«Из-под твоих век

тихо ревность сочится

противной змеёй».

Шагая вдоль раскидистых деревьев боярышника и кустов барбариса, Намджун не мог не уловить тонкий аромат магнолий. Раньше он не придавал значения цветочным запахам, что витали вокруг него, теперь же ему было необходимо наполнять ими полную грудь.

Солнце едва показалось над крышами домов, окрашивая всё вокруг нежно-розовым оттенком, столица всё ещё спала, даря минуты уединения. Намджун внимательно разглядывал жемчужную кожу, что в рассвете сияла и завораживала острый взор. Он слушал стук гэта о мостовую и шелест шёлкового кимоно, звонкий перелив серебряных бусин и кроткое, тихое дыхание. Каждый подъём покатых плеч, каждый шаг, каждое едва уловимое движение бёдер под плотными слоями одежды — всё это он улавливал и, будто одичавшее животное, жадно поедал глазами.

Изящная кисть показалась из широкого рукава, тонкие пальцы коснулись нераскрывшегося бутона пиона, подушечками собирая прозрачные капли росы. Намджун, будто завороженный, следил за лёгким наклоном спины и едва уловимой улыбкой, мелькнувшей на малиновых губах.

— В моём поместье весь сад усажен пионами, — зачем-то сказал он, чуть прокашлявшись.

Юнги обернулся и мягко улыбнулся, пряча влажную от росы руку обратно в рукав кимоно.

— Я помню. Когда ваша матушка пыталась меня отвлечь, она показала свой сад. Там было чудесно.

— Юнги-сан, ты хотел бы… — Намджун выдохнул прохладный воздух и крепче сжал рукоять меча. — Хотел бы снова взглянуть на сад моей матери?

Мягкая улыбка не сходила с тонких губ. Они стояли в одном кэнемера длины, равная 1.81 метру друг от друга, но Намджуну казалось, будто между ними тысячи ри. Юнги развернулся навстречу солнцу и слегка приподнял голову, прикрыв глаза. Сейчас на нём не было плотного слоя макияжа, но кожа всё равно была белоснежной. Намджун продолжал не мигая смотреть на прекрасную гейшу, борясь с желанием наплевать на все законы и устои.

— Боюсь, это невозможно, господин, — негромко ответил Юнги, продолжая греться в лучах утреннего солнца.

— Что же держит тебя? — Намджун был рад, что не услышал категоричного отказа и посчитал это за надежду. — Долг перед Геоном? Или, может быть… — Он не хотел произносить этого вслух, но ему нужно было убедиться. — Неужели ты влюблен в своего данну?

— Всё совсем не так, — Юнги слегка склонил голову, одаривая самурая тёмным взглядом. — Всё немного сложнее, и я нахожусь здесь по собственной воле.

— Скажи мне, чем тебе помочь, и я обещаю, что выполню всё, чего бы ты ни попросил, — Намджун сделал шаг навстречу, сокращая расстояние до минимума. — Я хочу, чтобы тьма растворилась в твоих глазах, чтобы ты улыбался, потому что хочешь этого, а не потому, что этого желает твой данна. Юнги-сан, я хочу сделать тебя счастливым. Разреши мне снова стать тем мальчишкой, который так отчаянно хотел тебя защитить.

— Те времена давно прошли, господин, — Юнги слегка растерялся и отступил назад, позволив румянцу залить щеки. — Вы больше не тот мальчишка, а я не беззащитный. Поверьте, я смогу за себя постоять.

— Но я ведь!.. — Намджун сдерживал в себе порыв протянуть руку и провести по полупрозрачному шёлку кожи кончиками пальцев.

— Что вы? — Тьма снова заполонила глаза. — Мне не нужна ничья помощь, всё, что я хочу сделать — я должен сделать сам.

Пение птиц, притаившихся в кустах боярышника, становилось все настойчивее и громче, издали послышался стук деревянных колёс о мостовую, громкие перебранки торговцев и звук колокола из храма на окраине. Город просыпался, забирая у Намджуна последние секунды, которые он желал провести наедине с Юнги.

Юнги развернулся, чтобы продолжить свой путь, они уже достигли выхода из сада и до Геона оставалось несколько жалких кэнов, но внезапно Намджун ухватил край рукава светлого кимоно.

Юнги развернулся в пол-оборота и удивлённо вскинул брови, безмолвно смотря на крепкую мужскую руку, удерживающую его за одежду.

— Когда ты решишь все свои дела, Юнги-сан. — Голос самурая предательски дрожал, но он чувствовал, что если не скажет это сейчас, то не скажет никогда. — Дай мне надежду. Умоляю. Мне это необходимо. Я хочу тебя забрать, пожалуйста.

Юнги слегка качнул головой и открыл рот, но Намджун его прервал:

— Я буду здесь столько, сколько потребуется. Рядом. Чтобы ты знал, что я ни за что не откажусь от своих слов, Юнги-сан.

Он развернулся и поспешил удалиться, пока сердце, так отчаянно бьющееся в горле, не задушило его. Руки тряслись, пальцы все ещё ощущали холодную нежность приятной ткани, а в глазах потемнело от переизбытка прилившей к голове крови. Намджун еле удержал себя в руках. Казалось, что Юнги сводит с ума. Кроткий, тихий и загадочный. Намджун почти убеждён, что за этой маской скрывается что-то невероятно страстное и пылающее жизнью. Оставалось лишь пробиться сквозь плотную корку.

Добравшись до постоялого двора, Намджун скинул с себя верхние одежды и повалился на твёрдую кровать. Он мгновение назад расстался с Юнги, а сердце уже рвалось обратно. Самурай желал ходить по пятам, наблюдать за каждым движением, смотреть и слушать, как разговаривает гейша. И пусть это испортило бы его образ бесстрашного самурая, он готов пожертвовать не только им, а всем, что у него есть.

***

— Я так спешил прийти пораньше, чтобы пригласить тебя на утреннюю прогулку, но ты справился без меня.

Юнги замер около ворот Геона и обернулся на знакомый голос. Чонгук стоял в нескольких шагах, и Юнги бросил быстрый взгляд на парк, где буквально несколько минут назад Намджун позволил себе его тронуть. Но он почти уверен, что Чонгук этого не видел: будь это так, этот мужчина сейчас не улыбался бы так широко, щуря глаза от яркого солнца.

— Что подняло тебя так рано, хоши акари?

— Мне сегодня тревожно спалось, господин, — Юнги стоял на месте и спокойным взглядом следил, как Чонгук приближается к нему.

— Неужели хоши акари думал обо мне?

Живой игривый взгляд что-то задел в душе омеги. Он широко улыбнулся, позволив крепкой руке ухватить его прохладную ладонь. Глаза Чонгука горели самым ярким пожаром, смотрели на него с неподдельным обожанием и прожигали небольшие дыры на совести Юнги.

— Мне бы хотелось выпить с тобой утреннего чая, — Чонгук коснулся кончиками пальцев румяной щеки.

— Если господин желает, то я не смею ему отказывать, — Юнги отошёл чуть в сторону, освобождая каменную тропинку, ведущую внутрь Геона.

Чонгук на секунду вскинул взгляд на ворота и вернул его обратно, улыбнувшись ещё шире.

— Мне наскучило это место.

— Это мой дом, — Юнги удивлённо вскинул брови.

— Я покажу тебе свой. Моя матушка готовит чудесный чай и самые вкусные вагасияпонские сладости.

— Не думаю, что это уместно, господин, — испуганно ответил Юнги.

Гейши редко посещали дома своих покровителей, потому что чаще всего эти мужчины были женаты. Но Чонгук молод и не женат. Поэтому Юнги немного растерялся. Его никогда не приглашали к кому-то в гости. Всё, что он видел, — это стены чайных домиков, обычные поместья для него остались где-то в самом далёком прошлом.

— Моя матушка хочет видеть из-за кого я схожу с ума, хоши акари, — Чонгук настойчиво потянул омегу за руку прочь от ворот, ввергая Юнги в ещё больший ступор.

Этот мужчина вызывал в душе цунами из негодования. Он относился ко всем правилам и традициям слишком легкомысленно. Учил Юнги сражаться на мечах, целовал его, не стесняясь никого вокруг, и крепко сжимал ладонь, не обращая внимания на то, что таким жестом не пользуются даже супруги. Чонгук был высоким статным мужчиной с острым взглядом, но ровно до того момента, пока рядом не появлялся Юнги.

Люди уважительно приветствовали альфу из знатного рода, отбивая неглубокие поклоны. Они с интересом разглядывали того, кого Чонгук не стесняясь держал за руку, спешно шагая по мостовой, и, не стараясь звучать тише, обсуждали Юнги.

Щёки заливал румянец, ему хотелось убежать и спрятаться обратно в своей комнате, но чужая ладонь лишь крепче сжимала холодные пальцы. Незнакомый ранее страх сковал все внутренности, и, чтобы не разрыдаться от переживаний, Юнги решил абстрагироваться. Он смотрел на широкую спину своего данны, покорно шёл за ним следом и старался не думать ни о чём, кроме своего плана.

Чонгук облегчал ему задачу. Вот уже две недели Юнги раздумывал, как подобраться к Изао, как сделать так, чтобы тот оказался рядом. От желания отомстить зудел затылок, он так близко, совсем рядом, и от одного представления кружилась голова.

***

Омега по пятам шёл за Чонгуком, опустив взгляд вниз, изредка поглядывая по сторонам. Поместье не выглядело как жилище простого самурая, коим всю жизнь являлся Изао. Отовсюду так и кричало роскошью: дорогое дерево, ветвистые кусты редких растений, которые обычному наместнику не так просто достать, и небольшие статуэтки, отлитые бронзой, — всё говорило о том, что господин Изао давно уже не обычный скромный самурай, следующий уставу Бусидо. Чонгук вёл Юнги за собой мимо господского домика вглубь двора. Юнги заметил чуть поодаль небольшой сад камней с искусственным прудом посередине и высокую открытую беседку. Волнение с новой силой всколыхнулось в душе, когда он увидел женщину, которая сидела внутри перед низким столиком. Её волос едва коснулась седина, тонкая талия угадывалась под плотным слоем дорогого шёлка, а в высоком пучке, сверкая в свете утреннего солнца, переливались золотые заколки. Женщина всем своим видом излучала благородство и высокий статус, отчего сердце Юнги замерло.

Услышав шаги, женщина подняла взгляд и растянула алые губы в широкой добродушной улыбке. Она поднялась с футона и обогнула стол для чаепития, спускаясь по ступеням.

— А я гадаю, куда мой славный сын сбежал с утра пораньше.

Нежность, с которой женщина смотрела на Чонгука, заставила Юнги снова опустить взгляд и отступить назад.

Как бы омега ни храбрился, в нём не было ни капли отваги. Его безумно задевали обычные человеческие радости: завтрак в беседке вместе с семьёй, материнская нежность и сыновье почтение — всё это ярко намекало, что ему стоит передумать и перестать так сильно желать чужой крови. Он забылся на секунду и очнулся лишь тогда, когда Чонгук отошёл в сторону. Видимо, он представил омегу матери, а тот даже не заметил.

— Госпожа, — Юнги склонился в глубоком поклоне.

— Ты очень красив, — женщина слегка улыбнулась, склонив голову в скромном ответном поклоне. — Рада познакомиться с причиной безумных улыбок моего сына.

— Я не достоин такой чести, госпожа. — Юнги продолжал смотреть в пол, чуть склонив голову. Смущение с силой залило его щёки багровой краской, и все мышцы будто сковало свинцом.

Сидя на мягком дзабутоне, Юнги едва сдержал себя, чтобы не протянуть руки к чайнику. Его всю жизнь учили, как обслуживать господ, и чайная церемония одна из услуг, которую он обязан оказывать, но ловкие движения хозяйки дома привели его в чувство.

Чонгук сидел рядом, то и дело незаметно скользя пальцами по шёлку на бедре, ставя омегу в ещё более неловкое положение. Но всё можно было стерпеть до прихода Изао.

Его мертвый острый взгляд заставил Юнги сжаться сильнее, ощутить истинный холод и затаить дыхание.

Изао замер на секунду около входа в беседку, с интересом разглядывая внезапного гостя, его глаза, казалось, метали ядовитые стрелы, которые никто, кроме Юнги, не замечал. Чонгук тепло поприветствовал отца и как ни в чём не бывало продолжил вести негромкую беседу с матерью.

Изао сел напротив, все ещё с долей любопытства разглядывая Юнги. Наконец, омега справился с чувствами, нахлынувшими на него волной цунами, и поднял взгляд. Острый прищур не пугал, сжатые в кулаки ладони едва ли задевали его внутренние переживания, и Изао, казалось, сдался под ответным взглядом, включаясь в праздную беседу с семьёй.

Чонгук оставил Юнги около сада, попросив немного подождать. Омега рассматривал чёткие ровные линии на песке и безостановочно думал. Матушка Чонгука — прекрасная женщина, излучающая доброту и благодетель, Чонгук — благородный альфа, который относился к Юнги с особым трепетом. Какие ветра благоволили Изао, когда судьба одаривала его столь приятными людьми?

Жизнь всё же несправедлива. Она возносит на вершину тех, чья душа зловонит скверной, и несправедливо дарит жестокие испытания тем, кто ни в чем перед ней неповинен.

— Я выравниваю этот песок уже двадцать лет.

Низкий грудной голос заставил Юнги вздрогнуть. Омега поднял взгляд от каменного сада и обернулся. Изао приближался к нему, чуть прихрамывая и слегка улыбаясь. Холод снова прошёлся костлявыми пальцами вдоль позвоночника и неприятные картины проскользнули в голове Юнги, заставив забыть мысли о прекрасной семье, которые роились секунду назад.

— Этот сад мне подарил императорский мастер в честь рождения сына. — Мужчина остановился совсем рядом. — Каждый день я ровняю песок. Каждая линия должна быть чёткой, без изъяна. Этот сад — отображение моей жизни. Славные подвиги, политические дела, выдающиеся заслуги перед государством, прекрасная семья. А пруд посередине — мой сын. Все пути ведут к нему: каждая линия, каждый мой поступок лишь для его блага, и я не позволю внезапному ветру всё испортить.

Юнги внимал каждому слову. Казалось, он даже перестал дышать, слушая речь господина Изао. Его душа рвалась на части, боль с новой силой захлестнула его сердце. Изао так гордился своей семьёй, но не вспоминал, что лишил семьи омегу, который стоит рядом.

— У Чонгука есть невеста. Не успеет слива сбросить цвет, а пионы лишиться красоты, он будет помолвлен. И я не хочу, чтобы в его душе были сомнения.

Изао и дальше бы красиво излагал метафоры, но Юнги прервал его монолог:

— Не волнуйтесь, господин, — омега слегка развернулся, встречаясь с жёстким взглядом, — всё закончится быстрее, чем вы успеете занести палочки над головой.

Изао замер, раскрыв рот, на секунду ему показалось, что раньше он уже видел эти глаза, черты лица напомнили ему того, кто часто появлялся в ночных кошмарах. Он смотрел вслед удаляющемуся силуэту и не мог вдохнуть и толики воздуха, пытаясь понять, что имел в виду омега.

***

Юнги приходилось держать лицо всю дорогу до Геона. Внутри всё разрывалось на части от сдерживаемого крика, а невыплаканные слёзы жгли глаза, но он продолжал медленно идти по мостовой, упрямо держа осанку.

Ему не было обидно от того, что Чонгуку предназначалась другая, его не трогало то, что им пользовались, словно игрушкой. Изао был так близко, хватило бы одного изящного резкого поворота, чтобы вонзить в его горло пальцы и проткнуть глаза. Но Юнги не решился, он корил себя за трусость, за излишнюю человечность, за то, что он не может так же, как Изао, безжалостно убить и со спокойной душой после нянчить сына. В нём не должно быть ни капли сострадания, но какими бы жестокими ни были его помыслы, внутри он всё ещё человек.

Двор Геона был, как всегда, оживлён. За столь короткое время к Юнги уже привыкли, и даже несмышлёные майко, которые раньше пытались задеть омегу, больше не обращали на него завистливые взгляды. За весь долгий путь, смятения в душе наконец улеглись, и Юнги спокойной поступью прошёл к себе в комнату. В углу лежал припрятанный ученический меч, который Чонгук принёс ему в одну из ночей, чтобы Юнги не сражался с ним бамбуковой палкой. Омега слегка дрожащими пальцами ухватил рукоять, обтянутую тёмной тканью, и вгляделся в кривое отражение на тупом металле. Юнги верил, что Чонгук относится к нему искренне, но всё должно когда-то заканчиваться. Даже эти прекрасные мимолетные моменты.

Часто проморгавшись, Юнги завернул меч обратно в ткань и сунул за ширму, как раз когда сёдзи прошелестело рисовой бумагой.

— Вот ты где прячешься, — хозяйка широко улыбнулась, подойдя ближе. — Я не видела тебя за завтраком, но потом мне сказали, что Чонгук-сан забрал тебя.

Юнги продолжал сидеть в углу комнаты, подогнув ноги под ягодицами.

— На лице беспокойство, а спина — точно струна сямисэна, — женщина села напротив и провела тёплой рукой по уложенным волосам. — Жизнь обходится жестоко с хорошими людьми, но что бы там ни случилось, ты не должен никому показывать, что тебе плохо, гейша. Улыбка хитра, а глаза горят. Помнишь? — Юнги несмело кивнул, борясь желанием упасть в ласковые объятия и зарыдать. — Сегодня будь немного мягче, Юнги-сан, один прекрасный господин желает твоей компании.

Юнги с беспокойством посмотрел в ответ. Ему, как и в день инициации, захотелось вскочить и убежать, но госпожа мягко погладила его по плечу:

— Он просил лишь чайной церемонии, не более. Мы не смеем ему отказывать. К тому же твой данна не предупреждал о своём визите сегодня, тебе не о чем волноваться.

***

Вечернее кимоно снова слишком сильно стягивало грудь, Юнги сидел напротив небольшого медного зеркала и мягкой кистью наносил на лицо белила. Сегодняшний вечер был прекрасен: мягкий свет звёзд струился сквозь небольшое окно, лёгкий ветер обвевал тонкую кожу на шее и тихий гомон из зала не раздражал чуткий слух. Юнги не думал ни о чём, сейчас ему нужно только улыбаться, поддерживать лёгкую беседу и не докучать господину. С этим омега прекрасно справится.

Последний штрих на алых губах — и омега поднялся, аккуратно расправив шёлк кимоно. Идя вдоль личных комнат, он аккуратно поддерживал подол. Его шаг был мягким, но уверенным, как подобает гейше. Но одна едкая фраза будто ударила под дых, лишив воздуха.

— Слышала, твой данна женится, — наглая майко выскочила из-за угла, преградив Юнги путь. — Так быстро наигрался, даже госпожа удивилась, когда подыскивала тебе нового покровителя. — Её губы растянулись в кривой улыбке. — Совсем скоро тебя ничем не отличишь от шлюх, которых взращивает твоя сестрица-наставница. Уверена, сегодняшний мужчина тоже воспользуется тобой и выкинет, словно ты никому не нужная, надоедливая игрушка.

Звонкая пощечина озарила пустой коридор. Майко осела на пол, хватаясь за место удара. Юнги слегка склонил голову, прошептав:

— Твой грязный язык тебя погубит. Научись держать свои мысли при себе, и лицо будет целее, майко.

Он знал, что лишь игрушка в чужих, более могущественных руках. Но это не продлится долго, в его душе осталось немного места, но каждый миллиметр он заполнит ненавистью. Юнги решил, что больше не будет медлить и в следующий раз не упустит возможности, воспользуется всем, что предоставит ему судьба. В зал он вошёл с лёгкой улыбкой. Отыскав взглядом госпожу, Юнги подошёл к ней. Она мягко улыбнулась, оглядев омегу с головы до ног, и слегка качнула головой, указывая на сёдзи, за которым был столик для важных гостей.

Войдя внутрь, Юнги оторопело замер, широко раскрыв глаза от удивления. Намджун сидел за низким столиком и улыбался, смотря на омегу.

— Я решил, что наша утренняя беседа должна закончиться прекрасным вечером. Не откажешь в компании, Юнги-сан?

Даже если бы мог, Юнги не отказал бы. Намджун заставлял его думать о чём-то добром, прекрасном, не связанным с тяжёлой долей гейши, о том, что могло бы у него быть, если бы Изао безжалостно не растоптал его судьбу.

Юнги подошёл ближе и опустился на мягкий дзабутон, протянув руки к парующему чайнику.

— Господин, вы слишком внимательны ко мне, — мягко ответил он, наполняя чаши жасминовым чаем.

— Мне и этого мало.

Огрубевшие от катаны пальцы едва задели нежную кожу мягких рук. Намджун принял пиалу с чаем и поспешил спрятать за ней своё смущённое лицо. Юнги продолжал сидеть, опустив взгляд на свои руки, слегка улыбаясь. Он не знал, что говорить, само присутствие этого самурая заставляло что-то в его душе сжиматься, наполняя мысли страхом и неуверенностью.

— Юнги-сан, я хотел бы как можно чаще видеться с тобой, если ты не против. Мне хочется быть с тобой честным и откровенным. — Намджун поднёс пиалу обратно, но руки не отнял, когда омега поднял чайник.

Юнги пришлось прикоснуться к чужой ладони, чтобы налить чай. От прикосновения мурашки промчались по всему телу, и Намджун слегка вздрогнул от острых приятных иголок, что прошлись вдоль позвоночника.

— Мне хочется быть с тобой честным, — осипшим голосом продолжил он, — Юнги-сан, ты занимаешь мои мысли с самого детства, не было и секунды, когда бы я не вспоминал о тебе. Я был ребёнком тогда, но сейчас уже вырос, и ничего не изменилось. Если ты позволишь, то мне достаточно быть рядом, наблюдать за тобой издалека и иногда слышать твой голос. Это всё, чего я прошу у тебя.

Юнги замер, его губы слегка дрогнули, а ресницы часто запорхали, оставляя секундные тени на щеках. Он кротко дышал, чувствуя чужой взгляд на себе, и не решался открыть рта, чтобы дать положительный ответ. Его жизнь будет коротка, и не хотелось бы, чтобы кто-то скорбел по нему, но так сильно хотелось, чтобы хоть кто-то помнил его не как гейшу, жившую всю жизнь в чайном домике, а как сына господина Араты и госпожи Мэй.

— Я могу спеть вам, Намджун-сан, — едва слышно ответил он на просьбу самурая.

Мягкий голос лился по комнате, сливаясь со струнами сямисэна. Юнги пел о юной деве, которая потеряла жениха в юности, но не предала своей любви, а хранила верность до самой смерти. Песня была грустной и протяжной, омега не отрывал глаз от своих пальцев, порхающих над струнами, а замерший напротив самурай не смел моргать, боясь пропустить любое движение прекрасных губ.

Резкий шум за сёдзи заставил Юнги замереть и встревоженно вскинуть взгляд на вход. Он слышал голос хозяйки Геона, и что-то подсказывало ему, что это не просто взбунтовавшийся гость. Едва он убрал за спину сямисэн, сёдзи резко открылась и внутрь ввалился Чонгук. Его глаза бешено бегали от омеги к Намджуну, он часто дышал и сжимал руки в кулаки. Госпожа в очередной раз пыталась убедить его в чём-то, но альфа резко захлопнул перед её носом сёдзи.

— Господин, — Юнги несмело поприветствовал своего данну, вздрогнув от холодного взгляда.

— Что привело вас сюда, господин? — На лице Намджуна не дрогнул ни один мускул. Он продолжал неторопливо пить чай.

— Захотелось выпить саке в прекрасной компании, — Чонгук сел напротив Юнги, не сводя с него пристального взгляда.

Поняв все без слов, Юнги достал из-под стола графин с тёплой рисовой водкой и аккуратно налил в чашу, протянув её Чонгуку. Немного поразмыслив, он плеснул и себе, стараясь скрыть волнение.

— Вокруг столько прекрасных компаний, почему же вы решили присоединиться к нам? — дружелюбно улыбнулся Намджун.

— Не в каждой компании есть то, что принадлежит мне.

— Столица полнится слухами. Представляете? Я буквально сегодня услышал счастливую новость. Сын господина Изао — это тот, что в прошлом был самураем моего отца, а ныне слывет благочестивым советником при дворе, — женится. Как сын его бывшего хозяина, я так сильно рад этой новости, что непременно подарю сундук с драгоценностями на свадьбу.

Юнги поджал губы, блуждая глазами где-то за спиной Намджуна. Он чувствовал на себе пристальный взгляд Чонгука, но не хотел смотреть в ответ. Он весь день твердил себе, что его это нисколько не задевает, но оказавшись нос к носу со своим данной, понял, что то были лишь глупые убеждения.

— Ещё ничего не решено. — Голос Чонгука звучал неуверенно и сипло, разрезая сердце омеги тупым ножом.

Все знали, что уже давно всё решено, а отрицание Чонгука — лишь глупое оправдание.

— Такая выгодная партия: дочь императора. Уверен, господин Изао будет неимоверно счастлив такой невестке и ни за что не откажется от такого решения.

Намджун играл грязно, но в попытке убедить Юнги выбрать его был готов пойти и на худшие меры. Его не остановит даже этот убийственный взгляд, которым смотрел на него сын Изао. Намджун смутно помнил этого самурая, но уверен, что сын унаследовал его глаза: они жестоки и холодны. В них нет ни капли жалости, и они совершенно точно погубят Юнги.

— Я принесу господам закусок.

Юнги мягко поднялся с места, сохраняя бесстрастное лицо. Ноги его не слушались, но он упрямо шёл к выходу, боясь лишиться чувств прямо перед Чонгуком, лишь доказав, что ему не безразлична новость о женитьбе.

Омега шёл по залу, не обращая внимания на госпожу, которая обеспокоенно кружила рядом. Дойдя до кухни, он почти выдохнул, радуясь, что сейчас скроется от посторонних глаз, но чья-то крепкая рука грубо ухватила его запястье, потянув сторону комнат.

— Не смей никого слушать! — Чонгук прижал Юнги к стене, едва они вышли во внутренний двор. — Всё это чушь! Ты не должен был…

— Господин, — прервал его омега. — Я всего лишь гейша, вам ли оправдываться передо мной?

— Не смей лгать мне, что тебя не задели слова этого лжеца. Я видел твой взгляд!

— Даже если Намджун-сан лжет в этот раз, не окажется ли правдой подобная новость в следующий? — Острый взгляд Юнги полоснул Чонгука. — Все знают, что я лишь временная игрушка, за которую вы заплатили немалые деньги, господин. Мои эмоции — это ничто, я не имею на них права. Так к чему ваш крик сейчас?

— Ты не игрушка, и я никому тебя не отдам, слышишь? — Крепкий хват на кистях сменился ласковыми поглаживаниями.

Чонгук смотрел на Юнги взглядом, полным нежности и сожаления, но Юнги старался отдалиться. Он хотел сбежать от своих собственных чувств и никогда к ним не возвращаться.

— Мне нужно идти, господин. Сегодняшний вечер со мной обещан Намджун-сану, мне нельзя поступать так опрометчиво.

— Да плевать мне! Ты мой, и шёл к черту этот Намджун-сан!

Сёдзи едва выдержала резкое движение. Держа Юнги на руках, Чонгук ввалился в комнату, безостановочно покрывая белоснежную кожу грубыми поцелуями. Белила с ярко-красной помадой размазались по лицу, Юнги не мог вымолвить и слова, чтобы вразумить своего данну. Он хотел вырваться, хотел побыть один, но вместо этого почувствовал прохладу воздуха и горячие ладони на обнажённой талии.

Циновка трещала под грубыми толчками, Юнги скулил от боли, но Чонгук не останавливался. Он впивался пальцами в угольные волосы, сжимал бедра до красных отметин и хрипел лишь одно слово:

— Мой.

Юнги сжался от глубокого проникновения.

— Мой.

И он почувствовал острые клыки на своей ключице. Горячее дыхание опаляло часто бьющуюся жилку под тонкой кожей, и сердце забилось в несколько раз быстрее. Тяжёлый запах придавливал к полу, обездвиживал, заставлял слезы литься ещё сильнее. Едва найдя в себе силы, Юнги оттолкнул Чонгука от себя и отполз в сторону на трясущихся руках. В районе шеи саднила царапина от острых зубов, по щекам катились крупные капли слёз, ещё сильнее размазывая макияж, а воздух встал в горле комом.

Озверевший взгляд Чонгука пугал до одури, но он исчез в один миг, стоило альфе увидеть то, что натворил.

— Юнги… — прошептал он и попытался подойти, но омега отполз дальше, порванным кимоно прикрывая обнажённое тело. — Юнги-сан, я…

— Прочь! — осипшим голосом воскликнул Юнги, сдерживая рыдания.

Едва сёдзи с тихим шорохом закрылось, эмоции, что так долго держались в узде, вырвались наружу. Омега обливался горькими слезами, впиваясь пальцами в растрепанные волосы, и думал об одном. Доброта — лишь маска, прикрывающая жестокость.