Уже в своей комнате Кай ощущает, что в полной мере доволен собой. Всё складывается лучше некуда: план идёт к исполнению, вскоре выплатят деньги, и с первым транспортом его след простынет из этих земель. Ещё греет мысль о неожиданном преимуществе: минут года — подумать только, у него будут года! — и настанет возмездие. Кай ещё никогда не чувствовал себя так уверенно.

— Пс! Пс-с! — вдруг доносится звук с улицы.

В дверном проёме тут же возникает Рич, и Кай без раздумья срывается с места, ведь внизу уже ждут!

Новообретённые товарищи утягивают парней коридорами улиц, привыкшими отражать всевозможные громкие голоса. Ребята говорят, как идёт им новая форма, восклицают Каю: «Ты правда в лес ходил?! Один, не гонишь?», и его пустяковый ответ вызывает в них ещё больший восторг. Они принимают его, будто он имеет значение больше, чем тень в подворотне.

Торжественно объявляется о посвящении в их ряды. То, что это игнорировалось до сих пор — непростительная халатность, и Кай им, мирские силы, верит. Хочется быть частью этой расхлябанной беззаботности, как будто завтрашнего дня не существует, и Кай решает, что немного, пожалуй, можно. Это ведь не смертельно.

Он и не знал, что в его запасе столько слов. Кай находится в эпицентре внимания, и его это ни капли не волнует. Их общение становится чем-то нереальным, и мысль, ещё только в зачатке слетающая с языка, подхватывается и разносится другими голосами так точно, что сам едва бы выразился лучше. Чужая радость звенит где-то в рёбрах, и вот она уже его собственная, ощущается внутренним светом, которым так хочется поделиться в ответ. Каю неведомо, как такое работает, но это и не важно, ведь чувствовать себя более живым, вот здесь и сейчас, просто невозможно.

Стоит сказать, что он не видел моря, как им взбредает в голову непременно к нему сходить. Кто бы сомневался, что ребята знают лучшую обзорную точку в городе. «Ну что можно подумать о воде особенного?» — думает Кай, взбираясь следом на последний этаж и ещё выше — на крышу, где продувает холодный ветер, и море — сине-болотная лужица краски на иссохших волокнах древа — оказывается морем, бесконечным и тяжёлым гигантом, гипнотически притягивающим к себе взгляд. Глубокий вдох заражает лёгкие солью. Можно ли смотреть в пучину и утонуть? Можно. И ему захотелось. Мерные волны лениво ворочают береговые камни, и нет для этого монотонного сердца тяжёлых проблем, ибо оно тяжелее всего на свете. И, глядя на него, у Кая будто тоже нет больше проблем.

Холодами осень подбирается вплотную, сменой сезонов напоминая, что всё следует циклу, и, начавшись, кончается, так или иначе. Уже к вечеру холодный воздух накрывает ладонью весь город, но в нём остаются их горячее дыхание и звонкие голоса. В воздухе — надежда на лучшее.

Дальше они идут крышами, ведь обычный путь для них слишком прост. Перемычками и дощечками компания перескакивает по скользкой черепице от одной дымовой трубе к другой и спускается на балкон одного из кутающихся в сумерках домиков. Третье окно от земли. Максин приглашает внутрь.

Первыми встречают скрипучие половицы. Ветер остаётся беситься снаружи, запертый рамами окон, и всё обнимает запах терпкого тепла. Дома, оказывается, разуваются.

Ни в одном из жилищ Каю быть не приходилось, и самое обычное место заставляет оглядываться, оказавшееся вдруг для кого-то большим, чем серая обыденность. Стены здесь изумрудного цвета, но едва ли Кай обращает внимание, что краска на них выцвела, а потолок бессовестно прохудился — ребята говорят, надо бы подлатать к зиме. Здесь несколько комнат для… Разных действий, видимо? Его удивляют мелочи: какие-то блестяшки или оставленная, где придётся, одежда да позабытые по углам кружки с чаем. Каю нет дела до бардака, но, оказывается, у людей бывает так много вещей! Ему бы жизни не хватило столько заиметь.

Но каждая мелочь несёт в себе отражение своей владелицы: потрёпанный, но мягкий диван оставляет шершавое послевкусие на пальцах, а камин в углу просто стоит, храня в себе пепел пережитых тёплых вечеров. И тому, кто не знал, насколько он потерян, это место представляется добрым убежищем, ненавязчиво манящим, но молчаливо приглашающим остаться здесь чуть дольше, чем привычное «чуть-чуть». Так должно чувствоваться место, которое называешь домом, наверное?

Думать об этом тепло. Все уже голодные, и, в порыве чувств, Кай берется что-то приготовить.

— А ты умеешь? — удивляется Макси, отводя его на кухню. — Она не магическая даже…

— Да, я разобрался вроде, — отвечает Кай, глядя на плиту, познавшую всякие измывательства.

После беглого взгляда становится ясно, что устройство подключается к общей подаче энергии, оно приходит в работу с подачи импульса, стоит вдавить рычаг. Здесь ещё регулировка, нагревательные элементы. Вопросы вызывает некий отсек со следами копоти, но и те исчезают, когда туда напихивают бумагу, и ярь — становится понятно — вовсе не греет, но действие огня потенциирует, уменьшая расход топлива.

Каю разрешается лазить по всем ящикам, и он без стеснения обшаривает всё, на скорую руку составляя нечто сборное из овощей и остатков сушеного мяса. Сверху он досыпает соли и всем, чем придётся. Ещё где-то он заприметил чеснок — пусть отправляется туда же. Подливает воды.

Фоном слышится рассказ Ричи о его вступительном испытании — про их последнюю вылазку оба честно помалкивают. Рич говорит, как он потратил много времени, бегая по городу в поисках какого-то груза, сговаривался со стражей, а вот обратный путь в сумерках преодолел стремглав — это уже повод для гордости, ведь никто не знает город лучше, чем он. Но так странно. Кай не может подставить кусочек к мозаике: придя в башню на одинаковых условиях, они вдруг получают в корне отличные меж собой задания. Как будто проверять можно что-то разное.

— Сам Арса вас принимал? Что это с ним? — всерьёз призадумалась Тихомира, скорее задавая вопросы самой себе, чем требуя готовых ответов. О чём именно она задумывается, Каю не ясно.

Еда закипает, и приходится повозиться, чтобы убавить жар плиты до минимума, приговорив пищу томиться под крышкой. Теперь остаётся только поглядывать за количеством жидкости.

— Ммм, как вкусно пахнет! — под боком возникает Макс. — Ещё нельзя? — Она тянет руки, и Каю приходится проявить всю настойчивость, чтобы отогнать её. Несколько раз.

Готовая еда заходит на ура и быстро кончается под восклики «как вкусно!» и «где ты научился так готовить?!». Поначалу Кай в смущении отвечает своё жёвано-скомканное «просто пришлось», но потом что-то меняется:

— Это отвлекает, — произносит он неожиданно для себя, — это такое приятное чувство, когда итог зависит от тебя самого. То есть… — он тушуется, и говорить о самом себе кажется сущей дикостью. Но броня уже дала брешь, неумолимо пропуская настоящее, и он продолжает: — …получиться-то может совсем по-разному, даже если всё одно и то же. Так что всё дело в желании, я думаю. А так, после вкусной еды можно и день до конца жить.

Последние слова выходят совсем искренними. Что-то баламутится в груди неведомое, и страшно подумать, что ещё накопилось по ту сторону, недобитое и загложенное. Как сказано однажды, есть такие болота, куда маленьким зверушкам ходить не следуетотсылка к некому диалогу 5 главы.

Но делиться своим оказывается приятно, и его рассказ вытаскивает из памяти в каждом какое-то своё, сбережённое воспоминание. И в итоге всем вспоминается грядущий фестиваль, где обещаются такие вкусности, что кто-то даже заранее откладывает на них деньги. Вот-вот наступит всезрячий день,Минует лето, да прозреет небо без солнца, и мир замолчит на миг, замыкая в себе всякий поток. Тогда, если прислушаться едва-едва зазвенит тишина. в местном варианте Святень, продлеваясь здесь на целый фестиваль — чего именно Кай не вслушивается, упорно игнорируя любые боговские придатки. Для себя он давно решил, что всё, касаемое богов аморально и противоестественно, и эта праздничная фикция — всецело боговское время. Но ребята в один голос говорят так, будто это самое светлое временя в жизни, и Кай приходит к выводу, что, бог приложился к этому лишь косвенно. Ведь не под силу такому, как он, создавать такие прекрасные отголоски в душах. Если этот праздник и правда такой, то существует он точно всему вопреки.

Разморённые вкусной едой и приятными воспоминаниями, все рассыпаются по полу на стащенных с дивана подушках и с кружками горького чая. Каждому достаются плед или покрывало. Натан разводит камин, они сгребаются поближе к огню.

Плед скрадывает движения, мягко касается открытой кожи. Кай обнимает себя за плечи, ощущая давление собственных пальцев через плотную ткань. Хочется сжаться в комок, чтобы не отпускать едва теплящееся за грудиной тепло. Каждое касание отзывается по телу так, что собственных рук становится мало. Он чувствует в себе что-то ноющее, требующее, не такое настоящее, как в костях или мышцах, но существующее так же несомненно, как бьётся сердце. Будто чего-то сильно не хватает. Недавнее прикосновения горьким фантомом остаётся на коже, и Кай сжимает плечи, а затем предплечья сильнее, проминая и пробуя на вкус это неясное чувство.

Теперь он рассматривает, с кем его свел случай. Рядом привалился его напарник, который поразительно вписывается в любую обстановку. При всех различиях, они с Каем сошлись самым удивительным образом. Кай ему, может, даже немного доверился. В крутой церберовской форме, но взлохмаченный, как воробей, Рич переговаривается понемногу с каждым, и думается, что в какую одёжку его не заверни, в нём всегда будет беспризорный дух шумных улиц и петляющих проулков, знающий всё и выглядывающий всюду.

По ту сторону круга — Максин. У неё светлая улыбка, и когда она смеётся, в уголках глаз скрывается что-то хитрое. Её волосы вьются, но только не так бессовестно, как его собственные, а так… Мило, что ли? Девчонки вообще складываются удобно и жмутся спина к спине, как у него самого телосложение бы не позволило.

Тишь рядом с ней — воплощение женственности. Глядя на неё Кай понимает, что это значит: оно есть в движении головой, плечах и даже в кончиках пальцев, что так мягко движутся и находят покой где-то на бёдрах. Рядом с ней приятно пахнет каким-то маслом. Её мнение значимо, она всегда думает чуть иначе, но не в силу возраста, а скорее по остроте ума. С Макс они уже представляют опасное сочетание, готовые подтрунивать вместе над чем угодно. И берегись тот, на кого этот выбор пал.

Натан у противоположного угла камина, обычно задумчивый, сейчас поправляет тёмные волосы и улыбается, растягивая тонкие губы, и оттого уже кажется не таким напыщенным и отстранённым. Или это потому, что он больше не смотрит на Кая так пристально? Сейчас они даже перекидываются меж собой парой слов, и Кай слегка улыбается, разгоняя это напряжение.

Разговоры переходят в шёпот, оттого становясь совсем откровенными. Заговаривают о том, кто кому нравится:

— Ну мы же не говорим о том, с кем связать судьбу, а кто привлекает, — заговаривает Максин, — Интересно же!

И Кай слушает чуть более внимательно, чем полностью, в тайне с ней соглашаясь. Интересно.

— Знаете, бывает ведь определенный типаж, или фетиш, — продолжает она. — Вот Нату блондинки нравятся с вполне определенными чертами внешности…

— Ой, ну тебя, — бурчит тот смущённо, и его можно понять.

— А тебе какие девушки нравятся? — Максин задает вопрос уже Каю, и тем застаёт его врасплох.

Разве можно думать над такими вопросами заранее?!

Он никогда не размышлял о себе так. А это, оказывается, важно. Вопрос ставит его в тупик, смущая еще больше. Нравился ли ему кто-то?

Рассматривать кого-то вокруг в таком ключе в корне неправильно, но так притягательно. Память наглядно предоставляет подходящие моменты, к его стыду, сразу подпаляя щеки: он видел красивых девушек, даже очень, но чтобы кого-то особенного… И речь о красоте, или должны быть какие-то еще привлекательные черты?

— Рыжие или тёмненькие? — продолжает Макси накидывать варианты, а Каю думается, что он едва ли оценивал кого-то по цвету волос. — Кто-то…

— Необычный, да? — присоединяется Мира. — Такой, — она прикидывает, поведя бровью вверх, — кого не сразу подцепишь. Он ведь ничего, да? Красивый, — и они с Макс совсем нескромно пробегаются по нему глазами, от чего Кай задыхается в смущении, не зная, куда деться.

Да кто так делает! В нём всё приходит в возмущение, и он мог бы воспротивиться, но… Это они сейчас говорили о нём?

Он чувствует себя неловким. Что происходит у него на лице остаётся только гадать: щеки горят в предательском жесте, и Кай, во имя какой-то несуществующей, но уязвимой гордости, нагоняет на лицо невозмутимый вид. Не должно парню так реагировать. Узнать об их впечатлении вдруг становится важным, и Кай сохраняет лицо, пытаясь казаться то ли старше, то ли опытнее, безжалостно истрепав пальцами изнанку пледа.

Разговоры становятся совсем провокационными, как может быть только в узком кругу в темноте на полу у камина:

— А ты бы согласилась с тёмным, если б предложили? — нежный голос озвучивает откровенный вопрос.

В тишине всё всегда звучит громче.

— С полозом, в смысле? — мягко переспрашивает второй голос.

В тихом сумраке только полешки потрескивают, и происходят те самые улыбки уголками губ, когда видно, каким усилием внутри сдерживается самое интересное. Будто этот вопрос они приберегали давно.

— Думаю, что да, — девчонки хихикают, и все предыдущие расспросы теперь сущая невинность. Кай понимает к чему они: секс с представителем другой расы.

— Да вы что! — вразнобой вклиниваются Ричи с Натаном. Но даже их распаляет этот разговор.

— А вы их девчонок-то видели? — усмехается она. Кай вот не видел, но уже представил.

Представители тёмных эльфов красивы — сказано не раз. Кай считал их непостижимыми существами, выцепляя о них каждую детальку в чисто исследовательском любопытстве. Ему в голову и не пришло бы такое, но кто-то в этих отличиях видит притягательный предлог для… близости.

У них острые уши, чёрные волосы, словно бы нечеловеческая пластика — среди людей такое презирается, и едва ли дело только в красоте.

Вспоминается их соблазнение на грани гипноза, и повышенный сексуальный аппетит, а может… Там есть что-то особое?

— Ну, да. И не страшно? — произносит Рич с сомнением.

Даже Ричи соглашается. И стоит лишь допустить, что… Фантазия разыгрывается, грозя уйти не в то русло. Губы сушит. И Кай не знает, как бы он сам ответил на искомый вопрос. Он бы согласился?

— Ну укусит разок, — пожимает плечами Макси. И это не кажется страшным.

— Секс с ними, их кормление — это грязно, — отрезает Нат, но не так весомо, чтобы кого-то переубедить.

— За удовольствие пара глотков крови — достойная плата, — усмехается Мира, — теряли и больше.

А Кай задумывается, как это происходит: во время… или в конце? Факт кусания отчего-то смущает, но как взаимообмен не кажется чем-то отталкивающим, а может и…

— Многие из них себя очень хорошо контролируют. Они чуткие и могут по-настоящему ощущать своего партнера. Знаешь, всё прочувствовать, чтобы…

Не стоит заканчивать фразу, чтобы додумать с лихвой. Ладони потные и неловкие, Кай уже бросил затею с этим справиться. Жарко, но плед на ногах как раз кстати.

— А ты откуда знаешь? — удивляется Нат.

— Ну, знаю, — улыбается Тишь ещё юным мальчикам. И Кай сейчас может сидеть совершенно неподвижно, как он думает, скрывая внутри настоящее марево.

Всё заминается в смешках и перешёптываниях, девчонки хихикают, и ясно, о чём они там говорят. По итогу Нат запускает в Макс подушкой, и конклав девчонок мстит ему сполна.

***

Пора возвращаться, и обратно Кай уносит самое хорошее настроение. Прохлада сдаёт позиции, ведь в нём огонь, вот здесь, под рёбрами, и не потушить его никакими холодными ветрами. Его так и подмывает действовать: бежать, улыбаться самому себе, танцевать. И чувство, что он может сейчас всё на свете: сворачивать горы или расплескать недвижимое море. Кай идёт по городу, а в нём радость и нерастраченное счастье.

Пальцы нащупывают что-то в кармане — и он извлекает на свет маленькую фигурку, трофей из пещер, видимо, затерявшийся в ткани при сдаче в общую делёжку. Ещё есть время, чтобы вернуть, и Кай решает заскочить в башню.

Перед ним Цитадель — огромное зеркало неба, и сейчас, в её кроваво-алом отражении, закатное солнце театрально разыгрывает свою смерть. Кай подходит ближе.

Внутри никого нет. Но, не в силах ждать, Кай минует пустой холл в одиночку. Он мигом, ему ведь только оставить. И вот, за спиной остаются пустые метры коридоров, и его берцы в одиноком эхо бодро чеканят о жестянку пола. Обычно оживлённое место до странного опустошённое. «Может, произошло что-то важное? Дозорные отправлены с поручением, а остальные из главенства башни созваны на срочный совет?» — гадает Кай. Было ли что-то ещё кроме их дневного рейда, или, может, они что-то нашли?

Кай здесь один, и всюду с ним только петляющие по потолку трубы и провода. Они объединяются в стаи, и их становится много настолько, что становится уже невозможно это игнорировать.

Кай называет это глупым предчувствием — рудиментом памяти. Но если только вообразить, дать волю несчастному угадыванию, то кажется, что провода куда-то ведут, коридоры ходят кругом, и где-то внутри это место хранит своё технологическое сердце. Что было бы, сверни он с проторенного маршрута?

В раздумьях Кай толкает очередную дверь и вдруг замирает, наткнувшись на кого-то.

Неясный силуэт обретает форму: чёрный плащ скрадывает черты, взгляд скользит по широкой спине и плечам, определяя мужской силуэт. Тёмные волосы, заострённый профиль. Обычно сдержанный образ рассыпается вдребезги, несопоставимый с растрёпанным в каком-то буйстве волосами и завороженным взглядом. Проходит доля секунды, прежде, чем Кай узнаёт мага.

Глаза уцепляют измятую белую рубашку, обнажённые предплечья. Ёнзо склоняется к окну перед собой, и теперь парень замечает сидящую на подоконнике девушку. Она прижимает ноги к его бокам, его пальцы проминают мягкие бедра.

Осознание происходит не сразу.

Мужчина притягивает её ближе, и ноги девушки смыкаются у него на пояснице. Плащ сбивается с одного плеча — это не важно его обладателю. Его едва ли может что-то портить. Девушка прогибается в его руках, будто сама жаждет, чтобы он забрал её. Она отклоняет голову, и Ёнзо утыкается — чуть ли не кусает — ей в шею.

С её губ срывается вздох. И тогда маг замечает Кая, застывшего в дверях. Он даже не останавливается и не изменяется в лице. Кай ловит в свой адрес насмешливый взгляд, мол: «Нравится? Ну, смотри». И в этот момент Кай чувствует себя каким-то извращенцем, подглядевшим чужое, интимное. Он краснеет в ступоре. Ноги заплетаются, парень пятится и сбегает самым постыдным бегством, чувствуя только как жарко, и как бьётся собственное неуместное сердце.

Кай обнаруживает себя где-то в подворотне, сгорающим от стыда. Он всё ещё видит перед глазами, как маг её то ли целовал, то ли собирался выпить, и ей нравилось. Ей определённо нравилось. И как Ёнзо сжимал её ноги, притягивая к себе ещё ближе, оказываясь прямо в ложбинке между… Ничто не мешало ему скользнуть руками под одежду, ближе. Кай помнит возбужденные вздохи и его губы, будто Ёнзо мог снять горящее вожделение у самой вены. Маг бы впился в неё зубами. Или сначала он её бы…? Агх, о чём он думает вообще! Стыдно признать собственную реакцию на то, чему он стал свидетелем, но это возбуждало. В тот момент они встретились глазами так, что до сих пор хочется провалиться под землю от этого взгляда. Насквозь прошибающего, безразличного. Отчего-то становится до горького обидно, и видится единственное рациональное решение — забыть. Свидетельство его стыда будут хранить только эти молчаливые стены и неопознанная фигурка, так и оставшаяся лежать у него в кармане.