Укрывшись от лишних глаз под деревом с великими, толстыми ветвями, Моракс устало искал вдали что-то, что могло бы утешить его. Он знал, что искал что-то конкретное – такое, что имело цельный образ, осязаемую форму. Это что-то было способно прикоснуться к его тревогам и развеять их. Оно, подобно резвому осеннему ветру, унесло бы его сомнения далеко за горизонт. Впрочем, называть единственное спасение божества «что-то» или «оно» было бы оскорблением.

Он хотел ещё раз увидеть невинные завитки коротких волос. Обладатель этих завитков точно стеснялся их, но мужчина считал их милыми, ведь никогда не знал, что они способны столь очаровательно виться. Божество против своей воли думало о том, как морские пряди неумело прятали редкие нефритовые локоны. Хотя яркий нефрит многие тысячи лет неизменно украшал морскую гладь, Моракс отвык от любования чем-то настолько простым и одновременно волшебным. Его собственные руки уже совсем не помнили ощущений от прикосновения к чужим волосам.

– И откуда у тебя силы выносить весь этот холод? – голос женщины, достигнув сознания божества, нежно вывел его из бесплодных размышлений.

Мадам Пин, ступая к Мораксу, одним свои видом напоминала ему, кем он был сейчас. У него была жизнь, которая не имела ничего общего с его детством. Он больше не бегал с деревенскими мальчишками, не подглядывал за работой старших ребят. Люди, ставшие свидетелями его первых драгоценных творений, давно перестали существовать. Божество даже не смогло бы найти свой родной дом, где уже давно не было места для него.

– Ты кажешься таким потерянным с момента, как помог тому якше, – Пин припала своим плечом к чужому в поисках укрытия от осеннего холода.

– Совпадение, не больше, – и Моракс, чувствуя чужую дрожь, обнял подругу, делясь с ней своим теплом. – Своей смертью богиня снов разбудила многих тварей, которые только и знают, как усложнять мне жизнь. Война стала набирать новые обороты.

Казалось, женщина понимала, что он многое умалчивал. Его изолированность и печаль становились сильнее с каждым днём, потому что война давно стала оправданием всего. За ней удачно прятались сомнения и глубокие тревоги. Война была проклятием, которое Моракс столь странным образом использовал в своих целях. Он просто ставил её во главу стола и притворялся, что за её пределами ничего нет. Говорил, что у него нет времени, чтобы объясняться перед подругами. Молчал, что хотел бы бросить всё, чтобы снова оказаться рядом с одним единственным якшей.

– И всё же он оказывает на тебя какое-то влияние, – тепло объятий едва ли согрело мадам Пин и уж точно не спасло её от одного звучного чиха. – Кажется, будто такое его спасение – ошибка.

Моракс чётко осознавал, что спас он не своего старого друга, а кого-то, кого он никогда не знал. Между якшей из его детства и якшей, который сейчас волновал его, уже слишком много различий. Безымянный юноша казался воплощением света. К нему хотелось беспамятно тянуться, но всегда стоило помнить, что его нельзя коснуться на самом деле. Нельзя достичь его уровня знаний и умений, невозможно стать сильнее и ловчее его. Он был недосягаемым, даже когда позволял любопытному ребёнку обнимать себя.

А Сяо, который неловко отводил взгляд и прятался от целого мира, совсем другой. В его душе одни сомнения, рождённые до того, как он проснулся от длительного сна. Он растерян и одинок в своей же голове. Тихий голос, тусклый свет золотых глаз и опущенные плечи – всё это не знакомо Мораксу в образе юноши. Но в то же время этот якша казался ему настоящим. Он настолько реален, что прикосновение к нему и правда возможно. И мужчина только и мог сейчас упиваться своим желанием видеть его – хотя бы издалека, слышать его голос – даже если это будет шёпот, касаться его – и пускай это будет лишь случайное прикосновение.

– Я просто сделал то, что считал правильным, – и вдруг уже его тихий чих скрасил диалог бессмертных. – Да и как можно назвать ошибкой чью-то жизнь?

– Не его жизнь, Моракс, а способ, который ты выбрал. Неужели только так можно было разбудить его?

Но действительно ли ошибка затаилась именно в этом решении? Потому что божество знало, что согрешило, когда уступило Сяо в его желании прикоснуться своими чистыми руками к грязной войне. Он сделал неправильный выбор, когда оставил юношу одного, потому что эта самая война звала его по имени невыносимо громко. Моракс даже не смог произнести своё собственное имя так, чтобы не испугать якшу. А до этого всего была ещё одна ошибка, когда он не решился остановить своего друга, когда тот нуждался в этом.

– Это всего лишь воспоминания, Пин.

– Хорошо, если ты так думаешь. Вот только для якши они были всем. Они были его жизнью.

В редкие минуты мужчина задумывался о том, что было бы, если бы он разбудил именно того, кого знал. Ему точно захотелось бы перед всеми представить безымянного якшу как своего старого друга. Моракс даже мог представить, как юноша, едва ступив вглубь Ли Юэ, привлёк бы внимание всех его жителей. Одной его лучезарной улыбки было бы достаточно, чтобы пекари угостили его свежей выпечкой. Зоркие уличные артисты утянули бы его танцевать. А потом якша сказал бы божеству, что гордился им. И так было бы проще, хотя и невозможно с самого начала.

Однако у Моракса не было сожалений. Он считал, что «Сяо» – частичка его друга. И вместе с этим юноша – не кривые осколки чужой жизни, которые так и не смогли собрать в цельный образ. Не кусочки личности, которые всего лишь неправильно сшили снова вместе. Он кто-то полноценный и правильный. У него не будет такой же судьбы, что и у безымянного якши, ведь нигде не существует двух одинаковых историй. В этой мысли крылся лучик надежды, молившийся о том, чтобы его заметили и позволили засиять хотя бы раз. Тогда яркий, красивый его свет наполнил бы жизнь Сяо тем, чего не было у чьего-то чужого воспоминания.

– Ах, этот холод сведёт меня с ума! – вдруг воскликнула Пин и, покинув объятия Моракса, тут же принялась тереть свои плечи ладонями.

– Я хочу ещё побыть здесь, – мужчина даже решился на скромную улыбку, которая за него просила мадам Пин не ждать его. И женщина перед уходом ещё раз окинула своего друга взглядом, будто что-то безрезультатно искала в его неизменном образе.

Оставшись один, Моракс ощутил, как все силы покинули его. Из его тела словно вынули стержень, делавший его божеством. Он вдруг больше не чувствовал себя умным или умелым. И это ощущение не было неприятным. Оно простое и настолько успокаивающее, от чего, закрыв глаза, он позволил этому бессилию наполнить своё тело. Пускай хотя бы одно мгновение мужчина не будет тем, на ком лежала огромная ответственность, не будет воином или чьим-то богом. В это уязвимое мгновение он всего лишь уставший путник без имени и истории.

Вот только бессилие оказалось сильнее, чем божество ожидало. Мужчина вдруг не мог слышать, словно оказался глубоко под водой. Не мог пошевелить пальцами рук, как если бы те непростительно замёрзли. Казалось, он даже не мог дышать в этот миг. Но страшнее всего Мораксу стало от ощущения, будто он больше не мог открыть глаза.

– Ты всё ещё веришь, что он тебя помнит? – эхом отозвался голос, который едва ли Моракс считал знакомым.

И точно незнакомой была ему поза, в которой он вдруг осознавал себя. Колени словно болели от соприкосновения с чем-то холодным, твёрдым, а руки боязливо упирались в пол. Он снова мог дышать, но совсем не так, как привык – будто кто-то навязал ему новый ритм дыхания. Казалось, само тело больше не принадлежало Мораксу.

– Ему же лучше, если он не помнит, – и этот чистый, чересчур знакомый голос уж точно никогда не был его собственным.

Значит, пришло время, когда каменные засовы на чужих воспоминаниях стали разрушаться, пропуская в сознание мужчины полноценные эпизоды жизни якши. Эти воспоминания с самого начала были жадными до внимания. Моракс знал, что никогда не совладает с ними, сколько бы замков он на них ни навесил. Это просто произошло намного раньше, чем ожидало божество. Однако сейчас не время упрекать себя за эту оплошность, ведь чужое воспоминание уже полностью поглотило его.

– Тот ребёнок… Он ведь уже совсем вырос. Что, тебе даже не интересно узнать, как он сейчас поживает? – голос, становясь всё различимее, казалось, проникал в сознание мужчины. Он звучал так, будто его обладательница даже после своей смерти могла добраться до живых.

– Мне достаточного того, что он жив, – божество думало, что было знакомо со всеми тонами голоса якши, со всеми эмоциями, которые тот вкладывал в свои слова. Однако впервые он слышал его таким опустошённым.

И наконец в этом воспоминании якша открыл глаза, устремив взгляд на одну единственную женщину. Она всё ещё украшена золотом, всё ещё кривила губы в некрасивой улыбке. Она была точно такой, какой сам Моракс её помнил.

– Жаль, – разочарованно вздохнула богиня и неспешно зашагала к юноше. – А он сейчас такой красивый. Настоящий идеал мужчины. У него даже имя есть, ты знал? – и столь просто она присела рядом, красуясь перед якшей лёгкостью своей позы.

Ни в мыслях юноши, ни в зияющих уголках тишины воспоминания ответа не было. Казалось, он всё ещё помнил своё обещание быть рядом, когда безымянный ребёнок должен был впервые улыбнуться своему имени. Это было единственное обещание, которое он не сдержал.

– Впрочем, хочешь ты или нет, а вы встретитесь очень скоро, – аккуратная рука богини потянулась к лицу юноши, готовая прикоснуться к нему. – Он ищет меня, – но вместо того, чтобы и правда коснуться чужого лица, изящные пальцы уже бессмысленно игрались с выбившейся прядью морских волос.

– Ты же знаешь, я не подниму против него оружия, – и в ответ богиня лишь кротко кивнула.

– Поэтому это сделаешь не ты, – Моракс не мог знать наверняка, какие отношения существовали между богиней снов и якшей, однако он точно не ожидал, что она могла сострадать кому-то кроме себя самой. Сострадать своему же рабу. – В этот раз я возьму над тобой контроль.

– Ты не можешь контролировать меня так, как остальных. Тебе придётся потратить слишком много сил и внимания на одного меня. Это убьёт тебя, – и снова кивнула богиня, объятая неподдельным беспокойством якши.

– Так что, если он не убьёт и тебя, то я оставлю ему маленький подарок. Как думаешь, решится ли твой мальчик заглянуть вглубь твоих снов, чтобы разбудить тебя?

Богиня совсем не шутила. У неё, казалось, больше не осталось ничего, чем можно было бы давить на юношу. Ей не были интересны угрозы, которые она не могла исполнить. Она не хотела запугивать якшу тем, чего на самом деле у неё нет. И даже так эта женщина продолжала хвататься за единственное, в чём была мастерицей.

– Ах, как поэтично, ты так не считаешь? – но взгляд её был направлен совсем не на юношу. Богиня словно смотрела на что-то, чего не было в этом воспоминании. Словно она ещё тогда знала, что «мальчик» не настолько умён, чтобы разгадать её загадку. Она уже тогда знала, что станет частью воспоминаний Моракса – поэтому и обращалась сразу к нему, а не к якше.

И насколько неожиданно диалог из прошлого поглотил мужчину, насколько же внезапно он исчез. Воспоминание не оставило после и намёка на слабость или чужие эмоции. Тело снова слушалось его, отрекаясь от мгновения бессилия. Всё вернулось на свои места. Всё, что было в прошлом, давно закончилось.

И всё же прошлое могло измениться, если оно вдруг обретало абсолютно новую точку зрения. Мужчина тут же принялся искать в собственной памяти сражение с богиней снов, чтобы увидеть там то, чего раньше не замечал. В одни секунды женщина кротко замирала, в другие – растерянно глядела на противника. Она пропускала удары только потому, что не была полностью отдана битве. Словно тогда она сражалась не только с мужчиной, но и с кем-то ещё: где-то далеко в чужом сознанием. Моракс теперь чётко понимал, что должен был проиграть этой женщине.

Богиня снов – личность без времени. Она существовала всегда: под другими именами, с другой внешностью и другими мечтами. Она могла быть воплощением радости или печали, нежности или тревоги, потому что создана из снов. И её сила брала своё начало из чужих кошмаров, где спящий ни за что не выиграет у того, чего боялся. Ей невозможно противостоять ни во снах, ни в реальности. Она была абсолютной силой, богиней по праву рождения.

И она же выбрала проиграть. Так просто и без сомнений она вышла перед Мораксом, готовая к смерти только потому, что что-то стояло выше её собственной жизни. Это что-то ставило её на колени и губило изнутри. Что-то, что она делила с якшей.

Казалось, будто спустя столько тысяч лет границы между хозяйкой и рабом стёрлись. Они вдвоём всего лишь выставляли напоказ свои такие роли, приглашая весь мир посмотреть на их игру. Богиня, которую боялись многие, и безвольная кукла, всегда следующая за ней. Однако за кулисами между ними была совсем иная связь. Они не друзья, не семья, не возлюбленные, но души, смирившиеся с существованием друг друга. Два существа, похожих в своём одиночестве и проклятии.

Шумно выдыхая, Моракс надеялся, что заставит себя не думать об этом. Однако его же насмешливое сознание вдруг решило напомнить ему о последних днях с его безымянным другом, будто там наконец появились ответы на глупые вопросы. Вот только там всё ещё слова, исказившиеся под влиянием времени, и горечь дешёвого чая – ни больше, ни меньше. А одно вырвавшееся из заключения чужое воспоминание не дало ему того, что он хотел знать.

Всю свою жизнь мужчина сам отворачивался от своих воспоминаний. Это никогда не было сложным действием, ведь у него всегда была работа, которая отвлекала его. Всегда были люди, ждавшие от него чего-то; неосвоенные территории, которые стоили того, чтобы их нашли. Всегда в сознании Моракса были мысли о будущем, которое изначально не имело ничего общего с его первым другом. И только это могло вынудить его сейчас вернуться туда, где его ждали как божество, ведь место, где его ждали как глупого ребёнка, больше не имело смысла.

– Ох, господин, мы вас заждались! – и правда, такими словами не встречают озорных мальчишек.

– О чём я должен знать? – а так не отвечают дети. Они просто не могут вложить столько серьёзности, ответственности в свои невинные голоса.

На самом деле Мораксу нужно о многом узнать. Например, некоторые земледельцы недавно покинули пределы Ли Юэ в поисках новых плодородных земель. Как нашли они подобные земли, так тут же организовали там скромные поселения для работы, однако очень хотели, чтобы божество подарило этим местам имена. Например, кузницы плакали от недостатка ресурсов и развития. Тогда в путь отправились крепкие мужчины, которые в скором времени наткнулись на богатые пещеры. Эти люди сами построят шахты и наладят сообщение с городом, но всё же хотелось им узнать, как их труды оценило бы божество. Например, Ли Юэ уже давно перестал быть обособленным городом. Он вдруг предстал перед своим создателем в образе настоящей столицы, которая с радостью принимала дары смертных, принесённые откуда-то издалека. И, например, генералы только закончили проверять одного новобранца и теперь ждали встречи с мужчиной, чтобы тот решил его судьбу.

В какой-то степени он даже не соврал, когда сказал Сяо, что только высшие чины принимают или выгоняют будущих солдат. Армия же должна понимать, можно ли полагаться на новичка или нет. А раз сам мужчина уже сдался выбору якши, то всего лишь оставил решение за генералами. Правда, Моракс никак не мог понять, чего он хотел больше: чтобы юношу торжественно приняли или громко прогнали. Оба исхода одинаково устраивали его, словно что бы ни произошло, божество всегда будет искать способ быть рядом с этим якшей.

– Да кто в это поверит! – из глубин городских казарм послушалось чьё-то возмущение.

– Тот, кто остался без мозгов, – подхватил настроение второй солдат. – Нет, ты видел это? Никакого смысла в движениях, напирал так, будто сражался не за место в армии, а за кусок хлеба.

– За испорченный кусок хлеба, я бы сказал! – отозвался третий солдат, заставив Моракса задуматься о том, а не начались ли эпидемия возмущений в армии. – Дикое животное, честное слово.

 Последний раз, когда мужчина слышал подобные высказывания от своих воинов, речь шла об армии одного молодого бога. Тот думал, что дисциплина – ненужная причуда для солдат, от чего последние казались настоящими животными. Сейчас же и молодой бог, и его звериная армия покоились на дне морском, но по разным отрядам Моракса всё ещё насмешливо вспоминали об этих дикарях. Вот только сейчас солдаты жаловались точно не на бывших врагов.

Впрочем, у мужчины не было желания браться за обучение манерам этих разгневанных гордецов. У них не было ничего, что могло бы занять его дольше нескольких секунд. Смертные или бессмертные – все усмиряли своё раздражение от одного только взгляда божества. Так стоит ли тратить этот самый один взгляд на тех, кто считал сражение даже за испорченный кусок хлеба низостью? “Дикое животное” можно обучить дисциплине, а вот зазнавшихся выскочек уже вряд ли что-то исправит. Впрочем, Моракс любил вызовы – однажды в особо скучную минуту он точно вспомнит о них.

Но минута, исполненная скукой, наступит ещё не скоро, а божество уже приоткрывало дверь в главный кабинет, где якши – генералы во главе с бравым маршалом – ожидали его с необычными новостями. Эти якши всё такие же: яркие, громкие и семейные. Они часто смеялись, потому что Босациус всегда был неугомонным сорванцом. Мгновения тишины заполнялись певчими голосами девушек, которые до сих пор трепетно хранили свою любовь к музыке. И Меногиас, самый спокойный и тихий из них, с нежной улыбкой наслаждался тем, что просто был рядом со своей такой семьёй. Однако не ожидал Моракс, что именно этот мужчина вдруг окажется увит множеством бинтов, украшен пластырями и кружением заботливых рук Индариас.

– Насколько я помню, вы не проводите тренировочные бои с новичками, – задумчиво начал Моракс, подозревая, что внезапный спарринг был единственным, что могло одарить генерала свежими ранами.

– Мы не собирались и в этот раз, – ответил Меногиас, потирая плечо, где очевидно танцевала тупая боль. – Так уж вышло, что мы не смогли отказать ему.

Оказалось, Сяо провалил множество тестов. Физически он был настолько истощён, что его должны были развернуть ещё тогда, когда увидели. Ему всё же дали шанс показать себя, однако никто не удивился, когда юноша не справился с несложными упражнениями. Его руки и ноги слишком быстро начинали дрожать от напряжения, а дыхание опасно сбивалось. Он не мог правильно держать никакое оружие, каждый раз то и дело едва не проливая собственную кровь. И когда уже хмурый Босациус готов был отказать якше в дальнейших «пытках», тот настоял на ещё одном тесте.

– Так и сказал, что согласен на всё, – убирая остатки бинтов в скромную аптечку, добавила Индариас. – Вот мы и поставили Меногиаса к нему в пару.

– Это было лучшим решением, ведь в ближнем бою я едва ли представил бы угрозу для кого-то столь ослабшего.

Моракс был рад услышать, что Сяо считали ослабшим, а не слабым. Казалось, якши видели осколки той силы, которая когда-то наполняла его тело. Словно именно поэтому они пошли против своих же правил, надеясь своими руками коснуться этих самых осколков. Вот только они не ожидали, что прикосновение к ним ранит их.

– И он оказался впечатляющим, – в один воодушевлённый голос отозвались четыре поистине сильных, опытных воина, а вот кучка солдат в коридоре точно всё ещё жаловалась на «дикое животное». И божество едва не рассмеялось от этой разницы во взглядах.

«Младший» якша лишь на первый взгляд в пустую кидался на противника. Он был чересчур внимательным к малейшим движениям чужого тела, из-за чего на нём самом лишь несколько царапин. Он ловко уклонялся, намеренно выматывая оппонента. Меногиаса сложно довести до усталости, ещё сложнее вывести его из эмоционального равновесия, однако Сяо, казалось, знал, как это сделать. Ему даже не пришлось долго бегать от генерала, ведь, превратив их бой в игру, оставалось лишь считать минуты, когда «старший» якша ослабит бдительность. Это и позволило юноше расцарапать кожу противника настолько сильно, что бой пришлось прервать.

И Моракс, слушая этот рассказ, обещал себе выделить время на то, чтобы должным образом посмеяться, потому что якша без воспоминаний о прошлой жизни продолжал пользоваться старыми методами, выдуманными тысячи лет назад. Мужчина даже боялся сосчитать все разы, когда юноша называл что-то игрой, а потом обязательно оказывался победителем, попутно преподав урок бессмертному ребёнку. Это было его способом обучения детей, и, наверное, Сяо неосознанно видел во всех якшах ребятишек, с которыми можно “поиграть”.

– И я хотел бы взять Сяо к себе в отряд, – твёрдо заявил Меногиас, наконец перестав потирать больное плечо.

– Хочешь отыграться? – забавлялся Моракс, пользуясь тем, что иногда по тону его голоса невозможно понять, шутил он или нет.

– Я уверен, что смогу его научить всему, что ему нужно знать, – зато по голосу этого якши всегда легко читалось его настроение: сейчас он был полон решимости. – Вот увидите, Сяо под моим командованием ещё удивит вас.

Иногда божеству казалось, что юноше не нужно что-то делать, чтобы удивить его. Восхищаться им было закостенелой привычкой Моракса, которая не собиралась покидать его даже при нынешних условиях. Сяо тот, кому достались крупицы чужой личности. Они редко показывались миру, не впивались в сознание юноши, принуждая того к каким-то мыслям или действиям. Эти крупицы всего лишь украшали его, заставляя мужчину неустанно искать его взглядом.

– Мне есть, что сказать, – когда генералы, спеша по своим делам, разошлись, маршал остался с божеством, заговорив впервые за эту встречу. – Почему вы позволили ему прийти сюда?

Босациус смотрел на мужчину так, будто искал в чужом образе дефекты. Словно это не Моракс перед ним, а кто-то другой. Кто-то надел лицо его бога и принялся совершать, как полагал он, ошибки.

– Разве вы несли того раба на своих руках ради того, чтобы потом позволить ему снова сражаться? Вы никому не говорили, чем он заслужил ваше внимание, но не было похоже, что вы собирались использовать его в таких целях, – Босациус говорил так спокойно, что Моракс едва узнавал его. – И я вижу, что Сяо не тот, кого вы спасли. Дело ведь совсем не в воспоминаниях, – маршал всегда отличался особой зоркостью и вниманием, когда дело касалось его собратьев. – И если он настолько особенный, то для чего ему сражаться?

– Это был его выбор, – Моракс продолжал охранять решение Сяо, как бы глубоко сам ни разделял мнения маршала. – Ты сам говорил, что вы не сражаетесь, а защищаете. Не думаешь, что Сяо мог найти то, что хотел бы защитить?

– Есть много других способов сделать это, – казалось, упрямство Босациуса могло бы потягаться с упрямством Сяо.

– А известно ли ему о них? Ты сам пробовал предложить ему альтернативу? – однако любое другое упрямство всегда было обречено на проигрыш.

Не то чтобы Моракс не знал о встречи маршала с якшей в тот переломный день. Изначально не было ничего, что должно было заставить юношу обратить свой взор на войну. Божество было слишком красочным отражением войны, чтобы вызывать отвращение ко всему, что только могло относиться к ней. И у Сяо, увидевшего эту перекошенную картину своими глазами, не было причин выбирать этот путь. Босациус же просто приукрасил чужое отражение, наградив его доблестью, честью. Он дал смысл сражениям.

– Но вы же не согласны с ним, – якша звучал так, будто произносил молитву. – Зачем вам потакать его такому желанию?

В этот раз у божества не было ответа, который можно произнести. Как он мог сказать, что у Сяо всегда будет особо влияние на него? Как признаться, что он и правда особенный? Какими словами описать собственное отчаяние, которое с каждым днём будет только расти? Он уступал якше только потому, что не умел отказывать ему.

Юноша, которого он когда-то знал, никогда ничего не просил для себя, однако сделай он так – Моракс бы принёс к его ногам целый этот мир, другие миры. И Сяо просто унаследовал чужой отказ от собственных желаний – мужчина же даже не пытался избавиться от своей слабости перед ним.

– У вас есть более важные дела, маршал летучий змей. Займитесь ими и, может быть, времени думать о чужих делах не останется, – и мужчина услышал, как громовые молнии заиграли внутри чужого тела. Это некрасивые слова, но действенные настолько, что заставили Босациуса отвернуться в этот раз от своего божества. В конце концов, им обоим есть о чём сожалеть.

И сам Моракс хотел бы провести оставшийся день за своей собственной работой. Его всё ещё ждут в стольких местах, в нём нуждаются люди. Он – божество, которое хотят видеть, слышать, касаться. Он должен быть всегда под светом солнца, чтобы раздавать нуждающимся частички себя. Вот только всё чаще он натыкался на мысль, что уже не знал, зачем ему это надо.

Бесцельно шагая по казармам, мужчина ловко оставался в тени. Новобранцы хвастались друг перед другом первыми боевыми шрамами, полученными на тренировке. Молодые солдаты бесконечно сменяли темы разговоров, будто желали обсудить всё на свете. Смертные капитаны чистили свои мечи, а их бессмертные подчинённые читали вслух отчёты. И всё это происходило столь обыденно, привычно потому, что никто не видел Моракса.

Правда, вся обыденность закончилась на тренировочном поле, которое должно было поприветствовать мужчину шумными рядами солдат, но в этот раз встретило его молчаливой пустотой. Казалось, сама земля, ставшая жертвой боя двух якш, прогнала всех от себя, чтобы зализать раны. И кто, как не уличные кошки, могли составить ей компанию? Пушистые зверушки бесстрашно вышагивали там, где больнее всего земле. Они мягкой поступью неторопливо кружили по полю, безмятежно виляя хвостами. И Мораксу оставалось только невольно засматриваться на то, как коты грелись под солнцем.

На первый взгляд казалось, что животные бесцельно танцевали по полю. Не было никакой логики в том, как они вдруг падали на землю и начинали кататься на спине; как они останавливались, чтобы потянуться или зевнуть. И чем дольше Моракс любовался их простой, тем очевиднее становилось, что каждая кошка всего лишь неспешно двигалась к одному и тому же месту: к самому высокому дереву, раскинувшему свои ветви столь вольно, будто оно всю свою жизнь напитывалось силой солдат, тренировавшихся здесь.

И даже так само по себе дерево было обычным. В это холодное время года оно уже осталось без пышной листвы и выглядело очень печальным из-за надвигающейся зимы. Моракс даже не мог предположить, насколько велики будут страдания дерева, когда его ветви станут объяты снегом. Тогда даже коты оставят его в поисках тепла. А пока это время не настало, пушистые кошки всё ещё искали его компании. Будто там было что-то особо приятное для них. Что-то, что могло приласкать их.

Думая, что стоит оставить животных в покое, Моракс наконец собрался вернуться к своим делам. Ему ведь нечего делать рядом с котами, которые даже не хотели бы его компании – ему нечего предложить им. Вот только вдруг одна из кошек вальяжно завернула за дерево, а чьи-то ловкие руки заботливо приподняли её. Мужчина, удивляясь тому, как кто-то из его воинов тратил время тренировки на игры с котами, снова отложил мысли о делах: сейчас важнее отчитать своевольного солдата.

Однако вместо солдата в форме мужчина наткнулся на того, кого точно не должно быть здесь. Среди раскинувшихся корней дерева тихонько сидел якша, окружённый несколькими котами. Кто-то тёрся о его ноги, кто-то похлопывал его хвостом. И только один кот безмятежно лежал на коленях, наслаждаясь нежной лаской. Юноша выглядел настолько спокойным в это мгновение, от чего Мораксу показалось, будто он смотрел на своего безымянного друга.

– Сяо, – тихонько позвал Моракс, а юноша тут же вздрогнул, напугав всех окружавших его кошек.

Якша, спешно скинув с ног животное, принялся вставать. И действие вышло таким неуклюжим, будто он чересчур долго сидел неподвижно и неудобно для себя ради котов, искавших его тепла. Сяо, опираясь рукой о ствол дерева, стоял неуверенно, даже не имея возможности скрыть дрожь в ногах от резкого подъёма.

На секунду Моракс подумал, что, соскользни рука юноши с дерева, тот был бы обречён на падание. И тогда мужчине пришлось бы поймать его. У него это получилось бы, ведь пока якша находился в его поле зрения, ни одна угроза не способна настичь его: уж слишком быстрым было божество, невозможно ловким.

Подхватив Сяо за плечи, мужчина бы с трепетом в сердце позволил себе насладиться чужим теплом и весом в своих объятиях, чтобы запомнить их на долгое время. Потом он бы пошутил, что теперь понимал, почему кошки так тянулись к юноше. А после, когда сила вернулась бы в ноги якши, Мораксу пришлось бы нехотя отпустить его. Однако это только фантазия.

– Мне жаль, что так вышло, – и наконец прозвучал тихий голос юноши.

– Разве это не мне стоит извиняться, что тебе пришлось так внезапно прогнать котов? – задумчиво произнёс Моракс, замечая, как расстроенные животные поглядывали на них издалека.

– Нет, ранее… Я не хотел ранить кого-либо.

Мужчина отдал бы многое, чтобы понять движение мыслей Сяо. Разве не очевидно, что любое сражение, даже если оно лишено гнева и ненависти, оставляло свои следы? Синяки были неизменной частью тренировок, спарринги постоянно приводили солдат в медицинские кабинеты, а от боли и крови не спасали ни опыт, ни звание. Даже сам Моракс мог привести в пример бесчисленное количество историй, когда его кожа рвалась от сражения с кем-то моложе и ниже его собственного статуса.

– Это был хороший урок для Меногиаса, – и так думало не только божество, но и сам генерал.

Однако Сяо не выглядел так, будто это успокоило его. Наоборот, он вдруг сжался всем телом, пряча руки за спину, будто пытался обезопасить мужчину перед собой. Казалось, юношу в эту минуту одолевали мысли, от которых он никак не мог скрыться. Это точно были неприятные, отвратительные мысли, ядом плескавшиеся в его сознании. Разъедающий, липкий или жгучий – яд наносил огромный вред и телу якши. Это яд, от которого нет противоядия.

– Можешь дать мне свою руку? – но даже если противоядия не существует, Моракс обещал себе создать его однажды.

Растерявшись, якша нервно дёрнул головой. Наверное, между ними никогда не будет момента, когда Сяо встретит подобную просьбу с радостью. Будто любое прикосновение, которое они разделят, всегда будет ощущаться тревожно, потому что они оба боялись сделать что-то неправильно. И сейчас, пока юноша неловко протягивал ему свою руку, Моракс лишь мог с сожалением наблюдать за чужими сомнениями.

Рука юноши холодная, тонкая и дрожащая. Пальцы были напряжены уже не столько из-за его мыслей, сколько из-за самого прикосновения. Казалось, Сяо не хотел, чтобы его трогали, но, как бы ни старался, не мог противиться чужому желанию.

А Моракс всего лишь запоминал это случайное прикосновение. Когда-то, ещё в первые годы их совместной с юношей жизни эти руки не были такими. Тогда они казались намного мягче и нежнее – так удивительно, ведь якша работал именно руками. Тысячи лет назад эти аккуратные пальцы ловко шили плюшевые игрушки для деревенских детей. Они щипали бессмертного ребёнка за щёку, когда тот вёл себя неуместно хвастливо. И они же когда-то боязливо прикоснулись к белоснежным цветам, которые подарил ему мальчишка. Сейчас же эти же самые пальцы не помнили ничего.

Мужчина, наблюдая за тем, как напряжение не покидало Сяо, стал мягко массировать его запястье. Согревая тонкую кожу, размягчая мышцы и поглаживая костяшки, он вдруг решил притвориться, что именно за этим просил руки якши. Было удобно выдумать, что он совсем не пытался продлить эти скромные минуты, в которых было только их дыхание и соприкосновение их ладоней. И так странно казалось Мораксу, что, какими бы ни стали эти руки, а он будет упорно искать тепла именно у них.

И когда напряжение оставило чужие руки, мужчина мог заметить, как расслабилось и всё его тело. Опущенные плечи не казались больше тяжёлыми, а ноги наконец стояли уверенно. Могло показаться, что Моракс благословил якшу, наполнив его тело спокойствием. На такую доброту стоило бы ответить благодарностью, но Сяо, точно завороженный чужими руками, не мог ни перестать смотреть на них, ни скрасить тишину своим голосом. И только захотело божество само заговорить, задать глупый вопрос ни о чём, уже даже открыв рот, как юноша резко разорвал прикосновение.

– Сяо! А я тебя везде ищу! – и запела причина, которая вынудила юношу расстаться с теплом чужих рук.

Кто, как не Меногиас, мог искать его сейчас?

– Даёте повод своим солдатам прятаться от вас, генерал? – Мораксу пришлось сделать усилие, чтобы в этот раз его голос прозвучал шутливо.

– Скорее даю последние свободные минуты перед тем, как нагрузить его делами, – смотря на тёплую улыбку генерала, никто не смог бы и предположить, что под его роскошными одеждами скрывались свежие раны, которые точно ныли от факта, что их создатель рядом с ними. – Правда, сначала нам нужно заполнить кучу бумаг, снять мерки с Сяо для формы. Потом познакомить его с отрядом, а ещё…, – и Меногиас точно будет долго перечислять все свои планы, но Моракс совсем не слушал его.

Взгляд божества снова вальсировал по юноше, который как раз и слушал генерала. Моракс всего лишь наблюдал, как ветер играл с волосами якши, развивал его одежду. Мужчина мог заметить морозный румянец на его носу и щеках и надеяться, что Меногиас совсем скоро уведёт Сяо с улицы. Однако, стоило бессмертному уловить движение одной руки якши, как с его губ чуть не сорвался шумный вздох.

Пряча за спиной руку, которой Моракс всего минуты назад касался, юноша продолжал растирать всю кожу. Он неспешно тёр большим пальцем остальные, уверенно загоняя в них кровь. Со стороны любому показалось бы, что действие это было тревожным, полным желания избавиться от божества, никак не покидавшим его, и от генерала, который теперь не оставит его в покое ещё долгое время. Если бы этот самый «любой» знал, что мгновения назад именно этой руки кто-то касался, то счёл бы растирание попыткой избавиться от следов чужих прикосновений. Вот только мужчина видел совсем иную картину: Сяо делал это для того, чтобы продлить тепло, которое ему подарили. И почему-то именно такой взгляд на действие юноши казался верным.

Якша стоял молча, стараясь занимать как можно меньше места. Моракс знал, что его извинений перед генералом не хватило ему самому, что простить себя за чужие раны. Он знал, что у него нет слов, которые божество сочло бы достаточными, чтобы отпустить его новый, свежий грех. Сяо нечего сказать им обоим сейчас, от чего ему проще притвориться неживой фигурой, которая терпеливо ожидала, когда её снова вынудят двигаться.

И мужчине стоило помнить, что это не он вот-вот уведёт его за собой. Это не он посадит его на свободный стул в своём кабинете и примется расспрашивать его о чём-то неважном. Не ему выпадет честь опоясать мерной лентой его тело. И снова не Моракс будет тем, кто станет центром внимания юноши. Однако даже осознание этого не спасло его от грусти, когда якши покидали его. И прощальный взгляд Сяо, который вдруг задержался на божестве чересчур долго, стал для него решающим.

В конце же Мораксу пришлось признать, что сегодняшний день совсем не пригоден для работы. Ему хотелось упасть на кровать, запутаться в одеяле и побегать с деревенскими друзьями во снах. Заставить своё тело вспомнить ощущение восторга, когда смертные дети догоняли его, насладиться ещё раз радостными взглядами старших ребят. И снова ощутить теплые прикосновения солнца, которых так не хватало этой поздней осенью.

– Тогда, может быть, нам устроить праздник? – услышав весёлый голос Гуй Чжун, мужчина понял, что не зря пришёл к ней искать укрытия от божественных дел.

Высокая гора, которая неустанно тянулась к солнцу, давно стала любимым местом Гуй Чжун. Летом на вершине этой горы она с подругами купалась в озере, которое сама же и создала. Она своими руками пересаживала там деревья, чтобы, когда им хотелось танцев, то их сценой становилось открытое поле с самой нежной травой. А если летнее солнце вдруг становилось беспощадным, они прятались под огромным деревом, выпивая за каменным столом – конечно, прямо посреди хрустального озера. И хотя сейчас беспощадным стал осенний мороз, именно за этим столом её всё ещё можно было найти.

– Организация общего праздника займёт больше времени, чем сборы какого-нибудь разведывательного отряда, – Моракс играл в уставшего, голодного путника. И хотя совсем не ясно было, от чего же путник оказался изнурён, что же заставило его голодать, добрая богиня не просила ответов.

– Ох, избавь меня от военных мыслей хотя бы на мгновение, – казалось, среди всех, кого знал мужчина, только Гуй Чжун могла игнорировать холод скорой зимы, отдавая предпочтение своим лёгким нарядам, а не меховым накидкам. – Я имею ввиду один вечер в приятной компании. Наши дорогие девочки прилетят к нам тут же, как узнают об импровизированном празднике для тебя. Они принесут с собой горячие сплетни, драматичные истории и твоё любимое вино. А кока мы ожидаем их, я быстренько смастерю нам механических светлячков для атмосферы. Может, даже найду музыкальные инструменты – будет у нас музыка. Ну же, Моракс, соглашайся, а то ещё не успею избавиться от всех слоёв пыли со своего гуциня.

Наверное, именно из-за того, насколько тёплыми были идеи и мысли Гуй Чжун, ей никогда не было холодно. Она была переполнена духовным теплом так сильно, что неосознанно согревала своих дорогих друзей. Эта женщина была воплощением солнца, рядом с которым всё расцветало, сияло и пело.

– Неужели вы ещё помните, как делать летающие и светящиеся механизмы, о богиня пыли на заброшенных музыкальных инструментах?

– Ах, знаете, властелин кривой каменной плитки, в наше время и правда так сложно сохранить все чертежи в их первоначальном виде. И удивительное дело, именно я была той, кто изобрела этих чудных светлячков.

Помогая разбирать и правда покрытые пылью музыкальные инструменты и подавая подруге шестерёнки и винты, мужчина впервые за долгие годы ощущал себя на своём месте. Перебирая эти металлические чудеса, Моракс словно снова почувствовал себя ребёнком, которого когда-то впервые пустили в скромную мастерскую. Он и деревенские дети тогда боялись что-то сломать, от чего стояли одним ровным рядом. Но старый мастер, рассмешив детей одной глупой шуткой, быстро прогнал все страхи, которым, как он тогда заявил, нет места в созидании. В тот день, когда якша пришёл за ним, мальчик держал в руках самодельную бабочку: кривые металлические пластины, скреплённые маленькими шурупом и гайкой. И эта бабочка была одним из множества подарков для юноши – одним из тех, которые сам мальчонка не хотел выбрасывать.

А сейчас вместо неподвижных бабочек с его рук взлетали механические жучки. Они, расправляя крылья, тихо гудели и мерцали нежными цветами. Эти светлячки танцевали по воздуху по заданной траектории, вырисовывая своими телами круги и петли. А некоторые из них мирно покачивались в воздухе.

Мадам Пин и Хранительница Облаков прибыли вместе, громко смеясь и обсуждая что-то невероятно интересное. Женщины даже не заметили, как дошли до самого верха горы, пока их не встретили разноцветные механические светлячки, по которым они точно скучали. И, наверное, больше этого они скучали по улыбке Гуй Чжун, когда та собирала механизмы в своё удовольствие, а не для сражений.

И Моракс был уверен, что сейчас его заставят оставить любое упоминание войны за пределами этой чудной горы. Так было бы удобнее всего. Без упоминания войны не будет переживаний о шатком настоящем, о неизвестном будущем. Мужчина был уверен, что и он, и его подруги хотели одного вечера, полного приятных воспоминаний.

– Нет, вы только послушайте, Гуй Чжун ведь и правда своей самодельной бамбуковой флейтой прогоняла назойливых мальчишек, – оставив свои божественные роли и великие титулы где-то у подножья горы, бессмертные друзья наконец улыбались искренне.

Хотя вино и придало их воспоминаниям озорной блеск, всё же простота давно прошедших времён у всех них была наполнена детским весельем и юношеским азартом.

– Они сами напросились! Нечего было доставать мою Пин, когда она занята музыкой.

Мораксу нравилось, до самой глубины души нравилось вот так смеяться рядом с этими девами. Он уже множество раз слышал эти истории, знал обо всём, что когда-либо происходило в жизнях его подруг. Он гордился их достижениями как своими, любил их идеи так, будто придумал их сам. Хранил в памяти их удачные и невозможно плохие шутки. С улыбкой на лице вспоминал подобные вечера, когда они сидели вот так вчетвером.

– И вот я никак не могу поверить, что даже ты был ребёнком, – продолжая тему детских воспоминаний, начала Хранительница Облаков.

– Точно-точно! Расскажи-ка, неужели наш всемогущий Моракс когда-то был таким крошечным, каким мы видели тебя тогда в лазарете? – ох, и знал мужчина, что однажды они поднимут ту странную случайность.

Отпив ещё вина для храбрости, Моракс и правда начал свой рассказ о мальчике, который жил на берегу моря. Тот ребёнок был одинок и хвастлив. До невозможного вредный и точно любитель жаловаться на всё подряд: то волны для него слишком громкие, то солнце недостаточно яркое. Сам прогонял со своего берега все живые души и даже не подозревал, что однажды кто-то всё же ворвётся в его жизнь.

Мужчина не мог поверить, как просто ему было рассказывать подругам о безымянном юноше. Впервые он открылся им, вспоминая случай, как его первый друг когда-то целых пятьдесят лет водил его за нос, пугая тем, что под их кроватью жил монстр: страшное и до безумия опасное существо, которое любило укромные места. Сам старший театрально жаловался на всю слабость, которая не позволяла ему справиться с чудищем, поэтому пришлось бессмертным позволить монстру жить с ними.

Однако как мог ребёнок разрешить опасному существу жить с ними? Мальчик так долго храбрился, подготавливал себя к битве с монстром. И вот однажды, заглянув под кровать, он встретился с чудищем. Точнее с кучей ненужного хлама, который старший должен был выкинуть по их с мальчонкой договорённости. В итоге ему пришлось снова сражаться с юношей и его любовью к глупым безделушкам. По крайней мере, это поле битвы уже было изучено, и в тот раз мальчишка бескомпромиссно одержал победу.

– Ну что за чудный юноша! – восхищённо пропела Гуй Чжун. – Но как же так вышло, что вы разошлись?

И снова все слова закончились. В очередной раз ему стыдно признать свою слабость. Ещё один день, когда Моракс вспоминал, что не умел заканчивать их историю. И иногда ему казалось, что он никогда не научится.

– Что ж, тогда надеюсь, что этот твой друг прожил счастливую жизнь. В конце концов, твоё присутствие в его жизни точно должно было благословить его, – на этот раз говорила мадам Пин, протягивая свою руку к плечу Моракса.

Если бы только она знала, что не первая пыталась прикосновениями унять его тоску. Однако снова тёплая рука согрела кожу, но до самой души она так и не добралась.

– Точно, благословения! Хранительница Облаков, дорогая, как там тот якша, которого спас Моракс? – и если бы только знала Гуй Чжун, как не вовремя она вспомнила о юноше.

– Сегодня мы не говорим о войне, помнишь? – отвечала Хранительница Облаков, смотря прямо в глаза Моракса. Она искала что-то в его янтарных глазах, которые в ответ смотрели на неё с подозрением.

– Вот как, властелин кривой каменной плитки уже что-то успел сделать, – мужчина не был уверен, как именно поняла слова подруги Гуй Чжун, но точно знал, что она уже близка к правде. – И всё же, какой он? А то вы вдвоём единственные, кто видел его, и совсем ничего не рассказываете.

К счастью, эта задача оказалась для мужчины посильной. Ему всего лишь нужно рассказать о тех нескольких моментах, которые он разделил с Сяо. Их история короткая, у неё ещё совсем не скоро появится конец. Об этом говорить намного проще, даже если его и смущали нахмуренные брови Хранительницы Облаков, которая и сама делилась тем, что знала о якше.

– Итак, пренебрегает своим здоровьем, но честно выпивает все лекарства и следует рекомендациям. Заботлив и добр к детям, но избегает их. Предпочитает прятаться, но ищет место под солнцем. Кроткий и тихий, но невозможно упёртый. Талантливый боец, который не боится показать свою силу, но будет просить прощения на коленях, если ранит кого-то. Я ничего не упустила? –Гуй Чжун подводила итоги уверенно, хотя лицо её было окрашено сомнениями.

– Звучит так, будто вы описали двух разных якш. Часть черт словно принадлежит одной личности, а другая – второй, – и точно озвучила мысли подруги мадам Пин.

– Так и должно было случиться, разве нет? Наверное, останься я без всех своих воспоминаний, была бы такой же двойственной.

– Я думаю, что он больше не хочет ошибок прошлого, от чего и заставляет себя меняться. И это точно долгий путь, ведь он не знает, где именно оступился, но, как мне кажется, своё прошлое он уже не повторит, – Хранительница Облаков говорила так, будто её действительно волновала судьба этого юноши. Будто она готова своими руками сотворить для него правильную дорогу, где не будет ни боли, ни лишений. Моракс и не знал, что она так прониклась историей якши.

Мужчина же решил не озвучивать свою версию. Его подруги вместе были правы, ведь сейчас юноша соткан из противоречивых черт, которым потребуется много времени, чтобы ужиться друг с другом. И всё же ни одна из женщин не угадала, что происходило с ним на самом деле. Моракс упорно верил, что его друг всё ещё существовал: как отголоски прошлых лет, как блеск в золотых глазах или температура тела. Ему казалось, что якша из его детства просто прятался от него, потому что не был готов встретиться с ним таким образом.

И не успел Моракс погрузиться внутрь очередных переживаний о якше, как его внимание привлекли первые бессвязные звуки, сорвавшиеся со струн гуциня. Как же вовремя девы вспомнили о том, что обещали сегодня музыку. Хотя за годы войны их навыки ослабели, их длинные пальцы едва помнили и одну мелодию, ни одна из них не собиралась отступать. Даже Хранительница Облаков, которая ничего не понимала в музыкальной магии, нашла и себе место на сцене – она впервые запела для своих друзей.

Струны вдруг стали дарить этому миру самые чистые звуки. Мелодия флейты, которая ещё недавно задыхалась в море пыли, в неспешном ритме вальсировала между гудящих механических светлячков. А изящный женский голос, звучавший прекраснее самих небес, скреплял союз музыкальных инструментов, делая их чувственные настроения завершёнными. И мужчина, которого столь щедро благословляли его дорогие подруги, даже позабыл, что где-то внизу всё ещё гремела война.

Оказалось, божеству уже давно нужно было хотя бы иногда забывать, что мира на земле больше не существовало. Как бы он ни терял себя в сражениях, а врагов не становилось меньше. Сколько бы вражеских полей он ни сжигал, а огонь всегда настигал его воинов. Какую бы мощь мужчина ни вкладывал в свои оружия, враг всегда придумает способ использовать лезвие его драгоценного меча против него самого. И Моракс действительно устал не видеть конец этой бредовой войны. Он мечтал хотя бы раз вернуться в то время, когда о войне и не думали.

И так за одним весёлым, праздным вечером наступил другой. Из-за спины второго Мораксу улыбался третий. Вдали приветственно махал ему рукой четвёртый вечер. А чуть после мужчина перестал считать, сколько громких вечеров на самом деле ублажало его желания. Ему просто в один момент больше не было интересно знать, где и почему его ждали как бога; совсем не было дела до того, что в его кабинете больше не было места для новых бумажных отчётов. И всё это только потому, что душу его занимали новые песни подруг, кулинарные эксперименты одного краснощёкого бога и соревнования божественных зверей в небе и на земле.

Моракс впервые за тысячу лет на самом деле отдыхал. Он наслаждался крупицами времени, которое не кричало на него за бездействие.

– Прошу вас, выслушайте меня! – вот только он никогда не был защищён от чьих-то криков из прошлого.

Божество, наверное, никогда не будет готово к моментам, когда воспоминания безымянного якши решатся снова выбить землю у него из-под ног. Минуты давно сказанных слов всегда будут настигать его тогда, когда он не ждёт, не хочет их. Моракс, который секунду назад смотрел, как Хранительница Облаков учила танцевать молодого журавля по имени Творец Гор, не нуждался в том, чтобы вдруг видеть перед собой тонкие руки, покрытые старыми порезами, криво перевязанные бинтами.

– Я могу помочь вам. Пожалуйста, дайте меня шанс, – и снова якша окрасил тишину жалобным тоном своего голоса.

– Ты уже помог нам. Что, забыл, как выломал нам руки и ноги? – человек отвечал настолько хриплым голосом, что звук, который должен был быть словами, звучал как механический скрежет.

Моракс тут же понял, что прошлое воспоминание ему нравилось больше. Тогда не было образов чужой боли, которых он так боялся.

– У вас есть шанс уйти отсюда и больше никогда не возвращаться. Я дам вам защиту от её контроля. Пожалуйста, позвольте…

– Безвольная кукла против того, чтобы у неё появились новые безвольные товарищи? – прервал юношу ещё один человек с такой издёвкой, что задел что-то внутри мужчины.

– Она порабощает через сны. Впивается в них когтями и перекраивает их под свои желания. Но если у вас не будет снов, то она окажется бессильна. Она никогда не сможет навредить вам.

Поломанные люди только и могли одарить его насмешливыми гримасами. От их лиц сердце юноши болезненно сжалось, но он не делал ничего без их согласия. И мужчина слышал, как якша мысленно извинялся перед ними. Он не просил поверить ему, не доказывал ничего, не предлагал какой-либо ещё помощи. Иллюзорное спасение – единственное, что у него было. Однако даже Моракс не принял бы ничего из рук прославленного грешника.

– Снова не получилось? – в этот раз мужчина точно знал, кому принадлежал этот театрально-сострадательный голос. Богиня пришла к своей любимой кукле поиграть.

Женщина медленно приближалась к юноше, наслаждаясь тем, как люди сжимались от одного её вида. Она выглядела так, будто вот-вот рассмеётся от очередного провала якши, но так старательно сдерживала себя. Словно ещё рано смеяться, ведь самое интересное ждало её впереди.

– Им же лучше. Я бы на их месте не смогла жить, если бы до самой смерти мне пришлось видеть один и тот же сон, сотворённый тобой. А создаёшь ты их отвратительными, голубка, – богиня вдруг резким рывком взяла юношу за руки так крепко, чтобы задеть все его свежие раны.

Моракс пытался вслушиваться только в болезненное шипение якши, потому что это был единственный звук, заглушавший сожаления людей, которые вдруг осознали, что подписали себе смертный приговор. А сожаления их были тяжёлыми, липкими и холодными – они были одним огромным ужасом, который впивался в кожу юноши, чтобы остаться с ним навсегда. Всё тело якши изнутри и снаружи было покрыто чужим ужасом – он веками принимал отказы от жизни и своими руками исполнял их.

Даже когда перед глазами мужчины снова замерцали огни праздничного вечера, он всё ещё слышал смех богини снов. Невозможно было определить, что хуже задевало душу безымянного якши, однако Моракса тошнило именно от этого звука. Её смех не был противным или скрипучим, наоборот, настолько приятным и чувственным, что его хотелось слушать и слушать. Если бы бессмертный не знал, кому принадлежал мелодичный смех, что стало его причиной, то точно желал бы запомнить его.

В этот раз, сам того не хотя, Моракс не мог заставить себя не думать о чужом воспоминании. Пока мужчина купался в молитвах, посвящённых ему, якшу проклинали и живые, и мёртвые. Пока он сам мог найти утешение у своих подруг, к юноше приходила его хозяйка, чтобы забрать ещё один кусочек его человечности. Божество могло закрыть глаза на войну и позволить себе блаженно тонуть в веселье, даже зная, что, не одолей он богиню снов, не забери он с собой якшу, тот и сейчас бы красил свои руки чужой кровью. Как же нечестно, некрасиво это было со стороны Моракса.

На любимой горе Гуй Чжун не было места войне – условие, которое она обязала выполнять. И мужчина стойко повиновался ему, ведь сам искал повод забыть о том, что крало время его жизни. Однако сейчас, поняв, что больше у него не получалось отворачиваться от мыслей о сражениях, ему пришлось покинуть эту гору. Его праздник окончился – пора божеству вернуться на землю.

Однако возвращаться сейчас ему было некуда. Ночью его не ждали ни шахтёры, ни рыбаки. Городские кузницы будут остывать до утра, а дальние деревни купались в ночной тишине. Чистые берега Ли Юэ пусты и грустны, а цветочные сады спали. Моракс, как бы ни хотел найти себе дело, нигде не был нужен глубокой ночью. Впрочем, его кабинет, переполненный бумажными докладами, ещё мог предложить ему работу.

В городских казармах ожидаемо тихо. Солдаты, если и не спали, то перешёптывались друг с другом. Наверное, они рассказывали о своих семьях, подростковых годах и мечтах. Возможно, были смельчаки, решившие пронести в ночь вино, которое обязательно кто-то из офицеров заметит, – придётся делиться, чтобы избежать выговора. Мужчина почти уверен, что уличные кошки больше не вились поблизости, точно занятые поиском тепла в других местах. И жаль, что голые деревья не могли последовать за ними.

Дверь в кабинет Моракса тяжёлая и скрипучая. Половицы так стары, что под весом мужчины скрипели и они, создавая иллюзию, будто отвечали что-то своей такой же старенькой подружке двери. И в их шумном диалоге бессмертный находил себе место – он ведь такой же старый любитель долгих диалогов ни о чём.

Документы, грозно лежавшие на его столе, не были такими, как их описывали. Их несомненно много: настоящие бумажные горы по краям стола чем-то напоминали горные леса Ли Юэ. Однако вместе с этим они не казались столь же величественными, сложными и “неподъёмными”. С такими горами Моракс смог бы справиться за ночь.

Мирный огонёк зажжённой свечи играл тёплым светом по листам, смягчая содержимое докладов. Казалось, свет свечи грел каждое написанное имя – он пытался согреть павших воинов, зная одни лишь их имена. Он подчёркивал достижения павших, заставляя Моракса прочувствовать их и благодарить своих людей. Огонь трепетал над строками о поражениях противников. Этот крошечный огонёк, танцевавший на тонкой свече, переживал чувства божества как свои собственные. Но стоило мужчине перевернуть ещё один лист бумаги, как шорох был прерван металлическим вскриком. Даже огонёк на мгновение затрясся в страхе.

Этот звук, прорвавшийся из глубин темноты, был так хорошо знаком божеству. Он столько раз слышал, как эта металлическая нота проносилась рядом с ним. Моракс создавал этот звук сам сам, обучал других его звучанию – он слишком близок с ним, чтобы не знать заранее, что именно кричало этой ночью. Он также знал, где искать источник.

Божество было право, когда решило, что котов рядом с казармами больше нельзя было найти. А он бы точно улыбнулся, если бы заметил чей-то проворный хвост, выглядывавший из-за угла. Он бы приласкал особо бесстрашного котёнка, прижав того к своей груди. Моракс даже не знал, что ещё способен на такие мысли – он не помнил, когда последний раз животные решались довериться ему.

На тренировочном поле совсем не было света. Фонари, украшавшие границы поля, давно замёрзли от холода. Хотя первый снег ещё не ознаменовал начало зимы, Моракс почему-то ожидал увидеть их одетыми в белоснежные одежды. А пока и они, и голые деревья переживали бесснежные морозы, кто-то всё же был одет в белое.

Моракс всегда поражался тому, как точно Меногиас угадывал, какие именно элементы стоит добавить о чужую одежду, чтобы подчеркнуть его личность. На белоснежной рубашке, обнимавшей грудь и токую талию юноши, расположились облачные узоры. Они тянулись из-за спины, красуясь своей лёгкостью на животе. Чуть позже мужчина точно заметит эти же узоры и на свободных рукавах, и на высоком вороте, который был слишком широк для юношеской шеи. Генерал, казалось, вложил в эти узоры не только свою душу, но и душу того, для кого он шил.

И этот юноша, образ которого несложно различался в темноте, держал в руках простенький меч. Он двумя руками поднимал его вверх, чтобы с силой опустить, пронзив им пространство перед собой, – после повторял удар.

– Ты неправильно держишь меч, – вдруг заговорил мужчина, наблюдая, как юноша от его голоса чуть не выронил из рук оружие.

Лицо Сяо отражало чистое удивление. Ему уже должны были сказать, что по ночам запрещалось тренироваться, ведь любому телу требовался отдых. А он, нарушив это правило, ещё и привлёк к себе внимание – наверное, ему пора привыкать к тому, что его образ всегда будет приоритетом в глазах Моракса.

Между ними не было тем для разговора, даже если мужчина мог начать отчитывать юношу или предложить ему свою роль наставника на одну ночь. Моракс просто не хотел, чтобы его разговоры с Сяо всегда касались войны или сражений, однако за их пределами они были друг для друга незнакомцами. И пускай тишина покажется им тяжёлой, хотя бы их голоса отдохнут от войны.

Невозможно и представить, какие усилия пришлось сделать Сяо, чтобы заставить своё внимание вернуться к мечу. А Моракс, оставаясь при своём мнении, наблюдал, как юноша снова поднял меч, а после разрезал перед собой воздух – неправильно. Он сделал это ещё раз – неправильно. И снова – неправильно.

– Проблема в позе, – стоит сказать, мужчина ожидал, что долго не выдержит тишины. – Хотя меч и лежит в руках правильно, всё твоё тело отрицает его.

Сяо, в этот раз не вздрогнув от голоса Моракса, всего лишь пустил меч. Всматриваясь в изящное лезвие, мужчина думал о том, что его личное хранилище знаний и опыта так велико, что было бы бесчестно скрывать его от якши.

– Оружие должно быть частью тебя, – и у мужчины даже бесконечное множество причин продолжать прятать их, но он вдруг больше не умел молчать. – Оно только кажется продолжением одних лишь рук: меч должен откликаться во всём теле. Это командная работа, где ты и оружие – одно целое.

Юноша на одно незримое мгновение хотел было нахмурить брови и что-то возразить, однако Моракс уже лёгкими прикосновениями держал чужой меч на лезвие. Зажав между пальцами холодную сталь, божество будто желало почувствовать эмоции оружия. Он умел слышать песни любого оружия и понимать их желания. Однако сейчас мужчину встретила тишина.

– Я не уверен, что это командная работа. Кажется, не оружие становится частью меня, а я его частью, – слова, лишённые эмоций, звучали из самих глубин души Сяо.

Моракс уже слышал эти слова. Рядом с ним всегда находились те, кто переживал это ощущение. Оно поглощало людей, искажало бессмертных. Чувство, рождённое из острого конфликта, который был навязан тем, кто не должен касаться оружия. И только потому, что оно ни разу не стало причиной чьей-то смерти, божество игнорировало его: мужчина часто принимал чужой тревожный шёпот за шорох опадающей листвы. Однако «Я больше оружие, чем человек» звучит совсем не так дары золотой осени.

– Тогда тебе нужен такой меч, который вдохнёт в тебя жизнь. Со своей историей, памятью и эмоциями – такой, который будет неоспоримо живым. И подобное оружие не рождается в жарких кузницах.

Таким было любимое копьё Моракса. В момент своего рождения оно окрасилось горячей кровью своего создателя, своенравно извернувшись в его руках. Однако сделало оно так не из-за собственной неукротимости, а потому, что этой самой кровью оно заключило контракт с мужчиной. Пока его считали не просто оружием, а богоподобным существом, оно соглашалось резать границы миров, которых только коснётся. Именно поэтому мужчина и любил это копьё, ведь оно родилось с его же желаниями.

Парные мечи из золота и нефрита – любители пронзать саму природу. Когда божество создавало их, то даже не думало, что эти двое однажды поладят, однако спустя множество сражений нельзя было отрицать связь между ними. Разъярённое золото, срезавшее вершины гор, находило утешение в нефритовом урагане, молитвы которого были о сражённых противниках. И пока хотя бы одна живая душа могла восполнить их потребность друг в друге, эти мечи будут служить верно.

Громадный меч, красота которого заключалась в незавершённости, заставлял Моракса думать, что и ему понравилась бы компания. Вот только не успел мужчина создать ему товарища, как тот уже сам завершил себя, взяв на себя роль палача. С таким оружием не каждый бог смог бы совладать.

– Поле битвы для них единственная колыбель, – мужчина, отпуская молчаливый меч, уже знал, что ни одно из его творений не станет служить Сяо. – Если твой генерал будет доволен тобой, то в следующий раз я создам для тебя “живой” меч.

– В этом нет необходимости. Я могу справиться с любым оружием, – протест, отразившийся в дрожи лезвия, говорил громче голоса якши. Вот только Моракс считал, что даже если Сяо, пытаясь найти то единственное оружие, которое подчинится ему, перепробует все существующие мечи, копья, луки и кинжалы, то тем, кто падёт на колени, будет он сам. Каждое из оружий без труда украдёт его человечность, а после разобьётся, чтобы не существовало способа вернуть украденное.

– Тогда справься с таким, которое само захочет иметь с тобой дело. Сделай его своим напарником и раздели с ним право на то, чтобы считаться живым.

Мужчина видел, как глубоко юноша отрицал его слова. Дрожь меча становилась всё заметнее, пока его владелец продолжал молчать. Бессмертные, занятые немым сражением, смотрели друг на друга так, будто искали сколы в чужом образе. Моракс пытался заметить на тонкой коже следы бессмысленных ран, которые оставили бездушные мечи. А Сяо словно хотел разглядеть трещины на янтарных глазах, исказившие зрение мужчины и заставившие того думать, что якше требуется божественное оружие, чтобы спасти свою душу.

И вдруг на морские волосы юноши упала точно первая снежинка, заставившая Моракса опомниться. Они с Сяо могли бы спорить вечно, даже если с самого начала знали, что никто из них не выиграет. И сейчас будто сама природа решила за них закончить спор. Ей неважно, кто сдастся первым, – она всего лишь хотела, чтобы хоть кто-то поприветствовал зиму, которую в этом году ждали намного позднее. Она желала, чтобы заснеженные реснички молодой зимы трепетали от радости, а не дрожали от страха. Вот только ни природа, ни мужчина не ожидали, что переживать стоило не за зиму, а за якшу, который не понимал, почему всё внутри него болезненно сжималось при виде крошечных снежинок.