— Какого хрена ты не отвечаешь?!

Джинн появилась в его рации, разорвала карман его штанов и заставила его самого подпрыгнуть на месте и выхватить шипящий приемник. Ее голос хоть и напугал, но в той же мере и обрадовал: значит, Кэйа не заблудился на станции и не ушел в какие-то дебри, где отсутствовала связь, раз поймал сигнал. Однако вместе с этим он прекрасно понимал: громкий звук мог привлечь тех, к кому он совершенно не был готов, и Кэйа машинально закрыл рацию ладонью, как если бы она была ртом второго капитана. 

— Тише! — прошипел он. — Не ори. Все нормально. 

— Ты нашел его?

— Еще нет.

Он пробирался вглубь станции мучительно медленно, слушая каждый свой шаг и находя в окружавшей его тишине новые, чужие; звуки умирающего железного зверя вновь заняли весь его разум, слегка плывущий, но все еще очень чувствительный, и виски никак не помогали ему расслабиться. Обычно алкоголь усыплял тревогу и дарил этакую ленивую радость, которую окружающие воспринимали как спокойствие. Вероятно, тогда организм бросал на борьбу с ядом все силы, и чувствовать негатив было попросту некому. Сейчас ему явно недоставало его запаса или градуса, чтобы обмануть свое тело.

— Ну что, тут… есть кто-то? Или… что-то?

Кэйа долго не мог ей ответить

— Судя по всему. Я, правда, не торопился бы с выводами: мало ли, это просто рейдеры, или случился бунт. Ну, что здесь люди напортачили.

— Как будто от этого стало менее опасно.

Еще как стало, подумал Кэйа. Он вспомнил кровь, вспомнил разруху, которая следовала за ним и ждала его впереди: разбросанный мелкий хлам, перевернутые столы и лавки, разорванные карты, инструкции и приветственные таблички, и со стороны действительно могло показаться, будто все это — результат кровавого бунта, восстания против чего бы то ни было. Но куда тогда исчезли все люди? Где победители, где тела проигравших? Всякий раз, когда он начинал думать об этом, его мозг в панике переключался на что-то другое.

Найти Каве, вернуться на корабль, всыпать ему по первое число, выслушать от команды возмущения, подавить уже собственный бунт, а затем заснуть и не просыпаться, и век не видеть ни тела убитых механиков, ни разочарование в глазах его окружения. Звучало просто отлично. Кэйа горько хмыкнул.

Он понятия не имел, куда мог пойти его механик. Точнее, он все еще помнил: что-то с гравитацией, но если поверить, что по станции бродит монстр, погоня вполне могла завести его в какой угодно угол. В конце концов Кэйа предположил, что он последовал за остальными, в отделение связи, однако по прибытии, когда он наконец-то нашел нужную дверь и коридор, к своему несчастью он обнаружил лишь пустоту. 

Связная рубка была круглой, со столами в центре и старыми компьютерами, и кучей, кучей задорных кнопок, которые мигали в темноте то зеленым, то желтым, то красным, прямо как старый светофор с Земли, чьи глаза вырвали и разбросали по комнате. Кэйа обходил их, светя фонариком и ослепляя такой странный сигнал; он провел рукой по пыльному экрану одного из мониторов, и на нем высветился логотип исследовательской станции, неуверенный и дрожащий, и Кэйа улыбнулся ему. Ему внезапно стало так тоскливо, что захотелось выть, ведь Каве нигде не было, и никто не мог подсказать ему, что делать дальше. А потом всего его, всю станцию связи залило ярким и теплым светом. Кэйа поморщился, сощурился и повернулся к огромному окну, закрывая ладонью лоб и глаза.

Безымянное солнце медленно выходило из-за планеты, на орбите которой они находились, и окрасило все вокруг себя в теплый свет. Маленькая, казалось, звезда — протяни руку, и она поместится в кулак, — дарила жаждущим надежду и веру. Колония планеты Росс 128 b, скрытая под облаками пара и ливнями, колония людей, которые каждый день травились в шахтах, завтракали, заболевали и исцелялись, встречала новый день.

Кэйа стоял и смотрел, как теплеет вокруг него космос, неотрывно и долго. В любой другой день он наслаждался бы одиночеством, точнее — компанией далекой звезды, а сейчас вся станция принадлежала ему, но никакого счастья в груди она ему не дарила. Это было понятно. Он не злился на себя за то, что не оправдал собственных ожиданий. Собравшись и вздохнув, он развернулся и пошел дальше.

Тогда и случилось то, чего он ждал подсознательно все время после их расставания. Тогда он развернулся, и фонарик двинулся за ним, и где-то там, внизу круглого отдела связи, в черном тоннеле коридора, который не поймал его свет, он вновь увидел кровавый след, исказивший правильную форму стерильных стен. Он был таким же, как и все остальные следы, на мгновение он извратил его мозг и скрутил от страха внутренности, но вместо того, чтобы, как обычно, почти сразу отпустить, этот след держал на себе его внимание. Свежая кровь, струйки которой, подчиняясь гравитации, тянулись вниз, ползли, а он светил на них фонариком и смотрел. Три шага вперед открыли ему брызги — дорожки выросли в цветы, и кровавый сад явно вел его к хозяину.

Шумно выдохнув, Кэйа проскрипел внимающей ему тьме:

— Ей-богу, если ты еще жив… — договорить ему не дала сама станция: оглушительный грохот и скрип гнущихся балок заглушил его ругань, а в следующий миг пол под его ногами задрожал и стал крениться в сторону. Кэйа успел зацепиться за угол, но полностью упасть, либо же накрениться на угол, достаточный для полета в соседнюю стену, ему не дали. Он опять вспомнил: станция медленно умирала, и людей, обслуживающих ее, по всей видимости, не осталось. Поломки и нарушения копились в ней и росли, как раковая опухоль, и последствия такой халатности не заставили себя ждать. Ее будет мотать из стороны в сторону, подумал Кэйа, значит, скоро завизжат громкоговорители с предупреждением о нарушении равновесия. Значит, следующей будет система гравитации, а когда на полной мусора станции весь этот мусор начнет летать и падать из-за попыток системы починить саму себя, повторяя цикл каждые десять минут, ничего хорошего ему ждать не стоит. Зная Каве, ему обязательно прилетит в лоб какая-нибудь балка, как случилось три года назад, когда «Борей» отправили с грузом к металлообрабатывающему заводу, на котором трудились заключенные и который постепенно разрушался из-за высоких температур. Было весело. Страшно, но весело, а сейчас было просто страшно, но он хотя бы, кажется, уже как будто и не нес полной ответственности за непредвиденную смерть своего человека. В том, что человека задавит отвалившейся балкой, будет виновата станция, а не он. Так думал Кэйа, когда шел по кровавому следу, держа руку над ремнем со своим фотоэлектронным пистолетом, неуклюжим и квадратным, суровым оружием колонистов в борьбе с рейдерами. Конечно, было крайне интересно узнать, насколько оружие новой эры было эффективнее старого земного глока, который показал ему Дилюк, но Кэйе все-таки хотелось, чтобы к концу этого приключения у него осталась целой его обойма.

Через центр связи можно было попасть в отдел безопасности, в главный холл и в кафетерий. Кэйа расстроился, обнаружив, что двери в отдел безопасности заблокировало системой этой самой безопасности, поэтому вернулся к следам крови. А они менялись: меняли форму и размер, и представали то отпечатками человеческих рук, то следами подошвы. Кэйа нагнулся перед ними, провел пальцами и оставил новый, собственный след из чужой крови. Он поморщился, сдержался, чтобы не закрыть глаза. Теперь кровь неизвестного человека оказалась на его руках, в иронично-буквальном смысле. Он выдохнул. Рука потянулась к фляжке, но он осекся, и не потому, что его запасов оставалось все меньше и меньше: он заметил, что след не шел дальше по коридору, что он прочертил почти ровную дугу и уперся вверх, к открытому люки вентиляции.

Сглотнув комок тошноты и страха, капитан медленно пошел дальше. Под его ногами скрипели осколки и пыль, а костяшки белели от силы, с которой он сжимал кулаки. Время от времени фонарь становился бесполезным, так как все, что не попадало в его рассеянный свет, темнело и обрастало жуткими формами, обманывало его, а он охотно обманывался. 

***

Он помнил, что Каве упоминал детекторы неисправностей в гравитационном модуле. В его представлении они должны были находиться неподалеку от инженерного отдела, а туда, как ласково намекали ему настенные таблички, вел коридор, находившийся в нескольких метрах от очередной лужи крови. Его явно приглашали, и он, не видя иного выхода, пошел. 

Возможно, иной выход все-таки был. Обойти через холл, взломать систему безопасности, найти в отделе связи радиорубку и протрубить на всю станцию, как в торговом центре, что он, Кэйа, ищет своего Каве, что он ждет его, и не один (он все-таки надеялся, что Джинн поддержит его, когда дело дойдет до высказывания претензий). И вместе с этим привлечь к себе внимание. Монстр примчится к нему, и не факт, что оставит в живых за подобную наглость. Однако он нашел его и без всех эти изысков, нашел внезапно и для себя, и для незадачливого механика, так не любившего, когда «атомное» путают с «ядерным»: проходя мимо очередных баррикад и груд мусора, сложенных друг на друга, Кэйа как-то не удосужился или даже вовсе не догадался заглянуть за или внутрь холодных теней, которые они отбрасывали. Когда из одной такой выскочил, как чертик из табакерки, его механик, Кэйа подпрыгнул, выхватил пистолет, но даже не успел направить его вперед, поскользнулся и оглушительно повалился на пол. На него тут же набросились, вжали в холодный пол, схватили цепкими пальцами воротник куртки, и он затрясся, осыпаемый нечленораздельной речью. Когда из глаз пропали все искры, Кэйа наконец-то увидел его лицо, увидел четко, несмотря на то, что они оказались в полной темноте. Это был Каве. Каве, плача, тут же переключился ему на руки, сжал их и не отпускал.

Это был Каве, он был бледен, в темноте блестели его большие глаза, а на щеке расцвели и засохли те же самые цветы, какие он видел по дороге сюда. Каве разрывался между желанием снова стать громким, возмущаться, кричать и плакать, и тем ужасом, который все время заставлял его переходить на шепот. Каве говорил ему что-то, а Кэйа никак не мог понять, что именно. В конце концов он с силой сжал его плечи и хорошенько тряхнул, чтобы хоть немного привести в чувство.

— Ну? — прошептал он, хмуро смотря вперед. — Пришел в себя? Дать тебе виски?

Обескураженный Каве захлопал глазами. Затем кивнул. Кэйа выудил из кармана фляжку, и механик присосался к ней, сделал пару глотков и закашлялся. Вместе с фляжкой он вытащил и небольшой приемник, в который тихо проговорил:

— Я нашел его, Джинн.

И незамедлительно получил ответ.

— Слава богу. А теперь дуйте на корабль, и сваливаем. Станция уже разваливается.

Кэйа идею полностью поддержал. Он стал подниматься и тянуть за собой Каве, когда тот как будто снова сошел с ума: схватился за плечи, поджал губы, уставился на него, прямо вглубь, в душу, он нашел ее, похороненную под тоннами мнимого барахла, и Кэйа содрогнулся. Он нахмурился и решил принять чужие правила. Он замедлился.

— Что такое? 

— Я… — зашептал он. — Кэйа, я… прости меня! Я н-не должен был, клянусь, я не… я не знал!

— Я знаю. Никто не знал.

— Я спрятался, — выдавил он и задохнулся. Кэйа машинально ему кивнул, не переставая смотреть в глаза. — Я спрятался, а они…

— Ты спрятался и ты жив. Вот и все. Дальше думать не надо. Пойдем.

В оторопелом страхе он, сидя на коленях, снова схватил руки капитана и сжал их, и сидел так, ничего не говоря. Ни плача, ни злости, ни криков. Ничего. Кэйа внимательно осматривал его в этом ступоре, видел и брызги крови, видел царапины и синяки, видел темное пятно на ноге, нечто, впитавшееся в ткань его штанов и предугадать его источник было проще простого. Он вновь потянул его на себя, чтобы поднять и подняться, когда Каве вскочил сам, сморщился от боли по всему телу, но вместо того, чтобы поспешить к выходу, развернулся и пошел дальше, пошел уверенным, едва прихрамывающим шагом, оставив Кэйю в недоумении сидеть на полу.

— Эй, ну-ка подожди! — он быстро поднялся и метнулся следом. — Ты совсем спятил? Слышал, что сказала Джинн?

— Слышал, — отмахнулся Каве. Они шли, и теперь, вдвоем, совсем не обращали внимание ни на кровь, ни на все остальное; в каком-то совершенно непонятном запале, приливе сил, вызванном желанием успеть и желанием догнать, они спустились на уровень ниже по тонкой лестнице и не заметили, как вокруг люка, в который им пришлось влезть, отсветы его фонарика ловили крайне выразительные следы когтей. — Мы улетим. Сейчас.

Внизу уже не было обивки, панелей и цветочных горшков, пускай и разбитых или сломанных, зато было много труб и проводов, было жарко, а воздух наполнился запахом пластика и кислоты. Поначалу это успокаивало: в царстве механики не было места опасным чудовищам. Потом Кэйа стал задавать вопросы.

— Ты можешь объяснить, куда мы идем?

К его удивлению, Каве не стал его игнорировать.

— К системам охлаждения.

— На кой черт нам системы охлаждения?

Каве резко развернулся и посмотрел на него с таким непониманием, что Кэйе на мгновение даже стало стыдно. Они продолжили путь, и когда узкий душный коридор наконец-то разродился комнатой с системами охлаждения корабля, Каве кинулся к рычагам и датчикам, мигавшим точно так же, как мигали кнопки в центре связи. Только тогда Кэйа начал понимать, что к чему.

— Эй, эй! Ты чего это творишь?! — он схватил его за плечо, но механик дернулся, сбрасывая его с себя. Он быстро и ловко менял зеленый на красный, а рычаги сдвигал то вверх, то вниз.

Все на этой станции курировалось либо из рубки инженеров, либо из центра безопасности. Если же те были заблокированы, включать или отключать ту или иную систему приходилось вручную.

— Я выключаю охлаждение, — уверенно ответил Каве. — Эта… тварь, она не переносит высоких температур, Кэйа, ее надо убить!

— А ну-ка попридержи коней, — он снова схватил его за руку, но теперь дернул сильно, так, чтобы Каве развернулся и посмотрел на него. Кэйа вспотел. От злости он поджал губы. — Я тут не станцию спасаю, и не мир. Я тебя спасаю, и мне этого достаточно. К тому же…

— Но так нельзя! Те люди, они погибли! Ты понимаешь?! — он кричал, потеряв страх и терпение, и трубы визжали, и вторили ему. Кэйа поджал губы. — Ты видел его? Видел эту тварь!? Если бы ты ее видел, то поступил бы точно так же!

— С чего ты взял, что она боится высоких температур?! А если ты сейчас все выключишь, и единственные, кто от этого пострадают, будем мы?

— Я видел, — уверенно ответил Каве. — Я видел, как ее… его… как это страдало, когда ее обожгло. 

— А что ж ты тогда раньше сидел под какой-то тумбой и прятался?

— С тобой не так страшно! И я думал…

— Правда? А вот мне пиздец как страшно! — Кэйа нагнулся к нему. — Согласен, я не видел этого монстра, но я видел кровь. Я видел много крови, видел разрушения, и знаешь, по опыту скажу, что это никогда не значит, что надо бросаться и спасать тех, кому пока ничего не грозит!

Он заставил его замереть и подумал, что смог наконец-то достучаться до того рационального, что осталось в его голове. Каве всегда был воодушевленным и слишком уж сердобольным. С ним было весело поскандалить, и всех, кто с ним общался, он учил тому, что не нужно держать обиду в себе и оставлять обидчика в неведении. Сейчас он смотрел на него, и прямо на его глазах в Каве что-то рушилось, осколками падало на дно станции, находило дно космоса и пробивало и его, чего уж говорить про маленького человечка, капитана космического корабля, посмевшего всего-то совершить в своей жизни пару ошибок.

— Каве, они мертвы. Вся станция. 

— Если ты хочешь, можешь идти.

Он сказал это так тихо, как только мог, а потом развернулся и схватился за один из рычагов. Прежде, чем Кэйа смог хоть что-то предпринять, все помещение окрасилось красным, заревела сирена, пробудился механический женский голос, который оповестил их: система охлаждения отключена. Система охлаждения отключена. Плачущий ребенок, не способный самостоятельно решить проблему и оповещающий о ней криком, чтобы взрослые пришли и вернули все как было. Сейчас никто не собирался приходить ему на помощь. 

Кэйа хотел наорать на него, как в старые-добрые, потому что вспомнил: он не прав, и станция не вымерла окончательно. На ней все еще были Дилюк и Диона, и если они не успели добраться до челноков, если весь этот саботаж каким-то образом повлиял на доступ к площадке эвакуации… Он скажет ему об этом, торжественно вручит информацию после того, как они спасутся, потому что это наконец-то будет тем, за что  Кэйа не отвечал. А пока он достал из куртки рацию, прочистил горло и нажал на кнопку, и позволил Джинн послушать и сирену, и механический голос. Повисло молчание, линия освободилась. Джинн наверняка орала сейчас Люмин и Томе, спрашивала их: что за хрень они там устроили? Кэйа криво хмыкнул и мертвенно спокойным голосом обратился к Каве:

— Чем грозит твое отключение системы охлаждения?

Каве пожал плечами. 

— Генераторы перегреются. За ними двигатели. Блок цилиндров оплавится, температура возрастет, и…

— В конечном итоге, все рванет на воздух?

— Что? Нет… нет, не рванет. Ну то есть, в теории…

— А если не в теории? — он вздрогнул, когда Кэйа отпустил кнопку рации и когда Джинн вклинилась в их разговор. Испугался. — Какое нахрен отключение системы охлаждения?! Каве, ты рехнулся?!

— П-пожар. Перегрев. Ладно, будет… будет взрыв, но…

Кэйе показалось, что механик прозвучал виновато, словно он только что осознал, что совершил ошибку, и очень хотел вернуть все назад. Он кивнул ему, никуда не смотря. Прокашлялся.

— А сразу нажать на кнопку самоуничтожения ты, конечно, не додумался.

Каве возмутили его слова.

— Конечно же нет! Тут ее наверняка нет, а даже если есть, то код от нее я не знаю.

— И слава богу, Каве, что ты не знаешь этот код! — к концу Кэйа рявкнул, так, что дрогнули окружавшие их трубы. Он вздохнул через нос и вновь обратился к нему. — Нам хватит полчаса?

Каве кивнул.

— Должно хватить.

— Ну, значит, — на выдохе произнес он и развернулся к выходу. И добавил, почти неслышно, так, чтобы Каве не обратил внимания, обратился куда-то далеко, за стены, за блоки питания и многочисленные коридоры, туда, где, по его представлению, располагались спасательные челноки. — Теперь каждый сам за себя. Эй, Джинн, — снова пшикнула связь, — Отсчитывай полчаса. Через полчаса станция может рвануть. А может и не рвануть. Может, это случится через полчаса и одну минуту, или через двадцать девять минут. Вас либо отбросит, либо вы навсегда останетесь присоединенными к станции, потому что корпус попросту оплавится. И чтобы ты не повторялась: да, я теперь сраный герой, как если бы это вообще был мой выбор. 

Каве молчал. Обойдя его и взяв его фонарик, он пошел впереди, лишь бы не видеть его лица, но Кэйа не издевался над ним, не открывал рта, даже после того, как Джинн в который раз назвала его дураком. Так они шли вперед, и их шаги отскакивали от пола и попадали в провода и трубы, и Кэйа почти даже забыл о главной опасности, ведь главной задачей у них было добраться до корабля. И, как и в прошлый раз, всю уверенность в ее выполнении вновь разрушил именно Каве.

Он остановился на повороте, застыл, повернувшись к нему боком. Все произошло слишком быстро. Кэйа слишком спешил попасть в родную среду, поэтому даже не заметил этого, врезался в плечо и приготовился орать, когда догадался, что их внезапное столкновение не было простой прихотью капризного механика. Он тут же вспомнил все свои страхи и замер, и медленно, не чувствуя, будто вовсе двигается, повернул голову. 

Бездна стояла перед ним, и она приобрела облик монстра. Он упирался головой в потолок, скрюченное туловище, тощее, узловатое, еле вмещалось в узкие коридоры нижних этажей, и он складывал его, и оттого становился еще более нереальным. Кости выпирали, они стонали и старались выбраться из-под грубой блестящей кожи, но та была слишком прочна, чтобы их выпускать; Кэйа видел, как с его вытянутой пасти, открытой в ожидании, капала на пол слюна. Отдаленно он напоминал силуэт человека. Кэйа высматривал в нем лапы, пальцы и когти, и он видел их, и они совершенно точно совпадали со следами на металлической обшивке. Он стоял совсем рядом, и в вое сирены казалось, будто он запер их со всех сторон и объял, и им совершенно некуда было бежать. Готовый прыгнуть, разодрать, унести за собой и окрасить все в кроваво-красный цвет. 

Только теперь Кэйа поверил окончательно, несмотря на все доказательства, на все, что он видел ранее. Только теперь он был готов признать: ладно, я ошибался. Свет моргнул опять, ослепляя их на две секунды, а когда моргнул снова, тварь оттолкнулась от пола и рванула к ним. И они побежали.

Кэйа давно так хорошо не бегал. Он вспомнил Дилюка, который спрашивал его, снова и снова, умеет ли он стрелять. А Кэйа ему снова и снова отвечал: немного. И лучше бы он спросил, как хорошо Кэйа бегает, а еще задумался бы, сможет ли сам убежать, в случае чего. Быть может, у него, как у наемника, инстинкт «бить» превалировал над «бежать», но Кэйа уже давно правильно расставил свои приоритеты, и уже давно не геройствовал перед лицом очевидной смерти. Пойти искать механика на заброшенную станцию, по которой в позиции Шредингера ползает (или не ползает) какой-то монстр — это одно. Обнаружить его, и вместо побега героически выставить вперед пистолет и получить когтями по шее — занятие совершенно иного толку, и Кэйа прекрасно понимал разницу. Потому-то они и бежали, сломя голову, сворачивали, тормозя на пятках, и все искали заветную лестницу, а существо догоняло их, вереща в крики сирены и монотонный голос, оповещающий об отключении систем охлаждения.

Лестница замаячила впереди, такая крохотная надежда на спасение. Кэйа зацепился за нее, а когда рядом оказался Каве, он схватил его за его комбинезон и с силой пнул вперед, и у того, к счастью, совсем выключило мозг, чтобы возмущаться или геройствовать, вежливо пропуская капитана вперед себя. Он выбрался, протянул Кэйе руку, и Кэйа схватился за нее, и в тот же момент почувствовал острую, режущую боль в ноге. Он заорал, не выдержав, а затем взял и нырнул назад. Рука у Каве была мокрой от пота, чтобы, сцепившись, он смог утянуть его за собой.

— Нет! — закричал он, задышал, растерялся, рассыпался; попытался вернуться, уже опустил ногу на лестницу, но услышал, рев, лязг когтей, почувствовал, как дрожит под ним пол, а для Кэйи — потолок; самого Кэйю он не слышал. Тот не кричал. А потом послышались выстрелы. 

Кэйа лукавил, говоря, что немного умеет стрелять. Он умел. Умел и знал, что при таком раскладе надо стрелять по ногам или в голову. 

Он почти не чувствовал боли, когда поднялся и потянул за собой раненую ногу. Пара шагов спасла его от когтей, и те разрубили металл там, где мгновение назад была его ступня. Он спотыкался и падал, и когда упал, тогда он развернулся и вновь начал стрелять, и чувствовал, как дрожат вокруг него стены и провода. Это был не зверь, это был не человек. Но у него было тело, голова и лапы, а ещё он был выращен и устроен явно из того, что можно повредить — Кэйа чувствовал жжёный запах плоти и кожи, который смешался в его крови с алкоголем, отчего его невовремя начало мутить. 

— Я знаю, что ты там застыл! — Каве вздрогнул, оторопело заглянул в люк, но ничего не увидел. Где-то слева от него снова прозвучала пара выстрелов, и визг чудовища перекрыл их. — Включи мозг и беги к кораблю, пока эта тварь здесь, иначе я догоню тебя, и ты пожалеешь о том, что вообще на свет родился!

— Ну уж нет!

— Каве, ради бога, хоть раз в жизни сделай, как я прошу! — Он замер, не двинувшись с места. Кэйа знал это. — Теперь каждый сам за себя!

Он произнес это почти неслышно, потратив свою секундную передышку, до следующего нападения в мерцании красных огней. Когда его ударили о стену, ему как будто было уже все равно. Он надеялся, что Каве его послушает. Что он услышит шаги и бег сверху себя. Что Каве убежит, найдет выход, что Джинн примет его и как следует поколотит, запрет где-нибудь в подсобке, устроит ему темную.

А он продолжал бежать, а когда не мог больше бежать, то начал отбиваться. Ему захотелось, смотря в невидящие глаза, хотя бы перед смертью отличиться. Стать героем, каким он кичился перед Джинн и каким не хотел быть. Каким не был никогда, а только притворялся. Кэйа перевернулся на спину и выждал, хотя это было невозможно в безумном темпе погони, пока тварь заревет и бросится на него — тогда он уткнет пистолет в центр его головы и легко пустит очередь из крохотных фотонных пуль, которые выпустит дуло, которые поймает тонкая линия частичек света и которые взорвутся, множа ее на множество клонов внутри его головы. 

Тварь заревела, дернулась в конвульсии и опрокинулась на спину. Она все пыталась достать из черепа те микроскопические иглы, которые Кэйа в нее вонзил, но они сидели глубоко, они жили, они бежали и вгрызались все глубже в голову, череп, мозг — был ли у него мозг, у этого существа?

Когда Кэйа поднялся, его замутило еще сильнее. Он не чувствовал ног, рук, он весь лежал в теплом и болезненном, в собственной крови и рваных кусках одежды, если не кожи и мяса. Тогда все это было не важно. Он сплюнул кровавый сгусток от прокушенного языка и потащил в другую сторону, с остервенением хватаясь за провода и стены и подтягивая себя, и в голове стучало, вопреки здравому смыслу: уйти, уйти, уйти. 

Он не мог этого сделать. Монстр, которого он не убил, настигал его, и Кэйа слышал это даже сквозь пелену, застилавшую его голову и шею. Он зашипел, зажмурился — у него из глаз покатились слезы. Он прошептал: боже, мама. Он был с Земли. На земле остался бог, когда остальные улетели в космос. И так, вспоминая и прося того, в кого уже давно никто не верил, он не заметил люка под своими ногами. Тогда Кэйа решил рискнуть. 

Стянув с себя куртку, он бросил ее в люк, и та с тихим спокойным лязгом улетела вниз. Ещё один этаж проводов и трубок, и его он окрасил своим запахом, а сам скрылся за углом, забрался под компьютерную систему и сжался, зажал дрожащими руками рот до боли в челюстях. С него лился пот, он дрожал и все никак не мог унять дыхание, но все прошло сразу, как только рядом с собой он услышал дрожь металлических стен. Его чувствовали, его жар, его запах, и когда тварь, поднявшись на две лапы, вновь уперлась в потолок и стала вертеться вокруг себя, он заметил ее острый тонкий хвост, который дернулся, порвал пространство, которое он считал безопасным, и остановился прямо возле его ног. Кэйа замер, хотя во рту у него было кисло, а в легких закончился воздух. У себя в голове он завыл, он знал: его чуют с двух сторон сразу, но по итогу, издав лязгающий визг, монстр с грохотом спрыгнул вслед за его упавшей курткой.

Ему оставалось надеяться, что это чудовище оказалось настолько же тупым, насколько чуткой была его система обоняния.

Никто не полез назад, а громыхающие шаги все удалялись и удалялись прочь. Кэйа выдохнул и тут же закашлялся. Он продолжил сидеть, весь мокрый, в пыли, крови и жаре, и вслушиваться в монотонный голос, который предупреждал его о системе охлаждения.

Ему было больно. Он думал, что если повернет голову, то сломается и не сможет больше встать. Он пытался вспомнить, что видел в красном свете ламп, что слышал, но вспоминал лишь боль, пронизавшую лодыжку, когти, зубы, крик. Рычание. Запах, специфичный, кислый. Его повалило, ударило головой, к нему протянули когти, а он только тогда додумался вспомнить о пистолете с фотонными пулями. Он стрелял туда, куда мог, пока его пытались то ли разорвать, то ли сожрать. А потом оно стало злее. Его бросило в стену, как куклу, и ему разорвало болью лицо — так он это понимал. Сейчас, успокоившись, Кэйа коснулся щеки и зашипел, одернув руку. На нем, пожалуй, не осталось и живого места.

Кэйа не спешил вставать. Ему хотелось лечь и лежать, и было откровенно все равно на то, что происходило вокруг. Ждали его, или уже нет, загорится станция, или нет — все равно. Сирена баюкала его. Но в конце концов он поднялся и пошел, потащил себя вперед. У него болела голова. 

Когда в кармане снова пшикнуло радио, он понял, что движется непозволительно медленно.

— Кэйа, тут Каве. 

Кэйа улыбнулся. Сколько прошло времени, он не знал, но Каве, должно быть, сильно испугался угрозы догнать его, и рванул прочь на всех парах. Кэйа слабо улыбнудся. Должно быть, ему повезло, и он ни разу не заблудился — он охотно в это верил, зная, что у Каве прекрасная память и навыки ориентирования в пространстве. Он вообще был молодцом, только иногда творил всякие сердобольные глупости.

— Ты… ты где?

— Иду, Джинн. Я иду, — он закашлялся. Время от времени у него как будто заканчивался воздух, и грудь било спазмом. — Иду. Сколько у меня времени?

— Если ты действительно… четыре минуты.

— Вот оно как. Знаешь, мне кажется… мне, кажется, лучше начать искать спасательный челнок.

— Ты успеешь. Каве успел же!

— Ага, посчитай, за сколько времени он «успел».

Ему ничего не ответили.

— Ты вернешься?

— А ты улетишь?

Он улыбнулся, когда в давящем реве сирены снова воцарилось молчание.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Каве кричит, что в отделе очистки есть огнеметы. Это в исследовательском центре, под челноками.

— Тут и так все вот-вот загорится, но спасибо.

— Я жду четыре минуты.

— Ждешь чуда.

— Да хоть второго пришествия.

Кэйа усмехнулся. Он захромал вперед и больше не ответил ни на одно сообщение Джинн. Джинн ничего не говорила, лишь один раз ее голос захрипел сквозь воздух: жду тебя.

У него запершило горло. Он залез в карман, вытащить флягу, но не нашел ее, и вспомнил: ее он дал Каве, а тот, наверное, выронил, когда побежал, окрыленный, спасать человечество.