Засмотревшись на то, как крошечные камушки на берегу блестели под заходящим солнцем и водой, ребёнок не заметил, как его босые ноги оказались на особенно скользких камнях. Он, неловкий и хрупкий, уже готов был упасть, как чьи-то тёплые руки вовремя поймали его. Неожиданные прикосновения не смутили мальчика, не обрадовали и даже не заставили обратить внимание на того, кто спас его от падения. Этот мальчишка, слишком объятый грацией воды и света, лишь пользовался тем, как чужие руки удерживали его в невероятной близи к воде, и с удовольствием запоминал красоту морских камней.

– Неужели современные дети настолько неблагодарные? – а мальчик даже не посмотрел на незнакомца.

– Если тебе не нравится, то отпусти, – и вдруг чужие руки больше не держали его, позволив ему, пожалуй, впервые познакомиться с неизбежностью судьбы.

В миг мелодию моря окрасил негромкий всплеск воды, укрывший удивлённый детский вскрик. И пока море усердно восстанавливало спокойную мелодию, мальчик, ещё не осознавший свою боль, мог слышать только чужой смех, исчезавший в невинной морской пене. Этот яркий звук был настолько приятным и ласковым, от чего всё негодование мальчишки исчезло вместе с волнами, мирно обнимавшими берег. И теперь он будто нашёл причину посмотреть на незнакомца.

Ребёнок, живший на этом самом берегу, не часто имел возможность видеть людей. Иногда к нему приходили жители ближайшей деревни, чтобы проведать его и принести еду. Они всегда носили одежду блёклых цветов, из-за чего мальчик часто принимал их за части пейзажа: вчера к нему пришёл кусочек леса, а завтра наведается маленькая скала. И все они всего лишь чрезмерно заботливые, но скучные смертные, без которых он и так выжил бы, ведь нескольких диких ягод хватало его бессмертному тельцу на долгое время.

В дни, когда жители деревни забывали про него, его находили путники, наслышанные о ребёнке-отшельнике. Им всем было интересно посмотреть на «дитя, которые уже сотню лет смотрело куда-то за горизонт». Дитя это за горизонт смотрело редко и, не желая быть достопримечательностью, свободное от созерцания время тратило на то, чтобы соорудить нелепые ловушки для людей. Те теряли всякую бдительность, ведь ожидали неумного ребёнка, а как попадались в шумные ловушки, так сбегали с берега под резвый детский смех. Мальчик даже учился смеяться по-разному, чтобы раскрашивать чужой стыд в разные цвета.

А вот человек, стоявший перед ним, казался другим. На нём была красивая, разноцветная одежда, выделявшая его на фоне леса и моря. Он, столь заметный и яркий, мог заставить любого обратить на себя внимание. Поэтому мальчика его собственные колени, которые уже ощутимо болели, не интересовали сейчас. Изучая и сравнивая человека с прошлыми путниками, ребёнок вдруг понял, что тот точно нашёл его случайно. У него не было доказательств этой мысли, кроме чужой невинной улыбки и доброты, исходившей от незнакомца. Юноша, умудрившись не попасть ни в одну детскую ловушку, не побоявшийся коснуться его, отличался от всех, кого мальчонка когда-либо видел. И почему-то ему казалось, что этот человек может оказаться ему ближе всех в целом мире.

– Надеюсь, урок ты выучил, поэтому давай вытащим тебя из воды и обработаем раны, – юноша, нежно улыбаясь, присел на колени, чтобы оказаться на одном уровне с ребёнком.

Мальчишка, поражённый этими словами, едва мог найти причину, чтобы возразить. Он ведь должен быть обижен за то, что юноша нарочно уронил его. Обязан нагрубить, чтобы тот сбежал от него. Пригрозить хоть чем-то или напугать, но точно не позволять чужим рукам поднимать себя из воды. Но пока в детской голове был настоящий шторм из мыслей и новых эмоций, незнакомец уже аккуратно нёс мальчика на руках в его же импровизированный домик.

Домик этот больше был похож на кучу разнообразных палок, под которыми можно было укрыться от дождя и ветра. Ребёнок считал, что для своего возраста это было лучшим, что он мог сделать. Ведь когда-нибудь он вырастет, наберётся сил и желаний и построит себе большой, точно красивый дом. Туда не будет заливать вода, ветер не сможет украсть его части, а зимой будет тепло. Однако уже сейчас мальчонка гордился тем, что иногда его домик мог выдержать несколько погодных ненастий подряд. Юноша же ничего не сказал о том, каким этот хоровод палок казался ему. Он лишь усадил ребёнка рядом с «домом» и принялся искать что-то в своей сумке.

Наконец юноша достал скромную кожаную флягу с водой и одними зубами открыл её. От вида того, как незнакомец, не отводя взгляд от чужих ран, одной силой зубов совершил что-то столь невероятное, мальчик только и мог восхититься. Никто в деревне так точно не умел. Возможно, он позволил бы этому человеку остаться рядом с собой. Конечно, только для того, чтобы юноша и дальше развлекал его подобными умениями.

Мальчик, следя за тем, как незнакомец с особой осторожностью омывал его раны, не мог поверить, что обычный человек способен его так глубоко впечатлить. Казалось, он уже сделал всё, чего не могли ранее другие. Он вёл себя рядом со странным ребёнком так, будто видел в нём равного себе. Казался мудрее людей, которых видел ранее бессмертный, внутри которого стремительно распалялся интерес. Впрочем, как и многие до него, он точно ожидал от ребёнка хорошего поведения. И только потому, что юноша уже завладел его вниманием, на один день мальчонка мог сыграть эту роль для него. Даже если ему не нужны глупые бинты. Ребёнок, хотя и знал, что его колени уже к утру будут идеально здоровыми, всё же кивнул в ответ.

– Спасибо, – и сколько мальчик себя помнил, а это был первый раз, когда он произносил это слово.

– Быстро учишься, молодец, – столь беззаботно юноша одобрительно похлопал мальчика по плечу. Рука его была полна нежности, с которой ребёнок не был знаком. Однако она не была неприятной, только чуть-чуть странной. Будто если привыкнуть, то будешь всегда нуждаться в ней.

Столь просто незнакомец улыбался, пока осматривал чужой домик, хотя смотреть и не на что было. На его лице ясно отражалось желание перестроить его, чтобы мальчик не знал больше холода и сырости. И ребёнок, даже не чувствуя возмущения, согласился бы, ведь человек перед ним казался особенным. Возможно, именно он мог стать тем, кто однажды подарит имя бессмертному. Он понимал, что ему нет необходимости красоваться перед людьми, чтобы удерживать их внимание, но этого юношу всё же хотелось впечатлить в ответ. Вот только предложить ему оказалось нечего: ни благословения, ни места, где ему позволят спать, ни тёплую еду.

– Хотя ты и не человек, это не значит, что стоит отказываться от еды, – незнакомец прищурил глаза и с особой внимательностью принялся что-то искать в худом мальчишке. – Думаю, в твоём случае кроме недостатка витаминов для роста других проблем быть не должно. А если станешь питаться здорово, возможно, тебе ещё удастся в будущем вырасти до приличного роста. Вряд ли выше меня, но такова плата за невежество, – выражение лица юноши было серьёзным, но столь естественно окрашенным шутливым настроением.

– Откуда ты знаешь, что я не человек?

– Твои глаза выдают тебя, – и вдруг юноша указал на свои глаза. – Видишь? Мои тоже не совсем человеческие.

Мальчик ощутил, как груз противоречий покинул его хрупкие плечи. Конечно, этот незнакомец просто не мог быть обычным человеком. Смертные никогда бы не смогли впечатлить его, приблизиться к нему, ведь их мудрость и мастерство смешны по сравнению с тем, что способны творить бессмертные. Однако вместе с облегчением пришла и робкая печаль: этот юноша никогда не подарит ему имя.

Зато он мог подарить ему чудеса. Поняв, что есть им в самом деле нечего, юноша стал предлагать всевозможные варианты. Вот только ребёнок невозможно упёртый, чтобы позволить незнакомцу обратиться в деревню за помощью, и ещё более критичный, чтобы есть людскую еду. Мальчонка отметал любой вариант, который предлагал ему другой бессмертный, буквально лишая их будущего ужина. В детской голове сияла надежда, что юноша поразит его чем-то ещё.

Мальчишка, едва ли покидавший пределы берега, не знал, что в лесу, полном покоя и нежной красоты, всё это время мирно жила невинная речка. Она была тихой и прекрасной, дополняла своей грацией великую силу деревьев, утешала животных и баловала странников. И никогда не знала брезгливого ребёнка, которого юноше пришлось нести к этой речке для охоты на рыбу.

Хотя мальчик и был далёк от того, какие имена носили разные виды активностей у людей, почему-то он был уверен, что охоты на рыб не бывает.

– Правда, не бывает, – уже стоя по колено в воде, отвечал юноша. – Однако и рыбалкой я не могу назвать такую ловлю рыбы.

И тут же золотые глаза незнакомца устремились к воде. Он внимательно изучал движение рыб, следил за каждой своей жертвой. И от того, как натянуто было всё его тело, даже ребёнок понимал, что не хотел бы оказаться на месте этих рыб. Ведь охота этого бессмертного могла быть только быстрой и безупречной. А юноша даже не дал ему много времени на раздумья, как руки, которые с особой заботой бинтовали колени мальчонки чуть ранее, сейчас стремительно стали поражать одну рыбу за другой. В руках мальчика небольшая корзинка, ранее оставленная людьми для него же, быстро заполнялась прыгающей рыбой, становясь всё тяжелее и неудобнее. Однако мальчик, восхищенный чужой ловкостью и силой, совсем не ощущал растущий вес корзинки.

– Тебе не интересно, как меня зовут? – хотя ребёнок и настаивал, что сам донесёт корзину до дома, старший, шутя, что детям не положено таскать тяжести, всё же ловко выхватил её из маленьких рук.

– Я знаю, что у тебя пока нет имени, поэтому и не спрашиваю. У меня тоже его нет, так что мы не можем обменяться ими, как это принято у людей.

– Значит, так даже лучше. Не хочу быть похожим на смертных, – в ответ мальчонка снова услышал чужой смех.

Чудеса, которые творил старший, были невероятными, запоминающимися. Его удивительная бдительность, ловкость и сила казались ребёнку чем-то волшебным, пока юноша не разжёг огонь, случайно познакомив его с «настоящей магией», рождённой из искры. Прекрасное, скромное пламя, обнимавшее сухие ветки в беспощадном танце, очаровывало мальчика, распаляя его восхищение незнакомцем только больше. Неужели бессмертные всегда были способны на такие свершения, пока он – замкнутый ребёнок-отшельник – тратил свой природный талант на глупые ловушки для людей?

Одинокое дитя, не знакомое с теплом огня, естественно расслаблялось рядом с юношей, который вовсю жарил им речную рыбу. Мальчик столь просто принял чужое внимание и помощь, но ещё проще захотел увидеть всё волшебство, на которое способен незнакомец. Тот хранил улыбку на лице без какой-либо причины, сиял от предвкушения тёплой еды и неспешно рассказывал ребёнку, что с огнём нужно быть предельно острожным. Мальчик, внимательно слушая его, не смог сдержаться от вольного предположения, что люди без помощи мудрых, великих бессмертных уж точно никогда не нашли бы способ разжечь огонь.

– Меня вырастили люди, поэтому всему, что я умею, научили они, – протягивая тонкую веточку с рыбой, подводил итог своей кулинарной лекции юноша.

Яркие эмоции от незнакомца, его мастерства и слов в мгновение загорелись ещё большим огнём – теперь же негодования. Мальчонка, вырывая из чужих рук еду, с подозрением осматривал юношу, будто ожидал найти что-то, что позволит ему разглядеть в нём обычного смертного. Вот только странные золотые глаза, волосы, в которые будто вплели частички моря, и неподдельно мудрое выражение лица не оставляли и намёка на ложь.

– Люди невероятные. Им даже дарят имена, когда они рождаются. Они живут так мало, но умудряются ощутить и испытать намного больше, чем мы. Они проживают целые жизни, наполненные чувствами и событиями, пока мы едва ли взрослеем на их фоне. И, наверное потому, что они не могут прожить и ста лет, отпускать их безумно тяжело.

– Невозможно за сто лет прожить целую жизнь. Люди слабые и немощные, так ещё и слишком хрупкие. Не могу понять, как и почему ты жил с ними.

– Потому что глупые дети вроде тебя нуждаются в хорошем воспитании, – мальчишка точно должен был запротестовать от такого заявления, вот только не ощущал в себе и намёка на желание перечить старшему.

В эту тёплую от костра ночь юноша рассказывал мальчонке о бесконечных чудесах, которые творили люди. Каждое его слово было наполнено восхищением, схожим с тем, что сегодня подарил он ребёнку. Столь мягко играл свет огня на нежном юношеском лице, пока мелодия его голоса баюкала младшего. Он, бескорыстный и невозможно добрый, хотел показать яркие, незабываемые цвета жизни мальчишке – такому же бессмертному и обречённому на бесконечные прощания. Взамен он не просил имени, не желал благодарностей или наград. Всего лишь обещал, что будет рядом, чтобы застать момент, когда у ребёнка появится имя.

– Люди, которым бессмертные дарят причины следовать за ними, благословят тебя именем. Но сначала тебе нужно всего лишь вырасти.

Хотя мальчику было уже почти сто лет, незнакомец знал, что его хрупкое детство продлится ещё долго. Если оставить его так, то оно переполнится одиночеством, которое однажды погубит ребёнка. Оно, беспечное и наивное, способно стать проклятием, если попадётся на глаза проклятым богам с именами. Но также детство для этого ребёнка может обратиться самым прекрасным воспоминанием, подарившим ему любовь и надежду. Воспоминанием, которое однажды утешит его в самый тяжелый момент.

Ребёнок, ещё не знающий, какое будущее его ожидает, сонно вслушивался в мелодию чужого голоса и медленно приходил к мысли, что этот юноша был подобен резвому ветру. Незнакомый и вольный, он ворвался в мирную жизнь мальчишки, а после решил остаться, чтобы стать ему другом. Засыпая, мальчонка подумал, что ему больше не стоит считать его незнакомцем, ведь рядом с ним уже стало слишком тепло, чтобы прощаться.

А следующим утром ребёнка встретило тихое, глухое постукивание. Он, привыкший нежиться под любимыми ветками до неприлично поздних часов, с трудом приоткрыл глаза в поиске источника шума. Его сонное сознание, полное впечатлений от сна, где он покорял горные вершины, совсем не было готово к осознанию рассвета. Готовый ворчать, мальчонка высунулся из-под домашних палок, но, обнаружив одного лишь юношу недалеко от себя, тут же растерял всё своё негодование. Старший бессмертный, объятый алым солнцем, усердно орудовал странными, блестящими инструментами и невероятно ровными палками. Только палки эти не похожи на те, из которых мальчик соорудил себе домик. Они были длинными, широкими и прочными на вид.

Совсем несложно было вспомнить о том, как вчера юноша посмотрел на то место, куда звал его спать мальчик. И ещё проще оказалось предположить, что он не стал бы спать там, где и мальчишка едва помещался. Правда, меньше всего хотелось думать ребёнку о том, что старший обращался за инструментами в деревню. Имея честь знать его всего лишь один яркий вечер, мальчонка уже мог представить, с какой улыбкой тот просил помощи у смертных. С каким восторгом благодарил глупых и неумелых людей. И с какой заботой обещал однажды что-то взамен.

Однако у ребёнка почему-то не было причин считать глупым юношу. Ведь он, будто истинный бессмертный, просто пользовался добротой людей, предлагая им несоизмеримо мало. Мальчонка, устраиваясь поудобнее под своими палками, выбрал наиболее удачное для себя положение и принялся усерднее изучать старшего. А тот, столь увлечённый работой, даже и не заметил, как два горящих янтаря следили за каждым его движением.

И как же спешно бежало время, пока старший то менял расположение палок, то каким-то образом скреплял их. В другие часы он терпел неудачи, когда те падали и пугали его, а в редкие минуты он будто обращался к этим палкам с просьбой, чтобы те соглашались с ним работать. Образ этого бессмертного, готового сотрудничать со всем миром ради комфорта и чужих улыбок, стремительно начинал заминать в голове ребёнка невероятно много места. Словно больше не было причин помнить о детских ловушках, о людях, сливавшихся с фоном. Ведь каждое подобное воспоминание казалось скучным, безобразно скудным, не достойными стоять в одном ряду со старшим бессмертным. Правда, возможно, образ того, как красиво способно солнце купаться в море, всё же мог быть рядом с ним.

– И когда ты успел нарисовать эту странную фигуру на руке? – когда от рассвета не осталось и следа, мальчик вдруг понял, что не знал, как начать диалог с юношей, пока не заметил кривое пятно на его открытом плече.

– Как думаешь, я похож на этот рисунок? – протянул старший, не отвлекаясь от перекладывания досок – название, которое позже узнал ребёнок.

– А должен?

– В какой-то степени, – и наконец он повернулся к мальчишке. – Эта странная фигура – отражение моего другого обличия. Наверное, даже если увидеть его, всё равно невозможно будет разглядеть в рисунке что-то похожее.

Рассматривая рисунок вблизи, мальчик абсолютно не мог сказать, о чём должно быть другое обличие юноши. В бирюзовых линиях не было смысла, маленькие детали только больше вводили в заблуждение, а разные выпуклости фигуры заставляли ребёнка хмуриться, а юношу смеяться. И только когда мальчонка осознал полное отсутствие идей, в его голове вдруг замерцала мысль, что у него самого кожа была чистой от узоров.

– На твоём теле и не будет подобного рисунка, ведь сейчас таких как я в мире больше нет, – юноша, стараясь поддерживать привычную улыбку, даже не заметил, как та окрасилась грустью. – До твоего рождения была война, которая подарила жизнь множеству бессмертных духов. Сильные, ловкие, доблестные – они были невероятными.

Вот только ему самому не повезло застать их, ведь день окончания войны и смерти последнего великого воина стал днём рождения юноши. Словно он так долго выжидал момента для рождения, что опоздал на целую затяжную войну. Ему хотелось бы придумать оправдание перед теми, кто пал, выдумать причину, из-за которой его не было со всеми. Однако он не мог винить то нежное дуновение ветра, подарившее ему жизнь. Наверное, этот ветер сам боялся битвы, от чего прятался до самого конца. А возможно, он никогда и не должен был кружить на поле боя.

– За две тысячи лет не родилось ни одного якши, – а лицо юноши не отражало грусти или сожаления. – Но я верю, что однажды из яркой молнии, из драгоценных камней, капель росы и искр огня родятся те, кого я буду защищать.

И детской голове вдруг уже проскользнула мысль, что рождение новых якш будет означать начало войны. Конечно, ведь если долгие столетия не позволили юноше обрести семью, значит, сейчас время было глубоко мирным. Именно поэтому ребёнок, не знавший ничего, кроме этого пляжа, никогда не слышал о настоящих сражениях за пределами своего мирка. Хотя слово «война» было известно ему: в особо ранние годы он подбирался к деревне слишком близко и не раз наблюдал, как “воевали” другие дети. Они играли в воинов, держа в руках обычные ветки, громко кричали, от чего взрослые то смеялись, то просили их быть тише. Сейчас же эти дети точно сами стали взрослыми, которые растили таких же озорных детей.

Впрочем, нежная улыбка на лице юноше заставляла мальчика не думать об этом слишком много. Ведь если в будущем начнётся война, то ребёнок встретит её не один, а с тем, кто готов быть рядом. Мальчонке даже стало интересно узнать, умел ли старший сжаться, а каким оружием. Но почему-то казалось ему, что сейчас совсем не время спрашивать об этом.

И столь просто стали проноситься дни их безмятежных разговоров. Дни же превратились в недели, когда юноша просил ребёнка рисовать на тканях для украшений в будущем доме. Чуть позже появились месяцы, собравшие в себе невероятные открытия для тихого мальчонки. Якша научил его орудовать простыми инструментами, когда мальчик захотел помочь в создании дома. Он подарил ему много эмоций, о существовании которых дитя не подозревало. А чуть позже, незадолго до того, как прошёл целый год с момента их знакомства, старший наконец закончил строить мирный домик у самого берега моря.

Широкие окна, удобные стулья и мягкие одеяла – это то, что навсегда осталось в памяти мальчика с того дня. Ребёнок, принимавший небольшое участие в создании дома, привык к работе настолько сильно, что даже не понял, что происходит, когда одним поздним вечером особо энергичный юноша провёл его внутрь. Он усадил его на высокий стул у окна и заботливо укрыл тем, что носило имя «одеяло». Оставив мальчонку любоваться видом из окна, якша принялся спешно разжигать крошечные огни на ножках – «свечи, которые дарят тихий, скромный свет». Ему казалось, что дитя может испугаться темноты внутри дома. Поэтому только после того, как теней стало меньше, он наконец мог присоединиться к любованию красотой горизонта.

Привыкая к мягкому теплу на своих плечах, мальчик не мог оторвать взгляд от ночного моря. Луна за окном была невероятной. Такая большая и невозможно далёкая. Но самым невероятным этой ночью был якша, который намного меньше этой красивой луны, но ближе, чем кто-либо ещё в целом мире. С этим юношей он любил сидеть вот так, как сейчас: смотреть куда-то вдаль и вести тихие диалоги о том, что нравилось ребёнку. Только теперь вместо камней они сидели на удобных стульях, а грели их одеяла, а не трескающий костёр.

И вдруг юноша спросил ребёнка, рад ли тот, что люди когда-то научили его всему, что позволило им сейчас в тепле любоваться луной из окна. Мальчишка, недолго думая, спрыгнул со стула и обернулся в своё одеяльце так сильно, что выглядывало только его детское лицо из пухлого, мягкого облака. Он важным, но до смешного неуклюжим шагом добрался до кровати, бесстыдно плюхнулся на неё и, пыхтя, принялся пробираться к самим подушкам.

– У тебя никогда не получится изменить моё мнение, – кутаясь в одеяло ещё сильнее, наконец ответил мальчонка.

– Тогда давай сыграем? Я обязательно покажу тебе что-то, что создали люди, и оно тебе понравится, – присаживаясь у кровати, юноша даже не выглядел так, будто устал от постоянного чужого пренебрежения смертными.

– А если у тебя не получится?

Якша же только лукаво улыбнулся, помогая младшему расправить одеяло по всей кровати так, чтобы ему было тепло и уютно. Он точно был уверен, что его знаний о людях хватит, чтобы однажды мальчонка затрепетал от восторга. А пока ласковое море тихо напевало колыбельные ребёнку, юноша радовался тому, как быстро этот вечно протестующий мальчишка уснул на мягкой кровати. Конечно, ведь теперь его долгая и упорная работа над домом наконец закончилась. Он сам ещё не успел осмотреть всё, что создал, у него не было возможности прикоснуться уставшими руками к своему творению. Перед его глазами были только пустые полки, углы и мирно спящий мальчик. Возможно, юноша сделал уже чересчур много для этого дитя, но вместо того, чтобы подумать и отступить назад, он просто знал, что в будущем сделает для него ещё больше. Ведь когда-то люди потратили целые поколения на то, чтобы вырастить его. И всё, чем он мог отплатить им, это подарить такую же заботу кому-то другому.

А вскоре в доме бессмертных стало появляться множество новых вещей. Пузатые расписные вазы начали играть своими цветами по разным углам. Тоненькие чашки и тарелки, украшенные скромными рисунками, красовались на высоких полках, до которых дотягивался один только якша. А на обеденном столе сияло странное носатое существо, именуемое чайником. И все эти предметы точно были созданы людьми.

– И какой смысл в этом? Это же просто куски глины в краске.

Однако такое заявление не помешало юноше вскоре заметить, с каким интересом мальчик, прячась от него, изучал рисунки на посуде. И это тайное изучение через время даже дало свои плоды: ребёнок сам вызывался раскладывать еду по тарелкам и после трапезы мыть посуду. А однажды пустые вазы вдруг оказались наполнены настоящими цветами. Мальчишка же на одобрительные речи якши ответил, что цветы достаточно сильно пахнут, чтобы перебить запах этих бесполезных изделий.

 И только одинокий чайник на столе остался без внимания: уж чересчур пугал он ребёнка своей формой и непонятной причиной существования. Тогда юноша, понимая, что красивых слов в данном случае будет мало, не мог отказать себе в удовольствии показать ему чудо заваривания чая – не только же для украшения он его принёс в дом. Пухлый чайник может и страшный, но невероятный эксперт в создании горячих, вкусных напитков.

– Такой сложный процесс ради горького вкуса? – расстроенный мальчик, измучив себя ожиданиями этого “чуда”, сейчас даже не скупился на смешное выражение лица. Хотя, стоило юноше сказать, что это его любимый напиток, как ребёнок попробовал отпить ещё глоток, но тут же скривился под звонкий смех старшего.

По завершении своего первого чаепития ребёнок уверенно заявил, что никогда в жизни не решится ещё раз попробовать чай, ведь тот оказался намного страшнее, чем ни в чём не виновный чайник. Возможно, всю прелесть вкуса и атмосферы этого напитка он поймёт только в будущем, но уже сейчас ради якши учился его заваривать. Ему ведь для тепла и радости хватало и того, как восторженно хвалил его юноша за заботу о себе.

Вот только всё это совсем не способствовало зарождению положительных эмоций в отношении смертных. Каждое людское творение мальчишка встречал с кривым выражением лица. И даже когда в доме почти не осталось свободных от вещей полок, углов и даже стен, он продолжал упираться и закрывать глаза на красоту и удобство всех этих предметов. Он будто всеми силами отказывался признавать, что ему что-то нравилось. Юноша не мог придумать ни одной причины, чтобы тот продолжал себя так вести. Ребёнок же не мог простить людям, что якше приходилось обменивать свой труд на их вещицы.

И даже так старший всегда был рядом. По утрам он дожидался, когда мальчик, любивший сопеть между подушек, проснётся, чтобы успеть поприветствовать его. Ребёнок же, сонно щурясь, бормотал в ответ бессвязные слова и ещё сильнее зарывался в подушки. Впрочем, от запаха чая и чего-то сладкого янтарные глаза открывались с завидной энергией, ведь завтрак, приготовленный юношей, был вкуснее самых невероятных снов. А после, когда якша убегал в деревню за чудесами для него, мальчонка устраивался у широкого окна, любуясь морем. И просидит он так совсем недолго, ведь на пляже было столько всего, чего он не успел ещё исследовать.

Иногда юноша возвращался к нему днём. Яркое солнце столь горячо ласкало его золотистую кожу, от чего он всегда прятался в доме. С нежной улыбкой старший, выглядывая из-за открытой двери, наблюдал за тем, как ребёнок резвился в воде. Неизменно увлечённый морем мальчонка мог долго не осознавать, что якша уже вернулся. Поэтому не раз случалось так, что старший нарочно бесшумно подкрадывался к нему и совсем чуть-чуть пугал неожиданными всплесками воды. А смущённый мальчик всё равно протягивал ему блестящие камушки и ракушки, ведь был рад, что тот вернулся так рано.

Хотя чаще всего якша возвращался к нему только вечером, мальчик не успевал ощутить одиночество. Весь пляж стал обрастать их общими воспоминаниями, которые ребёнок любил прокручивать в голове, смеясь и улыбаясь. Иногда мальчонке даже казалось, что свой собственный искренний смех он впервые услышал только рядом с ним. И этого ему хватало, чтобы проводить свои дни в компании моря, украшений, тарелок и ложек, которые вместе с ним с нетерпением ждали возвращения юноши. К тому же он каждый день занимал себя всевозможными занятиями, которые позволили бы ему вечером впечатлить старшего. Даже если обычно после особенно активных дней юноше приходилось обрабатывать мелкие раны на детских ладошках и коленях.

– Сегодня ты ничего не принёс? – ощупывая свои новые синяки на коленях, мальчик осмотрел юношу и не заметил никаких новых вещей. – Неужели «людские чудеса» закончились?

– Люди развиваются слишком быстро, поэтому у них всегда будут сокровища дня тебя, – и якша стал спешно собирать бинты обратно в маленький сундучок, где лежали многие другие предметы оказания первой помощи активному ребёнку.

Вместо того, чтобы сразу показать новую вещицу или начать издалека рассказывать о ней, старший лишь с озорной улыбкой завернул мальчишку в одеяло и осторожно усадил его на кровать среди подушек. Пока ребёнок выбирался из одеяла-ловушки, он что-то искал в своей сумке, а как нашёл, так тут же сам устроился рядом на кровати. Мальчонка, выглядывая одним лицом из своего мягкого облака, наблюдал, как юноша с особым блеском в глазах смотрел на скромную дощечку в руках. Она была тонкой и хрупкой, будто могла сломаться в любой момент. Столь маленькая и нелепая, точно не подходила для строительства дома. Вот только мальчик совсем не был готов к тому, как эта дощечка вдруг раскрылась, став намного длиннее. Удивление, пока ещё не готовое смениться восхищением, наполнило всё его тело, а из раскрытой досочки уже выглядывало множество листов. Однако и те были странными: все изрисованы какими-то чёрточками разных размеров.

– Сегодняшнее чудо, сотворённое людьми, – сказки!

Наверное, если бы когда-то этого бессмертного ребёнка люди встретили сказками, то он бы любил их сейчас так, как делал это якша. Потому что его первые впечатления о смертных были громкими, смазанными и кривыми в памяти. Кажется, его горящих янтарных глаз испугались. Возможно, его – маленького и непонятного – пытались прогнать. Тогда никто не взял его на руки, не усадил рядом с другими детьми и не предложил ему послушать волшебные сказки. А ведь именно они и были настоящим сокровищем смертных.

Истории, заключённые в тоненьких книжках, дарили мальчику самые яркие эмоции. Он смеялся, когда герои попадали в нелепые ситуации. Даже старший иногда не мог сдержать смех, только больше веселя ребёнка. Испытывал страх вместе с персонажами, когда те попадали в беду или готовились к путешествию в страшные места. Якша, подражая атмосфере, менялся в голосе, чтобы звучать более жутко и пугающе, и краем глаза всегда замечал, как младший весь трясся от страха. А когда на страницах книжек случались переломные моменты, он собирался всем телом во время принятия важных решений. Юноша старался прочитывать такие эпизоды быстрее, так как мальчишка даже и не замечал, что задерживал дыхание в эти минуты.

И больше всего мальчик любил, когда сказки заканчивались счастливо. Все злодеи были повержены, мирное время расцветало так, как никогда прежде, а у каждого героя исполнялась заветная мечта. Столь простой и предсказуемый финал, который из раза в раз заставлял ребёнка улыбаться и подолгу обсуждать со страшим только что прочитанную волшебную историю. А истории поистине были волшебными, ведь в них люди – такие же смертные, какие жили в деревне, – боролись со своей слабостью и судьбой тем, что имели. Герои не полагались на магию, пронизывающую сказки, а только на свои собственные силы. И если этого не хватало, то их друзья всегда приходили на помощь. Мальчонка, слушая эти истории, начинал всё больше верить в людей.

Вот только сколько бы сказок юноша ни прочитал ребёнку, а тот никак не мог понять, как эти невероятные герои постоянно складывали оружие ради любви в самом конце истории. Будто их совсем не волновало то, каким был мир за пределами сказки. Им было всё равно, насколько сильнее и величественнее они могут стать. Всё, что они хотели видеть перед собой, складывалось в образ неотразимой девы или прекрасного юноши.

– Неужели они всё это делают ради чего-то столь глупого?

– Любовь бывает разная. Кто-то стремится к романтике, кому-то нужна семейная любовь. Другие ищут любовь в дружбе и товариществе, а некоторые влюбляются в окружающий мир. И все они правы, ведь любить можно многое и по-разному, – юноша произносил слова с настолько глубокой грустью, ранее абсолютно не знакомой ребёнку. – Помнишь историю, где девушка была готова на всё ради человечества? Она не могла знать наверняка, каким именно будет результат, но для неё было важным с улыбкой верить, что она сделала всё, что могла, и прекрасное будущее однажды настанет. Такой сильной была её любовь к людям. Скажи, она тоже глупая?

У мальчика не было ответа. Ему действительно нравилась героиня этой сказки, ведь она была столь открытой, яркой и прекрасной. И любовь к людям даже не казалась ребёнку изъяном. Эта любовь была идеальной чертой девушки. Она делала её полноценной. И сколько бы времени ни прошло, мальчонка не мог полностью осознать это чувство. Даже когда он говорил, что любил алый закат, сверкающие камушки или сладости, приготовленные якшей, его чувства казались ему самому незначительными на фоне девушки из сказки. Будто он ещё не нашёл то, за что стоило бы сражаться с самой судьбой.

Поэтому, уклоняясь от ответа, ребёнок шустро вскочил с кровати и понёсся на кухню, где, вставая на носочки, уже доставал кружку для юноши и готовился приготовить ему чай. Сейчас нет необходимости отвечать на этот вопрос или искать любовь в своей жизни. А якшу стоит поблагодарить за очередную сказку, принесённую из деревни. Хотя в действительности сейчас старший редко читал ему детские рассказы, ведь со временем мальчонку всё больше увлекали сюжеты, наполненные сложными событиями и эмоциями. Двое бессмертных, прожив вместе более ста лет, не заметили, как мальчик стал старше, умнее и даже выше.

Зато ребёнок точно заметил, как якша мог позволить себе расслабиться рядом с ним. Он любил забираться на деревья и случайно засыпать на высоких ветках. Мальчик, каждый раз боясь, что тот упадёт, мог ночами сидеть под деревом, обещая себе однажды перестать так делать. Но стоило сонному юноше поблагодарить мальчонку за беспокойство, а после приготовить для него сладости, как тот уже готовился в следующий раз сторожить чужой сон под деревом.

Иногда юноша собирал все подушки и одеяла вокруг себя, ничего не оставляя ребёнку. Тот и не был против, но кровать в их доме всё же одна, из-за чего мальчику приходилось отбирать у старшего кусочки одеял и крупицы подушек. Привыкший вольно спать, он оказался совсем не готов к этой особенности якши. Но вместо того, чтобы жаловаться, мальчонка лишь поражался масштабам «гнезда», которое каждый раз будто становилось всё больше и красивее.

За более чем сто лет в их доме скопилось множество хлама. Каждый раз, когда мальчик хотел избавиться от бесконечного разнообразия камней, ракушек и безделушек, которые он сам же и дарил старшему, тот с боем отстаивал право этих вещей быть в доме. Поэтому однажды ребёнок стойко принял эту битву, что в итоге позволило им оставить только самые красивые и блестящие предметы. Хотя иногда мальчишке казалось, что юноша успел спрятать от него намного больше, чем было оговорено.

А ещё якша начал позволять касаться себя. Изначально мальчик думал, что юноша, встретивший его прикосновениями, а не словами, должен быть тактильным. Но ещё в первые годы их знакомства ему пришлось изменить своё мнение, так как тот часто избегал прикосновений. Когда ребёнок хотел потянуть его, чтобы куда-то отвести, тот лишь аккуратно прятал руки и верно следовал за ним. Иногда он пробовал прижаться к старшему зимними, невероятно холодными вечерами, но тот просто отдавал ему своё одеяло и съёживался так сильно, чтобы сохранить мгновения тепла в теле.

Сейчас же всё было по-другому. Мальчик мог без какой-либо причины со спины подкрасться к юноше и обнять его, а в ответ получить невинные постукивания по своим ладошкам в знак того, что его не прогоняют. Ему можно было забираться на колени к якше, когда у них были литературные вечера. Ребёнок иногда даже держал книги сам, чтобы тёплые руки старшего могли его обнимать. Они делились друг с другом заботой, наполненной доверием и комфортом.

И однажды якша даже позволил ему прикоснуться к своим волосам. Неизменно прекрасные, длинные, с нефритовыми вкраплениями, которые с годами стали заметнее, – они настоящая гордость юноши. Вот только гордость эта чаще всего оказывалась собрана в кривые высокие хвосты или неаккуратно украшена заколками. Мальчик из раза в раз поражался, как с чем-то столь красивым можно было обходиться к таким отсутствием заботы. Однако и сам не мог предложить ничего лучше.

– Возьми меня с собой в деревню, – аккуратно расчёсывая морские пряди, вдруг заговорил ребёнок, которому захотелось думать, что люди могли знать, как красиво собрать длинные волосы.

В ответ же юноша только кивнул. В расслабленном выражении его лица не было и намёка на недоверие. Он, казалось, даже не собирался подшучивать над мальчишкой, что тот наконец дорос до подобной просьбы. Ему просто уже давно хотелось услышать эти слова от мальчика. Якша всего лишь был рад, что у ребёнка-отшельника появилось желание познакомиться с людьми.

И не успели они добраться до деревни, как юношу окружили шумные дети. Громкие и радостные, они буквально разделили бессмертных, шокируя мальчика. Весёлые ребятишки, перебивая друг друга, неугомонно расспрашивали старшего о бессмысленных мелочах. Кто-то пытался протянуть ему что-то съедобное, кто-то хвастался ленточками на одежде. Особо активные девочки одними жестами звали его играть, а скромные мальчики тянулись к нему с книгами, чтобы тот им почитал. Эти дети точно были младше бессмертного мальчонки, но казались настолько же восхищёнными якшей, как и он сам.

– Как тебя зовут? – вдруг один ребёнок, заметив из-за спины юноши кого-то ещё, обратился к мальчику.

– У меня нет имени.

– Хорошо, тогда просто запомни наши имена, – и столь приветливо и открыто он протянул руку бессмертному мальчонке. – Идём с нами играть! – одной одобрительной улыбки якши было достаточно, чтобы мальчик принял приглашение – его тут же утянули вглубь деревни.

Прикосновение чужой – людской – руки оказалось невероятным: нежное, простое и живое. Оно совсем не похоже на те ощущения, которые мальчик искал в руках якши, но было настолько же щедрым, наполняя мальчонку множеством приятных чувств. Ладошки ребёнка, который протянул ему руку, были меньше его собственных, но теплее, чем у юноши. И оба этих ощущения и мысль, что смертные и бессмертные, возможно, не такие уж и разные, заставляли мальчишку глупо улыбаться.

Деревня, какой её едва помнил мальчик, сейчас словно расцвела. Дома были красивыми, ухоженными, стояли ровными рядами. Между ними бегали молодые и взрослые, суетясь в своей рутине, но ласково улыбаясь старикам, сидевшим на лавочках. Мирная и бодрая жизнь словно обнимала эту деревню, даруя ей радость и процветание. Даже пряный запах, гулявший по дорожкам, так и манил остаться здесь подольше.

И не дали мальчику должным образом изучить каждый уголок деревни, как ребятишки уже объясняли правила игры, в которую они любили играть. То были странные прятки, принуждавшие участников много бегать и выслеживать друг друга, чтобы успешнее не попасться тому, кто должен был всех искать. Конечно же, роль водящего сразу досталась бессмертному, ведь дети ожидали, что тот растеряется и обязательно проиграет. Однако уже после нескольких забегов все поняли, что мальчишка без труда мог обыграть их всех, поражая своей зоркостью и ловкостью. От этого ребятам веселиться с ним стало только интереснее.

– У тех девочек такие странные волосы, – в очередной раз выиграв и даже не запыхавшись, мальчик вдруг заметил вдалеке ещё более маленьких детей, сидевших на лавочках.

Девочки, казалось, разговаривали о чём-то своём, много жестикулируя и смеясь. Однако так странно было смотреть, как они, будто всё время сидевшие на лавочках, были более измазаны в грязи, чем мальчики.

– Это не волосы, а причёска такая. Коса называется. Им плетут их старшие братья.

И только ребята собрались вместе с бессмертным ребёнком изучать косы девочек, как те тут же соскочили с лавочек и принялись играть. Они оказались невероятно резвыми, громкими и похожими на настоящее бедствие. Вот только действия их были отточенными, полными смысла. Будто они не просто так бегали, а отыгрывали свой выдуманный сюжет, который обсуждали на лавочке. И вместе с этим мальчик заметил, как при столь активных действиях их точно длинные волосы, заплетённые в косы, им не мешались и выглядели изящно.

– А меня могут научить плести косы? – и будто даже не стоило спрашивать, как двое ребят тут же схватили его за руки и побежали куда-то.

«Старшими братьями» оказались юноши, похожие на якшу. Высокие, бодрые и занимавшиеся тяжелой работой, они без умолку пели и шутили, чем могли только восхитить мальчика. Конечно, не так, как это делал его старший, ведь с ним никто никогда не сравнится. Но и эти смертные – прекрасные в своей молодости – стоили похвалы. Особенно потому, что они сразу же отложили свои дела, чтобы научить бессмертного мальчонку плести косы.

Для обучения юноши всего лишь распустили несколько стареньких верёвок. Они переговаривались между собой о том, как хорошо, что никто так и не избавился от этих верёвок, ведь теперь они пригодятся для доброго дела. А дело это, хотя и правда доброе, в первую очередь для мальчонки оказалось сложным. Все собравшиеся дети старались запомнить каждое действие и слово старших, но в итоге могли только хмуриться и путаться, устало вздыхать и с недоверием посматривать на юношей.

Хотя уже через несколько неудачных попыток у мальчика получилось сделать несколько верных движений. Вышло неровно, чуть-чуть криво и совсем неопрятно – вина даже не была на старенькой верёвке. Однако он наконец-то понял, как и куда нужно вести пряди. Поэтому спустя ещё несколько пыхтящих проб у него получилось сплести в косу почти всю длину, предоставленную ему. Его янтарные глаза даже засияли от радости, обнявшей его детские плечи.

– Неужели тот другой бессмертный не смог научить тебя? Ты же вон как быстро учишься! – по голосу юноши, восхищенного первой и успешной работой мальчика, было несложно понять, как тяжело ему давалось отсутствие имён.

– Он меня и не просил, – и компания юношей и детей мгновенно засветилась радостью от голоса якши, который неожиданно оказался рядом с ними.

– Так ты всё это время умел плести косы?! – подскакивая к старшему, мальчонка тут же принялся показывать свою только что сплетённую верёвку.

– Так вы о волосах. Хотя я и умею, самому себе не могу их заплетать, так как это ужасно неудобно, – якша даже потянулся к своим волосам и продемонстрировал всю глубину проблемы. – Хвосты, как ты заметил, у меня тоже не получаются.

– Тогда с сегодняшнего дни я буду и расчёсывать твои волосы, и заплетать их! – столь гордо и уверенно воскликнул мальчик, что старшему только и оставалось согласиться. К тому же, ребёнок уже ухаживал за его волосами лучше, чем он сам когда-либо.

И уже на следующее утро в деревне все расхваливали то, как красиво мальчишка смог сплести косу якше. Мальчики, с которыми ребёнок бегал, без остановки расспрашивали его, как же у него получилось сотворить такое чудо. Девочки, игравшие в сложные сюжетные игры, уже вовсю просили его заплести и их волосы. А юноши только и могли наблюдать, как их младшие сёстры потом подбегали к ним, чтобы похвастаться красотой новых косичек.

Этого бессмертного ребёнка, жившего совсем рядом с людьми почти целых три сотни лет, хотел узнать каждый житель деревни. Дети уже тянулись к нему, желая заполучить его внимание. И видели они в нём не волшебное существо, принявшее облик мальчика, а друга, с которым было весело учиться чему-то новому. Молодые люди как раз хотели стать его наставниками. Хотя юноши уже успешно показали ему своё мастерство, девушки только думали, чем они могли удивить мальчонку. Им даже пришлось просить совета у якши, который только намекнул, что мальчишке до безумия нравились блестящие камушки.

Тогда был первый раз, когда ребёнок держал в руках драгоценные камни. Голубые, красные и розовые – они и множество других камней сияли в темноте, красуясь своим волшебством. На свету они же искрились, даруя миру игривых солнечных зайчиков, за которыми невозможно было угнаться. В этих камнях, казалось, было заключено множество историй, настоящих событий, стоящих того, чтобы о них знали. И будто один лишь этот бессмертный мальчонка способен был понять мелодию драгоценных камней.

И совсем случайно время, проведённое в деревне, стало исчисляться не робкими часами, не скромными днями, а настоящими годами. Друзья ребёнка стали подрастать, догоняя его в росте, но никогда в догонялках. Они становились старше прямо на глазах, поражая своим рвением поскорее вырасти: мальчики усердно обучались ремеслу у старших, подменяя якшу, чтобы тот мог отдохнуть, а девочки бесстыдно забирали его себе, чтобы научиться рисовать и танцевать с ним. Поэтому мальчишки уже в свои перерывы от работы подглядывали за тем, как бессмертный юноша кружился в танце, смеясь и радуясь безмятежности столь простой жизни. Возможно, думал мальчик, это было именно тем, для чего когда-то давно невинное дуновение ветра подарило ему жизнь вне войны.

– Вы не видели, куда он ушёл? – но однажды мальчик, засидевшись среди драгоценных камней, не заметил, как настал поздний вечер, а юноша так и не позвал его возвращаться домой.

– А разве он не развешивал новые ткани для рисования с девочками? – отозвались старики.

– Нет-нет, это мы делали вчера. Он должен был помогать в гончарной мастерской, – хмурились девушки, ощущая, что им совсем не нравилась тема разговора.

– Так сегодня в мастерской выходной. Мы думали, он занимался детьми, – юноши, скрестив руки на груди, разделяли чувства девушек.

– А мы в лесу ягоды собирали. Для этого нам уже давно не нужна помощь старших, – детишки даже показали переполненные ягодами корзинки, ещё не понимая причину нарастающего переполоха. – Сегодня же как раз хороший день, чтобы он помогал бабушкам с дедушками, – и так просто круг замкнулся.

Ребёнок неуверенно стоял, вслушиваясь в разговоры жителей деревни, но не слыша ничего, кроме своего дыхания. В его руках ещё блестели камни, которые он хотел подарить якше. Новые чувства, исполненные страхом и тревогой, наполняли его, ослабляя ноги всё сильнее с каждой минутой. Для него всегда знать, где находился юноша, было не привычкой, а потребностью. Его голос дарил радость мальчонке, прикосновения покой, а золотые глаза освещали что-то внутри него. И только потому, что сейчас он не мог получить ничего из этого, нос и глаза мальчика стало незнакомо покалывать.

И всё же мальчик выбрал никому не показывать свои чувства. Он просто молчаливо попрощался, обещал друзьям вернуться завтра и уже неспешно шёл по лесу в сторону дома. В его руках драгоценные камни странно сверкали, но ему сейчас совсем не хотелось узнавать причину. Они всего лишь сияли в такт его собственному биению сердца: быстро, ярко и тревожно. Неужели это важно?

Ребёнок, всматриваясь в каждый куст, каждый листок и редкий цветок, искал что-то, что помогло бы ему скрыться от накатывающих чувств. Вот только те нагоняли его быстрее – они с каждым следующим его шагом прочнее впивались в тело мальчонки: царапали лицо ветками деревьев, заставляли его спотыкаться и падать, раздирая колени. Но это всего лишь пустяк, ведь якша точно ждал его дома. Конечно, он всего-то посчитал ребёнка уже достаточно взрослым, чтобы отвлекать его от работы ради совместного похода домой. Поэтому мальчишке остаётся только переступить порог, а тёплые – желанные – руки тут же обнимут его, очистят все раны и успокоят. Юноша в очередной раз скажет, что всегда будет рядом.

Дом же встретил его тишиной. Дверь выглядела ровно так, как её оставили утром. Окна были плотно закрыты, а шторы, которые бессмертные забывали сменить последние пятьдесят лет, обыденно укрывали края окон изнутри. Внутри же не было света, не пахло едой или чаем. Подушки лежали на своих местах, укрытые одеялами и лишённые всякого тепла. Да и сама кровать, всегда казавшаяся мальчику удобной и мягкой, встретила его непривычной жёсткостью. Весь дом оказался местом, в котором он не хотел сейчас находиться. Вот только юноша мог вдруг вернуться и сам испугаться, если не найдёт здесь ребёнка. Наверное, мальчишке придётся в этот раз действительно обидеться на якшу за то, что тот напугал его.

Просидев всю ночь без сна, ребёнок встретил рассвет один. Его бессмертное тело, казалось, совсем позабыло, что нуждалось в меньшем количестве сна и еды, так как голова ощущалась тяжелой, а живот выл и болел. Но дома не было еды: они с якшей должны были вчера что-то забрать из деревни. Вот только мальчик почему-то не хотел идти к людям сейчас. Те, вероятно, уже поджидали любимых бессмертных, позабыв о странном вчерашнем вечере. Зато мальчонка их не ждал дома, ведь последнее поколение, знавшее, в какой части берега жило дикое дитя, давно покинуло этот мир. Юноша был единственным, кто мог найти их домик.

И нашёл он его только через несколько дней. Напевая что-то под нос, юноша скромно приоткрыл дверь, будто боялся разбудить ребёнка, который эти одинокие дни не мог спать. Его совсем не смутил мальчик, сидевший на кровати и смотревший на него нечитаемым взглядом; он его даже словно не заметил. Бесшумно прокрался к кухне, где тут же потянулся к полкам с чашками и, казалось, собирался заваривать себе чай. Он выглядел таким счастливым, улыбаясь более безмятежно, чем раньше. Якша, казалось, не замечал, что что-то было не так.

– Твоя коса распустилась, – а было что-то не так не только с атмосферой в доме, не только с образом мальчика, но и с его голосом, полным низкой грубости.

Но якша даже не отреагировал, полностью увлечённый тем, как чайные листья в пухлом чайнике омывались водой, как изменялась их форма, распускались новые цвета. Золотые глаза юноши тускло сияли, будто трепетали от мыслей, которые кружили в его голове. И эти мысли точно не были теми, которые готов был услышать ребёнок: ни сейчас, ни даже через тысячи лет.

– Знаешь, меня нашла богиня, – слова, прозвучавшие с удушающей нежностью, дотронулись до кожи мальчика, заставив того вздрогнуть. – Она дала мне имя.

Ребёнок подозревал, что их мир полон бессмертных, уже получивших имена. Они могли считаться богами или иметь поистине завидные божественные привилегии. Такие бессмертные могли изменять саму судьбу, укрощать природу. То были те, кому верные люди радостно подарили имена в надежде, что всегда будут жить счастливо. И хотя мальчишка ещё слишком молод, чтобы обещать людям хоть что-то, сейчас он был уверен, что готов достигнуть невозможных вершин, к которым вознесут его имя.

Иногда бессмертные с именами оказывались далеки от божественных идей. Ими были те, кто нашёл утешение в другом бессмертном, связав свою судьбу с ним. Они, ставшие друг для друга сокровенно близкими, обменивались именами, а после трепетно отзывались на них. Полные искренних чувств, взращенные в любви, каждый из них нуждался в том, чтобы прикоснуться к звёздному небу, но только вместе с тем, кто заставлял их сиять ярче самих звёзд.

 Но юноша точно не мог стать кем-то из них. Его происхождение отличалось от истории кого-либо ещё. Рождение, ознаменовавшее не победу или поражение, но окончание войны, лишило его права на божественные начала. Тело якши, полное неизвестных сил, не могло найти отклик в других, будь то простой человек или бессмертный. И всё это только для того, чтобы его имя впервые произнесёт тот, кто возьмёт его под своё крыло. И так просто оказалось, что кто-то уже захотел сделать его своим.

– Теперь ты уйдёшь? – ребёнок даже не пытался не звучать жалобно, ведь всё, что он знал, должно было навсегда быть связано с якшей. Но вместо слов мальчик получил лишь чашку с горьким чаем. Возможно, таким и был ответ на его глупый вопрос.

Где-то глубоко в голове мальчонки были мысли о том, что их время теперь исчислялось днями, если не часами. Не было причин думать, что юноша останется с ним надолго, когда кто-то уже обменял имя на его верность. А верность якши была великой. Ребёнок, которому он не был чем-то обязан, привык к ощущению заботы, ласки и доброты, неизменно существовавшей между ними. Это было константой в их отношениях, живших почти двести лет. И как же просто появилась новая переменная, именуемая богиней, способная разрушить всё, что знал мальчик. Конечно, старший точно уйдёт – факт, на который мальчишка не мог повлиять. Не тогда, когда стало уже слишком поздно.

И он мог пытаться взращивать неприязнь к юноше сейчас. Это были бы цветы обиды, которые стали бы впиваться во все нежные чувства, душить счастливые воспоминания и окрашивать всё внутри мальчика тёмными красками. Вот только острые шипы, грубые стебли и жёсткие лепестки на самом деле были бы полны отчаяния. И такие цветы могли причинять только великую боль, совсем не похожую на ненависть.

Поэтому вместо того, чтобы злиться на неизвестную богиню или юношу, мальчик стал усиленно запоминать образ своего друга, пока у них ещё были крупицы хрупкого времени. Ребёнок почему-то подумал, что если сейчас он не заставит себя выучить всё, что касалось якши, то однажды не вспомнит его. Мальчонка будет страдать, когда в воспоминаниях старший станет постепенно обращаться смутной, расплывчатой фигурой, которая когда-нибудь исчезнет из его памяти без следа.

Сейчас же у него ещё была возможность всматривался в золотые глаза, похожие на огоньки свечей. Конечно, именно свечей, ведь ещё когда ребёнка впервые познакомили с огнём, он понял, что пламя совсем не схоже с глазами якши. Но стоило старшему зажечь свечу, как больше он не мог перестать находить сходства. Маленький живой огонёк, освещавший больше, чем ему самому казалось, – такими мальчонка будет помнить его глаза всегда.

Он запоминал руки юноши. Длинные пальцы, тонкие запястья и аккуратные плечи. Эти руки были самыми нежными и приятными для ребёнка. Так было с момента, когда они впервые коснулись мальчика у моря, и останется так до мгновения, когда чужие прикосновения окажутся лишь воспоминанием. Но мальчонка приложит усилия, чтобы помнить только самое лучшее, что когда-либо дарили ему эти руки.

Конечно, рисунку на чужом плече достоин того, чтобы его помнили верно. Мальчик даже хотел бы запомнить, как ещё более ста лет назад начал нехотя признавать, что люди способны интересно и красиво рисовать. Какие расписные птицы у них получались, насколько живые цветы они писали кистями. Но в конце своего рассказа так и не смог сдержаться, чтобы снова не восхититься якшей, назвав нефритовую фигуру на его плече единственной достойной внимания. И совсем неважно, что когда-то именно мальчишка назвал её странной.

И нельзя было оставить без внимания голос юноши. Певчий и нежный в покое, но грозный и низкий, когда якша злился. Ох, конечно, он злился, но никогда на мальчика, а только на то, что тот совсем не заботился о себе. Этот голос, сколько бы ребёнок его ни слышал, всегда звучал как колыбельная песня. Будто одного его звучания хватало, чтобы успокоить мальчонку, подарить его разуму спокойствие. Голос, способный сделать всё лучше: грубого мальчишку обратить в хорошего друга, одинокую жизнь превратить в совместные завтраки, а морской мелодии подарить слова.

– Ты бы одолел чудище ради неё? – вдруг заговорил мальчик, держа в руках белоснежные цветы. – Знаешь, как герои в сказках.

На самом деле сегодня ребёнку особенно хотелось играться с волосами юноши. Ещё ранним утром он выбрался в лес, где случайно наткнулся на нежные белые цветы, которых здесь раньше точно не было. И их невинная изящность сразу же показалась мальчику чем-то идеально подходящим для якши. Поэтому мальчонка до самой ночи старался заплести самую красивую, сложную косу, а после украсить её цветами.

– Ради неё я бы сделал всё. В конце концов, она дала мне имя.

А мальчик всё ещё не знал, как звучало это имя, потому что никогда не захотел бы его услышать. Оно точно было некрасивым, не достойным того, чтобы именно этот бессмертный носил его. Оно было неправильным. Впрочем, вся эта нелепая ситуация с богиней и теперь неожиданно исчезающим их общим временем казалась ребёнку тоже неправильной. Так никогда не должно было быть. Он ведь однажды обязательно придумал бы способ подарить якше имя. Оно идеально подходило бы ему, его хотелось бы произносить. И такое имя никогда не разделило бы их, сделав неравными друг другу.

Закончив расправлять лепестки последнего цветка, мальчик протянул маленькое зеркальце юноше, которое сам же и смастерил. Но вместо того, чтобы с гордостью принимать похвалу, ребёнок притворялся, что не видел чужого восхищения. Он всеми силами старался не смотреть, как аккуратно якша касался косы, как боялся задеть цветы, будто те – столь красивые и чувственные – могли растаять от прикосновений. Мальчонка притворялся, что не слышал, как расхваливал его старший, как назвал его руки золотыми.

– Можешь спать с ними сегодня, – потому что луна этой ночью была невероятно яркой, от чего белоснежные цветы словно могли светиться.

– Они ведь тогда совсем испортятся, их красота пропадёт. А утром вся кровать окажется в мятых цветах.

– Так будет даже лучше, – и правда, ведь если следующим утром якши уже не будет рядом, то хотя бы эти цветы станут последним воспоминанием о нём.

 Ребёнок, возможно, быстрее всего забудет именно этот образ якши: с множеством цветов и искренней улыбкой. Ему точно стоило раньше подумать о том, чтобы украсить его длинные волосы. Он успел бы перебрать всевозможные цветы, которые только смог бы найти в этом лесу. Каждый день морские волосы украшали бы цветы разных форм, оттенков и размеров. Однажды деревенские ребята научили бы его плести венки, которые мальчик вынуждал бы юношу постоянно носить. А ещё мальчонка успел бы создать цепочки с драгоценными камнями, которыми можно было бы обвить косу. Но ничего из этого не произойдёт, ведь эта ночь и правда была последней дня них.

На утро бессмертный мальчик проснулся совсем один. Их общая кровать, на которой по мере взросления ребёнка им обоим постепенно становилось тесно, сейчас оказалась непростительно огромной. Пустая и холодная, грубо расправленная и снова жёсткая. И всё же на подушке якши остался один единственный цветок. Он не был мятым, порванным или потемневшим. Такой же идеальный, прекрасный, каким его запомнил мальчик. Казалось, будто юноша оставил этот цветок специально для мальчонки и ушёл ровно тогда, когда тот уснул.

Вот только оставленный цветок не мог сравниться с тем, что якша забрал у мальчика. Он ведь ушёл совсем не один, а вместе со всеми эмоциями, которые двести лет наполняли ребёнка. Сейчас мальчонке казалось, что у него отобрали восхищение, радость, спокойствие и многие другие чувства. Теперь он будто не был способен испытывать хоть что-то: ни комфорт, ни свою важность, ни вдохновение. У него ничего не осталось. Только пустой дом, наполненный книгами, вазами и корзинками – всё, что больше не имело смысла без юноши рядом.

Встав с кровати и даже не заправив её, мальчик в последний раз окинул взглядом дом. Однако как бы ни хотело творение якши казаться милым перед ребёнком, на самом деле оно тоже слишком привязалось к юноше. Оно нуждалось в нём столь же сильно, сколько и мальчонка. И этой мысли – факта – хватило, чтобы снова одинокое дитя закрыло глаза и наконец покинуло дом.

– Прощай, – слово, которое он не успел сказать якше. Слово, которое он никогда не хотел говорить ему.

Шагая по неизвестной тропинке, ребёнок ощущал, как его тело боролось с его же сознанием. Руки просили срочно взяться за дело, ноги желали бега, а глаза всё ещё искали что-то блестящее, яркое, красивое. Тело молило о том, чтобы мальчик продолжал развиваться. Оно лучше сознания знало, как тот хотел быть похожим на якшу. Хрупкое, маленькое тело столько лет росло, боролось за право, должное в будущем позволить мальчонке с гордостью стоять рядом с юношей. Эти бессмертные должны были всегда быть вместе – концепция, на которой строилась жизнь мальчика.

Но сознание, которое лишилось эмоций, едва ли хотело продолжать это дело. Оно думало, что оставшуюся жизнь можно прожить в одиночестве. Без радости, стремлений и любви. Как было раньше: забиться у такой уголок, где мальчик никому не будет нужен. Конечно, он найдёт что-то, способное скрасить его дни, но оно не будет похоже на то, чего он хотел с юношей. Ему не нужно развитие, если его свидетелем не будет якша.

– А вот и он!

Мальчик даже не заметил, как случайно оказался у входа в деревню. Он не хотел идти сюда, ему не нужно снова видеть этих улыбчивых людей. Мальчонка думал покинуть это место без свидетелей. Наверное, это его тело смогло выиграть одно сражение у сознания – и вот он стоял здесь, в окружении друзей.

– Он ушёл, – почему-то ребёнку показалось важным рассказать смертным об этом. – И я тоже уйду.

– К сожалению, вышло так, как мы и подозревали, – заговорил один мальчишка, который совсем недавно стал догонять бессмертного в догонялках.

– Как твои друзья мы пойдём с тобой, – а это была девочка, с которой ребёнок вместе проводил время в каменной мастерской.

– Покажи нам мир за пределами этой деревни, – и даже ребята постарше не хотели оставлять его одного.

Все эти люди уже держали в руках сумки, переполненные вещами, и ждали, когда именно он выберет путь. Они хотели, чтобы он указал им направление, которое приведёт их всех к свободной, насыщенной жизни. Каждый из них уже слишком сильно привязался к этому бессмертному ребёнку, чтобы прощаться с ним столь просто.

– За мной нет никакой выгоды идти, ведь я ничего не могу вам предложить. Даже если однажды я изменю мир, вы не станете свидетелями этого. Вы покинете меня намного раньше.

Мальчик не знал, почему говорил это. Он даже не собирался становиться кем-то сейчас. А для чего? Чтобы заполнить пустоту внутри себя, оставшуюся после ухода якши? Эта идея звучала чересчур хорошо, но он едва ли мог поверить, что у него получится. Он сможет стать для кого-то невероятным? Этого мальчика только недавно научили люди плести косы. Он покажет кому-то красоту мира? Без любви якши к сказкам он бы и сейчас мало что находил красивым. Укажет на маленькие радости? Он сам стал счастливым только рядом с юношей.

– Просто запомни наши имена и передай их следующим поколениям. Тогда никто не забудет, кто первым последовал за тобой. Мы станем частью твоих идей и воспоминаний, а однажды ты покажешь нам, как расцвёл целый мир в твоих руках.

И эти слова стали медленно наполнять его сознание новыми эмоциями. Они были яркими, бодрыми, очень резвыми. Из-за них всё тело покалывало какой-то странной энергией, будто способной заставить его двигаться дальше. Точно, ему не нужно становиться кем-то особенным, ведь он уже стал. Он уже показал этим людям – своим друзьям – что-то настолько невероятное, побудившее их сейчас стоять рядом с ним. И ребёнок, который на самом деле уже не совсем ребёнок, должен поднять голову, улыбнуться и сделать первый шаг. Самый уверенный и громкий шаг, на который он только способен. И это действие обязательно приведёт его туда, где он создаст новые воспоминания, где найдёт новые эмоции и больше никому не позволит ничего забрать у себя. Он станет кем-то великим, совсем не похожим на одного глупого якшу, ушедшего за ошибочно сладкими снами.