Перекусив и попив чай у Хон Чинчжона и Лим Сонми, молодые люди отправились в путь. Шингван продолжал осматриваться, чтобы вовремя заметить опасность; Мичжу шла с ним и думала о Сукчжоне. К ней не вернулась забытая влюблённость; её не интересовало, скучает ли он по ней, волнуется ли он за неё. Девушку тревожило другое.

      «О каких успехах он говорил? Что они с Чунгэ задумали? Что они собираются делать?»

      — Шингван, как ты думаешь, что Сукчжон задумал? За что они с Чунгэ пили? — задавала вопрос Мичжу, надеясь услышать мнение.

      — Я не знаю... — ответил Ким. — Он мог всё что угодно задумать. А что такое? Вы его больше не любите?

      — Не люблю, — отрезала Пак. — Раньше мне он нравился. Казался таким умным, интересным, весёлым. Но теперь любовь прошла. Исчезла.

      — Что с вами случилось? Почему вы его разлюбили?

      — Просто столько дней ходила с тобой и поняла, что он не такой уж и хороший, хоть и сын короля.

      Ким вспомнил рассказы Донмина о нём. Ничего хорошего о своём старшем брате принц не мог сказать. Заметив, что телохранитель задумался, Мичжу прикоснулась к нему и увидела, как Шингван разговаривает с Донмином, у которого на скуле расплылся огромный синяк.

      — Извини, что сорвал на тебе злость, Шингван, — виновато произнёс наследный принц. — Меня хён вчера довёл.

      — Что случилось, ваше высочество? — задал вопрос Ким.

      — Вчера Сукчжон вызвал меня на дуэль. Мы с ним у дворца подрались. Он не смог побороть меня, а я не смог победить его. Но он дрался как зверь. Это Хон Чунгэ его научил. Потом он назвал меня слабаком и оскорбил мою бабушку. Сказал, что наш с ним отец сделал королевой дочку какой-то кисэн, а его мать, дочь двух простых крестьян, оставил просто наложницей. Я дал ему пощёчину, и он потом кулаком меня ударил. Я знаю, что моя бабушка со стороны матушки была кисэн, но никому не позволю оскорблять её память.

      — Просто не слушайте своего хёна. Он только и ждёт, чтобы вы разозлились, начали нервничать. Не надо. Не показывайте, что обиделись. Можете на тренировках снять злость, когда будете драться со мной.

      — Шингван, знаешь, чего я боюсь?

      — Чего, ваше величество?

      — Я боюсь, что мой брат может что-то натворить. Он намерен стать королём. Он может поднять восстание и свергнуть меня с трона. Вдруг он устроит беспорядки в Ачимтэяне, когда я взойду на трон.

      — Кто может пойти за таким человеком?

      — Только такие же, как он, обиженные жизнью люди. Могут даже преступники за ним пойти, если захотят. Или те, кому он нужен только ради определённой выгоды. Таких много, просто ты их не замечаешь. Ты не запоминаешь все обиды. А он их помнит и лелеет.

      — Если так, то он действительно опасен для общества.

      — Ты должен беречь Мичжу от него, — наставлял друга принц. — Что он хочет от неё? Просто так он бы с ней не встречался. Он же Хэналь постоянно отвергал, хоть у них отцы одинаково богаты, обе внешне хороши. Чем Мичжу лучше Хэналь? Что у неё есть такое, чего не было у дочери главы королевской академии?

      Услышав эти слова, Мичжу резко отпустила руку Шингвана и задумалась над услышанным.

      «Неужели Сукчжон знает, что я ёчжон? Как он мог это узнать? Выследил меня? Не просто так он подошёл ко мне знакомиться, когда я одна сидела на берегу Хвагикана. Теперь ясно, для чего я ему нужна. Лгун! Подлец! Приду в Ханманчжу и узнаю, что он задумал!»

      Пак была зла на принца и на себя. Принц её обманывал, а она ему верила и думала, что он в неё влюблён. Ей стало стыдно перед отцом, которого не хотела слушать, из-за чего почувствовала муки совести. Пак Тхаран понимал, что Сукчжону что-то надо от неё, но она была влюблена и слушала только своё сердце, была слепа и не понимала, что такой человек, как этот принц, не просто так решил с ней познакомиться и сблизиться.

      «Отец, прости меня. Я была глупой. Я была влюблённой дурой. Я видела только приятную внешность, происхождение и богатство, но совсем не замечала его гнилой натуры. Да, Сукчжон был со мной мил, он ни разу не обидел меня ни словом, ни делом».

      Путники сделали привал. Шингван поймал двух кроликов; Мичжу собрала грибы пёго. Ким делал шалаш из веток; Пак готовила рагу из мяса и грибов. Девушка смотрела на работающего телохранителя, помешивая бульон, и чувствовала укол совести, ибо вспоминала все гадости, что говорила этому человеку. Мичжу поняла, почему не могла сказать ему эти два слова.

      «Люблю». «Прости».

      «Он так удивился, когда я заботилась о нём, ибо поняла, что люблю его и просто хочу, чтобы у него было меньше хлопот со мной, — размышляла Пак. — Он и так страдает из-за меня. Сколько гадостей я ему наговорила... Зачем я это делала? В чём он передо мной провинился? У него и без меня полно шрамов на теле, и наёмники, покушавшиеся на меня, добавили ему ещё. Раньше, когда я применяла свою силу, хотела просто себя защитить, но теперь помогаю ему. Как ему тяжело... Будь проклят король Ли Мичхин, объявивший охоту на ёчжон! Будь проклята эпидемия ёгбён, из-за которой истребили большую часть тогдашних ёчжон! Если бы это не случилось, то мне не пришлось бы скрывать свою силу».

      — Госпожа, с вами всё в порядке? Вы как себя чувствуете? — словно разбудил её Шингван.

      — Всё хорошо, — улыбнулась Мичжу и продолжала думать: — «Я столько гадостей тебе наговорила, а ты мне всё простил и ещё спрашиваешь о моём самочувствии. Сколько я к тебе ни прикасалась — ты помнишь только всё хорошее, что было в твоей жизни. У тебя нет ни одного воспоминания со мной, кроме моей игры на тансо. Потому что я тебе ничего хорошего не сделала. Ты многое сделал для меня, но что для тебя сделала я?»

      Приготовив ужин, Мичжу разлила суп по тарелкам. Шингван смотрел на госпожу и не понимал, что с ней происходит, почему она задумалась.

      «Наверняка вы думаете о Сукчжоне. Теперь вы понимаете, что это за человек. Хорошо, что вы вовремя это поняли, иначе у вас были бы неприятности. Что задумал этот мерзкий принц? И зачем я показал вам эти воспоминания? Теперь вы из-за меня мучаетесь».

      — Шингван, почему ты нос повесил? Веселее! Скоро Чольмён! Скоро ты придёшь в свою родную деревню, — словно разбудила его Мичжу, решившая поднять настроение Киму, задумавшемуся о жизни.

      — Чольмён... Скорее бы прийти. Давно не виделся с семьёй. Одни письма да подарки присылал и получал. Они меня не узнают, наверное...

      — Они не ожидают, что ты придёшь. Твоя семья будет рада тебя увидеть, — улыбнулась Пак, едя мясо с грибами.

      — Я тоже так думаю. Скорее бы прийти в свой родной дом.

      — А пока наслаждайся тем, что есть вокруг. Какой красивый лес, какая погода. Заметил, что стало теплее?

      — Заметил. Какой красивый закат. Правда, госпожа?

      Шингван и Мичжу разговорились о природе и погоде, и напряжение ушло; им обоим не хотелось тревожиться из-за грустных мыслей. Когда молодые люди легли спать в самодельную палатку, Пак смотрела на заснувшего Кима и гладила его волосы.

      «Ты со мной разговаривал, даже не помня, что за гадости я тебе говорила. Знаю, что ты не останешься дома, а будешь со мной до конца. Прости за то, что оставлю тебя. Сукчжон тебя ненавидит и попытается избавиться от тебя, а я буду вынуждена пойти в логово тигра, чтобы узнать его планы и предотвратить их исполнение. Я буду должна снова тебе грубить, но уже делать вид, что презираю тебя. Смогу ли я тебе сказать, что люблю, и попросить прощение до того, как мы прибудем в Ханманчжу?»

      Мучаясь от невесёлых мыслей о будущем, Мичжу уснула, обнимая Шингвана; почувствовав прикосновение, Ким спросонья прижал девушку к груди, не ожидая, что она его ударит или оттолкнёт. Утром телохранитель проснулся и обнаружил, что спит с госпожой в обнимку.

      «Что делать? Что она скажет, если проснётся в моих объятиях?»

      Пак проснулась и только крепче прижалась к нему, чтобы почувствовать то самое приятное родное тепло, и с улыбкой попросила, чем в очередной раз удивила Кима:

      — Шингван, ну давай ещё немного так полежим. Мне так хорошо, когда ты меня обнимаешь. Чувствую себя более защищённой, когда рядом с тобой.

      — Странно, что вам хорошо со мной. Думал, что вы кричать и драться будете, но вам это нравится. Только долго мы не пролежим — нам надо идти, — прокомментировал юноша и про себя подумал: — «Не думаю, что вы хотите отомстить Сукчжону, обняв меня. Я вас понимаю, но не буду требовать признаний. Вы должны быть готовы, чтобы раскрыть свои два секрета, которые перестают быть для меня таковыми».

      — Ты прав. Так всю жизнь проспишь, — улыбнулась девушка и, поднявшись, крикнула: — Доброе утро, Ачимтэян! Какое ясное солнышко светит! Как птички поют! Красота! Зачем спать? Время вставать и идти в дальний путь!

      Повеселевший телохранитель поднялся и принялся охотиться, чтобы найти еду для завтрака. Девушка взяла охотничий нож и затачивала из веточек шпажки для жареного мяса. Ким поймал двух рябчиков и нашёл несколько грибов пёго.

      — Вы наточили шпажки для жареного мяса? — улыбнулся юноша, рассматривая выточенные палочки. — Отлично. Как раз хочу что-то жареное.

      — И я хочу жареное мясо с грибами.

      Молодые люди позавтракали, попили чай из лаванды и отправились в путь. Спустя три дня Шингван увидел знакомую реку и мост. Идя по мосту через Чоёнган, Ким остановился посередине и смотрел на воды, вспоминая прошлое. Телохранитель понимал, что его родная деревня не изменилась, но теперь, когда он вернулся спустя четыре года, Чольмён казался ему каким-то незнакомым. Мичжу рассматривала воды реки Чоёнган и прикоснулась к руке телохранителя, невольно вспомнившего детство. Перед её глазами предстала картинка из прошлого: маленький мальчик лет девяти сидел на покрытом травой берегу и спрашивал мужчину в сером деревенском ханбоке, чем-то отдалённо напоминавшего взрослого Ким Шингвана, только его лицо украшала небольшая борода.

      — Отец, почему светят звёзды?

      — Звёзды, Шингван, это души умерших людей, которые попадают на небеса. На небеса попадают те люди, которые всю жизнь творили добро, помогали нуждающимся и словом, и делом. Плохие люди, которые воровали, убивали, пытали и совершали другие вредные для других поступки, отправляются под землю, где превращаются в камни. Их души напоминают твёрдые валуны и гальку, ибо от груза грехов на душе становятся тяжелее и тяжелее, из-за чего не могут отправиться на небо, поэтому остаются на земле. Когда душа уходит на небо, то ярко сияет оставшимся светом и теплом, которое было в душе умершего.

      Пак невольно улыбнулась, слушая легенду от незнакомого ей отца Шингвана; Ким смотрел на воды реки Чоёнган, и по его щёкам предательски покатились слёзы. Заметив, что телохранитель плачет, девушка нежно гладила его руку и думала:

      «Опять ты вспоминаешь своего отца и плачешь. Как тебе больно от этого. Бедненький... Чувствую себя ещё большим чудовищем после того, как тебя унижала. Имела ли я право делать это? Не нужно меня прощать, Шингван... Я не заслуживаю твоей любви, не заслуживаю твоего прощения...»

      — Госпожа, со мной всё в порядке, — словно прочитав её мысли, ответил Ким. — Просто возвращение на родину на меня так действует. Теперь нам надо идти. Нас не ждут, но мы зайдём к моим родителям и братьям. Они скучают по мне. Я знаю.

      Путники отправились вперёд. Появлялись знакомые Шингвану деревенские дома, сады, огороды и цветники. Люди в деревне здоровались с ним, кланяясь, ибо помнили его даже спустя столько лет после ухода. Ким приветствовал бывших односельчан в ответ, вспоминал многие приятные моменты из детства, и Мичжу, трогая его руку, получала эти картинки в свою память, рассматривала их, поднимая себе настроение. Шингван в тринадцать лет пинает мяч с дворовыми мальчишками; Шингван в четырнадцать лет со своим названным хёном отправился на рыбалку; Шингван в пятнадцать лет починил одной старушке калитку, и та в знак благодарности угостила его рисовыми пирожками. Столько ярких и светлых картинок из его жизни навеивала ему родная деревня... Пак не успевала их получать и прочувствовать через прикосновения.

      — Эй, Шингван! Ты что, решил нас навестить? — послышался чей-то девичий насмешливый голосок, и перед путешественниками показалась девушка с большим деревянным мельтэ*, на котором висели два полных ведра.

      «Чжо Гюын», — пронеслось в голове у Кима, и тот вспомнил, что она сказала о его лице.

      Мичжу тронула его руку пальцем и увидела, как эта девушка много лет назад говорила, словно выплёвывала, эти слова:

      — Лучше бы ты не скрывал своё уродство! Так было бы намного честнее!

      — Да, Гюын, я пришёл в Чольмён, — заявил юноша, гордо поднимая голову. — Не беспокойся — я пришёл не к тебе, так что проходи мимо со своими вёдрами!

      — Даже невесту себе нашёл? — зло насмехалась Чжо. — Не думала, что даже на такого урода со шрамом на роже кто-то посмотрел. За эти годы ты стал ещё хуже — в этой форме ты похож на призрак. И так не красавец, ещё и форма на тебе смотрится как на хосуаби . Тебе только ворон пугать. Тоже мне воин!

      — Я не урод, — улыбнулся телохранитель. — Я самый красивый парень во всём Ачимтэяне и нравлюсь всем девушкам.

      — Это правда, Шингван, — подыграла Мичжу. — Ким Шингван лучше всех парней на свете. Его все знатные девушки любят и даже готовы за него замуж выйти. И им не нужны все принцы нашего мира, потому что Ким Шингван их затмевает своей красотой, способностью драться на мечах, защищая девушек от наёмников, и умением петь! Так что молчи и кусай локти дальше, дурочка. Тебе он не достанется никогда, и проживёшь ты свою жалкую жизнь с каким-нибудь страшным глупым дурачком, ежедневно пьющим сочжу. Только не забывай ему кимчи на закуску делать, а то совсем сопьётся.

      Ким прошёл мимо, и Пак шла с ним, махнув длинной косой. Гюын зло смотрела на спутницу отвергнутого ею молодого человека. Мичжу кинула на неё взгляд и задержала его на двух вёдрах. Неожиданно две деревянные ёмкости сами по себе поднялись и, оказавшись надо головой Чжо, перевернулись вверх дном, из-за чего вода вылилась прямо на эту девицу. Пак хихикала и отправилась дальше. Гюын стояла посреди дороги вся промокшая и злая, не понимая, что только что произошло.

      «Я-то вас пойму, госпожа, — думал Шингван, — но другие могут не понять, поэтому лучше будьте аккуратнее со своими способностями».

      «Когда-то сама так себя вела и была ничуть не лучше этой Гюын, — размышляла Мичжу. — Но теперь сама тебя не обижаю и никому не позволю тебя обидеть словом или делом. Но что за шрам ты скрываешь под этой чёлкой? Я понимаю, что тебя, наверное, это может расстроить, и ты снова будешь плакать, поэтому не буду задавать эти вопросы».

      К вечеру молодые люди добрались до дома приёмной семьи Шингвана, который десять лет назад стал ему таким родным. Ким постучался, и ему открыл Чжонъён, двенадцатилетний мальчик с длинной косой.

      — Шингван-хён, это ты? — удивился Юн. — Неужели ты пришёл?

      — Да, это я. Правда, пришли ненадолго. Мы только переночуем, — улыбнулся телохранитель и зашёл в дом. Пак вошла вслед за ним.

      — Шингван, ты пришёл? Хорошо, что ты нас навестил! — обрадовалась Хан Чхаын, увидев приёмного сына спустя четыре года после долгой разлуки.

      — Вы пришли? — задал вопрос Юн Минбок, сидевший за столом. — Мы уже места себе не находили, хотя не зря я тебя обучал и знал, что ты выкарабкаешься и спасёшь госпожу Пак.

      — Здравствуйте, — поклонился Ким, садясь за стол. — Знаете, я тоже рад вас видеть. Как вы без меня жили? Как Киён? Насколько я знаю, его мечта сбылась — Гён Хёнчун согласилась выйти за него замуж.

      Мичжу села рядом с ним и рассматривала убранство небольшого деревенского домика. Пак вспоминала, как вечерами ужинала с отцом и разговаривала с ним о многом. Сейчас это время уже не вернуть. В чужом доме девушка чувствовала себя не в своей тарелке и просто смотрела на стол. Прикоснувшись к столешнице, Мичжу увидела, как Киён сообщает семье радостную новость:

      — У нас скоро с Хёнчун будет первенец! Наконец-то!

      — Как я рада за вас! Скоро увижу своего первого внука! — радовалась за молодых Хан Чхаын.

      Настроение Пак поднялось от увиденного. Узнать, что носишь под сердцем первенца... Это, наверное, лучшее, что может случиться в этой жизни. Девушка даже задумалась, что сама хочет дитя от того человека, что сейчас привёл её домой к своей приёмной семье и сидит рядом с ней в ожидании чего-то вкусного...

      — Да, Шингван, они три месяца назад поженились, и мы только вчера узнали, что они с Хёнчун ждут первенца, — подтвердила мать, подавая на ужин гречневую лапшу с мясом, токпокки и рисовые пирожки, которые так любил Ким.

      — Получается, мы с Чжонъёном скоро станем дядями, — радовался телохранитель, едя острые рисовые клёцки со свининой. — Вот это хорошие новости. Всегда верил, что Киён добьётся своего. А чего я добился? Хотел стать воином, но стал телохранителем, и сейчас мы с госпожой просто пытаемся выжить и добраться до Ханманчжу.

      — Шингван, это тоже достижение, — прокомментировал отец. — Ты спас человеческую жизнь. Один спасённый человек — это уже подвиг.

      — Но я не смог защитить её отца, когда на нас напали наёмники. Я смог помочь госпоже бежать из города, но ничего не сделал, чтобы спасти господина. Теперь я понял, что ты имел в виду, когда сказал про поступок, из-за которого буду жалеть, и про чувство вины из-за того, что не спас. Да, отец, я не спас министра Пака. Я убил четырёх наёмников, а госпожа убила одного, когда на нас напали по дороге, а потом я сжёг их тела, а останки закопал в землю. Отец, я чувствую себя чудовищем из-за того, что убиваю. Чувствую себя виноватым перед госпожой. Но когда я прибыл в Нунбушин и защищал министра Пака, я не думал, что являюсь убийцей, ибо защитил человека, на которого напали головорезы.

      — Шингван, не вини себя, — оживилась Мичжу. — Мой отец пожертвовал собой, чтобы спасти меня. Я чувствовала себя ужасно из-за того, что воткнула нож в сердце того наёмника, но если бы я это не сделала, то он бы меня убил. Шингван, ты не чудовище. Ты просто хотел обезопасить наш путь, чтобы нас не нашли, поэтому ты очень тщательно спрятал трупы.

      — Вы правы, госпожа Пак, — поддержал девушку Юн Минбок. — Иногда нам приходится делать то, что кажется неправильным, жутким. Иногда обстоятельства от нас не зависят, и нам приходится мириться с неизбежным злом.

      Во время ужина Ким рассказывал приёмной семье о приключениях в Нунбушине, о путешествии в лесу, умалчивая лишь о дружбе с новым королём Ачимтэяна и обидных словечках госпожи. Мичжу слушала его и про себя думала:

      «И ты не рассказываешь, как я тебя унижала...»

      — Шингван-хён, ты лучший! — восхищался Чжонъён. — Я тоже хочу путешествовать по лесам и полям, увидеть наш Ачимтэян.

      — Чжонъён, пойми, что это может быть опасно, — отговаривал младшего брата телохранитель. — Пока ты ещё мал. Когда вырастешь, то сможешь путешествовать по лесам и деревням. Возможно, ты посетишь и другие страны. Я никогда не был ни в Маритаиме, ни в Аой Юми, но когда-нибудь я там буду.

      — Хочу в Сариматию. Хочу узнать, действительно ли сариматийцы приручили медведей, и те для них вроде ручных зверьков?

      Братья смеялись, мечтая побывать в разных краях света, увидеть другой мир, других людей. Наступила ночь. Беглецы приняли ванну, и Пак отправилась в комнату, где когда-то жил Шингван. Телохранитель хотел отправиться за ней, но Юн Минбок остановил его и задал вопрос:

      — Ты любишь её?

      Ким промолчал и посмотрел на отца. Он не мог прямо сказать о своих чувствах к той, кто вряд ли может его полюбить. Ему было стыдно за любовь к знатной красавице из-за отсутствия несметных богатств и выгодного положения в обществе. Стыдно было из-за шрама на лице, который «уродовал» его.

      — Я тебя понимаю. Ты любишь её, но не можешь с ней быть из-за простого происхождения, отсутствия богатств и не такой приятной для некоторых внешности. Знаешь, это ещё в позапрошлом веке было такое деление, и простые люди не дружили с богачами. Таким, как ты, сложно было чего-то добиться. Тогда сложно было представить, чтобы принц дружил с бедняком, но теперь всё по-другому. Только до сих пор некоторые богачи смотрят на нас, простых людей, сверху вниз. И ещё, Шингван, помни одну вещь — не богатством измеряется человек, а поступками. Теперь скажи — ты любишь её или нет?

      — Да, — выпалил Ким, не раздумывая. — Я люблю госпожу и готов защищать её, заботиться о ней всю жизнь. До самого конца.

      — Не пытайся хоронить свои чувства. Если это не даёт тебе покоя, то скажи ей, что любишь. Она это поймёт. Не надо ждать, просто скажи. Если она отвергнет тебя, то не расстраивайся — она тоже имеет право выбирать. Ты не особенный — есть те, кто для неё лучше тебя. Но не отвергай, если госпожа сама тебе скажет о любви, ибо она сделала свой выбор именно твою пользу. Если ты её любишь, то прими её и не отговаривай. Не нужно думать, что скажут другие. Ты живёшь для себя, а не для них.

      Посмотрев на Юн Минбока, Шингван кивнул головой и отправился в свою комнату, где его ждала Мичжу. Он не знал, стоит ли сейчас говорить ей об этом, поэтому решил повременить с признанием.

      Тем часом Пак рассматривала комнату своего телохранителя; Мичжу от скуки прикасалась ко всему, чтобы узнать о нём больше, и видела разные воспоминания, отпечатавшиеся на некоторых предметах. Она потрогала ножик, лежавший на столе, и увидела, как Шингван изготавливал его в кузнице. Девушка прикоснулась к лежащей на столе книге о пятерых воинах, обладающих силами пяти стихий: вода, огонь, земля, воздух и металл; главными героями романа являлись Мин Асан, обладающий силой металла, владеющий неизведанной энергией Чжо Ран; Ким Чжугун, обладающий силой земли, умеющий превращать своё тело в камень; Ли Сачжа, огненная дева с ловкостью кошки; Хон Сонмэ, воитель, умеющий летать по воздуху и создавать ветры, бури, ураганы; Шим Санхо, имеющий силу воды. Пятеро молодых людей сражались с разными злодеями, попутно ища давно потерянного отца Мин Асана. Дотронувшись до обложки этой книги, Мичжу увидела плачущего над романом Кима.

      «Он вспоминал своих родителей, когда читал эту книгу? Надо будет спросить у Шингвана, можно ли её взять. Наверное, интересный роман об этих пяти воителях-ёчжон».

      Когда Ким зашёл в комнату, девушка задала ему вопрос:

      — Шингван, а можно взять эту книгу? Интересная, наверное. Хочу почитать на досуге.

      — Берите. Мне не жалко, — улыбнулся телохранитель. — Надеюсь, вам понравится. Предупреждаю — там есть моменты, от которых вы, наверное, заплачете.

      Мичжу положила книгу в рюкзак юноше и решила почитать потом, когда придёт в Ханманчжу. Ким улыбнулся и принялся готовиться ко сну. Молодые люди легли спать в комнате Шингвана, но не могли уснуть. Пак задала вопрос телохранителю:

      — Шингван, а ты хочешь снова вернуться сюда, в Чольмён? Это всё-таки твоя родина.

      — Знаете, госпожа, я почти четыре года прожил в Нунбушине, и теперь понимаю, что здесь так скучно, уныло. Чольмён стал тесен для меня, а в Нунбушине я узнал настоящую жизнь, познакомился с новыми людьми, нашёл хорошую работу. Я не хочу оставаться в Чольмёне. Всю жизнь хотел уйти отсюда. Когда мне исполнилось шестнадцать, я это сделал. Знаю, что в Чольмёне столько хороших воспоминаний из детства и юности, ибо в нём вся моя жизнь, но есть ещё то, что я хочу забыть, но не могу.

      — Знаешь, я тоже все шестнадцать лет жила как птица в клетке. Каждый день одно и то же. Но теперь знаю, насколько разнообразной бывает эта жизнь. Мне понравилось путешествовать в лесу. Не знала, что лес может быть таким красивым. Никогда не думала, что буду путешествовать в лесу.

      — Давайте, вместе будем путешествовать по разным краям. Я буду защищать вас от врагов.

      — Главное, чтобы ты остался жив, когда будешь защищать меня.

      — Самое главное, чтобы жили вы, госпожа, — улыбнулся Шингван.

      Мичжу крепко уснула. Ким смотрел на её лицо, освещаемое лунным светом, и гладил её щёки кончиками пальцев, понимая, что госпожа не будет ругать его за это.

      «Принцесса. Как же вы прекрасны. Не знаю, достоин ли я вас. Могу ли сказать, что люблю? Что мне ничего от вас не надо — только чтобы вы жили для меня. Надеюсь, что вы не отвергнете меня. Не помню, что вы меня не любили и часто унижали из-за того, что я не сын министра или короля. Я вас давно простил. Не могу держать зло на такую красавицу. Тем более, я помню, как вы перевязывали мои раны, как лечили меня своей кровью, хоть мне не нравится, что вы режете себе руки. Ещё тогда понял, что вы плакали не из-за соринки в глазу. Вам было жаль меня, когда вы видели эти шрамы на спине. Я бы мог умереть, когда на меня напал медведь. Я вижу, что у вас доброе сердце, хоть не хотели это признавать».

      Телохранитель уснул, обнимая девушку и прижимая её к своей груди. Он помнил, что в последнее время ей нравилось спать в его объятиях, она чувствовала с ним полную защищённость. Проснувшись, Мичжу старалась не шевелиться, чтобы не разбудить юношу.

      «Как это неприлично — лежать на одном татами с молодым человеком, с которым не заключён брак. Но это так приятно. Это... Я даже не знаю, как это объяснить. Как прекрасно утро, когда просыпаешься в объятиях любимого человека».

      — Доброе утро! — улыбнулся Шингван, просыпаясь. — Госпожа, простите, что я вас опять обнимал.

      — Ничего. Мне было приятно. Почаще так делай.

      «Смогу ли я вам сказать, госпожа?» — пронеслось в голове Кима.

      Молодые люди переоделись и зашли в столовую, где кроме родителей и Чжонъёна их ждал Киён со своей супругой Гён Хёнчун. Услышав от соседей, что Ким Шингван пришёл в деревню, молодые люди захотели увидеть его.

      — Шингван, ты пришёл! — радовался названный хён, обнимая его. — Мы так скучали по тебе. Специально зашёл домой, чтобы встретиться и поговорить. Нам обоим есть, что сказать. Хочу знать всё.

      — Ты так изменился, — добавила супруга Киёна. — Так повзрослел. Мои соболезнования, госпожа Пак. Понимаю, как вам тяжело. Крепитесь.

      Телохранитель не мог наговориться с Киёном и делился последними новостями из своей жизни; в свою очередь Юн рассказывал о своей работе на мельнице и о женитьбе. Ким даже не хотел уходить из родного дома, но долг звал его идти с госпожой в Ханманчжу; Пак тоже не хотела уходить из этого гостеприимного дома, ибо именно здесь, с его родственниками, чувствовала себя счастливой. Позавтракав кимчи и рисовыми пирожками, Шингван и Мичжу нехотя собрались в путь. Юн Минбок сказал им:

      — Если будет время, навещайте нас чаще. Не забывайте о нас.

      — Вы тоже не забывайте нас, — ответил Ким. — Когда-нибудь мы снова встретимся.

      — Надеюсь, что мы ещё придём к вам, — улыбнулась девушка, глядя на приёмную семью любимого человека.

      Покидая родной дом, телохранитель ощущал тяжесть на сердце. Там его любят, всегда его ждут, и он снова их покинул. Пак смотрела на него и размышляла:

      «Они тебе чужие люди, но так заботятся о тебе. Ты мог бы ненавидеть богачей, мог бы стать таким, как Сукчжон, если бы не Юн Минбок и его семья. Добрые люди... К Сукчжону его родные родители были жестоки, а тебя приёмная семья любит как родного».

      Мичжу трогала его руки, и Шингван намеренно показывал ей хорошие воспоминания из детства, чтобы поднять настроение госпожи. Пак получала удовольствие от просмотра весёлых и приятных картинок из памяти. Путники снова оказались в лесу и всё дальше и дальше удалялись от деревни. Был приятный солнечный день и наступил вечер, озаряя лес алым светом заката. Девушка почувствовала что-то. Она раньше ощущала подобное, если поблизости находились другие ёчжон, но на этот раз эта энергия оказалась более сильной.

      «Наверняка, это кто-то из ёчжон. Сколько их ещё осталось? Но это что? Самая могучая ёчжон?»

      Неожиданно перед Кимом и Пак предстали три девушки, отдалённо напомнившие путникам тех самых трёх злых ёчжон из романа «Нальгэ», Орым, Хвансан и Канбон. Девушки с длинными высокими конскими хвостами, одетые в обтягивающие костюмы, походили на жительниц Маритаима и Сариматии, ибо обладали густыми русыми волосами, большими голубыми глазами и светлой кожей. Гостьи этой планеты казались им сёстрами-близнецами, хоть были одеты в обтягивающие брючные костюмы разных цветов: первая была в чёрном, вторая в красном, третья в жёлтом.

      — Во имя чистоты крови нашей расы аро все грязнокровки должны умереть, — заявила девица в красном костюме, стоявшая посередине.

      — Если чистота какой-то крови вам важнее человеческой жизни, то я тоже не считаю жизнь каких-то злобных аро значимой, — ухмыльнулся Шингван и попытался напасть на них с мечом, но ёчжон в жёлтом силой мысли отшвырнула его в сторону.

      Мичжу поняла, что этих девиц не убить голыми руками, поэтому схватила охотничий нож и, пока телохранитель отвлекал их, бегая к ним с мечом, с трудом сопротивляясь действующей на него магической энергии, сковывающей его движения, переместилась за спину девиц. Силой мысли Пак переместила оружие к спине ёчжон в чёрном и, сконцентрировавшись, медленно двинула его прямо в спину; лезвие вошло точно в сердце напавшей, отчего та упала замертво, истекая кровью.

      — Ты убила нашу сестру!? — закричала аро в красном. — Бедная Ирма...

      — Тогда и я отниму у тебя дорогого человека, — вторила ей её спутница. — Эва, я уничтожу этого таракана! Раздражает!

      — Ильза, я с радостью убью эту паршивую грязнокровку, а ты убей этого мальчишку. Пора избавить вселенную от этой скверны.

      Шингван тоже понял, что с ними трудно будет справиться, поэтому, держась как можно дальше от госпожи, сделал сальто над Ильзой и, встав за её спиной, метнул в неё кинжал. Ёчжон обернулась, поймала его оружие, силой мысли кинула его в сторону телохранителя и вонзила ему в правую грудь.

      — Я с тобой не наигралась, таракан, — усмехнулась девица. — Хочу посмотреть, как долго ты протянешь с ножом в груди.

      Превозмогая боль, Ким вытащил кинжал из своего тела и сражался с Ильзой. Он замахивался на неё мечом, но она исчезала и, появляясь у него за спиной, наносила удары кулаком, в котором сжимала кастет. Шингван продолжал бороться с аро, чувствуя, как силы покидают его, как удары металлической пластины причиняют ему боль.

      Тем часом Мичжу силой мысли удерживала Эву и пыталась попасть камнем в её висок, но та, сопротивляясь слабой силе Пак, переместилась к ней ближе, вцепилась ей в горло и принялась душить. Заметив, что госпожа в опасности, Шингван достал кинжал и метнул оружие в Эву, словно давая знак любимой. Заметив летящий по направлению к ним кинжал, задыхающаяся от цепких рук Пак переместила лезвие поближе и, сдвинув его силой мысли, воткнула в спину аро в красном. Разжав руки, злая ёчжон упала на колени и кричала от боли; откашлявшись и быстро восстановив дыхание, Мичжу за мгновение очутилась позади своего несостоявшегося палача, вытащила кинжал из её тела, схватила её за волосы и, пока Эва не начала использовать силу, резким движением перерезала ей горло.

      Увидев, как её вторую соратницу убили, Ильза от злости переместилась к трупу Ирмы, вытащила из её спины охотничий нож и, очутившись прямо перед Шингваном, воткнула его в живот молодому человеку, вкладывая в этот удар всю ненависть к нему. Ещё один удар. Ещё и ещё. Держа кинжал, Мичжу переместилась за спину аро, воткнула ей нож чётко в сердце и крикнула:

      — Это тебе за Шингвана!

      Ильза упала замертво, и перед Мичжу стоял истекающий кровью телохранитель. Пак поднесла кинжал к своей ладони, но Ким, падая на колени и зажимая одной рукой рану, из последних сил схватил её за запястье и, притягивая её к себе, прохрипел:

      — Госпожа, не делайте себе больно. Не тратьте на меня свою кровь.

      — Нет, Шингван, ты из-за меня ранен, поэтому я должна это сделать. Я обязана тебя спасти, чего бы мне ни стоило!

      — Что случилось? — послышался чей-то скрипучий голос, и перед молодыми людьми появилась незнакомая старая женщина в сером ханбоке, цвет которого отдалённо напоминал опавшие жёлтые листья.

      — Помогите нам! Человек ранен! Он умирает! — кричала Мичжу, и на её глазах выступили слезы.

      — Пойдёмте со мной, — пригласила старуха.

      — Как!? Я не смогу его довести! Видите, он кровью истекает!?

      — Держи его... — прошамкала незнакомка и взяла Пак под локоть.

      Через мгновение Шингван, Мичжу и неизвестная ёчжон очутились в старом домике в лесу. Пак лихорадочно рассматривала комнату в поисках места, куда можно уложить раненого юношу. Было убого, но уютно. Мичжу быстро уложила Шингвана на циновку и, развязав его топхо и чогори, обнажив его торс, Пак ужаснулась, увидев, что эта аро сделала с ним: на его животе зияли глубокие раны, а на груди с правой стороны кровоточил жуткий глубокий порез. Схватив кинжал, Мичжу хотела порезать себе руку, но телохранитель из последних сил снова схватил её и, теряя сознание, прохрипел:

      — Госпожа, не надо...

      Шингван уснул, отпустив руку девушки. Тем часом старуха принесла тёплую воду и куски ткани. Пак смочила платок и обтирала кровоточащие следы от борьбы. Решив не терять время, девушка взяла кинжал, глубоко оцарапала им свою левую ладонь и, сжав левую руку в кулак, окропляла своей кровью его раны.

      — Знаю, что ты запретил мне это делать, но я должна тебя спасти. Шингван, я не хочу твоей смерти. Ты должен жить. Ты должен бороться за жизнь.

      Вскоре раны на его теле затянулись, оставив белые рубцы на коже, но Ким не просыпался. Мичжу потрогала его запястье, пытаясь нащупать пульс. Сердце билось слабо, и Пак почувствовала, что рука холодная, хотя раньше была тёплой. Девушка приподняла его, сняла топхо и чогори, осмотрела спину, на которой красовались ушибы и кровоподтёки, смазала их своей кровью, и через минуту следы от побоев кастетом сошли. Она уложила юношу на циновку, прижала к своей ране смоченную белую тряпку и держала её, чтобы остановить кровь.

      — Шингван, не уходи, не бросай меня! Пожалуйста! Ты должен бороться за жизнь! Ты должен жить! Шингван! Прости меня за всё! Я люблю тебя! Только не умирай! Не оставляй меня одну! Пожалуйста, не бросай меня! Мне плохо без тебя! — плакала и тормошила его Мичжу.

      Ким спал крепким сном. Старая ёчжон силой мысли приподняла его полностью, забрав у девушки его верхнюю одежду, чтобы постирать и заштопать её, снова положила на циновку. Пак подняла его и одела в старую спальную чогори, найденную в шкафу, укрыла одеялом, горько плакала и гладила его руку, понимая, что он может не очнуться. Она ощущала, как почва уходит из-под ног. Девушка вспомнила, что говорила ей незнакомка из сна, и теперь до неё дошёл смысл сказанных слов, из-за чего чувствовала себя ещё хуже.

      — Знаю, какой бы ты сейчас поднял шум из-за раны на моей руке. Шингван, пожалуйста, очнись! Не бросай меня!

      — Девчонка, дай ты ему отдохнуть. Он и так из-за тебя настрадался. Лучше успокойся и попей чай. Тебе станет легче.

      Мичжу с неохотой поднялась, приняла ванну, переоделась в чистое старинное платье, которое носила эта ёчжон ещё в молодые годы, и отправилась в столовую, где поела рисовые пирожки, запивая их лавандовым чаем. Почувствовав тепло и умиротворение, Пак посмотрела на старуху, и та сказала ей:

      — Девчонка, я тебя понимаю. Когда-то я так любила одного охотника. Только он поиграл со мной и бросил, а я поверила в его слова. Я так же, как ты, из-за него страдала. Не плачь. Он проснётся.

      — Шингван не такой. Он всегда обо мне заботился, защищал меня, ничего не требуя взамен. А я это не ценила. Оскорбляла и унижала его из-за незнатного происхождения. Но теперь понимаю, что нельзя так относиться к людям. Он не заслужил такое отношение просто потому, что его отец был кузнецом. Он многое сделал для меня, но что я сделала для него? Это я во всём виновата. Я не смогла спасти отца, а теперь ещё Шингван из-за меня пострадал. Я сама во всём виновата.

      Незнакомка прикоснулась к руке девушки и увидела её самое яркое воспоминание — они с телохранителем Кимом защищались от наёмников, пытаясь выжить, и Пак Тхаран, отец девушки, вышел из дома и потребовал, чтобы убили его и не трогали его дочь, ибо она ни в чём не виновата; в тот же момент он получил в шею суриком.

      — Я видела, что ты пережила, и тебе сейчас больно, Пак Мичжу. С уходом Шингвана тебе станет ещё больнее, поэтому ты за него цепляешься. Ты теперь понимаешь, что нужно смотреть на поступки и отношение к себе, а не на богатство и принадлежность к знатному клану. Это хорошо, что ты вовремя это осознала. Не казни себя. Ты вылечила его. Ты ёчжон и можешь проникнуть в его сны. Узнай, почему он не может очнуться, что он видит, в каком состоянии его душа.

      Лесная ёчжон обработала и перевязала рану на руке гостьи. Успокоившись, девушка отправилась в комнату, где спал Шингван. Его лицо было строгим, спокойным, словно он не был тяжело ранен, а просто уснул. Мичжу подошла к нему, гладила его руку. Решив узнать, о каком шраме на лице говорила Чжо Гюын, Пак убрала его чёлку на бок и оторопела, увидев неровный побелевший от времени рубец от ожога на щеке. Сев к нему с другой стороны и прикоснувшись к его щеке, Мичжу увидела самое страшное воспоминание Кима, которое оставило жуткий шрам не только на теле, но и на душе.

      Связанный по рукам и ногам маленький мальчик лежал на полу, и два наёмника по три раза ударили его ногами, из-за чего тот заплакал от боли. Перед ним на стульях сидели связанные родители. Человек в маске избивал женщину кулаками по лицу и жёг ей щёки металлической лучинкой; его напарник порол мать Шингвана железным прутом по рукам, оставляя красные полоски на коже. Ещё один наёмник несколько раз побил мужчину ногой в живот, отчего тот согнулся пополам, постанывая от невыносимой боли.

      — Где Квон Хисок? Говорите! — требовательно спрашивал незнакомец в маске, и Пак с ужасом узнала голос Чха Гималя.

      — Мы всё скажем, только не троньте нашего сына, пожалуйста! — закричала женщина и тут же получила удар в лицо.

      — Он ни в чём не виноват! — вторил ей мужчина, получая удар раскалённым металлическим прутом по лицу. — Лучше убейте меня, но позвольте жить моей жене! Позвольте жить нашему сыну!

      Чха Гималь взял прут с пластинкой на конце, накалил его на печи докрасна, приложил его к правой щеке мальчика и с противной усмешкой потребовал:

      — Говорите быстрее, или вам хочется наблюдать за мучениями вашей кровиночки!?

      Шингван плакал и кричал от невыносимой боли, которую причиняла эта раскалённая пластина; слёзы ручьём текли из глаз мальчика, но Чха Гималя это не трогало — он зло смеялся, глядя на мучения ни в чём неповинного ребёнка.

      — Чха Гималь, что ты делаешь? Оставь их в покое! — потребовал ворвавшийся в дом Квон Хисок и твёрдо заявил: — Лучше убей меня, а эту семью не трогай! Мне всё равно незачем жить — жену и сыновей не вернёшь.

      — Нет, я хочу, чтоб ты смотрел, как убивают твоих благодетелей. Чтоб никто не помогал государственным изменникам.

      — Оставь ребёнка в покое! — требовал беглец. — Тебе не стыдно? У тебя своя дочь есть! А если её так же будут пытать?

      — Убить их! — приказал Чха Гималь, не слушая взывания к совести Квон Хисока, и наёмники хладнокровно перерезали горло Ким Хэнмёну и Чан Пинми.

      Министр обороны взял кинжал и хотел зарезать маленького мальчика, испуганно смотревшего на страшное жуткое лезвие, и тот от ужаса перед предстоящей смертью потерял сознание. Воспоминание исчезло.

      Мичжу была потрясена увиденным, из-за чего, облокотившись спиной на стену, посмотрела на Шингвана и горько заплакала от осознания, что телохранитель пережил такой ужас в своей жизни, и шрам на его лице только напоминает об этой трагедии, причиняя страдания. Увидев, в каких мучениях погибли родители Кима, Пак поняла, почему он плачет, когда вспоминает их. Для него это незаживающая рана, начинающая сильно болеть, причиняя невыносимые страдания, если её как-то тронуть.

      Наступила ночь, и полная луна освещала мертвенно-бледное лицо Кима. Пак села подле его головы и проникла в его видения. Она увидела тёмное холодное пространство, в котором словно ничего не было. Девушка увидела лежащего Шингвана в чёрном ханбоке, и ужаснулась: его тело было покрыто жуткими порезами, словно его пытали лезвиями, рассекая плоть. От невыносимой боли юноша не мог подняться, ибо его руки и ноги дрожали при попытке пошевелиться. Мичжу подошла ближе, и Ким, глядя на неё добрыми печальными глазами, на которых выступили кровавые слёзы, задал ей вопрос:

      — В чём я перед вами виноват, госпожа? За что вы меня так ненавидите?

      Его голос звучал так, словно он был в обвинён в том, чего не совершал, и его несправедливо подвергли пыткам; Пак в исступлении кинулась перед телохранителем на колени, взяла его за руку и, плача, кричала:

      — Шингван, я не заслуживаю твоей любви, я не заслуживаю твоего прощения! Пожалуйста, очнись! Лучше бы я умерла, а ты бы жил! Шингван... Ты должен жить! Не уходи! Не бросай меня!

      Дрожащей рукой Ким гладил её лицо, оставляя кровавые следы, и прошептал:

      — Я всё простил вам, госпожа. Не надо ставить свою жизнь ниже моей. Я не могу держать на вас зло, ведь есть люди, сделавшие мне ещё больнее, чем вы. У вас доброе сердце, вы способны отличить хорошее от плохого. Вы были неопытной, но теперь всё понимаете.

      Мичжу заметила, что раны на теле Шингвана затягивались, не оставляя шрамов на коже. Пак помогла ему подняться, и вокруг всё стало светло, тепло и легко. Девушка проснулась возле головы Кима и заметила, что на его щеках появился лёгкий румянец, и юноша открыл глаза.

      — Госпожа... — простонал Шингван, не в силах даже повернуть голову.

      — Ты как? — спросила Мичжу. — Только честно скажи.

      — Мне больно... В груди словно кол. Живот болит. Спина болит.

      Пак свернулась как кошка и сразу уснула подле головы Кима, ибо за день была очень измучена. Превозмогая боль, Шингван кое-как встал на колени, опираясь руками о пол, посмотрел на спящую девушку и с трудом укрыл её своим одеялом. Юноша развязал чогори, рассматривал грудь и живот, заметил вместо колотых ран побелевшие шрамы и про себя отметил:

      «Всё-таки вы сделали это, хоть я вам запретил...»

      — Эй, паренёк, ты зачем раскрылся? Простыть хочешь? — задала вопрос пришедшая старуха. — Отдыхай! Ты должен выспаться!

      — Не хочу, чтобы госпожа мёрзла... — сказал Ким и лёг на циновку.

      — Ты так её любишь, что готов жертвовать собственным комфортом ради неё. У меня ещё одеяла есть, поэтому прикройся. Ты простудишься.

      Старая ёчжон достала из шкафа одеяло, и Ким завернулся в него, чувствуя озноб. Меньше всего на свете ему хотелось, чтобы госпожа снова резала себе руки ради спасения его жизни. Незнакомка угостила его принесённым ромашковым чаем с лекарствами, и юноша ощутил, как тепло разливается по всему телу.

      — Я ей запретил резать руки, а она пролила свою кровь ради меня...

      — Ты бы видел, как она из-за тебя плакала. Ей было тяжело смотреть, как ты лежал бревном и не просыпался.

      Шингван почувствовал слезу на щеке и, повернувшись к спящей Мичжу, погладил её мягкие волосы.

      «Не думал, что вы повторите судьбу Хана Косюку. Она не ёчжон, но так же заботилась о Чан Гуне, когда тот был ранен в живот и чуть не умер».

      — Паренёк, ты лучше поспи, — вставила старуха — Тебе нужно как следует отлежаться.

      Ким лёг и ощущал, что боли после ранения постепенно отступают, и ему становилось лучше. Юноша взял спящую Мичжу на руки, положил её рядом с собой и обнял. Девушка проснулась, приоткрыла глаза и с улыбкой сказала:

      — Шингван, хорошо, что ты очнулся и теперь с нами.

      — Госпожа, зачем вы порезали руку? Я не хочу, чтобы вы делали себе больно даже ради меня.

      — Я хочу, чтобы ты жил. Ну и что с того, что на руке останется шрам...

      — Просто не хочу, чтобы вы причиняли себе боль, а шрам... У меня тоже всё тело в шрамах. Знаете, как это больно, когда лезвие режет вашу кожу?

      — Знаю. Лучше поспи. Тебе надо отдохнуть и окрепнуть. Поговорим обо всём завтра.

      Мичжу уснула на его груди, и Ким лёг на спину, прижимая девушку к себе. Почувствовав усталость, юноша быстро уснул. Утром Пак проснулась и не шевелилась, чтобы не разбудить Кима. Шингван открыл глаза и погладил девушку по голове.

      — Эй, молодёжь, есть не хотите? — задала вопрос зашедшая хозяйка дома и принесла на подносе две тарелки с куриным бульоном и две чашки ромашкового чая.

      Молодые люди позавтракали и попили чай. Шингван встал на ноги и, походив туда-сюда по комнате, сказал:

      — Всё нормально. Больше не болит. Ходить могу.

       На столике лежал его чёрный заштопанный выстиранный ханбок, рядом лежал его потерянный охотничий нож, которым Ильза чуть не убила его.

      — Он вам ещё нужен, — объяснила старуха.

      — Тем более, я сам его сделал, — прошептал Ким, одеваясь.

      — Шингван, тебе надо отдохнуть. Нам нужно поговорить, — сказала Мичжу, забирая этот нож. — Я давно хотела тебе это сказать, но не решалась.

      Госпожа и её телохранитель вышли из дома и сели на крыльцо. Летнее солнце грело, освещая сквозь зелёные ветки деревьев дом в лесной чаще. Мичжу взяла юношу за руку и начала высказывать всё, о чём молчала:

      — Давно надо было сказать тебе, но не решалась. Думала, что ты не поймёшь меня. Шингван, я перед тобой виновата. Из-за меня у тебя проблемы, ты чуть не погиб. Ещё я тебя постоянно унижала и срывала на тебе злость. Прости меня... Ты столько сделал для меня, но что сделала я для тебя?..

      Девушка не могла дальше говорить и заплакала от съедающего её душу чувства вины. Ким прижал её к своему сердцу и гладил волосы, говоря:

      — Госпожа, вы были неопытны и не отличали хорошее от плохого, но теперь вы всё понимаете. Не всё, что дорого стоит, хорошее. Я вас давно простил. Принимаю ваши извинения. Не казните себя. Всё хорошо. Тем более, вы меня спасли. Спасибо вам за это.

      — Знаешь, как мне было страшно, когда я чуть не потеряла тебя? Боялась, что ты не узнаешь...

      Мичжу продолжала плакать на груди Кима, гладящего её голову и плечи. Когда Пак успокоилась, на одном дыхании выпалила:

      — Шингван, я люблю тебя. Раньше я тебя презирала из-за незнатного происхождения. После того, как ты столько лет терпел мои выходки, всё время был рядом со мной, утешал меня, всё делал для меня, я поняла, что жить без тебя не могу. Ты действительно мне как родной человек. Всё произошло так, как в твоём любимом романе о Чан Гуне. Я Хана Косюку, а ты Чан Гун.

      — Я тоже люблю вас, госпожа, — ответил Ким, продолжая обнимать девушку. — Просто за то, что вы есть. Вы очень красивая, отлично играете на тансо. Вы дочь богатого господина. Вижу, что вы очень добрая, хоть и не показывали это до поры, до времени. Знаю, что вы ёчжон. Клянусь, что никому не скажу ваш секрет. Я никогда не верил в них, считал их выдумкой, но теперь знаю, что они есть. Я люблю вас, а не вашу красоту, доброту, музыкальный талант, богатства или силу. Просто за то, что вы есть. Даже ваш характер меня не остановил.

      — Шингван, давай ты не будешь разговаривать со мной как со своей хозяйкой. Мы теперь друзья, и со мной можно фамильярничать. Давай ты не будешь называть меня госпожой, оппа. С этого дня для тебя я Мичжу. Просто Мичжу. Не госпожа, не госпожа Пак, а Мичжу.

      — Мичжу... — проговорил Шингван. — Какое красивое имя...

      — Твоё тоже красивое, оппа. У меня к тебе вопрос.

      — Какой?

      — Давно ты понял, что я ёчжон?

      — Когда я сражался с наёмниками, которых подослала госпожа О Хэналь. Ещё тогда подозревал, что тут что-то не так. Но позже ты задерживала сурикомы, лечила мои раны... Ещё тот наёмник крикнул: «Ёчжон!». Всё стало понятно — ты ёчжон. Ты постоянно всех трогала за руки. Теперь понятно, для чего. Но я не считаю тебя чудовищем, ведь ты использовала силу во благо, а не во вред.

      Шингвану было непривычно общаться с госпожой так, словно они не хозяйка и её слуга, а лучшие друзья, влюблённые. Ким привыкал к такому общению с Мичжу, хоть его голос дрожал от волнения и чувства, что он зашёл слишком далеко.

      — Когда Хэналь заказала меня, я замкнулась в себе и не могла подпустить никого кроме отца и Сукчжона. Но теперь я Сукчжона не люблю. Он обманул меня. Шингван, когда мы прибудем в Ханманчжу, я должна быть с ним. Я должна знать, какие у него планы. Я должна спасти Ачимтэян от него.

      — Это может быть опасно, Мичжу. Мало ли, что у него на уме.

      — Ты забыл, что я ёчжон? У меня ещё есть ты. Вместе мы справимся. Помнишь, как вчера мы сражались с этими аро? Одна я бы с ними не справилась, а вместе мы смогли их одолеть.

      — Мы оба чуть не погибли, но сейчас понимаем, что нужно уметь работать сообща, — изрёк Шингван и решился спросить: — У меня есть вопрос. Что ты видела, когда касалась меня?

      — Я видела только хорошие воспоминания. Твоих родных и приёмных родителей, Киёна и Чжонъёна, Хёнсук, наследного принца Ли Донмина, его жену Хван Чжакму, твоих покупателей, которым ты что-то чинил, других детей, с которыми ты в детстве играл. Тебя любили, о тебе заботились. Ты остаёшься человеком несмотря ни на что. Но знаешь, что я видела, когда касалась Сукчжона? Я видела только обиды. Его мать избивала, отцу было всё равно на него. В деревне его ненавидели, постоянно унижали и били. Хон Чунгэ его так тренировал, что он еле ноги волочил. Мне приятно касаться тебя. Только не вижу воспоминания с собой. Я знаю, что всё из-за моего мерзкого характера, но теперь обещаю дарить тебе только хорошие воспоминания, чтобы ты всегда был счастлив, думая обо мне.

      — Мичжу, я не держу на тебя зла, — сказал Шингван, до сих пор не веря, что может фамильярно общаться с госпожой. — Тем более, есть те люди, которые ещё больше заслуживают смерти. Один из таких людей оставил мне это.

      С этими словами Ким поднял чёлку и показал девушке шрам от ожога, напоминавший ему о давнем несчастье, изменившем его жизнь.

      — Я видела эти воспоминания, пока ты спал. Из-за этого я чувствую себя ещё большим чудовищем. Я не знала, что ты так страдал. Знаешь, кто убил твоих родителей и оставил тебе этот шрам? Это Чха Гималь. Это у него такой противный голос.

      — Я вспомнил этот противный голос, когда мы однажды с Хёнсук ходили на рынок. Нужна была бэчу, чтобы сделать кимчи. Остановились, когда на рынке выступал Пэ Гом. Хёнсук сказала, что его настоящее имя Рю Ясу. Рю Ясу раньше пародировал стареньких бабушек, а четыре года назад начал петь под каягым. Вспомнил одну его песню. — Шингван вспомнил мотив той песни, которую услышал четыре года назад, и напел:

«Пришёл однажды ночью в дом кисэн,

Где девы песнь играли на сэнхване.

Но думал я весь вечер лишь о ней —

Стрелой любви серьёзно был я ранен.

Всю ночь я танцевал и танцевал,

И девы хоровод со мной кружили.

Лишь под конец пришла любовь моя

И танцем так с ума меня сводила.

Что нужно этой деве подарить?

Хочу добиться светлого я чувства.

С ней до порога мы смогли дойти,

Где мне сказала: «Я служу искусству».

Не дашь, принцесса, светлой мне любви.

Не смог тебя покинуть. Ты прости».

      Мичжу слушала эту песню. Если бы она услышала её раньше, то проворчала бы, что это худшее из всех прослушанных ею композиций, но в исполнении Кима она звучала божественно, до мурашек по коже.

      — Оппа, ты так чудесно поёшь, — прокомментировала Пак. — Плохо, что ты не хочешь заниматься пением. Ты бы стал лучшим певцом. Я часто посмеивалась над этим Пэ Гомом. Меня развеселила его песня о молодой прекрасной госпоже, любящей пить много сочжу. Просто смешная песенка для поднятия настроения. Сукчжон ворчал, что это глупая песня для крестьян.

      — Мы с Хёнсук тоже хохотали над этой песней, — рассмеялся Шингван. — Она вспоминала, как в Хэнбоккаммёне её соседка из дома напротив очень обожала выпить сочжу. У неё было такое красивое лицо, что к ней собирались все мужчины из окрестных деревень. Они постоянно пели песни и веселились. Хёнсук мне так и сказала, что эта песня про неё.

      — У Пэ Гома все песни весёлые, но его голос отдалённо напоминает голос Чха Гималя. Такой же, как у старенькой бабушки.

      — Только у Пэ Гома голос более приятный, чем у того, кто убил моих родителей и прожёг мне лицо.

      — Ты прав! Я в ещё детстве хихикала над голосом Чха Гималя, когда он приходил к нам во двор забирать свою противную дочурку. Не знаю только, что случилось с его женой. Он воспитывал свою дочь один. Отец говорил, что этот противный министр обороны разговаривает как ворчливая старуха. Оппа, не пытайся отомстить ему или разоблачить его. Это будет опасно. И ещё нужны доказательства его вины. Я уверена, что он их уничтожил. Возможно, он где-то мог сделать ошибку, ведь идеальных преступлений не бывает.

      Шингван смотрел на небо и не мог поверить в происходящее. Мичжу теперь не госпожа, а лучший друг для него; он для неё не просто телохранитель, а оппа, самый близкий человек, словно старший брат, оберегающий свою сестрёнку. Как всё может измениться за такое короткое время...

      — Оппа, ты спишь? — задала вопрос Пак, положив руку ему на плечо. — Или задумался?

      — Задумался над тем, как всё переменчиво. И вас не оттолкнул мой шрам? Я некрасивый, небогатый, мой отец был простым кузнецом, шрам меня уродует.

      — Для меня ты лучше всех, — отрезала девушка. — Для меня ты самый красивый. Шрам... Я знаю, что это не твоя вина. Ты пострадал от пыток. Любят не за внешность и за богатство, а просто за хорошее отношение. Ты сильный. Ты не стал таким, как Сукчжон, хотя были все возможности для этого, и за это я тебя люблю.

      Мичжу приблизилась лицом к лицу телохранителя и нежно поцеловала его в обветренные губы; Шингван смутился от такого движения и почувствовал, как пылают его щёки. Пак гладила его волосы и чуть отстранилась от него.

      Старая ёчжон вышла на крыльцо и, посмотрев на влюблённую пару, сидящую на крыльце и греющуюся на солнце, прокомментировала:

      — Когда-то на этом же крыльце я так же целовалась с охотником Тэ Мачхи. Он мне признавался в любви, пока не исчез. Больше он не возвращался ко мне. А я не захотела ни с кем связываться и прогоняла всех мужчин, которые случайно здесь оказывались и, увидев меня, сразу же пытались меня соблазнить. Чувства мимолётны. Но у вас, я вижу, настоящая любовь. Вы друг о друге заботитесь, не требуя ничего взамен. Берегите друг друга. Побольше бы таких любящих людей, чтобы мир стал чуточку счастливее.

      Молодые люди не слышали ничего и наслаждались друг другом после случившегося. Шингван не мог поверить в происходящее, считая всё это сладким сном; Мичжу не хотела никуда отпускать любимого, ибо ещё вчера чуть не потеряла его. Им казалось, что ни зловредные аро, ни Чха Гималь, ни Ли Сукчжон не смогут помешать им наслаждаться друг другом этим прекрасным днём.