Лучше быть воином и работать в саду, 

чем быть садовником и пойти на войну. 

I

Муджин не был бойцом по предназначению и никогда в жизни себя им не считал. Его удел — общение с народом, с королями и нахождение слов, которые стали бы понятны и первым, и вторым; поиск компромисса между этими двумя частями королевства. Его удел — видеть души, воздействовать на них добрым словом и направлять на путь истинный. Так же, как роль Айвана — взывать к холодному разуму и заставлять людей думать рационально. Казалось бы, никто так часто не спорит, как мозг с сердцем — тем не менее, Айван и Муджин подружились, нашли общий язык и стали работать вместе. 

Муджин скучал по этому вместе — когда рядом есть кто-то, кто может охладить пыл и указать на факты, а может выслушать все сердечные негодования, которые накопились за долгий день, и выразить понимание, или найти в разговоре лучший выход для королей и для людей одновременно, опираясь на нужды народа и на желания правителей.

Поэтому, когда Муджин оказался в измерении Красной короны (как же давно это было!), он ждал, что его друг придёт и вытащит из этого жуткого мёртвого места. Всё вокруг было красноватым, блеклым, сухим, безжизненным — и деревья, и земля, и водоёмы, и небо. Живность здесь тоже была. Проблема в том, что она пугала. Вся чёрного цвета с неестественными человеческими глазами, будто сделанными из пластика, она на него шипела, рычала, фыркала, гудела, скрипела и пыталась напасть, из-за чего пришлось бежать в узкий лаз пещеры и пережидать там день. Хотя сколько это — день? Не было понятно, один прошёл или два, и прошло ли хоть какое-то количество времени. Поначалу это, конечно, не так волновало, — себя спасти важнее — но, когда живность оставила его в покое, вечно тянущаяся красноватая серость стала удручать. В первую очередь неведением.

Когда королям была дарована Сфера и после того, как Муджин получил к ней доступ для нужд переговорщика (всё же на постоянной основе она негласно принадлежала Айвану), то Муджин стал знать многое. В основном про подданных, конечно же, про их поступки и моральные перипетии, про их желания и страхи, про их мысли и мечты. Не то чтобы он эти мысли читал, просто всё было видно по цвету, мерцанию и ряби их душ. Синий свет означал, что у человека всё хорошо, и он выбрал добрую сторону. Красный — плохо, он говорил о гневе, зависти, алчности. Жёлтый — человек в замешательстве и правителю стоит вмешаться. Где они? И эти знания давали Муджину больше возможностей, больше радости оттого, что он видит, как люди делают правильные поступки и поддаются словам королей. Когда они придут за мной? Поэтому дни без Сферы стали невыносимы, настолько долго Муджин являлся своеобразным всезнайкой. Разуму ведь необходимо сердце. И много раз было, что возникшая мысль рвалась наружу:

— Знаешь, мне кажется…

— Точно! Можно ведь…

— Ты согласен, Айв…

…но на полуслове он замирал, осознавая: рядом никого. Ни единой души, что поняла бы его речь, и он постепенно стал всё реже и реже обращаться к фантомам своих товарищей, и всё больше и больше копилось в нём мыслей и чувств. Они распирали изнутри и вихрились, и иногда казалось, что голова и сердце взорвутся из-за того, что выплеснуть накопившееся некому, никто не будет слушать и слышать, а если и услышит, то придёт явно не для того, чтобы вступить в диалог. Было так гадко, что надежда и оптимизм постепенно превращались в тоску, в уныние, становились тяжёлым камнем на душе и всё чаще возвращали к мысли, что, может, Муджина никто не ищет. Но он тряс головой, старался выгнать это сомнение и продолжал неосознанно уходить глубже и глубже в измерение Красной короны, исследовать, бежать от её жителей.

Муджин нашёл край: обрыв, в тёмное пространство которого вертикально петляла узкая тропа; край у обрыва длинный, словно ведущий в недра земли или космоса. Вокруг чуть темнее обычного серого свет и ни одной возвышенности: местность гладкая, словно высохший луг без растений, и на много миль не видно ни одного живого существа. «Земля из пепла под серым куполом», — подумал Муджин. Но тут его внимание привлёк блеск. Внизу, в бездне. Недолгий, он пропал, но Муджин был уверен в своём зрении как никогда. А если это свет костра и там есть люди? Что, если они прячутся во тьме, потому что иначе погибнут?

В груди появился трепет. С ними можно будет говорить! Их можно будет увидеть, потрогать, почувствовать, услышать голоса вместо рычания и ощутить спокойствие, а не напряжение, кажущееся уже вечным. Муджин решил идти. Всё равно больше некуда, а там, на дне, могут быть братья и сёстры по несчастью!

Он встряхнулся и глубоко вздохнул. Спина и ноги ныли, голова была тяжела, глаза — сухи, но один рывок окупит себя. Это точно. Он будет в безопасности, расслабленной тишине вместо вечного шелеста; он будет около костра слушать людей (или кого-то человекоподобного), может, даст им совет и поможет, если потребуется, или узнает об их культуре, или…

Нога соскользнула с выступа, по колену царапнул торчащий из скалы мелкий камень. Муджин повис на руках, судорожно, поверхностно дыша, и стал молиться о том, чтобы ему дали выжить. Кому молился — не знал, но его и правда будто сделали легче, чтобы он мог вернуться на остатки тропы, сделать последних несколько шагов вниз и упасть на землю.

Муджин, трясущийся от слабости и страха, но не взмокший, потому что ни жары, ни холода здесь не было, как не было и необходимости в теплообмене — он, выбившись из последних сил, сел на серо-красную землю и сделал глубокий вдох. Ничего. Ни одного запаха. Ни одного звука. Муджин почувствовал, как отчаяние подбирается к горлу и начинает душить. Внизу не было ничего, кроме тёмной дымки. Ничего, кроме смутного очертания высохшего дерева и противного чувства выключенного осязания. Безлюдно. Мертво. Безвременно. И здесь — теперь уже точно — его не найдут. Будут искать долго, до тех пор, пока не найдут только его кости, покрытые пылью. Муджин ощущал себя ничем. Пустотой, как и всё вокруг: одежда, его собственное тело и земля буквально не имели никаких свойств, никакую информацию от них не доставляли рецепторы кожи, и Муджин всё больше и больше понимал, что он будто исчезает. Будто растворяется прямо у себя на глазах, и его охватил такой страх, такой ужас, какой никогда ещё не приходилось испытывать, а слабость мышц добавляла чувство бессилия, того самого, которое, казалось, никогда не пройдёт и будет становиться только хуже.

Даже свет этого измерения стал темнее, словно сгустились тучи, и Муджину казалось, что он ослеп. От этого — неспособности видеть, полной тишины, отсутствия чувствительности, запахов и как будто самого воздуха — сердце стучало так быстро, что было готово остановиться, и единственное, что ощущал Муджин — буханье сердца о рёбра изнутри.

Когда, казалось, уже и сердце, и мозг почти сдались, когда Муджин был уверен, что умер и стал бестелесным духом, пытающимся найти пристанище в пустой преисподней, он снова увидел блеск. Тот был чёрным, ярким, словно прорезывал пространство и звал. Это походило на свет в конце тоннеля, если бы он вёл не вверх, к солнцу, а вниз, к драгоценностям горных народов и кротов, чьи глаза отдают таким чёрным блеском, что кажется, будто сама тьма смотрит в душу. Муджин не раздумывал. Он настолько был рад увидеть хоть что-то, ощутить гладкость, тяжесть и прохладу предмета, что готов был его держать в руках вечно, лишь бы с ума не сойти. Ведь этот предмет так напоминал о доме, напоминал… Сферу? Это же и правда она!

Муджин её сильно сжал, побоявшись, что она сейчас исчезнет. Эта Сфера не была похожа на Айвановскую: она была резко очерченным сгустком тьмы, вырезанным из беззвёздного, лишённого и луны тоже неба и заключённым в стеклянный шар. Но в ней также были какие-то всполохи. Муджин пригляделся. Вороны, волки, крокодилы, грифы и подобные им, а иногда и нескольким из них одновременно, показались в Сфере. Но ни одного человека — только животные, птицы и рептилии, пытавшиеся кто знает сколько времени назад его слопать. Это было неправильно. Это было неверно.

Было неверно в принципе прикасаться к ней, неизвестной и настораживающей, но Муджин настолько изголодался по людям, что готов был не обращать на это внимания. Ведь главное — народ. Главное убедиться, что с ними всё хорошо, что они скучают по нему, что они всё также внемлют сердцу и холодному разуму, живут и радуются, не могут без него справиться, делают правильный, справедливый выбор.

Сфера показала: ничего не хорошо. Люди чаще склоняются в сторону тьмы, не верят королям и готовят бунт. Я знал. Пока что бунт, дальше — восстание, если им не растолкуют намерения правителей. Если Муджин не растолкует, но его нет, а остальные понятия не имеют, как ему удавалось держать всех в узде. Я знал! И не докричаться: он до хрипоты пробовал, а после, когда пропал голос, насупившись смотрел, как его товарищи веселятся и решают дела государственной важности, совершенно забыв о нём.

— Они о тебе и не вспомнят. О тебе даже он забыл. 

Муджин вздрогнул. Вокруг сгущался ало-чёрный туман. Ярче, чем всё, что было вокруг, и из него шёл голос — бесполый, бестелесный голос, шепчущий на ухо страшные вещи.

— Нет! — просипел Муджин, снова напрягши голосовые связки. И шёпотом: — Они должны искать меня.

Неужели?

Издевательски заметил голос. А туман всё кружил и кружил, но ближе, чем на метр, не подлетал. У Муджина мурашки пробежали по коже, и туман пыхнул жаром:

— А ты послушай. Послушай королей, послушай людей. 

— На западе снова кто-то вытащил камни из стены, — донёсся голос Джахана из Сферы. — Она развалилась.

— Дайте мне меч, я им втолкую, — предлагал Артур.

— Да просто дети играют, где могут, — махнул рукой Чиу. — Им нужно побольше места для баловства, вот и всё.

Луи кинул обеспокоенный взгляд на Чиу, будто тот собирался оставить задачу ему.

— Этому что-то предшествовало? — не обращая внимания на остальных, спросил Айван у Джахана.

— Говорят, поля вспахать нечем.

— Но ведь у них есть плуги и лошади, — нахмурился он.

— Мне тоже этого не понять.

Сфера показала людей: плуги заржавели от недавних дождей, о которых подданным не сказали, а лошадей кормить нечем, так как не взошли никакие побеги, а часть затопило, вызвав гниение.

Снова короли, но как будто спустя время:

— Может, на санках прокатимся? — спросил Артур, наблюдая, как Айван, хмурясь, разглядывает что-то в своей Сфере. Муджин обрадовался поначалу, но увидел, что Айван всего лишь смотрит, успешно ли идёт реставрация южных гор.

— Как хочешь, — ответил он.

— Скучный ты.

— Рациональный.

— Да пойдём, что тебе стоит, — вмешался Чиу.

— Работы.

— Что это за работа: наблюдать, как что-то строят?

— Очень важная работа, — буркнул Луи. На него глянули раз, но вернулись к своему разговору.

Муджин наблюдал, как короли идут развлекаться, пока на западе сквозь разлом проникают в деревню разбойники, а на юге на людей стали падать куски скалы, крошиться в пыль, образуя завал. В сердце у Муджина поселилось злорадное торжество: они без него бесполезны. Сердце у Муджина защемило, хотя, казалось, ещё более несчастным он себя ощущать не мог: три, нет, четыре человека не выбралось из завала. Около дюжины пали, пытаясь отбить свои дома, жён и детей от варваров. Он отбросил Сферу и закрыл руками глаза: слишком горьким теперь был тот мир.

— Хочешь, чтобы все попали сюда? — спросил ещё спустя время туман. Он лежал, окружая его, словно большой пушистый зверь, и не хотел выпускать. Словно смотрел на него ста восемью парами глаз.

— Ни за что! — Муджин отодрал ладони от лица и уставился перед собой. Но как же было бы хорошо, вернись я к ним, как главный король. 

— Ведь тебе одиноко. Тебе не нравится, как они руководят. 

— Но такого я им не пожелаю!

Сфера вспыхнула изображением замка, к которому подступались люди, и обращающегося к ним Айвана. У него на лице будто застыла маска, у людей — то гримаса боли, то непонимания, то злости. Вот уже Айван уходит, а ему навстречу летят ругательства; вот показывается Артур и прогоняет их, почти пинками отправляет работать.

— А то, что сейчас там происходит? Они страдают!

— Но здесь разве им не будет хуже?

— Как им может быть плохо там, где ты? Представь, если они попадут сюда. Если ты уничтожишь другое измерение, они все будут здесь. Как одна большая дружная семья. Они будут твоими. Навеки. 

Муджин содрогнулся. Ему на плечо будто упала рука, туман поднял Сферу к самым глазам.

— Гляди. Им плохо в мире, где нет тебя. Им плохо там, где они могут почувствовать клинок. Им плохо там, где они ощущают нужду есть и пить. — Призрачная рука сжала крепче, и Муджин почувствовал раздражение. — Им плохо там, где…

— Да им везде плохо!

Он вспомнил, как слышал жалобы, и ничего, кроме жалоб. Он вспомнил, как люди приходили с сущими пустяками и ныли обо всём на свете.

— Верно! Им плохо везде. Везде, где нужно жить. 

Муджин также вспомнил, как благодарны и счастливы они были после этих разговоров, после того как понимали, что правители их слышат, что короли — не эгоисты и готовы действовать вместе с ними. Он вспомнил, как радовались дети, завидев его, и как просили с ними остаться на чуть-чуть.

— У тебя этого нет! — Толчок, рука пропала. — У тебя не может быть благодарности и радости, если некому их нести!

Сфера мелькнула ещё раз, и Муджин увидел, как души людей всё больше краснеют, черствеют и сморщиваются, и почему-то это отозвалось глухим чувством законности. Он увидел, как люди воруют, вредят друг другу, угрожают, шантажируют и строят планы свержения. Такие не могут принести ни счастье, ни благодать, ни спокойствие; не обладают ни добротой, ни благодушием, ни умиротворением.

— Лучше уж их совсем не будет, чем они будут такими, верно?

Муджин не заметил, как рядом со Сферой появилась корона. Кроваво-красная, слегка дребезжащая, с тонкими высокими зубцами. Туман протягивал ему корону.

— Я могу тебе помочь. Любовь в тебе к людям сильна, но разве это люди? Чем они лучше созданий, что здесь живут?

— Ничем, — ответил Муджин. Его сердце с каждым словом тумана всё больше наполнялось злостью на них, на тот мир, на друзей-королей, и в особенности на Айвана. Не он ли говорил, что иногда сердце знает лучше разума? Не он ли говорил, что Муджин важен ему и как друг, и как соправитель? — Ничем они не лучше.

— Но ты колеблешься. Почему?

— Я останусь один.

— У тебя всегда буду я!

Муджин наморщился.

— Всегда-всегда! Клянусь, я буду твоим лучшим другом. — Корона подплыла ближе. Она пульсировала, словно сердце спящего. — Я буду тебя оберегать, помогать во всём, чего пожелаешь! Только тебе подарю свою верность, только тебе подарю поддержку и опору!

Муджин сжал губы в раздумье. Ему никогда не говорили таких слов, никогда не заставляли чувствовать настолько… главным во всём. Но если корона поможет, то можно будет создать Рай на земле и всех подданных холить и лелеять до конца их жизни, а от павших избавиться, чтобы не портили кровь человечества. Если корона поможет, то королевство станет сильнее настолько, что никто не осмелится на них нападать, даже если все стены снесут. Если корона поможет… Нет, если корона станет верным другом, то ни от кого не придётся зависеть. Никому не придётся объяснять очевидные вещи по много раз, никто не будет отвлекать от своего видения мира и правления, никто не будет затыкать рот, когда хочется высказаться и предложить лучший выход. Не придётся чувствовать эту дыру в груди.

— И ты никогда не будешь таким одиноким, как до встречи со мной. Ты — единственный, на кого я сделаю ставку, и кто сможет помочь мне. Как я помогаю тебе. Ведь так друзья поступают? 

— Да.

Муджин взял корону и надел себе на голову. Она впилась настолько сильно, что, кажется, вот-вот раскрошила бы ему череп, если бы Муджин не вцепился в зубцы, острые, словно лезвия, и надавил в попытке остановить. Кровь начала стекать по волосам, по лицу, по рукам, но Муджин всё давил и давил, разводил зубцы в стороны, а вслед за зубцами — обруч. Руки начало жечь, как будто он сунул их в открытый огонь — это только вызвало нездоровую радость, потому что он чувствовал. В мысли вторглись сотни голосов, кричащих в агонии, стонущих, зовущих на помощь, и Муджин запнулся лишь на секунду. Но он закрыл глаза, напрягся сильнее. Его наполняло силой осознание того, что с помощью короны он может освободить эти несчастные души. Он пытался обуздать влившуюся в него мощь и заткнуть голос тумана, сделав его своим. И понял, что одолел её, когда снова ощутил. Тьму, боль, гнилостный запах и тысячи порезов на руках, каждую каплю убежавшей из своего русла крови, пыльный, тяжёлый балдахин за плечами вместо плаща и гладкость Сферы, но, главное, — величие, способность сделать всё правильно, справедливо. Даже если мир расколется на тысячи других, даже если придётся оставить этот и вступить в вечную схватку с некогда-другом.

Воином Муджин себя никогда не считал, но война о таком не спрашивает.

II

Было больно.

С тех пор, как Хранитель Равновесия забрал его Сферу, перемещаться между мирами было очень больно: кожа, мышцы, нервы, сосуды и кости будто слой за слоем сдирались вживую, кромсались неведомой силой на тысячи лоскутов и сшивались раскалённой добела иглой и шипованной ниткой. Но корона каждый раз выкручивала реакцию мозга на максимум, превращая агонию в экстаз, и каждый раз Муджину нужно было поймать дыхание, отоспаться день и не делать резких движений.

Корона и правда была верной: любому его выбору, любому действию и слову она внимала и всегда соглашалась. Она поддержала мысль о том, что все кусочки души Артура должны принадлежать им, так как у Красной короны всегда должен быть слуга, иначе придётся марать руки самому. Она согласилась, что Чиу в своём далёком ото всех мире неопасен и что его можно оставить в покое. Она радостно гудела, когда у Муджина появилась идея поработить самого Хранителя и полностью способствовала этому так долго, как могла.

— Почему ты это делаешь? — в один из дней-циклов, в который Муджин обычно шёл сообщать Айвану о гибели Данна за пределами государства феникса, разговор изменился. Айван больше ничего не писал, кисти нетронутыми лежали рядом с пергаментом.

— Делаю что? — невинно поинтересовался Муджин.

— Это, — с нажимом повторил Айван, обводя рукой пространство. — Рушишь их души.

— Это правильно, — ответил Муджин. Он ведь их не рушил, он их спасал из вечной судьбы совместного правления и давал свободу действовать так, как им хочется (в рамках того, как самому Муджину хотелось бы, чтобы они действовали, но это всего лишь необходимость). Они не страдали от сделанного выбора, они продолжали жить припеваючи и всего лишь давали присягу Муджину. До этого момента многие в каждом из миров, по крайней мере. Просто Данн такой упрямый попался: не видит, чем привлекательна сторона Красной короны.

— Они страдают!

— Пусть примут мою сторону и перестанут, это их выбор, — всё также легко отвечал Муджин. — В любом случае, сегодня…

— Мне жаль, что так вышло.

Муджин застыл с кривой улыбкой, часть которой сползла вниз. Он мотнул головой.

— Было бы жаль — не оставил бы.

— Я не знал, где ты.

— И не искал.

— Но нашёл. И хочу помочь.

Муджин смотрел в глаза Айвана, пытаясь понять, серьёзен ли он. Он правда думал, что короткое извинение сотрёт всё то время в нигде?

— Прекрасное небо сегодня, — сказал Муджин жёстко.

Айван вздохнул, взял кисть в руку и отвернулся.

— Замечательный день для цветения.

Когда Данн снова выбрал сторону Айвана, Муджин, пожалуй, слишком сильно дёрнул за нить. Планов это, конечно, не нарушило, но с каждым разом всё больше злости он чувствовал, всё больше сил и энергии вкладывал в возвращение к исходной точке трагедии этого мира. И каждый раз Муджин слышал «мне жаль. Я хочу помочь». Не жаль ему! Ни черта он не хочет! А раз хочет, то пусть бросит мешать! Голосу Муджина вторила Красная корона, и он чувствовал, что наполнен, до краёв наполнен этой поддержкой и верой в его цели и замыслы, и понимал: Айван безбожно врёт о том, что всё ещё является его другом.

Когда же силы почти иссякли, Муджин почувствовал тот самый кульбит внутренних органов и сдавление мозга, какой бывает перед перемещением. Но он не хотел отсюда уходить, он не закончил здесь своё дело. И корона соглашалась с ним, но становилась всё тише, и тогда Муджин понял, в чём дело. Луи решил, что хватит бояться. Решил, что стоит попробовать заново, и Муджин, вымотанный битвой за душу Данна, попал в ловушку этого самодовольного демиурга. На пару с Айваном, который, к его удивлению, потерял память. Значит, можно забрать его, заставить светлого мага встать на сторону сладостной тьмы!

Но, разумеется, после хорошего сна.

И ненадолго, как оказалось, Айван потерял память — вспомнил всего через несколько часов, по крайней мере до первого изменения, и повторил всё то же: «мне жаль».

Бесконечный бал, распитие вина и поедание фруктов надоели после пятого раза. Каждый раз они были в разных зáмках, будто Луи не мог определиться, какой ему нравится больше — на шестой они оказались в безобразно сшитом воедино строении из кусков самых великолепных. Муджин сделал глоток вина, поморщился, сказал Айвану:

— Какой дешёвый маскарад.

…и наткнулся на непонимающий взгляд.

— Что, думаешь, он на этот раз лучше сделал?

— Мы в замке Луи.

— Сделанном откровенно плохо. Он просто слепил несколько разных замков в один, это некрасиво!

— Мы здесь были не раз, а злит тебя это впервые.

Муджин не глядя убрал бокал, на удивление не разбившийся, и почти что обеспокоенно вгляделся в глаза Айвана. Он издевается, что ли? Решил поиграться? Или усыпить бдительность, чтобы потом опять завести шарманку с фальшивой сердечностью и эмпатией, со словами о том, что Муджин якобы сам и страдает от собственных действий?

Но нет, Айван выглядел, как очередной болванчик Луи из массовки. Удивительно. Разочаровывающе.

— Ты серьёзно?

— Конечно. С чего такая смена настроения?

Муджин, фыркнув, отвернулся и скрестил руки, закрывшись от фальшивого блеска этого замка полностью. Он стал водить взглядом по толпе, пытаясь понять, почему никто не замечает, что тут как минимум три пары двойняшек и одни тройняшки. Неслыханно!

Знакомого дребезжания короны-друга за словами не последовало. Муджин почувствовал себя неуютно без вечного бодрого согласия с его словами, будто неправдивы они. Но ладно, Луи наверняка не позволил энергиям корон сюда попасть намеренно. Знал ведь их действие, сам создавал. Или надеялся на Хранителя, который периодически выглядывал из-за звёзд. И…

Взгляд Муджина споткнулся о сгусток серости. Очень похожей на туман, тот самый туман, который встретился давным-давно у высохшего дерева в измерении Красной короны. Высокий, будто клубящийся тучей во всём блеске вокруг, он высматривал кого-то в толпе. Высмотрел — Луи ему нужен был — и тут же оказался рядом. Откуда он? Кто он? И где… Муджин оглядел всю толпу, насчитал пять фантомов королей, исключая себя. Где Чиу? Неужели настолько далеко, что новый беспредел Луи его не затронул? Может, оно и к лучшему. Но тогда почему здесь этот человек, которого ни в одном мире до этого Муджин не видел?

Когда короли стали собираться на ужин «для своих», Муджин решительным шагом нагнал новичка и спросил:

— Кто ты?

— Как невежливо, — отозвался тот, но тут же слегка поклонился и исправился: — Прошу прощения, я никогда не разговаривал ни с кем из подобных мне.

— Ни разу не общался с королями? — недоверчиво хмыкнул Муджин.

— С королями — сколько угодно, — улыбнулся он так, что иной человек мог бы счесть его обворожительным. — Но не с адептами Красной короны.

Муджин хотел сказать: «я не адепт, я хозяин Красной короны. И друг».

Он почти вымолвил: «о чём ты?»

Он хмуро разглядывал новичка за столом, пытаясь понять, что это значит.

Муджин не приказывал короне создавать кого-то. Корона обещала ему, что единственным слугой ему будет Артур, потому что безрассудство — лучшее оружие хаоса. Что остальные не будут знать, что подчиняются ему. И никто никогда не смел позиционировать себя как равного Муджину, не ставил себя с ним в один ряд и не разговаривал так, будто они давние приятели. И не сдружался с Артуром так быстро, не вызывал так скоро его симпатию и доверие; даже Муджину в иных мирах требовалось время, чтобы пробить скептицизм Артура — а тут эта ходячая туча решила, что имеет право!

— Что ты здесь делаешь? — почти прошипел на него Муджин спустя время, когда они оказались в зале с роялем, игральным столом и прекрасными мягкими диванами. Для вежливости Муджин всё же улыбнулся Айвану, сидящему рядом, но тот будто завис, смотря в одну точку. Что ж, так даже удобнее.

— То, что не смог ты, — ответил новичок вежливо, но недружелюбно.

— Кто ты такой?

— Хвон.

Больше Муджин не вытянул из него ни слова. Вопросов родилось всё больше: как он здесь оказался, что такого не смог Муджин, что сможет Хвон, как Красная корона осмелилась что-то сделать без ведома своего хозяина-друга и как выбраться отсюда. Он ломал голову долго, но проблема решилась сама: Артур. Он снова склонялся к хаосу. И — что удивительно! — ему помогали те, кто раньше редко это делал: Джахан, Айван и Данн-Хранитель, спустившийся сюда несколько мгновений назад. Даже Хранителю не понравилось, что Луи опять становится безответственным! И Луи бы казнили, если бы он быстренько не свернул свою фантазию и — по ощущениям точно — шею тем, кто находился внутри.

Экстаз не пришёл сразу, как раньше.

Муджин закричал, надрываясь, и схватился за голову. Невыносимо, ужасно, так больно! Где корона? Почему её нет? Почему позволяет ему быть в таком положении, чувствовать все пытки средневекового мира одновременно? Как смеет она…

— Я здесь. 

По телу прокатилась волна удовольствия. Муджин почти что обмяк.

— Где тебя носило?

— Нужно было создать кого-то, кто смог бы тебя вытащить. 

«Тебя» почему-то только сейчас резануло слух. Раньше она всегда так его называла, но это звучало ласково, как-то по-сестрински, а сейчас… будто без должного уважения, признания и подтекстом сквозящего раболепия.

— Мне нужен отдых. Мы возвращаемся.

В новый дом, который возник в пустом мире.

Короне он нравился из-за схожести с местом, в котором она раньше лежала — скалы, замёрзшее озеро, сухое раскидистое дерево. Муджину понравилось, что здесь можно было строить что угодно, заселять этот мир кем угодно, и он так и делал: по возвращении его всегда ждали подданные, разгуливающие по улицам под луной. Они здоровались, кланялись, благодарили за убежище и приглашали отобедать. Муджин иногда соглашался, но чаще, как сейчас, отказывался, потому что не мог. Но он всегда им улыбался, всегда чувствовал себя чуть легче и чуть более окрылённым после недолгого общения с ними. Чувствовал, что к нему возвращается равновесие души, какое было до всех событий с Красной короной, потому что он знал, что делает всё правильно. Он видел, что делает всё правильно и для кого он это делает.

Дерево, оказавшееся в последствии сакурой, цвело. Не буйным цветом, но достаточно, чтобы можно было любоваться и предаваться воспоминаниям. Звук флейты разносился над чёрным озером, которое являлось входом в этот мир, в королевство, пока пребывающее на стадии богатой деревни, и над беседкой, окрашенной, в честь друга-подданной, в ярко-красный. Сквозь неё можно было попасть и к людям, и в замок, и Муджин с усталой радостью выбрал второй путь. Сейчас только лечь на футон и забыться, забыть…

Он проснулся от стука неаккуратно закрывшейся фусума и ласкового шёпота короны:

— У нас гости. Ты спал два дня. 

Пришлось привести себя в порядок и выйти в большой зал первого этажа, находящегося как раз под спальней.

Муджин одновременно испытал радость и изумление. Перед ним (вернее, спиной к нему) стоял Луи собственной персоной, осматривал пустые стены и окна в сад. Он был одет в около-традиционную для этого места одежду — кимоно, как назвали её жители, но превращённое в рубашку и штаны, перевязанные поясом — и покрашен в рыжий. Муджин был уверен, что это намёк.

Луи не понравилось, что Хранитель почти убил его. Ему никогда не нравилось, что короли использовали его силу для «нужд простого народа», потому что считал, что именно такое баловство и умалило его контроль над силой и фантазию в создании чего-то большего. Муджин, в общем-то, был с этим согласен. Луи точно не понравилось, не мог понравиться тот факт, что его единственное более-менее большое творение «силы света» заставили уничтожить — и вот он здесь, на новой родине хозяина Красной короны. Всё кристально ясно, но ради приличия вопрос Муджин задал:

— Ищешь убежище?

Луи обернулся.

— Да, — сказал он почти удивлённо. Думал, видимо, что не догадается.

— Чтобы этот мир стал твоим убежищем, ты должен присягнуть на верность.

— Хорошо. Кому?

— Мне, конечно же. Красной короне, — улыбнулся Муджин. Если бы они все были такими умными! — И ты получишь нашу защиту и свободу заниматься, — он сделал круг в воздухе. — Чем ты обычно там занимаешься. С одним условием, — Луи выдержал его взгляд. — Там не будет копий уже тобою созданных королей.

— Великолепно, — Луи сверкнул зубами. — Разумное условие. Что мне необходимо сделать?

— Искупайся в полночь в озере, — Муджин кивком указал в окно. — А пока можешь найти место в одном из домов.

— Хорошо.

Луи ушёл. Муджин подождал несколько минут, прислушиваясь к шелесту листьев и отдалённому звону жизни своих подданных, и, наконец, сказал:

— У нас есть разговор.

Посреди гостиной появился тёмный силуэт со сверкающими глазами-рубинами.

— О чём?

— Кто такой Хвон?

— Он был создан, чтобы вытащить тебя из нового мира Луи. Мы потеряли связь, а это нехорошо. Я не люблю терять друзей. 

Муджин скривил губы.

— Почему ты недоволен? Хвон создан для твоего блага. 

— Он слишком самоуверен для того, кто должен быть моим слугой.

— Что поделать, демиурги иногда ошибаются. 

Муджину показалось, что силуэт разрезало в области рта.

— Ладно.

Хвон ему не нравился. Ещё больше ему не понравилось то, что тот самый звук флейты, которым наслаждались подданные и под который делали свои дела, — Муджин узнал о ней через несколько дней, так как услышал похожие на флейту Чиу тоны — исходил из беседки у выхода с озера. И на флейте играл Хвон, словно дудочник из детской легенды, призывая новых людей в королевство.

— Это же тебе самому облегчает задачу! — оправдывалась Красная корона, когда Муджин выразил своё недовольство. — Подумаешь, часть обязанностей теперь принадлежит Хвону! У тебя-то теперь времени больше!

— Пора Артуру вернуться, — сказал на это Муджин. — Зови его.

Артур, тот самый, который оставался в изначальном измерении Красной короны и затем, после утраты Сферы, гончей преследовал Данна и пытался вытрясти ответ о том, где она. Артур, вернее которого только Красная корона. Артур, действительно делающий всё для Муджина. Образцовый слуга. Лучший из лучших. Ему нужно быть рядом на всякий случай.

Он явился спустя несколько дней прямо к собранию, красный до корней волос, и, почти задыхаясь, преклонил колено.

— Прошу меня простить, Сферы я не достал.

— Ничего страшного, — ответил Муджин одновременно с короной, положив руку ему на плечо. — Главное, что ты здесь. И вы, мои союзники, тоже здесь, — добавил он, оглядывая Луи, вертящего в руках кубовидный мир, Хвона, застывшего, словно статуя, и, конечно, Артура, занявшего место рядом с остальными двумя. — Вы сделали правильный выбор. Но нам ещё предстоит донести эту мысль до остальных наших бывших товарищей.

— Как ты предлагаешь это сделать? — спросил Хвон.

— Пока что нам нужно убедиться, что они сюда не проникнут, — ответил Муджин, сверля его глазами. — Так что выбирай аккуратнее, кому играть. И, Артур, — он перевёл взгляд на красную макушку. — Смотри в оба и докладывай обо всём, что заметишь между мирами.

— Будет исполнено, — отозвались оба. Артур с воинской дисциплиной и уважением, Хвон — с какой-то насмешкой. Луи просто кивнул. Он знал, что его особо не беспокоят — в конце концов, договор есть договор.

Но Муджину стало тревожно. Почему — он не знал.

Понимал только, что перестаёт чувствовать опору под ногами, всё чаще вспоминает Айвановское «мне жаль, я хочу помочь» и раздумывает над тем, что, может, и не было фальши в голосе бывшего друга. Хотя, о чём это я. Хотел бы — не стал бы мешать, принял бы мою сторону. 

Голос короны при этом прозвучал чуть громче, чем мысли Муджина, и увёл его в сторону. Всё-таки там, где появлялся Айван, люди начинали страдать из-за сомнений о выборе стороны. А если бы Айван не приходил, людям и страдать бы не пришлось — ведь когда нет выбора, нет и мучений. Как у жителей мира Муджина; поэтому сторона Красной короны правильная.

III

— На границе неспокойно, — произнёс Артур, как только вернулся с ежедневного патруля. Хвон отвлёкся от написания нот, поднял голову и посмотрел на Муджина. Тот медленно, будто не сразу понял, в чём дело, перевёл взгляд со всё ещё не до конца распустившейся сакуры на доносчика.

— В каком плане?

— Она слишком освещена. Думаю, скоро Джахан присоединится к нам, — выразил свою догадку Артур.

— Хм-м. Хорошо, пока ты свободен, — Муджин махнул рукой и после ухода слуги провёл ладонью по лицу.

Последние несколько недель были изматывающими, несмотря на уменьшенное количество дел, которыми можно заняться. Души всё прибывали и прибывали, количество зависело от мелодии, которую играл Хвон. Муджину же любая из них не давала покоя: он хотел знать, действительно ли флейта раньше принадлежала Чиу или нет, и если да, то что с ним случилось. Но Хвон мало того, что ответов не давал, он в принципе скрытничал и не говорил ни слова о себе, своих убеждениях, желаниях и целях. Это была вторая причина, по которой Муджин не мог долго находиться в расслабленном состоянии: когда мотивы человека, живущего так близко, непонятны, спокойный сон не приходит совсем. Третьей причиной стала корона: она распаляла своё внимание теперь на двоих, и никогда не сообщала, что другой думает. По крайней мере мысли Хвона Муджину она не передавала, отнекивалась, что ничем он не отличается по мировоззрению от любого другого слуги. Муджин, конечно же, был с этим не согласен.

Чего стоил только один разговор с ним, произошедший в особо приятный, умиротворяющий вечер (и тут же переставший таким быть). Муджин тогда стоял на пристани, любуясь зеркальной гладью озера и лёгким бризом, запахом весны и тишиной. Думал о том, что его мечта почти исполнена, и что так близко к её завершению он никогда ещё не был.

— От твоей силы дух захватывает, — прорезал тогда звучный голос Хвона тишину. Он встал рядом, вглядываясь в лицо хозяина Красной короны. Муджин не ответил, только поднял бровь, как бы спрашивая, о чём он. — Как ты воздействуешь на них. На королей, на слуг, просто на жителей. Твоя сила великолепна.

— Спасибо, — сдержанно кивнул Муджин.

— Да не за что. Просто не расходуй её впустую.

— Я и так этого не делаю.

— Как скажешь, — улыбнулся Хвон. Его глаза практически превратились в два росчерка тушью на лице. — Но я прослежу за тем, чтобы так было и впредь.

Он ушёл, оставив Муджина с множеством вопросов, на которые, конечно же, никто и не подумал ответить ни в тот момент, ни позже. Главным был: что с точки зрения Хвона «расходовать впустую»?

Муджин, конечно, продолжил действовать так же, как раньше. Просто теперь каждый скрип и резкое движение Хвона настораживали, заставляли чаще оглядываться и начать заострять реакцию органов чувств. И теперь, сидя в «гостиной», как по старой памяти её называли, он то и дело краем глаза следил за Хвоном. Тот, тем не менее, увлечённо записывал текст музыки на пергаменте.

— Можешь покинуть эту комнату? — спросил Муджин, когда Хвон в очередной раз стал подбирать наилучшее сочетание нот. Тот остановился, пару секунд непонимающе смотрел на него.

— Почему?

Муджин почти ответил «ты мне мешаешь», когда почувствовал резкий поток тёплого воздуха из тумана над озером. Небо стало чуть светлее, облака разошлись, а роса, если она и осталась где-то, быстро высохла. Сакура издала тяжёлый вздох: она-то холод любила больше. Хвон перевёл взгляд на выплывающую на лодке фигуру в белом плаще, после — на Муджина и с неким уважением даже кивнул. Так и нужно делать. Всегда нужно было, а не тогда, когда хозяин Красной короны якобы смог предсказать появление короля солнца. Хвон поднялся, собрал письмена и уже почти вышел, когда Муджин вдруг сказал:

— Это тоже с собой возьми.

…протягивая ему корону. На волосах от долгого её ношения у него остался небольшой чёрный след, так что она вряд ли бы смогла налезть кому-то ещё, но то, что Муджин её снял, случилось впервые. Он в ней ел, спал, гулял по садам и мирам, пусть её и не было видно, когда она сидела на голове. Хвон, поколебавшись, всё же взял её, последний раз кинул на Муджина настороженный, нелестно обеспокоенный взгляд, и вышел. Сам хозяин Красной короны ощутил, будто с него сняли цепи, и также поднялся, но направился к пристани, чтобы встретить гостя и позвать его в замок.

Цвет волос Джахана — выцветший синий — был нехорошим знаком. Муджин, тем не менее, не изменился в лице и поприветствовал Джахана, как давнего хорошего друга. Как того, кому, благодаря собственной мудрости, не была знакома мучительная дилемма и кто просто держался в стороне, минимально препятствуя исходу столкновений Айвана и Муджина. Джахан тепло поздоровался с ним, и, пока они двигались к замку, говорил об отвлечённых вещах: старые добрые времена, как он вернул о них воспоминания, оказавшись в другом мире, как решил найти товарищей и как удачно нагнал их здесь.

Когда же они зашли в гостиную, убедились, что никто их разговоры подслушать не может, и закрыли все фусума, Джахан посерьёзнел и, вздохнув, произнёс:

— Друг мой, ты знаешь, что я часто не вмешивался в конфликты, если меня они не затрагивали.

Муджин подтвердил. Кому-то это могло показаться странным, но мудрость Джахана заключалась как раз в этом. Он делился опытом и давал знания только тогда, когда его спрашивали, потому что знал, что только когда просят дать совет, ему действительно последуют.

— Но сейчас всё изменилось. Нарушилось не только равновесие, но и само понятие «справедливости», и этого я стерпеть не могу.

Он говорил твёрдо, негромко, как при вынесении приговора.

— Ты выбрал сторону? Ты для этого здесь? — с некоторой надеждой в голосе спросил Муджин. Ведь никто ни для чего больше сюда никогда не приходил, и было бы неверно нарушать спокойствие этого мира просто так.

— Нет. Но и не для битвы тоже, — ответил Джахан, увидев, что Муджин насторожился. После этих слов он заметно расслабился, но остался в недоумении. Джахан потянулся к мешочку из белой ткани, который висел у него на поясе, незаметно до сего момента сливаясь с плащом, и что-то достал оттуда. Это что-то было размером с жемчужину, переливалось жёлто-белыми цветами и сияло.

— Сфера… — завороженно прошептал Муджин и перевёл благодарный и вопрошающий взгляд на Джахана.

— Это твоё, — король солнца протянул её, хозяин Красной короны принял. Осторожно, будто бы она была не самой прочной вещью на свете, а хрустальным шариком для выставки чудес рукоделия.

— Откуда она у тебя? — оторвавшись от созерцания Сферы спросил Муджин.

— Данн её мне доверил. Сказал, что я выберу ей подходящую судьбу, — Джахан, помолчав, осмотрел старого друга и дополнил: — Надеюсь, она поможет с раздором в твоей душе. А я продолжу наблюдать и решу, к кому стоит присоединиться.

— Да ведь и так понятно… — начал Муджин, но король солнца его остановил, положив руку на плечо и по-дружески сжав.

— Ты знаешь.

Хозяин Красной короны, выразив всё понимание глазами и мимикой, кивнул. После — проводил до выхода из замка вместе с севшим за горизонт солнцем и закрылся снова, на этот раз желая насладиться былым всезнанием. Он вбежал по лестнице вверх, на самый последний, пятый, этаж, чтобы быть подальше от земли, от возможных новостей Артура и комментариев Хвона, подальше от короны, которая не дала бы ему спокойно наслаждаться этим крохотным всевидящим оком. Пусть раньше Сфера и была больше, сейчас она обладала не меньшим могуществом.

Первым, кого увидел Муджин, всё равно стал Хвон. Это было неожиданно, но теперь было отчасти ясно, откуда он взялся: из тьмы. Буквально. Муджин видел, как он выходил из портала настолько чёрного, что краски окружающего его пейзажа потеряли цвет. Земля стала серой, прямо как в изначальном измерении Красной короны, перестала быть плодородной. Вокруг клубились тучи, гремел гром, пространство освещали молнии и заполняли ураганы из пепла. Корона хорошо постаралась, впрочем, как умела всегда. Создать антипод одного из королей, чтобы пробраться и выполнить роль, обратную изначальной, было верным решением: вместо канувшего в неизвестность Чиу и его спокойных облаков, на шахматной доске теперь стояла фигура Хвона — яростного шторма, чернеющих в вышине туч.

Муджин задумался, точно ли Хвон так недавно существует, вспомнив, что именно с таким штормом в одном из миров являлся каждый раз Данн и приводил на хвосте своих недругов. Именно так, без дождя, но с грохотом и тысячью вспышек. Конечно, это могло быть просто совпадением. Но Муджин в совпадения давно не верил.

Вторым, на что хотелось посмотреть — народ. Как он себя ведёт, когда рядом правителя нет? Чем занимается? Как друг с другом общается? Но то, что увидел Муджин, заставило волосы дыбом встать.

В королевстве не было ни одного человека. По улицам, нарядным, освещённым лучшими украшениями-фонариками в красно-оранжевый цвет, бродили бесплотные сгустки теней. Они бесцельно переплывали с места на место, не замечая никого и ничего, полностью белыми глазами помечали себе дорогу и проходили сквозь бумажные стены домов. А внутри зданий не было никакой мебели, только стены и пол. В некоторых комнатах, не двигаясь, находились такие же существа, что и на улицах. И вот они — его люди? Ради них он создавал этот мир? Кого, чёрт возьми, сюда привлекала корона все эти годы?

Третьей вещью, на которую стоило взглянуть, была сама Красная корона. Она покоилась на руках у Хвона, дымка вокруг ему что-то шептала, а он соглашался. Кивал, смотря на замок Муджина, потом на сакуру, чахнущую из-за прихода Джахана, и далее на тень рядом. Сказал ей: «позови Артура. Думаю, Муджин захочет нас видеть». Тень улетела, Муджин проследил за ней.

Артур нашёлся на самом краю деревни. Он напряжённо всматривался в пиалу с молочным чаем, будто увидел в ней предсказание. Но тень нарушила его уединение, сделала круг и полетела в сторону замка. Артур устремился за ней.

Муджин и правда хотел его видеть. Раз все жители — тени, демоны по сути своей, то их нужно изгнать. Не для тёмных душ он строил этот мир. Не их счастье и довольство хотел видеть. Но нужно всё равно сделать это безболезненно. Например, собрать в Сферу. Да, точно! В самом начале пути его Сфера была с тёмными завихрениями, а не с золотыми, и всё было нормально. Всё было великолепно! Значит, в Сфере можно запечатать тёмные души и хранить их там, потому что без помощи Данна они вряд ли выберутся.

Итак, Муджин, выйдя из комнаты и спустившись вниз, распахнул двери и открыл было рот, чтобы подозвать Хвона ближе, но и он, и Артур уже стояли у порога. Муджин сделал вид, что чрезвычайно удивлён, но пустил только последнего внутрь со словами:

— Ты мне как раз нужен был. Ты пока нет, — ответил он Хвону на вопрошающий взгляд и снова закрыл двери.

— Слушаю, — сказал Артур.

— Мне нужна печать, — приказал Муджин, нервно меря шагами комнату. — Чтобы можно было спрятать души.

Артур вскинул брови и скрестил руки на груди.

— Для чего?

Муджин остановился и подумал пару секунд. Время шло, и он хотел убрать грязь из этого мира как можно скорее. Сегодня ночью, к примеру!

— Силы противников близятся. Мне нужно как-то обезопасить народ. А ты знаешь достаточно знаков…

— Рун, — поправил Артур.

— Да-да, — быстро проговорил Муджин. — Рун, чтобы сделать это возможным. Справишься?

— Когда я должен их предоставить?

— Сейчас.

Муджин резко кинулся к писчему набору, схватил кисть, прямоугольник бумаги и тушь, после чего поставил их на пол, приказал Артуру сесть и сел сам.

— Рисуй.

Артур, пожав плечами, принялся за дело. Он поразмыслил над тем, что подойдёт для этой цели больше, и принялся выводить линии. Сверху — ромб с ножками. Как он объяснил, это поможет душам потом найти дом и увеличит их защиту. После нарисовал восьмиконечную почти что снежинку, но на конце каждой из восьми линий начертил собственный знак, дополняя словами. Закончил он общим их значением: компас, позволяющий найти лучший путь обхода врагов и дающий больше сил в путешествиях. Муджин остался доволен. Он забрал пергамент у Артура, взял кисть поменьше и вывел поверх рунических символов иероглифы: «да изгонит она зло и приведёт к отсутствию его». После опять вручил Артуру, сказал отнести Луи.

— Пусть сделает больше копий.

Верный слуга кивнул и ушёл. На пороге открытой фусума остался Хвон, но надолго на улице не задержался. Он вошёл внутрь и, помедлив, внимательно разглядывая Муджина, протянул корону.

— Это твоё.

— Не сейчас, — отмахнулся он, судорожно убирая использованные предметы и чуть не бегом направляясь в комнату. Сакура за стенами почти вся облетела.

Добравшись до Сферы, Муджин принялся следить за Артуром. Тот договорился с Луи встретиться в своём доме, объяснить всё, что происходит: про решение хозяина Красной короны, про близившуюся очередную битву, про печать — при последних словах он достал пергамент, передал его Луи. Печать загорелась от его прикосновения, а Артур кивнул немому вопросу. Видимо, Луи не слишком хочет снова заниматься такими мелкими делами. Но ему придётся.

О, пусть это случится поскорее! Тогда выбирать жителей этого мира будет не Хвон, не корона, а сам Муджин без вечно жужжащих в ухе советов. Остальных нужно будет сослать за пределы, может, даже закрыть им дорогу сюда. Но сначала печати!

К вечеру они уже были у него.

— А это что? — он указал на самый низ бумаг, где была перевёрнутая Р.

— Вестница света, — ответил Артур. Такой ответ более чем устроил.

По приказу Муджина остальные некогда-товарищи-короли остались ждать его возвращения в замке. Озеро отражало тёмно-синий свет неба, сакура стала похожа на себя тех времён, когда Муджин и Красная корона только попали сюда, но ему не было до этого дела. Он нёс в одном кулаке Сферу, в другом — печати, и собирал тёмные души.

Они испарялись, оказываясь в Сфере, довольно быстро и с удивлённым уханьем. И ни одна душа не бежала в страхе, наоборот: они подходили ближе, благодарили с такой горячностью, что Муджину даже стало их жалко. Наверное, они думают именно так, как он сказал днём: это ради защиты от врага. Они, видимо, не знали, что попадают в вечную тюрьму.

Когда улицы опустели, Муджин спрятал Сферу в карман и вздохнул спокойно. Дело было сделано. Мир снова чист.

Однако что делать с обманщицей-короной? Может, принять предложение Айвана, принять его помощь… Нет. Нет! Так нельзя. Иначе всё вернётся к тому, от чего он бежал. Или всё-таки стоит? Стоит стать чуть менее важным ради людей, стоит уступить в чём-то другому королю?

Но как же тогда все старания, которые приложил Муджин для этого дела? Если вновь ожидает их крах с таким видом правления, то, может, стоит нести всю ответственность самому?

— Покончи с дистопией своей души, — будто наяву услышал он голос Айвана. Но его быть здесь не может. Или может? Муджин обернулся. Некогда-друг стоял около синего цвета фонариков под бело-голубым зонтиком и робко улыбался. — Здравствуй.

— Что ты здесь делаешь?

— Я же сказал, что хочу помочь.

Он не двигался. Оба они не двигались, боясь, что любой шаг станет сигналом к атаке.

— Ты можешь мне помочь, только если встанешь на мою сторону.

— Ты же видел, что корона тебя обманывала.

Муджину ответить на это было нечего. Да, видел. Но в остальном она помогала, направляла, способствовала росту сил и влияния. Она была его настоящим другом, превратила мечту во вполне достижимую цель.

— Я всё уладил, — невпопад ответил Муджин. — А теперь уходи.

Айван покачал головой. Выглядел разочарованным. Хотя это Муджин должен быть разочарованным! Из-за Айвана, из-за короны, из-за этого мира и тёмных душ. Но Муджин просто прошёл мимо, как можно быстрее убежал в замок и, запыхавшись, донёс:

— Они здесь.

И Данн, и Айван, и Джахан добрались сюда. Данн повторял ту же мантру о спасении, что и Айван, а Джахан… что ж, его о помощи Муджин не просил. Но было неприятно видеть его в бело-синих цветах в тот день, когда он снова попал в этот мир, вступив в битву.

Все стычки в основном проходили между настоящими воинами. Теми, кто был создан Луи для этой цели: Артур, Джахан, Данн. Хвон занял место Чиу, сам демиург же…

— Это твоё, — Луи протянул Красную корону Муджину. Они сидели на подземном этаже зáмка, словно генералы, и следили сквозь лежащую рядом Сферу за боем. Луи без особого интереса, а Муджин с некоторой злостью на Хвона: тот призвал ещё тёмные души для сражения, не спросив разрешения. — Бери.

— Зачем, если и так всё нормально?

— Потому что без неё ты слабак.

Муджин оторвался взглядом от Сферы.

— Что? — возмутился он.

— Без обид, но таким я тебя создавал, — пожал плечами Луи.

— Нет, я и без неё справлюсь.

— Ах вот как! — оскорбилась на этот раз уже корона, превратившись в туман и начав летать вокруг.

— Ты сгоняла сюда все тёмные души! — прикрикнул Муджин. — Это не то, чего я хотел!

— Ты хотел свой Рай! Своё королевство! Тебе это дали, но ты всё испортил!

— Ничего я не испортил. Ты всё испортила. И если ты будешь так себя вести… (буду! — буркнул туман) Отлично. Тогда ты мне не нужна.

— Но ты же останешься один!

— И что?

— Тебе же не нравилось!

— Ещё больше мне не нравится то, что происходит сейчас! — он вскочил на ноги. Его душа, которую впервые за долгие годы он теперь видел, неярко блеснула сине-жёлтым, заставив туман отплыть немного назад. Луи безучастно наблюдал, как наблюдает учёный за ходом эксперимента.

— Но нам было так хорошо! — голос взвизгнул. — Всё то счастье, что они тебе дарили! Ты разве не этого желал? Разве ты не желал благодарности? Обрести друга — и ты его получил! Я твой друг, благодетель, опора, поддержка и голос разума, которого тебе так не хватало!

Свет души Муджина сделался глуше. Луи отошёл, опёрся на стену в тени. Настолько тёмную, что его перестало быть видно.

— Не слушай её, — раздался голос Айвана. И как он только его постоянно находит? Как умудряется проникать туда, где не должен быть? — Она сделает всё, чтобы ты снова перешёл на сторону тьмы.

— Я и есть свет! Я всегда на его стороне!

— Сейчас нет, — заметил Айван. Он медленно приближался, смотря только на Муджина. — Я тебе помогу построить настоящий Рай. Это хорошая цель, но она не может быть достигнута такими методами. Мы можем вернуть всё назад, обсудить…

— Лжец!

Туман больше не говорил вкрадчиво. Он ревел, словно дикий зверь.

— Он уже обещал свою помощь! - Туман сгущался вокруг, отрезая его от Айвана. - И он только сделал тебе больно! Цветок твоей души распускается только когда я рядом, без меня он завянет!

— Не слушай её! — донёсся голос Айвана издалека. Настолько издалека, что Муджин вспомнил, каким одиноким был. Сердце сжалось, он снова почувствовал пустоту, которую корона пыталась заполнить. — Только ты сможешь помочь нам в этой битве! Только тебе решать, кто победит! Поэтому ты так важен, и она просто не хочет проигрывать! Борись!

Муджин подался вперёд, но словно врезался в стену. Он почувствовал, как его обнимает сияние, похожее на лепестки лотоса. Прямо как тогда, много-много лет назад! Как в лучшие дни их правления вместе. Как в те времена, когда всё было действительно правильно: когда выбор был, и каждый имел свободу выбирать что-то своё. Когда он был счастлив, когда ещё не знал зла!

Муджин почувствовал, что снова видит свет. Синий, яркий, как небо морозным днём.

— Я тебя уничтожу!

Раздался вскрик. Всё ли в порядке с Айваном? Он жив? Он ведь жив?! Муджин почувствовал, как наткнулся ногой на Сферу в попытке найти щель, через которую можно выбраться из тумана. Он наклонился ближе, но не успел взять; раздался голос:

— Мне плевать, если у тебя выйдет! Я всегда найду способ вернуться!

Туман зашипел. Грозно, как агрессивная змея, и поредел: видимо, пытался достать Айвана. Потом поредел ещё сильнее, закружил вокруг Айвана и стал сгущаться. Тут и там показались алые глаза, чешуя и измазанные грязью перья, изредка проглядывала зелёно-жёлтая склизкая плёнка со сползающей комьями кожей и коричнево-гнилостного цвета клыки. Муджин содрогнулся. Его память как будто разбилась, перерисовала всё то, что он раньше видел глазами короны: души были червивые, разлагались на глазах, мумифицировались и уродовали тела. Все благодарности оказывались проклятиями, чудесные исцеления превращали людей в безмолвные статуи, раны, исчезающие с поверхности, просто прорастали внутрь, заставляли сосуды и нервы лопаться прямо на живом теле. Спавшая повязка Красной короны, сквозь призму которой Муджин смотрел на мир, разорвалась, истина окатила холодным душем. И теперь она пытается добраться до Айвана!

Нельзя допустить, чтобы Красная корона навредила ему! Не сейчас, когда Муджин понял, чем она является на самом деле. Не сейчас, когда он решил, что хватит прятать одиночество за мнимой любовью зла; не когда до него дошёл весь смысл слов Айвана.

У Муджина есть друг. Всегда был, и он всегда был прав насчёт Красной короны; ну почему, почему Муджин был так глух и слеп, что не верил, что не прислушался? Почему, если знал, что в этом роль Айвана: говорить нелицеприятную правду, остужать эмоции и помогать найти выход?

Муджин схватил Сферу, подбежал к Луи.

— У тебя остались печати?

— Конечно, — сказал он. — Держи.

…слишком быстро.

Первая печать оказалась на груди у бывшего хозяина Красной короны. Луи делал ещё, и ещё, и ещё, и все оказывались на руках, ногах и теле Муджина, заставляли его терять силы. Но как же? Артур говорил…

Из Сферы в Муджина стали течь тени. Они пробирались в вены, красили всё вокруг в чёрный и заставили действительно потерять слух. Муджин видел, что Сфера становится больше, темнее, что сильнее в ней клубится тьма. Он видел, что Айван отбивается от тумана, пытается подобраться ближе, со страхом смотрит на друга и что-то кричит. Но Муджин не слышал. Он только чувствовал, что снова оказался в своём кошмаре.

Он не слышал окружающий мир. Он переставал его чуять, снова исчезал, падал во тьму. Он видел, что цветок лотоса — почти что гигантский до этого — становится всё меньше и меньше. На него давят со всех сторон лепестки сакуры, которая наконец-то, как и желала Красная корона, цвела буйным цветом. Лотос замер на уровне сердца и стал еле заметным, а Муджин прекратил видеть и чувствовать что-либо, кроме этого пятнышка света.

Он падал в бездну, пытаясь сохранить цветок-душу, сжимался следом за ним, чтобы при падении не повредить. Муджин становился бестелесным духом, тщетно ищущим тело. Только теперь это было по-настоящему.