Солнечный смотрел на наступающее утро, вспоминая план действий, который был выдан Минаевым: взять Афанасьева и Солева и прокатиться до оружейного магазина, с хозяином которого заранее договорились о покупке вне документации нагана для самообороны. После этого, заручившись поддержкой Маслова и Сахарова и, передав им револьверы, нужно было поговорить с его высокоблагородием прокурором, ответственным за дело m-me N. Далее следовало доложить о результатах Солодкому, который будет ответственным за следующую часть.

Бордовые облака загорались от солнца, медленно поднимавшегося над землёй, освещая всё больше и больше живописного Таганрога. Кажется, это тот самый восход, который можно увидеть лишь раз в жизни. Уникален он не из-за красоты, а из-за эмоций, которые лёгкими движениями, жесточайшим образом вырывает из души своего зрителя. Вот и сейчас Солнечный смотрел вперёд и одинокая слеза катилась по его небритой щеке. Стать адвокатом в восемь лет это уже тяжёлая задача, а когда заставляют ехать в командировку за много сот километров, то тут уже точно, мало кто выдержит. Но пора было идти.

Первая часть прошла хорошо, но когда добрались до квартиры прокурора, произошла неурядица — прошлой ночью тот проигрался в "кукушку", отчего дело передали кому-то другому, кого для начала нужно было ещё найти. Снарядили Исакова и Физикова, чтобы те отправились по храмам и расспросили попов о недавних молитвах "за закрытие дела". Вызывавшая меньше доверия, группа из Аксёнова, Раскольникова и Котова, пособачившись с Псовым, решила искать нового прокурора по всем судам города. Самостоятельно решил поспрашивать народ Зуев, связанный одной цепью с Быкиным, после того, как вчера отмечали год с патента "поезда с бесконечными рельсами".

Очевидно, что получилось найти нового прокурора только у Стругацкого, который случайно оказался поблизости дружеского пикника, что на обочине дороги в суд, устроили Карпов и Мельников, в надежде поймать кого-нибудь из коллег, забывших им объяснить, зачем все приехали в Таганрог. Позвав Сахарова, быстро удалось добиться радушного принятия предложения по урегулированию дела, после чего к Солодкому отправился с докладом Ветров, примчавшийся как подводное течение. 

Солодкий держал в секрете то, что входило в его часть плана, поэтому до самого вечера каждый был предоставлен себе, что вылилось в очередную оказию. Дело было так: Воронов поспорил с Мухиным, что сможет попасть из револьвера в глаз белки с тридцати шагов. Белкин, подслушивавший за дверью, слегка недопонял, испугался и побежал просить защиты у Охоткина, выпивавшего в это время с Рыбаковым. Когда Воронов с Мухиным закончили разговор и вышли, намереваясь отправиться в лесопарк, Охоткин встал на проходе перед дверью и вызвал первого на акробатическую дуэль, чтобы доказать невинность намерений стрелков. Закончилось всё тремя адвокатами на постельном режиме из-за сломанных рук, ног, спин, шей, носов, проломленных голов, заполненных глубоким взаимным доверием.

Наконец, пришло время суда. Дар убеждения Маслова был использован по полной — вместо реальных присяжных, в зале сидели переодетые адвокаты. Чтобы никто не раскрыл этот поистине гениальный план, достойный престижных актёрских премий и зрительских оваций, "присяжным" полагалось задавать каверзные вопросы и всячески сбивать суд, да так, чтобы сам герр К. не выдержал. Ответственными за это назначили Воробьёва, Горшенёва и Бутусова. План попытался сорвать Серов, которого обделили вниманием и оставили на задних ролях, но к счастью, суды Таганрога давно уже стали привычны к присяжным, сидящим в бессознательном состоянии после удара тяжёлым предметом по голове. 

Привели m-me N, и прокурор начал зачитывать обвинение, но его быстро прервал Воробьёв: "Как говорил один мой знакомый вор...", но также резко его прервал Горшенёв, с рассказом об уже двух ворах, который не успевает договорить даже до припева, ведь врывается в эту насильственно вписанную перекличку Бутусов, барабаня пальцами по деревянной спинке скамьи. Под аккомпанемент охов и ахов Селезнёва, он пропевает притчу про апостола Андрея.

Ожидая концовки этого балагана, прокурор оглянулся на Сахарова, сглотнул, и вдруг наифальшивейшим фальцетом, явно стараясь скопировать m-me, прокричал "Признаюсь в убийстве мужа, отравлении ближайшего колодца, производстве мацы из детских православных сердец, околдовывании Всемилостивейшего Государя, гадании на берёзовых опилках, порче судебной системы Четвёртого Рима, а также в том, что украла пирожок с обеденного стола судьи.". Естественно, все взгляды были обращены на m-me N, которая попыталась было оправдаться, но что было оправдываться, когда только что было произнесено признание её собственным голосом?

Дело снова нужно было спасать, поэтому Сорокин, перехватив инициативу, с порога закричал: "Же ши минсян дэ тхяосинь! Обвиняемая мешает суду! Ву яочу ба та ган чу дайтинь!", но забывшись, он начал жестикулировать, что привело к его падению в глазах судьи. Выводить из зала Марфу не стали, но вот Сорокина, сломавшего несколько костей, увезли в больницу. Вторую попытку совершил Копылов, знавший из опыта общения с Михеевым несколько приёмов отвлечения внимания, заранее опробованных на Лобанове, сидевшем тут же — в зале ожидания, с пробитым подковой лбом. К несчастью, внутрь его не пропустили — проход был перегорожен Лукиным и Некрасовым, зажатыми со стороны зала суда Потаповым, а из зала ожидания — Ждановым, Наумовым и Ермаком, а ещё дальше — остальными не вместившимися в здание людьми, не считая врачей, перед которыми все расступались, открывая удобный проход по потолку.

Судья в этот момент не выдержал и принялся стучать деревянным молотком, зажатым в хвосте, по трибуне. Крауфф наконец отошёл и перестал заколачивать гвозди, присоединившись к Ждунову, игравшему в винт с Ждиновым. В это время, из местного театра устроившего небольшой капустник, через окно влетел Капустин, и вернул мошну Кошелеву, обронившему её от восторга во время проповеди Моисеева, которую тот устроил по прибытию в Таганрог, рассердившись на Пилата, который много часов подряд жаловался на запах розового масла. 

— "ТИШИНА! ТИШИНА! ТИШИНА В СУДЕ!" — прошептал судья, чем привлёк всеобщее внимание. — "Дело закрыто, прокурор мне передал бумаги о снятии обвинения.". Зал тут же завыл бурей торжества величайшей адвокатуры. Даже потерявшая чувства бледная Марфа оживилась, а лицо её снова залилось краской.  "Нет, правда, это же просто невозможно!" — вскричал Орехов, так увлечённый гляделками на деньги с Филатовым, что забыл, где находится.

— "Однако же, есть на повестке ещё одно дело. Некоего Фёдора Ушакова, чьи интересы представляет..."

Вдруг по залу разлилась тишина. Вокруг здания столпились люди, птицы прекратили пение и не моргая глядели в окна. Сахаров выронил наган, судья молоток, Пахомов пирожное. Харитонов от тревоги даже не глядел на выбитую дверь, под которой лежал Ларионов. Скамейки присяжных быстро пустели и даже скрип гнилых досок, положенных без года неделю, перестал слышаться, когда к нему подбиралась тишина. Все присутствующие, все отсутствующие, все москвичи, таганрожцы и петербуржцы, весь персонал психиатрической больницы с канатчиковой дачи и экипаж кареты скорой помощи; взгляд каждого слепого, слух каждого глухого и выкрик каждого немого; сто сорок четыре названных адвоката вдруг обратились к центру здания...