На часах ещё только десять утра, а солнце уже палило так, что можно было легко разглядеть лёгкое искажение от поднимающегося над асфальтом жа́ра. Теперь уже не весеннее, а по-настоящему летнее солнце, пусть июнь и только только начался. В машине эта жара не ощущалась, благодаря включенному кондиционеру, но я знал, что как только мы из нее выйдем, то попадём в самую настоящую сауну. Даже в тени находиться было трудно, не говоря уже о нахождении прямо под солнцем. И вот кто бы ещё мне объяснил, почему в самом начале лета жара уже бьёт всевозможные рекорды по температуре?

Я остановился на парковке, заглушил двигатель, отстегнул ремень, после чего развернулся и столкнулся со взглядом детских голубых глаз. Арсений смотрел изучающе, очень внимательно и… боялся. Нет, он пытался выглядеть уверенно, пытался своего страха не демонстрировать, также как делал это обычно. Но то ли он в моем присутствии позволял отголоскам своих чувств проявляться, то ли я уже успел его немного изучить и научился считывать кое-какие эмоции в, казалось бы, нечитаемом взгляде. В любом случае, факт оставался фактом, мой ребенок боялся, несмотря на тысячи моих заверений о том, что все будет хорошо и переживать не о чем.

И я знал, что он боится, знал ещё раньше, ещё в тот момент, когда только озвучил ему дату похода к психологу. Я не хотел перегружать ребенка лишней нагрузкой, эмоциональной в основном, но все равно. К тому же мне нужно было договориться о встрече с директором школы мальчишек, чтобы забрать их личные дела, да и прежде чем вести Арсения к психологу мне требовалось встретиться с ним самому, без ребенка. Я уж молчу о том, что пообещал Серёжке сходить на лепку из глины. Именно поэтому я и решил дождаться конца учебного года и только теперь пошел к психологу вместе с Арсением. Благо оставалась всего неделя, которой мне как раз хватило, чтобы разобраться со всем. Так было проще, проще для меня, проще для самого Арсения. На данный момент ему не нужно было беспокоиться об уроках, а мне ломать голову и стараться подобрать более менее свободный день, чтобы и у меня никаких больше дел не было, и у мальчика после школы остались силы на что-то ещё. Для детей пробуждение в рань несусветную уже было большим стрессом и я очень боялся, что лишними тревогами только усугублю и так далеко не радужную ситуацию. Нет, я не спорю, Арс мальчишка сильный, но даже самые сильные не застрахованы от эмоционального переутомления и даже элементарной усталости. Я ведь прекрасно видел, что Арсений, пусть и не ныл по утрам как Сережа с Димкой, но все равно в школу шел с крайней неохотой, да ещё и невыспавшийся. Всё-таки переводить их нужно в ближайшую к дому школу, чтобы не было этих мучений. Впрочем, это вопрос другого дня.

Мальчик все равно не выспался и я об этом знал. Застал его утром на заднем дворе. Совсем как перед приездом моих родителей… Наверное, мне стоит проконсультироваться с каким-нибудь врачом и поинтересоваться на счёт успокоительных. Неправильно это, что из-за страха мой ребенок не может нормально спать. Возможно, я изначально был неправ и нам не психолог нужен, а психотерапевт или вообще психиатр. Хотя хотелось бы верить, что все не настолько плохо и последний нам всё-таки не нужен… Я ведь на самом деле слишком многого не знаю об Арсении. А вдруг это только с виду он пытается быть более менее спокойным и не думать о своем прошлом, а на самом деле все его душевные раны давным давно привели мальчишку к каким-то психическим расстройствам? С другой стороны, я ведь не заметил за ребенком ничего подобного. Да, он замкнут в себе и на самом деле очень многого боится, пусть и не признается в этом никому, даже себе самому, он считает себя недостойным, кажется, вообще всего в этом мире, а воспоминания у него вызывают, помимо страха, боль, тоску, сожаление. Тем не менее, исходя из моих знаний по крайней мере, это все вполне подходит под те проблемы, с которыми может справиться и обычный психолог. Да, это займет время, много времени, но всё-таки мне очень хочется верить, что Арсению можно помочь не прибегая к каким-то серьезным препаратам. А касаемо каких-то лёгких успокоительных… С этим вопросом, вроде как, можно обратиться к неврологу, Серёжке же выписали.

— Ну чего ты, зайчик? Не нужно так переживать, — мягко проговорил я и ободряюще улыбнулся ребенку. — Я ведь тебе уже сказал, что все будет хорошо, обижать тебя никто не будет, заставлять против воли что-то рассказывать тоже. И если что-то не понравится, ты всегда можешь просто встать и уйти.

Мальчик вздохнул тихонько, на мгновение прикрыл глаза, но тут же открыл их вновь, смотря прямо на меня. И этот взгляд был таким трогательным, чистым и невинным. Он будто в самую душу мне смотрел, но что именно пытался в ней увидеть было совершенно непонятно.

— А… Я же не один пойду, правда? — спросил Арсений, сцепив руки в замок, будто не знал, куда их девать. — В сам кабинет я имею в виду.

Страх мальчика стал ещё более явным. Он закусил нижнюю губу, слегка склонил голову вниз, хотя и продолжал смотреть мне в глаза. Судя по всему, больше всего его пугает именно неизвестность. И, наверное, ещё то, что придется начать потихоньку открываться и рассказывать все свои чувства и мысли совершенно незнакомому человеку. Да, пусть специалисту, который не имеет права выносить все сказанное за пределы кабинета, но всё-таки.

— Не один, Арсюш. Я зайду с тобой. Но тебе все равно стоит быть готовым к тому, что меня попросят выйти после того, как ты с психологом познакомишься, — я дотянулся до детской руки, мягко касаясь ее и успокаивающим движением поглаживая.

— Но… — Арс замолчал на мгновение, словно обдумывал что-то, и только потом продолжил: — Что мешает тебе остаться? Если… Если я попрошу.

К концу предложения голос мальчика перешёл на тихий шепот, а взгляд сразу сделался робким и виноватым одновременно. Ребенок даже как-то весь сжался, будто пытался казаться меньше, чем он есть на самом деле.

— Прости, — быстро прошептал он, снова прикрывая глаза и тут же распахивая их вновь. — Наверное, я не должен о подобном просить.

Как же сильно мне хочется верить, что когда-нибудь Арсений поймет, что он может просить что угодно, вот абсолютно. Мне, если честно, казалось, что он стал немножко смелее в этом плане, всё-таки за прошедшую неделю пусть и опасаясь, но просил то одно, то другое по мелочи. Совсем банальные вещи, конечно, вроде самой обычной, но очень робкой просьбы купить виноград. Ну ещё пару раз решался спросить насчёт возможности воспользоваться ноутбуком, но с этим всё-таки было попроще, я ведь ему сам сказал, что он может его брать. А теперь… Теперь речь шла о вещах более сложных. Арс ведь наверняка решил, что я откажусь, хотя бы потому что нахождение в кабинете психолога может доставить мне какой-то дискомфорт.

Я то знаю, что это не так, также как знаю, что если ребенку действительно будет требоваться мое присутствие, то одного я его не оставлю, и пусть меня хоть триста раз попросят выйти. Но этого не знает Арсений. Более того, он, кажется, даже предположить не может, что подобный вариант возможен. Этот мальчик давно уже привык справляться со своими проблемами самостоятельно, а потому, даже несмотря на весь его уровень знаний, существенно превышающий уровень его сверстников, Арсению слишком сложно понять, что такое забота и любовь со стороны близких. Впрочем, стоит ли этому удивляться? Он со стольким успел столкнуться, что для меня было совершенно неудивительно, что ребенка периодически бросает из крайности в крайность.

— Погоди секунду, — быстро сказал я, бросая мимолётный взгляд на часы и убеждаясь, что у нас в запасе есть ещё добрых десять минут. Пунктуальность часто играет на руку.

Мальчишескую руку я отпустил, после чего открыл дверь, успев заметить ставшие растерянными глазки мальчика. Вышел из машины, но только для того, чтобы, закрыв переднюю дверь, перебраться назад, поближе к Арсению.

— Двигайся ближе, — я старался улыбаться ободряюще и, как только ребенок оказался рядышком, обнял его осторожно, но достаточно крепко и настойчиво. — Сыночек, если нужно будет, я останусь.

Я теперь не видел его лица, потому что мальчик спрятал его у меня на груди, но зато отчётливо ощутил, что детская хватка стала сильнее. Да и сам Арсений вжался в меня так, будто хотел спрятаться окончательно. И выглядел он теперь удивительно маленьким, просто перепуганный ребенок, который на каком-то подсознательном уровне чувствует, что раз я гораздо старше, то непременно смогу защитить. И сейчас не было с его стороны ни заумных фраз, ни напускной уверенности, ни попыток доказать, что все у него хорошо. Признаться честно, я так и не понял, в какой именно момент мы с ним пришли к тому, что рядом со мной с его личика стали слетать все маски, а эмоции вырывались наружу бурным потоком. Но я знал одно — гораздо лучше так, чем если бы он продолжал от меня прятаться, считать себя совсем уже взрослым, не принимать ни помощи, ни заботы. Пусть так, пусть со слезами, со страхами, да даже с истерикой, но только бы он не держал в себе все те чувства, которые наверняка терзали душу, разрывали ее всё сильнее и сильнее.

— Но ты же сам сказал, что тебя попросят выйти, — глухо пробормотал Арсений, все ещё пряча лицо.

— Знаю, что сказал. Но, солнышко, я не имел в виду, что брошу тебя одного и оставлю разбираться со всем самостоятельно. Просто обычно людям некомфортно что-то рассказывать, если помимо специалиста рядом находится кто-то ещё. Психологи привыкли работать наедине, потому что людям, которые к ним приходят так проще, понимаешь? Но, Арсюш, и я, и психолог также в первую очередь делаем упор на твой комфорт, так что если тебе легче, когда рядом нахожусь я, то выходить я никуда не буду.

— Хорошо, — на выдохе произнес мальчик и всё-таки решился снова посмотреть на меня. И теперь в его глазах ко всему прочему стала отражаться не то неловкость, не то что-то ещё. — Прости, что я… вот так. — прикусив нижнюю губу пробормотал Арсений.

Я вздохнул, но мальчика к себе прижал покрепче, хотя казалось бы куда ещё? Почему он продолжает извиняться за те вещи, за которые извиняться не нужно в принципе? Я прекрасно догадывался о значении этого «прости», всё-таки успел уже неплохо изучить ребенка. Арс привык быть сильным, самостоятельным, а тут так неожиданно стал искать поддержки во мне, что кажется и сам не до конца понимал, почему он это делает. И извиняться он стал скорее всего потому, что боится доставить мне дискомфорт своей внезапно повысившейся эмоциональностью и потребностью в любви и заботе. Не исключено, что какая-то часть внутри мальчишки понимает, что извиняться ему не за что, но часть эта пока что слишком слаба и незначительна, чтобы взять над ним верх. Быть может, когда-нибудь он в полной мере осознает, что я готов разделить любые его чувства и помочь в абсолютно любой ситуации, но произойдет это точно не сейчас…

— Тебе не за что извиняться, — погладив ребенка по макушке, сказал я. — Я прекрасно понимаю, что тебе страшно и тревожно, и, зайка, в твоих эмоциях нет ничего плохого. Никто, особенно я, не станет тебя за них осуждать. И уж тем более я не стану тебя осуждать за то, что ты хочешь, чтобы я был рядом. Арс, я ведь именно для этого здесь — чтобы помогать, быть рядом, любить. Ты, конечно, можешь прямо сейчас со мной поспорить, но, солнце, ты ещё ребенок и тебе нужен взрослый человек рядом.

— Неправильно, — возразил Арсений, все продолжая смотреть мне прямо в глаза, — мне не просто какой-нибудь взрослый, а конкретно ты нужен.

Мне от этих простых слов так тепло стало. Удивительным образом мы с Арсением за всего лишь какой-то месяц сумели преодолеть расстояние от стадии «я взрослый и мне никто не требуется» до «мне нужен конкретно ты». Честно, я до сих пор не понимаю, чем именно сумел заслужить доверие этого невероятного мальчишки с голубыми глазами-омутами. И тем не менее я невероятно счастлив, что это доверие всё-таки заслужил. Осознать, что для ребенка ты больше не чужой человек, а один из самых близких — ощущение невероятное и ни с чем не сравнимое. В такие моменты почему-то сильнее всего верится, что все трудности обязательно будут преодолены.

— Так я тебя люблю, сынок. Ты даже не представляешь насколько сильно, — совершенно искренне сказал я, поцеловав мальчишку в висок.

Ну а как такое чудо можно не любить? Арсений ведь замечательный ребеночек. Да, у него очень много проблем, в основном психологического характера, но это не отменяет того, что у него по-детски чистая и совершенно невиная душа. И очень красивые и выразительные глазки. Да за одну только синеву, которая в этих глазах прячется, мальчика можно было полюбить всем сердцем. И это я молчу про все остальное.

— Арсюш, нам нужно идти, иначе опоздаем, — вспомнил про время я.

Мальчик кивнул и немного отодвинулся, позволяя мне выйти из машины. Сам он выбрался следом, закрыл дверь и буквально тут же ухватил меня за руку, посмотрев мне в глаза и улыбнувшись пусть не очень уверенно, но зато искренне и светло. Он улыбается гораздо реже остальных, но улыбка его каждый раз касается самого моего сердца, да и души, наверное, тоже.

— Пап, я тоже тебя люблю, — счёл нужным сообщить мне Арсений и улыбка его стала чуть более смущенной.

Я на мгновение притянул его ближе, снова обнимая и ощущая непередаваемую радость внутри. Чудо, а не ребенок. Голубоглазое, одновременно такое маленькое и такое взрослое. Одним словом — невероятное.

— Пойдем?

Дождавшись кивка, я чуть крепче перехватил детскую ладошку, заблокировал машину и, ведя Арса за собой, двинулся в сторону здания. Можно было легко заметить как, по мере приближения ко входу, мальчишка снова стал прятать все свои чувства за бесстрастной маской, внешне заменяя свой страх и волнение полнейшим безразличием. Он делал это так ловко, так привычно, что меня не могло не поразить его умение прятаться от всего мира и делать вид, что все хорошо. В один момент с детского лица исчезли любые намеки на тревогу, взгляд стал более уверенным, оценивающим и холодным, а все эмоции оказались задвинуты куда-то очень далеко. И теперь уже нельзя было даже подумать, что буквально пару минут назад мальчик испуганно жался ко мне, полностью отдавшись своим переживаниям. И вряд ли посторонний человек смог бы догадаться какой этот ребенок на самом деле. Он ранимый и искренний, но об этой его стороне знают, кажется, только младшие мальчишки и я.

— Солнце, послушай меня внимательно, — начал говорить я, пока мы шли к лестнице, чтобы подняться на второй этаж. — Никто не будет тебя заставлять отвечать на все вопросы. Если тебе какая-то тема не нравится, если тебе не комфортно ее обсуждать в данный момент, если ты не готов о чем-то рассказывать, то так и говори, хорошо? Психолог тебя поймет и не станет настаивать. Только тебе решать на какие темы ты готов общаться, а на какие нет. Ты никому ничем не обязан, понимаешь?

— Вроде бы, — не слишком уверенно сказал мальчик.

Я правда очень не хотел, чтобы ребенок думал, что, раз уж я привел его к психологу, то он теперь обязан рассказать все и обо всем. Это ведь совсем не так работает, особенно с детьми и подростками. Это взрослый, успевший разобраться в себе и определить свои проблемы человек, вероятно, может сразу объяснить специалисту в чем дело, может рассказать, что его тревожит и беспокоит, да и то это происходит не всегда. Но в нашем случае все работает немного по-другому. Это психологу нужно подстраиваться под ребенка, искать подход и стараться дать понять, что ему можно рассказать о проблемах, а не наоборот. А уж на первой консультации, специалист и вовсе не станет углубляться ни в какие темы. Он просто станет задавать так называемые «поверхностные» вопросы, чтобы познакомиться с ребенком поближе и понять, насколько он вообще открыт для общения. По крайней мере это мне объяснил психолог, с которым, как я уже упоминал, я встретился ещё на прошлой неделе.

На самом деле я, вероятно, очень сильно усложнил психологу задачу, когда не стал углубляться в те проблемы, о которых я уже узнал от Арсения, хотя меня о них спрашивали. Обычно консультация с родителями требуется для того, чтобы специалист понял к чему готовиться, чтобы имел хотя бы малейшее представление о ребенке, с которым ему нужно будет работать и все в таком духе. Но я сразу ему сказал, что в нашем случае так не получится. Арсению не три года, чтобы я вот так легко мог распоряжаться его секретами, о которых кроме него и меня не знал вообще никто. Как бы сильно я не хотел, чтобы психолог сумел помочь моему сыну, но доверие ребенка для меня было гораздо важнее и я совсем не хотел, чтобы мальчик считал меня предателем, который вот так легко рассказывает о нем все, что знает совершенно незнакомым людям. А потому все, что я мог сказать — это то, что мальчика я, во-первых, усыновил, во-вторых, он развит не по годам, в-третьих, он не слишком общительный. Это те вещи, которые Арс не скрывал, в отличие от всего остального. Ну и упомянул также, что детей у меня вообще-то четверо, а жены не имеется, поскольку психологу важно знать и об обстановке в семье, чтобы знать от чего отталкиваться.

— Ты главное не переживай, все хорошо будет, — я продолжал успокаивать ребенка, потому что, пусть он теперь беспокойство и прятал, но я все равно знал, что оно никуда не пропало. — К тому же я рядом. — на мгновение прижимая его к себе, добавил я.

И только после этого я повел его к нужному кабинету, время всё-таки уже подошло.

***

Я мог точно утверждать, что Арсений не до конца осознал суть происходящего. Нет, он старался не демонстрировать своего недоумения, да и на вопросы на протяжении всего времени приема отвечал без проблем, но по его мимолётным взглядам, брошенным в мою сторону, я смог понять, что мальчишка на протяжении всей беседы задавался вопросом «а к чему это все?» Казалось ребенок изо всех сил пытался понять, какое отношение к его проблемам имеют вопросы про распорядок дня, про увлечения, про книги, про фильмы, про спорт и ещё про тысячу самых разных тем. Он пытался понять, но почему-то не мог, хотя обычно построение логических цепочек или просто различных предположений не вызывало у него никаких трудностей. Я мог только полагать, что Арс уже успел себе представить, что его начнут расспрашивать о чем-то серьезном, затронут прошлое, попросят рассказать обо всем, испугался этого, отчего и ночью нормально не спал, и хотел чтобы я из кабинета не уходил, но в итоге все его представления были разрушены. Вот он и растерялся. Так бывает, когда ты успел уже подготовить себя к чему-то одному, накрутить до невообразимости, а потом резко осознал, что в действительности все совсем не так, как было в фантазиях.

На самом деле ведь вопросы не вызывали у мальчишки негативных эмоций, не навевали неприятных воспоминаний, да и в целом были абсолютно безобидными, стандартными даже. Один лишь вопрос про посещение каких-нибудь кружков вызвал у Арсения не самую приятную реакцию. Мальчишка напрягся и слишком поспешно проговорил «не посещаю и не хочу посещать» после чего одним лишь взглядом дал понять психологу, что затрагивать эту тему не стоит. Тот не дурак, ребенка мучить не стал, прекрасно понимая, что заставлять Арса рассказывать что-то — делать только хуже его эмоциональному состоянию. Тем не менее пометочку на будущее мужчина себе сделал.

Честно говоря мне даже предположить было тяжело, почему именно тема кружков и секций вызывает у мальчика такую реакцию. Вероятно и здесь его бабушка сыграла не последнюю роль, да вот только понять бы, что именно она сделала и сказала ребенку, что он теперь не желает даже слышать об этой теме. На прошлой неделе, в творческой студии были, я же обещал Серёжке, так Арсений, пусть и согласился поехать с нами, ни в чем участвовать не желал, да и в целом старался держаться поближе ко мне. И попробуй пойми из-за чего такая реакция…

В целом прием прошел неплохо, если не считать напряжения, которое большую часть сеанса не отпускало ребенка. Он все ожидал подвоха, а его ведь и не было. Психолог был вполне располагающим к себе мужчиной немногим старше меня, обстановка казалась достаточно уютной, да и на моем уходе настаивать никто не стал, стоило Арсению ещё раз попросить меня остаться, так специалист без проблем пошел на встречу. Немного расслабиться Арс смог лишь ближе к концу, когда наконец осознал, что обижать и принуждать его к чему-то никто не собирался. Да и то «расслабиться» — это громко сказано, скорее он просто немного привык к обстановке.

Психолог сказал приходить в пятницу, в то же время, что и сегодня, после чего, сообщил, что мы можем быть свободны, и попрощался. Арсений, пусть и вполне уверенно произнес «до свидания», но как только мы оказались за дверью ухватился за мою руку, огляделся по сторонам и, заметив, что вокруг никого нет, шагнул совсем близко ко мне и робко так, в какой-то степени даже трусливо прижался к моему боку.

Вообще-то подобное поведение не было чем-то привычным для ребенка. Если дома он ещё нет-нет, а всё-таки мог решиться подойти и обнять, то, стоило нам оказаться где-то за его пределами, Арс сразу же становился бесстрастным и каким-то безразличным ко всему вокруг. Да, он мог держаться рядом со мной, но вот так с объятиями не налетал, словно боялся, что его могут оттолкнуть. Именно так он жался ко мне по большей части только в моменты слишком уж сильных эмоций, в основном переживаний конечно. И это наталкивало на мысль, что и теперь беспокоился мальчик на самом деле гораздо сильнее, чем казалось мне и чем он изначально демонстрировал.

— Ну чего ты, солнышко? — ласково спросил я, погладив мальчика по макушке. — Все ведь хорошо, тебе не о чем переживать. Ты же сам убедился, что никто не будет тебя заставлять что-то рассказывать против воли. Это просто разговор, Арсюш. И в дальнейшем тоже будут просто разговоры.

— Я понимаю, — проговорил ребенок, — просто… Знаешь, наверное я просто не привык к тому, что взрослые люди мной интересуются. Я знаю, что это его работа, что ему за нее платят, да и не в самом психологе дело. Все это просто слишком странно. Так и хочется спросить а какая вообще разница чем я увлекаюсь, что делаю и что чувствую? В конце концов, ей было плевать на меня, в детском доме всем тоже было плевать, нас там было слишком много, чтобы обращать на кого-то внимание, не голодали и ладно. И… Мне все ещё сложно до конца принять тот факт, что не плевать тебе, — с тихим вздохом признался мальчишка.

Ну конечно… Конечно ребенку сложно это принять и осознать. Я ведь знал об этом, так чему я теперь удивляюсь? Ожидать того, что Арсений вот так легко поймет, что он для меня действительно важен было бы странно. Особенно после того, как я узнал, что его биологической бабушке было проще мальчика запереть в комнате или и того хуже — ударить, только бы он не делал чего-то, что по ее мнению считалось неправильным. И тем не менее я отчётливо замечаю, что мальчишка меня принял. Да, в своей несколько необычной манере, все ещё мотаясь из стороны в сторону между понятиями «доверяю» и «не уверен», но всё-таки принял. И, что радовало больше всего остального, он меня не боялся и с каждым разом всё чаще и чаще решался высказывать свои мысли без страха быть осужденным за них.

— Я знаю, что для тебя это все непросто, мой хороший, — сказал я, присаживаясь на корточки и позволяя Арсу выпустить мою руку и обхватить меня теперь уже за шею. — Но поверь никто и не ожидает, что ты вот так легко воспримешь все происходящее. В таких вещах требуется время, и никто подгонять тебя не будет. Пускай все идёт так, как идёт, хорошо?

Арсений кивнул почему-то немного растерянно, а потом резко зажмурился. А когда он одну руку поднял и пальцами принялся растирать свой лоб меня это и вовсе насторожило. Он и в целом был почему-то немного бледноватым. Быть может потому что плохо спал ночью и из-за этого был слишком уставшим.

— Что случилось? — обеспокоенно спросил я, мягко поглаживая мальчишку по спинке.

— Голова почему-то начала немного болеть, — распахнув глаза, как-то вяло пробормотал Арсений.

Перенервничал он что ли? Знаю, головные боли бывают после достаточно сильного стресса, а поход к психологу на мой взгляд вполне можно было считать таковым, по крайней мере для Арсения точно. Правда обычно это состояние «догоняет» позже, уже в тот момент когда человек находится в спокойной обстановке и начинает расслабляться, но исключения бывают везде и во всем.

— Ох зайчик, — со вздохом проговорил я, а потом, решив, что так будет проще и быстрее, подхватил мальчика на руки и двинулся в сторону лестницы, возле которой также располагалась уборная. — Давай сейчас прохладной водой умоешься, должно стать чуть полегче. А до дома доедем и, если не пройдет, я таблетку тебе дам, хорошо?

— Ага, — не слишком громко выдал ребенок, уложив голову мне на плечо.

До уборной я добрался быстро, тут идти было всего ничего, да и состояние Арса мне совсем не нравилось. Он совсем затих и даже не пытался высказывать что-то против того, что я его на руках таскаю, хотя мы не дома. Впрочем, небольшой коридор, как я уже упоминал, был абсолютно пуст, и, возможно, поэтому мальчик не чувствовал себя некомфортно. К тому же, ему, очевидно, было плохо и наверняка сил на ещё какие-то сторонние размышления и возмущение попросту не хватало.

Я вошёл внутрь, дошел до самой раковины и только после этого опустил Арсения на пол совсем рядом с собой. Мальчишка кажется стал даже бледнее, чем до этого, кровь совсем отлила от лица, отчего оно казалось теперь совсем худеньким и каким-то болезненным. Взгляд ребенка блуждал, казалось, что он не мог сфокусироваться вообще ни на чем. Бросил взгляд на раковину, тут же его отвёл, посмотрел на стену, опять отвёл, посмотрел на меня и снова отвёл! Я совсем не понимал в чем дело, но знал одно — так, черт возьми, быть не должно. Человек мало того, что не должен быть таким бледным, так ещё и все его движения были каким-то неправильными, вялыми, неуверенными. Арсений потянулся было к крану, но даже руки до него донести не смог, будто бы не понимал, куда ему свое движение нужно направлять.

— Пап, темно, — испуганно шепнул мальчишка, пошатнувшись.

И он бы упал, если бы я не успел его подхватить и помочь сесть прямо на пол. Да, он не слишком чистый, но лучше так, чем Арсений упадет и ударится головой.

Сказать, что меня происходящее напугало — не сказать ничего. Паника стала накрывать с головой, заставила сердце пуститься в пляс, а руки задрожать. Но в то же время я осознавал, что поддаваться мне ей нельзя. Нельзя терять голову. Не здесь. Не сейчас. Не в такой ситуации. Но, черт, как же это страшно видеть своего ребенка таким бледным, перепуганным и ужасно слабым. Арсений и сам не понимал, что происходит, с трудом удерживал себя даже в сидячем положении, а ещё дрожал. Дрожал как маленький перепуганный зверёк, которого загнали в тупик, зажали в угол и как из него выбираться — неясно. И, честное слово, понять, кто из нас двоих сейчас был напуган больше не представлялось возможным. Я мог отчётливо слышать собственное сердцебиение, будто на барабанах около самого уха играли. Быстро и очень тревожно играли, нагнетая обстановку. А в сознании лихорадочно мелькали только красные пятна тревоги и очень сильного беспокойства.

Но при этом та часть меня, которая отвечала за благополучие моих детей, неведомым образом сумела взять верх. Отодвинуть собственную панику на задний план было нелегко, даже слишком, но мне пришлось, потому что здравый рассудок мне был нужнее. Наверное, если бы речь не шла о моем сыне, я бы позволил себе растеряться от неожиданности и беспокойства. Но передо мной все же был Арсений и кажется именно в этот момент я по-настоящему понял, что имеется в виду, когда родители говорят, что на первом месте всегда ребенок, а потом уже все остальное. Я не имел права паниковать, не имел права позволять собственному страху взять под контроль рассудок. Потому что маленький голубоглазый мальчишка, гораздо важнее любых моих эмоций и чувств. Да с моей точки зрения все мои дети гораздо важнее меня самого. Во много много раз важнее.

И поэтому я не мог себе позволить долго над чем-то раздумывать. Боялся, конечно, я боялся, это неоспоримо. Но поддаваться страху не стал, да и ситуацию я начал анализировать просто за рекордные сроки в несколько секунд. Выходило, что мальчик близок к обмороку, но в то же время полностью не отключился, что немного успокаивало. Да вот только в том то и дело, что лишь немного. Времени на то, чтобы обдумывать в чем причина такого состояния у меня не было. Арсений с каждым мгновением пугался все больше, стал тяжело и часто дышать, пытался ухватиться хоть за что-нибудь, но в накрывшей его темноте едва ли мог понять где он вообще находится. И, кажется, этот страх лишь усугублял ситуацию.

— Тише, тише, — я старался говорить спокойно, чтобы не пугать мальчика ещё больше, — Дыши глубоко и медленно, Арсюш. Давай спокойнее, глубокий вдох и медленный выдох, хорошо?

Пока говорил, я паралельно выкрутил кран. Набрал в ладонь прохладной воды и осторожно провел ею по детскому личику, надеясь, что таким образом мне удастся привести мальчишку в чувство. Конечно, в полноценный обморок он, слава богу, не упал, но лично мне и полуобморочного состояния хватило, чтобы в полной мере ощутить ужас всего происходящего.

— Не паникуй, зайчик, — ласково попросил я видя, что ребенка все ещё потряхивает не то от страха, не то от внезапно накатившей слабости. — Становится хотя бы немного лучше?

— В-вроде бы, — не слишком уверенно и слегка запинаясь сказал Арс.

Я снова намочил руки и провел по щекам и лбу Арсения. Мальчик стал дышать чуть спокойнее, хотя и все равно не настолько ровно как должно быть. И взгляд его медленно, но уверенно прояснялся. Будто пелена с этих голубых глаз спала и он теперь мог рассмотреть хотя бы что-то. И пусть сфокусироваться на моем лице он смог не сразу, но главное — смог! Он перестал лихорадочно водить туда-сюда руками, в попытках нащупать хоть что-нибудь, только дрожь ещё сохранялась, но это, наверное, больше от испуга. Бедный мой ребенок, кажется, и сам не понял, что с ним произошло.

— Все хорошо, маленький мой, все хорошо, — шепнул я мальчику, замечая, что он подвинулся ближе ко мне.

Я и сам опустился на пол, с огромным трудом сохраняя ясность сознания. Хотелось попросту закричать настолько сильной оказалась паника, которая, конечно же, никуда не делась, а так и засела где-то в самой душе. Страшно… Когда с твоим ребенком происходит что-то подобное, да ещё и совершенно неожиданно это очень и очень страшно. Даже словами не передать насколько сильно сжимается что-то неизвестное и не до конца понятное в сердце, стоит только посмотреть в растерянные и такие большие от испуга голубые глаза мальчика. И пусть ему теперь немного получше, да вот только я все равно не способен настолько быстро отойти от всего произошедшего и успокоиться. Я, безусловно, должен пытаться сохранять уверенность и спокойствие, хотя бы внешне, да вот только это ведь непросто, совсем непросто.

Про себя я подметил, что сидеть на кафеле в туалете это всё-таки как-то странно и слишком непривычно, благо он хотя бы не холодный, что не удивительно при такой то жаре. Но и встать прямо сейчас было выше моих сил и уж тем более это было выше сил Арсения, который ещё не до конца пришел в себя. А ещё я не выключил воду, отчего она так и текла, уходя в слив раковины. Судя по всему кому-то на счётчики такими темпами накрутится немаленькое такое количество кубометров этой самой воды. И мне бы встать, выключить кран, да вот только сделать я этого почему-то не смог. Вот совсем. Будто кто-то внезапно лишил сил, причем так, что даже элементарно руку поднять было очень трудно. Боже, а ведь нам ещё домой каким-то образом ехать.

— Напугал, — на выдохе произнес я и, наклонившись, уткнулся лбом в макушку мальчика.

Мне так было легче. Он живой, не пострадал и он совсем-совсем рядом. Понять бы ещё что это вообще такое было… Впрочем, догадки у меня имелись. Вероятно, Арсений слишком сильно перенервничал, накрутил себя, перепугал, да ещё и нехватка сна сказывалась, что вполне могло вызвать стресс вместе с переутомлением. А подобное, насколько я знаю, и вправду приводит к полуобморочным состояниям или даже полноценным обморокам. Нужно и вправду обратиться к неврологу и уточнить на этот счёт. И насчёт успокоительных что-то решить, потому что я только больше убеждаюсь, что Арсу они бы не помешали. Не что-то серьезное, что не отпускают без рецепта, а просто что-то для того, чтобы мальчишка поменьше волновался. В конце концов, впереди ещё далеко не один поход к психологу, перевод в новую школу и ещё наверняка целое множество достаточно стрессовых ситуаций. И если Арсений каждый раз будет накручивать себя до обмороков, то успокоительные потребуются не только ему, но и мне. Хотя, не исключено, что они уже мне нужны. Может хотя бы элементарно валерьянки купить? Наверное, было бы неплохо.

— Я не хотел пугать, — виновато пробормотал ребенок, — у меня не получалось это контролировать. Я не виноват. Оно… Оно само.

И эта вина в его голосе мне совсем не понравилась. Ну вот не дурак ли я, если по своей неосторожности выставил все так, будто Арсений в чем-то виноват? У него и так сейчас проблемы с эмоциональным состоянием, так я ещё и масла в огонь подлил, просто молодец, ничего не скажешь. И пусть я сделал это ненамеренно, вряд ли это можно считать оправданием. В конце концов, нужно думать сначала, а потом уже что-то говорить. Хотя попробуй тут подумать, когда сердце так и норовит выскочить из груди, а все мысли в голове путаются. Впрочем, тогда лучше бы было вообще молчать, а не делать хуже.

— Арсений, я не то имел в виду. Конечно, ты ни в чем не виноват, солнышко. Прости, пожалуйста, я просто неправильно выразил свою мысль, — поцеловав ребенка в висок, все ещё шепотом сказал я. — Я имел в виду, что очень сильно испугался за тебя, но это совершенно не делает тебя в чем-то виноватым. Конечно, ты не контролировал ни головную боль, ни темноту перед глазами, подобное никто из нас контролировать не в силах. А я просто очень переживаю за тебя, потому и испугался. Тебе сейчас получше?

— Да, — проговорил Арсений и подвинулся ещё ближе ко мне, укладывая свою голову мне на плечо. — Но голова по-прежнему болит и, если говорить совсем честно, мне сильно хочется спать.

Он устал, бедный, перенервничал, так ещё и я все никак не возьму себя в руки и не начну вести себя как взрослый человек, который ни в чем не должен обвинять маленького десятилетнего мальчика. Арс ведь и вправду совсем не виноват, ни один человек не способен полностью контролировать реакции своего организма на различные ситуации. Подобное случается, да вот только кто же мог предугадать, что мне от одного лишь взгляда на все ещё бледного и очень уставшего ребенка будет становится настолько паршиво? Чувство такое, будто это я в чём-то виноват, я допустил, я не досмотрел. И ведь обыкновенная логика нашёптывает, что я бы все равно не сумел ничего проконтролировать, хотя бы потому что понять в полной мере, что чувствует другой человек, — невозможно. Да вот только логику эту никто не желает слушать, а моя собственная эмоциональность порождает где-то внутри совершенно необоснованное чувство вины. Наверное, мне всё-таки стоит возобновить сеансы с психологом, потому что я совсем не уверен, что это нормально — чувствовать себя виноватым в любых детских травмах, ранениях, да и в целом в их состоянии. Не могу же я просто запереть мальчишек в комнате с мягким полом и стенами, чтобы до них никто не добрался и чтобы они сами не покалечились, и все это только потому что я боюсь и я же чувствую себя виноватым каждый раз, когда что-то идёт не так.

— Домой приедем, пообедаем и ты обязательно ляжешь поспать. Хотя бы пару часиков, ладно? Ты устал и тебе нужно отдохнуть.

— Хорошо, — не стал спорить мальчик.

Ну да, Арсений — не Дима. Арсу сон, пусть даже и днём, не кажется чем-то слишком детским. Да и почему должен казаться? Если он действительно хочет спать, то что плохого в том, что он ляжет и поспит часа два-три? Этого уже хватит чтобы чувствовать себя получше и иметь возможность сохранять хоть какую-то бодрость до вечера. Конечно, по-хорошему ему нужно было полноценно выспаться ночью, но что поделать, если заснуть надолго мальчик попросту не мог? Невозможно просто выключить переживания и заставить его заснуть. Знаю, что я уже говорил на тему важности сна с Димкой, но там ведь ситуация совершенно иная. Младший попросту шалил и вредничал, не всегда желая слушаться и ложиться вовремя, а Арсений просто не смог заснуть, хотя, я уверен, пытался.

— Арсюш, а раньше с тобой такое было? Голова кружилась? Темнело в глазах?

— Никогда не было. И я не знаю, почему сейчас это произошло, правда не знаю. Но ощущения отвратительные, если честно. Вокруг одни темные силуэты, так что даже непонятно было на что я смотрю, в ушах звон, да и впечатление такое было, что вот-вот я просто отключусь. Ужасно. И страшно, — признался ребенок и вздохнул судорожно.

Последняя фраза звучала совсем по детски. Арс ведь просто маленький напуганный мальчишка, но оно и неудивительно. Раньше Арсений с подобным не сталкивался и, конечно, теперь все эти неприятные ощущения его напугали. Но на самом деле даже хорошо, что раньше подобного с ним не происходило. Этот факт даёт надежду на то, что это разовое происшествие, которое действительно было вызвано сильным стрессом, с которым ребенок попросту не сумел справиться. Было бы в разы хуже, если бы нечто подобное происходило на постоянной основе, потому что это бы уже говорило о каких-то проблемах со здоровьем, возможно даже достаточно серьезных. А так есть достаточно большие шансы, что больше мы с таким не столкнемся.

— Ты просто слишком сильно переволновался, поэтому оно так, — сказал я, вставая наконец с пола и помогая подняться Арсению. — Нормально стоишь? Перед глазами не расплывается все? — осторожно поддерживая мальчика за плечи, с беспокойством спросил я.

— Немного кружится все, но терпимо.

— Давай тогда ещё раз умоешься.

Я слегка придвинул мальчишку поближе к так и не выключенному крану. Плечи его не отпускал, потому что опасался, что его опять может повести в сторону. Впрочем, стоял он уже чуть более уверенно, видимо его начинало отпускать. Другое дело, что не отпускало меня, но панику требовалось заткнуть и игнорировать, потому что вечность сидеть на полу невозможно. Домой уже пора, а то мы пока доедем будет самое время для обеда, а Арсу не помешало бы хотя бы немного поесть.

Умылся Арсений так, что умудрился намочить помимо лица ещё и челку. Я, впрочем, проблемы в этом не видел, при такой жаре, какая стоит на улице, мы до машины ещё дойти не успеем, а она уже высохнет. Про себя я подметил, что к мальчику очень медленно возвращается более менее здоровый цвет лица. Пусть оно ещё и было бледноватым, но теперь хотя бы он не был похож на вампира, который солнца никогда в своей жизни не видел. И не то чтобы мне прям сразу спокойнее от этого факта стало, но все же чуточку полегче. Всё-таки когда ты видишь, что твоему ребенку становится получше, это невольно придает сил.

— Пойдем, — заметив, что Арс выключил воду, проговорил я, а потом без каких-либо усилий взял ребенка на руки.

Ну не мог я сейчас по-другому, просто не мог. Мне и морально, и физически становилось легче, когда я ощущал, что мальчишка дышит спокойнее и сердце его не колотится слишком быстро.

— Опять ты меня на руках носишь, — не слишком громко сказал мальчик, но голову мне на плечо все равно положил и в целом не выглядел так, словно он против. Мне вообще показалось, что он был готов заснуть прямо здесь и прямо сейчас.

— Имеешь что-то против?

Если бы Арсений начал протестовать, то я бы, конечно, отпустил его. Да вот только ребенок пробормотал негромкое «нет», обхватил меня одной рукой за шею и, судя по всему, на моих руках чувствовал себя сейчас в гораздо большей безопасности, чем стоя на своих ногах. Удивительно, как на него повлиял испуг и стресс. Все попытки казаться взрослым исчезли без следа, а сам Арс так доверчиво жался, что у меня сердце екало от этого доверия. Хотя, безусловно, в данной ситуации лучше бы он стремился казаться старше, чем волновался до такой степени, что ему даже плохо стало. И ведь непонятно теперь даже было, кто из нас двоих пережил больший стресс: он или я.