Солнечные лучи просачивались сквозь акварельные занавески и ниспадали мягкими лепестками на шоколадный мольберт. Намалеванный крупными мазками холст в ожидании завершения пейзажа органично сливался с неряшливостью обстановки комнаты, где кровать с балдахином плюнула на пол белое одеяло, простынь больше походила на измятый клочок бумаги, длинная карминовая юбка распласталась на спинке стула и, подхваченная сквозняком, подметала подолом паркет, а блузка с рюшами подмяла под себя розовые тапочки.

Наоми плюхнулась на ковер, отодвинула разбросанные вещи, протянула руки под кресло и ладошками, словно зачерпывая воду, подхватила изворотливую черную крысу. Почесала за низко опущенными большими ушами и вернула в клетку.

— Утренний променад окончен, милорд, — приложила подушечку пальца к решётке и поспешно отдернула, когда питомец навострил зуб, — Ой, Элеф, ты тут не самый голодный, знаешь, — крутанулась, наспех натянула халат поверх кужевной ночнушки и среди карандашных набросков выудила лист со списком. Чайная капля градиентом размыла последнюю строчку, — Пока у папы появится время меня выслушать, ты её уже разорвешь, — разочарованно процедила и вновь развернулась к клетке, — Вот поболтать с дядей Уиллвером всегда пожалуйста! Хотя пусть, — она опрометчиво протянуть бумагу между прутьев, как тут же услышала стук в дверь. Поинтересовалась, не Миссис Глас ли это, а после ответа отца выдернула лист и хорошенько разгладила. Элеф вопросительно вытаращил чёрные глаза-бусины. Ещё бы секунда и…

— Bonjour, — с разрешения заглянул, расправляя рыжую бороду, — Я вчера разве не рассказывал про Миссис Глас?

— То есть все таки правда…

— К сожалению, — кротко кивнул и прошел в комнату, держа руки за спиной, — Так что, пожалуйста, — он окинул беспорядок, печально поджал губы и прочистил горло, — Стань более ответственной.

— А ты перестань решать чужие проблемы.

— Кровь лютена¹ иногда стирает границу собственных желаний и того, что требуют близкие. Повезло, что в вас её на долю меньше.

— Поэтому и доверяешь мне, что я больше похожа на маму? — Наоми опустилась на край кровати и про себя перечитала список, задержавшись на чайном разводе, — Помнишь, такие вечно украшали её статьи. Забавно, не так ли?

Отец с горечью усмехнулся. На осунувшемся лице зарделась глубокая боль. Он протянул руку к бумаге и после внимательной читки плавно поднял подбородок.

— Какие, по моему мнению, изменения можно внести в Saint D'Elfe, — расшифровала она вопросительный взгляд, — Ты настоял, чтобы я как можно раньше начала работать. Вот я и позаботились о первоначальных штрихах, — она улыбнулась и в миг поднялась с кровати.

— И в чём же они заключаются? — ровно испытывал, предпочитая, чтобы дочь выражала свои мысли в слух.

— Нам нужны новые сюжеты. Печатать из года в год одно и тоже скучно. Немудрено, что влияние рано или поздно потерялось.

— Считаешь подборки английской классики и досуг государственных деятелей скучными?

Наоми замялась. Бегло посмотрела на размытое пятнышко в поисках подсказки и тут же придумала аргумент, чтобы отец не догадался об истинных чувствах. Хотя со своей повышенной эмпатией он, казалось, давно предчувствовал, что Наоми не может что-то признать.

— Нужно продвигать шотландские новости, а не нарываться на таких, как Аркарт.

— То было недоразумение, — напрягся отец.

— Их партия топит за независимость, а наша политика им мешает.

— Аркарту много, что мешает. Давай не будем.

Наоми знала, что с Чартом отец познакомился благодаря Чафлоеру в молодости и сразу не сошелся по идеологическим соображениям.

— Дядя Уиллвер же ему не мешает. Хоть они давно и не ладят тоже.

— Аркарт безума от возможности насладиться стрададанием своего аппонента. Ладно, спускайся. За завтраком вернемся к твоим предложениям.

Абрикосовые стены с каштановыми резными вставками тянулись вдоль широких окон. Картины Томаса Лоуренса² в рамках цвета охры обрамляли арочный вход в просторный зал. Тенью изящных длинных пальцев Наоми преградила путь свету, освободив нежное лико Леди Марии Конингем от бликов. Причудливая фигура пролетела и над мундиром Михаила Воронцова.

Тёплая палитра оттенков поместья никогда не чувствовалась грузностью викторианской эпохи, какую старался воссоздать отец. Уют и безмятежное удовольствие от каждой секунды пребывания — всё, что характеризует настоящий родительский дом. Дом, который оберегают лютены.

Расписной палас любезно вел в бежевую кухню, откуда аромат яблочного штруделя окутал коридор невидимым лоскутом, заставляя уголки губ заостриться в предвкушении десерта. Из-за угла, преодолев антикварный кофейный столик с закрученными ножками-щупальцами, выбежала Мисс Миллер. Низкая и курносая домработница в болотном платье с фартуком. На бронзовом подносе аппетитно теснились две порции жареного в мёде бекона, припущенных грибов и тостов с бобами.

— Мадемуазель Сент де Кюри, доброе утро! — с короткой учтивостью сделала она лёгкий реверанс. Чёрные тугие кудри эфирно качнулись.

— Здравствуйте, Мисс Миллер! Как вы? — ускорила шаг Наоми.

— Да вот тяжеловато после ухода Мерид. Приходится в несколько рук, — попыталась посмеяться, но в ясных и оттого хорошо читаемых глазах сквозил грустный туман.

— Простите, Миссис Глас и правда была великолепна! Мне жаль, что у нас сократился доход и…

— Перестаньте. Будто не я на вас работаю, а вы на меня, — рассмеялась домработница, — В дела барские я не лезу, и вам, как будущей хозяйке, советую начать себя уважать, — Миллер кокетливо подмигнула и спешно скрылась в продолжении гостинной.

Наоми мрачно проводила её взглядом и села на диван, радуясь, что рядом нет Майка. На смех поднял бы махом.

Думая об уюте, всегда старалась списывать со счетов старшего брата. Единственный элемент, отравлявший картину мира своей вычурностью. Когда он уехал в Лондон, Наоми смогла, наконец, вдохнуть полной грудью: никто не брюзжал, не оскорблял и не пытался оспорить решение отца передать издательство ей. Корила себя, но надеясь, что Майк спляшется там с местной элитой и забудет дорогу в Ньюингтон³ хотя бы до рождества. А лучше навсегда.

Прадедушку нынешнее состояние организации очень огорчило бы, так что в первую очередь после совершеннолетия Наоми спокойно приступила бы к делам и добилась нового культурного расцвета.

«Лютены дом сберегут, а газеты его до ума доведут», — гласил неизменный слоган Saint D'Elfe. Стыдливая правда в том, что их семья не смогла его соблюсти. Не в первом случае, не во втором. Поместье сохранилось в нилучшем виде, но «дом» в контексте выражения не исключительно бездушная постройка, а живущие в ней.

Сначала всех потрясла судимость отца. Чафлоер быстро разобрался, но убытки в репутации и нарушение сроков в заключении договора выкуп не перекрыл. Как следствие, верными спутницами отца стали тревожность, замкнутость и паранойя. Он стал чаще в одиночестве запираться в кабинете, увлекся пуританством и окончательно перестал выполнять свое предназначение, как домового, так и главного редактора.

После смерти жены наладил связи, и профессиональное благополучие постепенно вернулось. Пока место в парламенте не занял Аркарт и не начал аккуратно прикапываться к его деятельности. Так что и газеты довели не до ума, а ум за разум.

Майк ядовито плевал, что нюня не выкарабкается, а отец совсем свихнулся, раз сделал выбор в пользу младшей дочери. Поэтому Наоми готова добиться цели, как минимум, чтобы доказать, на что способна. Как максимум — прервать череду неудач и стать образцовой владелицей крупнейшего в столице издательского дома. Первой девушкой в семейном древе, вступившей на эту должность.

Наоми закрыла глаза и, как учила мама, глубоко вздохнула. Требовалось время для понимая с чего начать. Сразу вернуть авторитет рода не получится: процессы должны протекать вдумчиво. Иначе история повторится.