Я припарковался и бросил взгляд на заднее сиденье, чтобы заметить заснувшего сладким сном Сережку. И эта картина даже не удивляла. Пусть в школу он и не пошел, но проснулся все равно рано. Во-первых, у нас запись к врачу на половину девятого, а во-вторых, Димка с утра с таким грохотом опрокинул все стоявшие в ванной на полочке бутылочки, что там не только Сережа проснулся, хотя мог ещё минимум часик поваляться, но и Антошка подскочил с перепугу. Сам Дима ничего плохого не хотел, он просто неудачно махнул рукой да и сам испугался от неожиданности, но факт есть факт, с шести утра никто из детей уже не спал. И если старшие к этому уже хоть как-то успели привыкнуть, то Антон, даже несмотря на то, что он должен был встать раньше обычного из-за садика, к подобному не привык, а потому может быть достаточно капризным. Мне, правда, остаётся только надеяться, что воспитательница не сойдёт с ума по-тихому, стараясь совладать с моим ребенком, который, как я уже выяснил, иногда может начать истерить из-за пустяков. О том, что днём с его капризами придется справляться мне, я пока что предпочитал не думать, хотя, конечно, искренне надеялся, что все обойдется. Но не о том сейчас.

Сказать, что будить ребенка мне было жалко, — ничего не сказать. Заснул он поздно, весь вечер ходил за мной хвостиком и, кажется, по меньшей мере сотню раз успел попросить прощения за вчерашнее. А уж сколько «ты точно не обижаешься?» я от него услышал, мне даже представить сложно. Вчера днём ещё нормально, они играли с Антоном, и Серёжка мне даже в кои-то веки начал казаться весёлым, потом и Димка к ним присоединился, слишком уж сильно его манил к себе батут, а вот к вечеру все по-новой… И я правда понятия не имел, как Серёжу успокаивать, вот честное слово, с Арсением, вопреки его нежеланию рассказывать о многом, гораздо проще, поскольку он слушает и потихоньку учится верить моим словам. А Сережа почему-то не верит… Сколько бы раз не уверял его, что все в порядке, сколько бы не говорил, что мы с ним все уже решили, все равно снова и снова подходил, смотрел то ли жалобно, то ли виновато и говорил очень тихо и медленно, совсем не как обычно. Так и провели вечер, а ближе к ночи, ко всему прочему, у мальчика разболелась голова, что меня, безусловно, напрягло, но не удивило. Я в буквальном смысле ощущал его эмоциональное напряжение, настолько сильным оно было, а при таком раскладе головная боль не является чем-то необычным. Но не волновать меня этот вопрос не может, дети всегда эмоциональнее взрослых, но даже для них подобное — перебор. Одно дело, когда они искренне смеются, пусть даже развеселила их ерунда, когда не боятся демонстрировать всем свою радость и счастье и даже когда устраивают небольшие истерики по поводу и без. Это все — нормально, естественно и никак не противоречит детской натуре. Они и должны быть такими: открытыми всему миру, познающими себя, свои эмоции и этот самый мир вокруг. Если ребенок грустит — это не страшно, это часть эмоционального воспитания и расширения их кругозора. Если он делает это на постоянной основе, если перестает улыбаться, если перестает доверять — это уже выходит за пределы нормы. И когда ребенок так сильно зациклен на одном событии и так сильно зависим от мнения окружающих — это тоже не в порядке вещей. И я правда очень сильно хочу надеяться, что с таким поведением Серёжи мы все же разберемся и сумеем вернуть ему хорошее настроение, позитив и болтливость. Вот правда, я готов слушать все, что он мне скажет, пусть уж лучше не умолкает вообще, чем произносит лишь пару фраз за целый день, самая частая из которых — «ты точно не сердишься?»

— Серёжа, — я говорил ни громко, ни тихо, так, чтобы и шансы разбудить мальчишку были, но при этом не напугать его случайно.

Ребенок, правда, спал настолько крепко, что меня не услышал совершенно. И как же сильно было желание так и оставить его спать сладким сном, пока сам не проснется. Просто не трогать это маленькое чудо, а позволить ему наверстать упущенное, пусть и не в самом удобном положении, сидя в машине. Но будить нужно, потому что запись к врачу уже назначена, и перенести ее, просто потому что у меня дитя уснуло, я не могу. Пришлось выходить из машины, открывать заднюю дверь со стороны мальчика и мягко, ненавязчиво прикоснуться к его плечу. Я не пытался его трясти или что-то подобное, а скорее просто поглаживал чуть настойчивее обычного, чтобы вывести ребенка из царства Морфея.

— Серёженька, вставай.

Мальчик поморщился во сне, забавно поджал губки, приоткрыл свои глазки, сонно взглянув на меня.

— Зайчик, мы приехали.

Сережа ещё не до конца осознавал происходящее, а потому его взгляд на мгновение стал очень растерянным. Судя по всему, он уже успел забыть о том, куда мы ехали и зачем. Правда, уже спустя пару секунд осознание в его глазах все же промелькнуло, и ребенок кивнул, начав выбираться из машины. Слишком тихий, слишком молчаливый, и движения у него были не слишком уверенные. Как только вышел, так сразу стал рассеяно смотреть то вокруг, то на меня, будто бы не находя себе подходящего места.

— Идём? — заблокировав машину, спросил у него я, протягивая мальчику руку.

Серёжка в ответ только плечами пожал, но за руку мою ухватился, дальше двигаясь, просто потому что двигался я.

И я вот совсем не понимаю, почему он такой… да я даже не знаю, как правильно это его состояние описать. Подавленный, что ли? Тихий? Замкнутый? Где тысяча вопросов обо всем на свете? Я почти уверен, что раньше он бы как минимум поинтересовался, зачем нам вообще к врачу идти понадобилось, а потом бы наверняка ещё уточнил, к какому именно доктору мы и идём, что он делает и далее по списку. И ведь хуже то, что я видел в его глазах проблески интереса и любопытства, пока шли до двери, Сережа даже будто бы порывался что-то спросить, но так и не сказал ни слова. И кто бы мне объяснил, почему так… Это я что-то не так сделал? Где-то напугал ребенка, и он теперь попросту мне не доверяет, если не сказать, боится? Или это сам Серёжка себе что-то там придумал? Иногда у меня создаётся такое впечатление, что я не понимаю уже ничего, а воспитание детей — это и вовсе не мое, особенно учитывая тот факт, что я даже не могу определить, что именно пошло не так… С другой стороны, менять что-то из уже сделанного я не намерен, мое, не мое, какая разница, если детей я уже взял? Хочешь, не хочешь, а нужно учиться справляться с трудностями и просто принять тот факт, что далеко не все в этой жизни бывает идеально, а с трудностями нужно просто учиться бороться. Правда, это только на словах звучит легко, а на деле… На деле я чувствую себя, кажется, ещё более потерянным и растерянным, чем сам Сережа, просто стараюсь не подавать вида, поскольку мальчику, очевидно, и своих собственных, неизвестных мне мыслей хватает, не хватало его ещё своим состоянием пугать.

Нужно было обозначить свое присутствие и тем самым подтвердить запись, и заодно оплатить прием. По этой причине я подошёл к стойке регистрации, все ещё не отпуская руки Сережки. Пока я разбирался со всем этим, мальчик осматривался по сторонам, но не стремился ни отойти от меня, ни спросить что-то, хотя интереса в детских глазках стало в разы больше. Я давно уже заметил, что перед людьми Сережа страха не испытывает, потому он открыто наблюдал как за посетителями, так и за проходящими мимо врачами, которые были заняты своими делами и мыслями и на моего ребенка не обращали ровным счётом никакого внимания. Но оно и понятно, клиника пусть и частная, а оттого недешевая, но детей сюда приходит немало, равно как и взрослых, поскольку она совмещает в себе детских специалистов и врачей самых разных специальностей для взрослых. Так что очередной маленький мальчик не казался им необычным, да и любопытных детских взглядов, я уверен, они видели предостаточно, чтобы теперь им удивляться.

Я все оплатил, узнал, куда именно нам нужно идти, но сразу двигаться в нужном направлении не стал, а отвёл Сережку немного в сторону. Так уж получилось, что моя пунктуальность не иначе как врождённая, потому что опаздывать я ненавидел всегда, никогда не позволяла мне приходить позже чем за десять минут до назначенного времени. А сейчас мы и вовсе пришли за пятнадцать, потому что я не был уверен в том, сколько времени займет оплата и поиск кабинета. Но теперь я уже выяснил, что кабинет тот буквально за поворотом и далеко ходить не нужно, потому у нас в запасе есть немного времени.

— Зайчик, все хорошо?

С каждым мгновением ребенок отчего-то терял интерес к окружению и будто бы зажимался, стараясь стать меньше. Но я не видел какого-то страха или ужаса на его личике. Это было что-то совершенно другое, Сережку, очевидно, что-то беспокоило, но понять, что именно, мне не удавалось.

— Да? — Это не было утверждением, а на лице Серёжи и вовсе отразилась растерянность, будто он и сам не понимал, хорошо ли у него все или нет.

— Это был вопрос? — несколько недоуменно уточнил я, после чего присел на корточки около мальчика, мягко притягивая его совсем близко к себе и осторожными движениями поглаживая детскую спинку. — Серёж, ну что у тебя случилось? Ты боишься чего-то? — решил все же не сбрасывать со счетов этот вариант, а напрямую спросить у самого мальчишки.

— Не боюсь, — упрямо и чисто по-детски выдал ребенок, на мгновение вернувшись в образ самого обыкновенного семилетнего мальчика. Да вот только образ этот так же быстро угас, и Серёжка попросту отвёл свой взгляд куда-то в сторону. — Зачем мы сюда пришли? — робко пробормотал он, ручками вцепившись в собственную футболочку. — Со мной что-то не так?

— Солнышко моё, — я притянул Сережку совсем близко, а потом и вовсе подхватил на руки, поднимаясь, — мы пришли, потому что меня беспокоит то, что ты стал таким молчаливым и подавленным. А ещё я переживаю из-за того, что ты зубками во сне скрипишь. Но это не значит, что с тобой что-то не так. Ты просто ведёшь себя чуть-чуть по-другому, а я из-за этого переживаю. Но в основном все в порядке, мы просто попросим совета у врача.

Я не хотел ничего скрывать от ребенка. Да, он маленький, но понимает все прекрасно. К тому же его самого беспокоил именно вопрос того, что мы здесь вообще забыли. И пусть я все ещё не до конца понимал, как именно это связано с его беспокойством, раз уж ни врачей, ни самой больницы он не боится, но даже эта информация — лучше, чем ничего.

— Переживаешь? — переспросил Сережа, переместив руки на мои плечи. — Значит… Значит, ты не перестанешь меня любить?

Вопрос был полон наивности и надежды одновременно. Серёжка даже рискнул заглянуть мне в глаза, прикусив нижнюю губку. А я, признаться честно, совсем растерялся. Вот почему, спрашивается, это чудо малолетнее решило, что я вообще должен перестать его любить? Что за глупости такие поселились в детской светлой головушке? Ладно, я уже привык, что Арсений вечно сомневается в искренности проявляемых к нему чувств, но Серёжа? И вот пойди пойми, откуда такие мысли вообще возникли. То ли он услышал где-то что-то, то ли сам напридумывал, фантазии этому ребёночку не занимать. Впрочем, разве мог он придумать себе что-то просто так? С одной стороны кажется, что да, очень даже, с другой… Может, это я сделал что-то не так и дал повод для таких мыслей? Детей ведь так легко убедить в чем угодно, где-то не уделил должного внимания, и все, пиши пропало. И я даже скрывать не буду, что такое вполне могло произойти. Да, я стараюсь проводить время со всеми, стараюсь на каждого из них обращать свое внимание, не обделять, но я не могу разорваться на части. Быть может, я и вправду что-то упустил, чего-то не заметил, хотя должен был. И какое право я теперь имею винить мальчика за его мысли? Какое право я вообще имею винить его хоть в чем-то? Виноват-то по сути я, ведь даже если мысли его возникли сами по себе, то я как минимум должен был обратить на состояние Серёжи внимание гораздо раньше. Должен был понять с самого начала, что что-то не так, ну не спроста же он ручки с карандашами в рот тянет. И делал он это с самого начала, а я почему-то опустил этот момент, не подумав, что за ним может скрываться нечто более серьезное. А оно, судя по всему, скрывалось…

— Конечно же я не перестану тебя любить. Зайчик, откуда такие мысли?

По-хорошему уже следовало бы двигаться ближе к кабинету врача. Да вот только тогда бы в воздухе повисла такая недосказанность, переносить которую было бы трудно и мне, и Серёжке. Хватает и того, что в душе ураган, причем не из приятных чувств, а состоящий из волнения, тревоги, непонимания и чувства вины перед мальчиком за то, что чего-то недоглядел раньше. И это только у меня в душе. А что творится с ребенком, который из-за возраста даже не все свои чувства осознать способен? Что уж говорить об их принятии.

— Воспитатели всегда говорили, что от тех, кто болеет, много проблем. Это потому что их лечить нужно, — мальчишка говорил это как само собой разумеющееся, будто просто решил озвучить прописную истину. — А тех, кто всегда делает проблемы, никто не любит.

У меня создаётся такое впечатление, будто в этом мире абсолютно все завязано на прошлом. Причем без разницы сколько тебе лет, это самое прошлое даёт о себе знать и в семь, и в десять, и в двадцать, и в пятьдесят. Наверное, удивляться этому мне не стоит. Ну сколько дети со мной живут? Три недели? Чуть больше? Я на самом деле не следил за этим. Очевидно же, что я не могу вот так по щелчку пальцев избавить их от прежних установок. На это нужно время, причем я даже предположить не могу, сколько его потребуется. Тем не менее переубедить в подобного рода вещах Серёжу должно быть в разы проще, чем Арсения. Просто потому что Арс в свое прошлое вцепился так, что его и отодвинуть с трудом смог, причем только на пару сантиметров. Он жил в атмосфере безысходности, и она проросла в его душу с корнями, убедив в том, что никто в этом мире ему не поможет, кроме него самого. А Серёжка явно и сам не до конца верит в то, что говорит. Да он, кажется, даже и не понимает настоящего смысла сказанных слов. Мальчик просто повторил услышанную некогда фразу, повторил в попытках убедить себя, что она является правдой, просто потому что именно этот ребенок, исходя из того, что я успел понять, слишком сильно привязывается к взрослым и зависит от их мнения и одобрения. И если кто-то из воспитателей в детском доме действительно имел неосторожность брякнуть такую глупость, то не удивительно, что Сережка поверил, даже не подумав толком. И если уж я сумел найти подход к Арсению, которого убедить в чем-то ой как непросто, то объяснить Серёже, что воспитатели были совершенно неправы, когда так говорили, я тоже должен суметь.

— А теперь я хочу, чтобы ты очень внимательно меня послушал, — начал я, все же неспешно шагая к нужному кабинету и так и не отпуская мальчика. — Воспитатели могли наговорить много вещей, которые являются абсолютной ложью. И я очень хочу, чтобы ты об этих вещах не думал и постарался их не вспоминать вовсе. Потому что мы не в детском доме, а я не воспитатель. Я стараюсь быть родителем, понимаешь? И что бы ни происходило: проблемы, простуды, травмы, шалости — что угодно, это никак не повлияет на мое отношение к тебе и к остальным. Любые простуды и ссадины можно и нужно лечить, а проблемы всегда можно решить, если постараться. А вас, и тебя в том числе, чудо ты мое, я люблю просто за то, что вы есть. И поверь мне, в этом мире нет такой вещи, которая смогла бы это изменить. Так что не забивай свою головушку всякими глупостями. Лучше улыбнись, и пойдем к врачу, время уже.

Сережа действительно улыбнулся, робко так, едва заметно, но даже это было лучше, чем ничего. Я не мог быть уверен на сто процентов в том, что он меня понял, но слушал мальчик внимательно, а потому мне искренне хотелось верить, что в дальнейшем он не будет сомневаться в искренности проявляемых мною чувств по отношению к нему и остальным.

— Паша, — позвал он меня, когда мы были уже у самого кабинета, и я опустил его на пол, перехватывая за ручку, — а я правда скрип… скрипю… скриплю зубами? — Он поднял на меня взгляд, и я заметил вспыхнувшие в них искорки любопытства. Никогда не думал, что буду настолько рад вопросу, пусть даже и такому.

— Да, зайчик. Ты сам этого не замечаешь, потому что спишь в эти моменты.

— А ты как заметил?

— Заметил, потому что ко мне ночами повадились прибегать очень очаровательные маленькие букашки-таракашки. — Я улыбнулся и растрепал волосы мальчика. — Знаешь таких?

— Знаю, — лукаво сверкая глазками, сказал ребятенок и наконец-то позволил себе улыбнуться открыто, и даже хихикнул.

***

— Тремор рук. Не слишком ярко выраженный, но все же присутствует. Движения несколько резковаты и хаотичны, я бы назвал это суетливостью.

Я сидел прямо напротив врача, слушая его, а Сережа остался сидеть на кушетке и, судя по недоумению, отразившемуся на его личике, не понимал ничего. Оно и неудивительно, едва ли мальчишка когда-нибудь слышал слово «тремор», и в целом он вряд ли имеет хоть малейшее представление о том, зачем ему до этого то молоточком по коленке стукали, то кисточкой по руке водили, то фонариком в глаза светили и ещё много чего делали. Я то в курсе, что подобным образом проверялись рефлексы, причем самые разные, а Серёжка этого не понимал. А когда врач попросил его закрыть глаза, а потом легонько на них надавил, мальчик и вовсе испугался, чуть не свалившись на пол, хотя до этого вел себя спокойно и никакого страха не демонстрировал. Доктору пришлось сначала объяснять, что больно он не сделает, а просто проверит таким образом глазное давление, и только после этого мальчишка успокоился, кивнул серьезно, хотя едва ли понял, что это самое давление из себя представляет, и снова закрыл глаза, позволяя врачу закончить начатое. Частные клиники тем и хороши, что к людям, особенно к детям, всегда ищут подход, а не пытаются накричать из-за малейшего лишнего движения, как это порой происходит в государственных. Нет, не во всех, не спорю, но все же такие случаи бывают, причем гораздо чаще, чем хотелось бы. Ну да не о том речь.

— С рефлексами все в порядке. Есть несильно выраженная несимметричность мускул лица, но при этом мышечный тонус не нарушен, так что причина бруксизма не в этом, — продолжил говорить мужчина, внимательно смотря на меня, будто убеждаясь, что я действительно его слушаю, а не витаю где-то в облаках. Впрочем, какие облака, когда речь о серьезных вещах?

О бруксизмеНа всякий случай поясню снова, по большей части для моей забывчивой беты, но мало ли. Бруксизм — то состояние, при котором человек во сне сильно стискивает зубы, при этом возможны скрипы или спазмы лицевых мышц. и в целом о беспокоящем меня поведении ребенка я рассказал неврологу ещё в самом начале. Стандартная процедура — сначала опрос, а потом уже проведение осмотра. И выводы врач сейчас делал, исходя и из моего рассказа в том числе.

— Все эти факторы плюс ваши наблюдения в виде беспокойного сна, попыток потянуть в рот что угодно, вплоть до собственных пальцев, достаточно серьёзной реакции на страх и сильной зависимости от одобрения окружающих, выливающихся в панику и слезы в те моменты, когда ребенку кажется, что он это самое одобрение потерял и на него, по-простому говоря, обиделись, демонстрируют повышенную чувствительность и возбудимость нервной системы, приходящее вместе с этим эмоциональное напряжение и повышенную тревожность. Объясняя простыми словами — мальчик очень эмоционален и слишком остро реагирует абсолютно на всё, особенно на те вещи, которые касаются непосредственно его. Его реакция на любые события, хорошие или плохие, сильнее раз этак в десять по сравнению с другими детьми. Он не всегда вам эту реакцию показывает, но внутри переживает все в полной мере, — врач замолчал на мгновение, бросив задумчивый взгляд на все ещё прислушивающегося ко всему происходящему Серёжке, но тут же снова посмотрел на меня. — Состояние нервного перевозбуждения может возникать по разным причинам. Это могут быть как различные заболевания, так и стресс или переутомление. Но также предрасположенность к этому состоянию может быть особенностью организма, которая часто возникает на генетическом уровне. И в вашем случае я склоняюсь именно к последнему варианту, поскольку все остальные непременно сопровождаются и другими факторами, которые я бы выявил в процессе осмотра. Если позволите, я хотел бы поинтересоваться, бывало ли у вас или вашей супруги подобное состояние, какое возникает у ребенка? Не сочтите мой вопрос бестактным, просто именно генетическая предрасположенность мне кажется самым логичным вариантом в данном случае.

Кажется-то, оно кажется… Да вот только узнать это на самом деле не представляется возможным. О биологических родителях Серёжи я не знаю ничего, вот совсем. Все, что мне известно — от него отказались сразу после рождения, и, кажется, его мама даже не была уверена в том, от кого именно родила. Возможно, это просто слухи, додуманные уже кем-то другим, но факт остаётся фактом, никаких данных о предрасположенностях к нервному перевозбуждению у меня нет и быть не может. Вернее, мои собственные данные у меня есть, что в принципе логично, да вот только толку от них, если генетически я с ребенком не связан? Сложно все это, запутанно. Я знать не знал, что такое в принципе возможно, чтобы такой маленький ребенок был подвержен какому-то нервному напряжению. И ещё хуже то, что особенности организма с огромной долей вероятности не лечат, не в данном случае, по крайней мере. Я даже не уверен, что подобное можно назвать заболеванием, в конце концов, оно не является таковым в привычном понимании этого слова.

— Боюсь, что никакой информации я вам предоставить не смогу, — я вздохнул, краем глаза посмотрел на Серёжу, который уже совсем заскучал и теперь просто рассматривал пол. — Мальчика я усыновил, а о его биологических родителях не знаю ровным счётом ничего.

— Понял. Ещё раз прошу прощения за вопрос, — мужчина передо мной, кажется, даже немного смутился, явно не ожидая услышать такую информацию, но быстро взял себя в руки и вернулся к разговору: — В таком случае о настоящей причине возникновения этой особенности мы можем только гадать и строить предположения. Впрочем, в данном случае она и не настолько важна, главное — состояние ребенка не является результатом каких-то серьезных заболеваний.

Тут он чертовски прав, отсутствие каких бы то ни было болезней не может не радовать. Нельзя не согласиться с тем, что «особенность» звучит в разы лучше, чем «результат такого-то заболевания». Конечно, это не отменяет того факта, что переживать за состояние Серёжки я не перестал и вряд ли перестану. Пусть я и не врач, но уже и сам догадался, что возникающее столь легко нервное перевозбуждение не всегда проходит бесследно. И есть у меня предположение, что Сережина внезапная молчаливость в последнее время — это и есть результат. Уж не знаю, сыграл ли в этом свою роль накопительный эффект или просто резкая смена обстановки, да и все остальное тоже, повлияли таким образом, но мы имеем, что имеем. Сейчас состояние ребятенка включает в себя не только эмоциональное напряжение и тревожность, но и что-то ещё, пока что я не понял, что именно.

— Я думаю, вы и так уже поняли, что избавиться от обостренных, в сравнении с детьми его возраста, реакций на различные факторы стресса и вообще всего, что влечет за собой проявление даже малейших эмоций, не получится. Ваш ребенок такой, какой он есть, и пытаться найти какие-то способы возможного лечения в данном случае не стоит. Серьезные медикаментозные препараты сделают только хуже, давая слишком сильную нагрузку на детский организм. Но и полностью игнорировать ситуацию, и пускать ее на самотёк тоже нельзя. С повышенной эмоциональной чувствительностью, тревожностью и склонностью к возбуждению нервной системы, безусловно, можно жить в более-менее привычном ритме жизни, просто стоит быть внимательнее к любым психоэмоциональным нагрузкам. Ко всему прочему существует огромная вероятность, что с возрастом все это попросту исчезнет. Но, понятное дело, постоянное нервное напряжение не проходит бесследно, и порой все происходящее переходит от отметки «стабильность для ребенка» до отметки «что-то не в порядке». И прямо сейчас, помимо общей повышенной эмоциональности и остального, мальчик добрался до этой самой второй отметки. Вы и сами мне сказали, что его поведение изменилось, и вас это беспокоит. И то, что имеется сейчас, — это астенический невроз, который ещё называют неврастенией. Состояние не критичное и, к счастью, обратимое.

— И что я должен делать, чтобы его обратить?

Информации много. Слишком много, чтобы я вот так сходу мог в ней разобраться и все осознать. Серёжкина нервная система несколько отличается от остальных — это я уже понял. Понял также, что мне нужно просто принимать его таким, какой он есть, и не пытаться лечить то, что лечения не требует. А ещё мне определенно точно стоит быть внимательнее к нему, к его эмоциям, чувствам, мыслям, чтобы не допускать обострений, как сейчас например. Подумать только, неврастения… У маленького семилетнего мальчика. Откровенно говоря, я не задумывался над тем, что подобные вещи могут появляться и в детском возрасте тоже. Когда взрослый человек говорит о каких-то неврозах, это не кажется чем-то необычным. Да, это отклонение от нормы, но, когда перед тобой взрослый человек, которому нужно содержать семью, работать, разбираться с кучей навалившихся проблем, такой исход не кажется странным или неправильным. Наоборот, даже он выглядит вполне логичным в сложившихся реалиях, состоящих из постоянного стресса, психических и физических нагрузок, усталости. Но когда подобное возникает у ребенка, тем более этот ребенок мой, то внутри рождается огромное количество противоречий и откровенное нежелание мириться с ситуацией. Хочется со всей дури шарахнуть кулаком по стене, закричать, что все сказанное, — неправда, что не может быть такого, чтобы мое маленькое, казавшееся ещё недавно таким жизнерадостным чудо могло испытывать настолько сильное эмоциональное напряжение. Да вот только я не идиот, чтобы так поступать, и прекрасно понимаю, что, как бы сильно мне ни хотелось отрицать реальность, она есть. И она такова, что за мальчиком я всё-таки не уследил и позволил ему довести себя до такого состояния. Сам Сережа ведь не понимал, что любое его чувство, будь то страх или грусть, только подкрепляет его состояние, ухудшая его. И уж тем более он не мог догадаться, что переживать ему не стоит вовсе, ведь от этого только хуже…

— Ну смотрите. Во-первых, нужно постараться создать максимально комфортную атмосферу дома. Общение, поддержка, забота, любовь — все это детям любого возраста требуется всегда. У ребенка должно быть место, в котором он чувствует себя в безопасности, место, лишённое любых негативных эмоций. Никаких ссор, скандалов в его присутствии быть не должно, и если таковые имеются, оставляйте их за пределами дома, чтобы не вынуждать мальчика лишний раз стрессовать. Во-вторых, режим. Я знаю, что близится лето, дети часто начинают проситься лечь на час позже, потом на два, а потом оказывается так, что они не спят полночи. Это создаёт дополнительную нагрузку на нервную систему, а их следует избегать. В данном случае ребенку нужна стабильность: все приемы пищи по расписанию, четкое время отхода ко сну, время, выделенное на учебу, и отдельные часы для игр. Понятное дело, что следовать чёткому графику получится не всегда, порой хочется куда-то выехать, сходить погулять не в ближайший парк, а на другой конец города. Но все эти активности должны быть строго в дневное время, но ни в коем случае не вечером, иначе нервная система не успеет прийти в состояние спокойствия до момента отхода ко сну. Часа за три до сна вообще старайтесь исключать любые активности, вроде догонялок или игр в мяч, лучше найти какие-то спокойные занятия. Но при этом не забывайте о том, что гиперопекать ребенка тоже не стоит. Эмоциональность эмоциональностью, но не нужно относиться к нему, как к годовалому малышу, не способному справляться с элементарными задачами. У мальчика должно быть свое мнение, которые он не должен бояться вам высказать. Ребенок хочет пойти на какую-то секцию? Замечательно, это его выбор, пускай идёт. Вам нужно просто следить за тем, чтобы у него также оставалось время на отдых и игры. Дальше… Если есть желание, можно попробовать посещать занятия, направленные на то, чтобы снизить эмоциональную нагрузку. Рисование песком, лепка из пластилина или глины, арт-терапия. Но это уже на ваше усмотрение. Касаемо бруксизма… — доктор взял ручку со стола, небольшой листок бумаги, — обязательного пропейте витамины: магний и кальций. На ночь по одной таблетке успокоительного. — Он быстро вывел что-то на листочке и протянул его мне. — Ничего серьезного, в его составе обыкновенные травы: мелисса, пустырник, валериана — и лёгкое снотворное. В любой аптеке продают без рецепта. Сразу не подействует, но со временем качество сна должно улучшиться, а напряжение мышц спасть. Можно также дополнительно заваривать ромашковый или мятный чай, хуже точно не сделает. А что до склонности к чрезмерной эмоциональности. При всем желании вы не можете оградить мальчика от того, чтобы он испытывал чувства. И он будет реагировать слишком остро как на положительные моменты в жизни, так и на отрицательные. Главное для вас — наблюдать и не позволять его состоянию ухудшиться. Если вы видите, что ребенок перевозбудился, то нужно постараться его успокоить. Ненавязчиво сменить занятие, посадить на диван, поговорить, узнать, что ребенка тревожит, если эмоциональное возбуждение было вызвано чем-то негативным. Просто оставаться рядом и ни в коем случае не убеждать мальчика, будто с ним что-то не так. Все в порядке, он самый обычный ребенок, который, поверьте, будет все также бегать, прыгать, играть, шалить. Просто ему требуется чуть больше внимания с вашей стороны и немного другой подход. Если вы видите, что не справляетесь самостоятельно, обращайтесь к детскому психологу, вам подскажут, как себя вести, да и с ребенком проведут беседы. Но это, опять же, только по вашему усмотрению. А на этом, в принципе, и все.

Ещё чуть-чуть, и моя голова пойдет кругом. Все кажется слишком сложным, настолько, что я не уверен, что смогу с этим справиться. Впрочем, выбора у меня нет, значит, придется справляться. Не то чтобы невролог мне сейчас сказал слишком уж непонятные вещи. Даже наоборот, казалось бы, что может быть проще, чем просто быть рядом с ребенком для него, ради него? Помогать, поддерживать, научиться понимать его без слов и стараться следить за малейшими эмоциями, которые проявляет дитя. И что может быть проще, чем просто установить четкий график и следовать режиму? Или купить витамины и успокоительное и следить за тем, чтобы Сережа их принимал? Но на деле единственный пункт, который является по-настоящему простым — последний, а вот остальное… Безусловно, я и до этого стремился уделять детям как можно больше внимания, только бы они не чувствовали себя брошенными и чужими. Но их четверо, и разрываться между ними тяжело, гораздо тяжелее, чем мне казалось изначально. Но нужно стараться, правда нужно. Наверное, прямо сейчас вести и Серёжу к психологу я не стану, попробую справиться своими силами, а там посмотрим.

С установлением режима тоже может возникнуть беда. Если устанавливать для одного, то устанавливать нужно и для всех, и себя в том числе, просто потому что на собственном примере показать проще. Да вот только как именно мне укладывать детей спать вовремя, если Дима каждый раз решает устроить внеплановый забег по всем этажам и частенько подключает к себе то Серёжу, то Антона, то обоих сразу? И как мне исключать вечерами любые активности, если тот же Антошка сидеть на месте не желает и ему непременно нужно, чтобы с ним играли вообще все, кто находится в комнате? Я не знаю. Уже сейчас я уверен, что мне придется выдумывать тысячу и одну хитрость, только бы выполнить все предписания врача. Не спорю, что со временем дети к режиму привыкнут, но до этого момента ещё добраться нужно, а это будет ой как непросто. А впрочем… Справимся. Разве может быть иначе? В конце концов, если бы я не был готов к любым трудностям, то не стал бы брать детей вовсе. Но раз уж взял на себя ответственность, то теперь нужно из кожи вон лезть, но делать так, чтобы им было хорошо, несмотря ни на что. Всем и каждому из них.

— Позволите задать вопрос?

Мужчина в ответ кивнул, смотря на меня все так же внимательно.

— Что делать с тем, что он постоянно кусает то пальцы, то ручки, то карандаши? — я кивнул в сторону Серёжки, который, осознав, что речь опять зашла о нем, посмотрел прямо на меня. Я мальчику улыбнулся ободряюще, давая понять, что все в порядке, а вопрос я задал, просто чтобы знать, как бороться с этой его нехорошей привычкой.

А мальчишка спрыгнул с кушетки на пол, не торопясь и явно следя за моей реакцией. Он подошёл совсем близко, а потом прижался ко мне и уткнулся личиком мне в плечо, явно напрашиваясь на объятия. Игнорировать его я, конечно же, не стал, а обхватил одной рукой, начав мягко поглаживать детскую спинку.

— Наблюдать и не позволять этого делать, — отозвался мужчина, улыбнувшись, когда заметил то, как Серёжка доверчиво прижался ко мне и явно не собирался никуда отходить. — Мальчик делает это неосознанно и порой даже не замечает этого. Так что вам нужно каждый раз напоминать о том, что так делать не стоит. А как только нервная система начнет приходить в относительный порядок, то и привычка начнет сходить на нет. Но будьте готовы к тому, что на это потребуется достаточно много времени и, следовательно, терпения.

Я кивнул, давая понять, что все понял. В принципе, с этой проблемой я и раньше боролся только таким способом, поскольку никаких иных придумать не мог. Так что в этом плане тактику можно и не менять, просто стараться следить за действиями Серёжи ещё лучше и, в случае чего, останавливать его.

— Раз в полгода приходите на консультацию, чтобы исключать возникновение неврозов или иных состояний, связанных с нарушением работы нервной системы, — сказав это, мужчина поднялся со стула, отошёл к какому-то шкафчику и открыл его, принявшись что-то искать. — Если у вас больше нет никаких вопросов, то я не буду вас задерживать. — Он снова развернулся, подошёл к нам с Сережкой, который уже успел оторваться от моего плеча, но из объятий не выбирался, и, наклонившись к ребенку, протянул ему две небольшие шоколадки. — А это тебе за то, что ты такой молодец.

— Спасибо, — с едва заметной робостью в голосе сказал мальчишка. И шоколадки, естественно, принял. Ну а ещё бы он отказался от сладкого, как же.

— Не за что, — сказал врач, после чего вернулся на место, возвращаясь к каким-то бумагам, которые ему, судя по всему, нужно было заполнить.

— Спасибо вам. Хорошего дня, — уже двигаясь к выходу из кабинета, сказал я.

Серёжка тоже на ходу бросил негромкое «до свидания», после чего мы вышли с ним в коридор, намереваясь двинуться к выходу. Мальчишка, по крайней мере если судить по его виду, явно был рад, что теперь он может не сидеть на одном месте совершенно без дела. Вообще-то заниматься чем-то спокойным Сережа любит, что уже ни для кого не секрет, но когда нужно вот так просто ждать, и при этом занять ему себя было просто нечем… В общем, не удивительно, что ребятенок немножко заскучал, пусть и не показывал этого так явно.

— Серёж, — привлек я внимание мальчика, когда мы уже шагали в сторону машины, — а ты хоть понял, о чем врач говорил?

В том, что ребенок слушал, я не сомневался. А вот как много из сказанного доктором он понял — большой вопрос, поскольку даже у меня создалось такое ощущение, что я что-то из сказанного мог упустить и забыть. Впрочем, мне просто нужно сесть в спокойной обстановке и подумать, тогда я вспомню, так что это не проблема.

Мальчишка был задумчив, убегать никуда не пытался, просто спокойно топал рядом со мной, не отпуская моей руки. А после моего вопроса поднял задумчивый взгляд на меня, явно пытаясь то ли выудить из собственной памяти все, что запомнил, то ли просто сформулировать мысль.

— Он говорил о том, что меня нужно любить. И что спать нужно ложиться вовремя. Иначе… Иначе эта… Нервная система, вот! Она обидится, — несколько путано изъяснилось это чудо малолетнее, вызвав у меня улыбку.

Ни один взрослый человек не способен обратить выводы в такую милую форму и при этом оставаться правым. А семилетнему мальчишке это позволено. И он удивительным образом оказался прав в своих мыслях. По сути ведь так и есть, все, что ему нужно, — любить, заботиться, ну и, как он верно подметил, режим соблюдать, чтобы «не обижать» детскую нервную систему.

— Чудо ты маленькое, — открывая перед ним дверь автомобиля, сказал я. — Но в целом ты прав. Будем тебя любить, заботиться и обнимать, и все у нас будет хорошо. — Я легонько растрепал его волосы, прежде чем позволил ему забраться на заднее сидение. — А ещё мы с тобой заедем в аптеку, купим витаминки и кое-какие таблеточки, будешь их пить перед сном, договорились? — Сережа кивнул в ответ, немного ерзая, явно пытаясь устроиться на сиденье машины поудобнее. — И раз уж мы с тобой все равно вышли, то предлагаю зайти в парикмахерскую и наконец-то подстричь тебя немножко. Ты как? Согласен?

— Хорошо.

Я ещё раз улыбнулся ему, после чего закрыл заднюю дверь и перебрался вперёд, садясь на место водителя. Уловил в зеркале направленный на меня взгляд детских глаз, а потому развернулся, чтобы убедиться, что Сережке больше ничего не нужно, все равно машину я ещё даже не завел, так что и проблемы в таких движениях не было.

Сережа посмотрел прямо мне в глаза без страха, но с каким-то смущением, задумчивостью и почему-то хитростью. Красивые у него глазки: выразительные очень, и свет от них отражается, оставляя на радужке причудливые искорки. И главное — глазки эти стали более оживлёнными, не настолько подавленными, как были, например, вчера. Отходит немножко от своего состояния, в которое сам себя загнал. Впрочем, я ещё раньше подмечал, что есть моменты, когда у него все вроде бы хорошо, а потом пройдет немного времени, и снова он становится тихим и молчаливым. Я склоняюсь к тому, что сейчас происходит все то же самое. Мальчик взбодрился немножко, ожил, но сомневаюсь, что это продлится долго, из состояния неврастении так просто не выбираются.

— Что такое? — спросил у него я, как бы подталкивая к тому, чтобы он рассказал.

— А… Я это… Кушать хочу, — будто бы стесняясь чего-то, признался ребятенок.

Я-то уж думал, он опять что-то себе выдумал и поверил в это, а тут все гораздо проще оказалось. Проголодался, маленький, что вообще-то неудивительно. Интересно, что шоколадки он есть пока что не стал, видимо помня о том, что я не очень одобряю, когда дети едят сладкое до основного приема пищи, перебивая себе аппетит. Но какое же он солнышко милое, словами не передать. Вот чего стеснялся? Всегда же был готов спокойно рассказывать обо всем да даже незнакомцев не опасался, а тут вдруг робость откуда ни возьмись. Да ещё и передо мной, будто это не я должен обеспечивать всем необходимым, и питанием в том числе. Но в какой-то степени это даже мило, мальчишка сейчас такой открытый в проявлении своих эмоций, что это не может не вызывать во мне теплых чувств.

— Тогда немножко меняем планы. Сначала найдем местечко, где можно покушать, а потом уже парикмахер и аптека, — озвучил я и подмигнул мальчику.

— Па… — он прервался на полуслове, а взгляд стал ещё более хитрым и отчего-то таким уверенным и изучающим. — Папа, а давай ещё мороженое купим? Пожалуйста. — И посмотрел он на меня так… так… Да я даже не знаю как. Это был такой просящий взгляд, какой умеют строить только детки.

А меня будто током шарахнуло. Сильно шарахнуло, заставив кровь циркулировать быстрее, а сердце ускориться, кажется, в десятки раз. Это такой момент, когда все в этом мире сжимается до одной лишь только маленькой детали — доверчивых детских глаз прямо передо мной. И все, что вокруг, за пределами этого маленького пространства автомобиля, резко перестало иметь значение. Потому что самое важное произошло здесь и сейчас. Настолько близко ко мне, что не заметить это было бы преступлением.

И мне не послышалось, я на сто процентов уверен, что мне не послышалось и он действительно только что, вот так просто взял и назвал меня папой. На пробу, решив понаблюдать за моей реакцией, но при этом совершенно осознанно и намеренно. И это… Это просто… Просто… Я даже не знаю, как это назвать. Неописуемое состояние, при котором где-то в глубине души становится тепло, горячо даже, будто костер разожгли. И это тепло опьяняет похлеще любых напитков, сносит крышу напрочь и переворачивает все с ног на голову. Одно лишь только сказанное слово, которое я к тому же уже слышал от Арсения, а мир все равно внезапно становится ярче, будто кто-то изменил цветокоррекцию, выкрутив яркость на максимум. Подобного рода вещи нельзя описать словами, их попросту не хватит. Подобное можно только почувствовать, прожить, чтобы в полной мере осознать, что вообще происходит. И это приятно… Черт возьми, как же приятно, когда ребенок сам решает назвать тебя так, будто окончательно признает родителем и принимает за своего человека, того, который непременно будет рядом и убережёт от всего. Почему он решил назвать меня папой именно сейчас? Я не знаю и, если честно, не хочу гадать, и строить предположения. Назвал, и это — главное. А остальное не так уж и важно, проблемы все мы обязательно решим, и я сделаю все, чтобы дети были счастливы. Просто счастливы, потому что именно счастье — это то, чего заслуживает каждый человек на этом свете.

— Хорошо, солнышко. Мы купим мороженое.

Все что угодно. Ради этого маленького, но такого чудесного мальчишки я сделаю все что угодно.