Ногой по лицу — это больно. Даже если ножка детская и совсем небольшая, все равно больно. Причем очень больно, я проверил. Как? Да очень просто, Серёжка спать и не вертеться в процессе почему-то не смог, развернулся так, что его нога прилетела мне прямо куда-то в район брови. Причем с немаленького такого размаха прилетела. Нет, спасибо конечно, что не в глаз, но чего-то мне от этого факта не сильно легче. Нет, ребенок то конечно это сделал ненарочно, да он в принципе продолжал спать, а потому даже не догадывался, что имел все шансы сделать так, чтобы я ходил и сверкал очень красивым фингалом. Но это ладно, это мелочи, переживу как-нибудь. Правда не проснуться после такого я, конечно же, не мог, а вот уснуть обратно уже не получится. Да и времени уже даже не шесть, а половина седьмого, на целых полчаса позже, чем я обычно просыпаюсь. А впрочем, это не особенно важно, все равно я ещё в ночи решил, что никуда никто сегодня не идёт, ни в школу, ни на работу, так что и переживать по этому поводу не стоит.

На самом деле нельзя сказать, что я вообще спал крепко этой ночью, правильнее даже будет сказать, что я толком не спал в принципе, только ближе к утру сумел уснуть, да и то, как оказалось, ненадолго. И проблема даже не в том, что спать с детьми на одной кровати не очень удобно, хотя это, безусловно, тоже сыграло свою роль, у меня все затекло так, что я собственных рук не чувствую точно. Но это ладно, это решается элементарно и не сильно меня беспокоит. Да и не это являлось основной причиной бессонной ночи, кажется уже не первой и уж точно далеко не последней. Димка за ночь несколько раз просыпался, случайно во сне цеплялся поцарапанной ручкой то за одеяло, то за подушку, то за меня. Понятное дело, что ему от этого было больно, вот и вставал, бормотал что-то жалобно, но, слава богу, истерик не устраивал, только ко мне ближе перебирался, прижимался тесно-тесно, а потом засыпал снова, будто ничего и не было. Удивительно даже, похоже ребенок на каком-то чисто инстинктивном уровне считает, что я смогу защитить от любой возможной боли. Эх, если бы это в действительности работало так…

Сережа тоже всю ночь ворочался, что-то бормотал сквозь сон, один раз даже тихонько вскрикнул, перепугав меня до полусмерти, но при этом не просыпался. А ещё скрипел зубами. Сжимал челюсти настолько сильно, что я сумел заметить это даже в темноте. И, признаться честно, этот факт начал очень сильно волновать и так беспокоящегося после Димкиной истерики меня. Скрип зубами — это не есть хорошо. Да и в целом Сережа слишком тревожно спит, но при этом и на кошмары это не похоже. Все же детки, как правило, пусть и частенько крутятся во сне и порой пинаются, но все-таки не вскрикивают и уж точно не скрипят зубками. Да, он не делает этого на постоянной основе, наверное, если бы дети не легли со мной, то я об этом так и не узнал даже, потому что этот скрип зубами ещё застать нужно. С периодичностью примерно раз в час, может полтора, по крайней мере это по моим примерным подсчётам, которые могут быть далеки от истины, в перерывах между его тревожным бормотанием, которое к слову тоже то затихает, причем на достаточно длительный промежуток времени, то начинается вновь, он начинает поскрипывать зубами. Не долго, секунд десять, может пятнадцать, а потом снова затихает. И наверное кто-то бы закрыл на это глаза, ну мало ли что там ребенку сниться может, да вот только я не зря столько литературы изучил и не зря с психологом общался, чтобы сейчас так просто игнорировать то, что должно вызывать определенные вопросы и, чего уж там, заставлять волноваться и переживать. Потому что это не в порядке вещей, подобное нельзя считать нормой. Дети должны спать спокойно, даже если им что-то снится, а не так. Я не знаю, как именно объяснить эту разницу, она становится заметна, когда перед глазами появляется пример. Антошка тоже нет-нет, а начнет крутится во сне, но он делает это как-то по-другому, просто меняет положение с одного на другое, а Сережины движения какие-то слишком резкие, слишком… Слишком! Следовательно что-то здесь не так, да вот только что именно? И ведь главное днём всё хорошо, обычный ребенок, то побегает, то спокойно посидит, то станет болтать без умолку, не испытывая ни капельки стеснения, причем последнее даже чаще всего остального. Но этот скрип зубами… Тревожный фактор на самом деле. Нельзя сказать, что я очень углублялся в данную тему, но где-то читал, что подобное действие, его ещё бруксизм называют, может возникать по разным причинам. Неправильный прикус или другие проблемы в области стоматологии, проблемы с эндокринной системой, проблемы с нервной системой, чрезмерная эмоциональность вместе с повышенной тревожностью и неумение с этим справляться в силу возраста. И вот непонятно, то ли к стоматологу его вести, то ли к эндокринологу, то ли к неврологу, а может вообще ко всем сразу хотя бы в профилактических целях. Не знаю я, как-то оно все так запутанно и сложно, а я не врач, чтобы вот так легко понимать, что именно с моими детьми не так. Проблема есть и ее нужно решать, я даже допускаю, что проблема эта все-таки связанна с нервами и общим эмоциональным состоянием мальчика, не просто же так он то ручки с карандашами, то собственные пальцы в рот тянет. Наверное все-таки к неврологу, а там посмотрим. Может это у него что-то на психологическом уровне, может в итоге окажется, что тут не невролог, а психолог нужен. Впрочем, загадывать наперед не стоит, а вот записаться на консультацию к детскому неврологу, причем желательно на ближайшую неделю, нужно. На самом деле даже представить страшно, что я бы и дальше пребывал в неведении, даже не догадывался бы о том, что у ребеночка моего есть какие-то проблемы со сном. По сути ведь сам факт того, что он этой ночью спал здесь, является чистой случайностью. Стечение обстоятельств, которое, впрочем, сыграло мне только на руку. У меня ведь и в мыслях не было следить за детьми всю ночь, только бы выяснить крепко ли они спят, а в те редкие случаи, когда я к нему в комнату ночью заходил, которые вообще-то тоже были случайностью, я ни разу ничего подобного не застал. И можно было бы конечно решить, что эта ночь — исключение из правил, что обычно Серёжка так не делает и спит вполне спокойно, но чего-то я очень сильно в этом сомневаюсь. Ладно если бы ему кошмар какой снился, такое у деток бывает, но нет, ребенок продолжал спать, даже если ему что-то снилось, то, очевидно, не сон был причиной такого поведения, а что-то другое. А вот что именно, мне нужно выяснить. И как же все это сложно в самом деле, столько проблем и дел, с которыми нужно разобраться и все на одного лишь меня. Я честно не знаю, как мне со всем этим справиться, всех успокоить, всем помочь и при этом не сойти по тихой с ума в процессе. Вот как люди справляются с подобными вещами? А как справляться мне?

Арсений ещё… Он вроде и заснул ночью, но спал очень не крепко. Нет, не крутился как Сережа, но глазки свои голубые периодически распахивал, особенно когда Дима просыпался. И его что-то тревожит, это стало слишком очевидно и, если до этого у меня ещё были сомнения по поводу этого, то теперь их не осталось точно. Значит все-таки не спал он, потому и сумел расслышать Димкин плач. И сейчас я обратил внимание, что мальчишки то уже рядом не было. Последний раз, когда я просыпался, он дремал, не то чтобы крепко, но все-таки. А теперь вот ушел куда-то и я этого даже не заметил почему-то. Хотя, стоит ли этому удивляться? Я тоже человек, который, несмотря на собственные переживания, испытывает потребность во сне. Говорю же, что к утру мне все же удалось заснуть, причем, судя по всему, уснул я достаточно крепко, чтобы не расслышать, как ребенок поднялся и покинул комнату. Да вот только куда ушел? На улицу без разрешения Арс вряд ли осмелился уйти, разве что на задний двор возможно. А может он к себе в комнату пошел, как знать? Ну или все ещё проще и ребенок просто в туалет захотел, тоже не исключено. Хотя возвращаться он кажется в любом случае не планирует. А я как подумаю, что он сейчас там где-то в одиночестве сидит, наедине со своими переживаниями, которыми он почему-то так и не поделился до сих пор, так сразу сердце болезненно сжимается. Нужно сходить и найти его, младшие все равно вряд ли проснутся раньше восьми утра, да и даже если проснутся, то точно не перепугаются, как минимум потому что они тут все вместе, да и обстановка им знакомая, они столько раз за день ко мне в комнату забегают, когда теряют меня из поля зрения, что кажется успели уже изучить каждый уголок здесь, даже несмотря на то, что изначально в мои планы не входило позволять им так легко сюда заходить. Вот и выходит, что теперь из недоступных помещений для них только мой кабинет, да и то я не уверен, что это надолго. Им не было интересно, просто потому что я туда толком не заходил, успевая выполнять все задачи на работе и не беря на себя дополнительную нагрузку, а вот как только зайду, так я уверен, что ко мне привяжутся мальчишки маленькими хвостиками и последуют за мной. Просто потому что это дети, а детям интересно все и везде. Впрочем, винить их за это не стоит, наоборот радоваться нужно, что малыши настолько любопытны. Но это я отвлекся конечно.

Надо идти искать Арсения, хотя бы для того, чтобы убедиться, что с ним все хорошо. Ну не могу я спокойно сидеть на одном месте, зная, что моего ребенка что-то наверняка беспокоит. И даже если он не захочет рассказывать, в любом случае мне не стоит оставлять его одного. Это ведь так просто — оставаться рядом и давать понять, что он не один, всегда может обратиться за помощью или просто поговорить. Так просто для меня и так нужно мальчику, который медленно, не совсем уверенно, но все-таки начинает мне доверять.

Правда подняться с кровати оказалось не настолько просто, как представлялось мне изначально. И нет, не потому что лень или не хочется вставать, и даже не потому что у меня болело кажется все, что только может болеть после того, как на мне полежали дети. Главная причина заключалась в том, что я очень боялся нечаянно разбудить малышей. Они и так спали достаточно беспокойно, особенно Димка, так зачем мне их поднимать в такую рань? Пускай высыпаются, не вижу в этом проблемы. Хотя, конечно, встать, когда тебя все это время использовали в качестве подушки, — задачка не из лёгких. Тем не менее, чудом не иначе, я сумел осторожно сдвинуть со своей руки Диму, перекладывая его на подушку, также аккуратно снять с себя ноги Серёжи и при этом перевернуть его в нормальное для сна положение — головой на подушку. С Антошкой так вообще все в разы проще оказалось, он ещё ночью с меня сполз, видимо не слишком удобно ему в таком положении было, и единственное, что делал — так это пальчиками уцепился в мою ладошку. Но во сне хватка у такого крохи совсем некрепкая, потому ладонь я освободил без особых проблем. С кровати я поднялся, убедился что дети лежат на достаточном расстоянии от края, а то не хватало ещё, чтобы они свалились на пол, все-таки кровать достаточно высокая. Подумал мгновение и осторожно переложил Тошку ближе к центру, так чтобы Сережа, если снова вертеться начнет, случайно не ударил его. Дима так и вовсе лежал с другой стороны, так что до него бы мальчик не достал в любом случае. Укрывать их одеялом я не видел никакого смысла, мальчишки и без него чувствовали себя вполне комфортно, а в комнате достаточно тепло, я бы даже сказал жарко.

Так ладно, теперь вопрос состоит в том, куда ушел Арсений? Вряд ли он стал подниматься на третий этаж, учитывая тот факт, что пока что там кроме гостевых спален и ванных комнат ничего нет. Это младшие постоянно носятся по всему дому и обожают заглядывать во все доступные помещения, неведомым образом умудряясь находить интересное там, где его казалось бы нет. Но у Арса к исследованию помещений, особенно тех, которые он уже видел, склонности нет. А потому гораздо более вероятно, что он либо у себя в комнате, либо вниз спустился. Следовательно, слишком уж долго его искать не придется. Казалось бы мне это только на руку, а с другой стороны, где вы видели десятилетнего мальчика, который, имея в своем распоряжении огромный дом с кучей пространства, будет спокойно сидеть на одном месте? Вот именно, что нигде, но я таким вещам уже и не удивляюсь. Или хочу себя убедить в том, что не удивляюсь… Нет, я прекрасно понимаю, что Арсений другой, он не подходит под определение «обычный десятилетний мальчик», но все равно что-то внутри каждый раз сжимается, когда я понимаю, что у этого ребенка попросту украли детство. И его уже никто ему не вернёт. Да, он будет играть, если младшие попросят, наверное даже в какой-то степени получит от этого удовольствие, но это ведь не то и не так. Удовольствие это будет примерно таким же, какое ощущаю я, когда провожу время с детьми. Я ведь тоже совсем не против с ними поиграть, если они этого хотят. Но это не значит, что, оставшись наедине с самим собой, я буду делать тоже самое. Безусловно я умею шутить, обожаю смех, могу иногда выдать какую-нибудь глупость несусветную, но я не делаю это так, как делают дети. Они наивны и есть в этой наивности своя прелесть. Дети должны быть такими. И мне, признаться честно, грустно осознавать, что Арсений по своему поведению и мировоззрению кажется гораздо ближе ко взрослым, чем к детям. Он продумывает все до мелочей, в то время как остальные поддаются сиюминутным желаниям и собственному любопытству. Лишь иногда, очень-очень редко и в вещах совсем незначительных в нем ещё проскальзывает что-то такое чисто детское, вроде пустого упрямства. Да вот только в том то и дело, что это мелочь и позволяет он себе эту мелочь только рядом со мной. Хотя наверное даже это лучше, чем ничего. И вероятно будет неправильно, если я скажу, что то, как ведёт себя Арс, — это плохо. Нет, не плохо, просто иначе, совсем не так, как должно быть, и от этого мне становится сложнее понять мальчишку. Особенно когда я вижу эти контрасты между носящимися по всему дому Антону с Димой, увлеченно собирающим то Лего, то оригами Сережей, который вообще-то тоже не прочь присоединится к догонялкам или пряткам, хотя он и ведёт себя чуть осторожнее, и по большей части находящимся на одном месте и уткнувшимся в книжки Арсением. Странно видеть десятилетнего ребенка таким серьёзным. Странно… Но с другой стороны, он такой какой есть, мне не нужно пытаться его изменить, пытаться сделать ребенком насильно, пытаясь доказать что так мол правильно. Глупости это все, любого человека, неважно маленького или взрослого, нужно принимать таким, какой он есть. И нет, речь не о том, что теперь нужно прощать всех преступников и им подобных, руководствуясь словами «равенство», «справедливость» и «принятие». Я говорю об обычных людях, детях и взрослых, у каждого из которых свои черты характера, свое видение мира. Обычных людей нужно учиться принимать любыми, не осуждать за наличие собственного мнения и за то, что он или она слегка отличаются от других. Обвинять ребенка в том, что он ведёт себя слишком тихо для своего возраста — это настолько же глупо, как обвинить человека в том, что у него волосы рыжие, хотя в округе у всех русые. Кому нужны эти стандарты и идиотские стереотипы? Вот именно, что никому. И если Арсений предпочитает книги любым детским играм, то пускай, это его право и его выбор. Хотя кое какие вещи все-таки требуют изменений, например его нежелание принимать тот факт, что не всех взрослых стоит грести под одну гребёнку и что есть те, кому он действительно дорог, кто его ценит и любит. Правда, подобное нельзя считать за черты характера, это скорее ошибочное мировоззрение, сформированное под влиянием окружения. И да, вот над этим нужно работать, конкретно здесь изменения требуются, но, опять же, не навязчивые. Арсений сам должен захотеть поверить в другую истину и отпустить все, что было в прошлом, я могу помочь, но не могу сделать все за него, это было бы неправильно и нечестно с моей стороны. Но что-то я отвлекся. Мне по-прежнему нужно найти ребенка. В комнате его, к слову, не оказалось, равно как и в ванных, я на всякий случай проверил. Значит, он все же спустился вниз.

На кухне повар уже вовсю гремел посудой, что-то жарил, варил и кажется запекал одновременно. Каждый раз поражаюсь этому человеку, откуда столько терпения, чтобы часами стоять у плиты? Нет, понятное дело я ему за это плачу, но все равно я бы так наверное не смог. Ну не люблю я готовить, умею, но не люблю, не мое это, да и времени отнимает полно. Но это, впрочем, неважно. Когда я вошёл закипел чайник, электрический, а потому никакого свиста слышно не было. Давид достал из шкафа чашку, заварник. Странно, не замечал я за ним никогда фанатизма к чаю. Я никогда не запрещал никому из работников сделать себе чай или кофе, это такая мелочь в самом деле, а повар так и вовсе в такую рань ко мне приходит, что ему чашка кофе лишней не будет. Другое дело, что именно чай он обычно не пил, оттого и показался мне тот факт, что он взялся за заварник, странным. Ещё и Арсения в комнате не оказалось, хотя я почти на сто процентов был уверен, что он окажется здесь. Ошибся выходит… Но тогда куда мог подеваться мой ребенок? Далеко бы не ушел точно, у ворот охрана, без моего разрешения его попросту не выпустили бы, да и сам Арс не стремился бы куда-то уйти, прекрасно зная, что я этого одобрять не стану. На втором этаже его нет, на первом получается тоже. Неужели и вправду где-то на третьем? Может быть, особенно учитывая тот факт, что других вариантов у меня нет.

— Доброе утро, — заметил меня Давид, он ещё и кивнул в знак приветствия.

— Доброе, — отозвался я скорее на автомате, все ещё погруженный в собственные мысли.

Соображаю я конечно туговато. Хотел вроде пойти на третий этаж, но по какой-то причине «завис» на месте. Впрочем, моему слегка заторможенному состоянию удивляться не стоит, сколько я там спал? Если честно, я сам не знаю. Да и вымотал меня Димка своими слезками, как вспомню, так вздрогну. Мне бы очень сильно хотелось, чтобы это был первый и последний раз, когда кто-то из моих детей каким бы то ни было образом калечится, но очевидно же, что это не так. Покалечатся и ещё не раз. А мне потом что делать? Каждый раз ходить и не понимать, в какой именно вселенной я нахожусь и погружаться в собственные мысли настолько, что выходить из них получается с трудом? Не знаю, ничего не знаю. Да и вообще не стоит об этом думать, было и было, сейчас Дима спокойно себе спит и правильно делает. А у меня тут где-то есть ещё один ребенок, срочно требующий моего внимания. Правда все ещё непонятно, где именно этот самый ребенок находится, но ничего, найду, куда ж я денусь?

— Не знаю, что у вас тут произошло, — привлёк мое внимание мужчина, а потом подошёл ближе протягивая мне чашку с чаем. Знать бы ещё зачем, я ведь не просил, — Но осколки я убрал, так что по этому поводу можете не переживать.

Осколки, осколки. Это какие? Хотя, предполагаю, что те самые, которыми Димка поранился. Чего-то я совсем не подумал, что где-то они должны были остаться, что вообще-то логично. Нехорошо получилось, что убирать их пришлось человеку, в обязанности которого уборка вот вообще не входит. Нужно было самому их убрать, причем ещё ночью, да вот только не подумал я чего-то, перенервничал, да и Диму оставить не мог. А теперь вот получилось как получилось.

— Прошу прощения за это, — я действительно чувствовал ужасную неловкость, — Вы совсем не обязаны были это делать. По-хорошему мне стоило их убрать самостоятельно, но я, если честно, был занят совершенно другими вещами, — ага, успокаивал плачущего ребенка, и на самом деле это было гораздо важнее каких-то там осколков. — Спасибо, что убрали их.

— Пустяки, всякое бывает, а мне было совсем не сложно, — Давид улыбнулся и все-таки вручил мне кружку, — Ребенку отнесите, — он кивком головы указал в сторону выхода на задний двор, и я невольно бросил свой взгляд туда, — Грустный он почему-то и задумчивый очень.

Арсения я действительно заметил, его прекрасно было видно через окно. Удивительно, что я не подумал посмотреть в ту сторону сразу, а вместо этого гадал, куда в действительности мог подеваться ребенок. А ведь на самом деле ушел то он совсем недалеко. Он сидел на скамеечке, той, которая совсем недалеко от двери. Растрёпанный, явно решивший изменить своей традиции всегда выглядеть, что называется с иголочки, и укрывшийся пледиком, явно взятым из гостиной.

И правильно, что он его взял, днём то, конечно, температура на улице высокой будет, по крайней мере так было сказано в прогнозе погоды, но сейчас там наверняка прохладно, а ребенок мой только недавно переболел, и мне бы не хотелось повторения. И Давид прав в том, что Арсений слишком задумчивый, его явно что-то волнует. Да вот только что?

Мальчик смотрел куда-то вдаль, кажется погрузившись в собственные мысли. Он сидел спиной к окнам, потому заметить меня не мог, да и кажется он и не хотел замечать ничего вокруг. Такой маленький, его моментально захотелось прижать к себе, обнять крепко-крепко и не отпускать. Потому что не должен он оставаться один против всего мира, ему нужна поддержка, защита, любовь. Родитель, ему нужен родитель рядом.

— Спасибо, Давид, — поблагодарил я, уже двигаясь к двери. Теперь хотя бы понятно стало, что чай мужчина изначально заваривал для Арсения, явно желая хоть как-то подбодрить ребенка.

Удивительный человек, казалось бы его не должно волновать благополучие моих детей вовсе, а на деле вон оно как. Впрочем, чему удивляться? У человека своя дочь имеется, понятное дело, что что-то отцовское в нем не позволяет оставить, пусть даже и чужого ребенка, без какой-нибудь поддержки, пусть даже маленькой, незначительной на первый взгляд.

Выходить в одной пижаме на улицу, наверное, было все-таки опрометчиво. По крайней мере по босым ногам тут же пробежал холод, равно как и по рукам, которые футболка не прикрывала. И чего тапки и кофту какую-то не надел, спрашивается? Ладно я пока не стал переодеваться, не хотел шуметь и детей будить, но тапки то, тапки? Хотя, учитывая тот факт, что они лежат в прихожей, то до них ещё дойти нужно, а в приоритете у меня все-таки Арс, а не собственные босые ступни, переживу как-нибудь. Хотя на улице и вправду прохладно, не мороз конечно, но все же не очень приятно.

Арсений по-прежнему не замечал ничего вокруг, да и звука открывшейся двери не услышал. Не то чтобы этот звук был громким правда, но все равно, учитывая что он находился от нее на расстоянии вытянутой руки, услышать должен был. Но мысли видимо завладели им настолько сильно, что окружающая действительность полностью потеряла значение. Что может его волновать? Да что угодно на самом деле, у мальчишки не мысли, а сплошной хаос, состоящий из попыток принять нынешнее положение вещей и одновременно с этим попыток абстрагироваться от прошлого. Тут и взрослый человек бы выглядел потерянным, что уж говорить о маленьком мальчике? Тяжело все это, безусловно тяжело, но мы справимся, просто потому что не можем по-другому. Хотя наверное это я сам себя убеждаю, потому что на деле я совсем не уверен в своих силах и едва ли понимаю, что я делаю. Едва ли понимаю, что собираюсь делать сейчас, едва ли понимал, что делал ночью, когда вытаскивал тот злосчастный осколок. Никогда не думал, что я могу ощущать такую сильную неуверенность в себе, но я ее ощущаю. Причем, пусть я вряд ли кому-то об этом скажу, ощущаю я ее ещё с самого начала. Да, не признаю этого даже перед самим собой, но все-таки ощущаю. Просто потому что знать в теории можно все и обо всем, можно читать тысячу книг, походить сотни консультаций у психологов, но практика всегда окажется вещью совсем другой, более сложной, полной неожиданностей, к которым ты вроде готов, а вроде и нет. Да и вообще родительство оказалось кажется без преувеличения самой запутанной и необычной вещью, с которой я только сталкивался. Необычной, хотя бы просто потому что тебе кажется, что ты вот-вот сдашься, полностью останешься без сил и все равно эти самые силы где-то находишь. И вопреки всем трудностям ощущаешь себя счастливым. Невероятно, неправда ли? То, что заставляет меня переживать сильнее всего на этом свете одновременно делает меня чуть ли не самым счастливым человеком. Скажи мне кто раньше, что так бывает, я бы не поверил. Зато сейчас верю.

Я мягким поглаживающим движением коснулся темной макушки, присаживаясь на скамейку рядом с мальчиком. В другой руке у меня была кружка с чаем, которую я и протянул Арсению. Ребенок из своих мыслей все же выбрался, просто потому что было бы сложно не обратить внимание на то, как кто-то садится рядом с тобой, взгляд его стал осмысленным и он посмотрел прямо на меня. И была все-таки какая-то печаль в его голубых, точно летнее небо, глазах. А может то была не печаль, может это страх, настороженность или что-то совсем другое, наверняка я не знал и знать не мог.

— Спасибо, — негромко сказал Арс, высвобождая из пледа одну руку и забирая у меня кружку, — А собираться ещё не пора? Я не следил за временем.

— Куда собираться? — руку я переместил к нему на плечо, осторожно обнимая, при этом стараясь не делать резких движений, а то не хватало мне ещё, чтобы мальчик пролил на себя горячий чай.

— Всмысле куда? В школу, — как само собой разумеющееся сказал он, и взгляд его стал недоуменным.

Ну да, логично, что он удивился. Это я для себя решил, что никуда они не идут, а самим детям не сказал об этом. С другой стороны, когда бы я это сделал? Ночью? Так я это решение принял, когда все уже спать укладывались, зачем мне было их тревожить?

— Знаешь, мы все так плохо спали, что школа для вас сейчас только мучением будет. Так что сегодня дома, — пояснил я, тепло улыбнувшись.

Арсений на мою улыбку ответил, но как-то очень робко, неуверенно и, к моему огорчению, не совсем искренне. Он словно пытается показать, что все у него хорошо, но на деле это не так. Возможно кто-нибудь другой и не обратил бы внимание, но я прекрасно знаю, как выглядит настоящая улыбка каждого из моих детей. Отец я или кто в конце то концов? У меня обязанность такая, различать моменты, когда детям хорошо и когда им плохо. Не знаю насколько успешно я с ней справляюсь, но стараюсь я изо всех своих сил.

Какое-то время мы просто молчали. Я не знал как подступиться и начать разговор, а Арсений просто пил чай, устремив взгляд куда-то вдаль. Щебетали птицы, перелетали с дерева на дерево, собирая какие-то мелкие веточки для гнезд. Ярко светило утреннее, ещё не успевшее разогреть всю округу солнце, едва ощутимо дул ветер. И даже прохлада уже не ощущалась так сильно, то ли солнце все же начинало припекать, то ли я попросту привыкнуть за короткий промежуток времени, проведенный на улице, успел. Природа, очевидно, жила своей собственной жизнью и ее мало волновали мои или Арсения проблемы. Да и не должны были волновать… в конце концов, какое дело природе до двух конкретных людей, когда таких миллиарды на планете? Она живёт по своим собственным законам, в своем собственном ритме, и если когда-то, в далёком прошлом люди в этот ритм ещё вписывались, то с развитием технологий, расширением городов и увеличением численности населения перестали. Мы теперь только и можем, что использовать ресурсы, а взамен не даём ничего. И экология с каждым годом все хуже и хуже, и климат меняется, и ледники тают… Но это разговор долгий, очень долгий и не он меня сейчас должен волновать. Не в том плане, что стоит забыть о существовании проблем, конечно не в том. Просто очевидно, что ни одну из вышеперечисленных проблем я решить не могу, я вообще не знаю, кто сможет. Зато прямо сейчас около меня ребенок. Мой ребенок, мой сын, которого что-то тревожит. И почему вместо того, чтобы поговорить с ним меня заносит в сторонние рассуждения на тему экологии? Не знаю, сознание и мысли в целом контролировать сложно, а уж когда ты не выспался, то тем более.

— Арсюш, тебя что-то беспокоит? — да, я так и не придумал, как задать вопрос осторожнее, и в голову мне не пришло ничего лучше, чем спросить прямым текстом. Плохо ли это? Не думаю. Иногда прямолинейность играет только на руку.

— Все в порядке, — отозвался Арсений. И слишком поспешно он это сказал, чтобы я мог ему поверить.

Я бы мог расценить это как обман, но не стал. Ребенок скорее сам себя убеждает в том, что сказанное им — правда. И делает он это, потому что, как и всегда, Арс просто стремится показаться сильным, не хочет, а может быть не может признавать любые свои слабости. Потому что считает себя взрослым и искренне верит, что взрослым нельзя жаловаться на проблемы, поскольку они в любом случае никого не волнуют. Ошибочное мнение, конечно ошибочное, но оно, к сожалению, крепко засело где-то в душе мальчишки, проросло корнями и зацепилось так крепко, что избавиться от него будет сложно. Сложно, но не невозможно.

— Солнце, я же не слепой и прекрасно замечаю твоё состояние. Ты практически не спал ночью, ты сумел Диму услышать со второго этажа, сейчас ты опять же не последовал примеру ребят и вместо того, чтобы отоспаться подскочил ни свет ни заря, — не ему одному доступно умение наблюдать и подмечать детали, я тоже так умею, причем умею достаточно хорошо. А уж когда ты с детьми проводишь практически все свое свободное время, то учишься и эмоции их считывать. Не сразу конечно, но все же. — Это о многом говорит, согласись. Послушай, — я крепче прижал его к себе, а другой рукой поправил начавший сползать с детского плеча пледик, — я не заставляю тебя ничего рассказывать, это твое право. Но если ты чувствуешь, что хочешь рассказать, если понимаешь, что тебе хочется, чтобы тебя послушали и поддержали, то ты всегда можешь сказать мне об этом. Я выслушаю и постараюсь помочь. Я просто хочу, чтобы ты понял, что с любой, с абсолютно любой проблемой ты можешь подойти ко мне. Днём, ночью — неважно. Я рядом, зайчик. Всегда рядом. Просто помни об этом, хорошо?

Наверное одна из главных задач в воспитании — дать детям понять, что ты всегда рядом с ними. Показать и доказать, что они могут доверится, могут подойти и попросить помощи. От детей нельзя отворачиваться, как минимум потому что от взрослых они так или иначе ожидают поддержки. И кто, если не я, им эту поддержку должен оказать? Я всегда помогу им, всегда выслушаю, останусь рядом. Даже если они начнут творить какие-то глупости, все равно останусь, просто потому что это мои дети. Я могу быть недовольным, могу отругать, но я никогда не прогоню своего ребенка, если он придет ко мне с проблемой любого характера. Особенно если он придет добровольно. Родители для того и должны оставаться рядом, чтобы помогать исправлять ошибки, справляться с неудачами и переживаниями, да даже просто для того, чтобы показать всю свою любовь. Дети должны чувствовать, что их любят.

Арсений смотрел на меня серьезно, глаза его были чуть прищурены, а лоб нахмурен. Он будто бы искал какой-то подвох в моих словах, ожидал, что я вот сейчас скажу, что все, сказанное мной, неправда или же потребую чего-то взамен за эту свою заботу. Каждый раз он ищет эти подвохи и все никак не желает понимать, что нет их, нет и не было никогда.

— Я боюсь, — спустя какое-то время все же сказал мальчик. Взгляда своего он по-прежнему не отводил, но голосок его звучал тихо. Словно он не был до конца уверен в том, что ему действительно стоит мне что-то рассказывать. Но ведь он уже рассказал достаточно много. — Ты сказал, что должны приехать твои родители. И с одной стороны я вроде бы осознаю, что вряд ли они могут оказаться плохими людьми, а с другой… — ребенок тихонько вздохнул, отложил кружку с чаем на небольшой столик, стоявший совсем рядом. Он на мгновение отвел взгляд, но тут же возвратил его обратно. — Все равно страшно. Не знаю почему именно. Просто страшно и все.

Так вот оно в чем дело оказывается. Арсений просто не знает чего ожидать, оттого и боится. И понять его можно, он не привык ожидать чего-то хорошего от взрослых, да даже наоборот он привык закрываться от них и контактировать по минимуму. А тут я с новостью о том, что приезжают мои родители… Сказал я об этом детям сразу же, как только узнал. Просто потому что это от родителей я могу утаить часть информации, прекрасно зная, что они не обидятся на меня за это, а детей заранее предупреждать нужно. Неожиданный приезд совершенно незнакомых им людей только бы напугал их, а так они хотя бы примерно понимают, кто они и зачем приезжают. И мальчишек я заверил, что мои мама с папой люди замечательные и они обязательно подружатся. Наверное поэтому младшие отреагировали вполне спокойно, с привычным уже для меня любопытством. И Арсений, как мне казалось, тоже отнёсся к информации спокойно, да вот только в том то и проблема, что лишь казалось. Это насколько же глубоко в себе он держал все переживания, что я их заметил только сейчас? Да и то по чистой случайности, ведь, не приди он ко мне ночью, я бы даже не заметил, что что-то не так. И это плохо, плохо потому что я должен был заметить, догадаться с самого начала. Я же знаю, что ему сложно принять тот факт, что не все люди плохие, знаю, так почему же мне даже в голову не пришла мысли о том, что его что-то беспокоит? Причем беспокоит настолько сильно, что он даже ночью спать не мог! Даже представить страшно, что именно творится в душе мальчишки, он ведь наверняка показывает только часть своих эмоций, причем я даже не уверен в том, что это хотя бы половина. Внимательнее нужно быть к нему, гораздо внимательнее. Мне правда казалось, что я хотя бы немного научился считывать эмоции детей, но, как показывает практика не всегда и не у всех. С Димой и Антоном проще, у них все чувства на лице написаны, они даже не пытаются их скрывать. С Серёжкой потруднее, счастье и радость он демонстрирует открыто, даже не пытаясь скрываться, также открыто он демонстрирует и интерес, но что-то и у него не так, что-то не в порядке, а я не могу понять, что именно, а ребенок, очевидно, не стремится мне свои переживания показывать. А может и сам не до конца осознает, что они у него имеются, как знать? А с Арсением… С ним все вообще запутанно настолько, что даже и вообразить трудно. Его чувства и эмоции как узелки, тугие такие. И ладно бы это были просто узлы, их можно было просто развязать и все. Но нет, все ещё сложнее, узелки эти словно раскиданы по огромному, кажущемуся непроходимым лабиринту и прежде чем развязывать, их нужно сначала отыскать. А это трудно, хотя бы потому что углубиться в этот самый лабиринт Арсений пока что не позволяет, так и брожу где-то у самого входа, до конца не понимая, что на самом деле происходит в мыслях мальчика. И ещё хуже то, что я даже у этого самого входа уже заблудился, потому даже представить сложно, что же там может скрываться дальше.

— Солнышко, мои родители никогда никого из вас не обидят. Я понимаю, что ты невольно сравниваешь людей вокруг тебя сейчас с людьми, которые были раньше. Но, малыш, сейчас тебе никто не желает зла, в этом ты можешь быть уверен, — какие же у него невероятные глаза. Наверное я никогда не перестану восхищаться ими. Он когда слушает, так сразу взгляд такой серьезный становится, по-взрослому серьезный, но оттого не менее прекрасный. — К тому же, зайчик, я ни за что не дам вас в обиду. Это я тебе обещаю.

— Я понимаю это, — тихонько сказал Арс, — Прекрасно понимаю. Но просто… Вы все слишком другие, слишком сильно отличаетесь. И это вроде бы неплохо, но я к подобному не привык. Мне очень хочется верить людям, мне очень хочется верить тебе, но что-то внутри не даёт, понимаешь? Кажется вроде все хорошо, да и ты наверное самый лучший человек, которого я только встречал, но… Я не могу не возвращаться мыслями назад. Мне раньше казалось, что я смог забыть бабушку, что я смирился, что я справлюсь без взрослых, что я сам уже взрослый. Да и за ребятами у меня вроде неплохо получалось смотреть. Как я мог не стать взрослым, если на мне ответственность ещё и за них? И казалось, что так будет всегда и проблемы я в этом не видел. А потом появился ты и все перевернулось с ног на голову. Мальчишки на тебе, я почему-то теперь тоже на тебе, хотя мне всегда казалось, что мне взрослые не нужны. Да вот только это похоже не так… — он замолчал всего на мгновение, а в глазах было что-то непонятное. Принятие ситуации перемешалось с недоумением и полным непониманием происходящего, порождая что-то совершенно непонятное, что-то виднеющейся в глубине двух голубых омутов. — И я понятия не имею, зачем вспоминаю бабушку, она сама в мыслях появляется и смотрит так презрительно и с упрёком. Смотрит так, словно я не представляю из себя ничего и только мешаю. Я всегда ей мешал. Всегда был ничтожеством. И я боюсь… Боюсь, что на меня снова будут смотреть также, как смотрела она. А я не хочу этого, совсем не хочу, пап.

Арсений перестал смотреть на меня, поднял ноги на скамейку, подтягивая их к себе и опираясь подбородком о колени. Он словно бы сдался в этих бессмысленных гляделках, которые сам и затеял. Признал некое поражение, хотя я бы ни за что не назвал его проигравшим. Он такой маленький, но при этом уже такой сильный. Сильный, хотя бы потому что не испугался признать собственные страхи и рассказал мне о них. Далеко не каждый взрослый сможет вот так взять и открыться, хотя бы потому что взрослые не привыкли искать поддержки. Не все конечно, но большинство.

— Я чувствую себя таким слабым, — мальчик перешёл на шепот, но я все равно его слышал, не мог не слышать, — Глупо бояться такой казалось бы ерунды, а я все равно боюсь. Боюсь как маленький ребенок, чуть ли не до дрожи.

Боится… Боится и имеет полное право на страх. Мне даже представить страшно, каково это, когда каждый божий день на тебя смотрят с презрением, одним лишь только взглядом пытаются унизить, и происходит это на протяжении многих лет, с самого детства. А мальчик ведь все равно продолжал бабушке доверять и старался лишний раз ее не расстраивать, надеялся, что когда-нибудь она начнет относится иначе. Изо всех сил старался быть прилежным и что получил в итоге? Предательство… Одно сплошное предательство от человека, который должен был оставаться рядом и защищать. И конечно ему страшно, что подобное может повториться, любому было бы страшно.

— Арсений, но ведь ты и есть ребенок. Я тебе уже не единожды говорил, что тебе не нужно казаться взрослее, чем ты есть. Я прекрасно понимаю, что ты в любом случае не будешь вести себя так, как ведут мальчишки, и это нормально, потому что ты не они. Но ты также не должен брать себя лишнюю ответственность, тебе это сейчас совсем не нужно, успеешь ещё вырасти. — подметил я, легко целуя мальчишку в висок, — И запомни, что никакой страх не сделает тебя слабым. Все чего-то боятся и это нормально, в этом нет ничего страшного. Я знаю, зайчик, что тебе сейчас непросто хотя бы потому, что ты не до конца понимаешь, что происходит и что произойдет в будущем. Неизвестность всегда настораживает, пугает даже. Но могу тебя заверить, что как минимум я никогда не посмотрю на тебя также, как смотрела твоя бабушка. И родители мои, можешь быть уверен, этого не сделают. Ты никогда, никому из нас не помешаешь. И ты не ничтожество, а замечательный и очень умный мальчик. Не нужно бояться, что мое отношение к тебе в какой-то момент изменится к худшему, потому что, клянусь, этого не произойдет. Я очень люблю тебя, я очень люблю малышню, настолько, что даже словами не передать, понимаешь? И как я могу отвернуться от тех, кого люблю? Как я могу предать тех, кого люблю? Это же невозможно, малыш. Да я горы свернуть готов просто для того, чтобы увидеть ваши улыбки. Так что бояться тебе по сути и нечего, солнышко моё. Я всегда буду рядом и всегда помогу. Я очень хочу помочь, Арс.

Мальчик молчал, глядя вдаль и кажется раздумывая обо всем и сразу. А потом неожиданно поднялся, вставая босыми ногами на холодное дерево заднего крыльца. Я подумал, что он хочет уйти. Может я сказал что-то не так, а может ему просто хочется остаться в одиночестве. Останавливать я бы его наверное не стал, если бы он действительно захотел скрыться в доме и не видеть ни меня, ни кого бы то ни было другого. Иногда людям требуется время, чтобы осмыслить ту или иную информацию.

Да вот только в своих выводах я ошибся. Арсений уходить никуда не стал, да и вообще кажется не собирался. Он стянул со своих плеч плед, большой настолько, что в него наверное ещё двоих таких мальчиков завернуть можно, остался в одной футболке. И вот что он делал, спрашивается? Замёрзнет же, ладно я уже привык и холода в целом не ощущал, но Арс то до этого укутан был, а сейчас так резко размотался. И я хотел уже попросить его снова завернуться в пледик и не мерзнуть, когда этот невероятный ребенок взял одеяло за один край, накинул мне на плечи, а потом как ни в чем не бывало забрался ко мне на колени, параллельно заматываясь обратно другим краем, говорю же, что плед огромный. Но что плед? Плед это мелочь, причем совершенно неважная. А вот тот факт, что Арсений добровольно решил использовать меня в качестве скамейки, так ещё и голову мне на плечо положил, явно ощущая себя максимально комфортно в таком положении, действительно удивлял. Подумать только, он сам! Не я его притянул к себе, он не спрашивал разрешения, а просто захотел и сел. И… Признаться честно, нет слов, одни эмоции, причем исключительно положительные. Кажется мы с ним пришли к чему-то невероятному, чему-то такому, во что поверить крайне сложно, но тем не менее оно происходит. Вот прямо здесь и сейчас у меня перед глазами.

И не обнять ребенка, не обвить руками его спинку я попросту не мог. Это было бы преступлением с моей стороны. Мальчик ведь хочет обычного родительского тепла, обыкновенных объятий. И мне совсем несложно подарить их ему, особенно учитывая тот факт, что он даже не просто попросил, он своими действиями настоял на том, чтобы его обняли. А ведь ещё неделю назад Арсений бы ни за что на свете так не сделал. Прогресс получается? Наверное да.

— Я согласен ходить к психологу, — неожиданно сказал ребенок, чуть приподнимая голову с моего плеча, чтобы снова заглянуть мне в глаза, — Ты сказал, что он способен помочь. Только… У меня же сохраняется право отказаться и прекратить его посещение, если я того захочу?

— Конечно сохраняется. Я не собираюсь тебя заставлять. Мы просто попробуем, хорошо? — Арсений кивнул и снова уложил голову на мое плечо, а руками обвил шею.

Милый, просто замечательный мальчишка, который любит объятия, хотя сам, наверное, ни за что в этом не признается. И то, что к психологу он все-таки согласился пойти — это хорошо. Ему эту нужно. Да нам обоим нужно, если честно. Потому что моя собственная ночная паника все ещё свежа в памяти и нужно с ней что-то делать. Так что мне наверное и самому проконсультироваться не помешало бы. Но это не сейчас, все-таки сначала дети, а потом уже я. Дел и так невпроворот и все они должны быть решены, так что все, что не касается ребят, а соответственно не требует немедленного решения, я позволю себе отложить. А вот для Арсения психолога начать искать нужно.

— Что ты делаешь? — спросил я, осторожно погладив ребенка по спинке. Он просто зачем-то начал поправлять спадающий с моих плеч пледик, при этом сам снова раскрылся и даже не заметил этого, отчего уже мне пришлось поправлять плед на нем.

— Ну а чего ты в одной футболке? Тут прохладно, — и так по детски это звучало, так правильно. Без заумных фраз, с лёгким, едва уловимым упрёком, на который способны только недовольные дети. А может я и ошибался, может Арсений все-таки способен ещё оставаться ребенком. Не всегда и не во всем, но все-таки способен.

И подумать только, какая милая эта забота. Так забавно он беспокоился, чтобы я не замерз. Ну милейший же человечек, с невероятно доброй и чистой душой. У меня все ещё в голове не укладывается тот факт, что с ТАКИМ ребенком можно было поступить жестоко, ранить его в самое сердечко. Каким извергом нужно быть, чтобы поступить так? Дети ведь доверчивые по своей натуре и привязываются к людям гораздо сильнее остальных. И к бабушке Арсений наверняка был привязан, не просто же так он то и дело ее вспоминает… И как, зная, что ребенок относится к ней со всем возможным теплом, эта женщина могла его бросить? Как она могла считать этого чудесного мальчишку, с невероятной красоты голубыми глазами, ничтожеством, не заслуживающим ничего? Как могла не подарить ему простую заботу, в которой малыш так остро нуждался? Просто как? Не понимаю и не пойму никогда. Впрочем, может на самом деле я и не хочу понимать, зачем оно мне нужно? Все сделанное останется на совести его бабушки, если она может спокойно жить в свое удовольствие, осознавая, что сделала… Что ж, это ее право. А я… Да я ни за что на свете не откажусь ни от кого из моих мальчишек. У них такие глаза, такие взгляды, такие улыбки. Я никогда не думал, что можно любить больше жизни чью-то улыбку, но оказалось, что можно. Можно и даже нужно.

— Мое ты чудо, — невозможно не улыбаться, смотря на этого мальчика, просто невозможно. — Люблю я тебя, сынок, очень-очень сильно люблю.

— Я тоже люблю тебя, папа, — проговорил мальчик куда-то в район моей шеи.

И, признаться честно, я этого не ожидал, не ожидал, что он мне ответит. Я ведь прекрасно понимаю, что дети, пусть и привязываются, но не всегда могут сказать, что в действительности любят. А он сказал. Причем я на сто процентов уверен, что сказал это вполне искренне и потому что захотел. Захотел… Поверить не могу, что он действительно захотел мне это сказать. Времени то прошло всего ничего, даже месяца не минуло, а Арсений с такой искренностью заверяет, что любит. И честно, это детское «люблю» оказалось ценнее всех тех признаний, что уже были в моей жизни. Конечно, наверное не имеет смысла сравнивать признание в любви к тебе девушки и твоего ребенка, любовь все-таки разная, но все равно я прямо сейчас уверен, что вторая для меня значит гораздо больше остальных. Ну или возможно мне попросту на девушек не везло, но на самом деле это сейчас совершенно неважно. Неважно, как минимум потому что любовь этого ребятенка по отношению ко мне только что затмила собой вообще все. Она настолько честная, настолько открытая и невинная, такая же, какими бывают только дети. И чувства в душе тоже такие необычные, но все теплые, совсем как солнышко. Слово огонечек где-то внутри поселился, не обжигающий, а тепленький, согревающий и при этом подобно котенку ластящийся ближе. И это что-то невероятное, невообразимое, выходящее за рамки человеческого восприятия. Я никогда не думал, что может быть так тепло от одних только слов. Таких простых, но таких важных. И кажется будто мир вокруг моментально становится красочнее и насыщеннее, и тревоги уже не так сильно волнуют, и трудности перестают казаться непреодолимыми. И верится, что все будет хорошо, не может не быть. И как на самом деле много для меня значит такая казалось бы простая фраза, как «люблю тебя, папа».