Прошел день, а за ним еще один. Мои руки не прикоснулись к бутылке коньяка, хотя и был соблазн выпить все содержимое, совсем как взрослый. К тому же я ждал, когда ко мне зайдет он.

— Мистер Калеб, время для занятия, — звучит знакомый голос за дверью, вечно напоминающий о том да о сем.

Я быстро отвечаю ему, что скоро начну заниматься, а сам продолжаю лежать в постели, смотря в потолок. Он уехал на дело м ждать его не стоит, но я в ожидании.

— Мистер Калеб, я же слышу, что Вы не сели заниматься, — вновь раздался голос.

Я тяжело вздохнул и медленно поднялся с кровати, оттягивая момент учебы, как можно дольше. Моя спина касается спинки стула, а руки медленно тянутся к клавиатуре и мышке, когда я слышу, что дверь начинает тихо скрипеть. Мой взгляд устремляется на вошедшего, ожидая увидеть полицейского в форме, который решил просто убедится сел ли ребенок за учебу. Но мои глаза расширяются, а губы расплываются в улыбке, я срываюсь с места и подбегаю к вошедшему, желая обнять его, но вместо с этого с моих уст слетает:

— Папа!

Большая и теплая рука мужчины мягко касается моих волос и головы, поглаживая. Я вижу улыбку на его лице.

— Не против, если я присоединюсь к занятию? — спрашивает отец, и я молчаливо пропускаю его в комнату.

Моему счастью не было предела и даже нудная учеба скрасилась с появлением отца. Он всегда строг, когда дело касается образования, но это не мешает мне наслаждаться его компанией. Я же знаю, что он мне всегда поможет и подскажет, когда нужно.

Час прошел, а после второй, сидеть и учить очередной закон становилось сложнее. Отец это заметил, поэтому предложил сходить на следующий урок - практический. И точно! Совсем недавно он мне подарил катану, как знак то ли уважения к предкам, то уважения трациям, не помню, я тогда так размахивал подарком, что чуть не задел острием Войда.

В мою комнату ворвался один из полицейских, которых назначил отец, чтобы следить за мной, пока он не рядом. Когла моя комната стала проходным двором!?

— Извините, я случайно подслушал ваш разговор, поэтому решил предупредить, — тут же начал полицейский, и по его голосу я понял, что он решил рассказать моему отцу о вчерашнем проишествии. — Зал, где тренировался мистер Калеб, закрылся на ремонт, один из посетителей довел тренера.

— И что же мы не модем туда сходить? — спросил Войд, слегка нахмурив брови.

Не любил я этот взгляд, но сейчас мне хотел услышать, как долго меня еще будет прикрывать полицейский, пока что у него получается отвратительно.

— Тренер отказывается кого-либо впускать, — слегка вздрогнув, произнес паренек и быстро скрылся за дверь, когда Войд махнул рукой с фразой "Свободен".

Так и отменилась наша тренировка. Честно, я расстроился, думал, что лучше бы тот парень сказал правду, а не врал, так бы я смог попасть в зал, пусть и после выговора отца.

— Ты чего нос повесил? Пойдем, у нас сегодня еще запланирован осмотр в больнице, — вздохнул Войд, вставая со стула. — Ты же вчера еще травму получил на тренировке, верно?

И как же он узнал? Вчера я головой ударился об маникен, когда решил продемонстрировать тренеру свой новый удар. Но мы с ним договорились никому об этом не говорить!

Я потёр голову, но ничего уже не болело.

— Да нет, все отлично! — тихо ответил я, плетясь за отцом уже в коридоре здания.

На моем плече оказалась тяжелая рука Войда, который мягко улыбнулся мне, прижимая меня к себе, как бы обнимая. Видно было, что ему как будто непривычно так делать, но он старается это не показывать, но слегка дергающиеся уголки губ все сдают.

Я решаю рассказывать обо всем, что произошло вчера на тренировке, только умалкивая о неудаче с приемом, наоборот я описал все так, будто у меня вышло ударить этот чертов маникен. За своим монологом я и не заметил, как мы дошли до больницы, где отец взял меня за руку, как маленького, но я был не против.

Мы идем по больничном у коридору, когда я слышу как кто-то кричит мое имя, голос приближается, поэтому я оборачиваюсь.

— Калеб! — радостная девочка с карими глазами и такими же волосами, добегает до нас. — Я так рада тебя видеть!

Девочка пытается обнять меня, но я укланяюсь, а после поворачиваюсь отцу, который заметно начал волноваться.

— Пап, а кто это?