Понять, что дети проснулись, совершенно несложно. Топот и какие-то возгласы я услышал с первого этажа без проблем, просто потому что мальчики даже не пытались быть тихими. Впрочем, удивляться их пробуждению не стоило, время девять утра или даже немного больше, конечно, они должны были уже проснуться. А учитывая тот факт, что их там трое в одной комнате… Ну я просто понадеялся, что они с таким энтузиазмом и криками обсуждают что-то, а не пытаются найти новый способ покалечиться, а то к новым травмам я морально точно не готов.

Я пошел наверх к малышне. Арсений остался в гостиной, он в очередной раз взялся за какую-то книжку и последние полчаса так и сидел под моим боком, уткнувшись в текст. Странички он, правда, переворачивал достаточно редко и медленно, сказывался тот факт, что спал мальчик, кажется, даже меньше часов, чем я. Я вообще-то искренне надеялся, что он заснёт обратно, причем надеялся на это, ещё когда мы на улице сидели, но куда там? Прижимался он ко мне тесно, практически лежал на моем плече, но не спал. И заставить его заснуть я тоже не мог, не работает это так, потому пришлось смириться и надеяться, что в ближайшее время подобное не повторится вновь. Дети должны спать ночами, а не тонуть в собственном беспокойстве и переживаниях, иначе такие проблемы со здоровьем можно заиметь, что непонятно будет, как с ними справляться. Я, правда, по-прежнему искренне надеюсь, что до этих самых проблем мы не дойдем никогда.

Мы с Арсом, конечно, могли бы и дальше оставаться на улице, там постепенно становилось все теплее и теплее, но я в какой-то момент понял, что без кофе мне слишком тяжело держать глаза открытыми, потому и переместились в дом, после чего сочли, что диван в гостиной поудобнее скамейки на заднем крыльце будет. Наверное, есть смысл её заменить на что-нибудь более комфортное, может уличный диванчик или что-то подобное. Но это потом, сейчас и так дел хватает, причем они явно поважнее будут. Да и вообще я явно отвлёкся.

Поднявшись на второй этаж, я ясно понял, что возгласы-то были обыкновенным детским смехом. Таким чистым, искренним и звонким, что улыбка сама собой появилась у меня на лице. Разве можно не улыбаться, если становится очевидно, что моим детям весело и хорошо? Это же замечательно, что они смеются, значит, все в порядке, и мальчишки просто разыгрались с утра пораньше. Войдя в комнату, я увидел, что Антошка скачет с кровати на пол. Спрыгнул, забрался обратно, спрыгнул снова. Вот вам и ответ на вопрос о том, откуда взялся топот. Такая незамысловатая, казалось бы, игра вызывала у этого зеленоглазого ребятенка чистейший восторг, и именно он тут так звонко и задорно хохотал. Никогда бы не подумал, что человек в принципе способен на такую радость. Впрочем, это ребенок, а дети всегда проявляют свои эмоции гораздо более ярко, чем это делают взрослые. Но оно и понятно, никто не станет осуждать четырёхлетнего мальчишку за неусидчивость и счастливые писки и визги, а вот если так будет делать взрослый, то у окружающих могут возникнуть вопросы. Что уж поделать, если общество считает, что взрослый человек обязан быть собранным и серьезным, причем всегда? Я правда до сих пор не понимаю, откуда эта установка взялась, но и изменить ничего не могу, имеем то, что имеем, и стараемся не обращать внимания на косые взгляды, которые порой возникают, даже если человек просто улыбнулся.

Дима с Сережей тоже уже не спали, впрочем, я бы даже удивился, если бы это было не так, попробуй тут поспать с таким громким Тошкой под боком. Димка с каким-то удрученным видом рассматривал ранки на ладошке, которые, должно быть, все ещё саднили. Зелёнка, конечно, точно обеззаразила их да и подсушила, но вот так сразу избавить от неприятных ощущений не могла. Тем не менее я почти на сто процентов уверен, что уже к вечеру все ранки покроются корочками и болеть перестанут. При условии, конечно, что Диме не взбредёт в голову эти самые корочки отдирать, а то дети любят так делать.

Сережка из всех троих выглядел самым сонным, он словно ещё не до конца понял, где он, что он и зачем он, потому растерянно хлопал глазками, периодически зевал, да и вообще создавалось такое впечатление, что вот он точно пока что просыпаться не собирался, но у Антошки были другие планы, а потому разбужены были все. Как знать, может, все-таки стоило с утра перенести детей в их комнаты, тогда бы и не перебудили друг друга. С другой стороны, мне их так жалко было дергать, сейчас-то уже девять, в целом время подходящее для того, чтобы проснуться, а в тот момент было как-то совсем уж рановато. Да и кажется мне, что Серёжа уже совсем скоро проснется окончательно, и исчезнет эта сонливость. Я надеюсь, что исчезнет.

Вообще я тут подумал (у меня было время, Арсений особо разговаривать не стремился, ему просто было важно, чтобы я оставался рядом, а разговоров ему, видимо, с утра уже хватило) и понял, что не понимаю ничего. Да, звучит не очень логично, но так оно и есть. Просто я, признаться честно, совсем не могу разобраться в том, что происходит с Сережей. Казалось бы, перед моими глазами обычный ребенок, порой чуть менее активный, порой, наоборот, готовый делать какие-нибудь шалости на пару с Димой. А в другой момент я вижу этого же самого ребенка, стискивающего во сне зубки до скрипа, грызущего ручки, карандаши, собственные пальчики да и вообще, кажется, все, что только окажется под рукой, и похоже все-таки имеющего какие-то проблемы, которые требуют решения. И на самом деле, если присмотреться получше и вспомнить, как он вел себя в самом начале и как ведёт себя сейчас, можно предположить, что ситуация-то обострилась. Нет, ручки с карандашами он, вероятно, грыз ещё до того, как я забрал детей, возможно, проблемы со сном также имелись и раньше, но я и не об этом сейчас говорю, совсем не об этом. Мальчик стал тише, гораздо тише. Да, он по-прежнему готов задавать кучу вопросов, что, безусловно, только радует меня, он может сиюминутно рассказать все, что ему взбредёт в голову, но в самом начале он делал это постоянно, не замолкал, кажется, ни на секунду, а сейчас это происходит как-то эпизодически, накатами, а в остальное время он старается занять себя чем-то более спокойным. И в какой-то момент, который я, кажется, пропустить умудрился, стало исчезать Сережкино «Паша, смотри, какая у меня лягушка/кораблик/лисичка и ещё тысяча собранных оригами», все меньше попыток поиграть в те же игрушки или погонять с Димой мяч на заднем дворе, хотя ещё пару недель назад оба мальчика делали это с большим удовольствием. Да и в целом… В самом начале Сережа был совсем не прочь покидаться хлебом, показать язык, да они даже стекло разбить умудрились. А потом это куда-то исчезло. Я не понял, когда именно и как именно, но исчезло. Зато появились многочасовые сборы Лего, при которых мальчик ведёт себя так тихо, что порой можно забыть о том, что он в комнате, и все то же оригами. Только теперь это тихое оригами, без всяких «я собрал». И ведь из-за того, что это такие на первый взгляд совершенно незначительные вещи, я даже не обратил на это внимания, а надо было, надо! Потому что это сейчас он ещё испытывает желание поболтать, и слава богу, что он это пока что ещё делает, но как знать, что будет через неделю? Или через две? Такое ощущение, что ребенок замыкается где-то в себе, причем делает это так аккуратно и незаметно, что до меня, взрослого человека, это начало доходить только сейчас, да и то лишь потому что я заметил другие проблемы, а потом сел и решил подумать обо всем сразу, вытащить из собственного сознания все факты, которые уже собрал о мальчишке, и заняться сравнительным анализом. Доанализировался, называется… И что мне теперь с этим делать, я просто не знаю. Конечно, я осведомлен об адаптационном периоде и смею предположить, только предположить, а не утверждать, что вот эта его неожиданная, возникающая постепенно замкнутость — это своеобразная реакция на смену обстановки, и со временем она пройдет. Не факт, конечно, но я очень хочу надеяться, что пройдет. Понятное дело, что столь резкие перемены для ребенка — большой стресс, и далеко не каждый способен с ним так легко справиться. Детская нервная система в принципе вещь достаточно хрупкая, с ней очень осторожным быть нужно, чтобы ненароком не навредить. Но даже если это в действительности так, и замкнутость — результат неожиданных перемен и попыток к ним приспособиться, то проблемы бруксизма и, кажется, повышенной эмоциональности, из-за которой вполне возможно и взялось неосознанное желание что-нибудь жевать, в любом случае сохраняются. И эти проблемы появились раньше по неизвестным мне причинам. Серьезно, я даже предположить не могу, в чем именно дело. И, наверное, нам все-таки нужен невролог, потому что сам я точно не разберусь, что к чему и почему. И записываться к врачу следует в ближайшее время, поскольку любая проблема подобного характера имеет свойство прогрессировать и приводить к нежелательным последствиям. А я совсем не хочу, чтобы хоть кому-то из моих детей так или иначе было плохо. Конечно, на данный момент все относительно хорошо ну или не настолько плохо, как могло бы быть, тут с какой стороны посмотреть. И Сережа, заметив меня, улыбнулся, да они все улыбнулись, что меня несказанно радует, но я не могу знать наверняка, что будет дальше и как ребенок будет себя вести.

Я, наверное, даже в некоторой степени поражаюсь контрасту, который создаётся, когда я изучаю детей получше. Насколько все просто с Антоном и Димкой, которые не пытаются ни эмоции свои скрывать, ни казаться идеальными, настолько же все сложно с Арсением и непонятно с Сережей. Именно непонятно и запутанно. Даже с Арсом попроще будет, не в том плане, что его эмоциональные и психологические проблемы менее серьезные, чем у Серёжи, тут скорее даже наоборот. Но дело в том, что я на данный момент имею хотя бы какое-то представление о том, что происходит с Арсением, он сам со мной поделился своим состоянием, во-первых, потому что захотел, а во-вторых, потому что более-менее понимает, что он чувствует. Серёжка этого не делает, не понимает и не может понять, поскольку он совсем ещё ребенок, и ему в собственных эмоциях разбираться в разы сложнее. Если честно, я сомневаюсь, что он вообще замечает какие бы то ни было изменения в собственном поведении да и о своем достаточно беспокойном сне, кажется, представления не имеет вообще, просто спит, ни о чем не задумываясь. И от этого сложнее мне, от этого все так непонятно. Когда ребенок понимает, что с ним происходит, и может рассказать об этом — это одно, но что делать, если передо мной маленький мальчик, которому и восьми лет ещё нет и который элементарно, в силу возраста, не может этого понять? Конечно, он может распознать грусть там, радость, страх, ещё, вероятно, раздражение и обиду. Но тут все сложнее, дело не столько в какой-то одной конкретной эмоции, сколько в общем состоянии. Может, это перегрузка нервной системы? Что-то вроде ее переутомления на фоне происходящих событий. Слишком сильное давление, которое сам мальчик, наверное, и не замечает даже, зато точно замечает его организм. Впрочем, это все так, одни лишь только предположения, я просто читал, что такое возможно, но утверждать наверняка, что именно что-то подобное происходит с Сережей, я не могу, поскольку специалистом в данной области не являюсь. Остаётся только надеяться, что этого самого специалиста, причем желательно действительно грамотного и знающего, я найду в ближайшее время и все наши проблемы будут решены. Ещё сильнее я хочу надеяться, что эти самые проблемы не являются чем-то серьёзным и нам удастся с ними справиться достаточно легко. Тем не менее наперед загадывать все равно не стоит, да и прямо сейчас лучше уделить время детям, поразмышлять и заняться поиском врача я смогу и вечером, а деток без внимания лучше не оставлять, оно им нужно, всем и каждому из них нужно.

— Паша, Паша, — когда Антошка успел оказаться совсем рядом со мной, я не понял, что в принципе неудивительно, он иногда с такой скоростью передвигается, что только и поспевай за ним, — возьми меня на ручки. Я хочу на ручки, я очень-очень хочу.

Так этот ребятенок ещё и подпрыгивал, вытянув свои руки вверх, видимо чтобы я точно догадался, чего он от меня хочет, будто слов не хватило. Ну каково чудо, а? Только недавно проснулся, а уже столько энергии, и по кровати попрыгал, и на ручки его взять нужно. И отказать ему… Ох, да невозможно этому крохе отказать, у него глазены такие, точно тот кот из Шрека. Как посмотрит так умилительно-просяще, так и понимаю, что сказать «нет» я попросту не смогу, по крайней мере, не в этом случае точно. Что ж, мне сложно его поднять? Он не тяжёлый совсем, да и, в конце концов, когда ещё его таскать на руках, если не сейчас? Нужно, так сказать, пользоваться моментом, пока он маленький, потому что рано или поздно настанет то время, когда вот так легко поднять его я попросту не смогу, да и он сам, вероятно, не захочет. Так что, пока это чудо самостоятельно прибегает и просится на ручки, я ему точно отказывать не стану. Да, возможно, это не очень хорошо, возможно, я его сейчас приучу все время у меня на руках находиться, а потом любая прогулка только так и будет проходить, возможно, я таким образом имею шансы его избаловать, но с другой стороны… А кто, если не я, позволит ему почувствовать себя ребенком? В таком возрасте большая часть деток нет-нет, а попросится на руки или на плечи к родителям, будут с восхищением рассказывать о том, как же здорово находиться так высоко, хохотать так светло и искренне, некоторые и в ладоши хлопать начинают. Так что же в этом плохого? Что плохого в том, что я позволю ребенку оставаться ребенком? Ему четыре, всего лишь каких-то четыре года, и ему сейчас попросту необходимы все эти покатушки на руках, плечах или спине. И если у меня хватает сил, чтобы его вот так носить, если мне ну вот совершенно не сложно, то почему бы и нет? Если уж я Арсения легко поднять могу, то Тошку и подавно, так какой смысл в том, чтобы расстраивать ребенка, отказывая ему? Я вот не вижу смысла, вообще не вижу.

— Ну иди на ручки, раз хочешь, — улыбнувшись, я поднял Антошку и услышал очередной радостный писк.

У кого-то с утра явно очень хорошее настроение. Причем Тоша явно готов делиться этим своим настроением чуть ли не со всем остальным миром. И мне это на самом деле очень и очень нравится. Ну что может быть лучше, чем вид счастливого ребенка? Тем более этот ребенок мой.

— Выспались, мои хорошие? — я дошёл до кровати, опустился на ее край, все ещё удерживая Тошку на руках.

Димка с Сережей тут же перебрались поближе, усаживаясь с двух разных сторон и прижимаясь ко мне. Как птенчики, честное слово, такие хорошенькие, замечательные. Я прямо нарадоваться не могу, когда смотрю на них таких.

— Ага, — отозвался Дима, все ещё нет-нет, а поглядывая на свои ручки. — А мы в школу не идем?

— Сегодня не идём, — я глянул на все ещё немножко сонного Сережку. Ну или не немножко, такое ощущение, что его глазки вот-вот сами собой закроются. — Не проснулся ещё до конца? — мягко спросил я и провел рукой по его ужасно непослушным волосам.

Ребенок кивнул, видимо будучи не сильно разговорчивым с утра. Но ничего, сейчас умоется, переоденется и пободрее станет, оно всегда так с детьми, с утра их не добудишься, вечером не уложишь.

— Умываться идём? — обращался я ко всем сразу, переводя взгляд с одного на другого.

— Ой, нет, — отчего-то слишком быстро и как-то испуганно даже сказал Дима и на меня посмотрел так умоляюще. — Паша, давай не будем, пожалуйста.

Я, признаться честно, не очень понял причину этой его просьбы. До этого каждое утро он умывался без проблем, а сейчас вдруг «давай не будем»? Это почему? Простые капризы, что ли? В целом, может быть, у детей бывает иногда настроение повредничать и категорически отказываться выполнять любые просьбы, даже самые простые. Правда, это не объясняет этой мольбы во взгляде мальчишки и непонятного страха, не такого сильного, конечно, но все равно.

— Дим, а почему нет?

— Я не буду мочить руки, — сказал мальчик. — Болит.

Так вот оно в чем дело. В таком случае его можно понять, я и так ночью его замучил. Конечно, он не хочет снова хоть как-то тревожить ранки. Но и совсем неумытый он тоже ходить не может, это элементарная гигиена, которую следует соблюдать. И вот что делать, спрашивается?

— Ох, зайка моя, все обязательно пройдет, — ну вот и как мне ему сейчас помочь? Поболит ещё немного, потом само пройдет, я, к сожалению, ускорить процесс заживления никак не могу. — Давай я тебе помогу личико умыть, а ты ручки мочить не будешь, хорошо?

Жалко же ребёночка, очень жалко. Это же мой Димка, мой маленький чудик, и вот так поранился. И ведь наверняка по глупой случайности это все произошло. А кстати… Я до сих пор не знаю, что именно случилось. Догадываюсь, конечно, но наверняка все равно не уверен.

— Хорошо, — мальчишка даже кивнул и, кажется, чуть подуспокоился.

— Тогда пойдем, — я поднялся, удерживая Антошку одной рукой, дождался, пока Дима с Сережей поднимутся и встанут рядом. — Ты сам справишься? — на всякий случай уточнил у Серёжи, приобняв его одной рукой за плечи.

— Справлюсь, — уверенно заявил ребятенок и улыбнулся мне, причем явно бодрее, чем раньше.

— Вот и славненько, — мы вышли в коридор, Серёжка убежал в одну ванную, а Диму с Антоном я повел в другую, благо раковин там две, да и в целом места достаточно много.

Вообще забавно, как зубные щётки, шампуни и полотенца постоянно «кочуют» из одной ванной в другую. Просто потому что дети никак не определятся, где именно им больше нравится, вот и бегают периодически туда-сюда. С утра зубы чистят в одной ванной, а вечером уже в другой. Периодически, правда, они забывают, в какой из этих самых ванных зубные щетки оставили, из-за чего потом бегают растерянные туда-обратно, но, как правило, все довольно быстро находится, и суета прекращается. Настолько, насколько вообще эта суета может прекратиться при наличии четверых детей в доме.

И, кстати, надо не забыть Арсения тоже отправить умываться и переодеваться, потому что он этого до сих пор не сделал. И это удивительно, что он этого не сделал, обычно ему напоминать даже не приходится, а тут… А тут он доверился и перестал строить из себя идеального человека, который и одет с иголочки, и выполняет все, что скажут, и слова лишнего не скажет. Наверное, это действительно прогресс, причем огромный. Ну потому что не бывает идеальных людей, тем более не бывает идеальных детей, так что мы, наверное, и вправду на правильном пути находимся.

— Так, Димка, иди чуть ближе, — Диму я подвёл к раковине, а Тошку поставил на небольшую табуреточку, которых несколько штук, и они по всем ванным расставлены, без них ребенок попросту не достаёт до крана.

Антошка прекрасно справлялся со всем сам, подумаешь, немножко забрызгал всю округу и двигался в целом достаточно медленно, это такие мелочи в самом деле. Главное, что какая-никакая, а все-таки самостоятельность ему доступна, и это хорошо, все же с базовыми вещами дети в таком возрасте уже должны справляться сами. А у Димки сейчас просто исключение, да и то, все, что я сделал, — это помог ему умыть личико, осторожно набрав воды в ладони и плеснув ее ребенку в лицо. Хотя, плеснув, — это громко сказано, скорее аккуратно протерев это самое личико мокрой ладонью. А зубы мальчишка и сам почистил, просто держа щётку в той ручке, которая пострадала в разы меньше.

— Тош, что ты делаешь? — вместо того, чтобы воспользоваться пластмассовым стаканчиком по назначению и набрать воды, чтобы сполоснуть рот от зубной пасты, он зачем-то поставил его себе на голову, перевернув дном вверх и пытаясь не уронить.

— Это теперь шляпа! — и столько уверенности было в его словах, что просто нельзя было не умилиться этой детской забаве, придуманной буквально только что. И не смущало Антошу то, что во рту у него все ещё была зубная паста, ест он ее, что ли?

— Прополощи зубки сначала, а потом делай себе шляпу, — достаточно ненавязчиво, но все-таки убедительно попросил я, а сам подхватил Диму, усаживая его на столешницу и осторожно беря детские ручки в свои. — Я только посмотрю, не пугайся, — заметив, как мальчик дернулся и попытался свои руки отодвинуть подальше, поспешил пояснить я.

Проверить решил на всякий случай, мало ли я упустил какую-то царапинку, мало ли где-то все-таки остался ещё какой-нибудь осколочек, а я его не заметил, мало ли… Так, кажется, я снова начинаю разводить ненужную панику. Конечно, она не сравнится с той, которая была ночью, я вообще тогда как-то чересчур эмоционально отреагировал, сам с себя поражаюсь. С другой стороны, а чего ещё можно было ожидать от неожиданно разбуженного человека? Да и осколок этот тоже не внушал мне ничего, кроме страха, так что удивляться, наверное, и нечему. Но, осмотрев детскую ладошку сейчас, я убедился, что все-таки ничего не упустил и с ней все более менее нормально. Настолько, насколько может быть нормально, когда ручка покрыта кучей ссадин и царапинок.

— Солнышко мое, а как ты вообще умудрился пораниться? — возможно, мне и не стоило поднимать эту тему, просто сделать вид, что было и было, и не мучить ребенка вопросами. Но, с другой стороны, хотелось бы все же знать, что именно произошло и как предотвратить подобное в будущем. Если, конечно, это возможно предотвратить.

— Я пить хотел, а потом кружку уронил, — тихонько сказал мальчик. — Она случайно разбилась. А я споткнулся и упал, тоже случайно, темно было потому что. И… И вот.

Вот вам и подтверждение того, что все произошедшее — глупая случайность. Конечно, не стоило пытаться набрать в кружку воды в темноте да вообще ходить в потёмках не стоило, выключатели достаточно низко расположены, Димка точно должен был дотянуться, но то ли он был в полусонном состоянии, то ли просто не подумал, а получилось то, что получилось. Теперь-то уже что? Сделано и сделано, нужно просто попросить его быть осторожнее в следующий раз. Или ещё лучше оставлять каждому в комнате бутылочку воды, а то одного полного стакана некоторым кажется мало. Ну не просто же так Дима вниз пошел, правда же? Если бы не выпил ту воду, что я ему перед сном оставил, то и не шел бы на кухню.

— Зайчик, ну чего ж ты свет не включил? Конечно, в темноте легко споткнуться обо что угодно, — мальчишку я подхватил на руки, так неожиданно захотелось его просто прижать к себе и пожалеть.

Ну ещё бы не хотелось, он и так пострадал, а я ещё и упрекнул его в том, что он свет не включил. Мягко, конечно, и ненавязчиво, но все равно упрёк есть упрёк. Возможно, не стоило говорить об этом прямо сейчас, подождать, а потом намекнуть, что если уж проснулся ночью, то в темноте лучше не ходить. А с другой стороны, разве дети понимают намеки? В том-то и дело, что только в очень редких случаях, чаще нужно говорить прямым текстом, чтобы наверняка. Ну вот я и сказал, а все равно чувство такое, будто сделал что-то не так, будто не стоило говорить вовсе, и это при том, что Димка-то, кажется, ни обиды, ни грусти по этому поводу не испытывает. Да он в принципе так доверчиво ко мне прижался, ручками за шею обвил, что, казалось бы, мне и беспокоиться не о чем, а я все равно беспокоюсь почему-то. И кто бы мне объяснил, почему именно. Не умею я быть родителем, все время теряюсь, слишком сильно переживаю о том, о чем не стоит, и не замечаю того, что заметить следовало бы. И это не очень хорошо, вернее, это совсем не хорошо, но, если посмотреть на происходящее с несколько иной позиции… Разве хоть кто-то в этом мире, становясь родителем, понимает, что именно делать? Это ведь такой же навык, как банальное катание на велосипеде, упадешь и не раз, прежде чем начнёшь понимать, как и что нужно делать. Это попросту неизбежно, но почему-то легче от осознания, что у всех так, не становится.

— Заживёт все, Димочка, — я все-таки решил подбодрить ребенка, провел по его спинке, мягко поглаживая. — На футбол-то мы с тобой завтра идём или перенесем на следующую неделю, пока все не заживёт?

— Идём конечно, — Дима сказал это так, будто я ему глупость несусветную предложил, когда сказал, что мы можем перенести. — В футбол ногами играют, — со знанием добавил мальчишка и даже кивнул, уверенно так, между прочим.

Ну понятно, футбол в данном случае дело святое, и никакие царапины не послужат преградой для того, чтобы на него сходить. И в целом понять Димку можно, он действительно ждал да до сих пор ждёт, пока эта суббота наконец настанет, очень уж мальчишке хочется поиграть, причем не просто во дворе, а как нужно: с командой и по всем правилам. И я не вижу смысла препятствовать ребенку в этом его стремлении. Да, у него поцарапаны ручки, да, меня это довольно сильно беспокоит (кто же знал, что я такой паникер?), но если успокоиться и подумать, то можно понять, что на деле ничего страшного не произошло. Дима завтра уже и не вспомнит о том, как именно он упал и поранился, а как только заживут все ранки и зелёнка смоется, то он забудет и о том, что эти самые ранки когда-то у него вообще были. Так что да, меня беспокоят возможные травмы, так же как и беспокоит перспектива покалечиться сильнее, но я не идиот и прекрасно понимаю, что не могу запереть ребенка в четырех стенах, обитых мягкой тканью. Да и мнение детей, пусть даже и маленьких, все равно нужно учитывать. Я предложил Диме перенести футбол, он отказался, его ничего не беспокоит, значит, я пойду навстречу и сделаю так, как просит ребенок. Особенно учитывая тот факт, что отвести его на этот самый футбол я обещал, а любые обещания, на первый взгляд даже незначительные, непременно нужно выполнять.

— Хорошо, солнце, идём, так идём. — Я поцеловал Димку в висок, отчего мальчик улыбнулся и положил голову мне на плечо. Ласковый он такой, как маленький зверёк.

— Паша, смотри, я булькаю, — я перевел взгляд на Антошку, который поднес стакан, на этот раз все же наполненный водой, к губам и действительно начал булькать.

Очевидно, что он как бы дул, но из-за того, что губки были в воде, звук получался очень забавный, так ещё и стакан явно этот звук усиливал. Ребятенку этому лишь бы побаловаться и подурачиться. Впрочем, запрещать ему делать такие незатейливые и порой даже глупые вещи не хочется совершенно. Ну захотелось Антошке поиграть таким образом, и что с того? Да мне кажется, большинство детей так делали, и ничего, как поиграли, так и надоело. Да и вообще, у деток должно быть детство, а что, если не это забавное бульканье и подобные ему вещи, является его частью? Дети на то и дети, чтобы оставаться где-то наивными, где-то непослушными, но зато такими искренними в проявлении любых своих эмоций.

— Лягушонок ты мой. — Я тихонько посмеивался, провел свободной рукой по кудряшкам на голове этого очаровательного крохи. — Ты умываться закончил? Вниз идём?

— Лягушонок, лягушонок, — не отвечая на мой вопрос, а просто смеясь, повторил Антоша, а потом соскочил с табуреточки, отложив стакан в сторону. — Я буду прыгать! Лягушонок, лягушонок. — Что ж, мальчишке, кажется, очень сильно понравилось мое сравнение его с лягушкой, вот он и поскакал куда-то.

Без шуток, Антошка действительно, прыгая, покинул ванную комнату, даже не дожидаясь меня. Куда уж он попрыгал, я не знаю, но вряд ли далеко, скорее всего, пошел-таки вниз. Ну вот чем не чудо, а? Маленький, смешной до безобразия, и так легко этого моего Тошу в игру втянуть, причем в любую. На самом деле у меня такое ощущение, что он вообще все что угодно может в игру превратить, но так, наверное, даже лучше, ему всего четыре года, он бы попросту не смог быть слишком серьёзным и сосредоточенным. А так… Ну пускай себе прыгает, изображая лягушонка, мне что, жалко, что ли? Наоборот, я только рад, что ребенок чувствует себя настолько комфортно и может себе позволить резвиться и развлекаться так, как ему хочется.

— Паааш, а ты мне сыр дашь? — чуть склонив голову вбок, поинтересовался Димка, когда я, все ещё удерживая его на руках, выходил из ванной.

И у меня всего лишь один вопрос: сколько сыра может поместиться в моего ребенка? Понятия не имею, откуда вообще эта любовь к сыру вылезла, но у меня всерьёз начинает создаваться впечатление, что Диме дай волю, так он только им питаться и будет. На завтрак, обед и ужин один сыр и ничего больше, и мальчишка будет счастлив. Не сказать, что это слишком уж странно, даже у взрослых частенько бывает такое, что какая-нибудь еда нравится в разы больше остальной, а у детей подобное бывает и того чаще, так что беспокоиться по этому поводу не стоит. Да и с омлетом сыр неплохо сочетается, так что пусть себе ест на здоровье.

— Дам я тебе твой сыр, солнце, конечно дам.

***

— Тош, тебе зачем кастрюля?

— Это шлем. — С этими словами мальчишка эту самую кастрюлю натянул себе на голову, я смотрю, сегодня ему прям нравится создавать головные уборы из всего, что попадается под руку. — Я теперь… теперь… этот… — Ребенок задумался, явно пытаясь что-то вспомнить.

И так комично Антошка выглядел с кастрюлей на своей кудрявой голове. Этого кроху не смущало даже то, что он по сути ничего не видел, кастрюлька-то пусть и не очень большая, но довольно глубокая, вот и закрывала ему все личико вплоть до самого подбородка. Достал ее Антошка из нижнего шкафчика на кухне, до него он как раз мог дотянуться, потому трудностей никаких не испытывал. А вообще интересно выходит, можно значит покупать множество игрушек, пытаться ими завлечь и развлечь детей, а в итоге все равно прийти к тому, что ребятенок будет доволен и счастлив просто оттого, что ему позволили играть с кастрюлей так, как ему вздумается. Действительно, зачем нам игрушки, когда в доме имеется такая замечательная посуда, которую можно приспособить для игр?

— Рыцарь? — подсказал младшему Серёжка, на мгновение отрываясь от игры.

Они с Димой сидели на полу в окружении конструктора, того, который магнитный. Купил я его вообще-то по Антошиной просьбе, но ему очень быстро надоело, то ли в силу возраста ему усидчивости и сосредоточенности не хватало и он в этих всех детальках вечно путался, то ли просто не для него такая игра оказалась. А Серёже с Димкой понравилось, вот они и играли, строили что-то напоминающее здания, расставляли их по всему ковру тут и там, притащили кучу машинок и пластиковые гаражи от них, вот и вышел у них такой своеобразный городок. Конечно, в комнате из-за всех этих действий был немножечко бардак, так ещё и Антоша там не только кастрюлю из шкафа на кухне вытащил, а вообще все, что в нем было, а это ещё две сковородки и небольшой сотейник, но просить детей прибраться я пока что не спешил. Они ведь не просто оставили этот самый бардак, переключившись на что-то другое, а играли, причем играли увлечённо. Вот когда надоест, тогда и приберем все вместе, настолько насколько вообще возможно прибрать, учитывая тот факт, что стеллаж я все ещё не заказал и определенного места, куда игрушки можно было бы сложить, в доме попросту не имеется. А вообще и дураку понятно, что с четырьмя детьми в доме, даже при наличии стеллажа или каких-либо ящичков, идеального порядка все равно не будет.

— Да, да, да, — Тошка ухватился за ручки кастрюли, немного сдвигая ее назад, чтобы открыть себе обзор, но с головы ее не снял, — Я рыцарь, рыцарь, рыцарь.

Не знаю, почему Антошке сегодня так сильно нравится по несколько раз повторять одни и те же слова, но да ладно, проблемы в этом точно никакой нет. Хочется ему так делать, ну и пусть. А вообще энергии в этом ребенке хоть отбавляй, оно впрочем неудивительно, он только полчаса назад проснулся. После утренней прогулки до парка, а потом ещё и достаточно плотного обеда, мальчишка явно подустал, потому на дневной сон отправился без всяких пререканий. Да он вообще заснуть умудрился ещё у меня на руках, когда я его в комнату нес. Как он это сделал за столь короткий срок? Не знаю, для меня это загадка, но в целом оно и к лучшему, зато сейчас мое дитя явно готово на тысячу новых подвигов, тем более «рыцарский шлем» у него уже имеется.

— Пап, твой ход, — привлёк мое внимание Арсений.

Он сидел боком, привалившись щекой к спинке дивана и то и дело закрывал глаза, явно засыпая на ходу. Играли мы с ним в шашки, Арс вообще-то хотел в шахматы, но потом мы здраво рассудили, что в нашем полусонном состоянии продумывать ходы наперед попросту не получится и выбрали игру попроще. Вообще-то Арсения я пытался отправить спать, потому что он ну совсем сонный, до такой степени, что непонятно, как мальчик ещё не заснул прямо в процессе игры. Да вот только этот маленький упрямец отчего-то спать идти отказывался. С чем это связано — непонятно, но заставить его я тоже не мог. Впрочем, для себя я уже решил, что всех, и себя в том числе, спать сегодня укладываю не позже чем в половину десятого, а то у нас не режим, а черте что. Пора бы это исправлять.

А пока что получается, что мучаемся мы с Арсением вдвоем, младшенькие то бодрячком, выспались, а мы не очень. Вернее мы совсем не выспались, если уж на то пошло. Правда я ещё стараюсь держаться бодрее, у меня по сути выбора-то и нет, за детьми следить нужно. Конечно, было бы очень просто попросить Женю посидеть с малышней и пойти поспать хотя бы часик, да вот только делать этого я не хотел, к тому же няню я самостоятельно отпустил, сказав ей что выходной у нее начнется раньше положенного. Женя то, конечно, упиралась, все предлагала помощь, но потом все-таки приняла мою позицию, позвонила подружкам и уехала куда-то. Буду честен, отпустил я ее не потому что мне каким бы то ни было образом жалко саму девушку, мол она слишком много работает и тому подобное. Я за эту работу ей плачу, она не жалуется, потому и жалеть ее смысла нет никакого, более того, есть у меня предположение, что, начни я Евгению жалеть, она на меня обидится, причем серьезно, а няня из нее хорошая, отношения портить не хотелось бы. Я сделал это по сути для себя, а если ещё конкретнее для моих отношений с детьми. Мне совсем не хочется, чтобы ребятам казалось, будто я всеми силами пытаюсь их, грубо говоря, спихнуть на Женю. Это мои дети, а не ее. Девушка безусловно присмотрит за ними в мое отсутствие, накормит, по мере сил и возможностей поможет с той же домашней работой, но, как бы эгоистично с моей стороны это ни звучало, мне бы очень хотелось, чтобы дети, выбирая между мной и ей, мальчики выбирали все-таки меня. Черт возьми, да я хочу, чтобы все эти дети действительно считали меня отцом, очень хочу, хотя и прекрасно понимаю, что далеко не факт, что они сделают это. Но, клянусь, из кожи вон вылезу, только бы мальчишки всё-таки увидели во мне папу, а не просто какого-то доброго дяденьку, который их приютил. С этой целью и отпустил Евгению, не дурак и прекрасно понимаю, что, если я хочу добиться цели, то с детьми мне нужно проводить все свое свободное время, вне зависимости от собственного состояния. Причем делать это нужно не так, что я дома, а за ними все равно смотрит кто-то другой, нет уж, раз я не на работе, то и детьми заниматься тоже мне нужно.

Арсению я улыбнулся, протянул руку и осторожно провел по его волосам, отчего мальчишка на мгновение прикрыл глаза. Я окинул взглядом доску, другой рукой передвинул шашку, а потом снова посмотрел на Арса. Правда на нем мой взгляд надолго не задержался, поскольку за спиной раздался такой звук, словно по паркету что-то тащат, и я обернулся. Обернулся, чтобы увидеть, как Антошка подтащил к столешнице стул и начал на него залазить. Ну да, до шкафчика нижнего то он достал, а выше уже не мог, рост не позволял. Я правда поначалу не понял, что ему там нужно было, зато как только до меня дошло, что именно Тошка делает, то подскочил я с дивана быстро и резво, как тот горный козлик. Мальчишка тянулся за одним из ножей, которые находились на специальной подставке на этой самой столешнице, причем тянулся одной рукой, второй придерживая на голове кастрюлю, в положении, которое не позволяло ей закрывать глаза. Что ж, он хотя бы видел, что делал, хотя это так себе успокоение, если честно.

— Арсюш, сделай пока свой ход, я сейчас, — сказал я это ему, когда уже двигался в сторону Антона.

Дитя это до ножика уже дотянулось и даже вытащить умудрилось, откровенно пугая меня. А ещё бы не пугаться, он ручкой случайно махнет, порежется ещё не дай бог, а оно разве хоть кому-нибудь нужно? Ругать его сейчас бессмысленно, просто не поймет за что, да и нечестно это будет с моей стороны, ведь прямого запрета на то, чтобы трогать ножи я не давал. Ребенок раньше интереса к ним не проявлял, а я как-то не подумал наперёд, хотя следовало бы. Потому ножик нужно просто осторожно забрать, именно забрать самому, а не просить его поставить на место, потому что в таком случае он точно может пораниться, и объяснить, почему маленьким деткам их лучше не трогать. А ещё желательно выяснить, что именно он с ножом делать собирался.

— Антоша, — я не звал его слишком громко, да и трогать пока что не стал, просто подошёл ближе, поскольку прекрасно понимал, что от неожиданности он может резко дёрнуть своей ручкой и пораниться.

— Паша, смотри, у меня меч! — малыш развернулся, посмотрел прямо на меня своими очаровательными зелёными глазками и пару раз взмахнул ножом на манер этого самого меча, явно не видя в своих действиях ничего опасного, — Я теперь как настоящий рыцарь. Здорово, правда?

Да уж здорово, у наивного Антошки меч и он рыцарь, а у меня дыхание от паники перехватило, лучше не придумаешь конечно. А мальчишка ножик держал так непринуждённо, точно также же он за любые игрушки хватается, вот точно не понимает, что лезвие достаточно острое и играть с такой «игрушкой» — дело опасное.

— То, что ты рыцарь — это действительно здорово, — не стал отрицать я, — Только, зайка, ножик — это не меч, да и в целом с ним играть нельзя, — я говорил спокойно, но нож у Тоши все-таки забрал и положил на место, параллельно наблюдая за моментально ставшим обиженным детским личиком.

— Ну верни. Я рыцарь, мне нужен меч, — надув щёчки и выпятив нижнюю губку, сказал мальчик, а потом, подумав мгновение, и ручки на груди сложил.

Правда не учел Антошка, что, перестав придерживать кастрюлю, она ему сразу опять весь обзор закроет. Так и стоял, вроде и обиженный, ручки скрещенны, а личика-то и не видно совсем. Да там вообще всей его головы не было видно, если уж на то пошло.

— Тош, ножик очень-очень острый, нельзя с ним играть, ты можешь пораниться сам или поранить кого-нибудь другого, — кастрюльку я с его кудрявой головушки снял, предпочитаю все-таки смотреть в детские глазки, а не на собственное отражение, да и то кривое, — Давай…

— Ты зачем мой шлем забрал? — обвинительно сказал Антон, перебивая меня. Ещё и ножкой топнул, чуть не свалившись со стула, благо я свободной рукой успел подхватить его и опустить на пол.

— Тош, во-первых, — я присел на корточки, чтобы оказаться с ребенком примерно на одном уровне, — не перебивай, это очень некрасиво, малыш. Подожди пока человек договорит, а потом уже высказывай все, что думаешь, — не уверен, что он вот так сразу это наставление запомнит, но ничего, если нужно будет, то повторю ему и второй раз, и третий, и четвертый, — Во-вторых, шлем твой я не забирал, а просто снял, чтобы видеть твои глазки. Они у тебя такие красивые, а ты их от меня спрятал. А в-третьих, давай мы с тобой договоримся, что больше ты ножи без разрешения не трогаешь. Они нужны для того, чтобы готовить кушать, но никак не для игр. Если ты так сильно хочешь, то я тебе игрушечный меч куплю, чтобы ты точно не поранился, хорошо, Антош?

— Точно-точно купишь? — мальчишка явно позабыл о своей обиде и посмотрел на меня уже по-другому, с искренним детским интересом в зелёных глазах.

— Куплю, солнце, обещаю. Но давай и ты мне пообещаешь, что больше ножи без разрешения трогать не будешь, — на самом деле довольно справедливо выходит, я выполняю то, что просит он, а сам Антошка не делает того, что может быть опасно.

При общении с детьми в принципе важно порой идти на какие-то уступки, причем с обеих сторон, и стараться искать компромиссы. Потому что даже у самых маленьких уже имеется какой никакой, а все-таки характер, пусть не до конца сформированный, но все же. И далеко не всегда с этим характером возможно с лёгкостью справиться. Дети порой бывают непослушны из-за собственного упрямства и, как следствие, возникает нежелание делать то, что попросили. Но, при условии, что взрослый человек пообещал что-то сделать и на собственном примере показал, что любое обещание следует выполнять, ребенок, с гораздо большей вероятностью, не станет нарушать собственное обещание и делать то, что запретили. Собственный пример вообще вещь важная, дети не всегда прислушиваются, но всегда повторяют за взрослыми, начинают копировать их манеру поведения и частенько общения. Поэтому следить нужно не только за ребятней, но и за собой тоже, причем за собой в первую очередь, чтобы не научить чему-нибудь такому, чему учить их я бы не хотел.

— Ладно, я обещаю, — подумав немного, все же сказал мальчишка, — А можно мне шлем обратно? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

— Держи тебе твой шлем, — улыбнувшись, я протянул мальчику кастрюлю, которую он тут же натянул обратно, — Когда наиграешься, положишь на место, хорошо? И все остальное тоже, — кивком головы я указал на сковородки и сотейник, оставшиеся на полу.

Я мог бы их убрать сам, но делать этого не собирался. Если Антошка сам развел этот бардак, то он сам должен его прибрать, тем более сковороды те совсем не тяжёлые, ребенок их и до этого с лёгкостью поднимал. Нет, я не против помочь, если мальчик не будет справляться, то конечно же я одного его не оставлю, но все же стоит с самого детства приучать хотя бы к малейшему порядку. Я понимаю, что в тот же шкаф вещи Антон сложить не может просто из-за роста, но например прибрать игрушки он может с лёгкостью, так почему я должен делать это за него? Почему я должен делать это вообще за любого из детей? Вместе с ними — легко и без проблем, но вместо них — нет. Не потому что я такой плохой, пытаюсь переложить на детей кучу работы по дому, этого я как раз не делаю и делать не собираюсь. Есть огромная разница между тем, чтобы прибрать за собой и разложить по местам все игрушки, книжки, раскраски и прочее, и тем, чтобы заставить кого-то прибраться во всем доме, который так-то совсем немаленький. Для второго имеется персонал, а первое — это обычное воспитание в детях ответственности. Если у мальчиков не будет совсем никаких обязанностей, то они к этому привыкнут, будут уверены, что все им должны, что кто-нибудь непременно все сделает за них, а это не есть хорошо. Я и так достаточно близок к тому, чтобы избаловать детей, заваливая их игрушками, потому стоит хотя бы в чем-то им эти самые обязанности создавать. Тем более сами ребята никаких протестов не высказывали ни разу, видимо давно уже привыкли к правилу «поиграл — прибери».

— Ага, — мальчишка закивал, отчего кастрюля забавно подпрыгнула (и как только не стукнула его по макушке?), а потом снова ухватился за стул и потянул его теперь ближе к дивану.

Я пошел обратно к Арсению, но параллельно наблюдал за происходящим с интересом. Честно, даже представить не могу, что ещё Антошке в голову прийти могло и зачем он этот стул за собой потащил. Димка с Сережей начали соревноваться у кого дальше машинка уедет, но и на Тошу тоже поглядывали, с любопытством посматривал на младшего и Арс, все ещё ждущий моего хода. Последнее я, впрочем, исправил сразу же, как вернулся к старшему, мне ничего не мешает одновременно играть с ним в шашки и смотреть за Антошей, да и на Диму с Серёжкой поглядывать, так-то они вроде спокойно играли, но мало ли.

— Это будет лошадка, — заметив видимо мой недоуменный взгляд, пояснил мне мальчишка.

На стул он вскарабкался и сел лицом к спинке этого самого стула, ухватываясь ручками за нее же. Понятное дело, что ехать эта лошадка никуда не могла, но Тошка все равно был доволен. Лицо снова было спрятано под «шлемом», отчего я не мог увидеть выражения лица ребенка, но зато отчётливо слышал хихиканье, которое эхом отражалось от стенок кастрюли, становясь громче. Как мало детям оказывается для счастья нужно, дайте им парочку простых вещей, а они, при помощи одной лишь только силы воображения, превратят эти вещи во что-то невероятное.

— И куда же рыцарь скачет? — я решил поддержать его игру, не забывая и о шашках. У меня вообще такое ощущение, что ещё немного и я научусь делать множество дел одновременно подобно Цезарю.

— Паш! Чья машинка дальше? — неожиданно позвал меня Дима, отчего я повернул голову теперь уже в их с Сережей сторону.

До этого я не сильно обращал внимание на то, о чем именно они общаются. Меня до этого момента они не звали, предпочитая играть самостоятельно и вроде бы не ссорились. Хотя теперь я в последнем не уверен, Димка отчего-то смотрел на Серёжу возмущённо, да и сам Сережка тоже не очень довольным выглядел, хотя и не сильно это свое недовольство демонстрировал. Позволю себе предположить, что дело тут как раз в этих самых машинках, о которых Дима спрашивал, похоже они не смогли определить победителя в своей игре. Оно и не удивительно на самом деле, как-то так получилось, что машинки остановились совсем рядом друг с дружкой, ни одна из них не была дальше другой.

— В замок, — ответил на мой вопрос Антон, — Рыцарь скачет в замок на лошадке. Иго-го.

— А в замке что? — продолжил я спрашивать, поскольку Антошке отвечать на такие вопросы явно понравилось, по крайней мере на предыдущий он ответил с искренним восторгом в голосе, — Дим, по-моему машинки на одном уровне остановились, так что у вас ничья. Арс, твой ход.

— Разве так бывает, чтобы они совсем-совсем одинаково остановились? — задумчиво спросил Серёжка и на меня посмотрел с каким-то подозрением, словно я пытался что-то скрыть, — Какая-то все равно должна быть впереди хотя бы немного.

— В замке даракор. Он его охраняет, — со знанием дела отозвался Тоша, чуть приподнимая кастрюлю, захотелось ему видимо все же смотреть на мир. Знать бы ещё, что такое этот его «даракор».

— Паша, так не может быть, чтобы они одинаково были. Посмотри лучше и скажи, какая дальше, — ясно, Димка, равно как и Сережа от меня теперь не останут. А мне как прикажете выбирать, чья машинка победила, если проигравший на меня скорее всего обидится?

— Папа, ты ходить будешь?

Нет, я вот не понял, до этого все дружно молчали, а сейчас решили заговорить, причем все одновременно. А мне как в этом всем не потеряться, как в каком-нибудь лесу, скажите на милость? Мне даже представлять страшно, с какой скоростью мой мозг сейчас информацию обрабатывает, пытаясь ее ещё и не забыть при этом.

— Да, Дим, хожу я, хожу… Ой… Стой, погоди, не Дима. Арсений. Прости, я немного запутался, — ну вот пожалуйста, дошли до того, что я и в именах начал путаться.

Арс впрочем не обиделся, только хихикнул и глянул на меня лукаво, словно специально этого и добивался, хотя поверить в такое я могу с трудом, но с другой стороны, чем черт не шутит? Может ему и вправду захотелось специально вставить и свое слово, просто чтобы немножко повеселиться и, чего уж там, поиздеваться надо мной? Впрочем, даже если это действительно так, то обижаться на ребятенка я бы ни за что не посмел, наоборот хорошо, что у него появляется желание вот так немножко пошалить.

— Тош, что такое даракор? — продолжил я, — Дима, Сережа, я правда не могу вам сказать, какая машинка дальше, мне по-прежнему кажется, что они наравне. Может вы просто ещё раз их прокатите?

— Так неинтересно. Нужно узнать, кто победил в этом раунде, — все продолжал гнуть свою линию Димка.

— А может линейкой расстояние измерить? Какая-то точно должна быть дальше. Паша, у тебя есть линейка? — так, Серёжка решил поболтать, это конечно хорошо, а то меня очень напрягают те моменты, когда он слишком долго молчит, правда теперь мне видимо придется где-то искать линейку.

— Даракор — это синий медведь, но у него хвост как у тигра. А ещё… Ещё глаза фиолетовые и светятся ночью. И у него крылья как у… у… у голубя. И он любит рыбу с медом, а ещё орехи с… со сгущенкой. И молоко тоже, с шоколадом, — что ж, очевидно этого своего даракора Антошка выдумал прямо на ходу, да ещё сделал это с душой, с задором.

Никогда бы не подумал, что встречу человека, который с такой радостью будет мне рассказывать о синих крылатых медведях и их любимой еде. Но я видимо очень сильно недооценивал четырехлетних мальчиков и их фантазии, которые, судя по тому, что сейчас говорил мой собственный сын, находятся где-то за гранью фантастики. Синий медведь, ну надо же. Ещё я слабо себе представляю, как он сочетает рыбу с медом, но да ладно, опустим этот момент.

— У меня линейки нет, но у вас должна быть, можете сбегать за пеналом и посмотреть, — предложил я детям, — Тош, даракор твой конечно очень интересный персонаж, он охраняет замок, да?

— О, пап, я победил, — сообщил мне Арсений, собирая шашки и откладывая их в сторону, чтобы не растерять. Сказал правда ребенок это просто как факт, без какого-то наивного хвастовства, которое обычно любят использовать маленькие детки.

— Умница, Арсюш, — не похвалить его я не мог, просто потому что, как бы сильно сам мальчик не отрицал очевидного, ему это требуется.

Арсению, также как и любому другому ребенку, требуется знать, что он нужен, что в его жизни есть человек, которому небезразличны любые его успехи, который поможет в случае неудачи. Так кому, если не мне, становиться этим человеком?

— Паша, а где пенал-то?

— Серёж, откуда мне знать, где твой пенал? Ты его куда положил?

— А даракор замок не охраняет, он там живёт, — у меня такое ощущение, что я уже не успеваю за ходом детских мыслей, их слишком много на меня одного, — Он очень добрый и любит гостей.

— Он был в рюкзаке. А рюкзак в комнате.

— Зайчик, значит там пенал и остался, кроме тебя его никто не трогал.

— А может как-то без линейки? За ней далеко идти, — проговорил Дима и снова уставился на машинки, — Давай пальцами измерим?

— Паша, а так можно? Чтобы пальцами измерять?

— Паша, а удочка у нас есть? — мало этому ребенку кастрюли, ему ещё и удочку подавай, зачем вообще?

— Антош, что ты собрался с удочкой делать? Я не знаю, можно ли пальцами расстояние измерять. Если знаете, как это делается, то можете попробовать.

— В гости просто так не ходят, — уверено заявил Антошка, — Рыцарю нужна удочка, чтобы наловить рыбки для даракора. Он же ее любит! Ну Паааш, ну найди удочку, — просяще так протянул мальчик и на меня посмотрел кошачьими глазенами. Правда воспринимать его всерьез, когда он кастрюлю на голове придерживает, получается с трудом.

Удочку ему подавай. Вообще-то где-то она действительно есть, то ли в кладовке, то ли в подвале, не помню уже. Но искать ее сейчас вообще не вариант, на это столько времени уйдет, что Антошке эта удочка уже и не нужна будет, только зря это самое время потрачу.

— Паш, а давай ты нам поможешь? У нас не получится. Ну пожалуйста, — я уже даже не понимаю, кто именно, что сказал. Кажется это был Дима. Да, точно Дима.

— Пап?

— Да? — я повернулся к Арсению, посмотрев на него кажется также умоляюще, как и Антошка смотрел до этого на меня. Пожалуйста можно хотя бы он не будет продолжать меня мучить вопросами, мой мозг уже не справляется с потоком информации.

— Там в дверь кажется стучали, — пояснил ребенок, робко улыбнувшись.

А я стука не слышал. Впрочем, стоит ли удивляться? Еще бы, дети такой шум подняли, что мне кажется из пушки выстрели, я все равно не услышу. Удивительно правда, что Арсений этот стук разобрал, впрочем, он кажется вообще любые звуки улавливает, пусть и делает это неведомым для меня образом.

— Спасибо, что сказал, солнце, — я легонько потрепал мальчишку по голове. Стук раздался снова и на этот раз я его услышал.

Я поднялся с дивана, намереваясь пойти открыть входную дверь. Родители приехали, больше некому, они же предупреждали что сегодня будут. И это невероятное чувство от предстоящей встречи. С одной стороны щемящая сердце радость, с другой волнение и предвкушение. Соскучился по ним безумно, а тут ещё и детки появились, как же тут не радоваться? Счастье, кругом одно сплошное счастье.

— Ты куда?

— А удочку?

— А машинки?

Дети умудрились сказать это одновременно, так ещё и возмущённо, так ещё и громко. И пойди разберись, кто и что именно сказал. И три пары глаз посмотрели на меня так обиженно, такие они чудики забавные, стояли глазками своими хлопали, Антошка опять кастрюлю отпустил.

— Дверь открыть нужно, — улыбнувшись сказал я и Арсу руку протянул, поднимая его с дивана, — Я же говорил, что родители мои приехать должны. Встречать пойдем? А потом разберемся с вашими машинками, удочками и прочим.

Вообще-то я надеюсь, что к тому времени дети уже забудут про все свои удочки, машинки, иначе у меня точно крыша немножечко поедет. Честное слово не думал, что отвечать всем и сразу будет настолько сложно. Тут же нужно услышать, понять кто именно что сказал, ответ придумать и озвучить, короче целая система, которую я пока что покорить не способен. Впрочем, все приходит с опытом, такими темпами глядишь научусь даже во сне детям отвечать, причем делать это сразу же и по теме. Это я утрирую конечно, но всё-таки.

— А ты на ручки меня возьмёшь? Я хочу на ручки, возьми меня на ручки, — Антон даже не проговорил это, а скорее пропел. Капризненько так и с мольбой в голосе одновременно.

— Опять на ручки? Тош, а ножками кто ходить будет? — упрек мой упрёком по сути не являлся, так, просто напомнил ему, что у него вообще-то собственные ножки имеются и он очень замечательно умеет ходить. А пока я это говорил ко мне подошли Дима с Сережей и я мягко потрепал их по макушкам, на мгновение прижимая к себе.

— Ну я не хочу сейчас ножками. На рууучки хочу, ну возьми меня, возьми, возьми.

Ну вот что за капризуля малолетняя? Самостоятельно топать никуда не желает, все за него делать нужно. И хуже то, что я ему в этой просьбе отказать не могу, также как и утром. В чем-то другом возможно (хотя и это далеко не факт) смог бы, а не взять его на руки не могу. Слишком уж просяще звучал его голосок и столько жалости он в него вкладывал, столько жалости. Вот как при таком раскладе его можно не взять? Честное слово, дети ещё просто не осознали, какую именно власть надо мной имеют, они же манипулировать только так смогут. И иди знай, чем мне это потом аукнется, избалую же на свою голову. Но и поделать с собой ничего не могу. Эти малыши слишком долго прожили без простого человеческого тепла и заботы со стороны взрослых, их просто некому было на руки брать, играть с ними, гулять… Наверное именно поэтому в подобного рода просьбах я не могу сказать «нет», ведь если у них появился шанс на то, чтобы почувствовать любовь и заботу с моей стороны, то почему бы этот шанс не использовать? Пусть в какой-то степени такое потакание просьбам кажется не совсем правильным, но с другой стороны, гораздо более неправильно было бы не показывать детям, что они любимы и, чего уж там скрывать, есть в их жизни человек, который и побаловать способен.

— Ладно уж, чудо ты, возьму, — Тошка пискнул радостно, руки вверх поднял, дожидаясь пока я его подхвачу прямо со стула, с которого он и не вставал, — Тош, так с кастрюлей на голове и будешь ходить, что ли?

— Это не кастрюля, это шлем! И я его не сниму, ой! — мальчишка в этом своем «шлеме» опять ничего не видел, а потому случайно стукнулся о мой подбородок. Благо не сильно, а то от этой кастрюли синяк мог остаться и у него где-нибудь на лбу, и у меня.

— Аккуратнее, пожалуйста, — мягко попросил я, — Идём всё-таки дверь откроем.

Ага, пока родители панику не навели, охранники же наверняка сказали им, что мы дома, а дверь почему-то не открываем. Хотя вариантов вообще-то всего два: либо у меня уже имеется парочка пропущенных от мамы или папы, либо они терпеливо дождутся открытия двери, ведя какую-нибудь беседу ни о чем. Я бы может и проверил первое предположение, да вот только телефон остался на журнальном столике, так ещё и на беззвучном режиме, так что наверняка узнать это я не могу, вернее могу, но мне это уже не требуется, поскольку мы до двери практически дошли.

Димка с Сережей страха не испытывали, только любопытство, но и вперёд меня бежать не пытались, наоборот старались держаться поближе. А вот Арсения я намерено держал подле себя, приобнимая его одной рукой и прижимая к собственному боку. Я прекрасно помню его реакцию и опасения, потому решил, что так ему будет спокойнее. Да и сам Арс не протестовал, наоборот даже прижимался так, словно с ним действительно собираются делать что-то плохое, а я — единственное спасение. А ведь когда Женя приехала, он так не реагировал. Впрочем, есть огромная разница между тем, чтобы встретиться с няней и тем, чтобы встретиться с новоиспеченными бабушкой и дедушкой. Правда ненадолго мне пришлось Арса всё-таки отпустить, дверь открыть как-то нужно было, но я, как только это сделал, так тут же снова обнял ребенка.

— Ага, я победил! Я сказал, что ему потребуется больше пяти, но меньше десяти минут, чтобы до двери дойти.

Так, я не понял, это мои родители тут ставки делали, что ли? И папа, судя по его словам, умудрился ещё и выиграть. Не сказать, что я удивился, мама с папой конечно не то чтобы очень предсказуемые люди, но юмор любят оба, наверное потому и прожили столько лет вместе, с шутками оно повеселее будет. Да, они с точно таким же успехом действительно могли развести панику, но в этот раз решили видимо не волноваться раньше времени. Вот если бы я не открывал ещё минут десять, то точно бы начали, а так они просто поспорили… Взрослые люди, ага, поспорили за какой промежуток времени я им открою дверь. Я уже говорил, что у меня достаточно веселая семья? Не говорил? Ну вот теперь сказал значит.

— Я ещё отыграюсь, — коварно так проговорила моя мама, а потом перевела взгляд на меня. И взгляд это сразу стал таким удивлённым, кажется я ещё ни разу подобного не видел, — Ух ты, да их же четверо!

Радости в ее голосе определенно точно было больше всего. Удивление там конечно тоже присутствовало, но радость и его перекрывала. Да моя мама и сама на ребенка походила, глаза загорелись также, как у моей ребятни, огромное, просто коллосальное количество искр в них засияло, создавая неведомые ранее всполохи. И папа мой тоже обратил на нас внимание, улыбнулся такой светлой улыбкой, которую я в последний раз видел так давно, ещё когда мы встречались чаще, гораздо чаще. Так и застыли на пороге, смотря на меня с детьми словно на какое-то дивное, неведомое ранее чудо, забыли и про сумки, и про то, что было бы неплохо зайти в дом. Просто заглядывали в глаза то мне, то детям и улыбались. Улыбались так, как не улыбается кажется больше никто на этой планете. И улыбки эти были такими родными, такими близкими и уютными. Да, не совсем такими как у детей, у них мальчишек улыбки все-таки другие, детские, наивные и такие любимые, но я то знаю, что не меньше люблю и улыбки своих родителей. И я бы смотрел на них вечность, наверное также как и они на нас. Просто смотрел, стараясь запечатлеть в собственной памяти именно такие образы, счастливые, радостные, настоящие. Смотрел бы… Но мне на голову опустилась кастрюля, закрывая обзор…