Просторный коридор влечет вглубь. Когда тонны солнечного света врываются через широкие окна, а летучие занавески на пару с ветром ломают пространство — приходит чувство покоя, и каждый ощущает сколь необычно это место. Ноги бредут сами: послушные, подчиняющиеся. И все хорошо, если бы не символы за каждой шторой, скамьей и цветочной кадкой. Метки — чтобы не забываться, кому на самом деле принадлежит сей храм. Это слово заставляет скривиться. Храм верховного бога — еще хуже.

Помни, кому здесь служат. Помни кто хозяин. Помни, кому ты…

Парень идет сквозь помещение, ведомый грузным улыбчивым мужчиной:

— Кай, значит. И откуда ты такой взялся? — произносит его спутник самым будничным тоном, будто они говорят о погоде.

Юноша тут же ощущает напряжение и перестает пялиться по сторонам. Отвечать не хочется. Что-то подсказывает, что не нужно говорить о себе всем подряд, а о том где он был, и что с ним происходило — подавно.

— Да не волнуйся, я не настаиваю, — мужчина с легкомысленно взмахивает рукой. — Не хочешь говорить — не нужно. Здесь для тебя многое в новинку? Я это понял по тому, как тебя все удивляет.

Кай вдруг осознает, как легко выдают информацию его собственные движения, и лишь слепой не поймет: он ни отсюда и ни из одного из таких мест. На нем обычная одежда из льняной ткани с завязками, какую ему дали взамен его изорванных тряпок. Он и без обвисшего шмотья худой и нескладно высокий, волосы значительно отросшие, вьющиеся и торчащие невпопад, глаза карие и квадратные скулы, делающие лицо несколько угловатым. Парня особо не заботит состояние его внешнего вида, разве что волосы чересчур светлые. Но даже в местной одежде нечто выдавало в нем чужака.

— Да, я редко выходил за пределы места, где… жил, — кивает Кай, стараясь изобразить безразличие.

Его собеседник продолжает мерно шагать, не выказывая навязчивого интереса. Между делом он здоровается с проходящими мимо, порой его жилистая ладонь выхватывает рукопожатия и тогда мужчина рассыпается в смехе.

— Кстати, мы нашли тебя довольно далеко отсюда, день пути на машине, — как бы невзначай продолжает он.

Парень задумывается, что это общение может быть не столь опасным, сколько полезным. Все-таки любопытство перевешивает:

— И как же так вышло?

Улыбка мужчины становится еще шире, и он заговорщицки наклоняется к нему, понизив голос:

— Эти служители хоть и редкостные ханжи, но, отчего-то, всегда знают, где искать таких потеряшек, как ты. Наше дело вас сюда притащить, вот и все взаимодействие.

— А им это зачем?

Тот пожимает плечами:

— У них важная миссия, понимаешь ли. Кормят и лечат всех немощных, черт его. А как по мне, не может быть ничего просто так. Ну ты во всем быстро разберешься и сам, я уверен, но стоит чуть ввести тебя в курс дела, пока монашки не запудрили тебе голову своей ерундой, — подмигивает мужчина. — Ты ведь не видел никого кроме… людей, верно?

— В-в смысле? — только и срывается с языка. «Нет, он не может ничего знать» — проносится судорожная мысль.

— О-о-о, — взбудоражено произносит мужчина, — выйдешь отсюда и тебя ждет много интересного. Что тебе точно стоит знать: не все, кто выглядит как люди, таковым являются. Есть разные … существа, — последнее произнесено с явным презрением. Кай скептически приподнимает бровь: все это кажется странным, зато его собственная реакция была вполне соответствующей обстоятельствам. — Что, не веришь? Многого же ты не видел в жизни, парень, хах.

Мужчина заводит парня за колонну. Около его тучной фигуры, состоящей из мускулов и одежды с кучей карманов, становится некомфортно. Между тем, собеседник приобретает серьезный вид:

— Пока они не покажут свою настоящую личину, их выдают мелкие отличия: уши, повадки, зубы, — кажется, на секунду лицо мужчины перекосило в отвращении. — Они могут быть везде, в каждом бродяге и даже здесь. Главное знать, куда смотреть.

Кай следит за его взглядом: в свете окна переговаривается пара служительниц, поодаль те, кому сам улыбчивый жал руку — ничего особенного. И пусть юноша находится за стеной, его не покидает навязчивое желание укрыться от чужих глаз. Пальцы машинально тянутся к амулету на груди — куску камня, отколотого от древней фрески, но, хочется верить, дающему защиту. Кай прячет его под футболкой — так лучше.

— Служители — сплошь люди, на них не смотри, — вещает его собеседник обучающим тоном. — Вон, у окна — кххаши. Приспособились хорошо и почти неотличимы от нас с тобой, у них разве что пристрастие к падали, да чертами лица не вышли, — мужчина кивает на худую девушку по ту сторону коридора: среднего роста, стоит чуть сгорбившись, кажется, наблюдает за чем-то в окне.

Когда она поворачивает голову в сторону Кай всматривается в черты ее лица: широкий нос с горбинкой, может, уши расположены более отдаленно от лица и больше чем обычно торчат в стороны — ничего в ней странного, обычная девчонка, даже милая. Но если подключить фантазию, можно вообразить в чертах ее лица что-то лисье или сказать, что кожа землистая, но это домыслы, подходящие на бред.

— Из остроухих, есть эльфы, — продолжает мужчина, и Каю становится немного все-таки интересно, — птицами себя называют. Но те не любят показываться здесь, на том и спасибо.

Даже жаль.

Входные двери то и дело размыкаются и внутрь просачиваются прихожане. В очередной раз мужчина шикает:

— А вот и хтонь.

Кай пытается разглядеть, кто стал причиной подобной реакции. По мере приближения юноша различает фигуру, явно выделяющегося из общего фона: высокой худой мужчина, с черными, как абсолютная слепота, длинными волосами.

— Полозья дрянь, — желчно произносит собеседник. — Можно обмануться их смазливым видом, но это звери, с напрочь отсутствующей моралью и примитивным разумом. Конечно, на элементарные логические связи они способны. Свой истинный облик и клыки они прячут своей магией, а как попадет наивная дичь они этими зубами выспорят плоть и высосут кровь до капли. И некоторые гады даже занимают положение в обществе.

Кай поддается любопытству в разглядывании незнакомца, пока тот невозмутимо проходит мимо. В нем точно есть нечто, отличающее от всех окружающих, но парень не может понять, что: то ли плавность движений, то ли безупречность внешнего вида, будто вдруг ожила выточенная во мраморе статуя, на создание которой скульптор положил жизнь. Он движется медленно и до такой степени естественно, будто здесь, среди этих высоких стен, колонн и громадных окон ему самое место.

— Общество стремится к развитию, новаторству, но в этом и его порок. В городе они себе не позволяют открытой охоты, и мы вынужденно терпим их присутствие пока они не выйдут за рамки. Но нужно знать с чем имеешь дело и уметь защищаться, — мужчина покровительственно заносит руку Каю за спину. — В общем, я тебя предупредил, а что с этим делать — решать тебе. Кстати, мы ведь все-таки военные, к нам все вопросы по оружию, самообороне. Если интересно можешь посмотреть…

— Арса! — его прерывает женский голос.

Оба оборачиваются: к ним неминуемо приближается яростного вида женщина. На ней темная одежда, поверх наброшена голубая ткань. Такую носят все служительницы храма — за все время здесь, Кай на них насмотрелся. Накидка покрывает плечи и свободно свисает до колен, фиксируется лишь широким поясом. По кайме ворота тянется вышитая цепочка каких-то листьев. На темной рубахе снизу этот рисунок вновь дублируется, не являясь ни символом их веры, ни воплощением чего-то с ней связанного — сущая бессмыслица.

— Кончай свою пропаганду, — судя по ее уверенно-горделивому виду, она тут если не главная, то точно ощущает себя таковой.

— Чем моя, как ты говоришь, «пропаганда» хуже твоей, Мезида? — тут же парирует мужчина, не меняясь в лице. — Парень сам решает, что ему делать, не так ли?

— Тебе известен наш договор, или ты хочешь напоминания? — если бы не выражение ее лица, сродни с жестокостью и крайней решимостью, можно было бы сказать, что оно даже красиво. Или было таковым когда-то.

— Ох, нет, — он страдальчески закатывает глаза, — только не это.

— Вы можете вербовать совершеннолетних сколько хотите, но…

Это переходит в отчаянное словесное противостояние, к которому юноша быстро теряет интерес. Ему безразличны какие-то их личные дрязги, ведь он не собирается здесь задерживаться больше необходимого. Что-то подсказывает, что нахождение под эгидой высшего бога, как бы ему это не претило, дает ему безопасность на время. Хоть какая-то польза от этих богов. И пока никто не пытается его связать — все более-менее терпимо. Остается надеяться, что не настолько высок интерес его преследователей, чтобы тащиться за ним на край земли. Еще есть фора в виде появления неожиданной помощи и расстояния, которое он бы не преодолел сам — об этом они точно догадаются нескоро.

Это место — перевалочный пункт. Он побудет здесь какое-то время, узнает достаточно информации, составит план, возьмет все, что плохо лежит и исчезнет, чтобы никто и никогда его не нашел. Кай еще раз оглядывается вокруг, присматриваясь к прихожанам: темноволосого мужчины здесь уже нет. Все это похоже на бред сумасшедшего, но, если будет возможность, нужно узнать, кто еще существует в этом месте.

Каю неизвестно ничего о современном мире, и куда ему двигаться дальше, но он знает точно, что ненавидит богов и все с ними связанное. Кулон тяжестью оттягивает шею, придавая уверенности. Больше никто не заключит его в кандалы: ни материальные, ни мнимые.