Юру предупреждали, что с его образом жизни это непременно случится — рано или поздно, но случится обязательно. Смирнов только отмахивался и надеялся, что если и придется однажды столкнуться с последствиями, то это будет хотя бы достаточно “поздно”, чтобы успеть подготовиться.

Однако Юра и представить не мог, что это самое “поздно” наступит так скоро.

“А потому что головой надо было думать, когда решил пойти играть в автоматы с бандюгами, — ругал сам себя Юра. — У них-то, в отличие от тебя, есть что поставить, им зарплату не МВД платит”. Получка в последнее время действительно какой-то тихий ужас, даже на коммуналку через раз хватает, не говоря уже про остальное. А ведь у Юры еще и образ, которому надо соответствовать: дорогие сигареты, брендовые рубашки, беретты вот недавно в копеечку влетели, чтоб их. Но насчет пистолетов у Смирнова есть оправдание даже перед собой: красивые были, заразы, тут любой бы не удержался. И к тому же удобные, не то, что этот казенный макаров — топорный, убогий и очень палевный на стрелках.

Однако вопрос все еще открытый: что ж теперь Юре делать? Занять-то он у Барона, конечно, занял, чтоб совсем уж бомжом на фоне блатных не выглядеть. Но кто ж мог подумать, что эти сволочи настолько увлекутся процессом, что начнут ставить сразу пятизначные суммы? Юра сперва был аккуратен и старался за деньгами следить, но откуда ж он мог знать, что фортуна в эту конкретную ночь решит не просто от него отвернуться, а натурально показать задницу?

По итогу Смирнов опять в долгах. И все бы ничего, он так полжизни живет (да все так живут, блин!), но, пересчитав утром все суммы, которые он занял прошлым вечером, Юра не без удивления — и это еще мягко сказано! — обнаружил, что в этот раз его долг Барону состоит из одиннадцати цифр. Одиннадцати!

Катастрофа.

Юра вытряхнул в чашку остатки растворимого кофе и закурил тонкий коричневый Chapman. На столе в полнейшем на первый взгляд беспорядке навалены обрывки бумаг с неровными столбцами цифр, несколько стопок купюр разного номинала, пять неровных башенок из мелочи. Юра стряхнул пепел в опустевшую банку из-под кофе, сделал глоток из чашки и почесал затылок, окидывая взглядом свои сбережения.

Денег нет.

Вернее сказать, денег так мало, что их практически нет. Выложенного на столе однозначно не хватит для оплаты долга. Может, хватит только на еду, да и то при условии, что ближайшую неделю Смирнов будет питаться только кофе и сигаретами.

Мысль о том, чтобы занять у коллег, Юра даже не рассматривал: он и без того должен почти всему участку… Он бы мог, конечно, продать телевизор или холодильник, но за подержанные много не дадут, а другой техники в доме нет. Есть почти новый импортный магнитофон, но… его Смирнов не продаст даже если будет в полном отчаянии.

Сигарета истлела до фильтра, на дне чашки остался кофейный осадок, а Юра Смирнов наконец принял решение: надо продавать квартиру. И чем скорее, тем лучше.

Покупатель находится быстро. Какой-то средних лет мужик, что-то говорит про новый бизнес, скорую свадьбу и молодую семью, но Юра слушает вполуха и кивает. Его в этом мужике интересует только возможность оплаты всей суммы наличкой. Мужик соглашается почти не торгуясь, вносит аванс. Они подписывают бумаги и назначают дату передачи ключей и остальных денег.

Когда Юра, собрав вещи, понимает, что вся его жизнь вполне умещается в одну спортивную сумку, он не знает, как на это реагировать. Радоваться, что он такой легкий на подъем и ему не нужно много барахла для нормальной жизни? Переживать, что за тридцать шесть лет не смог накопить хотя бы такой, вещевой багаж?.. В итоге Смирнов решает вовсе об этом не думать.

В сумке только одежда, полотенце, пакет с мыльно-рыльным, гребешок для волос, склянка одеколона и дезодорант, документы. Перед выходом он еще раз обходит квартиру, проверяя не забыл ли что-нибудь, осматривает потолки, гладит стены ладонью — прощается…

Хорошая была квартира. Просторная, с ремонтом, недалеко от центра, балкончик с видом на Обводный канал. Жаль только, что за все те годы, которые Юра в ней прожил, она так и не стала ему настоящим домом. Может, работай он на другой работе, ему бы хватило времени и сил закончить начатый еще предыдущими хозяевами ремонт, поменять мебель, повесить тюль на окна и сделать пустые стены хотя бы немного уютнее. Но что толку теперь об этом размышлять? Отныне у квартиры будет новый хозяин. Смирнов только надеется, что этот новый окажется лучше, чем сам Юра.

Обменяв единственную связку ключей на внушительную пачку купюр, завернутых в газету, Юра прячет деньги в сумку и торопится прочь из парадной, не оглядываясь. Если поспешит, то как раз успеет перед работой заскочить к Барону и вернуть долг.

Вырученных с продажи квартиры денег хватает даже на то, чтобы раздать долги операм в участке. Поэтому Юра аккуратно, стараясь не привлекать лишнего внимания, весь день украдкой разносит по Управлению маленькие пачки хрустящих банкнот. Свежие, чистые и не мятые от бесконечной ходьбы по рукам, они еще даже пахнут типографией монетного двора. Раньше Юра ни за что бы не стал устраивать этот аттракцион невиданной щедрости с такими бумажками (жалко ведь, красивые!), но настроение с самого утра какая-то шляпа, так что Смирнов расстается с деньгами безэмоционально, хотя и старается выглядеть бодрячком.

— Костя, — наконец доходит Юра до последнего человека, у которого брал взаймы чаще, чем у остальных. — Ты чего такой смурной?

— Опять? — Гром устало вздыхает, отрывается от бумажек, которые изучал до прихода Юры, и поднимает на него свои голубые глазища. — Юр, четвертый раз за неделю. Это даже для тебя рекорд. Ты когда отдавать-то будешь свои долги?

Костя смотрит на него, как расстроенный отец. Интересно, он на Игоря своего так же смотрит, когда тот из школы “двойку” приносит?

— Так я и пришел. Отдавать в смысле, — Смирнов вынимает из кармана пачку купюр, свернутых трубочкой, и протягивает Грому. — Вот, это за все три сразу, пересчитай. Спасибо, Кость, выручил.

Гром хмурит брови, глядя на купюры в руке Юры. Молчит и, в отличие от других оперов, забирать деньги почему-то не торопится. Как будто ему сына не кормить.

— Ну бери-бери, чего ты? — подталкивает Юра, хватает Грома за запястье и вкладывает пачку в его широкую ладонь.

— Где взял? — спрашивает Костя, опять внимательно глядя прямо в глаза. Будто в самую в душу глядит, ей-богу, у Юры аж мураши по спине. — До получки полторы недели еще. Опять во что-то влез, как в прошлый раз?..

— Не-не-не, никуда я не влез, Кость, честно, — отрицательно качает головой Юра, отчего темные волосы падают на лицо. Смирнов убирает прядь за ухо кончиками пальцев. — Просто, ну… Хмурова премию выписала. За успешно закрытое дело. Так что вот.

Костя не верит ни единому слову — Юра читает это во взгляде его ясных глаз. Но другого безобидного объяснения у Смирнова нет, поэтому он спешно отворачивается, будто ищет кого-то среди коллег.

— Ну ладно, я пойду, — привычно хлопнув Грома по плечу, Юра спешит прочь от рабочего стола Кости, по пути пожимая руки нескольким операм. Взгляд голубых глаз ощущает на своей спине до самого выхода из отдела.

***

Жизнь без долгов для Юры оказалась почти такой же, какой была до этого. Он ожидал какого-нибудь глобального облегчения и душевного спокойствия, но на деле все оставалось прежним: работа, болтовня в курилке, перерывы на дешевый кофе.

Не было только одного — дома.

Хотя насчет квартиры Смирнов особо не страдал. Наоборот, в этом были свои плюсы. Например, не нужно было тратиться на дорогу до участка и обратно. Он перестал опаздывать (ведь нельзя опоздать туда, где ты по сути живешь), а появившиеся свободное время теперь посвящал работе. Подшил наконец старые дела в архив, навел порядок на давно заброшенном рабочем столе, который до этого и не использовал толком, даже закрыл один давний висяк. После истории с квартирой и долгом желания лишний раз светиться в бандитских кругах заметно поубавилось, поэтому нерастраченный энтузиазм Смирнов направлял на дела поспокойнее и потому самую малость попроще.

Для ночевок Юра поначалу облюбовал себе обезьянник. В участке их было два, и Юра занял тот, что почище. Туда он приходил спать, когда отдел покидал последний опер (таким всегда почему-то оказывался Костя Гром), техничка домывала пол и гасила свет, а бодрствовать оставалась лишь дежурка. Вместо подушки Юра сворачивал под голову свитер, а укрывался своим же пальто. Пальто было теплое, но коротковатое, и ноги постоянно торчали наружу, как бы Юра ни мостился. Натурально как бомж.

…Да он и есть бомж теперь.

Зубы чистил и умывался в участковом сортире, пока никого не было. Там же пробовал осторожно, чтобы не забрызгать все вокруг, подмываться. Горячей воды в участке, правда, отродясь не было, приходилось все делать ледяной, по-быстрому и стуча зубами от холода. А потом отогреваться чаем или невкусным общаковским кофе.

Обедать сперва бегал в столовку недалеко от Управления. Потом решил, что такими темпами он проест последние свои накопления, оставшиеся после продажи квартиры, и стал ходить после смены в ближайший магазин за “Дошираками”.

Заодно и кофе нормальный для всего отдела купил. И пачку кускового сахара.

На жестких и холодных даже сквозь одежду нарах, конечно, не выспишься. Юра на третью ночь не выдержал и перебрался на диван в комнате отдыха. Диван этот был таким старым, что, кажется, еще Брежнева живым видел, был продавлен в двух местах и оказался коротким — во весь рост не вытянешься, ноги свисают с подлокотника, если не поджать. Старые пружины впивались то в спину, то в живот, скрипели от малейшего движения, но Юра терпел и старался лишний раз не ворочаться. Все же это было лучше, чем холодные нары в обезьяннике. К тому же выяснилось, что из окна напротив дивана ужасно фонит, так что по полу гулял натурально северный ветер, и Юре казалось, что он ночует не в Управлении, а в старом маяке на берегу Финского залива, и пятки ему щекочет Балтийский бриз…

В целом, если не зацикливаться на плохом, то новая жизнь для Юры оказалась не такой уж отвратительной. Только вот… чистые рубашки и трусы с носками заканчивались, а стирать в ледяной воде под краном в туалете участка не очень-то хотелось. Да и где их сушить потом? Натянуть веревочку, опять же в туалете, от двери до окна и развесить? Бред.

Юра старался много не думать об этом. Да и что он мог сделать? Ничего. Деньги у него, конечно, остались, но на то, чтобы снять самую маленькую каморку в коммуналке, не хватило бы, Юра выяснял.

Значит, нефиг и ныть. Сам виноват, дурак, вот и расхлебывай.

***

В таком режиме незаметно прошла неделя.

У Смирнова с утра, несмотря на приближающиеся выходные, настроение было хуже не придумаешь. Спал в этот раз отвратительно, потому что всю ночь шел жуткий ливень, из-за чего в щели под окном поддувало сильнее обычного. После пробуждения, пытаясь умыться, Юра обнаружил, что в участке не бежит даже холодная вода, а в чайнике со вчерашнего дня оставалось ровно на один стакан — или умыться, или почистить зубы, или выпить кофе. Выбирай, Юра.

Юра бы с удовольствием выбрал лечь под поезд.

От недосыпа раскалывалась голова. Смирнов кутался в свитер-подушку (других чистых вещей просто не осталось), смахивал с глаз грязные волосы и пытался сосредоточиться на деле, которое ему передали пару дней назад — поджог квартиры. Вообще-то поджоги совсем не Юрин профиль, но раз уж он сам решил пока что повременить с работой под прикрытием, выбирать не приходилось. А поджег этот — как по сердцу ножом. Потерпевший — пожилой мужчина, одинокий и тихий профессор на пенсии… И тут нате вам, вмиг остался без денег, без крыши над головой.

Без дома.

Юра вздохнул и потер глаза пальцами. Как же хотелось спать. И в душ. И борща со сметаной.

По пятницам народ из участка сваливал домой куда оперативнее, чем в другие будние дни. Оно и понятно — все ждут выходных, чтобы оставить наконец любимую (в кавычках и без них) службу и посвятить эти два дня кто чему: погулять с семьей, выпить пива с друзьями, укатить на дачу или на рыбалку. Даже Гром, женатый на своей работе, по пятницам старался (с переменным, правда, успехом) слинять домой пораньше, к сыну. Сегодня, кстати, Костя ушел сразу после обеда: Юра в курилке слышал краем уха, как Гром отчитывался Феде, что у Игоря сегодня какая-то то ли олимпиада, то ли соревнование. Прокопенко кивал, а Смирнов только молча докурил свой коричневый Chapman и по-тихому вернулся в отдел. В последнюю неделю он вообще старался лишний раз ни с Федей, ни — тем более — с Костей без надобности не пересекаться. А то начнут еще вопросы задавать, на которые Юре отвечать не хотелось.

Сам Юра на выходных обычно отсыпался, а к вечеру выползал — напомаженный, приодетый и надушенный — сначала в бар, а потом в какое-нибудь казино или клуб.

В последний раз его после бара занесло в зал с игровыми автоматами…

Как провести эти выходные, Юра не знал и мысли об этом гнал прочь. Но когда за последним опером (в кои-то веки не Костей Громом, поэтому, видимо, ночью такой ливень был) хлопнула дверь в участок, обозначив конец рабочего дня и недели, Юра огляделся — и понял, что остался один.

Совсем один...

Оно и к лучшему, попытался успокоить себя Юра, перелистывая материалы дела с поджогом квартиры. Все выходные в участке никого не будет, кроме дежурного, значит можно будет свистнуть у технички какое-нибудь ведро, нагреть себе воды в чайнике и постирать, наконец, хотя бы носки и белье. Развесить по батареям в участке, пока никто не видит, уж за два дня оно как-нибудь высохнет. А еще можно будет, думал Юра, скользя уставшим взглядом по буквам, потом нагреть еще один чайник, и в том же ведре по-быстрому помыть голову.

— Юр?..

Смирнов вздрогнул и оторвался от дела. За размышлениями о планах на большую стирку он даже не услышал, как в управление кто-то вошел.

Перед рабочим столом Юры возвышался Костя Гром.

Юре вдруг подумалось, что он уснул над бумажками, а Гром ему снится. Поэтому Смирнов на всякий случай моргнул, потер уставшие глаза пальцами и вновь посмотрел на Костю. Но нет, тот был вполне реальный и все еще глядел на Юру своими ясными глазищами, в которых читался вопрос.

Гром его сразу и озвучил:

— Ты чего тут делаешь?

— Работаю, — Юра снова моргнул, нервно поджал губы и, пока Костя не продолжил допрос, решил перейти в наступление. — А ты чего приперся? Ты ж сегодня на после обеда отпрашивался.

— Я папку с делом принес, — Костя поднял руку, в которой действительно была папка на завязках. — Ильинична позвонила, сказала, что если дело в архив не верну, она с меня три шкуры сдерет.

— Ну так утром бы и сдал, зачем на ночь глядя…

— Так выходной завтра.

— А.

Вопросы у Юры кончились, так что он замолчал и убрал за ухо выбившуюся прядь. Натянул на ладони рукава свитера. Костя тоже молчал, стоял напротив и следил за каждым движением Смирнова, будто ждал чего-то.

— Ну так что? — наконец спросил Гром.

— Что?

— Чего домой-то не идешь?

— Говорю же, работаю.

— Ты уже который день в Управлении до ночи сидишь. Что-то раньше я за тобой такого рвения не замечал, — фыркнул Костя. Стащив у соседнего стола табуретку для посетителей и придвинув ее к столу Юры, Гром уселся и приказал: — Колись давай, Смирнов. Че случилось?

Юра колебался, вращая в пальцах ручку. Костя не торопил, но смотрел таким взглядом, что было понятно: он Смирнова в покое не оставит, пока не выяснит, в чем же дело.

Настоящая ищейка, чтоб его.

— У меня… — начал Юра, глядя на ручку в пальцах. В горле запершило, и он прокашлялся. Легенду на случай расспросов коллег Смирнов сочинил уже давно. Но никто до этой минуты не спрашивал. А произнести вслух для Грома несколько заготовленных фраз оказалось нелегко. — Квартиру затопило. У соседей сверху трубу с канашкой прорвало. Мокро, грязно, воняет… Ну, сам понимаешь. Так что я пока тут.

Костя немного помолчал, обдумывая сказанное, только голубые глаза светились в полумраке отдела, а потом кивнул и спросил:

— И давно?

— Неделю уже, — честно признался Смирнов.

— Чего? — опешил Гром. — В смысле “неделю”? Ты как живешь-то здесь вообще?

— Да нормально все, Кость, че ты, — принялся оправдываться Юра, — не курорт, ясное дело, но жить можно. Как в командировку приехал, только в собственный участок…

— Подожди, а спишь ты где? — перебил Гром. — Питаешься чем? Ты вообще ешь хоть что-нибудь, кроме кофе?

— Ну я… хлеб, консервы, “Дошираки” вот. С сосисками. Иногда.

Костя вздохнул так тяжело, что Юра даже от ручки в своих пальцах оторвался и покосился на него.

— Юр, ты дурак что ли совсем? — искренне поинтересовался Гром, наклонившись ближе к Смирнову.

— Да че ты сразу “дурак”! — возмутился Юра, отбросил ручку на стол. — Куда я, по-твоему, еще должен был идти?! К бандюгам? Или вообще на улицу?..

Смирнов осёкся и замолчал, скрестив руки на груди. Отвернулся, чтоб не видеть разочарования на лице Грома.

Не надо было ему ничего рассказывать, а то получается, что Юра жалуется. А Юра не жалуется. Он ситуацию по фактам раскладывает, всю серьезность осознает и с последствиями справляется — по крайней мере, старается изо всех сил.

И вообще, Гром первый доколебался с вопросами своими! “Че случилось, Юр, че случилось?”

Ничего не случилось. Все путем.

Костя прищурил свои внимательные глазища, долго на Юру глядел, о чем-то думая, а потом вдруг поднялся с места и сказал:

— Собирайся, пошли.

— К-куда?

— Куда надо. Давай быстрее собирай манатки, а то на последний автобус опоздаем. Я пока дело в архив закину. Встретимся на крыльце.

Всю дорогу Костя загадочно молчит. Протягивает контролеру в автобусе проездной и просит отбить два билета, пока Юра не успел вынуть из кармана купюру. Ведет по мокрым улицам Петербурга, то и дело сворачивая в дворы и подворотни. Юра несколько раз пытается узнать, куда же все-таки Костя его тащит, но вместо ответа получает или молчание, или очень емкое “увидишь”. В итоге Смирнов сдается и плетется за Громом так же молча, перепрыгивая лужи и мусор.

Когда Гром выводит их через арку во двор-колодец, а потом шагает к парадной, Юру начинают терзать смутные сомнения.

Когда Гром, поднявшись на последний этаж, вынимает из кармана связку ключей и одним из них открывает скрипучую дверь, все сомнения исчезают.

— Кость, погоди, ты… Это твой дом что ли?! — восклицает Смирнов.

— Ну да, — невозмутимо отвечает Гром и распахивает дверь шире, пропуская Юру вперед. — Заходи давай, не стой.

— Нет, Кость, я так не могу, — Смирнов крепче сжимает пальцами лямку спортивной сумки на плече. — Неудобно же, я как будто напросился…

— Что тебе неудобно? В дверной проем не влазишь? — хмурит брови Костя и, схватив Юру за предплечье, буквально тараном пропихивает внутрь квартиры.

На возню в коридоре и шорох ключей в замке прибегает Гром-младший.

— Пап, ну ты чего так долго, там уже новая серия!.. — приветствует отца Игорь, но замолкает на полуслове, видя, что тот вернулся не один.

Смирнов Игоря до этого вечера только на фотке и видел, которая у Кости в ящике рабочего стола спрятана. Пацану там лет семь-восемь на вид, не больше. Лицо наивное, глазенки большие круглые — совсем не похож был на своего хмурого батю. А в этом Игоре, который теперь в коридоре стоит, — подросшем, кудрявом и немного нескладном из-за приближающегося пубертата, — уже ясно проглядывается абсолютно Громовский характер.

— П-привет, Игорь, — Юра старается улыбнуться, чувствуя себя виноватым, и протягивает мальчишке ладонь. Как взрослому. — Меня дядь Юра зовут. Мы с твоим папой… работаем вместе.

Смирнов почему-то запинается о последнюю фразу. Но, кажется, этого никто не замечает.

— …здравствуйте, — отвечает Игорь немного помедлив, но ладонь для рукопожатия все-таки протягивает. Рука у него хоть и маленькая, но крепкая, сильная. По крайней мере для ребенка его возраста.

— Игорь, дядя Юра сегодня у нас переночует, — с порога говорит сыну Костя. Надо же, у него при общении с ребенком даже голос меняется, сразу становится какой-то мягкий. И почему-то тоже виноватый.

— А у дяди Юры что, своего дома нет? — спрашивает обиженно Игорь, и Смирнов замирает на месте, сжимая наполовину снятый шарф в руках.

Верно говорят, что устами младенца глаголит истина. Ну вот знал же, знал Юра, что не надо было соглашаться с Громом ехать непонятно куда!.. Костя же его в участке подобрал, как бездомного кота с улицы, домой притащил и говорит теперь, что он тут жить будет. Как еще на такие новости мог бедный ребенок отреагировать?!

— Так! Это что за глупости? — строго одергивает отец, сверкнув на Игоря глазами.

Но пацан только фыркает:

— А что? Ты мне тоже самое говоришь, когда я у тебя спрашиваю разрешения Игната позвать на ночевку…

— Кость, я правда лучше пойду, — качает головой Смирнов. — Спасибо, конечно, за беспокойство, но…

— Никаких “пойду”, давай раздевайся и проходи, — Гром-старший упрям как трамвай, все-таки вырывает шарф из Юриных пальцев и кидает на вешалку. — Игорь просто пошутил. Да, Игорь?

Даже если парнишка был абсолютно серьезен, то после сказанного отцом такой интонацией враз передумал.

— Да. Пошутил. Не обижайтесь, дядь Юр, — бормочет Гром-младший, потупив взгляд. — Вы, это… чай будете?

— Будем, — отвечает Костя за них обоих, цепляя на крючок свою куртку. — И, знаешь, давай-ка ставь кастрюлю с водой и доставай пельмени из морозилки.

Игорь послушно плетется на кухню, а Юра все-таки стягивает пальто.

Ладно, всего на одну ночь, как Гром сыну и сказал. Потом Смирнов вернется в участок.

Квартира у семейства Громов — старый фонд, немного переделанный под нужды жителя конца двадцатого века. Пока Костя вместе с Игорем исчезают на кухне, Юра цепляет пальто на крючок, стягивает ботинки, берет сумку и проходит в прихожую. Лишней пары тапочек для него нет, но Смирнову и не надо, он проходит прямо так, в носках. Рассматривая квартиру, Юра старается не слишком вертеть головой, но получается так себе: каждая деталь жилища выглядит ужасно интересно. Смирнов и предположить не мог, что когда-либо сможет увидеть, как живет Костя Гром.

А Костя Гром живет как все — бедновато. Обои старые, местами пожелтевшие и ободранные. Почему-то отсутствует стена, которая отделяет прихожую от общей комнаты. Пройдя чуть дальше, Юра замечает, что еще нет части стены, которая соединяет общую комнату и, видимо, комнату Игоря. Стена в кухню тоже частично отсутствует…

Что в этом доме за проблемы со стенами?

Зато лепнина на потолке, большущее, почти во всю стену, овальное окно с красивой резной рамой и изразцовая печь. Юра залипает на старую плитку изумрудного цвета, как на шедевр из Эрмитажа. В его квартире тоже наверняка была такая, но предыдущие хозяева все снесли, побелили и частично заклеили обоями. Юра сперва хотел доклеить, но потом забил.

Интересно, как переделает бывшую его квартиру новый владелец?..

— …перемешать, а то слипнутся, — доносится с кухни негромкий голос Кости. — Сколько там еще осталось?

— Это последние, — так же тихо отвечает Игорь. Слышится возня: журчит вода, гремит чайник. — Заварки тоже нет. И хлеба.

— Ничего, без хлеба поедим, — успокаивает Костя. — А чай из старых пакетиков возьмем. На разок хватит.

— Пап, как можно звать человека в гости, если его накормить нечем? — искренне недоумевает Игорь, шурша пакетом. — Ты же сам говорил, что…

— Говорил, — обрывает его Гром на полуслове и добавляет так тихо, что Юре приходится напрячь слух: — просто… так вышло, Игорь. Я сегодня вообще не планировал ни в участок возвращаться, ни гостей звать. Но по-другому нельзя было, понимаешь?

Вряд ли Игорь понимает. Если уж сам Юра, мужик под сорокет с опытом в разных вопросах, не может понять, то что говорить про десятилетнего пацана. Однако Гром-младший больше ничего не спрашивает.

Сказать, что Юра чувствует себя неуютно — не сказать ничего.

Если бы этот тихушник Костя изначально сказал, куда тащит, Смирнов бы отказался. Приятно было знать, конечно, что Гром проявил сочувствие к человеку в сложной жизненной ситуации… но у Юры ведь не окончательно все хреново, он мог и дальше оставаться в участке. Кому он там мешал? А в квартире Громов Юра как минимум лишний рот. Не хватало еще ребенка объедать.

Если бы Смирнов знал, куда его ведут через дворы, то попросил бы Костю зайти по пути в магазин. Или хотя бы прихватил из отдела свои запасы хлеба и консервов.

Юра горько вздыхает и приглаживает грязные волосы к затылку. Как же все это жалко звучит, господи…

— Кость, я… — Смирнов осторожно заглядывает на кухню и на секунду теряет дар речи: у стены напротив газовой плиты стоит чугунная ванна.

Обалдеть, вот тебе и старый фонд.

— Игорь, покажи дяде Юре, где тут у нас что находится, — просит Костя, помешивая что-то в кастрюле.

Рукава его рубашки цвета хаки закатаны по локоть, обнажая предплечья с проступающими под кожей венами. Смирнов, глядя на то, как эти руки хватают пальцами соль, бросают в кастрюлю и вновь перемешивают ложкой, немного подвисает. Он много раз видел, как эти самые руки умело скручивают бандита, сжимают пальцами сигарету, протягивают купюры, треплют по плечу, неловко пытаясь поддержать… Но каждый раз не мог наглядеться.

— Раковина там, — принимается объяснять Игорь, указывая в сторону, — мыло, полотенце, чтоб руки помыть.

— А ванная? — на всякий случай уточняет Смирнов.

— Так вот же, — Игорь хлопает по чугунному бортику и смотрит на Юру как на дурачка.

Вопрос и впрямь был дурацкий.

— Ванной нет, — вмешивается Костя, обернувшись к Юре. — Так что моемся по очереди. Стиралки тоже нет. Но зато есть водонагреватель. Не стой давай, иди мой руки и за стол. Игорь, тарелки.

Парнишка хватает из шкафа три глубоких миски и тащит их Косте.

— Может, я это… помочь чем? — предлагает Юра, скинув наконец сумку на пол у входа в кухню.

— Руки сначала вымой. Помощник, — хмыкает беззлобно Гром-старший и кивает в сторону раковины.

Ладно, руки так руки. Смирнов открывает воду, послушно намыливает ладони и смывает пену в сторону, стараясь не забрызгать посуду в раковине и расплескать воду по всей кухне.

Игорь тем временем раскладывает приборы на столе в крошечной столовой. Костя выключает плиту, насыпает пельмени по тарелкам и осторожно, по одной, передает их сыну, чтобы ставил на стол.

Потом Игорь приносит из комнаты еще один стул для гостя и плюхается на свое место, у окна. Смирнов уже собирается сесть напротив него, но Игорь выдает ревниво:

— Там папа сидит.

— Оу. Прошу прощения… — Юра отходит в сторону и, немного помедлив, садится по левую руку от мальчика.

— Игорь, перестань. Пусть сидит где хочет, какая разница, — одергивает сына из кухни Костя. — Юр, не стесняйся, садись где нравится.

— А моих друзей он на свое место никогда не пускает, — тихо ворчит Игорь, чтоб отец не услышал, и обиженно зачерпывает ложкой пельмень из тарелки.

— Прости, — так же тихо говорит ему Смирнов. Говорит искренне, он действительно чувствует себя виноватым в том, что ворвался сюда без спроса, нарушил привычный порядок вещей и заставил всех испытывать неудобства. Особенно Игоря.

С кухни тем временем возвращается Костя, ставит перед ними три чашки чая и занимает свое место за столом: напротив Игоря и справа от Юры.

— Приятного аппетита, что ли, — желает он, дернув уголком рта. Смирнов за те годы, которые проработал с Громом, успел выучить: вот такая гримаса у Кости — что-то вроде улыбки.

Ужинают в тишине. Юра старается лишний раз не отводить взгляд от своей тарелки. Игорь доедает первый, соскакивает со стула и, закинув посуду в раковину, убегает к телевизору.

— Кость, можно я постираю? — спрашивает Юра нерешительно. — И ополоснусь, хотя бы голову…

— Да о чем речь вообще, — Гром хмурит брови, — делай все, что нужно, Юр. Чувствуй себя как дома.

— Надо было тебе сначала с Игорем обсудить свое решение, — говорит Смирнов, немного помолчав, — а то озадачил пацана: притащил в дом какого-то левого мужика…

— Не “левого”, — обрывает его Костя и замолкает сам. Юра поджимает губы, косится на него, ожидая продолжения фразы, но Гром договаривать не торопится. Вместо этого ерошит русые пряди на затылке. — Стиральный порошок под ванной в пакете. А помыться…

— У меня все с собой, не суетись, — говорит Юра, делая аккуратный глоток горячего чая. Правда, от чая в нем только название: пакетик старый, заваренный много раз до этого, так что ни вкуса, ни запаха — лишь бледно-коричневый цвет. Как у компота из сухофруктов. — Спасибо.

Гром кивает. Какое-то время они молча потягивают кипяток из кружек, слушая болтовню каких-то мультяшек из телевизора и думая каждый о своем. А потом Костя вдруг говорит:

— И еще, кхм. У нас из спального только диван. Он раскладывается, конечно, но все равно узковат немного…

— Ага. И что? — уточняет Юра спустя время, когда понимает, что Гром, видимо, договорил.

— Да ничего, — Костя делает глоток. — Просто кому-то из нас придется спать на раскладушке.

— …Или мы оба можем спать на диване, — осторожно предлагает Юра. Голос ровный, почти не дрожит. Вот это выдержка, гордись собой, Смирнов!

Костя хмурится, сжимает в руках чашку.

— Оба… В смысле… Вместе? — уточняет Костя, глядя на Юру исподлобья со смесью беспокойства и паники. Смирнов моментально жалеет, что вообще открыл рот.

Но раз уж начал игру, надо вести до конца, поэтому Юра — впервые, наверное, за весь день, — внимательно смотрит Грому прямо в глаза и небрежно интересуется:

— А что, это проблема?

И делает глоток из своей кружки.

Гром взгляд не отводит, даже голову с достоинством поднимает выше, стараясь держаться спокойно.

— Нет. Нет, не проблема, — заявляет он.

Но Юра по голосу понимает, что еще какая, блин, проблема.

— Ладно, Кость, прости, глупость ляпнул, — спешит успокоить Смирнов, даже тянется по плечу хлопнуть, как обычно. — Двум мужикам вместе спать — идея реально как-то не очень. Неси раскладушку, я застелю.

— Может, лучше я на нее? — предлагает Гром как-то неуверенно. — Она старая и скрипучая…

“Как диван в управлении, ставший уже родным”, — горько думает Юра и приподнимает уголок рта в слабой улыбке.

— Не парься, Кость, уж одну ночь как-нибудь переживу.

Пока Юра в темпе вальса застирывает белье, носки и заодно несколько рубашек, Костя приволакивает откуда-то из недр квартиры старую раскладушку. Кое-как ее раскладывает, стряхивает пыль тряпочкой и укладывает поверх тонкий матрасец, чтобы пружины не впивались в бока.

А когда Юра выползает из ванны, промакивая волосы полотенцем, то наконец-то чувствует себя немного лучше. Не отлично и не хорошо — нормально, а не паршиво, как всю последнюю неделю. Костя выдает ему одну из своих маек и подушку. Майка пахнет порошком и Костей Громом (запах на удивление приятный), а подушка — сыростью и старостью, но на это Смирнову плевать. Он наконец-то принял горячий душ, помыл голову и поел что-то кроме заварной лапши.

Как же мало нужно для счастья.

Едва Гром гасит в доме свет, Юра мгновенно проваливается в сон.