Так дышим. Просто дышим, ага? Ну подумаешь, дети швырнули стул. Ну подумаешь, они разбили стекло. Мелочь же, да? Главное дышать. Просто дышать и никого не прибить, ни на кого не наорать. Просто вспомнить, что мне говорил психолог. А что он говорил кстати? Ах да, мы же с ним не обсуждали, что делать, если дети натворили такое. Мне кажется, он даже предположить не мог, что какой-нибудь ребенок способен разбить это то ли окно, то ли витрину. Но это он просто моих не видел, мои способны на все. А я что? Я дышу и стараюсь не психануть. На детей ведь нельзя кричать. Нельзя же, да? А что делать, если очень хочется? Все равно нельзя? Ладно, тогда я просто продолжу дышать и считать про себя. Вроде бы это даже помогает. Знаете, там очень умные люди говорят, что с детьми нужно разговаривать, спокойно им объяснять в чем они неправы и что делать можно, а что нельзя. Да, и психологи тоже так говорят. А я же вроде бы уже упоминал, что слушаю психологов.

Так, нужно все разложить по полочкам. Это тоже рекомендация психолога, он говорил, что ситуацию нужно анализировать, прежде чем принимать какие бы то ни было действия. А потому, что я имею? Дети, слава богу, в порядке, это я проверил в первую очередь. Ни единой царапины, синяка или ещё чего-нибудь — это хорошо. Стекло, очевидно, разбито. Это ладно, это я уже понял. Очевидно, что в этом виноваты мои дети, это тоже становится понятным из того, как они прямо сейчас смотрят на меня. Вернее, как они не смотрят, взгляды то у всех дружно направлены в пол, но догадаться, что они откровенно боятся моей реакции, не сложно. Так, дальше. Как они додумались швырнуть стул? На этот вопрос, смею надеяться, они сами дадут мне ответ, потому что у меня даже предположений нет. Ещё больше меня интересует то, как они вообще этот стул умудрились поднять и кинуть с такой силой. Нет, просто поднять то ладно, он не настолько тяжёлый, а они не настолько маленькие. Но сколько сил нужно иметь, чтобы разбить им стекло? И, допустим, с очень сильной натяжкой, я могу поверить в то, что это сделали Дима или Сережа, но Антон? Ему четыре и этот стул чуть ли не больше него самого, как бы он смог его бросить? Но виноватыми ведь выглядят все трое. Так все, я запутался окончательно. Нужно узнавать все непосредственно у детей.

Но! Насколько хорошая идея устраивать разбор полетов прямо посреди торгового центра? Я на взводе, дети на взводе, сотрудники тоже недалеко от этого состояния ушли. Наверное, сначала мне стоит переговорить с последними, оплатить ущерб, а с мальчиками поговорить уже дома. Просто потому что, как минимум, я тогда точно сумею совладать с собственными эмоциями и точно смогу вести беседы. Да ещё какие беседы! Подумать только, воспитательные. Мог ли я раньше представить себе, что буду подобным заниматься? Ладно, вообще-то мог, я ведь прекрасно понимал на что иду, принимая решение об усыновлении. Другое дело, что я только сейчас осознал, что во-первых, четверо — это очень сложно, а во-вторых, действия детей порой бывают непредсказуемыми. Даже слишком непредсказуемыми. Но ладно, справимся и с этим, выбора то у меня особого нет.

— Никуда не расходимся, стойте тут и ждите, пока я разберусь, — так, мой голос не звучит зло или раздражённо, — это, определенно, прогресс. Кто бы мог подумать, что дыхательные упражнения и вправду помогут?

Дети мне, естественно, ничего не ответили, только еле заметно кивнули, вернее, кивнул только Сережа. Но я все равно не думаю, что они ослушаются и вот так просто уйдут, понимают же, что и так уже наворотили дел, значит не станут усугублять свое положение. Да и Арсений, который вместе со мной подошёл к ним ранее, вряд ли позволит им совершить побег. Вообще, голубоглазый мальчишка выглядел таким растерянным. Кажется, даже для него, успевшего очень хорошо изучить младших товарищей, подобное оказалось полной неожиданностью и он, также как и я, не имеет ни малейшего понятия, как на это реагировать. В другой ситуации я бы, может, даже обрадовался бы, что Арсений не робот, а вполне себе живой человек, который не может знать всего и быть готовым ко всему. Но сейчас мне, если честно, совсем не до этого. Сейчас мне нужно поговорить с подошедшим администратором, пока он не прожёг дырку в моем затылке своим взглядом.

Я ещё раз глянул на детей, в который раз убедился, что смотреть на меня они не намерены, развернулся и пошел в сторону ужасно недовольного мужчины. Он смотрел на меня с таким пронзительным прищуром, словно и вправду надеялся, что сможет испепелить меня своим взглядом. Наверное, посмотри он также на детей, они бы пребывали в ужасе. Но я — взрослый человек и к таким взглядом давно уже выработал иммунитет. Более того, я и сам так смотреть умею, просто не стремлюсь этого делать, прекрасно зная, что лучше холодная безразличность, чем открытая демонстрация своей ярости.

— Я имею полное право вызвать полицию и заставить вас выплатить компенсацию! — ну да, именно так разговоры начинают взрослые люди, конечно. Этот человек только что потерял уважение в моих глазах. И это при том, что он его и не зарабатывал вовсе. Где «здравствуйте»? И он мог бы представиться для приличия. — Да я засужу вас!

Интересно однако. Он? Меня? Сомневаюсь, что ему это удастся, я, при желании, могу такого адвоката найти, что у этого мужчины не останется и шанса на победу в суде. Да вот только мне бы все же не хотелось доводить дело до такой крайности. Я более чем уверен, что мальчики, даже если и намерено бросались стулом, то точно не имели своей целью разбить стекло. То есть, причинение ущерба не было умышленным, глупая случайность, за которую суд даже не факт, что возьмётся. А оплатить все я и так собирался вообще-то. Потому, совершенно непонятно, почему этот человек решил начать беседу с угроз и обвинений. Очень по-взрослому, неправда ли?

— Я бы попросил вас снизить тон, — четко, размеренно, без лишних эмоций. Я также разговариваю со своими подчинёнными.

— Но ваши дети! — возмутился администратор, — Вы видели, что они сделали?! Дикари!

Да вы, господин, стремитесь разбудить во мне зверя. Я прекрасно видел, что сделали мои дети, но на то они и мои, чтобы я сам с ними и разбирался. А вот по какому праву этот человек оскорбляет мальчишек — это уже вопрос. Нет, безусловно, «дикари» — это не самый худший вариант оскорбления, но даже он вызвал во мне такое негодование, какого раньше я, кажется, вообще никогда не испытывал. Да, я и сам очень недоволен и, наверное, даже зол на поведение мальчиков. Более того, я официально их усыновил, а значит имею право не только хвалить и обеспечивать их всем необходимым, но и отчитывать. Да вот только это не значит, что я потерплю такое к ним отношение со стороны других людей, тем более, со стороны какого-то администратора, который даже собственные эмоции под контролем держать неспособен.

— Вы не имеете никакого права оскорблять моих детей, — я невольно сделал акцент на слове «моих». Впрочем, это же правда, чьи же они ещё если не мои? — И, поверьте, вам все-таки стоит пересмотреть вашу манеру общения. У меня создаётся впечатление, что я веду беседу не со взрослым уравновешенным человеком, а со вспыльчивым подростком. — я уже говорил, что когда злюсь, то голоса, как правило, не повышаю, просто он становится таким стальным и тяжёлым, что буквально давит на собеседника, как небо на плечи атлантов? Нет? Ну вот, теперь сказал значит.

И знаете, такой метод работает очень хорошо. К чему все эти крики и скандалы, если от одного моего такого тона администратор замолк и, не поверите, даже пристыдился? Удивительно, просто удивительно, но интонация решает все. Впрочем, мне от этого только легче, смею надеяться, что теперь он будет нормально со мной разговаривать. А то от повышенных тонов, знаете ли, голова начинает болеть.

— Надеюсь, теперь вы готовы меня выслушать, — сухо произнес я, столкнувшись со взглядом мужчины. В глазах его все ещё явно читалось недовольство, но и некоторое раскаяние от явного осознания собственной несдержанности виднелось на лице, — Если вы того хотите, то вы, конечно, можете вызвать полицию, можете решать все через них, можете отнять как ваше, так и мое время. Возможно, у вас этого самого времени много, но, поверьте, у меня его нет, а потому я предлагаю вам разобраться здесь и сейчас. Я просто оплачу вам ущерб и вы не будете иметь ни ко мне, ни к моим детям никаких претензий. Как вам подобный вариант?

Нет, он серьезно задумался? Чего тут думать — непонятно. Согласился бы уже и перестал издеваться как минимум надо мной. Нам вообще-то уже домой пора, мне, во-первых, нужно детей накормить, а во-вторых, разобраться, наконец, во всем произошедшем. Да вот только если он продолжит молчать, то мы и до завтра не разберемся. А мое терпение небезгранично, я могу просто развернуться и уйти и вряд ли кто-то сможет мне что-либо сделать. Да я давно уже мог уйти, но вместо этого я, как добропорядочный гражданин, пытаюсь разобраться с возникшей проблемой без конфликтов. А мне в ответ что? Задумчивое молчание! Замечательно, ну просто замечательно!

— Ладно, думаю, в этот раз мы можем обойтись без привлечения к делу полиции, — ну неужели он наконец-то решил, счастье то какое, я уж думал мы и вправду тут до завтра разбираться будем.

Правда мы все равно задержались ещё на полчаса, а может даже и больше. Пока администратор подсчитал сколько я ему должен за это дурацкое стекло, пока я ему эти деньги перевел, пока он убедился, что деньги пришли, короче катастрофа. Но, слава богу, разобрались. Дети все это время стояли в сторонке, явно опасаясь не то, что совсем уйти, а даже сдвинуться на шаг в сторону. Я видел, что Арсений о чем-то говорил с младшими, наверное, пытался разузнать, что именно случилось, но я разговора не слышал, поскольку они стояли чуть в стороне, а я был слишком занят. Но оно и не так важно, я с ними поговорю, просто чуть позже.

— Пойдем, — я подошёл к мальчишкам, указал рукой им на выход. А потом вспомнил, что у нас вообще-то там ещё множество пакетов с покупками.

Наверное, со стороны я выглядел забавно, всеми этими пакетами обвешанный. Не хотелось мне, чтобы их тащили дети, все-таки для них это было бы довольно тяжёлой ношей. Правда, с занятыми руками я не мог держать Антона, который по-прежнему боялся толпы, правда сейчас он явно побаивался и меня тоже, а потому был только рад, когда за руку его ухватил Арсений. Интересно, неужели я и вправду настолько грозным выгляжу? Я ведь уже даже успокоиться успел, ни на кого не кричал, никого не наказывал, так чего они так боятся? Что я, как только вернёмся домой, устрою скандал? Так это не в моей натуре, безусловно, мы поговорим, но не наврежу же я им в самом деле. С другой стороны, это я знаю, что планирую только поговорить, а они то нет. Иди знай, что ребятня там уже напридумывала, может, они искренне уверены, что на их головы сейчас свалятся все мыслимые и немыслимые кары этого мира. Вот они и ведут себя как-то чересчур примерно и поглядывают на меня настороженно. Явно думают, что я не замечаю, но это не так. Сложно не заметить эти перепуганные глазки. Зато, мы хотя бы до выхода добрались без приключений. Впрочем, куда уж нам ещё больше приключений, чем уже было? Я же с ума сойду.

Обратно ехали в молчании. Ну да, настроения петь песенки у них явно не было, а я не хотел устраивать разбор полетов в дороге. Неправильно это, да и неудобно, я же впереди сижу и детей даже не вижу толком с такого положения. Да и им явно требуется время, чтобы обдумать совершенное, может какие-нибудь светлые мысли их головушки посетят. А вообще, удивительно, стоило им один раз накосячить, а мне об этом узнать, так они сразу же такие шелковые стали. А ведь я ещё даже не сказал им ничего. Впрочем, я почти на сто процентов уверен, что они такие ненадолго, как только осознают, что я в целом недоволен, но уже и не злюсь, то наверняка все вернётся на круги своя. Тем не менее, я искренне надеюсь, что бить витрины не войдёт у них в привычку, потому что это уже будет явным перебором. Может по углам их поставить? Чтобы точно все осознали? Хотя, какой теперь смысл? Если и ставить в угол, то сразу, а тут уже столько времени прошло, что дети скорее сами себя накрутят, чем о поведении думать будут. Да и обед никто не отменял, как они есть его будут, стоя перед стенами? Нет, этот вариант сейчас точно не подходит, обойдёмся разговором.

***

Мы вошли в дом. Мальчики все ещё молчали. На самом деле, эта напряжённая тишина меня начинает напрягать. Я, за столь короткий срок, уже успел привыкнуть, что мальчишки постоянно болтают обо всем на свете, а тут. Нет, я понимаю, что, наверное, сам в этом виноват, может, и вправду стоило поговорить с ними сразу же и не мучить детей, да и себя заодно. Но и вправду, что бы я им сказал, находясь среди толпы? Это неудобно. Одно дело — отчитать на месте за небольшой побег, как получилось с Димкой, это дело пяти минут. И совсем другое — добиться того, чтобы дети полностью осознали, что бросаться стульями и бить стекла нельзя. Это не тот разговор, который занимает пару минут. Да и настрой для него нужен соответствующий, боюсь, что, начни я сразу же ругаться, то не смог бы сдержать стали в голосе, просто потому что был зол. А разве оно мне нужно? Кому станет легче, если мальчики после такого начнут от меня шарахаться, как от прокаженного? Вот и мне кажется, что никому.

Наверное, я мог бы прямо сейчас начать разговор, правда мог бы. Да вот только время обеденное, а я совсем не хочу, чтобы дети ходили голодные. В конце концов, воспитательная беседа может подождать ещё полчаса. Именно поэтому я объявил мальчишкам о том, чтобы они шли мыть руки, а потом садились за стол. И меня послушали и действительно ушли в сторону ванной. Все, кроме Серёжи, который не сдвинулся с места, а посмотрел на меня. То ли так сильно раскаивается, что не может выносить томительное ожидание, то ли причина была в чем-то другом. В любом случае, я решил не игнорировать ребенка, присел около него, чтобы быть примерно одного роста, и вопросительно посмотрел в глаза. Удивительно, взгляд он не отвел, а продолжал смотреть прямо на меня, хотя его выражение лица ясно доказывало, что он испытывает сильнейшее чувство вины.

— Паш, послушай, — надо же, неужели он отбросил ненужный официоз и решил перейти на «ты». Что же, я не против, я наоборот очень сильно за, также как и за то, чтобы его выслушать. — Антон совсем не виноват. Это мы с Димкой стекло разбили, а Тоше перепало, просто потому что он все время около нас стоял.

— Я понял, — я даже кивнул, стараясь подтвердить собственные слова. В целом, это звучит очень даже правдоподобно, ну не мог четырехлетний мальчишка с такой силой стул кинуть, просто не мог. — Мы с вами обязательно обсудим произошедшую ситуацию, но сначала пообедаем, хорошо?

Я чуть улыбнулся, пытаясь подбодрить Серёжу, а то он поник как-то сразу, ссутулился весь и взгляд все-таки отвёл. Похоже, все ещё опасается моей реакции. А я что? Нехорошо конечно получилось, но кричать, как я уже говорил, не собираюсь. Это же просто дети, конечно, для большинства людей это не является оправданием, но, как по мне, в какой-то мере, это все-таки оправдывает глупость их поступков и действий. То есть, Серёже с Димой по семь лет, разве ж могли они предугадать к чему приведут их действия? Да я более чем уверен, что они просто хотели подурачится и точно не хотели ничего портить. Хотя, конечно, головами своими подумать могли.

— Ругать будешь? — тихонько так спросил у меня ребенок. Ну вот, а я что сказал? Он точно боится, что я сержусь.

— Разговаривать, — я старался звучать максимально дружелюбно, незачем ещё сильнее пугать и так напуганного мальчика, — Но это все чуть позже, а сейчас иди ручки помой.

Не знаю, поверил ли он в то, что я ругать их не собираюсь, или нет, но мальчик кивнул и действительно пошел в сторону ванной комнаты за остальными. Что же, ситуация стала самую малость яснее, по крайней мере, я теперь точно знаю, что хотя бы Антоша тут ни при чем. На самом деле, я даже не удивлен, что Сережа сообщил мне о невиновности младшего, они тут все дружно за Антошку больше всего переживают, как за самого младшего. Поражает другое, ребенок не стал отпираться и доказывать, что он не виноват в содеянном, также как не стал мне доказывать и невиновность Димы. Явно понимал, что я в это не поверю, а потому решил, что признать вину проще, чем врать и оправдываться. И это, на самом деле, очень хорошо, я не знаю, сделал бы тоже самое Димка, но Сережа явно не из тех, кто станет скрывать собственное участие. Может привык отвечать за свои поступки, может просто понимает, что есть такое слово как «справедливость» и будет нечестно, если он станет отнекиваться от содеянного. В любом случае, мне такое отношение ребенка очень импонирует, также как импонирует и тот факт, что он перешёл таки со мной на «ты». Уж не знаю подлизывался ли ко мне таким образом или просто от страха позабыл, что до этого мне выкал, но это и неважно. Настроение он мне явно поднял, что не может не радовать.

Когда я вошёл в комнату, то дети уже сидели за столом, к ним присоединилась и Евгения, которая этот самый стол и накрыла незадолго до нашего прихода. Хотя «накрыла» — это громко сказано. Ей всего-то и нужно было, что разогреть еду, наполнить тарелки и перенести их на стол. Разговор откровенно не клеился, Евгения, не привыкшая ещё к нам, не решалась заговорить первой, Дима с Серёжей только переглядывались между собой, Антошка затравленным взглядом смотрел в пространство перед собой и елозил ложкой по тарелке, а Арсений в принципе натура молчаливая. А я… Ну я откровенно не знал, что именно мне сейчас говорить и, наверное, уже даже начинал ненавидеть себя за это. Ну нет, после обеда мне нужно срочно убедить детей, что да, они, конечно, накосячили, но это совершенно не значит, что произошло что-то уж совсем катастрафичное. Потому что впереди ещё целых полдня, я просто не вынесу этого отвратительного молчания. Мне кажется, что даже воздух густым стал, словно кисель, настолько сильным было царившее вокруг напряжение. И все из-за чего? Из-за разбитой витрины. Глупо, ну в самом деле. Разве стоят материальные вещи вот этого напряжения? Почему у меня есть четкое ощущение, что что-то я делаю не так?

И вот сколько мы так сидели? Минут двадцать, наверное. А потом я заметил, что Антон, съев чуть больше половины порции, начал клевать носом. Вот-вот и заснёт лицом в тарелке. Точно, его ведь спать уложить нужно и, раз уж он полностью оправдан благодаря Сережиным стараниям, то стоит этим заняться. К тому же, я, в отличие от остальных, с обедом уже закончил.

Я поднялся из-за стола, дети одарили меня испуганными взглядами, ну кроме Арсения, он посмотрел на меня почему-то настороженно, но без страха. Остальные правда как посмотрели, так тут же взгляды и отвели. А Антошка, казалось, даже перестал засыпать, но все равно его глазки были сонными и он постоянно тер их руками. Я сначала отнес тарелку на кухню, а потом уже вернулся и подошёл к зеленоглазому мальчишке.

— Наелся? — ну и почему он посмотрел на меня так, будто я — воплощение его самого страшного кошмара? Я ведь говорил спокойно и даже улыбался. Ах да, он же считает, что я его все ещё считаю виноватым. Тьфу ты, вот это я дурень конечно, нет чтобы сразу успокоить ребенка. — Антош, расслабься, я же не кусаюсь, — я снова улыбнулся, но ребенку явно не было до этого дела. Видимо, он считает, что все-таки кусаюсь, причем очень больно. Ох, как сложно однако.

Я вообще не понимаю, почему он боится, если не виноват. Или это правило «один за всех, все за одного» действует? Неужели считает, что раз уж он находился рядом со старшими, то в любом случае виновен, даже если не принимал непосредственного участия в беспределе? Впрочем, он такая повторюшка, что не исключено, что боится он только потому что боятся Серёжка с Димой. С одной стороны, это очень мило, а с другой, Антоша выходит сам себе придумал, сам себя накрутил и сам же теперь меня боится. Чудик, как есть чудик. И кушать он больше явно не собирается.

— Иди-ка ко мне, — сказал я и тут же подхватил мальчика на руки. Да ну что ж он так испуганно на меня смотрит то? Ещё и дернулся так, будто я его пытать собрался, — Так, малыш, успокойся, пожалуйста. Не собираюсь я тебя ругать, — я говорил все это, а параллельно двигался к выходу из комнаты и следом к лестнице.

— Правда не собираешься? — недоверчиво так протянул он, когда мы уже поднимались на второй этаж.

— А разве есть за что? — Антоша пожал плечами. Ну вот, как я и думал, он ничего не сделал, а испугался за компанию. — Тоша, послушай, я знаю, ты не виноват, мне Сережа рассказал, что ты просто рядом с ними был. Так чего ты так боишься? Я невиновных не ругаю, — да и виновных тоже не то, чтобы прям ругать собираюсь, но этого я говорить не стал.

— Но они же на нас кричали, — негромко сказал мальчишка, опустив голову.

— Кто «они»? — на самом деле я и сам догадываюсь кто, и меня, если честно, совсем не устраивает этот факт, но сделать я уже ничего не могу.

— Те тетеньки. Они очень сильно кричали, когда стул попал в окошко.

Ну да, «тетеньки». Черт бы побрал таких работниц. Какое вообще право они имеют повышать голос на моих детей? Я этого всячески стараюсь избегать, а тут какие-то вообще неизвестные особы, которых мы все дружно впервые в жизни увидели, позволяют себе подобное. Вот серьезно, почему они считают, что лучше знают, что нужно делать и как воспитывать? Детвора моя, значит и задача воспитания лежит на мне, так какого лешего все лезут куда не просят? Антона вон мне перепугали. Может и Дима с Серёжей такие зашуганные, потому что считают, что если уж какие-то незнакомые женщины на них накричали, то я и подавно должен это сделать. И ведь когда я пришел, то этих женщин рядом с детьми уже не было. Явно ведь не сразу мне позвонили, понимая, что я не позволю орать на своих мальчишек. Из всех людей на них вообще только мне позволено орать, раз уж я родитель. Нет, я как бы не собираюсь этого делать, но иди знай до чего они доведут меня в будущем, может и прикрикну вопреки собственным словам и рассуждениям. Что я не человек что-ли? А вообще о чём я думаю? О какой-то гипотетически возможной ситуации, в которой мне придется повысить голос? А зачем? Мне дитя успокоить и уложить спать нужно, а в голову ерунда какая-то лезет.

— Так, Тошик, слушай меня внимательно, — я донес мальчишку до комнаты и опустил на кровать. Вообще-то, ему бы ещё в пижаму переодеться, но пусть сначала выслушает, а потом уж этим займёмся. — Я никогда никого из вас не стану ругать за то, чего вы не делали, это понятно? — ребенок кивнул, это хорошо, значит, он и впрямь меня слушает, — И в данной ситуации ты не виноват, мог бы, кстати, и сам мне об этом сказать, правду от лжи я отличать умею, а потому поверил бы тебе. Димка с Серёжей напортачили, это правда, но это не значит, что ты должен попадать под раздачу, просто потому что находился около них. И уж тем более, никому из вас не нужно принимать всерьез слова и крики всяких тетенек. Не они за вас отвечают, а я, потому и кричать на вас они не имели никакого права.

— А почему тогда они это сделали? — спросил и посмотрел на меня так наивно, но с интересом и любопытством. И, слава богу, страх из этих зелёных глазок исчез, а то я бы точно не вынес, если бы дети меня боялись.

— Иногда люди совсем не способны контролировать свои эмоции.

Интересно, это слишком сложное объяснение для четырехлетнего мальчишки? Но вообще-то мне говорили, что с детьми в любом возрасте можно и нужно как со взрослыми разговаривать, так что это, наверное, не проблема. По крайней мере, Антон вроде бы меня понял, да и взгляд у него по-прежнему заинтересованный. А если он вдруг что-то и не поймет, то всегда может спросить, так?

— Они могут разозлится, но не могут с этой своей злостью справиться и тогда они начинают кричать, — продолжил я. Забавно, Тошка же заснёт сейчас, а все равно слушать продолжает.

На самом деле, я всегда считал, что крик демонстрирует слабость. Если человек кричит, значит он просто не нашел другого способа совладать со своими чувствами. И нет, я не утверждаю, что я весь из себя такой правильный и никогда не кричал. Кричал и ещё как, и нет никакой гарантии, что в будущем не произойдет какой-нибудь ситуации, в которой я тоже сорвусь на крик. Я не святой и не идеальный. Идеальных людей не бывает в принципе. Все мы совершаем ошибки, просто нужно учиться на них, анализировать их. Я же для себя четко осознал, что если орать на человека, то ничего никогда не добьешься, более того, потом ещё и пожалеешь о собственной несдержанности.

— А ты? — спросил мальчишка, потерев глаза рукой. Нужно заканчивать разговоры и уложить его спать.

— Что я, Антош? — я встал, нашел пижамку, которую мальчик ещё с утра бросил на стуле и вернулся к нему.

— Кричишь, если злишься? — пояснил ребенок. Какие у него интересные вопросы однако. Чудесный любознательный ребенок.

— Я стараюсь этого не делать, — я чуть улыбнулся и растрепал его невозможные кудряшки. Как вообще можно иметь такие пушистые и непослушные волосы? И при этом выглядеть так очаровательно мило? — Давай переодеваться и ты поспишь, а то глазки твои вон уже закрываются.

***

Так, Антошка все-таки уснул, — это хорошо. Другое дело, что чтобы уложить его окончательно, мне потребовалось полчаса, потому что мальчику очень срочно захотелось послушать какую-нибудь историю. Пришлось задействовать все свои навыки оратора и сочинителя, уж не знаю, насколько я в этом хорош, но Антон вроде оценил. Хотя, учитывая тот факт, что история была про пилотов, которые летают в различные страны, то было бы странным, если бы ему не понравилось. Кажется, этот мальчишка любую ерунду будет готов выслушать, есть в ней хоть как-то будут мелькать слова «самолёт», «пилоты», «полеты». Сводить его что-ли на экскурсию какую-нибудь? Я слышал о музее авиации, ну или как он правильно там называется? Чисто в теории, Антоше должно понравиться. Да и остальным мальчишкам это тоже было бы интересно, наверное. Но чего-то не о том я, совсем не о том. Я и так прилично задержался и откладывал разговор с Димой и Серёжей, где они кстати? Наверное, остались внизу, я не слышал, чтобы кто-нибудь открывал двери соседних комнат.

Я двинулся в сторону лестницы, а потом обнаружил, что по ней поднимался Арсений. Он поравнялся со мной и посмотрел так… С укором? И вот что я уже сделал не так, что этот мальчик так недовольно выглядит? И ведь недовольство это явно на меня направлено. Стоит, брови нахмурены и взгляд своих пронзительных голубых глаз он даже не думает отводить. Ему ещё руки на груди скрестить осталось и я точно поверю в то, что это не я собирался идти отчитывать детей, а Арсений пришел отчитывать меня. По крайней мере, на лице его действительно читается решительность.

— Что-то произошло? — надо же, мой голос звучит так растерянно. Хотя ещё бы не звучал, на меня десятилетний мальчик смотрит так, словно я виновен во всех грехах этого мира. Тут кто угодно растеряется.

— Вы долго ещё собираетесь просто игнорировать Диму с Серёжей?

Ага, то есть он и впрямь меня обвиняет. Да вот только где ж я их игнорировал? Я не игнорировал, они сами разговаривать не стремились. Или Арсений подразумевает под игнорированием тот факт, что я все ещё с ними не поговорил? Так мне важнее было сначала всех накормить, да и не думал я, что так надолго задержусь с Антоном. Но вот сейчас же я иду к ним. Вернее шел, пока Арс меня не отвлек.

— Арсений, я никого не игнорировал. По крайней мере, намеренно.

— Хорошо, возможно, я не совсем корректно выразился, — решил исправить самого себя мальчишка, — Долго ли вы собираетесь игнорировать их чувства откровенного стыда и страха, которые они испытывают все это время, пока вы заняты чем угодно, но только не возникшей проблемой? Думаете вы даёте им время на раздумья? — он так вопросительно приподнял брови, — Что же, вы ошибаетесь. Единственное, что они сделали за все это время — это перебрали тысячи возможных вариантов вашей реакции, но все равно не понимают, чего от вас ожидать. Вы добиваетесь чего? Пытаетесь манипулировать их страхами? Запугать? Я правда не понимаю.

Я бы не назвал это, конечно, временем на раздумья, потому что конкретно такой цели у меня не было. Я более чем уверен, что дети там подумали уже обо всем, о чём только можно. А меня ведь по сути просто обстоятельства вынудили отложить на время разговор с мальчиками. Но, конечно же, в чем-то этот умный не по годам ребенок прав. Уж не знаю сказали ли ему о чувстве страха сами Дима и Сережа, или просто Арсений слишком хорошо их знает и легко читает все эмоции, но он определенно точно прав. Чисто теоретически, я за это время мог уже три раза разобраться во всем произошедшем и не мучить бедных детей. Но я правда и предположить не мог, что беседу придется отложить так надолго, а они за это время уже успеют так сильно перепугаться. Хотя, я ведь видел, что они опасаются, это буквально написано на их лицах. И все-таки, неужели я своими руками детский страх довел до совсем уж крайней степени? Что-то я делаю не так похоже. Но с другой стороны, откуда мне знать, что делать, чтобы было «так»? Никакие книги и беседы с психологами не заменят собственного опыта, которого у меня в этом деле нет совершенно. Впрочем, накапливать этот самый опыт никогда не поздно.

— Знаешь, в чем-то, несомненно, ты прав, — я тут же заметил, что взгляд мальчика стал каким-то слишком уж суровым, а потому поспешил добавить: — Нет, не в том, что я пытаюсь их запугать, ты что? Я ни в коем случае не хочу этого делать. Ты прав в том, что я, кажется, не обратил должное внимание на эмоции Димы и Серёжи. Не пойми меня неправильно, Арсений, я не хотел, чтобы они начали меня бояться, да я никогда этого не захочу. Просто… — я задумался. Отчего-то мысль сформулировать было сложновато. Наверное, потому что сложно описать словами то, что происходит со мной. — Понимаешь, я совершенно не знаю, что делаю, — все-таки заговорил я, — Для меня все происходящее в последние пару дней настолько же непривычно и необычно как для всех вас. Я не умею быть родителем, просто потому что никогда им не был. Я очень стараюсь, правда. Но ты же не думаешь, что я мог вот так вот легко научиться всему за каких-то два дня?

Выражение лица Арсения так резко поменялось. Мгновенно расслабилось и на губах даже появилась улыбка, что само по себе уже удивительно. Чему именно он улыбается? Не знаю, да и так ли это сейчас важно? Главное — он меня, кажется, понял.

— Мне показалось, или вы только что признали, что не столь компетентны в вопросах воспитания, каким хотите казаться? — он сам же издал тихий смешок. Надо же, этот мальчишка все-таки умеет шутить. Неужели чтобы расположить его к себе мне только и нужно было, что признать эту самую некомпетентность?

— Вообще-то я и не утверждал, что разбираюсь в воспитании.

А улыбка у Арсения заразительная, между прочим. И глаза так по-доброму сверкают. Почему он всегда не может быть таким? Ведь прямо сейчас передо мной обычный десятилетний мальчишка, да он даже немного растрепанный, что, наконец-то, нарушает его тщательно выстроенный идеальный образ. Да, он только что меня упрекал, пытался казаться старше, защищал младших. Но ведь это все исчезло сразу же, стоило объяснить ему, что я не пытаюсь никому навредить. Почему-то у меня есть такое ощущение, что он может и хочет соответствовать возрасту, но просто слишком сильно не привык к этому. И вот такие моменты, когда он улыбается и позволяет себе шутить… Что же, это дорогого стоит.

— Мне кажется вам следует, все-таки, пойти к Диме с Серёжей прямо сейчас, — напомнил мне Арсений и двинулся в сторону комнаты, но перед самой дверью остановился и развернулся, снова взглянув на меня. — И кстати, несмотря на вашу неумелость, родителем вы все же стали. — подмигнул мне и скрылся за дверью.

Я, кажется, в ступоре. Хотя нет, не кажется, я точно в ступоре. Во-первых, он мне подмигнул. Арсений. Подмигнул. Мне. То есть, очевидно, что он человек и что он умеет это делать, но просто я бы никогда не подумал, что он сделает. Все таки, не в его манере такие жесты использовать. А во-вторых, это что сейчас такое было? Это он мне таком образом даёт шанс? Сообщает, что я не настолько безнадёжен? Или я и вправду сумел завоевать его уважение? Нет, не доверие, до него нам ещё как до луны, это ясно как день, но уважение все-таки может быть. Конечно, вряд-ли что-то сильно изменится, вряд-ли он в ближайшее время перейдет со мной на «ты» или хотя бы перестанет величать «Павлом», но это уже неплохое начало, правда? Да, он мне сказал, что я стал родителем, но вряд-ли он подразумевал под этим, что я стал им для него. Скорее уж для младших, а может и вообще он подразумевал, что я стал им только формально, по документам. Хотя, насчёт второго я не уверен, интонация у него была слишком дружелюбной, чтобы думать, что он просто решил указать мне на официальные данные. И все-таки, этот мальчишка меня поражает. Странный, в хорошем смысле этого слова, замкнутый, но явно уверенный в себе, умеющий ловко контролировать эмоции, наверное, это он даже лучше, чем я делает. Он создаёт стереотипы и тут же собственноручно ломает их. Сколько в нем разных сторон? А сколько из них я видел? Вернее не так, сколько из этих сторон он мне показал? И какая сторона — настоящая? Я не знаю, могу только гадать и надеяться, что рано или поздно он мне сам ее покажет, что начнет доверять. По крайней мере, первые шаги, похоже, сделаны. Ну или мне хочется верить, что они сделаны.

Но ладно, Арсений, конечно, несколько выбил меня из колеи, но его такое разностороннее поведение можно проанализировать и потом. Все таки, мальчик прав в том, что мне нужно идти к Димке с Серёжей, сколько уже можно заставлять их ждать?

И я пошел. Спустился вниз по лестнице, а потом зашёл в зону гостиной, чтобы увидеть детей, сидящих на диване. Они о чем-то тихо переговаривались с сидевшей подле них Евгенией. Вернее, говорила, по большей части, она, явно рассчитывая разговорить мальчишек, но те не шли на контакт. Впрочем, оно и понятно, они все ещё считают, что их ожидает ужасная кара за разбитое стекло.

— Прошу прощения, — я подошёл чуть ближе, отчего девушка тут же замолчала и перевела вопросительный, но дружелюбный взгляд на меня, а дети тут же сжались, кажется, стараясь слиться с диваном. Черт, а ведь Арс прав, я, кажется, здорово их напугал. — Антон не должен проснуться, но если вдруг что, приглядите за ним, хорошо? — обращался я к Евгении. Девушка кивнула и покинула помещение.

На самом деле, я был уверен, что Антон не проснется ещё ближайшие два часа точно, слишком уж крепко заснул. Но мне не казалось правильным говорить с детьми в присутствии посторонних, пусть это и няня, которая тут теперь будет практически всегда. Так что я, по сути, просто нашел повод для ее ухода из этой комнаты, чтобы остаться только с Димой и Серёжей. А они, кстати, всё такие же напуганные и на меня не смотрят.

Я вздохнул, присел на корточки возле дивана, прямо напротив мальчишек. Сделал это специально, чтобы не нависать над ними высоченной скалой. Я не хочу, чтобы они чувствовали, что я смотрю на них свысока и пытаюсь доказать этим свое превосходство. Это глупо, в конце концов, мы с ними равны, они такие же люди как и я, просто ещё маленькие, многого не знают и не осознают. Моя задача объяснить, что не так, а не унижать их только из-за того, что они младше.

— Успокойтесь, пожалуйста, — я старался говорить четко и твердо, все-таки я должен доказать, что их проступок довольно серьёзен, но, в то же время, в моем голосе не было ни злости, ни раздражения, ни даже мало мальской строгости. Не знаю, может последнюю и стоило включить, но они выглядели такими несчастными, что я просто не смог. — Сереж, ну тебе то я уже сказал, что просто хочу поговорить. Я не собираюсь на вас кричать. Я просто хочу узнать у вас, что именно произошло. Расскажете?

Тишина. Ну да, а на что я, собственно, рассчитывал? Что эти двое мне вот так сразу все выложат? Но, по крайней мере, вжиматься в спинку дивана они перестали, значит мои слова о том, что криков не будет, все-таки немного успокоили их.

— Ребятки, так не пойдет. Поднимите-ка свои глазки на меня, пожалуйста, — Сережка посмотрел на меня сразу же, а вот Дима ещё некоторое время колебался, но все-таки тоже поднял взгляд. — Мы ничего не сможем решить, если вы будете молчать. Вы ведь понимаете, что виноваты, так?

Сережа закусил губу и кивнул, а Димка поджал под себя ноги, продолжая рассматривать меня. Я правда все ещё категорически не понимаю почему эти дети молчат. Чего они ожидают? Что за них все расскажу я? Но ведь так это не работает, во-первых, я не знаю всей истории и их мотивов, а во-вторых, мне нужно убедиться, что мальчики и вправду осознают всю глупость и неправильность своих действий, а как я могу это понять, если они не собираются со мной разговаривать?

— Слушайте, мы так сидеть, конечно, можем долго, но разве вас самих такой расклад устраивает? — на самом деле, я и сам не совсем понимаю, что делаю и о чем говорю. Я просто выдаю то, что приходит на ум, в надежде, что смогу таким образом разговорить детей. — Я ведь не уйду и вас никуда не отпущу, пока вы мне все не расскажете и мы вместе не разберемся в ситуации. Так и будем до вечера сидеть?

Конечно, это не совсем правда. Не стану я удерживать детей на месте, если они попросят уйти. Да и до вечера все-таки сидеть у нас возможности нет, им ещё уроки делать. Но с другой стороны, мальчикам ведь это знать не обязательно правильно? Возможно, это — небольшая манипуляция, и так делать не совсем правильно с моей стороны, но я правда ничего лучше не придумал.

— Мы не хотели ничего разбивать, — спустя ещё минуту молчания, все-таки заговорил Сережа, — Это получилось случайно.

— Верю, но, тем не менее, вы зачем-то кидались стулом, ведь так? — дети тут же отвели взгляды. Когда-нибудь я точно научу их смотреть на меня, когда я с ними разговариваю. Ну или я надеюсь, что научу. — Глаза на меня, пожалуйста. — послушались. Интересно это так все время будет? Они опускают взгляды, а я прошу их снова поднимать их, интересное, однако, развлечение.

— Мы просто играли, — к разговору подключился и Димка. Ура, дети перестали молчать, — Стул не должен был полететь в стекло.

Как по мне, так стул вообще никуда не должен был «полететь». Кто вообще так играет? Они что использовали стул вместо мяча? А если бы он в голову им прилетел, то что? Мне просто интересно, прежде чем делать, они хотя бы ненадолго задумались о последствиях? Я, правда, не знаю, какой ответ на этот вопрос меня устроит. Потому что, если не задумались, то это не есть хорошо, они не настолько маленькие, чтобы не знать об элементарной безопасности. Но, наверное, если они задумались и все равно сделали, то это ещё хуже, потому что доказывает откровенное безрассудство.

— А почему вы вообще играли со стулом? Это ведь не игрушка, я думаю вы прекрасно знаете, что их используют для того, чтобы сидеть, — я чуть нахмурился, поскольку этим поступком был недоволен гораздо больше, чем самим фактом разбитой витрины.

— Мы… Мы… — Дима замялся, так ничего и не сказав.

— Поспорили кто дальше его кинет, — неловко добавил Серёжка, — И немножко не рассчитали.

Ну да, они поспорили, а мне потом гадать, откуда на моей голове седые волосы взялись. Вот что за дети? Такое ощущение, что они на спор что угодно сделают. Да вот только кидаться стулом — это не тоже самое, что прыгать замотавшись в одеяло. Второе, конечно, тоже не особенно безопасно для замотавшегося, но первое представляет угрозу не только для самих виновников, но и для окружающих.

— Вы же понимаете, что нельзя вот так просто стульями кидаться? Неважно поспорили вы или нет, — мальчики кивнули, глядя на меня с таким раскаянием во взглядах, что я бы прямо сейчас со всем этим закончил, да и отпустил бы их играть. Но разве ж могу я так сделать? Я даже мысль до конца не довел. — Дело ведь не в том, что вы что-то разбили, это, безусловно, тоже очень нехорошо, но гораздо хуже то, что кто-нибудь из-за вашей игры мог пострадать. Стул ведь мог попасть в кого-то из вас, он мог попасть в Антона, который был рядом с вами, он мог попасть в сотрудников. И осколки от разбитого стекла тоже представляют опасность. Они ведь могли кого-нибудь поранить. Вам было весело, я не спорю, но если бы кто-нибудь пострадал, то что? Стоило бы веселье того?

— Прости, — негромко отозвался Сережа и, что ж такое, снова опустил голову.

— Не в извинениях дело, — Я протянул руку и легонько коснулся подбородка мальчика, возвращая зрительный контакт, — Я то вас прощу, уже простил. Но мне важно, чтобы вы поняли, почему так делать нельзя и больше никогда не повторяли подобного. И я говорю не о конкретной ситуации со стулом, я говорю о любой потенциально опасной игре, которая может привести к серьезным травмам. Есть вещи, с которыми играть нельзя, просто потому что они не предназначены для игр. И стул — это одна из таких вещей. Вы ведь умные мальчишки, можно же было подумать о том, что что-то может пойти не так, неправда ли?

— Можно, — подствердил Дима, — Но мы не подумали, — тут же добавил он и взгляд у него ещё более виноватый стал.

— И именно в этом и проблема, не подумали, заигрались, разбили витрину, чувствуете логику? — два осторожных кивка, — А ведь можно было бы этого избежать, правда? Вам просто нужно было заранее подумать о том, что могло пойти не так. Вы понимаете, о чем я? — опять кивки. Да ну сколько можно кивать? — Словами пожалуйста.

— Да, — произнес Серёжка.

— Мы поняли, — Димин голос был чуть тише, но звучал довольно уверенно. Смею надеяться, что они и впрямь поняли всю суть моих слов.

— Тогда расскажите мне теперь сами, в чем вы виноваты? — да, я знаю что только что буквально проговорил им все вслух, хотя изначально планировал, что это они мне все расскажут. Но, как обычно, мои планы идут не по плану. Тем не менее, даже если я уже все озвучил, все равно важно, чтобы они ещё и сами все проговорили. По крайней мере, так я пойму, что меня хотя бы слушали.

— Мы кидались стулом, хотя это было опасно, разбили стекло, которое тоже могло кому-нибудь навредить, — протороторил в своей привычной манере Сережа. Аллилуйя, страх из голоса исчез окончательно, выглядели мальчишки, конечно, все ещё ужасно виноватыми, но они поняли, что ничего страшного им не грозило и не грозит, а я — не вселенский ужас.

— А ещё мы не подумали о последствиях заранее, — прибавил Дима и вопросительно посмотрел на меня.

— Молодцы, все правильно, — я кивнул, подумал немного и поднялся. Сидеть на корточках знаете ли — это такое себе удовольствие, ног буквально не чувствую. Пожалуй в следующий раз, а я почему-то уверен, что он будет, я возьму стул. — Я могу рассчитывать на то, что подобного больше не повторится?

— Мы постараемся, честно.

Димка однако хитрец. Не сказал «больше не будем» или что-то в этом духе, а «постараемся». Очевидно же, что если они мне сейчас пообещать больше ничего подобного не повторять, а потом повторят, то у них будет в разы больше шансов вывести меня из себя. А так они мне ничего конкретного и не пообещали по сути. То есть по сути эта фраза может означать: «мы конечно попытаемся, но если ничего не получится, то не виноватые мы». Дети, ну дети. Ладно, так уж и быть, я приму и такой вариант.

— Уж постарайтесь. Потому что это в этот раз я наказывать вас не стал, а в следующий накажу, понятно?

Знали бы эти дети, что я, на самом деле, понятия не имею, как мне их, в случае чего, наказывать, точно удивились бы. Вот серьезно, у меня из идей разве что без сладкого или каких-то игрушек их оставить. Впрочем, вообще-то, мне очень хочется верить, что до подобных ситуаций мы не дойдем в принципе, но серьезно, каковы шансы? Это же не какие-то там дети, это мои, уникальные и неповторимые. Я уверен, что они что угодно натворить способны.

— Понятно, — хором отозвались мальчики.

Я хмыкнул, а потом растрепал волосы обоим мальчишкам. А что? Хуже чем есть их прически точно не станут. А ребятки то сразу обниматься полезли. То ли задабривают меня, то ли просто перенервничали, пойди разберись. Подскочили с дивана и прильнули ко мне, ну совсем как котята. Впрочем, я не против, будем обниматься раз им так хочется. В конце концов, мы вроде бы уже со всем разобрались. Впрочем, я, наверное, уже могу делать ставки и гадать сколько времени они будут паиньками. Что-то мне подсказывает, что недолго. Шестое чувство, сто процентов.