Проснулся я неожиданно от того, что кто-то касался моего плеча. Невесомо так, осторожно и не слишком настойчиво. Распахнув глаза, я увидел Арсения. Даже в темноте я сумел разглядеть, что смотрел он на меня несколько виновато и неуверенно, будто сожалел, что решился меня разбудить. Впрочем, не исключено, что так оно и было, все-таки мальчик еще не до конца осознал, что может обратиться ко мне в любое время дня и ночи. Для него подобное слишком непривычно, и тот факт, что он сейчас пришел, причем сделал это не потому, что что-то случилось у кого-то из младших, там-то понятно, что он бы меня разбудил без размышлений, а потому, что, судя по всему, что-то произошло у него, говорил о многом.

На самом деле я даже понять не мог, спал ли мой ребенок вообще. Я предложил ему лечь со мной, Арс не отходил от меня весь вечер, чувствуя себя комфортнее в моем присутствии, потому я и счел нужным поинтересоваться, будет ли ему комфортно спать ночью в одиночестве или прийти ко мне. Он отказался, сказав, что все у него будет в порядке, а я не стал настаивать, попросту не имел права. Но сдается мне, что Арсений попросту решил, что своим присутствием может доставить дискомфорт мне, и именно в этом заключалась причина отказа. Но теперь, похоже, его мнение на этот счет поменялось, а может, ему просто не хватает немного тепла, потому и пришел, решившись меня разбудить.

— Солнце, что-то случилось? — тихонько спросил я, не желая поднимать лишний шум, в конце концов, все уже спят.

Параллельно я взял телефон с тумбочки, желая проверить время. Половина первого ночи… Что же, могло быть и хуже, Арс мог бы решиться подойти ко мне часа в четыре утра, например, или вовсе не ложиться спать, терзаясь собственными мыслями до самого утра. А он терзался, это было видно по грустному, даже больше несчастному или тоскливому взгляду, который мальчик наконец-то даже не пытался от меня прятать. Не знаю, означает ли это, что он доверился мне окончательно или Арсению просто надоело скрывать собственные эмоции ото всех, и он решил поделиться ими хотя бы с кем-то, но это и не важно на самом деле.

— Я… Прости, что разбудил, — немного неловко пробормотал мальчик, прикусив нижнюю губку.

— Не страшно, Арсюш, — заверил его я, а сам сел на кровати, растирая руками лицо.

Неимоверно хотелось спать, а все тревоги минувшего дня так никуда и не делись. Остались тяжким бременем где-то на душе. Я надеялся, что, если посплю, станет легче, хотя бы немного. Но то ли для того, чтобы наступило это самое «легче», нужно больше, чем полтора часа сна, то ли наступить оно не может вовсе, не знаю. В любом случае никакие мои чувства не являются достойной причиной того, чтобы игнорировать ребенка, который сам пришел ко мне в ночи, а потому и думать о них пока что не стоит.

— Так что случилось? — мягко спросил я, взявшись за детскую ручку и легонько потянув Арсения на себя, вынуждая его сесть на кровать.

— Просто… просто я не хочу быть один. У меня в голове слишком много мыслей, — с тихим вздохом сказал мальчишка. — И воспоминаний, — чуть погодя, добавил он. — Тех, которые я бы с удовольствием хотел забыть, но, к сожалению, человеческий мозг устроен так, что мы не вправе выбирать, что помнить, а что нет.

Его можно понять. Конечно можно. Я не эксперт, но сдается мне, что до этого мальчишка запрещал себе вспоминать, запрещал себе даже задумываться обо всем, что с ним происходило. Поставил такой мощный психологический блок, закрыв все самое неприятное где-то очень глубоко, что и сам поверил, будто той части его жизни попросту не было. А я этот блок сорвал… Не могу сказать однозначно: хорошо это или плохо. Конечно, ребенок не смог бы вечность прятаться от самого себя, рано или поздно все мысли все равно дали бы о себе знать, затапливая сознание. Но в то же время теперь этот же самый ребенок не может спокойно спать. Я не дурак, прекрасно понимаю, что работы теперь непочатый край не только для меня, но и для психолога, до которого, я очень надеюсь, мы доберемся без лишних приключений. И, безусловно, ещё больше работы для самого Арсения. Пока он сам не поймет, что прошлое осталось позади, пока не примет для себя тот факт, что он, как и любой другой ребенок, заслуживает любовь и заботу, пока не позволит себе отпустить все то, что тяжёлым камнем давит на душу и сердце, то ничего измениться не сможет. И мне очень хочется верить, что мы вместе всё-таки сумеем пройти этот далеко не лёгкий и уж точно не быстрый путь. Конечно, я не смогу вернуть ему детство… Время нельзя купить ни за какие деньги, а сам Арсений не по своей воле упустил возможность почувствовать себя маленьким, не обременённым ничем мальчишкой. Он уже слишком взрослый, не столько физически, сколько ментально, а потому, как бы сильно я сам этого ни хотел, но научить его искренней детской непосредственности, наивности или даже банальной вере в чудеса я не смогу. Но, быть может, если очень постараюсь, мне, не без помощи и не без усилий самого ребенка, конечно, удастся его сделать счастливее, научить радоваться, принимать заботу, а не отвергать ее. Да даже элементарно поднять его самооценку, которая на данный момент не то что находится на нуле, она и вовсе ушла в минус. Ситуацию я оцениваю вполне здраво и понимаю, что справиться со всем будет тяжело, тяжело для мальчика, тяжело для меня, но тем не менее мы должны хотя бы попытаться. Какой же из меня родитель, если я не сделаю все возможное, чтобы мой ребенок чувствовал себя счастливым?

— Хочешь поговорить об этом? — спросил я, осторожно касаясь его макушки и легко проводя по волосам.

Я не питал особых надежд на то, что он вот так просто расскажет мне все. Потому, наверное, и не удивился, когда он отрицательно покачал головой. Я не дурак, понимаю, что ему о многих вещах говорить не просто тяжело, а по-настоящему больно. И потому, пока он сам не будет готов к разговорам, я не стану настаивать. Полное доверие в любом случае не установить за столь короткий срок, хотя, стоит признать, на данном этапе именно Арсений мне доверяет чуть ли не больше всех остальных. Не полностью, но всё-таки это уже колоссальный прогресс, особенно если сравнить с тем, что было в самом начале. Да что там в начале, еще неделю назад этот ребенок вряд ли бы решился разбудить меня, просто потому что ему не хочется быть одному. И тот факт, что он прямо сейчас находится здесь, как я уже упоминал, говорит о многом.

— Можно мне лечь с тобой? Пожалуйста, — робко спросил ребенок, чуть склонив голову.

— Конечно можно. — Я слегка отодвинулся, после чего ухватил Арса за руку, потянул на себя, лег сам, также позволяя мальчику лечь головой на мое плечо. — Я же тебе сразу предлагал лечь со мной.

В моем голосе не было упрека, я просто хотел убедить мальчика, что все в порядке и ему не стоит переживать из-за того, что он меня разбудил. И уж тем более ему не стоит думать, что он доставил мне хоть какой-то дискомфорт своим присутствием, ведь по сути я сам ему предложил ложиться со мной. Это изначально было моей идеей, следовательно, и мальчику не о чем переживать.

Конечно, кому-то покажется, что это странно, когда десятилетний ребенок просится лечь с родителем, потому что ему страшно, одиноко или же попросту хочется, чтобы кто-то был рядом. Многие скажут, что так не должно быть, а психологи в один голос будут твердить о необходимости сепарации и соблюдения личных границ как ребенка, так и взрослого. В каких-то моментах они, возможно, окажутся правы. По большей части дети в таком возрасте уже не настолько зависимы от родителей, а уж спать с ними в одной кровати для них и вовсе будет чем-то смущающим, ведь они все начинают считать себя уже достаточно взрослыми и самостоятельными, не желая признавать того факта, что им все ещё требуется помощь, наблюдение и воспитание. Вот только такие дети, будучи младше, имели возможность прибежать в ночи, испугавшись кошмара, такие дети никогда не боялись чего-то просить, они прекрасно осознавали, что их любят, — у них было детство. У Арса его не было, судя по его рассказам, никогда. Его бабушка, которую язык не поворачивается назвать иначе чем тираном, не то что никогда не ложилась с ним рядом, вряд ли она даже приходила элементарно пожелать ребенку спокойной ночи, в этом я почему-то был уверен. Так разве стоит теперь удивляться тому, что вместо той самой пресловутой сепарации, о которой твердят эксперты, Арсений наоборот пытается наверстать упущенное? Причем делает он это скорее всего неосознанно. Вероятно, мальчик и сам не до конца понимает собственные чувства и желания. И какое право я имею его прогонять? Какая разница, что думают эксперты или даже просто люди вокруг, если моему ребенку нужен родитель рядом? Прямо здесь и прямо сейчас нужен. И плевал я на ту сепарацию, если она не нужна моему сыну, то мне тем более. Пусть он лучше чувствует себя любимым и, главное, нужным, чем будет терзаться одиночеством, потому что я, наслушавшись умных дядь и теть, решил, что в десять лет спать с папой — это что-то недопустимое. Игнорировать чувства ребенка — вот что недопустимо, особенно в нашем случае.

— Помню, что предлагал, — шепотом сказал Арс, прикрывая глаза и позволяя мне накинуть на него одеяло. — Ты теплый, — вдруг добавил он, а я даже в темноте сумел разглядеть мелькнувшую на его личике улыбку.

— А тебе что, холодно? — несколько обеспокоенно спросил я, дотронувшись губами до детского лба. А то мало ли, проходили мы уже один раз такое ночное пробуждение. Впрочем, температуры, на мое счастье, не оказалось.

Зато был запах абрикосов, который буквально преследует этого ребенка. Приятный запах, который лично меня возвращает куда-то в детство, где было все так беззаботно и просто. Я бы сказал, что именно так пахнет лето и уют. Удивительный выбор шампуня для ребенка, который раньше в принципе не понимал, что этот самый уют из себя представляет. Равно как не понимал, да и наверное до сих пор не понял, каким на самом деле должно быть то самое детство, которого мальчишка был лишён. Быть может, именно с помощью запаха абрикосок он пытался хоть как-то компенсировать упущенное время. А может, он нравится ему просто так, без каких бы то ни было причин.

— Нет, — Арсений продолжал говорить, не раскрывая глаз, будто уже засыпал, но на деле все ещё бодрствовал. — И я не в том плане имел в виду. Ты душевно теплый, понимаешь? Я таких, как ты, раньше не встречал.

Ну надо же… Интересную характеристику он мне дал, однако. Не берусь судить, насколько она действительно мне подходит, всё-таки подобные вещи видны только со стороны, но вот сказать, что она не показалась мне очень милой, означало бы соврать. Потому что такое отношение ребенка и вправду умиляет и вызывает улыбку и теплоту где-то внутри. Хотя, безусловно, в определенной степени я был также удивлен, поскольку совсем не привык к тому, чтобы Арсений вот так легко озвучивал свои мысли, а не скрывал их за семью замками. Вернее, это была лишь совсем крошечная часть его мыслей, но тем не менее он решился ее озвучить. И мне очень хотелось верить, что это действительно означает, что он чувствует себя в какой-никакой, а всё-таки безопасности рядом со мной.

— Пап, — вдруг снова заговорил ребенок, распахнув глазки, и посмотрел прямо на меня.

И эти голубые глаза, оказывается, сверкают даже в темноте. Хотя нет, не так. В темноте его глаза сверкают как-то по-особенному. Есть в них что-то необычное, таинственное даже, я бы сказал.

— Что, солнце?

— А ты правда меня любишь? Не чтобы за что-то, а просто так? — И столько наивности и надежды было в его голоске, что я даже опешил на мгновение, будучи не привычным к такому.

Как этому ребенку удается быть одновременно таким взрослым, успевшим познать слишком многое в этой жизни, и одновременно таким маленьким человечком, которому просто хочется, чтобы его любили? И я уверен, что он мне задаст этот вопрос ещё не раз, да и не только он. Так уж выходит, что детям из детского дома непременно требуется словесное подтверждение любым чувствам, которые взрослые испытывают по отношению к ним. Им важно слышать такое простое и одновременно такое сложное «люблю». Будучи лишенными возможности даже элементарно обнять взрослого человека, им кажется, что отношение к ним в любой момент может измениться, потому и спрашивают, только чтобы убедиться, что их не разлюбили. И спрашивать будут ещё долго. А в случае Арсения потребность слышать это самое «люблю» и вовсе становится ещё более острой. Его уже бросили однажды, и он невольно, неосознанно ожидает подвоха. Может быть, где-то в глубине собственного сознания он и понимает, что я не брошу, не разлюблю, но слишком велики страхи, чтобы в полной мере тем мыслям довериться.

— Конечно я тебя люблю, маленький мой. Люблю, просто потому что ты есть. И даже не сомневайся в этом.

Я был готов поклясться, что он мне улыбнулся вновь, прежде чем прижаться ещё теснее и снова закрыть глаза. Хочется верить, что теперь Арс до утра проспит спокойно, всё-таки его организму непременно требуется отдых, ведь силы у мальчика закончились ещё накануне, слишком уж сильно он плакал.

— Я тебя тоже люблю, — выдало это маленькое чудо, зевнув. И, вероятно, мальчишка даже не догадывался, что своими словами подарил мне улыбку.

Удивительно, но именно его присутствие рядом, а не сон, как я думал, прямо сейчас помогли мне немного отпустить собственное напряжение и вздохнуть спокойнее. Да, целая гора проблем требует решения, да, решение это будет найти отнюдь не просто, да, помимо Арсения у меня ещё тысяча забот, с которыми нужно справляться. Но! Ребенок рядом со мной, живой и здоровый, по крайней мере в физическом плане. Остальные ребята тоже чувствуют себя замечательно. У Антошки с Димкой так и вовсе столько энергии, что они даже не успевают ее куда-то девать, а Сережа просто настолько нежный ребёночек, что не радоваться, смотря на него, попросту невозможно. У меня есть возможность наблюдать за детьми, есть возможность видеть их эмоции, их улыбки, играть с ними, в конце концов. У меня в жизни появилось столько хорошего, что я попросту не имею права зацикливаться на чем-то плохом. Да, мне нельзя забывать о проблемах, но и переставать из-за них видеть все то замечательное, что происходит прямо рядом, я тоже не имею права. У меня есть дети, и всем этим детям требуется внимание, а потому я не могу себе позволить полностью сосредоточиться на чем-то одном. И в данном случае это не плохо, потому что, боюсь, если бы на контрасте со всеми навалившимися трудностями в моей жизни не присутствовали моменты искреннего счастья, то я бы попросту сошел с ума.

***

За окном лил дождь. Сегодня целый день будет такая погода, по крайней мере, так было сказано в прогнозе погоды. Так ещё и температура на улице понизилась, хотя, казалось бы, до начала лета осталась всего-то неделя. И на самом деле такая погода — это не совсем хорошо, по крайней мере, для меня. На улицу толком не выйти, а ведь детки у меня уже успели привыкнуть, что они в любой момент могут выбежать на задний двор и поиграть, тем более сегодня выходной. Нет, безусловно, я могу позволить им выйти, дать зонтики, да вот только надолго ли их это займет? Минут на десять? Пятнадцать? Горки и качели мокрые, по лужам особо не попрыгать, так как обувь протекает, а резиновых сапожек ни у кого из мальчишек не имеется. Упустил я как-то из виду этот момент, нужно будет исправить и купить их. Вот и выходит, что у мальчишек попросту не остаётся выбора, кроме как провести целый день в доме. И я почему-то убежден, что невольно закрытые в четырех стенах дети начнут придумывать тысячи способов, чтобы себя развлечь. И неизвестно ещё, не приведут ли эти самые способы к травмам и разрушениям. Надо будет что-то придумывать и занимать ребят чем-нибудь, чтобы не скучали. И у Димки ещё футбол сегодня с десяти до одиннадцати утра, надо его отвезти. Благо в машине мы с ним точно не промокнем, а на секции, помимо открытого стадиона, имеется крытое помещение для тренировок.

Время уже перевалило за восемь. Арсений у меня под боком все сильнее ворочался, очевидно просыпаясь. Надо же, заснул ведь поздно, а времени сна ему, видимо, все равно хватило. По-хорошему, пора было уже идти будить и остальных тоже. Знаю, выходной, да вот только если им позволить поспать подольше, то вечером уложить будет трудно, а в случае Антона ещё и дневной сон собьётся, а я тут режим вообще-то стараюсь наладить, и мне очень не хотелось бы, чтобы дети, проспав до самого обеда, потом засиживались допоздна.

— Доброе утро, солнышко, — заметив, что мальчишка открыл свои заспанные, но все такие же невероятно выразительные голубые глазки, сказал я и улыбнулся. — Выспался?

— Вроде бы да, — стараясь скрыть зевок ладошкой и пока что не стремясь выбираться из кровати, сказал Арсений.

Такой он забавный, когда только проснулся. Непривычно лохматый, не успевший полностью выбраться из объятий сна, а потому выглядящий очень заспанно ребенок. Самый обыкновенный мальчишка, такой, каким он вообще-то и должен быть с утра пораньше.

— Если тебе хочется, можешь ещё поваляться, а я пойду потихоньку будить всех остальных, хорошо?

Арс не сказал ничего, только кивнул, явно силясь держать глаза открытыми. Он в целом не слишком многословный, а по утрам тем более, как оказалось. Но ничего, сейчас проснется окончательно и пободрее станет. Я снова ему улыбнулся, провел рукой по темным, прямо сейчас очень непослушным волосам ребенка, после чего поднялся, намереваясь выйти в коридор. По-хорошему, конечно, мне бы переодеться, умыться, но это займет время, а мне нужно, чтобы мы с Димкой позавтракать успели и при этом не опоздали на его тренировку. А я знаю этого маленького соню, его пока добудишься, пока умываться отправишь, пройдет очень много времени. Потому я, пожалуй, сначала разбужу малышню, отправлю их всех умываться и потом быстро приведу и себя в порядок.

Коридор, оказывается, не пустовал. Я только вышел из комнаты, как наткнулся на Антошу. Не сказать, что я был удивлен, этот ребятенок практически всегда встаёт пораньше, привык уже. А вот что удивило, так это то, что мальчишка почему-то ползал на четвереньках, а при виде меня пискнул тихонечко и стремительно пополз в сторону лестницы. Что это у него за игры такие с утра пораньше, я, ясное дело, не понял, но позволить ребенку достигнуть лестницы не мог. Он же и спускаться с неё явно собрался ползком, упаси боже, кубарем вниз покатится. Потому я быстренько шагнул к нему, перехватывая его уже у ступенек, и поднял на руки. Мальчишка сначала уставился на меня удивлённо, потом снова тоненько пропищал и закрыл лицо ручками, будто прятался. А я только сейчас обратил внимание, что носочки у него были не только на ногах, но и на ладошках.

И «прятался» он точно не потому, что боялся, это было очевидно по улыбке и тихому хихиканию, перемешанному с пищанием. Очень довольным и весёлым пищанием, попрошу заметить. Очевидно было, что ребеночек попросту играл, правда, непонятно было, во что именно. Впрочем, в этой кудрявой головушке столько фантазии, что я не удивлюсь, если он мне сейчас снова начнет рассказывать про каких-нибудь фантастических существ, одно из которых он, возможно, и изображает из себя.

— Антошенька, по лестнице нужно ножками спускаться, а не ползти по ней. Так ведь можно упасть и сильно удариться, — мягко подметил я и тихонько рассмеялся, когда это маленькое чудо крепче прижало ручки с надетыми на них носками к лицу.

Вот посмотришь на этого кудрявого и до невообразимости милого ребенка, и настроение само собой вверх скачет. Чудит же постоянно, но чудит так, как умеют делать это только дети. Легко, непосредственно и совсем не думая, что его игры могут кому-то показаться странными или даже глупыми. Пожалуй, четыре года — это тот замечательный возраст, когда дети уже достаточно смышленные, чтобы с ними можно было вести беседы на самые разнообразные темы, но при этом для них весь мир вокруг остаётся очень необычным и каким-то волшебным даже. А фантазия так и вовсе в таком возрасте летит вперёд своих маленьких хозяев, создавая перед ними невероятной красоты сказочные миры.

— Тоша, ты меня слышал? — не дождавшись ответа, спросил я, погладив детскую спинку.

— Слышал, — быстренько пробормотал мальчик, чуть раздвигая руки, чтобы одним глазком поглядывать на меня через образовавшуюся щёлочку. — Я буду только ножками по лестнице ходить, — серьезно заявил мне он, да вот только этот тон не совсем вязался с остальным образом Антоши.

— Хорошо, зайчик. — Я кивнул и провел рукой по его макушке. — Антош, а ты почему прячешься?

— Я таракан! — уверено и серьезно заявил мне мальчишка, все-таки отнимая руки от лица. — Тараканы прячутся от людей.

Не сказать, что это именно то, чего я ожидал, но почему бы и нет? Решил этот кроха побыть тараканом, ну и пускай. Хотя, конечно, выбор ролей у этого малыша своеобразный. То он рыцарь, то пилот, а тут вдруг раз, и таракашка. Но если самому ребенку нравится, то препятствовать ему в его развлечениях я не собираюсь. Чем бы дитя не тешилось, как говорится.

— С Наташей и Никитой вчера мы вот так решили, что по утрам мы будем тараканы, — тем временем решил мне поведать Антоша с видом маленького лектора, который рассказывает что-то невероятно важное.

С Наташей и Никитой они решили, ну-ну. Про Наташу я уже слышал, они с Тошей в садике подружились, а теперь к ним вот ещё какой-то мальчишка, судя по всему, присоединился. И все их совместные игры — это замечательно. Детям всегда нужна компания и общение со сверстниками, игры с ними все равно остаются важной частью жизни ребенка, даже несмотря на то, что Антошка в принципе никогда не бывает один и может легко присоединиться к играм старших мальчиков. Потому что, даже если просто логически посудить, станет понятно, что с детками одного с ним возраста Антоше всё-таки поинтереснее, так как они, так сказать, на одной волне. Я не спорю, Димка с Сережей Антошку не прогоняют, позволяют ему участвовать в своих затеях, да и Арсений нет-нет, а вовлечет его во что-нибудь, но все равно эти игры уже немножко другого уровня. То же «Лего» Антоше не интересно совершенно, слишком много усидчивости для его сборки требуется, а Тоша дольше чем на пятнадцать минут на чем-то одном свое внимание сосредоточить не может. Вот и выходит, что в садике это дитя отрывается по полной, давая волю всем своим детским желаниям и играя с другими ребятами его возраста в те игры, которые нравятся ему самому. Хотя, конечно, играть в тараканов — это, мягко говоря, немного необычно даже для маленьких детей. Вот почему именно тараканы? Непонятно, но да ладно. В целом это не так уж и важно.

— А носочки ты зачем на ручки надел? — не удержался от любопытства и спросил я.

— А это потому что… потому что у таракана много лапок, а лапки это как ножки, значит, носочки нужны везде, — со знанием дела пояснил Антошка.

И, надо признать, в его словах даже некая логика присутствует. Детская, до безобразия забавная, но всё-таки логика. Ох, этот зеленоглазый ребятенок — просто милейшее создание. Этакий маленький спонсор хорошего настроения окружающих. Ну потому что как можно не улыбаться, когда дитё с таким серьезным видом объясняет все про лапки у тараканов? Да, абсурдно, но Тошка на то и маленький, чтобы эту абсурдность неосознанно использовать везде и привносить не только в свою жизнь дополнительные краски, но и в жизнь окружающих его людей тоже.

Этот малыш о чем-то задумался на мгновение, свёл бровки, нахмурился и на меня посмотрел ещё серьезнее. Его зелёные глазки ясно выдавали серьезный мыслительный процесс, который происходил в светлой головушке. Честное слово, мне даже показалось, что если прислушаться, то можно услышать, как где-то поблизости быстро-быстро топают мысли этого мальчишки, пока он их пытается поймать и не упустить из виду. И, судя по всему, что-то ему там уже придумалось, да вот только что — пока что не совсем понятно. Впрочем, много ли времени пройдет, прежде чем он озвучит свои мысли?

— А у тебя есть тазик? — сказал наконец ребенок, просяще уставившись на меня.

— Зайка, а зачем он тебе? — Наверное, недоумение мое было таким сильным, что Антошка даже хихикнул, а потом зачем-то ткнул мне в нос своей ручкой, так и не снимая носков.

Зачем именно он это сделал? Понятия не имею, дети частенько делают несколько странные вещи, которые им самим кажутся забавными. И на самом деле я не видел в этом ничего такого, он не пытался сделать мне больно или что-то подобное. Ему просто стало весело, и он просто захотел в меня ткнуть. Ребенок захотел, ребенок сделал. Да, в случае четырехлетних мальчишек работает именно такая логика, логика необоснованных действий, если ее так можно назвать.

— Я хочу быть черепашкой! — объявил мальчик, перемещая свои руки мне на щеки. Видимо, он решил изучить все мое лицо.

В какой-то степени это даже мило, хотя и непривычно немного. Обычно это я стремлюсь то поцеловать ребят куда-нибудь в макушку, то обнять, то по щечке провести, а не наоборот. Но Антошка, видимо, задался задачей потрогать меня чуть ли не со всех сторон. Непонятно, правда, зачем ему это. И что ещё за черепашка? Он же только что утверждал, что он таракан.

— Черепашкой? Так ты же таракан. — Я поцеловал его в висок, отчего на губах у мальчика появилась улыбка. А его руки перекочевали на мои уши. Учитывая тот факт, что они были в носках, ощущения были странные, будто я шапку надел, но не на всю голову, а только на те места, которых касался Антошка.

— Ну так я уже побыл тараканом. Мне же уже надоело! — воскликнул Тоша. — Я теперь хочу черепашкой побыть. И мне нужен тазик. Это потому что у черепашки панцирь есть, он такой твердый-твердый, вот!

— Действительно, у черепашки есть панцирь, — пробормотал я, думая, имеется ли у меня вообще таз. Чисто в теории должен быть, да вот только где именно — вопрос. — Антош, давай я чуть позже поищу для тебя тазик, хорошо?

— А почему-у-у-у не сейча-а-ас? — даже не проговорил, а будто бы пропел мальчик, а потом прислонился своим лобиком к моему лбу и забавно раскрыл глазки широко-широко.

— Потому что сейча-а-ас, — спародировал я мальчишку, — тебе нужно сходить и умыться.

— А потом ты точно-точно дашь мне тазик? — переспросило это маленькое чудо, все ещё не отодвигаясь от меня.

— Если у меня получится его найти, то конечно дам.

Я мягко отстранился, чтобы лучше рассмотреть зелёные глазки. Очень веселые глазки, в которых задором сверкали искорки. Я снова улыбнулся мальчику, попытавшись поцеловать его в лобик. Правда, из-за того, что Антоша головой своей вертел, я благополучно промазал.

— Эй, ну не в глаз же, — якобы возмущённо, а на деле посмеиваясь, воскликнул ребенок, после чего обхватил меня за шею, на мгновение прижимаясь.

— Ты умываться-то идёшь? — попытавшись пригладить растрепанные Антошкины кудри, спросил я.

— Так ты же меня ещё же не отпустил. Я как пойду, если ты меня держишь? — вполне справедливо подметил мальчишка.

— Действительно, — тихонько рассмеялся я, опуская его на пол. — Беги умывайся уже, таракашка-черепашка ты моя.

Антошка хотел уже было бежать в сторону ванной, но остановился и посмотрел на меня. Личико стало задумчивым, потом серьезным, а потом этот ребенок улыбнулся, подпрыгнул и хлопнул в ладошки.

— Точно! Я буду тараканочерепахой, — выдал Тоша и тут же убежал в ванную комнату, как и планировал. На ходу мальчик носочки с рук всё-таки стянул, видимо здраво рассудив, что умываться без них будет удобнее.

Фантазер маленький, иначе и не скажешь. Даже представить не могу, как, по мнению этого крохи, эта самая «тараканочерепаха» должна выглядеть. Впрочем, я уверен, что у самого Антошки на этот счёт уже имеется куча описаний, так он ещё и про повадки и предпочтения в еде с радостью расскажет, если спросить. Проходили мы уже такое, синего крылатого медведя я, кажется, запомнил надолго, если не навсегда.

Впрочем, прямо сейчас вдаваться в подробности Антошиных фантазий я не стал. Мальчишка все равно убежал умываться и чистить зубки, а мне так-то ещё двоих разбудить нужно. Признаться честно, я удивлен, как они ещё не встали, потому что общались мы с Антоном пусть и не крича, но и не слишком тихо, а у того же Серёжи дверь в комнату была приоткрыта. Он сам, когда я к нему перед сном зашёл, попросил не закрывать ее полностью, сказал, что ему так комфортнее. Ну я и оставил. Если ребенок просит, то почему я в такой мелочи должен ему отказывать?

Войдя в спальню, я убедился, что мальчик действительно ещё спал и, судя по всему, просыпаться даже и не планировал. Серёжка сладенько сопел, лёжа на боку и убрав одну ручку под подушку, а вторую положив около своего личика. Одеяло оказалось скомкано в ногах, видимо, ребёночку стало жарко, и он раскрылся во сне. Я осторожно дошел до кровати, присаживаясь на ее край, поправил на ребенке задравшуюся во сне футболочку и осторожно погладил мальчика по спинке. Будить его резко мне не хотелось. Вообще-то, если говорить откровенно, будить мне его не хотелось вообще, но, увы, Серёже четкий график необходим даже больше, чем всем остальным. Именно поэтому позволить ему спать совсем допоздна я не мог.

— Серёженька, — негромко сказал я, чуть настойчивее дотрагиваясь до детской спинки, — вставать пора, солнце мое.

Мальчишка что-то пробормотал неразборчиво, не раскрывая глаз, развернулся так, что оказался ко мне лицом, схватился за мою руку и прижал ее к себе на манер плюшевой игрушки. И ведь проделал все это совершенно неосознанно, даже не выбираясь из объятий сна. Сказать, что я от такого простого действия ощутил невероятную радость, — ничего не сказать. Этот жест настолько прост, но лично мне он показался безгранично милым и каким-то… доверчивым, что ли? Ребенок просто прижал мою руку к себе, не ощущая никакой опасности, но для меня подобное было сравни чуду, которое раньше было недоступно. Я все ещё поражаюсь тому, как раньше можно было жить без этого. Вот правда, как?

— Вставай, маленький соня, — свободной рукой проведя по его голове, чуть погромче сказал я, — утро наступило уже.

— Что? — слегка приоткрывая глаза и сонно смотря на меня, переспросил мальчишка.

— Вставать, говорю, пора, — с улыбкой сказал я ребенку. — На улице уже светло, утро пришло.

Серёжка зевнул, после чего решил всё-таки сесть на кровати. Интересно, что руки моей он так и не выпустил, а держался своей ладошкой за мою, кажется даже не осознавая этого. Потом это маленькое сонное чудо и вовсе подползло совсем близко, перебралось ко мне на колени, устроилось поудобнее и так и осталось сидеть, пытаясь бороться со сном.

Какой же он нежный с утра пораньше. Вот, казалось бы, только проснулся, а уже обниматься полез, ну просто маленькое сокровище, а не мальчишка. Как можно быть настолько милым? Порой мне кажется, что в последнее время даже Дима не так часто лезет обниматься, он явно уступил свой статус главного любителя обнимашек и передал его Серёжке. Впрочем, Серёжу можно понять, ему внимание требуется, забота, вот он и пытается их найти даже в мелочах. А я отказывать ему не собираюсь, мне вполне ясно дали понять, что к этому ребенку требуется особенный подход, потому что мальчишка очень нежный и ранимый, хрупкий даже, как первоцвет. И эмоциональность у него тоже особенная, восприятие отличается от остальных, потому с Сережей и нужно быть внимательным. Нет, я не говорю, что нужно пренебрегать другим детьми, ни в коем случае, просто не стоит забывать, что они все слишком разные и характеры у них тоже отличаются. Но оно и понятно, одинаковых людей в принципе не бывает.

— Там дождь? — спросил мальчик после того, как мимолётно кинул взгляд в сторону окна.

И голос его звучал тихонечко, а глазки снова закрывались. Вот-вот и снова заснёт прямо у меня на руках. Чтобы не позволить Серёжке опять заснуть, я поднялся, не отпуская его конечно, и подошёл к окну. Раз уж мальчика заинтересовала погода на улице, то почему бы и не позволить ему разглядеть ее получше? Заодно взбодрится немного.

— Целый день лить будет, — проговорил я, поцеловав ребёночка в висок.

Серёжа кивнул немного заторможенно, рассматривая пейзаж за окном. Все мокрое, дождь не то чтобы проливной, но и моросью это назвать никак было нельзя. Сыро, серо, скучно. Как-то вот совсем не по-весеннему, хотя, казалось бы, май уже подходит к концу. Серёжку тоже вся эта картина явно не обрадовала, и он вскоре повернулся так, чтобы видеть мое лицо. Моргал мальчик часто, и казалось, вот-вот глаза сами собой закроются и он сладко засопит. Всё-таки не до конца его ещё сон отпустил, точно не до конца, но мальчишка с ним боролся. Причем так усердно, что даже потянул в рот палец, явно намереваясь его прикусить. И ох уж эта его привычка, с ней нам ещё бороться и бороться.

— Солнышко, не забывай, что пальчики кусать не нужно, — мягко отводя детскую ручку в сторону, напомнил я.

— Но у меня же зуб шатается, — объявил Серёжа, после чего потащил в рот другую руку, коснувшись большим пальцем того самого зуба и расшатывая его.

Ну вот что за дела? Я тут борюсь с его привычкой, а он зуб шатает… руками! И вот что с этим чудом делать? Нет, я все понимаю, соблазн зубки пораскачивать, когда они меняются, очень велик, и все дети так или иначе пытаются сделать так, чтобы они выпали побыстрее, а некоторые и вовсе сами себе их вырывают, но это же не повод грязными пальчиками лезть в рот.

— Серёж, это все равно не повод трогать зубик руками. — Я отвёл в сторону теперь уже другую руку мальчика. — Ты думаешь, твоим зубкам очень понравится, если ты на них нехорошие микробы оставишь? Или животику? Микробы легко могут и в животик перебежать, а потом проблемы будут. — Я говорил мягко, не чтобы напугать, а чтобы предостеречь.

Ведь и вправду ни мне, ни, я уверен, самому Серёже не хочется потом мучаться с последствиями этих его попыток затянуть что-нибудь в рот. И да, я понимаю, когда он делает это неосознанно, обычно это у него скорее нервное, возникающее на фоне его эмоциональности. Но сейчас-то он просто захотел пошатать зуб. Не могу понять, правда, осознавал ли при этом, что именно он делает, или это было просто сиюминутное необдуманное желание, но всё-таки. С подобными действиями стоит быть осторожнее, намучаемся ведь оба, если этот ребятенок, не дай бог, подхватит какую-то кишечную инфекцию. Ручки-то у него далеко не всегда чистые, как, впрочем, и у любого другого ребенка.

— Я… Я не хочу никаких микробов. И… И проблем не хочу. — Серёжка говорил негромко, но для уверенности он даже головой помотал из стороны в сторону. И сонливость его стала исчезать, уступая место то ли неловкости, то ли грусти, то ли и вовсе чувству вины.

Не совсем то, чего я хотел. Я снова рассказал ему про микробы не для того, чтобы поставить мальчишку в неловкое положение, не потому, что хотел упрекнуть, и уж точно я не преследовал своей целью вызвать в нем чувство вины. Мне просто нужно было напомнить ему, что за своими действиями следует следить, что ему нужно немного больше усилий приложить, чтобы избавиться от нехорошей привычки. Ведь если не напоминать, не просить по многу раз не тянуть ручки в рот, то он так и продолжит это делать. Да вот только кто же знал, что Серёжка действительно расстроится? Я ведь не ругаю его, казалось бы, какой повод может быть для грусти? Да вот только Сережа, кажется, этот самый повод все равно умудрился найти.

— Знаю, солнышко, я тоже не хочу, чтобы из-за всяких нехороших микробов у тебя были проблемы. Так что давай ты будешь очень-очень стараться следить за тем, чтобы не тянуть в рот пальчики, карандаши, ручки и все остальное. Они же ну вот совсем не съедобные. — Я легонько пощекотал мальчика, стремясь разрядить обстановку, а то чего-то он совсем загрустил.

— Я постараюсь. Ой. Ну папа! Щекотно!

Этот маленький ребятенок начал извиваться подобно червячку в попытках куда-нибудь сбежать. Да вот только бежать-то ему особо некуда было. Поначалу Серёжка пытался сдерживать смех, непонятно зачем, правда, но потом прекратил. Расхохотался искренне и звонко, поднимая не только свое, но и мое настроение. Правильно, нечего зацикливаться на плохом и грустить из-за этого. В жизни разные вещи случаются, и не все из них являются приятными, но так что же, теперь считать жизнь оконченной из-за каких-то там проблем? Глупо, очень и очень глупо. Проблемы были, есть и будут, но если не замечать всего того хорошего, что есть рядом, то так можно умом тронуться и совсем забыть, что значит быть счастливым.

— Ну хва-а-атит, — протянул мальчик, утыкаясь личиком мне в плечо и продолжая хохотать.

Щекотать я его перестал, перехватил поудобнее, прижимая к себе. Такой он хорошенький, особенно когда искренне смеётся. И по болтливости его, честно говоря, я уже успел соскучиться. Очень хочется верить, что рано или поздно наступит тот момент, когда мальчишка будет снова задавать тысячи вопросов и тараторить так быстро, что только и нужно успевать обрабатывать информацию. Ну в самом деле, не все же время ему молчать? Когда-нибудь от неврастении мы всё-таки сможем избавиться, ведь так? Не может быть такого, чтобы не смогли.

— Кстати, Серёж, а я же забыл тебе рассказать, — неожиданно вспомнил я одну вещь. — Помнишь, ты говорил мне, что хочешь из глины лепить?

Мальчик оторвался от моего плеча, кивнул, посмотрев прямо мне в глаза. Личико его стало таким заинтересованным, да и в карих глазках сейчас сверкали такие искорки, что можно было бы даже забыть, что у этого ребёночка вообще есть какие-то трудности, касаемые его эмоциональности.

— Помню, — отозвался Серёжка. — Ты нашел, где такое можно делать?

— Да, зайчик, нашел. Мы с тобой найдем время на следующей неделе и обязательно сходим, попробуешь. Если понравится, то будем ходить почаще, согласен?

Мальчик часто-часто закивал, а на его личике появилась улыбка, не ответить на которую было бы попросту невозможно. Как, оказывается, легко подарить ребенку немножко радости.

— Там на самом деле целая творческая студия, — продолжил пояснять я, — и из глины лепят, и рисуют, и аппликации делают, и оригами твое любимое есть. Там даже по дереву выжигают, представляешь? Так что если тебе захочется ещё что-нибудь попробовать, то ты мне обязательно говори, хорошо?

— Хорошо, — протянул Серёжка, сделавшись ну вот прям совсем довольным, точно котик, которого хорошо накормили. — А когда мы пойдем?

— Ещё не знаю, но выберем с тобой день посвободнее, может, четверг или пятницу. Они до семи вечера работают, так что можно будет после школы съездить. А через недельку и вовсе времени свободного много станет, каникулы начнутся, так что можно будет почаще ездить, если ты захочешь. Устраивает тебя такой расклад?

На самом деле я намеренно выбрал именно творческую студию, а не полноценный кружок, где есть четко установленный график посещения. Таким образом, я не привязываюсь к конкретным дням и времени. С Димкиным футболом в этом плане сложнее, но, с другой стороны, в подобной секции иначе и не возможно, поскольку многие настроены вполне себе серьезно в отношении данного вида спорта, а потому им требуются стабильные тренировки на постоянной основе в одно и то же время, в одни и те же дни. Это Дима относится к этому скорее как к простой игре, этакому способу куда-нибудь деть свою энергию. Потому-то я пока что даже и не пытался настаивать на том, чтобы делать эти тренировки чаще раза в неделю. Попросит сам, хорошо, я договорюсь, а нет, так и пускай дальше воспринимает все это как обычное развлечение. Потому что, по моим наблюдениям, по крайней мере, этому мальчишке пусть и нравится сама игра, но никакого серьезного отношения у него не имеется. Я даже не уверен, что спустя месяц ему не надоест. Бывает так у детей, причем довольно часто, что они попробуют что-то, позанимаются, а потом им скучно становится и интересы резко меняются. Так что пока у него есть желание, то пускай ходит, все равно шило в попе не позволит сидеть на месте, а там посмотрим, не хочу сильно наперед загадывать.

Но это все к тому, что с Серёжкой-то ситуация может быть точно такая же. Сегодня ему интересно, а завтра нет, потому смысла в том, чтобы искать какие-то занятия, которые нужно стабильно посещать, я не вижу. Стабильность ему требуется в распорядке дня — это факт. Но вот в таких вещах, как посещение каких-нибудь дополнительных кружков, на мой взгляд, по крайней мере, она необязательна. У ребенка может не быть настроения, желания, да мы можем даже просто уехать куда-нибудь. Всё-таки впереди лето, и я намерен отвезти детей к морю. И у меня нет никакого желания каждый раз отчитываться, почему ребенок пропускает занятия, которые так-то даже обязательными не являются, это же не школа. Так что пусть лучше так, выберем денёк, съездим, остальных мальчишек тоже можно захватить, вдруг им тоже понравится, а дальше я буду ориентироваться на желания самих детей.

— Да, устраивает, устраивает, — быстро проговорил мальчик, а потом обхватил меня за шею. — Папуля, я тебя так люблю. Сильно-сильно.

Моя ж ты зайка, я, кажется, растаял. Ну до чего же милый мальчишка. Просто до невообразимости искренний ребенок, который так легко произносит это одновременно простое и сложное «люблю». И это слово у него такое лёгкое, воздушное и одновременно мягкое. Как облачко. У Арсения оно звучит по-другому, как-то более опасливо, что ли? Будто он каждый раз боится, что я его отвергну. А Серёжка просто выдает то, что думает, хотя, казалось бы, именно этот ребенок постоянно боится сделать что-то не так и обидеть кого-нибудь. Но, видимо, в данном случае он на каком-то подсознательном уровне понимает, что уж чем-чем, а подобным признанием он не то что не обидит, а наоборот, вызовет целую бурю из эмоций и чувств, и все будут исключительно положительными. И это его «папуля»? Боже мой, да эта самая прекрасная вещь, которую я за всю свою жизнь слышал. Вот серьезно, ни один комплимент не способен сравниться с подобным.

— Радость ты моя, я тебя тоже очень-очень люблю. — Я погладил мальчишку по волосам, улыбнулся ему со всей теплотой, на которую только был способен. — Умываться пойдешь? — спустя полминутки тишины спросил я.

На самом деле, дай мне волю, так бы и стоял, прижимая это маленькое чудо к себе. Да вот только помимо Серёжи у меня вообще-то ещё трое, Дима так и вовсе ещё даже не разбужен. Да и завтрак никто не отменял.

— Ага. Пойду.

Я вышел из комнаты и только после этого опустил ребенка на пол. Голос Антошки слышался уже откуда-то снизу, видимо, он успел умыться и спустился на первый этаж, а Арсений только вышел из моей комнаты, видимо проснувшись окончательно. Я снова потрепал по голове Серёжку, улыбнулся Арсу, после чего кивком головы указал в сторону ванной комнаты и двинулся к Димке, а то сам он, судя по всему, просыпаться не планировал.

На кровати я Диму не обнаружил, а потому сначала даже подумал, что он уже встал и куда-то ушел. Но потом… Ох, чувствую я, с этим ребенком мне всё-таки придется ругаться, потому что, честное слово, это уже настоящее безобразие. Мальчишка спал, это да. Да вот только спал он на полу, недалеко от окна, в окружении машинок и с книжкой под боком. Ну и подушку с кровати утащил, видимо, чтобы было удобнее. Голову на нее положил, ножки поближе к груди поджал, лёжа на боку, ручки убрал под щёчки, да так и спал. Причем, как мне показалось, достаточно крепко.

И вот справедливый вопрос — а как он, собственно, там вообще оказался? Вчера вечером я его уложил, намеренно проследил, чтобы он заснул, что было нелегко, и я выслушал кучу недовольства, и только после этого ушел спать сам. И теперь, спрашивается, почему все выглядит так, будто мальчик заснул прямо в процессе игры? Нет, я, конечно, могу предположить, что он просто проснулся слишком рано утром, заснуть обратно не смог, а потому решил занять себя хоть чем-нибудь, а сон настиг его совершенно внезапно. Да вот только почему-то слабовато мне в это верилось, ой слабовато. В прошлый раз, когда ребенок с утра пораньше проснулся, уложить мне его удалось только к обеду, в тот момент энергии было хоть отбавляй, а сейчас, очевидно, ситуация совершенно другая. Какой вывод из этого напрашивается? Димка снова пропустил мимо ушей все мои просьбы не играть ночами, а спать и сделал по-своему. Так более того, до этого я его хотя бы ловил и отправлял в постель, а тут, думая, что он уже спит, даже не подумал ночью встать и сходить ещё раз его проверить. И вот иди знай, во сколько он лег. А если под самое утро? Так я его теперь не добужусь даже. А если и проснется, то в таком настроении, что сил моих не хватит, чтобы с ним совладать. Димка всё-таки, несмотря на всю свою нежность и тактильность, мальчишка с характером, просто он мне его ещё не успел продемонстрировать во всей красе.

— Дим? Димочка, ты вставать собираешься? — подобравшись к ребятенку поближе и опускаясь на пол около него, негромко спросил я и осторожно коснулся его плеча.

Ну а что мне ещё оставалось делать? Просто оставить спать, как мне на тот момент казалось, тоже не вариант. Не хватало ещё, чтобы мальчик окончательно поменял местами день с ночью. Это же сильнейший стресс для организма, особенно детского, которому требуется полноценный здоровый сон. Да вот только как это объяснить мальчишке, который мои доводы слушать не желает? Я ведь говорил ему уже, что ночами спать нужно, чтобы сил набираться, чтобы здоровым быть, а он что? Продолжает делать то, что хочется ему самому, и совсем не прислушивается ко мне.

— Солнце, у тебя же футбол сегодня. Нужно быстренько вставать, умываться и завтракать, чтобы не опоздать. — Я продолжил попытки разбудить мальчика.

И Димка даже проснулся, да. Поднялся, посмотрел на меня в упор. При этом в его глазах читалось недовольство и нечто, пока что не совсем понятное, но точно что-то такое, с чем я ещё не сталкивался раньше. Интересно, однако… Ребенок поднялся, схватил подушку, прошел мимо меня, не сказав ни слова, после чего забрался на кровать и замотался в одеяло с головой, укладываясь теперь уже там. Приехали, называется… И вот что мне с этим делать?

— Дим, ты слышал, что я сказал? — мой голос звучал несколько удивлённо, потому что я все ещё пытался понять, что с Димкой происходит вообще и каковы мотивы его действий.

— Слышал, — буркнул мальчишка куда-то в подушку, — и я никуда не пойду, спать хочу, — добавил он, даже не поворачиваясь ко мне.

И я бы даже сказал, что тон, которым он все это произнес, звучал несколько вызывающе. Может, нечто неопределенное в его глазах тоже было вызовом? Да вот только по какой причине он появился? Хотя ладно, глупый вопрос, если я прав и он не спал минимум полночи, то понятное дело, что настроение у него теперь ниже нуля, да ещё и вредность с упрямством вышли на первый план.

— Ты уверен, что не хочешь идти на футбол? — уточнил я. Потому что знаю я детей, сейчас они скажут нет, через пять минут поменяют свое мнение, а виноватым в итоге останусь я, потому что он, оказывается, хотел, а я не отвел.

— Уверен. Отстань, — раздалось со стороны кровати, а потом мальчик демонстративно накрыл голову подушкой.

Ну, хозяин — барин, как говорится. Не хочет — значит не пойдем, я заставлять не буду. Мне, честно говоря, совершенно не нравились ни его тон, ни в целом вся эта неожиданная демонстрация, но начать ему объяснять что-то сейчас значит ещё больше провоцировать. Я не добьюсь совершенно ничего, просто потому что Дима невыспавшийся, причем настолько, что он не то что слушать, а даже смотреть в мою сторону не желает. И разумнее прямо сейчас будет оставить его и дать поспать хотя бы ещё часик. Да, я помню, что говорил про режим и про то, чтобы не менять день с ночью, помню. Вот только есть разница между тем, чтобы разбудить детей, которые ночью спали и, соответственно, выспались, и разбудить Димку, который решил, что сон ночами — это не для него. Так что ладно, придется сделать ему небольшое послабление, а потом снова объяснить, в чем он неправ. И ночами, видно, придется ходить к нему, чтобы убеждаться, что режим он не нарушает и сопит в своей кроватке. А еще я очень надеюсь, что он не устроит мне весёлый денёк, полный каприз и пустых истерик. Я-то не спорю с тем, что он маленькое солнышко. Да вот только, как выяснилось, это солнышко может показать зубки…

***

Время приближалось к одиннадцати. Дима все ещё не встал, а остальные были в гостиной, ну, по крайней мере, когда я из нее ушел. Зачем? Искать таз для Антошки. Он про свою черепашку не позабыл, а потому сразу после завтрака решил мне напомнить о своей просьбе. Я оставил детей с моими родителями. Они завтра с утра уезжают, а потому и сами не против подурачиться с ребятней напоследок. Нет, понятое дело, что не пройдет и пары недель, я почему-то в этом уверен, как они приедут снова или, может быть, мы к ним съездим, но все равно какая-то тоска по поводу их отъезда ощущалась. Причем особенно сильно эту тоску ощутил Серёжка, который буквально прилип к моим маме с папой и выпрашивал внимание и заботу от них.

Тазик был обнаружен в помещении, которое совмещало в себе место для хранения всякой бытовой химии, швабр, пылесоса, а также прачечную со стиральной и сушильной машинами и корзинами для белья. Таз этот был не слишком большой, но Антошке должно хватить. Он и сам маленький, так что в самый раз. А вообще, конечно, интересно оно выходит, я этому мальчишке игрушки покупаю, значит, книжки всякие, а ему интереснее кастрюли, тазики и табуретки. Впрочем, так оно, наверное, даже лучше, фантазию развивает, мир познает, так что пускай.

Вернувшись в гостиную, застал крайне интересную картину. Антошка с Сережей оба стояли около холодильника. Серёжка его открывал, а потом медленно закрывал обратно. При этом мальчики с интересом заглядывали внутрь, пытаясь что-то высмотреть. Мои мама с папой сидели за столом, посматривали на этих двоих, а мама так и вовсе тихонько посмеивалась. Кажется, она была в курсе, что мои детки придумали, а я вот понять так и не смог.

— Погас! — вдруг радостно завопил Антошка, подпрыгнул на месте, а потом заметил меня. — Ура, тазик! — не менее радостно добавил он, подбежав ко мне и этот самый таз забрав.

Мальчишка все с тем же тазом добежал до дивана, где сидел Арсений с очередной книжкой. Улёгся на живот, очевидно посчитав, что так будет помягче, чем на полу. При этом он умудрился тазик положить себе на спину и теперь был ужасно доволен всем происходящим.

— Все! Я черепашка! — объявил этот кудрявый малыш. И я отчётливо заметил, что Арсений, окинув младшенького взглядом, тихо фыркнул, пытаясь таким образом скрыть смех, видимо, чтобы не обидеть случайно Антошку.

Черепашка из Антона получилась, правда, немножко ленивая. Лежачая, я бы сказал. А про свою тараканью сущность он, казалось, и вовсе позабыл, но да ладно. Если честно, сути такой игры я не совсем понимал, но если ребенку нравится, то меня эта самая суть и не должна волновать. Пускай развлекается.

— А холодильник вы зачем открывали? — с любопытством спросил я, переведя взгляд на Серёжку, который уже успел перебраться на колени к моему отцу.

— Мы смотрели, как выключается свет, — пояснил мальчик. — Если дверцу не до конца закрывать, то можно увидеть. как лампочка гаснет! Правда здорово?

Голос ребенка звучал так восторженно, что мне только и оставалось, что диву даваться со всего происходящего. Ей-богу, оказавшись в четырех стенах без возможности выйти прогуляться из-за дождя, дети начинают делать поистине поразительные в своей странности вещи. Да ещё и рассказывают о своих открытиях с таким задором, что невольно веришь в то, что лампочка та не иначе как таинственное чудо, схему работы которого предстоит разгадать. Но на самом деле оно, конечно, неплохо. Захотелось им изучить холодильник поближе, ну и пускай, не ломают же они его. В случае с Серёжкой мне и вовсе радоваться стоит этому проснувшемуся в ребёночке любопытству.

— Действительно, очень здорово, — стараясь разделить этот детский восторг, сказал я.

Всё-таки детям важна реакция взрослых, они хотят делиться своими наблюдениями и ожидают, что их восторг будет разделен. Это мне, как взрослому человеку, лампочка в холодильнике кажется самой обычной вещью, на которую я и внимания не обращаю. А для Антоши с Сережей это стало чем-то новым и ужасно интересным. И, понятое дело, они захотят об этом рассказать. У детей сознание устроено так, что они всегда хотят поведать обо всем новом для них. И взрослым нужно проявлять заинтересованность, потому что это поощряет детей на новые открытия, дарит стимул, так сказать. Никакому, даже взрослому человеку, не будет интересно что-то делать, если рядом не будет хотя бы кого-нибудь, с кем можно было бы потом поделиться своими достижениями или даже просто мыслями. Кто бы что ни говорил, но в полном одиночестве человек просто затухнет, будто свечка, которую задули. И уж тем более это касается детей. Маленькие в целом очень зависимы от окружения, в основном от взрослых, конечно. Причем зависимы как психологически, так и материально. Так что игнорировать их интересы нельзя, нужно слушать и разделять с ними все эмоции от этих небольших открытий, хотя бы для того, чтобы они не чувствовали себя одинокими в таком большом и незнакомом мире.

— Пап, — вдруг позвал меня Арсений, прерывая мои размышления.

Я посмотрел на него. И увидел нечто невероятное в глазах. Я увидел просьбу. Пока что ещё не озвученную, но всё-таки. Он смотрел точно такими же глазами, которыми смотрел на меня Антошка, когда таз выпрашивал. Просящие глазки котенка. И только цвет у них другой — небесно-голубой и такой чистый-чистый. Я подошёл ближе к ребенку и опустился около него на диван, параллельно окидывая взглядом и Антошу, который пытался пристроить тазик непонятно куда. То до самой головы его дотягивал, пряча под ним макушку, то наоборот спускал до самой попы. Что там в этой кудрявой головушке за фантазии такие, я не знал, но и ребенка отвлекать от его занятия не стал, полностью переводя взгляд на Арсения.

— Что, солнце? — мягко спросил я, надеясь, что своим голосом поощрю его к действиям.

В глазах мальчика, наряду с невысказанной просьбой также присутствовала и нерешительность. И это наталкивало на мысли, что попросить он хочет что-то для себя. В том плане, что это конкретно ему захотелось, а не кому-то из младших. Для себя Арс привык не просить ничего, потому и не решался теперь хоть что-нибудь произнести. Только глазками хлопал растерянно, пытаясь собраться с мыслями.

— Смелее, Арсюш, — осторожно притянув ребенка поближе, я шепнул ему это чуть ли не в самое ухо. — Я же вижу, что ты чего-то хочешь. Не бойся просить.

Я оставил поцелуй у него на макушке и немного отстранился, не выпуская из объятий. Если он сейчас решится — это будет огромный шаг вперёд. Начинать ведь нужно с малого, сейчас ему нужно научиться просить что-то для себя, потому что ему хочется, и не думать о том, что это может быть неправильно. Каждый человек имеет право что-то просить, будь то помощь или какая-то материальная вещь. И уж тем более каждый человек имеет право просить что-то у своих близких. Но для Арса это сложно, о чем я прекрасно осведомлен. И теперь нужно сделать все, чтобы мальчишка довел дело до конца, раз уж он решился в принципе позвать меня и продемонстрировать мне свое намерение, а он ведь мог и спрятать эмоции, он умеет, это я точно знаю. Мне нужно доказать ребенку, что просить что-то — это не страшно, не стыдно и, главное, это не доставит никакого дискомфорта мне. Наоборот даже, мне будет только в радость, если мальчишка станет чуточку смелее и хотя бы со мной не будет стесняться озвучивать свои желания. И ещё радостнее мне станет, если когда-нибудь Арсений поймет, что он ничем не хуже остальных, что ему не нужно принижать себя и выводить на первый план остальных мальчишек. В конце концов, они все просто дети, а потому равны и каждый имеет право просто подойти ко мне и сказать что угодно, попросить что угодно, да даже просто поныть и пожаловаться, если детская душа того требует. Пока что лучше всех эту простую истину усвоил Антошка, который не стесняется болтать обо всем и клянчить самые разные вещи, начиная шоколадками и заканчивая песенками.

— Я… Я просто, — очень нерешительно заговорил ребенок, как-то судорожно вздохнув, — я хочу кое-что попробовать. И мне… Я… Можно мне твой ноутбук ненадолго? Пожалуйста. — совсем уж тихо закончил говорить мальчик и даже глаза отвел.

Арсений… отвёл глаза. И говорил так путано и нерешительно, что на мгновение можно было даже забыть, что этот мальчишка обычно свои мысли выражает четко и ясно, так ещё и формулировки использует далеко не детские. А тут… Хорошо, конечно, что он всё-таки решился и сказал, но тем не менее мальчик достаточно сильно смутился, причем из-за такой мелочи. Это же нужно так сильно бояться попросить обыкновенный ноутбук. Ну неужели он и вправду думает, что я ему мало того что откажу, так ещё и выскажу какое-то неодобрение? Честно говоря, я порой совсем не понимаю этого ребенка, он одновременно маленький и взрослый, говорит и рассуждает о серьезных вещах, но в то же время искренне стесняется высказывать желания. Он умеет продумывать наперед любые действия, вплоть до мелочей, но почему-то не хочет или не может обратить внимание на те вещи, которые находятся прямо перед глазами. Безусловно, я прекрасно понимаю, что все это — результат серьезной психологической травмы, а может, даже не одной. Понимаю, но в то же время мне достаточно трудно во всем разобраться и предугадать его реакцию на те или иные вещи. Ночью он сам пришел ко мне, набравшись смелости, а теперь выглядит так испуганно, что мне кажется, если бы я не подтолкнул его к озвучиванию своих мыслей, то он бы так и не решился ничего сказать.

И это сложно — не понимать, как поведет себя человек в той или иной ситуации. Ты рассчитываешь на что-то одно, а он делает совершенно другое. И я бы соврал, сказав, что я знаю, как именно должен вести себя с ним. Не знаю, я запутался не меньше него, я выясняю все в процессе, пытаюсь подстраиваться на ходу, импровизирую, сам того не понимая. И, черт возьми, это одна из самых сложных задач, с которой я сталкивался за все свои тридцать лет. Она сложна хотя бы потому, что я не могу предугадать ничего. Да я даже не знаю, каким в итоге получится результат. Я очень хочу, чтобы мальчишка выбрался из этой ямы, в которой он застрял, всем сердцем и душой хочу. Но я не могу дать гарантии, что мне удастся ему в этом помочь. Да, я сделаю все возможное, но я все равно не знаю, что выйдет в итоге. И это незнание пугает настолько, что, будь я маленьким ребенком, забрался бы куда-нибудь под кровать, надеясь спрятаться ото всех проблем. Да вот только во взрослой жизни такое, увы, не прокатит. Ты либо делаешь всё от тебя зависящее, чтобы результат оправдал ожидания, в моем случае, чтобы помочь Арсению, либо не делаешь ничего и продолжаешь дальше тратить время впустую. И я не имею права отступать. Бездействие с моей стороны моего сына не спасет, также как не спасут его и прятки под кроватью. В моем случае никаких «либо» быть не может, я должен, обязан сделать все от меня зависящее, чтобы помочь ребенку. Моему ребенку, душа которого искалечена настолько, что удивительно, как он сумел сохранить в ней капельку света. И хотя бы этот свет мне нужно постараться сохранить, а в лучшем случае ещё и приумножить.

— Можно, солнышко, — позволив мальчику на мгновение прижаться ко мне теснее, сказал я. — Сейчас принесу его, хорошо?

Арсений кивнул, а я мимолётно растрепал его волосы, испортив всю прическу, после чего поднялся. Серёжа подбежал к журнальному столику, схватил бумагу и вернулся к моей маме. Видимо, оригами собирать будут. Бумагу я, к слову, специально тут оставляю, знаю уже, что ребенок любит из нее что-то мастерить. Да и Антошке периодически то порисовать приспичит, то повырезать что-нибудь. Хотя, конечно, ножницы без присмотра я ему давать не рискую, только если кто-то рядом есть. Папа мой, кажется, что-то задумал. Я заметил, как хитро он поглядывал в сторону Антошки, который уже успел развернуться на спину и устроить тазик у себя на животе. Надо же, какое интересное у этого ребенка представление о черепахах.

Я вышел из комнаты и направился на второй этаж. Ноутбук лежал в комнате на тумбочке, не помню уже, почему я его именно туда положил, но в общем-то какая разница? Уже забрав ноутбук и намереваясь вернуться вниз, я наткнулся на Димку. Все такого же сонного и с отнюдь не дружелюбным видом. Очевидно, что мои надежды на то, что мальчик сумеет выспаться и станет вести себя как обычно, не оправдались.

Ребенок только вышел из комнаты, но двигался не в сторону ванной, а к лестнице, явно намереваясь спуститься. Я, перехватив ноут в одну руку, подошёл к нему, осторожно придерживая за плечо и не позволяя пройти дальше. Дима посмотрел на меня, чуть нахмурившись. Не в шутку, как это делал Антоша, вполне серьезно, стараясь продемонстрировать всю степень своего недовольства. И взгляд у мальчика был… как бы это сказать? Интересным, что ли? Очень непривычным для меня. Вызова в детских глазах было ещё больше, чем с утра, но при этом в них также мелькали искорки какого-то страха. Не слишком заметные, но всё-таки. Интересно, однако…

— Доброе утро, — я старался говорить ласково и мягко и опустил тот факт, что вообще-то уже почти обед, надеясь, что такое отношение поднимет настроение ребенку. А то чего это он сегодня такой бука?

Интересно, что, как только я решил его приобнять, мальчик ответил и отстраняться, несмотря на всю свою недовольную угрюмость, не стал. Наоборот даже, прижался потеснее, уткнувшись лицом мне в живот. Что ж… это точно все тот же Димка, который любит обнимашки и пошалить, да вот только сегодня он, видимо, встал не с той ноги, вот и вредничает без повода.

— Ты умывался? — поинтересовался я, хотя ответ мне уже был известен. В ванной мальчик не был, это можно было сказать наверняка.

— Я не хочу умываться. — Я бы сказал, что голос ребенка прозвучал капризно, а сам он чуть отстранился, снова смотря мне в глаза.

И я отчётливо заметил, что страха в этих глазенах стало больше. Димка протестует, это очевидно, но также очевидно, что моя возможная реакция его пугает. И вот справедливый вопрос: зачем он это делает, если при этом боится? Впрочем, ответ на этот вопрос у меня имеется. Дима пытается проверить, насколько далеко я позволю ему в этих своих капризах зайти. Проще говоря, он решил, что сегодня удачный день, для того чтобы испытать мое терпение.

— Димочка, умываться нужно обязательно, чтобы быть чистым-чистым. — Терпения, чтобы бороться с детскими «не хочу», у меня хватает, по крайней мере, пока что, да и настроение слишком хорошее, чтобы я теперь с ребенком ругался или ссорился.

Да и к чему вообще ссоры? Дима не глупый мальчик, все понимает, если информацию правильно преподнести. Скандалами я ничего не добьюсь, криками тем более, только напугаю маленького ещё сильнее. А я не хочу, чтобы кто-нибудь из детей меня боялся. Они должны понимать, что я могу отругать за определенные поступки, но в то же время я никогда не сделаю ничего, что принесет им вред. Более того, даже если случится так, что они натворят что-нибудь совсем уж из ряда вон выходящее, я все равно не отвернусь от них, останусь рядом, помогу, если потребуется. Я очень хочу, чтобы они осознали, что, пусть я и могу казаться им строгим в определенные моменты, этой строгости бояться не стоит. Наоборот даже, они всегда могут прийти и рассказать мне все, что бы ни случилось, потому что я пусть и отчитаю, возможно, где-то накажу, но все равно поддержу их. Всегда. Во всем.

— Ты книжку про Мойдодыра читал? Или, может, мультик смотрел? — продолжил я и заметил, как мальчишка кивнул. — И неужели тебе хочется, чтобы тебя считали неряхой и неумытым поросёнком?

Мальчика я ненавязчиво так вел в сторону ванной комнаты. Он вроде не сопротивлялся, что не могло не радовать. На самом деле Димка вообще молчал, только сопел немножко недовольно и щёчки смешно надувал, становясь похожим на хомячка. И все-таки у меня была надежда, что он согласится умыть личико и почистить зубы без лишних истерик. Надежда она в принципе умирает последней.

— Давай ты всё-таки умоешься, хорошо? — заведя ребенка в ванную, сказал я и вручил ему зубную щётку. — Чистеньким будешь, и микробов на зубках не останется. Я к тебе сейчас вернусь, хорошо? Ты же у меня большой мальчик, справишься с задачей сам, правда?

Ребятенок от моего напора слегка опешил, но всё-таки снова кивнул. На самом деле мне не слишком хотелось оставлять его одного, не в таком состоянии, когда он легко может что-нибудь учудить, только бы добиться какой-нибудь реакции от меня. Но мне все ещё требовалось отнести ноутбук Арсению, он всё-таки попросил. Да и убедиться, что внизу у всех все в порядке, тоже требовалось. Да, с детьми мои родители, но мало ли, лишний раз убедиться не помешает. Ох, порой мне кажется, что я начинаю пытаться разорваться на четыре части, чтобы успеть все везде и сразу. Каждому из детей требуется внимание, а меня одного кажется так мало на них четверых.

— Паша, смотри, я летаю! — огласил всю комнату Антошин восторженный крик, как только я снова оказался в гостиной и мальчик меня заметил. Какой же он иногда громкий, даже в ушах от звонкого голоса звенит.

Мальчишка действительно «летал». Сидя в тазу. Для этого ему, правда, пришлось довольно сильно поджать ножки, потому что места в нем было мало, но всё-таки. Тоша сидел, а папа мой, подняв этот самый таз вместе с ребенком, крутил его во все стороны, вызывая у Антона кучу радостных визгов, писков, возгласов и хохота. И что-то я ой как сомневаюсь, что придумал эту затею четырехлетний мальчишка. Вот прям очень сомневаюсь.

— Вижу, солнце мое, вижу, — сказал я, двигаясь ближе к Арсению, чтобы отдать ему ноутбук. — Антошенька, давай ты не будешь так громко кричать, хорошо? Немножко потише, — без лишней строгости, но вполне настойчиво попросил я, вглядываясь в веселое детское личико.

Да, я понимаю, что ребенку весело и ему хочется выражать свои эмоции путем крика, просто потому что это — один из самых простых способов. Но всё-таки он в комнате не один, и тот же Серёжка с моей мамой явно пытаются сосредоточиться на каком-то оригами, потому такая Антошина громкость может им мешать. Нужно всё-таки уважать окружающих людей. К тому же я опасался, что Тоша такими темпами сорвёт себе голос. Всё-таки голосовые связки у деток достаточно нежные и такого громкого крика могут попросту не выдержать.

— Хорошо, — не стал спорить со мной мальчик и действительно заговорил тише. Не сказать, что прям намного, но уже лучше. — Арсений сказал, что я как инолетянин в летающей тарелке! — с задором поведал мне мальчишка, снова начиная хохотать, когда мой папа его закружил.

— Тош, правильно говорить инопланетянин, — поправил я мальчика. — Но Арсений прав, на инопланетянина в тарелке и вправду похоже, — с тихим смехом добавил я.

До Арса я как раз дошел, опустил ноутбук к нему на колени, параллельно поцеловав в висок. Ребенок взглянул на меня немного робко, но всё-таки улыбнулся, что не могло не радовать.

— Пароля нет, так что просто включай и пробуй делать то, что хотел. И на будущее, если понадобится ноутбук, не бойся попросить, — я говорил негромко, но с улыбкой, при этом стараясь не потерять взгляд голубых глаз. — Давай только договоримся, что ты не будешь часами не выбираться из виртуального пространства. Помимо него всё-таки и реальный мир существует, и он, между прочим, не менее интересный.

Я прекрасно понимаю, что ограждать детей полностью от гаджетов и техники будет неправильным решением. В современном мире без этого попросту не обойтись, а многие дети уже с детства начинают разбираться в том, как работают телефоны, планшеты, компьютеры. Вернее, даже не то что многие, а большинство. И по отношению к мальчишкам было бы совсем нечестно с моей стороны не позволять им познать эту ставшую неотъемлемой часть современной жизни. В конце концов, они ходят в школу, они общаются со сверстниками, они замечают, что кто-то возможно разбирается в технологиях в разы лучше них, и, конечно, им тоже захочется во всем разобраться. В наше время это стало нормой, и установить строгий запрет — значит лишить их возможности быть наравне со сверстниками. Поэтому, на мой взгляд, лучше просто устанавливать разумные ограничения. Не разрешать им засиживаться перед экраном и ставить ограничения на определенный контент, но тем не менее не говорить категоричного «нет».

— Хорошо. Спасибо, пап, — совершенно искренне сказал Арсений. И улыбка у него тоже стала более уверенной.

Я ещё раз окинул взглядом детей, задержавшись на Антошке, который с весёлым звуком «виу» продолжал развлекаться вместе с моим папой. Причем веселился он не меньше Тоши. Я даже задумался на мгновение, а точно ли детей в этой комнате только трое. Судя по взгляду моей матери и уже третьему прозвучавшему «пожалуйста, осторожнее, не покалечьтесь», она мое мнение вполне себе разделяла. Очень сильно жалея, что я не могу быть в двух местах одновременно, я всё-таки пошел обратно к Диме. Опять наверх, ага. Целый день вот так туда-сюда бегать, так никакой спортзал не понадобится.

— Солнышко, ты умылся? — заглядывая в ванную, поскольку через открытую дверь был слышен шум воды, значит, ребенок оттуда ещё не ушел, спросил я.

А потом остолбенел, увидев представшую передо мной картину. Удивление было сильно, но оно отнюдь не было чем-то положительным, не в данном случае, по крайней мере. Димка действительно все также находился в ванной. А ещё в ванной теперь была лужа воды. Приличных размеров лужа, созданная вполне себе намеренно. Как я это понял? У Димы в руках был стаканчик, полный воды. И, увидев меня, ребенок демонстративно наклонил его, позволяя воде вытечь. А после этого и вовсе он разжал пальцы, позволив пластиковому стаканчику полететь следом. И не было такого, чтобы ребенок меня не заметил. Он прекрасно видел, что я вошёл, он прекрасно слышал, что я спросил. И все равно не остановился и проделал задуманное. Проделал специально, глядя мне пусть и не прямо в глаза, но куда-то в район подбородка. И, судя по размерам лужи, воду за это время он выливал далеко не один раз.

Сказать, что я опешил — не сказать ничего. Подобное поведение со стороны мальчишки было для меня в новинку. Да, мы уже прошли через парочку Антошиных истерик, через некоторые шалости, через попытку Арсения выяснить, что я буду делать, если он ослушается, через Сережкин побег. Но ни одна из тех ситуаций не была похожа на эту. Потому что прямо сейчас ребенок целенаправленно шел против меня, против установок, против норм поведения. Более того, ко всему прочему весь его вид буквально кричал о дерзости. Он намеренно хотел вывести на конфликт, да вот только причину я ещё не до конца разгадал.

Я не испытывал ни злости, ни раздражения. Только лёгкое недовольство, которое, должно быть, отразилось на моем лице. Поддаваться на Димкины провокации я не собирался. Это он — ребенок, который не всегда понимает, что и зачем делает, а я взрослый и должен уметь держать себя в руках. В конце концов, ничего слишком уж криминального он не сделал, просто разлил воду. Да, он сделал это назло мне, но тем не менее ничего страшного не случилось, а пол легко можно протереть. Дети иногда ведут себя не очень хорошо — это нормально, на то они и дети. С этим просто нужно смириться, через это просто нужно пройти. И не поддаваться ненужным эмоциями. Если буду на него сердиться, то лучше не станет никому.

Я полностью вошёл в ванную комнату, стараясь не наступать на совсем уж мокрые участки кафеля. Дима следил за мной взглядом, будто ожидая чего-то, но я пока что молчал. Снял с крючка полотенце для рук: его легко можно отправить в стирку, так что подойдёт. Бежать вниз за тряпкой было бы дольше, а оставлять Диму одного прямо сейчас точно нельзя. Выключил кран, чтобы вода не текла впустую, и только после этого развернулся полностью лицом к мальчику.

— А теперь вытирай это все. И стаканчик подними, — протянув полотенце ребенку, сказал я.

Нет, мой голос не звучал грубо, я в принципе говорил достаточно тихо, да и тон был далек от приказного. Но ноткам строгости я все же позволил выбраться на поверхность, потому что просто проигнорировать эту неожиданную демонстрацию характера я не мог. Я разрешаю детям многое, порой даже слишком, иногда откровенно балую их, но подобное — уже перебор. Если бы Дима в процессе игры забрызгал пол водой, я бы не имел к нему никаких претензий, только мягко попросил бы протереть все за собой. Но мальчик не играл, он провоцировал.

— Не буду я ничего вытирать! — звучало грубо, громко, даже громче, чем веселые крики Антона. Так вдобавок мальчишка ещё и ногой топнул прямо по луже, создав брызги. Полотенце из моих рук он, ясное дело, не взял.

Мне ситуация разонравилась окончательно. Совсем его понесло, причем отнюдь не в правильную сторону. Честно говоря, мне совсем не нравится детей отчитывать, да, видно, придется, потому что по-другому он сейчас просто не поймет. А мне нужно, чтобы он прекратил вести себя подобным образом и мы могли спокойно обсудить все причины. Не только же в бессонной ночи дело, верно? Хотя, может, и вправду из-за этого, невыспавшиеся дети склонны капризничать.

— Дима, — негромко, но достаточно серьезно и строго окликнул его я, надеясь, что своей интонацией смогу немного осадить пыл ребенка, — я, кажется, разговариваю с тобой спокойно и без криков. Почему тогда ты позволяешь себе повышать голос и разговаривать со мной в грубом тоне? Очень прошу тебя, перестань и разговаривай со мной тоже спокойно.

— Как хочу, так и говорю! — совсем по-детски высунув язык, все так же громко сказал он. — Не нравится что-то, так верни меня обратно! — скрещивая руки на груди, а потом поворачиваясь ко мне спиной, видимо желая продемонстрировать, что он обиделся, добавил мальчик.

Но лично мне показалось, что таким образом он всё-таки спрятал свой страх. Удивительный человечек, боится и все равно продолжает… Впрочем, я, кажется, понял, почему и для чего он это делает. «Медовый месяц» окончен, и Дима, видимо как самый решительный и смелый, решил открыть дорогу к новому испытанию. Для меня, естественно.

Было бы странно говорить, что я не знал о том, что так будет. Знал, но, пусть это и звучит странно, надеялся, что оно все же обойдет меня стороной. Наивный. Ни одного человека, взявшего ребенка из детского дома, не обошло, так почему я решил, что стану исключением? Только потому, что мне самому кажется, что я сумел установить с детьми хорошие отношения? Так и другие, наверняка, тоже сумели. Да вот только против психологии таких деток не пойдешь… Они знают, что когда-то их бросили, знают, что они оказались не нужны родным родителям. Нет, конечно, есть множество причин, по которым дети оказываются в детских домах, те же несчастные случаи, например, но сами ребята редко когда об этих причинах задумываются. Они всю свою жизнь чувствуют себя брошенными, никому не нужными. И когда их внезапно забирают, то для них весь мир переворачивается с ног на голову. И первые три-четыре недели все идёт хорошо, дети привыкают, если и шалят, то по мелочи, а чаще просто побаиваются нового окружения и новых людей. И новоиспеченным родителям кажется, что все замечательно, что как только дети к ним привыкнут, то в их жизни будут только улыбки, только счастье, а малыши априори будут вести себя прилежно. Да вот только это не так. Привыкая, дети начинают привязываться. Привязываясь, они начинают бояться, что их вернут туда, откуда забрали. Ведь если их уже когда-то бросили родные мама с папой, то почему приемные родители не могут поступить так же? И, как только появляется этот страх, дети делают все, чтобы его развеять. Испытывают нервы родителей на прочность, порой уходя в такой разнос, что уже и перестаешь узнавать в них тех послушных малышей, которыми они были ещё пару дней назад. Они могут выдавать такие финты, какие взрослым и не снились даже. И все ради того, чтобы убедиться, что, даже если они не будут послушными, их все равно не бросят, не вернут, не предадут.

Это — этап, через который нужно пройти. И Димка прямо сейчас его для меня открыл. Новый этап, непростой. И самое худшее, что может сделать приемный родитель на этом самом этапе, — сдаться. Возвращение в детдом для ребенка станет лишь очередным подтверждением его ненужности. Я сдаваться не собираюсь. Я не просто так изучал информацию о детской психологии, о методах подхода к детям, не просто так работал с психологом, чтобы теперь не использовать это на практике и в какой-то момент просто не справиться. Нет уж, не для того я себя в отцы записал, чтобы теперь так легко все перечеркнуть. Будет, мягко говоря, нелегко. Я уверен почти на сто процентов, что это далеко не последний раз, когда Дима стремится испытать мое терпение, и уж точно это не самая трудная провокация, которую он мог выдать. Будут ещё покруче, почему-то в этом я не сомневался. К тому же вряд ли пройдет слишком много времени, прежде чем за Димкой в новый этап шагнут и остальные. Они все будут меня испытывать только так. Вместе или по очереди — неважно. Возможно, только возможно, это не коснется Арсения, потому что с ним мы вроде как уже выяснили, что поступать как его бабушка я не собираюсь. Впрочем, не исключено, что рано или поздно и ему понадобится убедиться в этом на собственной практике. В данном случае для детей опыт важнее слов.

И передо мной стоит действительно сложная задача — убедить детей в том, что они останутся со мной, даже несмотря на свое поведение, но в то же время не позволять им выходить за рамки дозволенного. У них должны быть границы, четкие и определенные. Без них мальчишки начнут делать вообще все, что им только в голову взбредёт, а это не есть хорошо. Поэтому мне нужно искать к ним подход, часами объяснять одно и то же, пока они не поймут. Где-то можно будет становиться чуть более снисходительным, где-то, наоборот, строгим, потому что иначе никак. Воспитание детей — это настолько многогранная вещь, что порой мне кажется, будто до конца в ней невозможно разобраться. В ней столько аспектов, столько противоречий, столько трудностей. И тем не менее у меня нет никакого права отступать. Да, пусть трудно, пусть запутанно, но столько эмоций, сколько мне принес последний, ещё даже неполный месяц, я в последний раз испытывал, наверное, в детстве. Жизнь заиграла такими разнообразными красками, что прямо сейчас я с уверенностью могу заявить: оно того стоит. Тысячи трудностей стоят горящих огнями детских глаз, смотря на которые, у меня внутри тоже что-то загорается красивыми тёплыми огоньками.

— Посмотри, пожалуйста, на меня, — попросил я, надеясь, что Димка послушается.

— Нет! — категорично заявил мне мальчишка, вынуждая тихонько вздохнуть.

— Хорошо, тогда просто послушай. — Я пошел на компромисс, понимая, что заставлять Диму смотреть на меня силой я не хочу. — Я не стану тебе врать, а потому скажу, что прямо сейчас твое поведение не очень хорошее. Мне совсем не нравится, что ты грубишь, кричишь и топаешь ногами. Но и возвращать тебя куда-то, просто потому что ты плохо себя ведёшь, я не собираюсь.

Дима неожиданно для меня развернулся и уставился недоверчиво и в то же время изучающе. Не до конца верит в правдивость моих слов. Хочет верить, но не верит.

— Ты мой ребенок и останешься им навсегда, понимаешь? В любое время, при любых условиях. Даже при таких. — Я обвел рукой пространство вокруг, стараясь продемонстрировать эти самые условия. — И я своих детей не предаю, не бросаю и уж точно никуда не возвращаю. Дим, ты понимаешь, что я имею в виду?

Мальчишка вмиг сделался таким виноватым. Кажется, понял, наконец, что перегнул. Глазки сразу же опустились, а сам он весь сжался, ссутулился. Как, оказывается, быстро у него меняется настрой. Весь «боевой запал», очевидно, исчерпал себя слишком быстро. Наткнулся на препятствие в моем лице, на стену под названием «непробиваемый папа». И пусть Дима меня папой и не называет, тем не менее отношения между нами должны быть именно такими. И, быть может, теперь, когда он изменил свой настрой, Димка начнет со мной сотрудничать.

— Понимаю, — тихо-тихо отозвался мальчик, продолжая рассматривать свои ноги. Мокрые ноги, стоял-то он в луже. Благо хоть пол теплый, так что он не замёрзнет.

— Хорошо. — Скорее для себя я кивнул. — А теперь посмотри на меня, пожалуйста. — Как только я словил ставший очень неуверенным детский взгляд, я продолжил: — Отдавать я тебя никуда не собираюсь, — снова повторил я, чтобы точно его убедить, — но тем не менее есть определенные правила, запреты, режим, — я сделал акцент на последнем слове, — которые нужно соблюдать. Не только тебе, а всем нам. И за такое поведение, как у тебя сейчас, я могу не только отругать, но и наказать. Более того, я это сделаю, если ты продолжишь себя так вести. Не думаю, что ты очень хочешь провести пару дней без мультиков, так что, пожалуйста, прекращай весь этот концерт.

— Но… Ты не запрещал разливать воду, — попытался возразить Димка.

— Не запрещал. Но я также попросил тебя протереть все за собой и перестать мне грубить и кричать, а ты не послушал. Не нужно думать, что порядок наведёт кто-то вместо тебя. Я же свои вещи за собой прибираю, да и вы после игр расставляете игрушки по местам. Так почему теперь ты отказываешься прибраться? Воду ведь разлил ты, значит, догадывался, что и вытирать пол придется тебе. Если тебе нужна помощь, то так и скажи, но не стоит полностью игнорировать просьбы и перекладывать ответственность на других. Та же ситуация с грубостями и криком. Дим, мы семья, и мы все уважаем друг друга. И ты не должен вот так мне грубить, а я, в свою очередь, не должен грубить тебе. Вполне справедливо, тебе так не кажется?

С детьми работает только такая система. Ты устанавливаешь правила, и ты сам тоже должен их соблюдать. Потому что иначе у маленьких начнут возникать вопросы, вроде «Почему тебе можно, а мне нельзя?» И отвечать на них «Потому что я взрослый» будет совершенно неправильно. Если дети должны убирать за собой, то и родители не имеют права оставлять свои вещи где попало. Если малышам нельзя кричать и демонстративно топать ногами, то и родители не имеют права повышать голос на ребенка. Если у детей есть режим, то и родителям придется его соблюдать или, как минимум, не показывать, что где-то этот самый режим был нарушен. Дети не всегда слышат просьбы и частенько игнорируют требования. Но они всегда видят и анализируют поведение взрослых рядом. Потому и показывать все нужно на своем примере, чтобы детки не думали, что их пытаются как-то ущемить с помощью правил.

— Справедливо, — повторил за мной мальчишка, а потом неожиданно шагнул вперёд, впечатываясь в меня. — Не злись, — жалобно так протянул он, — я больше так не буду.

Так уж и «не буду», ага. Все детки так говорят, а потом резко забывают об этом. Впрочем, демонстрировать недоверие в таких случаях тоже глупо. Прямо сейчас Димка, очевидно, раскаивается, а потому это раскаяние наоборот поощрять нужно, а не говорить ребенку, что его слова — неправда. Конечно, он ещё так будет, это очевидно. И он, и остальные. И это «не буду» я услышу ещё тысячу раз, если не больше, сомневаться в этом глупо. Но всё-таки в таких ситуациях нельзя загадывать наперед. Детей в принципе нельзя ругать за то, чего они ещё не сделали. Так что прямо сейчас я верю в его «не буду», обязан верить. А потом я сделаю вид, что также, как и сам мальчишка, благополучно забыл, что он мне уже говорил подобную фразу.

— Не злюсь, — заверил Диму я, одной рукой обнимая его и осторожно поглаживая по спинке. Потом подумал мгновение и решил присесть на корточки, хватит уже нависать над ребенком, — но пол все равно попрошу вытереть, — вручая-таки мальчику полотенце, которое так и оставалось у меня в руке, добавил я.

— Точно не злишься? — не спеша от меня отходить, снова спросил он.

Ох, Димка, Димка. Ну какое же солнышко. Нежное и кусачее одновременно. И как в нем это все сочетается? Прямо загадка какая-то, честное слово.

— Точно не злюсь, — поцеловав мальчика в щёчку, сказал я.

Дима улыбнулся, кивнул и только после этого отошёл. И, ну надо же, вправду стал протирать пол. Не сказать, что это было так легко, полотенце довольно быстро намокло, а выжать его самостоятельно мальчишка бы не смог. Тем не менее с моей помощью он всё-таки справился. И стаканчик тоже поднял, поставив около раковины.

— Молодец. Не слишком сложно было, правда? — улыбнувшись, я подхватил Диму на руки, временно отложив полотенце на край раковины. Не забыть бы его в стирку отнести.

Мальчик кивнул, а потом осторожно положил голову мне на плечо. Ну Димка, вот вроде вредина маленькая, а улыбаться меня все равно заставляет. Потому что вредный-то он вредный, но тем не менее мой, очень и очень любимый.

— А ты в итоге-то умылся? — поинтересовался я, ненавязчиво перебирая детские волосы.

— Да. Честно-честно. Я сначала умылся, а потом уже… ну… воду разливать стал, — снова переходя на робкий шепот, пробормотал Дима.

Я улыбнулся, перехватил ребенка поудобнее и двинулся на выход из ванной. Димка, должно быть, уже голодный, так что нужно его накормить. И надеяться, что до конца дня больше неожиданных то ли истерик, то ли вообще непонятно чего не случится. И что вечером он ляжет спать вовремя. Кстати, об этом…

— Солнце мое, а расскажи мне ещё, пожалуйста, ты почему ночами не спишь? Организму нужен отдых, а ты себя этого отдыха лишаешь. Такими темпами и иммунитет слабеньким станет, и настроение все время будет плохим. Высыпаться нужно, зайчик, чтобы иметь много сил и энергии и чтобы чувствовать себя хорошо.

— Но, если я не хочу спать?

— Это тебе, Димочка, так только кажется, — двигаясь к его комнате, чтобы попросить мальчишку переодеться, а то он все ещё в пижаме, заверил его я. — Ты думаешь, что не устал, но организм хочет спатки. Давай мы с тобой договоримся, что ночами ты будешь спать. Иначе я мало того, что начну тебя днём спать укладывать, до тех пор, пока режим не наладишь, но также перед сном стану забирать из твоей комнаты все, что может тебя хоть как-то отвлечь: книжки, игрушки.

— Ну-у-у-у, — как-то обиженно протянул Дима, — я не маленький, чтобы днём спать.

— Тогда тебе нужно высыпаться ночами. Мы договорились?

— Да. — Мальчик тихонько вздохнул.

Чудной какой, расстроился, что я, видите ли, не позволяю ему играть ночами. А потом почему-то детское личико стало ещё грустнее, вызвав у меня искреннее недоумение. И куда, спрашивается, пропали вся дерзость и недовольство? Из крайности в крайность, честное слово.

— А на футбол мы так и не пошли, — с ещё одним вздохом обречённо выдал ребенок.

— Ты сам не захотел идти, — мягким тоном напомнил ему я, но всё-таки прижал к себе покрепче в попытке утешить. — Не расстраивайся, завтра погода хорошая будет, выйдем на улицу и поиграем с тобой в футбол, хорошо?

Конечно, это не совсем то же самое, что на секции, но всё-таки лучше, чем ничего. А вообще забавный он, конечно, сначала делает, потом думает над тем, что сделал и сразу после этого расстраивается, потому что сделанное оказалось не тем, чего он на самом деле хотел. Ну вот дитя дитем, что тут ещё скажешь?