Снег под ногами хрустит, и мелкая метель перекатывается, она призрачными снежными отпечатками остается на темных одеяниях Эллохара и исчезает в них же, не мешая и ни капельки не смущая. Он быстрыми широкими шагами пересекает заснеженные улочки и сжимает в руках трость, орлиная голова, вырезанная на ней, удобно ложится в руку, и лед, к которому легко со стороны прикасается окончание, трескается и лопается от давления на него. Это незаметно, ведь покладистая пурга тут же припорашивает следы и отпечатки магистра, он идет, тонет в опускающемся на город тумане, и его словно никому не видно.

Затянутые белоснежным покрывалом дома сменяют друг друга, толстые стекла звонко дребезжат, что бессознательно подмечается им, но он не останавливается и не глядит на свое искаженное отражение, замечая приглушенные всполохи магического фона, быстро исчезающие за мутными разводами. Ему совершенно точно неинтересно происходящее вокруг.

Лишь пустой взгляд с проскакивающими изредка злыми огонечками блуждает в поисках одинокой низенькой фигуры закутанного в плащ старика. Эллохар идет, а для бегущих следом играющихся детей — летит с быстротой, исчезая за прозрачной пеленой почти сразу же, как только взор падает на его тень. Она мрачным отпечатком скользит по холодным переулкам и путается в многочисленных подворотнях, уходя из памяти навсегда, не желая остаться в чужой голове дольше нужного.

— Профессор! — голос у принца громкий и низкий, заставляющий окликнутого мужчину с недовольным выражением лица обернуться, запечатлевая проведенные кисточкой художника по старческой коже морщины. — Профессор, а я знал, что вы меня дождетесь, — и, вздернув вверх трость, как окончание своей речи, Эллохар в несколько шагов достиг цели, склоняя голову чуть вниз, пока окликнутый медленно поднимал свою, пряча за чернотой зрачков сверкающие молнии раздражения.

Руку тянуло и пришлось прикусить язык, чтобы не подать вида прищуренным глазам Дариуса, встрепанные светлые волосы спокойно лежали на плечах, не тронутые ветром, и проследивший эту необычность профессор лишь хмыкнул, разворачиваясь к магистру спиной и бренча ключами. Не проявляя и капельки интереса, он бредет обратно в сторону своей мастерской — склада всяких необычных вещиц, подтягивающихся к нему с многочисленных городов, брюзжащий и вечно недовольный, он сам не знает, как ввязался в знакомство с Эллохаром.

— Не зовите меня профессором, звучит как насмешка, — бросает он только. Магистр улыбается в ответ на эту реплику и в два шага нагоняет его, лукаво блестя прищуренными глазами. — Я обычный собиратель всякой мелочевки. До профессора мне, как до небес.

— Так зачем же прыгать вниз?

На это замечание мужчина ничего не отвечает, да только в воцарившейся тишине воет крепчающая вьюга, заметающая городок и заставляющая позолоченные ключи в его длинных пальцах позвякивать. Дрожащий и замерзший, он не показывает этого, упрямо глядя на темную дверь своей лавочки, боясь до трясучки продемонстрировать хоть капельку слабости Эллохару.

— Чтобы Бездну увидеть.

— Вам рано умирать.

Он усмехается и отрицательно качает головой, вцепляясь крепко в покосившиеся перила и поднимаясь. Эллохар тенью идет позади, тихо, почти незаметно, и не будь Дариус знаком с этими особенностями, давно помог смерти настигнуть в инфаркте — человеческое сердце слабое, трепещущее. Ему восемьдесят два, и медленная подготовка к собственной гибели заседает внутри идиотской зависимостью и постоянным желанием собрать больше денег, расписать глупому парнишке, прислуживающему ему уже несколько лет, все до мелочей, чтобы этот слабохарактерный и забитый перестал прятаться по углам и продолжил вести начатое мастером дело.

— Вам нужно что-то определенное? — оборачиваясь к магистру, тянет он хрипло, встречаясь с мерцающим взглядом и поджимая тонкие губы. — В прошлый раз вы не взяли ничего, — явно демонстрируя, как тот поступок задел его, произносит он, выпрямляясь и все так же крепко держа перила, возле которых замер.

— В этот раз я заберу самое дорогое, что найду у вас, — тут же находится в ответе Эллохар.

Дариус несколько секунд молчаливо сверлит его недоверчивым взором, и взмахивает рукой, отпуская ситуацию. Явно не поверивший ему, он разворачивается и вытаскивает ключи из скважины с тихим щелчком, надавливая на ручку. Дверь скрипнула, приоткрываясь, слабая полоска света упала на деревянный пол небольшого прохода, и мужчина первый зашел внутрь, даже не думая над тем, чтобы пропустить величественного гостя, сейчас втягивающего в себя воздух и с мелькнувшим недоумением в глазах взирающего на пространство перед собой. Дариус не пожелал и обернуться, чтобы зажечь свет, стряхивая с темной накидки снег, видными пятнами воды остающийся на ней, и повесил ее аккуратно на длинную вешалку, возвышающуюся над полом на резной ножке. Эллохар повторять его действия не пожелал, лишь пожав плечами и протиснувшись внутрь.

Трость из его рук до сих пор не исчезла. Длинные манжеты прятали оставшийся отпечаток недавней стычки. Он тянется к собственным губам и велит молчаливо Дариусу не нарушать установившегося в помещениях спокойствия, резко пересекает коридор и высовывает голову осторожно из-за стены. Ладонь дергается в рваном жесте, по всему дому приглушенными вспышками мелькают поисковые заклятия. Эллохар терпеливо выжидает несколько секунд, после чего плечи его заметно расслабляются, а приглушенный смешок срывается с губ.

— Вы знаете, что вас грабят? — Дариус на его слова быстро оборачивается и со всех ног несется в залу, возле которой остановился принц. Глаза боязливо оглядывают помещение и замирают лишь, когда тяжелая рука опускается на плечо, не позволяя броситься к растянувшемуся на полу пареньку.

Русые волнистые волосы его ореолом разбросаны вокруг головы, светлая кожа поблескивает под зимним светом, падающим из приоткрытого окна. Пыль серебрится, а дыхания не слышно, не видно, и горло Дариуса почему-то сжимается. Наверное, ему страшно. Совсем немного. За собственное имущество.

Молчаливо глядит он на бессознательное тело, и посиневшие от холода губы подрагивают. Эллохар все так же стоит позади, сжимая плечо и не позволяя шевельнуться, морщинистые пальцы терзают связанные ключи и ногтями впиваются в их твердую поверхность. От каждого неосторожного шага оберегает невозмутимый магистр, чернота одежд его тенью опутывает и сковывает, словно хозяин лавки вмерз, врос ногами в землю и остался в ней на долгую-долгую вечность любоваться телом ученика.

Молчаливую панику, застывшую льдом в глазах, обрывает высокий женский крик и падение чего-то тяжелого, голубые огни заклинаний послушными собаками несутся обратно к Эллохару, таща за собой какой-то золотой сгусток в светлых одеждах. Маленький и невзрачный, за несколько секунд приближения он превращается в человеческое тело, девицу, бледную и напуганную, огромными глазами взирающую на пришедших и прижимающую к груди стопку каких-то бумаг. Обжигающие вспышки послушно держат ее в воздухе, демонстрируя ворвавшуюся в комнаты нарушительницу. Если бы она не висела вверх ногами, пока длинные волосы подметали чужой пол, Дариус повалил бы ее резким движением, не позволяя и пошевелиться до прихода Дневных стражей.

— Мамочка, — поражено шепчет она и жмурится от страха, пробирающегося по венам и окутывающего человеческое сердце.

— Тут уж скорей папочка, — со смешком заявляет Эллохар и щелкает пальцами. Проклятья тут же исчезают, и девица с визгом падает на землю, слышится хруст и вой — кажется, она сломала себе руку. Дикие глаза вцепляются в магистра, россыпь бумаг демонстрирует черный нотный текст. — Хотя, в твоем случае стоит молиться Бездне.

Человечка сверкнула наполненными слезами болотными очами и скрипнула зубами, не позволяя стону боли сорваться с покрасневших губ, когда постаралась пошевелить кистью. Значит, не рука. Уже лучше.

Золотистые локоны блестящей волной струились по ее плечам, Дариус, вырвавшийся из-под контроля Эллохара и бросившийся к своим нотам, с силой толкнул ее в ногу носком ботинка, брезгливо и подозрительно морщась, заставляя высвободить еще один листок, быстро оказавшийся между его пальцев. Заклинания зашипели, нависая над человечкой, но она не трогалась с места и не делала совершенно ничего. Бежевые штанины задрались, обнажая щиколотку, магистр склонил голову к плечу, разглядывая ее болезненно-бледную кожу и слишком тонкую ткань одежды для выхода на улицу, где свирепствует колючая пурга.

— Сбегать будем? — с улыбкой спросил он, и девчонка вздернула раскрасневшееся лицо, по которому катились слезы, несколько секунд глядя в его глаза, но не выдерживая тяжелого взгляда Эллохара.

— Нет, — отрицательно качнув головой, она зажмурилась и всхлипнула.

— Тогда вызывай Дневных стражей, профессор, пусть займутся делом.

Больше не глядя на нее, Эллохар обошел старика и приблизился к пареньку, растянувшемуся на полу, конец трости в аккуратном жесте прикоснулся к его щеке, заставляя голову полностью повернуться к свету. Глаза не открылись, тело не дрогнуло. Примененной на нем магии магистр не ощущал, что заставило нахмурить брови и обернуться на пианистку — она все так же спокойно сидела на полу, придерживая выгнутую кисть и пустым взором сопровождая бурчание Дариуса.

Тот подозрительно на нее косился и старался быстрее собрать ноты, в чертах его проскакивало редкое удивление от вида копии — далеко не настоящие, не имеющие и грамма ценности, как антиквариат, хранящийся у него, спутанные-перепутанные хрустящие листы свежей бумаги оказывались у него в пальцах и быстро превращались в низенькую стопочку, которую он вот-вот собирался утащить себе, словно сорока, на чью золотистую сережку позарился кто-то посторонний.

В качестве воришки эта девица Эллохару совершенно не нравилась. Играла она намного лучше, и он раньше часто вслушивался в мелодичные переливы, срывающиеся из-под ее пальцев, переплетавшиеся с приглушенным светом небольшого помещения. Сизый запах кариссы сжимал и дымкой опутывал ее произведения, она не играла тексты композиторов, создавала их заново, и забредавшие изредка ценители в это окутанное сигаретами и одиночеством место с раздельными круглыми столиками, вокруг которых по железным перилам вязко растекались красные занавески, задерживались надолго, становясь постоянными гостями, увлекаемыми сказочными трелями и пассажами.

Эллохар видел ее, наблюдал, удивляясь где-то в глубине, почти неосознанно, откуда юная пианистка, зарабатывающая себе на хлеб в прогнившем месте, знает столько редких работ и с энтузиазмом исполняет их, постоянно меняя репертуар и сверкая белозубой полуулыбкой.

Не сказать, что сейчас он был разочарован. Скорей, совсем-совсем немного опечален тем, что даже если она и сможет играть в будущем, то уже не так хорошо. Сломанная кисть — сильная травма для ее профессии. Совершенно неприемлемая и болезненная, она вспарывает глотки осознанием безысходности и медленным нарастающим приходом безумия от потерянной мечты.

— Странные это личности, музыканты, ради одного лишнего скопления нот готовые в чужие дома врываться, — бормочет он себе тихо под нос, не отрывая взгляда от красного лица и пустоты взора, опущенного на острые колени. Только вот, девица услышала. Обернулась. И злоба полыхнула в черных зрачках. — Скажите, дорогая, — замечая ее внимание и в очередной раз возвращая беззаботную улыбку, он интересуется чуть громче, опираясь тростью о деревянный пол и щурясь. — Что вы сотворили с этим беднягой и какова вероятность его смерти?

Пианистка промолчала. Эллохар хмыкнул, крепче сжимая орлиную рукоятку.

— Быстро и по делу. — В голосе мелькнули нотки строгости и приказа, былое показное веселье как рукой сняло. Очень резко. Неправильно для кого-то обычного.

— Снотворное, — с трудом разжимая слипшиеся губы, с хрипом пробормотала она и вновь всхлипнула, громко втягивая носом воздух, перемешанный с ее мерзкими слезами, которые слабой, долбящейся по душе струйкой, заставляют Эллохара ощущать приглушенные отголоски вины. — Обычное снотворное с примесью трав, ничего с ним не будет.

— Уверена?

Человечка скрипнула челюстями и поставила ноги ровно, ботинками упираясь в землю, чтобы подняться, наверняка желая почувствовать себя выше под прожигающим взглядом. Эллохар позволил себе следить за этим жестом всего мгновение, после чего быстро приблизился и тростью коснулся ее колена. Не сильно, но не позволяя ему согнуться, чтобы девчонка встала.

— Сиди смирно и будь паинькой.

Пианистка фыркнула, явно паинькой быть не собираясь, и мужчина надавил сильнее. Унесшийся дожидаться стражей на улице, Дариус громко их приветствовал за приоткрытой дверью, объясняя ситуацию; прохладный воздух из прохода, сифонящий и сквозняком пробирающийся внутрь, заставлял ее ежиться и вздрагивать, что подмечалось недовольством магистра, которое она сразу же заметила и опустила голову, вновь осознавая свое дурацкое положение пойманной неудавшейся воришки.

Эллохару вдруг показалось, что она снова разрыдается.

— Я не пришла сюда убивать, ломать и воровать, — сквозь стиснутые губы, проговорила она. Не расплакалась. — Так что оставьте все обвинения при себе.

— Да что ты! — мужчина продемонстрировал ей широкую улыбку, спиной чувствуя приближающихся представителей закона, но не отрывая от нее убийственного взора. — А с последним я бы поспорил. — Явно намекая на высыпавшиеся из ее рук листы, произнес он.

Пианистка дернулась, двое стражей тут же схватили ее за плечи, грубо поднимая. Поломанная кисть шелохнулась, и вскрик боли сорвался с ее языка, ненавистью устремляясь в сторону магистра, но разбиваясь о его привычку к таким чувствам от посторонних. Затерявшись в цвете его темного пиджака, все отрицательные эмоции девицы спрятались и исчезли. Слезы все же брызнули из болотных глаз на красные щеки.

Жалко, единственным, что Эллохар запомнил, был ее честный взор, не просящий, не требующий, не надеющийся, нет, молящий о помощи, вперившись в него. Словно она узнала одного из многочисленных клиентов, разглядела в запоминающихся чертах спрятанное полутьмой лицо, услышала такой же акцент, либо одеколон, каким-то образом отделив от воспоминания мерзкий в своей навязчивости дым.

И Эллохару показалось, что он сам вспомнил что-то важное, но на руке нагрелась красная нитка, вибрациями сообщавшая, что малышка Дэя попала в опасность, из-за чего он быстро выкинул лишние мысли из головы и прервал зрительный контакт. Пианистка взвыла от боли: один из офицеров вновь задел ее поломанные кости.

***

— Вину признает? — Эллохар нахмурился, взглядом срисовывая для своей памяти красочный портрет замершего перед ним стражника и поджимая губы.

— Признает, — покладисто отозвался тот, не желая спорить, либо раздражать угрожающе нависшего над ним магистра.

— Чем оправдывается?

— Говорит, что копировала с помощью какой-то смеси, через пару дней стирающейся вместе с текстом, — усмехнулся представитель закона и качнул головой, явно несколько огорченный простотой дела. — Пустяковая задача, все проверили, говорит правду. И плачет, — усмешка его стала становиться все шире, Эллохар провел языком по деснам, слушая его, недовольный оттенками, которые уловил в эмоциях. — Воровать что-то полностью для меня слишком низко!

— У каждого своя мораль, — холодно отозвался директор школы Искусства Смерти и передернул желваками. — Я же вашу не осуждаю.

Эллохар, вновь разодетый в разные цвета черного, поправил блестящую пуговицу и обошел с надменным видом замершего стражника, толкая легко дверь и заходя внутрь. Он не обратил внимания на что-то пробормотавшего и привалился спиной к темной поверхности, поморщившись, когда ручка за спиной дернулась в попытках того зайти. Взгляд прочертил зареванное лицо пианистки и лежащую аккуратно кисть, замер на струящихся вокруг лица спутанных золотых волосах и сверкнул быстрым незаметным огоньком.

Когда она посмотрела на него, то смогла выдавить из себя лишь бессильный привкус ненависти, слабый, не ощущаемый. Магистр на это действие лишь продемонстрировал лукавую улыбку и склонил голову к плечу, продолжая разглядывать юное лицо девицы и на языке перекатывать ее имя. Как заявили выполняющие свою работу служащие, Кассандра — слишком переливчато и дорого для души воровки, что начала с такой мелочи, а закончить могла бы огромными похищениями. Правда, для обычной человечки это было слишком завышенным комплиментом, что заметили все присутствующие, пряча насмешку за упавшими на глаза волосами либо отворотами к окну.

— Играешь ты намного лучше, чем грабишь чужие дома.

— Я не граблю, — за секунду вспыхнув, прошипела она, глядя исподлобья на принца. — Я… ненадолго одалживаю имеющиеся нотные тексты. Это помогает держаться на плаву.

— Около дна? — тут же услужливо уточняет Эллохар, показно наслаждаясь ее яростью, перемешанной с болью от сломанной кисти. Восстанавливать ее здесь, конечно же, никто пока не собирался. И уже не соберется, о чем он пришел заявить. — Хотя, неважно. Лучше скажи, зачем тебе это занятие? Я понимаю, когда похищают драгоценности, либо что-то ценное, но копии нот, которые к тому же стираются? Какой смысл?

Пианистка прикусила губу и глубоко вздохнула, магистр подметил нервозные движения и послушание, перелившееся в солнечных волосах.

— Я работаю в месте, куда часто забредают ценители музыки. И им нужно разнообразие, — глубокий свистящий вздох достиг ушей Эллохара. — Чем лучше и необычнее репертуар, тем больше денег я смогу заработать. Это вынужденная мера, понимаете? — вдруг поднимая голову, она демонстрирует потерянное выражение. Лицо, на котором расположились уродливые красные пятна, искажается, пока она восклицает последние слова дрожащим голоском, словно единственным, кто мог понять, был тот, кто сдал ее властям и сломал кисть. — Я боюсь идти куда-то еще. Сбежавшие с помолвки богатые девочки, не привыкшие к чему-то другому, могут, на самом деле, быстро сломаться, не подготовленные к настоящей жизни.

У пианистки был высокий тон голоса, и доверие сквозило в каждом слове, Эллохар заинтересованно оглядел ее вновь, теперь замечая приглушенные отголоски сытой жизни, впитавшиеся в болезненно-бледную кожу, через призму которой можно было разглядеть нежное прикосновение золотой ложки, помешивающей голубую кровь, чистокровные замашки и брезгливое отношение к камере, неизвестно сколько существ уже принявшей сегодня.

— А с этого момента поподробнее, — явно демонстрируя свою заинтересованность, он медленными шагами приближается к столу и опирается на него руками, перчатками касаясь поверхности и не отрываясь от ее лица. Прозрачные слезы вновь появляются в уголках глаз, человечка противно шмыгает носом, но и не думает препираться.

— Некоторые сыновья не понимаю слова «нет», а их обожаемые отцы — тем более. — Сухо проговорила она. Эллохар, удивленный резко сменившимся тоном, вздернул бровь, но не стал ее останавливать или вставлять что-то в доверительное повествование. — Поэтому, легче всего просто уйти, а не пытаться отстоять свою точку зрения. Желательно, громко и швырнув в женишка вазу, — слабая улыбка коснулась налитых кровью губ. — Чтобы уж точно помочь этой идее завершиться провалом, а потом вернуться с покаянием на поклонение родителям.

— И они приняли бы?

Пианистка тряхнула головой, вихры ее вздрогнули, явно продолжая мешать тем, что лезли в глаза. Но она не предприняла больше ни единой попытки от них избавиться, лишь втянула в себя побольше воздуха и запрокинула голову, стараясь вглядеться в лицо магистра, но из-за сильной разницы в росте, постоянно сохраняющейся, ведь он только и делает, что стоит, а она сидит (пол, либо стул, разница не велика), у нее выходило плохо.

— Конечно. Все-таки, с тремя прекрасными дочерьми, чей смех звонче колокольчиков и танцы увлекательнее столичных балов, они давно привыкли к таким выходкам во избежание невыгодного для строптивых молодых особ брака.

Эллохар спрятал улыбку за падающей на лицо тенью, подметил, что зрительный контакт пианистка сохранять боится, специально не встречаясь с ним взорами, и болотными радужками изучая больше окружающее пространство, чем его внешность. С неким страхом, проступающим в резких движениях и появляющимся снова, она старалась вести себя спокойно и не подавать вида своей слабости и обиды.

Не получалось.

— Жалко, что в этом гениальном плане произошла оплошность, раз ты воруешь ноты и до сих пор не возвращаешься. А сколько прошло? Три месяца? — быстро вспоминая, когда он впервые увидел ее за роялем, незаинтересованно оглядывая залу и вслушиваясь в речь лорда, с которым встречался в тот вечер, произносит магистр. И первые ее аккорды вновь засветились ослепительной вспышкой в памяти, быстро исчезая и заменяясь ее удивленным взглядом, расширившимися глазами и даже приоткрывшимся ртом. — Мне нравится твое впечатление, дорогая Кассандра.

— Мой жених оказался слишком упертым.

— Водить знакомства с баранами для тебя явно непосильно.

Огонь обиды полыхнул внутри человечки, и Эллохар лукаво блеснул глазами, ожидая ее слов, противоречий, хотя бы каких-то объяснений или оправданий, но не было ни-че-го. Она молчала, впиваясь зубами в собственную губу и опуская растерянный взгляд на липкий стол с несколькими длинными царапинами, расчертившими поверхность.

— Ну, ну, деточка, не плачь, я порядком устал за сегодняшний день наблюдать за тем, как искажается твое милое личико, — цокая языком, он отталкивается от стола и выпрямляется во весь рост, тянется за платком, подмечая краем глаза, как дергается правая рука пианистки, и боль пронзает ее тело от шевеления поломанной кистью. — А тебе еще к лекарше забежать. Отправлю к знакомой, она сердобольная, на ее плече можешь хоть все лечение рыдать, — наклоняясь к ней и белоснежной тканью касаясь мягкого лица, произносит он тоном отца, поймавшего любимое дитятко за игрой в неположенном месте, скрывая за мягкой оберткой различимую в интонациях угрозу. — Поднимайся.

— Куда? — принимая с немой благодарностью ткань и промокая глаза, хрипло спрашивает девица, но послушно встает на ноги, с аккуратностью придерживая собственную руку. — Я же под стражей.

Эллохар после ее слов обернулся на дверь и непонятливо пожал плечами, протягивая свою широкую ладонь и приобнимая низенькую и хрупкую девчонку за плечи, мимолетом отмечая, что она в полный рост достает ему до локтя. Кассандре же этот факт, на который она тоже обратила капельку своего сиятельного внимания, не помешал шмыгнуть носом и сжать здоровыми пальцами платок от волнения, поднимающегося внутри волнами разбушевавшегося шторма.

— Досадное недоразумение, дорогая, но не переживай, я со всем разберусь.

И, не желая вслушиваться в ее вопросы или сбивчивую речь, магистр вызвал голубое пламя. Совершенно не стесняясь того, что человечка была дамой, затолкнул ее вовнутрь. Послышался грохот с двумя вскриками — один принадлежал что-то уронившей на полном ходу девчонке, а другой — лекарше. Озорная усмешка расцвела на губах, и он быстро зашел следом.

На полу остался ясно различимый черный след.

Оказавшись в небольшой комнатке лекарши, насквозь пропахшей какими-то травами и приглушенным светом приветствующей зашедших через пламя, Эллохар первым делом схватил за локоть летящую на пол и уже готовящуюся соприкоснуться с ним Кассандру, резко вздергивая ее, заставляя встать на ноги и замереть по стойке смирно. Оказалось, действие было слишком жестким для ее тонкой натуры, потому что человечка в очередной раз застонала от боли в сломанной кисти.

Слезы брызнули из больших глаз. Платок пришелся как никогда кстати.

— Такими темпами мы тебе руку в конец доломаем, — нахмурившись, подметил он. Слетевшая с тумбочки, в которую человечка вписалась, ваза подкатилась к его ногам, сделав полоборота и остановившись. Магистр спешно наклонился и поставил ее на место, после чего, убедившись в неимении трещин на гладкой поверхности и сохраняющемся ровном положении стоя спутницы, двинулся вглубь комнат.

Не успев сделать и нескольких шагов, принц замер, поднимая спокойно руки вверх, сгибая в локтях и демонстрируя вывернувшей на него хозяйке свои добрые намерения. Та несколько секунд изучала его черным взором, продолжая сжимать в ладонях острый кинжал, блестящим лезвием серебрившийся и отражавший потолок, но все же ей пришлось опустить оружие, так как, во-первых, предполагаемого нападения не было, а во-вторых, магистру надоело мышью замирать перед хищником, поэтому он ловко сбросил с себя притворную личину и обнажил искристый оскал, продолжая молчать.

Без видимых угрожающих слов либо действий с его стороны, лекарша приняла факт вторжения, отбрасывая за спину гриву черных волос, перевязанную разноцветной лентой, и смеряя пришедшего переменившимся изучающим взглядом.

— Вы напугали меня, Эллохар, — низким хриплым голосом произнесла она, и растянула красные губы в улыбке. Яркая внешность магички вызывала заинтересованность, которая мелькнула и в лице напуганной пианистки, щеки которой продолжали пылать, что магистру совершенно не нравилось. Поэтому, он предпочел больше не смотреть на нее, развернувшись и пройдя к деревянному стулу возле камина, с ощущением пристального женского внимания устраиваясь на нем и демонстрируя игривую улыбку.

— Поможешь мне с этой бедолагой? — просто интересуется он.

Подведенные темным очи лекарши тут же возвращаются к человечке, она втягивает носом воздух, который они принесли с собой, и морщится, подмечая смрад камер, в которых проводили увлекательное время приведенные преступники. Но, не говоря и слова Эллохару, чтобы отказаться, поспорить, что-то спросить, она лишь послушно кивнула и положила длинную ладонь на пояс красной юбки, щурясь и разглядывая пианистку.

От такого взгляда по коже той табунами начали маршировать мурашки, и накатывающий страх неизвестности вновь пробежался, заставляя вздрогнуть, что не осталось скрытым от присутствующих.

Под неотрывным и спокойным взором магистра лекарша усадила приведенную со сломанной кистью на кушетку и оглядела ее руку, отточенными движениями достала из высокого деревянного шкафа, замершего мрачно в углу комнаты, несколько баночек с разными смесями и белоснежную ткань. Нанеся вязкую прозрачную мазь на бледную кожу, она растерла ее и под скулеж, срывавшийся в особенно больные моменты с губ пианистки, принялась возвращать на примерное место ее кости, после чего что-то зашептала.

Послышался громкий щелчок, не ожидавшая Кассандра вскрикнула и дернулась, за что получила гневный взгляд лекарши, наполненный обезоруживающим настроем, долгий, тяжелый, подавляющий, он молчаливо заставил ее протянуть руку обратно, боясь пошевелить ею, и зажмуриться. Глупая попытка спрятаться от непонятной реальности, кубарем рухнувшей на человечку — Эллохар проводил это слабой улыбкой, погруженный в свои мысли и теребящий пальцами красную ниточку на запястье, связывающую его с Дэей.

Определенно, неприятностей в жизни не хватало, раз он за каким-то чертом вытащил Кассандру обратно в свет и под своей опекой увел из камеры. Точнее, не за чертом, а ее игрой — прекрасной, завораживающей, которая словно привязывала к себе блестящими нитками и отражалась в душе переливами света. Если бы от нее еще пахло кариссой, запахом которой увлекался ее начальник, магистр подумал бы о свадьбе.

— Отличная работа, Кассия, — заметив, что черноволосая лекарша отошла от пианистки, произнес бодро Эллохар, поднимаясь и подходя к сгорбившейся девчонке, чья кисть была замотана в белоснежную ткань и осторожно покоилась на ногах, по которым стелились бежевые брюки. — Ты как всегда быстра и профессиональна.

— Для вас я всегда здесь, — пряча обворожительную улыбку и поворачиваясь к шкафу, тянет она. — А помочь избраннице в такой неприятности, лишь малая часть того, что мне хотелось бы сделать в благодарность. Это было несложно, но последите, чтобы хотя бы неделю рука была в спокойном положении. Костям нужно привыкнуть, — и, цепко оглядывая не исправившего ее Эллохара после слов об избраннице, протянула она инструкции, хлопая в ладоши. — Мне нужно работать.

Магистр кивнул и тут же приобнял все еще находящуюся где-то в прострации человечку, краска начала сходить с ее щек, уступая место уже привычной болезненной бледности. Золотистые волосы нагло продолжали лезть ей в лицо, но Кассандра даже не пыталась притронуться к ним, послушно идя рядом и позволяя ему вывести себя на продуваемую холодным ветром улицу. Такая робкая покорность песком оставалась на зубах, но Эллохар молчал.

Лишь спустя несколько шагов, почувствовав ее дрожание, все-таки остановился и развернул волевым жестом девицу полностью лицом к себе, придержав за плечи. Быстрые легкие движения — его плащ на ее плечах, концами теперь утопающий в мягком снегу.

— Почему вы мне помогаете? — шепотом, совсем-совсем тихо пробормотала Кассандра, впервые за последние минуты поднимая на него мутные глаза. — Сначала делаете больно, затем стараетесь исправить. Что вам нужно? — отступая на всего один непроизвольный шаг и не выдерживая его взора, она быстро оглядывается по сторонам и громко сглатывает.

Эллохар втягивает в себя морозный воздух, замечая, что его платок все так же сжимается ее левой ладошкой, в голове, звеня, звучит одно из ее произведений, словно воды, падающие с горы, лившиеся, отражая красоту природы за окном. Он не ответил, просто убрал волосы от ее лица, не касаясь кожи и пряча локоны под накидкой, вновь оглядел врезавшиеся в память черты и улыбнулся, призывая синее пламя, только в этот раз предлагая самостоятельно пройти внутрь, немного посторонившись и глядя на нее в молчаливом ожидании.

Пианистка судорожно втянула в себя воздух и сделала шаг вперед. Позволяющий отразиться на лице мрачному спокойствию магистр последовал за ней.