До города Дорра Эилид добиралась на дирижабле, но это её не удивило. Аэростаты сновали по всему Ханшу, в Даринширн и к соседям Карнуэлы обычно на них и добирались. Пожалуй, единственный транспорт, на котором девушка ещё не путешествовала — это паровозы. С поездами в Ханше всё было плохо. Камра честно попыталась проложить пути в своей, как она называла, «провинции», но особенности земли — холмы, горы, острова — не дали этого сделать быстро и без особых денежных затрат. Да и местные едва ли не в открытую смеялись, что эти «железные коробки» останавливать и грабить — проще простого. В итоге Камра ограничилась прямым (на самом деле сильно извилистым) путём до Даринширна, в каком-то смысле столицы Ханша, и свою деятельность свернула. Зато дирижабли стали основным видом транспорта, вместе с паромобилями, способными передвигаться по сложной местности.
Свадьба прошла в Нуэле, как и положено, шумно и дорого, на зависть всем соседям. Лэчи не поскупился не только на угощения, но и на развлечения, отправив Кэдена лететь в соседнюю страну и привезти известных циркачей, которые как раз гастролировали на побережье. Артисты даже артачиться не стали, сразу погрузились на дирижабль, и на своей свадьбе Эилид с восхищением смотрела представление воздушных акробатов и глотателей огня, на гибких танцовщиц в непривычно коротких юбках, на загадочного заклинателя змей и фокусника…
Цирки, бывало, и прежде заезжали в Ханш, но этот отличался от прочих красивыми и дорогими костюмами, эффектными номерами и простотой, с которой артисты держали себя. В восторге остались все.
От своего молодого, спокойного и красивого мужа Эилид тоже была в восторге. В ещё большем восторге был вождь Кардорров, мужнин дед Бернард. При каждом удобном случае он восторгался Эилид, мечтал о правнуках, кои непременно унаследуют красоту матери и её степенность. Эилид, помня наставления собственной матери, в почтении молчала, со всем соглашалась и мило улыбалась, вызывая ещё большие восторги. Блэир даже шепнула дочери, что, как ей кажется, старый Кардорр и сам был не прочь жениться на такой умнице и красавице, да время его уже прошло. Эилид после этих слов молча воздала хвалу предкам, что дали ей в мужья всё же внука, а не деда.
В том, что Эилид выдали за чужого человека, был и огромный плюс: женой ей предстояло стать уже в доме мужа, а посему девушке не нужно было мучиться в ожидании первой брачной ночи, она знала, что сегодня ляжет спать одна, а значит, можно не теряться в догадках, как оно всё пройдёт, и просто наслаждаться праздником. Возможно, именно этим была вызвана молчаливость Дугэла, ему-то, как и любому мужчине, наверняка, хотелось поскорее остаться с молодой женой наедине.
По традиции свадьбы справляли с приходом весны, через полтора месяца после излома зимы. Обручённые молодые всё это время не виделись, но поддерживали переписку. В первом же письме от нареченного Эилид нашла три слова с ошибками и сильно смутилась. Это заметила Анстис, жена старшего брата, которая проходила мимо и, узнав, в чём сложность, мягко улыбнулась. А потом рассказала, что, когда будущий муж писал письма ей, она вообще не могла понять его корявый почерк, а отвечать что-то было надо. И ей на помощь приходил городской клирик, единственный, кто смог разобрать эти каракули. Ошибок там было даже больше, но самое ужасное: юный, влюбленный по уши, парень не выбирал выражений, описывая красоту невесты и свои намерения в её адрес, особенно за дверями их будущей спальни. Девушка-то была спокойна, а вот клирик воспринял всё слишком близко к сердцу.
Анстис, пожав точеными плечами, заметила, что мужчины редко отличаются усидчивостью и любовью к наукам, им милее сердцу охота, свары с соседями и прочие развлечения, да и три ошибки на лист — это не так уж и страшно. Но в ответе посоветовала не писать особо длинные и сложные слова. Чем проще написано, тем лучше. Эилид вняла совету, старалась писать совсем не заумно, но много, описывая свои мечты и желания, спрашивая Дугэла обо всем на свете, чтоб, войдя в замок Дорр, быть готовой если не по всему, то многому.
Дугэл отвечал коротко, точно и по делу, явно поняв мысли невесты, описывал как устроены дела в клане и городе, как идёт торговля, что им предстоит сделать и что сделано недавно… Эилид совсем не хотела лезть в дела мужчин, ей хватало чисто женских забот, и сразу попросила рассказать о замке, хозяйстве, мягко заметив, что торговля — это, конечно, интересно, но она в ней не очень понимает, а вот вопросы снабжения её занимают очень. Дугэл написал, но и добавил, что торговые дела важны не менее, и он про них ещё расскажет. Эилид печально вздохнула и пообещала себе честно и со смирением обязательно послушать. Хотя, конечно, кухня и поля её волновали больше. Но мужа нужно уважать, как и любимую его тему разговоров.
Свадьбу отметили, и на следующий же день молодожены, как только та часть гостей, что отбывала вместе с ними, проспалась и опохмелилась, погрузились на дирижабль и улетели в Дорр. Эилид к отъезду отнеслась спокойно, родню она ожидала увидеть не раньше, чем через полгода, но писать можно будет хоть каждый день. Вождь клана к ней благоволит, муж предельно вежлив и внимателен, судя по всему, брачная жизнь начинается очень даже хорошо. Эилид была готова к тому, что не все в Дорре будут рады её приезду. Наверняка, у Дугэла остались сердечные подруги, друзья, с которыми он проводил своё время и которое теперь будет делить ещё и с женой. Но вот уж от кого Эилид не ожидала неприязни, так это от старой няньки мужа, которая смотрела за ним с рождения и была ему близка до сих пор. Едва увидев молодую жену своего воспитанника, она, не скрываясь, скривилась и фыркнула:
— А потощее найти не могли? Чего нам эта доходяга родит?
Эилид каким-то чудом смогла не измениться в лице, лишь поджала губы, но ответить не успела, за неё это сделал Бернард Кардорр:
— А ты не завидуй, бочка старая. Мамка её ещё мельче и тоньше, а шестерых родила, и четверо вон живы-здоровы. Всё, чего надо родит, не хуже, чем у других. А может и получше. А ты, девочка моя, не слушай эту колоду, пошли, покажу чего…
Эилид взглядом спросила разрешения мужа, как примерная жена, и лишь дождавшись его кивка, торопливо последовала за Бернардом. Тот же привел её в… библиотеку. Огромный зал, полный книг, диковинных устройств и предметов так поразил девушку, что она, забывшись, ахнула в восторге. Вождь довольно улыбнулся и огладил пышные седые усы:
— Вот как знал, что тебе понравится. Мы как с отцом твоим переписываться стали, он сразу написал, что ты к рукоделию не очень-то душой лежишь, зато книжки любишь безмерно. А я и подумал, так оно ж к лучшему ж! Баб у нас и так хватает шить да мастерить, а умная невестка одна на сотню. Мы с Дугэлом когда о подарках кумекали, он, балбес, собирался тебе шелков да каменьев послать сперва, да побольше, а я ему по лбу-то постучал и говорю: на кой ей тряпки и цацки, отец-то поди с головой в них зарыл. То ли дело книжки! Самое ценное-то сейчас в мире что?
Бернард выжидающе уставился на Эилид, и та, уже успев понять, что вождь Кардорров хоть и стар, но совсем не глуп, спокойно ответила:
— Знания.
— От умница ты моя! Именно, что знания. Внучек мой никак пока своей головой до этого не дойдет, но ничего, послушный и не дурак, и то радость. А с тобой поумнеть должен. Лишь бы эта старая карга ему ещё голову бы не дурила, ей всё кажется, что он без неё пропадет, тенью всё за ним ходит, разве что с ложки не кормит и задницу не подтирает. Сослать бы её куда подальше, да Дугэла жалко, она ж его с несмышлёныша нянчила. Но ты её не бойся. Поворчит и успокоится, поймет, что лучше тебя нам во всём Ханше не сыскать.
Эилид послушно кивнула и, опустив глаза, спросила:
— А можно мне будет сюда приходить? Когда я буду свободна от дел, конечно. Если буду. Можно?
Бернард, улыбаясь, кивнул, но тут же скорчил недовольную рожу: в дверном проёме возникла нянька мужа и, бросив на Эилид злобный взгляд, процедила:
— Пошли, покажу комнаты, и с ключницей познакомитесь…
Не дожидаясь ответа, женщина развернулась и зашаркала по коридору. Эилид, не понимая, чем заслужила такое отношение, поспешно опустила глаза. Бернард же, тяжело вздохнув, слегка подтолкнул девушку к дверям и произнес:
— Иди давай, а вечером посидим ещё. А пока селись, да с домашними знакомься.
Эилид быстро кивнула и, подтянув подол юбки, поспешила в коридор.
— Житьё моё было сносным, чего уж юлить, — перебирая мохнатый край пледа, которым укрывала ноги, вздохнула мать. — Вождь во мне души не чаял, домашним я тоже приглянулась, да и видели они, как он добр ко мне. Если говорила, что надо — делали. Да и не приказывала особо. Зачем, если можно попросить? Ни с кем не ссорилась. Одно огорчало — Льялл меня просто ненавидела. А я никогда и не знала, что это такое, когда тебя не любят. Ей всё не нравилось, ко всему она придиралась, а я… Жаловаться? Кому? Она на людях ко мне не цеплялась, муж любил её как родную мать и точно не встал бы между нами. Бернард и сам хотел от неё избавиться, да… И я нашла выход, я избегала её. А потом я забеременела и понадеялась, что это умаслит её. Но стало только хуже. Я всё делала не так: если долго спала — плохо, если рано вставала — плохо, если шла гулять — не берегла себя, если сидела в комнате — вредила ребенку. Не то ела, не так ходила…
Эилид со злостью бросила край пледа и прошипела:
— Старая карга! Сколько крови она мне попила! Но когда ты родился, я потребовала у Бернарда, чтоб её и близко не подпускали к детской. Это был первый и последний раз, когда я что-то требовала у них.
— Когда я родился, что-то поменялось, да? — заметил Патрик. — Ведь и двух лет не прошло, как…
— Поменялось. Бернард сильно сдал здоровьем, он дождался правнука, был счастлив и со спокойной душой назначил Дугэла своим наследником. Претенденты были ещё, хоть все и понимали, что именно Дугэл им станет. Меня твой прадед любил и ценил. Последние месяцы я всё время почти проводила рядом с ним. Он так любил смотреть, как ты играешь. Бернард уже почти не вставал с постели, а я приносила тебя к нему, и он словно молодел лет на десять. Он рассказывал тебе сказки, ты их не понимал, но улыбался. Играл с тобой. Тебе было почти полтора года, когда он умер. Я очень скорбела о нём. Он был прекрасным человеком.
Патрик с удивлением заметил, как одинокая слеза скатилась по щеке матери. Эилид не стала отворачиваться, чтоб поспешно её стереть. Обычно мать не позволяла себе показывать слабость, но Бернард Кардорр, видимо, был достоин этого.
— А после его смерти для меня… изменилось всё…
Был ещё не поздний час, но осенью темнело рано, газовые лампы уже освещали коридоры замка. Эилид, прижимая к себе книгу, которую вынесла из библиотеки, тихим шагом направлялась к себе в комнату. Раньше, когда чудом урывалась свободная минутка (когда она уже закончила с делами и муж не вызвал её к себе), она всегда бежала в библиотеку, где с упоением читала едва ли не всё подряд. Бывало, что там она встречала и Бернарда, тогда они больше беседовали. Дугэла в библиотеке Эилид не видела ни разу. Если же она уставала от шумных пиров или частых посиделок, то, с разрешения мужа, тоже отправлялась сюда, в тихую уютную библиотеку. Никому особо не было дела до привязанности Эилид к книжкам, одна Льялл постоянно фыркала, что жена наследника слишком задирает нос и изображает из себя шибко умную, и вместо того, чтоб рукодельничать, как все приличные жёны, просиживает задницу среди никому не нужных книг.
Эилид привычно не обращала на эти выпады внимания. Книги, а после и сын, были единственной радостью в этом месте. Со смертью Бернарда стало и вовсе тоскливо. Дугэл женой не интересовался совсем. Первые месяцы он исправно проявлял вежливость и заботу, часто навещал её по ночам, но стоило ей понести, резко охладел. Эилид его не винила, ей и самой было спокойнее от того, что они не навредят малышу в её утробе, тем более, что Дугэл её не оставил, нет. Он по-своему оберегал её, особенно на людях.
Но вот Патрик родился, а прежнего участия не появилось. Когда сыну исполнилось полтора года, Эилид набралась смелости самой приласкать мужа, но тот лишь отстранился. Всю ночь молодая жена ломала голову над тем, чем она не угодила. Она показала себя как отличная хозяйка. Да, вышивать так и не научилась, но в замке под её присмотром всегда было чисто, домашние — одеты и здоровы, на кухне кипела работа, еда была сытной и разнообразной, гости никогда и ни на что не жаловались, она сама развлекала их беседами, песнями и танцами, и даже выучилась у Бернарда играть в шахматы. Роды не попортили её фигуру и лицо, она всё так же хороша собой. В чем же её вина, что муж охладел к ней? Она ни в чём ему не отказывала, даже, уходя из комнаты раньше него, всегда спрашивала, отпускает ли он её. Где же она допустила ошибку?
Эилид уже твёрдо решилась написать матери, кроме неё никто не даст совета. Когда дирижабль Кардорров подлетал к причальной мачте, Эилид всё гадала, какая семейная жизнь будет у неё с мужем? Как у старшего брата и Анстис, полная бурных ссор и страстных примирений? Настолько страстных, что даже рождение двух детей не умерило пыл? Или как у родителей? Порой спорящих по пустякам, но верных друг другу и ценящих свою вторую половину, сроднившихся настолько, что и разделить нельзя? А получилось всё совсем не так.
Получилось никак. Эилид уже давно пришла к мысли, что она сама Дугэлу особо-то и не нужна, он женился на ней по настоятельному совету деда, ради выгоды клана. Приданное за Эилид давали значительное, родство с Карнуэлами, которым принадлежали все северные острова Ханша, само по себе давало много привилегий. Да хоть бы и беспрепятственный проход во фьорд для пароходов и дирижаблей с северного торгового пути…
Но что-то подсказывало Эилид, что муж не просто к ней равнодушен, он ею недоволен. А вот почему…?
— И как думаешь, где? Опять в своей читальне!
Эилид замерла, услышав знакомый и ненавистный скрипучий голос, и подкралась ближе к двери. В кабинете Дугэла была ещё и Льялл, которая явно опять возмущалась поведением Эилид.
— У меня каждый раз аж зубы сводит от обиды, когда она рот открывает, строит умную, а тебе позориться за неё. Хорошо хоть гости — люди приличные, поддакивают и молчат, не выговаривают тебе. Я ж тебе сколько раз говорила, не пускай её к людям, надо тебе срам этот терпеть!
— В башне её запереть, что ли?! — огрызнулся Дугэл. — Она мне законная жена!
— Сколько у тебя этих жен ещё будет! А от этой давно пора избавиться, сына родила и хватит с неё. Нашел же дед эту белобрысую метёлку, ладно страшная, так ещё и двуличная. Тебе всё в рот смотрит, а на людях позорит! Нормальная жена, если уж муж позволил рядом сидеть, молчит да кивает, если спросят, этой же всё чего-то надо! Говорила я тебе, что дикари они там на севере, дикие, без стыда и совести, вот помяни моё слово, ей родня велела, как пить дать, тебя с ума свести и опозорить! Все потешаются соседи-то над нами!
— Мне никто ещё не высказал же… — неуверенно протянул Дугэл, но Льялл с жаром перебила его:
— Так потому что деда боялись, ему любую придурь прощали, а тебя жалеют просто. А за глаза смеются, да ты и сам своей головой до этого дошел, что я, не вижу, что ли?
Эилид за дверью стискивала книжку, впившись зубами в корешок, чтоб не закричать от обиды. Слёзы лишь чудом не лились из глаз, хотелось с ноги открыть дверь и вломиться в кабинет, чтобы… Обида стискивала горло, к счастью не давая издать и звука. Вот значит, как?! Она терпела всех этих чужих людей, которые таскались в замок через день, чтоб послушать её пение, обсудить с ней новости и волнующие темы, потому как собственный муж и двух слов связать не может и в жизни своей ни одной книжки не прочёл, а она ещё и виновата? Это она — посмешище?! Это она портит любимому мужу жизнь?!
Эилид не унаследовала буйный нрав матери, от сейчас ей хотелось рвать и метать. Но весь гнев разом пропал, когда старая Льялл прошептала:
— Убрать её надо отсюда, и будешь ты счастлив, мой мальчик. Не будет у тебя с ней жизни. Найдем нормальную, красивую, какую сам захочешь. А эту…
— Как я с ней разведусь?! Она мне сына родила! — едва ли не с отчаянием в голосе проговорил Дугэл. — Понятно, что не пустоцвет. Да и приданое её вернуть тогда придется, а это знаешь сколько? Мы его потратили уж давно, всё, что в деньгах было.
— А зачем с ней разводиться? — удивилась Льялл.
— Так если просто отравить, папаша явится выяснять! Ты бы его видела!
— Значит, надо сделать так, чтоб не явился. И чтоб выяснять не надо было.
— Подстроить несчастный случай?
— Так лучше ж можно сделать, несмышленыш ты мой. Весь замок знает, что не приходишь ты к ней. Оно и понятно, у Лейси хоть подержаться есть за что, а на Минэд посмотреть приятно, не то, что на эту твою. А если баба без мужика долго будет, она и сама по сторонам смотреть начнет. Если уже не смотрит. Но твоя дура пока не смотрит, я бы знала. А зря, проще бы нам было. Всего-то и надо, что подловить её на горячем, да на люди позор её вытащить. Просто ж, а?
Просто, согласилась Эилид. В Ханше с этим было просто. Если жену заставали за изменой, то прощали и об том молчали, если так было выгоднее, либо убивали на месте. Клан жены даже не пытался её защитить или мстить, ведь это был позор, такой позор, что лишь смерть его прощала.
И выхода у Эилид не было. Дугэл казнит её и будет в своём праве. И не важно, соблазнится ли она, возьмут ли её силой или просто скажут, что велят…
— И тогда можно будет её прилюдно казнить и… — от радости в голосе Дугэла хотелось расцарапать ему холеное лицо.
— А можно ещё лучше сделать, — не унималась Льялл. — Она тебе кровь пила и позорила, так и ты отплати тем же. Ты ж можешь сказать, что любишь её безмерно, мать сына опять же, рука на неё не поднимается. Но и простить нельзя, так пусть родня её себе забирает! Они такую тварь воспитали бесстыдную, пусть теперь и живут с ней дальше, а хотят, так сами убивают.
— Вот это ты умная, няня, — с восхищением протянул Дугэл, а Эилид с ним согласилась.
Лучше «мести» и не придумать. Эилид достаточно наслушалась стыдных историй от подружек и кухарок, но о подобном даже они говорили шепотом, и никто не мог назвать конкретные имена, чтоб подтвердить, что такой ужас действительно случался. Убить своё дитя — навлечь грех на весь клан. Принять дочь-потаскуху — и ни один клан больше не породнится с теми, кто вырастил такое непотребство.
Похоже, смерть была единственным выходом, но… Патрик. Сын. Который будет знать, что его мать была шлюхой. И какая судьба его ждёт? Пусть первенец, но от нелюбимой жёны, которую запомнят, как…
Дугэл и Льялл с радостью обсуждали, как Эилид с позором будет выдворена из Дорра, а сама Эилид твердо решила, что в этом месте она не останется. Она уйдет и заберёт сына с собой, а чтоб ублюдок-муж не потребовал её и Патрика назад, она расскажет всё отцу. Но как доказать?
— А кто у нас позарится на неё? — озадачился тем временем Дугэл.
— Из замка не надо никого. С окраин бы… А вот хоть бы и моего внучатого племянника позвать. Он парень видный, до девок охочий. Мать уж замучалась от них отбиваться. И предлог опять же благовидный, меня повидать. И познакомлю я их легко. Прям на виду у всех. А он потом назад уедет, о нём никто и не вспомнит.
— Давай, напиши ему прямо сейчас, да с намеком, чтоб ужом вокруг неё сразу виться начал, как увидит. И денег я ему заплачу за это сколько скажет, лишь бы избавиться от неё побыстрее.
— Пишу, пишу, долго ли тут писать. Ты только на почту сам отнеси, ноги уж не ходят…
Эилид уже знала, что ей делать. Она бесшумно отошла от двери и заскользила вдоль стены, шагая всё быстрее, пока не сорвалась на бег. Почта, ей нужно быть на почте. Раньше, чем на рассвете письма не заберут из ящика. У неё есть время до рассвета. Когда доставят письмо Льялл, она просто заберёт его и покажет отцу, как доказательство.
А когда письмо будет у Эилид, она отсюда уедет. Заберёт Патрика и уедет. А сейчас — на почту.
— Так вот значит в чём было дело, — стараясь сохранить голос ровным, первым нарушил тишину Патрик.
Мать смотрела в огонь, стискивая тонкими пальцами ткань пледа, и словно ждала приговора.
Патрик не знал, как ему реагировать. Не понимал, почему мать боялась открыть ему правду столько лет. Для него сейчас всё было предельно ясно: его вырастила мать, дед и дядья. Его дом, его клан — Карнуэлы. Родного отца он не помнил и не знал. Ему рассказывали о нём, но лишь о том, что он был, а после вражды кланов его не стало. К чести Эилид и её родни, никто не охаивал Дугэла Кардорра. О нём просто старались не вспоминать. Но сейчас, услышав, что этот человек хотел сделать даже не с матерью первенца, а просто с пусть и нелюбимой, но женой…
Патрик Карнуэл не помнил Дугэла Кардорра, но он его ненавидел.
Любой с рождения знал, что брак — это договор. Между двоими, между семьями, между кланами. Повезло с супругом — хорошо. Не повезло — терпи и учись с ним жить. Если ты смел и силен — разводись, если позволено. Если выхода совсем нет… Не секрет, что от неугодных супругов избавлялись. Но что б так? Чтоб поступить так с матерью своего первенца? Подстроить и подставить, а после ещё и с позором отдать в родной клан, зная, что там её ждёт смерть, а клан после такого сам может броситься на ритуальные мечи?
В голову к Патрику закралась мысль, о том, что… А если б какой-то ублюдок, кому бы он сам отдал свою кровинку, захотел бы поступить так с его дочками? С застенчивой скромной Кензи или с хохотушкой Кенной?
Теперь Патрик отлично понимал, почему Лэчи Мохнатый бок самолично отправился удавить зятя. Понимал, почему дядья не смогли стерпеть и пошли с ним. Понимал, почему поднялся весь клан… Такое невозможно простить.
О том, что его трясёт от ярости, Патрик понял лишь тогда, когда почувствовал на своём кулаке холодную ладонь матери.
Эилид смотрела на него обречённым взглядом и медленно, но четко произнесла:
— Я поступила так, чтоб защитить тебя и родной клан. Если б мне пришлось, поступила бы так снова. Я не виню твоего отца в его решении избавиться от меня. Не я первая, не я последняя нелюбимая жена, которая не смогла добиться расположения мужа, и это моя вина, но я никогда не прощу Дугэла Кардорра за то, что он хотел навредить моему клану и, кто знает, моему сыну. Я даже приняла бы смерть, но допустить, чтоб мой клан… И мой сын знал бы мать, как…
Голос Эилид сорвался, и Патрик резко наклонился вперед, взяв ледяные руки матери в свои, осторожно сжал:
— Мама. Ты всё сделала правильно. Даже не думай, что в чём-то не права. Как ты могла решить, что я буду тебя ненавидеть, узнав правду?
— Потому что если б я не увезла тебя, ты мог бы стать наследником Кардорров… Потому что я решила всё за тебя…
— И правильно решила. Я не хочу себе другой судьбы.
Эилид судорожно вдохнула, а выдохнула уже с облегчением, несмело улыбнулась…
— Расскажи мне, что случилось дальше. Я теперь хочу знать, как оно было на самом деле.
Эилид стояла посреди своей спальни, судорожно сжимая в ледяной руке письмо Льялл. Достать его из почтового ящика не оказалось проблемой, отмыкать замки Эилид братья научили уже в три года… Сначала она хотела донести письмо отцу нераспечатанным, но червячок сомнения толкнул её руку к поясу, где на тонком ремешке крепились ножны с маленьким клинком. Высокие сапожки вполне позволяли носить за голенищем и настоящий черный нож, но его дозволялось использовать только мужчинам. Женщины же при желании довольствовались аккуратными клинками в три дюйма и носили их больше для своего спокойствия, но иногда и пускали в дело. Как сейчас Эилид, разрезая конверт. Почерк у Льялл был ужасный, корявый и кривой, ошибки — через слово, но Эилид прочла и похолодела.
Старая сука писала своему «милому племянничку», приглашая навестить её в замке и обещая познакомить с «северной красавицей, наскучившей мужу», которую нужно было приласкать, да так, чтоб это видели все и одними ласками не ограничиться. А если красавица вернётся к родне с несмываемым позором, сестрицу племянничка Льялл представит Дугэлу, и та легко займет место северянки.
Когда Эилид трясущимися руками отложила письмо, ей хотелось устроить в комнате погром: разорвать на лоскуты дорогое парчовое покрывало, разбить все подсвечники и зеркало, сорвать тяжёлые портьеры… Но она сдержалась. Вместо этого глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Получилось плохо, но с этажа ниже донёсся бой часов — пробило полночь. А значит, у Эилид не так много времени, чтоб всё подготовить.
На почте, когда ей так легко удалось вытянуть из ящика письмо Льялл, Эилид сразу решила, что ей делать: побежала на вокзал, на другой конец города, чтоб узнать время отправления дирижаблей и выстроить маршрут. В полночь улетал аэростат в Линн. Сначала Эилид зацепилась за мысль отправиться к родне матери, но она никак не успела бы собраться… Прямого дирижабля до Нуэла не было. В полдень отправлялся борт до Торка, от которого до Нуэла можно было бы добраться и на паромобиле, а там уж на пароме, но Эилид знала, что Карторки и Карнуэлы враждуют уже полвека, и соваться к ним не стоит, там ей точно никто не поможет. С Каргиллами, что жили чуть дальше, её клан не враждовал, но о них ходила такая слава, что связываться с ними никто не хотел. С них станется отправить её Дугэлу обратно, ещё и денег потребовать. Так что рейс до Гилла Эилид тоже исключила. Зато за два часа до полудня улетал дирижабль до Дирнала… Она успеет собраться, далековато от северных островов, конечно, но зато туда можно вызвать родню. Братья довезут её на их собственном дирижабле. Да, это вариант.
Определившись с маршрутом, Эилид набралась смелости и вернулась на почту, где в одиночестве дремал ночной сторож. В темное время суток письма обычно не отправляли, и старичок откровенно скучал. Хотя бывало, что срочные сообщения дирижабли и гонцы приносили и ночью. И относили тоже.
Эилид постучалась и решительно вошла в полутемное помещение. Колокольчик над дверью звякнул, привлекая внимание к посетителю. Сторож уставился на Эилид во все глаза и как на ночную гостью, и как на жену вождя, ведь таких светлых волос во всём Дорре ни у кого больше не было, а платье из кланового тартана могла носить лишь женщина из семьи вождя. Из-под длинного пальто выглядывал только подол, но сторожу и этого хватило, чтоб понять.
— Моя госпожа, что вы в такой час тут делаете одна? — переспросил старик, спешно поднимаясь. — Что случилось, на вас лица нет!
— Мне… Мне нужно отписать в Нуэл, срочно!
— Госпожа моя… — сторож с сомнением и непониманием уставился на Эилид, явно гадая, почему она посреди ночи сама прибежала на почту, вместо того, чтоб велеть отнести письмо кому-то из домашних.
Но Эилид предвидела расспросы и прошептала:
— Я не хотела никого будить, это ведь моя прихоть. Я так испугалась…
— Чего испугались? — старик сразу перевел взгляд на дверь: в Дорре обычно было спокойно, в торговом городе за порядком следили строго, но мало ли…
— Вы скажите, что я по глупости… — опустила глаза Эилид. — Но я так четко видела этот сон… Я уверена, это не просто дурной сон! Мой дед, Рори Карлинн, мать писала, что он плох, и я видела… А ещё он уводил за руку маму и… О, предки…
— Ну-ну, будет вам, — сторож протянул руку через стойку и похлопал Эилид по плечу. — Всем сны всякие снятся. Наверняка, думали об этом перед сном, вот и привиделось. Всё с маменькой вашей хорошо, сон просто.
— В месяц Сауня? — прошептала Эилид, и старик тут же посерьёзнел.
— Это я запамятовал, — со вздохом произнес он и пододвинул к Эилид лист бумаги и чернильницу с металлическим пером. — Пишите скорее.
Эилид возблагодарила предков, что так удачно вчера начался октябрь месяц. В Ханше же он считался последним месяцем осени, временем, когда природа готовится заснуть, когда собирали последний урожай и отмечали окончание страды. Когда граница между миром людей и миром тех истончалась. И к знакам, видениям и приметам прислушивались особо.
Конечно, в Ханше с таким не шутили, но Эилид пообещала себе попросить прощения и у матери, и у этих самых предков, чтоб в канун самого Сауня они не пришли к ней лично спросить за такую «шутку».
На случай, если письмо прочитают до отправления или перехватят, Эилид постаралась намекнуть матери обо всём самом главном, но сделала это так, чтоб никто и догадаться не смел.
«Дорогая мама, мне приснился ужасный сон, я до сих пор не могу от него отойти и горячо прошу тебя, отпишись мне сразу же, как прочтешь. Я боюсь толковать его сама, но мне очень не нравятся мои мысли. Надеюсь лишь, что ты поймёшь всё правильно и успокоишь меня.
Мы стояли с тобой на нашей стене, где ты научила меня тому, как быть тобой. Где я дала тебе обещание, которое я выполняю сейчас. Мимо нас на восход пробежала лань, она плакала и словно бежала от кого-то. И рухнула со стены вниз в заросли дрока. Ты побежала к ней, но, когда я догнала тебя, ты уже стояла над ней, пытаясь помочь. Но тебя отвлёк дедушка Рори и увел за собой.
Мама, прошу, пойми, что значит этот сон. Я буду очень ждать твоей помощи, как можно скорее».
На восток от Нуэла располагались земли клана Кардирнал, символом которого был утёсник, но в самом Нуэле его называли дроком. Мать должна понять, что к чему, и выслать кого-нибудь ей на помощь. Эилид позавтракает вместе со всеми, потом скажет, что хочет погулять с сыном. Этому никто не удивится, и раньше полудня её не хватятся. Да, дирижабль Дугэла быстрее, и есть шанс, что муж просчитает маршрут Эилид, но братья уже будут в Дирнале, когда туда прилетит сама Эилид. Если Господь будет милостив и предки помогут, они не встретятся.
Сторож аккуратно принял письмо, подождал пока чернила высохнут, свернул должным образом и пообещал сейчас же отнести на голубятню. Денег от Эилид он брать отказался, но она всё равно оставила нужную сумму на стойке. Эилид, конечно, надеялась, что письмо дойдет до Нуэла, и мать всё правильно поймет, но на случай неудачи нужно быть готовой добираться до родни самой.
И вот сейчас Эилид стояла посреди своей спальни, полная решимости. Осталось собраться…
Дорр не должна покинуть жена вождя с наследником, её легко узнают даже просто по одежде. Среди её приданого был один большой чемодан, который мать наказала без надобности не открывать. Там хранилось её свадебное платье и… Полное одеяние для женщины из клана Карнуэл: платье из родного тартана, теплая шерстяная рубашка, шерстяная же юбка, комплект белья из плотного хлопка, чулки и шаль из шерсти горных коз, плед родной расцветки… Вроде как, чтоб предаваться воспоминаниям о девичестве или же… Словно мать знала, что эта одежда ей может понадобиться.
Интересно, а у матери в спальне хранится подобный сундук? А у Анстис?
Откинув и без того ужасные мысли, Эилид вытащила вещмешок, с которым обычно ходила по городу, если была необходимость, и положила на кровать, направившись в гардеробную комнату, что как раз располагалась между её спальней и детской. Ей нужно взять одежду для Патрика, сама она обойдется и тем, что будет на ней, деньги, что также лежали в чемодане, и еды в дорогу. Какое счастье, что Патрик уже ест твердую пищу: галеты и печенье легче перенесут путешествие. На вокзалах можно будет покормить малыша похлебкой, если на дирижабле не будет кухни. Фляжек с водой надо будет взять побольше… Особенно Эилид пугала вероятность детских неожиданностей, хотя Патрик уже хотя бы даёт понять, что их время пришло, но сменной одежды ему надо будет взять, на всякий случай, с запасом. А ещё лучше…
Эилид широко улыбнулась, впервые за последние несколько часов.
Дорр покинет женщина из клана Карнуэл с… дочкой! Под шерстяную шапочку Патрику в любом случае она оденет чепчик, а если на чепчике рюшек будет вдвое больше, все поймут, что это девочка! Да и сам Патрик такой милый, что по красоте затмит многих девочек. Эилид, не сомневаясь, отхватила от своей нижней рубашки кусок кружева с рюшами и принялась пришивать к шапочке. Да, с иголкой она не дружила, но уж такую мелочь пришить сможет, если и криво, не страшно. Эту шапочку она наденет на Патрика уже на прогулке. А чтоб её тартан не был заметен под плащом, она ловко отхватила юбку от сегодняшнего платья — натянет поверх родного, когда будет выходить из замка, а потом скинет. Воду и печенье она возьмёт утром на кухне, сменные вещи уже уложены в мешок. Шалью она утеплит комбинезон Патрика, настолько плотно связанный, что в нём малыш даже ходить сам почти не может, зато ему в нём тепло. Да, нести его придется на руках, но женщины Ханша уже давно приноровились приматывать к себе детей пледами для удобства.
Вещмешок Эилид спрятала под кровать на случай, если кто-то в комнату войдёт, особенно в её отсутствие, и решила хотя бы прилечь, не особо надеясь, что сможет заснуть, хотя сон бы ей не помешал. Да только спать было страшно, вдруг Дугэл решит ускорить наступление своей снова холостой жизни… На всякий случай Эилид закрыла комнату на засов, поставила перед дверью стул и положила под подушку нож.
— Никогда бы не подумала, что буду ждать врагов в доме, который считается моим, — прошептала в темноту Эилид. От осознания этого стало так противно, что захотелось плакать от жалости к себе, но она сдержалась. Нельзя. Она — Эилид Карнуэл. Она — дочь своих родителей. Она не может себе этого позволить.
Эилид проснулась рано, но это уже вошло у неё в привычку. В замке Нуэла она, бывало, валялась в постели до полудня, если зачитывалась перед сном, но в Дорре уже не могла себе этого позволить. Завтрак обычно начинался в восемь часов утра, а до него ещё предстояло наведаться на кухню, поговорить с ключницей… Работа в замке была отлажена, как механизм паровых котельных или часов, все, кто в нём жил и работал, всегда знали, что им делать и без контроля жены вождя, но так было заведено. Так всем было спокойнее. Эилид только в Дорре осознала, почему мать с такой усталостью падала по вечерам в своё любимое кресло у камина, а замок Нуэла был всё же меньше, чем замок Дорра.
В гардеробной Эилид с отвращением выбрала одно из ставших привычными за два с лишним года платьев теперь уже чужой расцветки, хотя фасон остался прежним: широкая юбка, узкие рукава, высокий ворот, шнуровка по бокам, двухслойные рюши на груди, которая пусть не сильно, но изменилась после года кормления Патрика. В девичестве Эилид платья отличались лишь оборками на рукавах, что подчёркивало её несамостоятельность и отстранённость от хозяйственных дел. Но сейчас эти самые дела не ждали, и Эилид уже натягивала платье через голову, примериваясь как затянуть шнуровку.
Дугэл бывало, что пропускал завтраки, и Эилид истово надеялась, что и в этот раз он не спустится, хотя лёгкую дрожь в руках скрывала с трудом. Дабы успокоиться, она первым делом зашла в комнату к Патрику. Тот уже вовсю бегал по детской, гоняя по толстому ковру туго набитый тканевый мяч. Его младшая нянька, пятнадцатилетняя Алин, бегала и играла с шустрым мальчишкой весь день, тогда как взрослая Кам, сама уже мать троих детей и бабушка четырех внуков, внимательно следила, чтоб наследник всегда был тепло одет, сыт и здоров. Каждую свободную минуту Эилид приходила в детскую комнату или в сад, разбитый под внутренней стеной замка, где Патрик гулял, если позволяла погода. Ей перепадало мало времени сына, как считала сама Эилид, но Кам с возмущением заявляла всегда, что у женщин её положения вообще не принято самостоятельно вскармливать детей, что уход за ними и присмотр — это дело нянек. Да и тот факт, что первые полгода жизни Патрика Эилид часто ночевала в его комнате, тоже Кам не одобряла. Она вообще ревностно относилась к своим обязанностям, похоже, что в Дорре к нянькам наследников было своё особое отношение. Но Эилид радовало хотя бы то, что к Льялл старшая няня Патрика была настроена если не враждебно, то не добродушно точно. Каждый раз Кам, гордо задрав нос и замедлив шаг, проплывала мимо Льялл, даже не смотря в её сторону. Эилид не стала уточнять, но похоже, что статус няни наследника вождя был выше, чем у няни самого вождя. Дома, в Нуэле, у всех детей тоже были няньки, но Эилид не помнила, чтоб между ними была какая-то вражда. Да и мать всегда строго контролировала своих чад, тоже всё свободное время уделяя семье.
— Доброе утро всем, — улыбнулась Эилид, опускаясь на колени и протягивая руки к сыну. — С добрым утром, моё солнышко!
Патрик, услышав голос матери, сразу развернулся и побежал к ней. Рыжину в волосах он явно взял от Блэир. У Дугэла волосы были скорее соломенного цвета, у Эилид, как и у всех северян, цвет волос был такой светлый, но его можно было бы назвать почти белым, но говорили, что он вроде как платиновый. Патрик же всем напоминал солнечный лучик: и бойкостью, и рыжиной в волосиках, и широкой улыбкой.
— Ты сегодня должен хорошо покушать, ведь мы пойдем гулять!
Патрик уже знал, что «гулять» — это бродить по городу, где можно встретить столько всего интересного, поэтому счастливо заулыбался, тараторя про порт. Ему нравилось смотреть на погрузку товара на корабли, на работу кранов.
— После завтрака у меня появилось свободное время, я хочу погулять с Патриком в городе, — пояснила Эилид нянькам. — Оденьте его потеплее. И, Алин, прихвати с собой печенья, вдруг появится желание погрызть.
Няньки не удивились словам Эилид, она каждую неделю так гуляла с сыном. Поначалу в сопровождении обоих нянек, потом Кам стало тяжело долго ходить по городу, и она оставалась в замке.
Поиграв с сыном, вдоволь наобнимав и нацеловав, Эилид вернулась к себе, вытянула дорожный мешок, засунула его в одну из наволочек и написала записку главному городскому клирику, одному из немногих людей в городе, с кем ей было приятно общаться. Преподобный отец Лоф — ставленник Камры, но за многие годы уже притёрся к нравам и обычаям Ханша, его уже почти считали своим. «Почти» — потому что в Ханше отлично помнили, как камрийские священники в годы противостояния Камры и Ханша переступали собственные принципы и выдавали камрийским властям партизан и недовольных. С тех пор прошло много лет, но к церкви в Ханше по-прежнему относились настороженно и без всякого рвения, посещали лишь по необходимости. Эилид саму доррскую церковь посещала не часто, но отец Лоф был не просто умным человеком, но ещё и собутыльником Бернарда Кардорра, поэтому с Эилид был прекрасно знаком и опекал её. Ему Эилид и написала с просьбой придержать у себя посылку.
На кухне же она запаслась галетами, печеньем и водой, упаковала в наволочку, плотно завязала и поймала первого же пробегавшего мимо мальчишку.
— Как тебя зовут? — сжимая в руках этот куль, спросила Эилид.
— Вили, моя госпожа, — мальчик, похоже, сам не верил тому, что его остановила жена вождя, и пусть и не испугался, но явно не знал, как себя вести.
— У меня будет к тебе поручение, юный Вили. Ты знаешь, как пройти к городской церкви?
— Конечно, моя госпожа, конечно, знаю! Это ж всего ничего отсюда, сразу как выйдешь по правую руку, до перекрестка, а пото…
— Отлично. Тогда ты сейчас пойдешь туда, отдашь этот мешок преподобному Лофу и передашь ему эту записку, тут я написала, что с ним делать. Справишься?
— А то! То есть, конечно, госпожа, конечно, справлюсь! — Вили едва не светился от гордости, что именно ему поручили такое важное дело, и уже аккуратно, словно сокровище, прятал записку в карман курточки.
Мешок для мальчишки был великоват, зато не так уж тяжел, но Вили уже унёсся в сторону дверей, торопясь выполнить поручение. Эилид, облегчённо вздохнув от того, что половина дела, считай, что сделана, направилась в столовую, по пути решая вопросы с ключницей и перепроверяя готовность замка к зиме. По сути, ей этим заниматься уже не было смысла, но и подвести себя под подозрение не хотелось. Да и простые люди не виноваты, а том, что их вождь оказался такой сволочью.
Которая, как назло, обнаружилась в столовой.
Переступив её порог и увидев мужа на привычном месте, Эилид едва не решила смалодушничать и притвориться больной, но вовремя одумалась и села за стол. Обычно они не вели светские беседы за завтраком, как и за обедом, и за ужином тоже, Эилид лишь из вежливости задавала парочку вопросов, получала на них сухие ответы и отдавала всё своё внимание еде. Не так уж и страшно будет посидеть полчаса рядом с этим человеком, чьё внимание было направлено на утреннюю газету. Дугэл оторвался от неё лишь на миг — поприветствовать супругу. Эилид такое положение дел более чем устроило, и она засела за еду. Она не сомневалась, что её ночная отлучка уже известна Дугэлу, но он не расспрашивал. Под конец завтрака Эилид заставила себя улыбнуться мужу и спросить:
— Я хочу прогуляться с Патриком в порт. Не хочешь сходить с нами? Погода вроде бы удачная, ветра…
— У меня запланирована встреча через час. Не получится, — не отрывая глаз от газеты, ответил муж.
Пришлось делать вид, что слегка расстроена, хотя в душе Эилид ликовала.
— Тогда я пойду собираться, если ты не против. После обеда у меня тоже запланированы дела и…
— Да, конечно, иди, — поспешно кивнул Дугэл.
В свою комнату Эилид едва не бежала. Первым делом она велела нянькам готовить Патрика, а сама, заперев обе двери в комнату, принялась спешно стягивать с себя всю одежду. По трубам, что располагались вдоль стены, уже давно пустили горячую воду для отопления, за ночь комната так нагрелась, что по ней можно было спокойно расхаживать хоть голышом. Но Эилид торопилась: она надела на себя всё нижнее белье из своего сундука: и хлопок, и шерсть, натянула платье из родного тартана, накинула сверху отрезанную юбку от платья из чужого. Довершили её облик шарф и драповое пальто до середины бедра, которые Эилид тоже нашла в своем сундуке, на самом дне.
Замок Эилид, Патрик и Алин покинули без проблем. Времени было с запасом, но Эилид не стала рисковать, сразу заявив, что хочет навестить преподобного Лофа. Алин едва не застонала от безысходности: клирика она терпеть не могла, тот постоянно замучивал её нравоучениями и нотациями, больше забавы ради, конечно, но девушка этого не понимала и лишь злилась.
— Если тебе совсем невмоготу общаться с ним, можешь подождать меня у церкви, — предложила Эилид. — А ещё лучше, надо было прихватить с собой бутылочку того эля, что они так любили распивать с Бернардом…
— Так, может, я сбегаю за ней, а вы пока поговорите? — оживилась Алин.
— Чтобы снова на час заболтаться с тем длинноволосым на воротах? Куда только твоя мать смотрит.
— Так я же просто болтаю, мы разговариваем, госпожа! — возмутилась Алин, хотя глаза её загорелись.
— Знаю я, чем заканчиваются подобные разговоры, — нахмурилась Эилид, — но элю преподобный бы обрадовался.
— Так я мигом, госпожа!
Эилид даже слова сказать не успела, как юная вертихвостка уже побежала назад к замку. На то и был расчет. Алин точно заболтается со своим ухажёром, да и церковь тут уже рядом, дирижабль отправляется через час, Эилид успеет…
Преподобный Лоф очень обрадовался невестке своего старого друга, первым делом осенил её и Патрика крестным знамением и тепло обнял обоих. В нём Эилид никогда не сомневалась и даже не удивилась, что от него не укрылся её настрой.
— Что с тобой, дочь моя? — первым делом спросил клирик, когда они разместились на передней скамье церкви, одни во всём зале.
— Я отправляла к вам мальчишку, Вили, он принес то, что я передала?
— Да, конечно. Подожди тут, я сейчас…
Пока клирик ходил за мешком, Эилид быстро развязала лямки и скинула лишнюю юбку, аккуратно сложила её и принялась переодевать детский чепчик, который легко уместится у неё в кармане.
Преподобный Лоф умел ходить так бесшумно, что его не выдало даже эхо, что царило в церкви. Эилид едва не вздрогнула, когда за её спиной раздалось:
— Что с тобой творится, дитя моё?
— Преподобный… Я хотела вам сказать… Поблагодарить за то, что вы — один из немногих, кто делал мою жизнь тут приятной.
Оставив Патрика играть с откидным генуфлекторием, Эилид поднялась и, вопреки всем приличиям, взяла клирика за руку:
— Боюсь, мы с вами больше не увидимся, но я благодарна вам за участие в моей жизни.
— Зачем тебе этот мешок? Что ты задумала?
— В мешке было печенье, которое я попросила вас раздать детворе, чтоб умаслить предков. Ночью мне приснился странный сон, и так я хотела отвести беду, — четко и медленно произнесла Эилид, протянула клирику пустую наволочку. — Печенье вы уже давно раздали, мешок, если спросят, можете вернуть в замок.
— Ты просишь меня солгать? — понимающе прошептал преподобный.
— Помочь. Я прошу помочь. А это я попрошу сжечь, — твердой рукой Эилид протянула свёрток с юбкой, — прямо сейчас. А нам с Патриком пора. Когда заглянет Алин, вы честно скажете ей, что я не дождалась её и уже ушла. В замок.
— Эилид, дочь моя. Я знаю тебя так мало времени, но верю, что ты разумна и тверда в своих словах. И если ты решила что-то для себя, значит, так надо. Светлой памяти Бернард любил тебя как милую внучку, коей у него никогда не было, и верил в тебя. Из любви к тебе и в память о нём я возьму грех на свою душу.
Слёзы навернулись на глаза Эилид, и она рывком обняла клирика, зная, что к грехам они относились так же строго, как и ханшайцы к памяти предков.
Прошептав «спасибо», Эилид отступила на пару шагов и низко поклонилась, прижав ладонь к сердцу. Преподобный Лоф жил в Ханше очень долго и знал, что означал этот жест, особенно от члена семьи вождя. Он с трудом сохранил на лице спокойное выражение и поклонился в ответ, но не так низко и держа руки опущенными, принимая благодарность и безграничное почтение, а значит, и покровительство клана Карнуэл.
Церковь Эилид покидала в спешке, ей не хотелось столкнуться с Алин. Патрик был надёжно примотан к матери пледом и с интересом глазел по сторонам, спрашивая обо всем, что видел, а уж когда они подошли к воздушному порту, где у причальных мачт покачивались дирижабли…
В самом здании вокзала толпился народ, большинство с тюками, мешками и сумками. Женщин было ненамного меньше мужчин и вокруг каждой прыгали дети, шум стоял невероятный. Об отправлении дирижаблей даже не объявляли — били в колокол, привлекая внимание, и меняли объявления на стенде. Патрик притих и скуксился, Эилид сразу же положила ему в рот кусочек овсяного печенья, пресекая плач. Касс было целых две, так что очередь в них двигалась довольно быстро. Когда Эилид подошла к окошку, носатый мужчина по ту сторону даже не смерил её взглядом, лишь спросил номер рейса, бросил, что за ребенка нужно доплачивать, и назвал цену. Эилид поспешно протянула деньги, с шипением потерев спину: всё же весил Патрик уже немало и за время стояния успел съесть целых три печенья, а присесть в очереди было некуда.
А ещё Эилид нервничала, боясь попасться на глаза кому-то, кто её знает. Она обнадёживала себя тем, что на вокзале каждый занят собой, но и следить за порядком в таких местах должны особо. Если её уже ищут… До отправления дирижабля было ещё полчаса, но кассир так медленно выписывал билет, так долго пересчитывал деньги…
Когда несчастная бумажка с печатью и номером рейса и причальной мачты оказалась у Эилид в руках, она едва не всхлипнула от радости и поспешила выйти из здания вокзала, лучше они погуляют под дирижаблями и первые окажутся на борту. Хоть немного она успокоится, лишь когда этот полужесткий, даже на вид старый дирижабль покинет Дорр, а полностью — когда окажется в Нуэле.
Но вот посадка началась, и Эилид стояла первая в очереди на лестницу, благо что дирижабль пришвартовался на холме и нависал над площадкой низко. Её, как женщину с ребенком, проводили под руки, быстро проверили билет и впустили в гондолу. Не сказать, что там было намного теплее, но хотя бы не так ветрено. Рейс считался недолгим, отдельных кают не предполагалось, лишь столы, стулья и лавки. Багажный отсек сейчас был открыт, туда сгружали поклажу пассажиров.
В назначенное время лестницу убрали, послышался гул… И дирижабль отправился в полет… Покинуть Дорр вроде бы удалось.