Серж Рокотов

"Когда я первый раз понял, что люблю его?" - размышлял Сергей, рассматривая карты полуострова и мёртвого города. Руки без участия мозга накладывали друг на друга файлы старых и новых карт. На мониторе - Серж не любил голки - начали проявляться контуры. Старые карты из архива, новые, составленые драгунами по итогам марша и патрулей, рекогносцировки и данных аэрофотосьёмки, натурные ролики с регистраторов машин. - "Когда увидел? Нет. Я был слишком занят Хларау, лагвой этих хамоватых типов, что пришли со мной на пополнение, установкой надёжных каналов связи. Влад произвёл тогда мощное впечатление, да. На голову ниже унтера Аташева и ротмистра Кононова. Но он уже выделялся. Стаут-Кононов молчал, точно. Говорил Влад. Спокойно, уверенно, жёстко. Именно он дал мне позывной Рок. Как будто чуял что. Когда ходил с нами в патруль? Тоже нет. В патруле приходилось постоянно вертеть башкой на полный круг, голова не тем была занята. Симпатичен казался, не больше. Чаще Витьку вспоминал, экса. 

Наверное, когда я валялся скрученым на чердаке Авдея, проклинал свою дурость и перебирал в памяти тех, с кем свела судьба. Вот тогда я почуял первый укольчик. В ряду лиц Владик показался мне более привлекательным, что ли? Мне так хотелось услышать его тихий голос. Голос больного, измученного, уставшего от безнадёги парня. Он ведь знал, что из болот ему уже не вернуться, не увидеть родной запад, чистый мир. И смирился. Он просто ждал смерти, звал её, лез на зубы и когти, хлебал гар, чтобы скопытиться пораньше. Чтобы оборвать, наконец, все эти мучения.

 Сначала грохот, три выстрела, звон железа и стекла - всю посуду с полок обрушили - вопли страшные, бабий визг, автоматная очередь по стенам. Дверь распахивается, грохочет о скат крыши - меня чуть не пришибло этим чудищем из толстых досок. В проёме Влад - растрёпаный, злой, с автоматом в левой руке, бушлат нараспашку. Блин, Альмар бил ему в спину, а мне в глаза. Так что сначала я увидел чёрный силуэт, а после разглядел кто это такой. Внизу голосили Огарковы - пацаны их отмудохали душевно, ничего не скажешь. Васька месяца два в Камострове не показывался, менжуя, что на наших нарвётся. Вся морда чёрно-жёлтая была. Младшего едва не кастрировали - Афоня ему на яйца сапогом наступил. Самого Олегыча башкой в парашу запихали и колами по заднице так отходили! Ну, по рассказам Нечаева, до мяса, да ещё перцем присыпали. 

А Влад меня искал по всей хате невъебенной. Когда верёвки резал, мне так прикосновения его рук зашли! Хотелось ещё и ещё. И когда тащил на себе вниз. Да, точно, тогда у меня встал первый раз. Пульсировало, да. Всё нутро ныло. В машине, когда ты меня обнял за плечи, я потёк. Трясло жёстко, пахло сырым дымом, кровавым запашком пороха, мокрым железом, табачищем несло, вообще черти чем. Напротив подлетал на лавке Лодан из четвёртого взвода. Его крупные пальцы-сардельки вцепились в ручку на потолке, приклад карабина плясал по полу, гремя и щёлкая ремнем. А я привалился к Владику и тёк, как сука по весне. 

Блин, Серёженька, ну ты и идиот! Кончева полные трусы, сердце бьётся, а самое то и не почувствовал. Несколько недель тот момент в мозгах перевертывал. И вдруг дрожь пробрала. 

Тогда Влад с Чемизовым и Дроном в патруль выезжали. Была осень, лисогон, дождь, всё развезло в кисель. На амфах, обычно, не дозорили. Ребята-то были на мятом "кроке", а Влад на амф сел. Автомат поперёк груди болтался, он всегда его на груди носил. Только иногда набок сдвигал. Бушлат с поднятым воротником наглухо застёгнут. Я обернулся, глаза встретились до того, как Владик щиток шлема сбросил. Когда его рука с оттопыреным мизинцем рукоять газа повернула, я отвёртку в мотор "каймана" уронил. Вот тогда и ударило волной жара. Так потянуло прижаться, вцепиться и не отпускать. Будто прованговал, что его в тот день лисы всё-таки подерут.

Лазил потом по плечо между турбинами, ага. Грань радиатора в ладонь врезалась, думал - порез будет. А когда в душе от жирной липкой смазки отмывался, схватило не по-детски, чуть стену хером не пробил. И понял - всё. Даже ебли не надо, лишь бы рядом быть, обнимать, ловить твоё дыхание. Руки, твои руки, Ворон! Я таю от прикосновений твоих рук. Я растворяюсь в твоем тихом хриплом голосе. Я тону в твоих изумрудных глазах".

Рокотов встал, прошёлся туда-сюда по блоку. Закрыл глаза руками, медленно провел ладонями вниз, словно умываясь. 

"Проклятье, я решился слишком поздно! Сначала перессал, что докумечит Ион. Он далеко не так прост, чёртов террианец. Их учат распознавать эмоции, взгляды. Лейб-гвардия та же специальная служба, подготовка у них дай боже. Надо было просто травануть его до медкомиссии и всё. Уехал бы добивать срок за хребет или вообще в обычную ссылку. Всё-таки ничего плохого он мне не сделал, убивать было бы подло. Потом прибить Нечаева, он самый хитрый из этой троицы. Ну и дядю Борю вслед за Ионом спровадить. И всё! Мы с Владом, считай, наедине. А там дождаться, когда он наквасится. Пил он часто, становился мягким, муть из него прямо сочилась и тоска. Обнять, утешить, приласкать. Блин, сколько раз я прокручивал про себя сцену первого секса! Как целовал бы твои сухие потресканые губы, твоё больное бледное тело, безволосую кожу. Как завалил бы прямо на пол или в койку продавленую - и жилка под язычком, щёлочка на солёной головке. Вся шерсть с нас выпала от проклятого ядовитого Хларау. Как волосы-то уцелели? Мечтал, дрочил в душе под горячей водой... Отдаться был готов сразу, весь, без остатка и оговорок. Глотать и насаживаться до боли, до мглы в глазах. А потом ты нарвался на Легион и всё закружилось в бешеном водовороте!"

Рокотов снова сел столу, тупо уставился на экран.

"Не всё потеряно, Сережка. Чем плох был план с отравой? Ничем. Только теперь есть ещё одна цель - резиновая тётка. Пора им всем в санаторий. Так ведь, Рок? Так. Что же, Ворон, ты будешь моим и только моим. Делиться не для меня. Всё, решено. Осталось соорудить эликсирчик. Ну, это-то мы умеем, верно?" 

Влад Стахов

"Грехопадение. Падение во грех. В запретное, стыдное, дурное. Что дурного - глупого - в любви? Что запретного в том, чтобы любить мужчину? Кто это сказал? Попы. И зачем им это надо было? Наверное, чтобы народ плодился получше. Всем им нужен народ. Для кэша, для власти, для войны. Вот и прославляли природные отношения, от которых дети родятся. При тогдашней смертности очень даже разумно. Ушил, природа-матушка сама регулирует рождаемость, когда особей становится слишком мно... блин, чуть сам себе палец не отхряпал".

 Влад шинковал овощи на блестящем разделочном столе. Перед ним - белая стена. В пищеблоках часто делают стены белыми, чтобы любую грязь было заметно. Но как же глаза режет!  

"Свет режет глаза, а я режу свеклу и самого себя. Торговка говорила чистая, вроде. На срез черноты не видать. В кастрюле проверим. Иногда чёрный вихорёк всплывает при варке. Тогда всё, винегрет отменяется. Траванёшься. Так вот, природа. Сама, да. Режет количество неразумных двуногих тушек при перенаселении. Как ни мучились, на Терре сорок миллиардов народу. У нас можно было бы ещё впихнуть, в принципе. Пера Славянская - на треть освоена, а там шесть миллиардов. Но не хотят земляне ехать. Экспансия волной ударила, разлилась и затихла. Может оно и к лучшему, что у нас средняя плотность на Севере два с половиной чела на квадроверсту, а на Юге - шесть? Полно дикой природы, тихих уголков. Рай для отшельника, если разобраться. Рассуха нуждается в планоформе, часть Надежды тоже. У нас в горах просто некуда селить, хотя и в горах строят. Маунтполис на Стрее, к примеру - внутри горы. Ольгианские города, на Вийенне что-то похожее есть. Да вот этот форт. Блин, Воронёнок, ты сам от себя бежишь! Города... экспансия... Не по гребню тебе материи, брат. Ты с собой бы разобрался. Верка, котёнок, милая уютная. Резкая, правда, решительная. Но это уж от лайфа, от судьбы. И Серёга - идущий по лезвию парнишка с изуродованой душой. Он ищет покоя, а его раз за разом бросает на гребень волны, как сёрфера. И ты, больной на все корки, издёрганый трабблами, неопределённостью, этими, типа дружбанами, чел. Шестёрка в раскладах то Бодэ, то Рубика, то Игорька-угорька. Суки. Не-не-не, нечего Ворону в коршуновы гнёзда лезть. Моё дело - старый грон над кладбищем".

Шипело за спиной мясо на противне, одуряюще пахло специями и подгорающим жиром, лимоном тянуло, хотя это был не лимон, а всего лишь экстракт для запаха. Поди купи земной лимончик! В трубу вылетишь. 

"Чёй-то ты раздухарился, братец. Шесть прежних окладов вмиг швырнул на кассу. Раньше скромно, душевно. Вот на кой чёрт тебе была нужна "Злата Крона"? "Димеевской Особой" мало? Самогонки вообще бы нагнать и за глаза. А то устроил, понимаешь, банкет. Купчик, блин".

Стахов ладонью сгрёб ломтики свеклы в стоящую под воронкой в столе кастрюлю. Протёр металлическую поверхность салфеткой, бросил её в жадный зев утилизатора справа. Подвинул к себе горку мытой моркови и снова взялся за рукоятку шинковки. 

"Опять бежишь, сукин сын. Мечешься меж двумя любимыми, как мышь от кота. Во-о-он он, кот. Усами шевелит, глазом сверкает, за шампурами следит. Чует что-то Ионушка, ох чует. Как бы не прохурил по взглядам Серёжки расклад. И... и всё. Всё отрежет, как не было. Годы на форте, дружбу, респехт. Высокое небо, обрыв, ветер, тугой шнур, стягивающий два тела лицом к лицу. Удар трубой или просто толстой корягой, которую швырнут вслед за нами, испоганеную. И смерть от врывающейся в горло ледяной колючей воды. Как последняя милость, может быть, пуля в затылок. Тебе, не ему. А ему - мозги в глаза и колючая вода. Верочка, Вера, прости меня грешного. Не могу я порвать с ним. Глаза твои, Серж. Тону в них, как в болоте. Тело твоё худое, костлявое, угловатое. Страсть твоя неудержимая. Когда ты прижимаешься, меня прошибает хлеще, чем от попадания в живот под броником. А губы? Тонкие сильные губы. "А мне похрен" и всё. И всё стало ясно, как божий день. Назначила меня природа в регуляторы численности глупенького человечества. 

Не будет никакой лесовалки на Вийенне, троих детишек. Будет, в лучшем случае, хутор в глуши, подальше от людей. Где такое сыскать? Разве что в Хларау, за хребтом, где Ишутов отсиживался. А ещё верней - квартирка в бесчисленных лабиринтах мегаполиса на той же вольной Вийенне. Вдали от Рубида, вдали от прекрасной жестокой земли. Ностальгия, тоска, водка и гул огня в печи крематория. Одинокий букет от "тайного друга". И забвение. Лишь Лара с Леоном будут показывать своим детям на старую фотку. "А это твой дядя Владик. Он без вести пропал в Хларау. Знаешь, каким он был? Оооо..." Потом умрут все, кто его помнит, и растворится тень, как и не было. Господи, а когда было иначе?" 

 Влад утёр глаза рукавом. Слезятся от резкого света, от дыма. 

"От жалости к себе они у тебя слезятся!  Блин, обернуться страшно, как бы не просёк фишку внимательный камрад. Ей-богу, спина чешется от его зырок".

Влад скинул морковь поверх свёкольных ломтиков.

- Так, други. - преувеличенно бодро заявил обер-ротмистр, разворачиваясь. - Давайте дальше без меня. Надо бы цветочков девочке моей собрать.

- Автомат не забудьте, романтик! - крикнул вслед уже отведавший чешской водки Камов. - А то тут такие романтизушки бегают. 

- Не учите папку деток творить, Юра! - отмахнулся Стахов уже в дверях. 

Ион неопределённо цыкнул зубом. Ворон всё больше и больше напрягал его. Что-то не так. Что-то крайне не так. 

Ион Аташев

"А что именно тебе не так, господин ротмистр? В том, что сенс психует, ничего удивительного нет. Он привык к эскадрону, батальон ему тяжёл. Да, есть такие люди, что не приспособлены быть начальниками старше... хм... с чем бы сравнить? О, заводского мастера. Старшего трейдмена. Заведующего складом или гаражом. Владислав не администратор, вот в чём дело. Он работяга. Лучше прочих, ответственный, умелый. Но не начальник. Хоть ты тресни, не будет он другим. Вот и урывает сенса с этим хозяйством. Он верно арбаит, что не суётся дальше комэсков. Сами пусть разбираются в своих делах. Не за ручку же водить. Но, видно, подменжовывает его как там оно в подразделениях. 

Последние мирные дни доживаем. Каждый божий день на небо глядишь - не мелькнёт ли инверсионный след в зеленоватом мареве? Не глянет ли из низких туч острый угловатый нос русского дескрейсера? Господи боже! Молю тебя! Дай им разум! Останови! Не дай свершится безумию, имя коему - война! Ради жизни деток малых, ради болящих и немощных. Умиротвори миропомазаных во славу твоя. 

Весь наш опыт пустое место в сражениях с людьми. Иевлев создал армию для - в общем-то - полицейских операций. Для войны с малочисленным противником. Рурцы тоже не самая мощная армия. Такое же, по сути, ополчение, ландвер. Одна надежда, что их войска экстренного реагирования обрушатся на метрополию, а нам достанутся три-В, войска военного времени. Мобики, чипированые и вооружённые хламом, что на складах уцелел. Против них, дай бог, скуфтим как-нибудь. 

Надо подсказать Владу заказать в дивизии мины, устроить вокруг такие поля и дорожки, чтобы мышь не проползла. Держать, держать и держать район, пока от великоруссов не останутся ошмётки разодраных частей. Бить по штабам, по машинам связи, по артиллерии. Придётся заминировать космодром или вокруг него. Любым способом не дать им подтянуть орудия и танки. Жаль, мы могли бы использовать ВПП для себя, но там уже поздно строить укрепления. 

Уффф... Пора снимать мясо с огня. Майонезная корочка - в самый раз. Видела бы меня сейчас Оленёнок! Рукава закатаны, рубаха в мелких пятнах мясного сока, руки рыжие от перца. Она так и не может приучить себя готовить руками. Даже странно - рану зашить - плис, а телятину резать - ой, мамка. 

Кого бы я на этот противень сунул, так это Серёженьку. Голым задом в масло. Пока не споёт правдиво какого хера забыл на Тверди. Чих - на всю хату! Охрана лабы! Уж мне-то в уши не дуй, Серёга, я тебя давно знаю. Но взгляд твой изменился. Блядские у тебя глаза, Серёжа. С поволокой. И постоянно к Владу жмётся. Ещё вдобавок эти, лётчики его. Уж рыжий - стопроцентно ласковый! Прямо тянет от него тухлой малафьёй. И бает, как девочка с панели. Мэйби Чайку высвистеть? Пущай шуршанёт парням последить. Урывает меня эта пара конкретно! И аксай их урывает. Он небрезглив до бесстыдства, наш дорогой штаб-бригадир." - Ион горько усмехнулся. - "Смел, решителен и нагл. Вот только один на один с врагом Серёжа начинает менжевать. А сейчас он уверен в себе, прячась под вороновым крылом. Выдерни на свет белый эту крыску - сожмётся, обоссытся. Он может разве что из-под плинтуса кусать. А ведь Сергей поначалу держался на отдалении, в кореша не рвался. Тишком, бочком, молчком. Когда же крыска крылья отрастила? Я так в ареале кумечу - после дела с Авдеем и этим типа раскрещиванием. Расправил плечи тихонюшка, голос стал подавать за чаем. В култай влезать. На Влада... Блин! Он и тогда на Влада как-то особо зырял! Вот не скажешь, что блядски. Как-то... чёрррт, слово не подобрать! Неужели тогда уже они... Нет, нет, нет, не может быть. Верить, знать, думать про такое невозможно! Всё, Ион Васильевич, утихомирься, не накручивай. Нет этого. Нет. Это ты устал и нервы. Не больше".

Юрий Камов

"Что-то неладно в королевстве. Вот точно неладно. Георгич сбежал. Нужны будто этой унтерше цветы! Ей мужик нужен. Надёжный крепкий мужик. Василич вон менжует по-чёрному. Как эта долбаная контрразведка припылила, вообще с цепи сорвался. Вон, ща ус отгрызёт. Ага. Всё дело в синепогоннике. Как бы его убрать по-тихому? Качай Юра, качай мозги. Ради спокойствия многих, ради жизни наших синенького надо убрать. Ну, снайпер, соображай. Артура брать в сообщники - никак, не скумечит. Праведник. А жаль, "витязь" самое оно для такого дела. Вкладыш, иглу от хантерского гаусса 5,56 милликов - и ловите пыль степную. Впрочем, что Артурчик не хурит, то его не целует, верно? Афоня корешит с Оршаном старшим. Покашляю с ним. Он из олдов 538го, сенса респехтует и Рокотова хурит. Глядишь и рентуем системку сверхдальнюю. Не будет синего - всё войдет в колею. Он мне не кореш, верно? А прижмуривать, Юра, тебе навычно уже. Киллер столичный, Юрий Кальман, он же Камов. Эх, давно было! Удалось тогда по-тихому из своего полка свалить в драгуны. Но тут и сваливать не надо. Спишем на артефов.

Ах на страшной скамье, на скамье подсудимых. 

Лишь бы волюшку-волю ещё раз увидать. 

Меня мама простит, я сынок ей любимый, 

Не простит прокурор, воли мне не видать! 

Эх, Юрка-каурка. Раз вышло - то надо. Дальше штрафбата не пошлют. Делаем".