ну чудик же, в самом деле. Высоко ему, а довольный то какой.

— Ну что же, выходит полетели?

— Да!

Что ж, самолёт я из себя ещё не изображал. Интересный опыт. Довольно весёлый, знаете ли. Мы с Антошкой добрались до конца коридора, всю нашу короткую дорогу он издавал звуки, которые по его мнению издают самолёты, а я просто старался не расхохотаться в голос.

Дверь в кладовку была самая обычная, ничем не примечательная. Я уже собирался подойти ближе и открыть ее, когда она открылась сама и из нее буквально пулей вылетел ребенок, которого мы собственно и искали. Он бы ломанулся наутёк по коридору, если бы я, со все ещё сидящим на мне Антоном, не перегородил ему дорогу. По сути, ребенок врезался в меня, но вместо того, чтобы отстраниться, он взял и вцепился в мою ногу, повиснув на ней на подобии маленькой обезьянки.

— Сережа, ты чего? — честно, я даже не знаю, что могло вызвать такую реакцию и почему на детском личике так отчётливо прослеживается чуть ли не вселенский ужас. Вот чего он так сильно мог испугаться?

— Там паук. Большой и страшный паук. Я туда больше не пойду. Он наверняка там не один. — этот ребенок с такой скоростью тараторил, что я удивился даже как у него дыхания хватает. Пауки. Надо же, а он оказывается маленький трусишка.

— Эй, ну ты чего? Все уже хорошо, здесь нет ни одного паука, они все остались в кладовке, — я старался ободрить его. Одной рукой я держал Антона за ногу, чтобы не дай бог не грохнулся, вторую положил на спину все ещё не отпускающего мою ногу Серёжу. Я кажется даже дрожь почувствовал, никогда бы не подумал, что обычный паук может вызвать такую реакцию.

Ребенок, впрочем, довольно быстро успокоился, но почему-то отпускать мою ногу не спешил, более того, вцепился не только руками, но и ногами и так и повис, явно довольный собой. Я смотрю, сегодня детям прям нравится использовать меня в качестве средства передвижения. Да вот только если с Антошей на плечах я мог двигаться, то с Серёжей на ноге это становится проблематично.

— И как…

— Ух ты, а у вас тут веселье! — меня прервал звонкий мальчишечий голос, — А почему без меня? Я тоже хочу кататься. Здрасьте, — замечательно. Это чудо-юдо неугомонное, которое появилось около нас вместе с Арсением, тоже повисло у меня на ноге, ну на той, которая была «свободной». Ну хоть поздоровался, уже что-то.

Да вот только знать бы как мне теперь двигаться. Дети облепили со всех сторон, такое со мной в первый, но судя по всему далеко не в последний, раз.

— Ну и как это называется? — спросил я, переводя взгляд с Серёжи на Диму и обратно.

— Мартышки! — объявил Димка, — Мы мартышки!

Совсем рядом со мной раздался смех и я повернул голову на источник звука. Арсений! Он откровенно хохотал над всем происходящим, пытаясь безуспешно замаскировать смех под кашель и прикрывая рот рукой. Вот же жук, сам предусмотрительно встал в сторонке, чтобы младшие не снесли, и хохочет. Впрочем, пускай хохочет, его я таким ещё не видел. И тут я понял, что вообще-то до голубоглазого я могу дотянутся, только тогда придется отпустить ноги Антона.

— Тоша, а ну держись за меня сам, только крепко, хорошо? — я почувствовал, как он руками вцепился в мою голову, впрочем совершенно не сдавливая ее, но вроде достаточно крепко, чтобы не упасть.

Я отпустил его ноги, потом чуть наклонился в сторону и ловко сцапал Арсения за запястье, с тихим смехом притянув его ближе. Мальчик, не ожидавший такой подставы, даже сопротивления не оказал.

— Павел, что вы делаете? — а я что? Я ничего. Просто подхватил его на руки. Он весит то всего ничего!

— А это, молодой человек, за то, что вы меня Павлом величаете, хотя я попросил звать меня Пашей, — я смеялся так искренне, чудесное чувство. Простое обычное веселье, но так хорошо почему-то.

— А вам не кажется, что я уже вышел из той возрастной категории, когда на руках таскают? — неужто боится, что я ему весь имидж этакого заумного недотроги испорчу? И правильно делает, что боится, я намерен вытащить его из той ракушки, в которую он себя закрыл, потому что нечего.

— Неа, совсем не кажется, — сверху раздалось какое-то сдавленое «ой» от Антошки и Арсения одновременно, — Я не понял, вы там что лбами друг об друга стучитесь?

— Я случайно, — тут же отозвался Тоша. Ой чудики. Все чудики. Целых четверо и, подумать только! , все мои.

Не ну вы только представьте, это же у меня теперь есть две вцепившиеся мне в ноги мартышки, одна из которых ещё и немного трусливая, один маленький любящий приврать пилот, сидящий на плечах, и один крайне умный ребенок, который всем своим видом пытается доказать, что он не ребенок, находящийся у меня руках. Мне просто даже интересно стало, как мы все сейчас выглядим со стороны. Наверняка комично. Но знаете что? Мне все происходящее до безумия нравится!