«Этот поцелуй

Холоден, как сталь кольца,

Что ты снять хотел».

Во дворе шумели слуги, солнце едва поднялось из-за горизонта, не успев высушить своими лучами капли росы на высокой траве. Чонгук сидел на заднем дворе дома, не сводя взгляда с амбара. Его воспалённые глаза медленно скользили по каменным узорам, он рисовал в голове прекрасные картины, стараясь уйти от гнетущих мыслей, но они вновь и вновь возвращались в одну точку. Туда, где были прекрасная улыбка, милая робость и неподдельная страсть. Чонгук боялся назвать ещё одно слово. Он не хотел признаваться в этом сам себе. Его мучила бессонница несколько дней подряд, он то и дело порывался выйти из дома и сбежать туда, где его душа была счастлива. Но Чонгук больше чем уверен, что там его не ждут. Останавливая себя на пороге, он испытывал почти физическую боль в груди. 

Чонгука накрывало чувство вины, но ещё больше его беспокоило то, что он, взрослый мужчина и смелый воин, боялся прийти на порог, преклонить колени и сказать лишь одно слово. Покаяться перед тем, кому принадлежала душа. 

Фусумаперегородка между комнатами скрипнула, привлекая внимание Чонгука, и он, наконец, оторвал взгляд от амбара. 

— Экипаж готов, — матушка, шурша шёлком, опустилась рядом с ним. — Тебе пора выдвигаться, сынок. 

Чонгук ничего не ответил, лишь молча кивнул и снова устремил взгляд на улицу. Капли росы уже высохли на сочной зелени, падающие лепестки слив мягко ложились поверх, вселяя в душу хрупкое умиротворение. 

— Что тревожит тебя? 

Мягкая рука матери погладила напряжённые плечи. Её лицо было обеспокоенным, она с тревогой смотрела на сына и не знала, какие слова нужно сказать ему, чтобы успокоить бушующую пустоту в глазах. 

— Ты мужчина, воин и сын своего отца, но в первую очередь ты мой ребёнок. — Нежные пальцы взлохматили сакаяки. — Я с болью носила тебя в утробе и рожала в муках, кому, как не мне, разделить с тобой твою боль? 

— Мама… 

Чонгук пытался сдержаться, но чувства, бурлящие внутри, разрывали на части, и скупая слеза скатилась по щеке, падая на чёрный шёлк свадебного кимоно. 

— Я знаю, каково это, когда весь мир крутится вокруг одного человека. Но поверь мне — не успеет туман рассеяться, и все пройдёт. Боль, которая режет душу, успокоится, и ты снова сможешь дышать.

— Я не хочу! — Чонгук стиснул зубы и взглянул на матушку влажными глазами. — Не хочу, чтобы боль прекращалась, и не хочу дышать… без него… 

— У тебя нет выбора, сынок. Ты — это не просто ты. Отец, мать, статус, место при дворе — вот ты. Как бы больно ни было, но прав у тебя не больше, чем у твоего возлюбленного. Обязательства превыше чувств. Поэтому ты сейчас наденешь маску, утаишь все свои чувства, станешь палочником на ветвях ивы и женишься на той девушке, которую выбрал для тебя отец. 

Женщина медленно встала, ещё раз прошлась ладонью по чёрным волосам сына и вышла из комнаты, оставляя его в одиночестве. 

Во дворе шумели слуги, солнце ярко светило над крышами домов, Чонгук поднялся с футона и медленно вышел на прохладный воздух. 

***

Два дня пролетели для него будто в тумане. Его будущая жена выглядела прекрасно, но, глядя на неё, Чонгук не испытывал ничего, кроме пустоты. Она краснела, опускала глаза и услужливо наполняла пиалу чаем, негромко благодаря за все дары, которые Чонгук привёз с собой. Следя за её утончёнными руками, что некрепко сжимали чайник, Чонгук вспоминал дымный зал Геона, шум гостей и губы, которые, растягиваясь в кроткой улыбке, заглушали собой все посторонние неудобства. 

Будь Чонгук в шаге от верной погибели, то принял бы свою смерть смиренно, если бы ему позволили в последний раз взглянуть, как тонкие губы ему улыбаются. 

— Вы готовы к завтрашнему обряду, Чонгук-сан? — Хоть его невеста и казалась скромной, но ничего не могло упрятать её повелительного тона. 

Она росла в императорской семье, и пусть ей никогда и на шаг не приблизиться к престолу, всё же гордость и надменность скользили в её характере. Чонгук оторвал глаза от пиалы с чаем и слегка улыбнулся: 

— Моя невеста столь заботлива? — он смотрел в карие глаза и чувствовал, как внутри разрастается пустота. — Я с нетерпением жду завтрашнего дня, Ваше Высочество. 

— Мы почти уже супруги, — звонко хохотнула девушка. — Можете звать меня по имени, Чонгук-сан. 

— Я в нетерпении возложить к алтарю сакакирастение, которое молодожёны клали на алтарь в храме вместе с вами, Харуко-сан. 

— Так-то лучше, — улыбнулась девушка и подлила Чонгуку ещё чаю, плеснув несколько капель мимо пиалы. 

***

Это пасмурное утро Юнги хотелось закончить, как только оно началось. Вся прошедшая неделя для него была будто в тумане. Омега не выходил из своей комнаты, борясь с чувствами, что окрашивали его душу тьмой. Госпожа, видя состояние своего ученика, старалась как можно меньше беспокоить его, но Юнги всё же приходилось выходить по вечерам к гостям. Он исполнял свои лучшие выступления, играл на сямисэне для зала, заполненного гостями, и Намджун наведывался к нему каждый вечер, но Юнги не хватало сил даже на самую скромную улыбку. Он внимательно слушал господина, подливал чай или саке в пиалу и блуждающим взглядом рассматривал красивое мужественное лицо. 

Омега ни в чём не винил Намджуна. Он понимал, что если не сейчас, то в будущем ему было бы в миллион раз больнее. Его чувства ещё не успели расцвести в полной мере, и боль, которую он испытывал сейчас, совсем скоро схлынет, как волна цунами после урагана. 

Тем не менее, Чонгук не шёл из его глупой головы. Он должен думать о мести, желать испачкаться в крови Изао, но вместо этого видел сны, в которых чувствовал нежные прикосновения, ощущал горячие поцелуи и встречался с тёмным пытливым взглядом. 

Едва заметная слеза скатилась по щеке, покрытой плотным слоем белил. Юнги шмыгнул носом и провёл кистью по лицу, замазывая влажную дорожку. Сёдзи открылась, и внутрь вошла госпожа. Не говоря ни слова, она подошла к Юнги, подправила нихонгами, надёжно закрепив пару красных палочек, и грустно улыбнулась, встретившись с омегой взглядом в медном зеркале. 

— Прости меня, мой милый Юнги-сан, но я должна провести тебя через эту боль за руку. 

— Мне не больно, — тихо возразил Юнги. 

— Пусть будет так, — госпожа кивнула. — Время выходить, путь до храма не близок. 

***

Стоя позади госпожи, Юнги пустым взглядом наблюдал за переливами шёлка сиромукусвадебное кимоно: «сиро» — белый, «муку» — чистота. Омега был спокоен и думал, что в силах справиться со всем происходящим до тех пор, пока в его поле зрения не мелькнул журавль. Вышитый золотыми нитями на красном кингуасазонт, он мерцал в дневном свете и выжигал на сердце Юнги чёрные кратеры. 

Чонгук не смотрел по сторонам, он сжимал рукоять и медленно двигался в сторону храма следом за своей невестой. Эта девушка была прекрасна в глазах Юнги. Он понимал, что не смеет стоять рядом с ней и даже его дыхание может опорочить её светлый лик. От переживаний аромат магнолий пышным букетом взметнулся в воздух, и Чонгук замедлил шаг. Юнги видел, как его кадык прокатился сверху вниз, натягивая смуглую кожу, и поспешил взять себя в руки. Он отвёл от альфы взгляд и отступил на шаг назад, крепче сжимая веер. Госпожа лишь мельком повернулась к нему и едва заметно кивнула. 

Юнги застыл на месте, его ноги будто налились свинцом. Он завороженным взглядом наблюдал за тем, как монах встаёт напротив молодожёнов, его торжественная речь едва ли была слышна, но Юнги старался что есть сил улавливать каждое слово. Он и сам не понимал, зачем ему это, для чего он стоит и слушает клятвы Чонгука и его невесты, представляя на месте девушки совсем не её. 

Яркий диск солнца вошёл в зенит, и золотой журавль на свадебном кингуаса ударил по глазам омеги бликом. Казалось, Юнги всхлипнул, приходя в себя, по белоснежной коже заскользила слеза, и омега часто проморгался, приходя в чувство. Онемевшая грудь запульсировала от боли, и не в силах больше терпеть эту пытку, Юнги развернулся и поспешил прочь от храма. 

Звуки молитвы и гонга были уже далеко за спиной. Юнги держал осанку, двигался размеренно и гордо, не позволяя новой порции слёз пролиться из глаз. Где-то в глубине таилась надежда, что крепкая рука ухватит его за предплечье, развернёт, и Юнги почувствует поцелуй на своих губах. Хотя бы последний. 

— Я знаю, кто ты. 

Юнги вздрогнул от холодного знакомого голоса, остановился и медленно развернулся, встречаясь с тёмным, пронизывающим до костей взглядом. 

— Какое воспоминание смогло отвлечь вас от свадьбы собственного сына, господин Изао? 

Мимо шли почётные гости, неся в руках дары, но Юнги не обращал на них никакого внимания. Кончики пальцев зудели, он в нескольких шагах от своего главного врага. И несмотря на людную улицу, омега был готов вершить то, что вынашивал в сердце столько лет. 

— Ты ведь сын Араты, верно? И почему я сразу не догадался, ведь за столько лет только он оказался настолько слаб, что даже сын у него омега, — Изао поморщился, оценивающим взглядом скользя по Юнги. — Хорошо, что он отошёл в Ёмицарство мёртвых в японской мифологии ещё до того, как тебя продали в чайный домик. 

— У богов свои планы на каждую человеческую душу, — Юнги беззаботно улыбнулся. — Кто-то незаслуженно принимает десятки ударов катан, кому-то суждено всю свою короткую жизнь улыбаться и танцевать для господ, где-то самурай с честью выполняет свой сыновний долг, а кто-то понесёт заслуженное наказание за все свои злодеяния. Судьба накажет каждого, господин Изао. 

Юнги чувствовал напряжение, которое упругой струной кугоизогнутая арфа, использовавшаяся в древности звенело в воздухе, но это совершенно не тревожило его сердце. Он уже чувствовал кровь на своих губах. У Юнги не осталось ничего, за что он мог бы держаться, даже его жизнь не стоит и одного мона. 

— Забудь моего сына, я сделаю всё, чтобы в его голове и мысли не было о тебе. 

— Даже Будде не дано управлять нашими мыслями, господин Изао, — Юнги почтенно поклонился и развернулся, чтобы продолжить свой путь. 

— Ты прав, — прилетело ему в спину. — Но чтобы заставить забыть, не нужно владеть сверхъестественными силами. 

***

Намджун широко улыбался. Он сжимал в руках шкатулку с нефритовыми украшениями и не мигая смотрел на Чонгука. Тот был бледен, точно смерть, на его лице не было и тени улыбки, а руки едва заметно тряслись, когда ему пришлось принять подарок. 

— Поздравляю, Чонгук-сан, надеюсь ваша семейная жизнь будет долгой и счастливой. Все невзгоды пройдут стороной, если рядом будет такая прекрасная госпожа. 

Намджун перевёл взгляд на Харуко, и та звонко засмеялась, прикрыв рот ладонью. 

— Ещё раз примите мои поздравления, — Намджун глубоко поклонился Чонгуку. — Желаю вам прекрасного вечера, Чонгук-сан, обо всём остальном я позабочусь. 

Обратно по дороге от храма, Намджун едва ли не бежал. Застывшее выражение лица Чонгука то и дело всплывало в его голове, даря неимоверное удовольствие. 

Он понимал, что следовало бы наказать себя за столь опрометчивый поступок, что это недостойно чести самурая, но ничего не мог с собой поделать. Ему уже не терпелось прийти сегодня вечером в Геон и торжественно объявить Юнги, что теперь его точно ничего не держит, что теперь они смогут уехать и Намджун подарит омеге самую счастливую жизнь, какая только существует. 

За мыслями вечер наступил незаметно. Намджун смело шагнул в ворота чайного домика, кивнул госпоже и прошёл в отдельную комнату, ставшую уже такой привычной. Юнги не заставил долго ждать, сёдзи знакомо прошуршало рисовой бумагой, и Намджун широко улыбнулся, увидев омегу. 

Его лицо скрывал плотный слой макияжа, покатые плечи были расслаблены, и нежная кожа на шее сливалась с оттенком вечернего кимоно. Омега едва улыбнулся Намджуну и плавно опустился напротив. Руки показались из-под широких рукавов, ухватили небольшой графин с тёплой рисовой водкой и разлили её по пиалам. 

Альфа, всё так же не отрывая взгляда от Юнги, отпил из чаши напитка и выдохнул крепость носом. 

— Как прошёл твой день, Юнги-сан? 

Омега не торопился отвечать. Прикрыв лицо рукавом, он медленно осушил свою пиалу и слегка поморщился. Из уголка рта стекла небольшая капля саке, и Намджун, не удержавшись, протянул руку и стёр её с лица Юнги. 

— Сегодня, в свете этой луны, ты выглядишь ещё прекраснее, Юнги-сан. 

— Вы слишком заботливы господин, — негромко ответил Юнги, слегка отстранившись от горячей ладони. — Эта гейша не достойна вашего внимания. 

— Я сегодня не видел тебя в храме. 

— Сегодня скрепляли брачные узы знатный господин и дочь императора, кому есть дело до простой гейши из Геона? 

— Мне. 

Юнги вскинул брови, едва сдержав удивлённый вздох. Намджун раз за разом говорил откровенные слова, совершенно не стесняясь своих чувств. Омега ощущал жар, что исходил от альфы, иногда чувствовал запах в секундах, когда мужчина не в силах был себя сдерживать, и это всё вызывало в душе смятение. Ему хотелось отринуть все переживания и позволить этому господину подойти ближе, разрешить к себе прикасаться, но он, будто прирученная собачонка, желал внимания лишь своего хозяина. 

Поморщившись от глупых мыслей, Юнги поспешил вернуть всё внимание Намджуну. Верно говорила госпожа в один из дождливых вечеров: чувства ничего не стоят, они никому не нужны и ими лишь пользуются в угоду себе. Гораздо выгоднее отдать свою душу тому, кто смотрит на тебя с особым обожанием. Тот, кто любит тебя, никогда не предаст и не вонзит клинок меж лопаток, а ты, в свою очередь, не ждёшь от этой любви ничего. 

— Господин, — Юнги взялся за графин, — неужели вы желаете стать моим данной? 

— Ни за что, — Намджун широко улыбнулся на вопросительный взгляд омеги. — Данна не может жениться на гейше, а у меня далеко идущие планы на тебя, Юнги-сан. 

В груди зещемило, та маленькая фантазия о семье и спокойной жизни вновь всколыхнулась в душе. Юнги замер, часто хлопая глазами. 

— Я подарю тебе ту жизнь, которой ты достоин, Юнги-сан. Сделаю тебя самым счастливым, верну тебе статус знатного сына самурая и буду любить и уважать до конца своих дней. Тебе нужно лишь кивнуть, и я сию секунду заберу тебя из этого ужасного места. 

***

Слова Намджуна не шли из головы. Юнги сидел на циновке и не мигая смотрел на огонь лучины в углу комнаты. 

Он вспоминал, как ребёнком резвился во дворе поместья, помнил смех матери и ласковые слова отца. В его детских глазах всё вокруг было ярким и большим, Юнги помнил то беззаботное счастье. Помнил и хотел вернуться. Там нет проблем, там нет боли и разочарования. Там никто не стремится причинить вред, там только любят и дарят ласку. 

Стерев горячие слёзы с щёк, Юнги вскочил и подошёл к ширме, достав из угла тренировочный меч. На заднем дворе стоял неплотный туман, город давно спал, и над головой ярко светила луна. Вновь чёткие движения и выверенные шаги. Юнги делал выпады, перекручивался вокруг своей оси, представляя перед собой лишь одно единственное лицо. В груди щемило, дыхание сбивалось, а из глаз раз за разом текли слёзы, срываясь с подбородка.

Рубанув воздух в последний раз, Юнги застыл, заметив тёмный силуэт около колодца. Омега прищурил глаза и отступил на шаг назад, когда фигура медленно двинулась в его сторону. 

Секундный страх сменился болью, стоило Юнги увидеть лицо, которое осветила луна. 

Чонгук все ещё был в свадебном кимоно, ворот и запах которого слегка растрепались. Альфа подошёл на расстояние вытянутой руки, слегка пошатнулся и грустно улыбнулся. Он несмело протянул руку, кончиками пальцев прикоснувшись к шёлку лица и судорожно вздохнул. 

Юнги не мигая смотрел в ответ, в его душе в один миг всколыхнулись сожаление и радость. Печаль медленно растворилась в воздухе, будто лёгкая пелена утреннего тумана. Пусть Чонгук не принадлежит ему, пусть Изао велел забыть его сына, ничего не сможет отринуть того, что сейчас Юнги рад. 

Не отрываясь от тёмных глаз, Чонгук медленно опустился перед омегой на колени и крепко обнял за талию, утыкаясь лицом в живот под тонкой тканью нижних одежд.

— Прости меня, хоши акари, — сипло пробормотал альфа, стискивая лёгкий шелк в кулаках. — Умоляю, прости меня. 

Сердце быстро забилось в грудной клетке, Юнги старался держать его в узде, не позволить выдать себя, но ноги сами собой подкосились, и омега коснулся коленями влажной травы, уложив ладони на лицо Чонгука. 

— Мне не за что прощать тебя, Чонгук-сан. 

Юнги наконец получил желанный поцелуй. Он не думал о том, что, возможно, эти губы совсем недавно целовали другую, не думал и о том, что подумает о нём госпожа утром, ведь только она могла открыть ворота Чонгуку. Омега не думал ни о чём, лишь отвечал на ласки со всей страстью, что у него была. 

Властные прикосновения, мягкий хлопок футона и горячие мокрые поцелуи уносили Юнги на вершину блаженства. Он знал, что всё закончится с восходом солнца, но в эту секунду, когда на небе властвовала луна, ему хотелось забыться в своих больных фантазиях.