Кай сидел на берегу пруда и горько плакал. Овцы, оставленные без присмотра, разбрелись кто-куда, но ему было все равно. Как же ему не повезло родиться омегой, ещё и красивым. Как он сейчас завидовал Виру, который был косой на один глаз и совсем никому не нужный. А вот сам Кай приглянулся. Да не кому-нибудь, а самому владельцу местной мануфактуры: богатому, толстому, старому и, поговаривали, жестокому. Двоих мужей уже в могилу свёл, теперь вот на свеженькое потянуло.

Кай и раньше нравился многим альфам из их села и к нему приходили на смотрины. Но родители всех заворачивали, а за ним самим жестко следили, чтобы ни с кем не гулял, и на течки запирали в подвале. А тут обрадовались сватам, как родным, и в дом пригласили и лучшую посуду достали, скатерть праздничную на стол постелили. Сидели, улыбались, а глаза горели жадно — не иначе уже деньги за продажу сына считали. А когда сваты ушли, и Кай заикнулся, что вообще-то замуж не хочет, тем более за жирного борова, то высекли его лозиной и пригрозили, что, если хоть слово поперёк сказать посмеет, и вовсе насмерть прибьют.

Ну, Кай и не посмел. Смотрел только мёртвым взглядом на все приготовления к свадьбе, да разрешал себе выплакаться, пока никто не видит, когда сбегал пасти овец. Не о такой судьбе он мечтал в свои шестнадцать лет, совсем не о такой. Выросший, как и все, на сказках, он мечтал о прекрасном альфе, молодом и страстном, и о настоящей любви. И первую брачную ночь представлял себе уж никак не со стариком. Даже от мысли такой было противно, а ведь ему в самом деле придётся с ним лечь, терпеть его потное дряхлое тело и зловонное дыхание. Почему-то представлялось, что изо рта у него уж точно воняет. И что он полезет к нему целоваться и обязательно с языком, как рассказывал Дар, его друг. Тогда эти рассказы смешили и даже немного возбуждали. А теперь… Боги, вот бы раздавил он его насмерть сразу своим весом, да и дело с концом, хоть мучиться бы не пришлось. От этих мыслей Кай снова разрыдался.

И через застилающую глаза мокрую пелену не сразу разглядел, а как присмотрелся — ахнул. В небе неровно летел дракон, самый что ни на есть настоящий, и плевал огнём. Вернее, падал: то клевал носом к земле, а то поднимал морду к небесам в попытке набрать высоту, но лишь снова ухал ниже и ниже. Кай рот разинул и про горе свое забыл. Все сказки разом перед глазами ожили, а уж как он их любил — не пересказать. И не только любовь, но и про путешествия, и приключения, и, конечно, драконов. «Глупости это все», — говорил сурово отец-омега: «Не бывает никаких драконов, лучше бы делом занялся, чем небылицы эти слушать, а то ни корову нормально подоить не умеет, ни огород всполоть. Всего и достоинств — морда твоя смазливая». А отец-альфа только посмеивался в пушистые усы, строгая очередного единорога из дерева, и рассказывал-рассказывал.

Из-за воспоминаний Кай снова всхлипнул. В детстве отец-альфа его всегда баловал, а в по-настоящему важный момент вдруг стал на сторону своего мужа. Вот она — жизнь несправедливая.

Дракон в последний раз неловко взмахнул крыльями и окончательно рухнул вниз. Далеченько рухнул. Кай оглянулся на свое стадо, которое мирно щипало травку и ни о чем не беспокоилось. Расскажи — не поверит никто, скажут, что сочиняет. Эх, взглянуть бы хоть одним глазком на дракона. Чтобы настоящее чудо напоследок. Чтобы хоть что-то было, что в жизни вспомнить, кроме мужа ненавистного. Ведь и не жил ещё толком: не нагулялся, не влюбился, не надышался — а уже под замок до самой смерти.

Кай ещё раз оглянулся на стадо и решился. Согнал отару в стойло, а одну овцу за воротами оставил. Скажет потом, что отбилась и искать пошёл. Шкуру, конечно, спустят, только уж все равно теперь: и так и эдак пропадать, так хоть на дракона живого посмотрит. Или дохлого. С немалой высоты упал все-таки. Промеж лопаток пробежал холодок и Кай передернул плечами. Лучше все-таки дохлого. Несмотря на мрачность своего будущего, умирать он не хотел, а встреча с живым драконом вполне могла стать последней.

Дорога заняла больше времени, чем Кай рассчитывал. Добраться до места получилось, когда уже солнце начало клониться к закату, но Кай сразу понял, что это оно. Сломанные деревья лежали верхушками в одном направлении, образуя просеку. Их кора была обожжена дочерна, пожухшая от высокой температуры листва осыпалась на землю, обнажая скелеты ветвей. Выглядело это все жутковато, и Кай невольно поежился, но намерения своего идти дальше не оставил.

Кое-как обогнув по периметру бурелом. Или правильно сказать «драконолом»? Он затаился в кустах и уставился на место, куда упал ящер. Только вот это был совсем не дракон. Да и вообще не живое существо. За сказочного ящера можно было принять это лишь из-за большой высоты, да, пожалуй еще, только с таким, как у Кая, воображением.

Перед ним лежала огромная блестящая капля, гладкая и темная, как поверхность озера. Только вот даже на вид она казалась твердой и прочной. Да и развороченный бок зиял ошметками оплавленного металла. Из пробоины поднимался дымок

— Машина? — благоговейно прошептал Кай.

Сам он такой диковинки не видел. Где ей взяться в их глуши, но отец-альфа, который ездил в город на ярмарку, рассказывал о повозке, что сама на паровой тяге идёт. На ней ещё никто не ездил, только показывали, но поговаривали, что скоро лошади вообще не нужны станут, и в каждом доме по такой машине стоять будет. Кай в это верил, но он верил и в драконов, поэтому это ещё ни о чем не говорило.

И все же выходить из укрытия он не спешил. То, что это было творение рук человеческих, навевало на мысль, что и люди могут быть где-то неподалеку. А людей Кай опасался куда больше драконов. По крайней мере, он не знал никого, кого бы обидел дракон. А тут иди знай, как себя поведут незнакомцы, наткнувшись на одинокого омегу в лесу.

Секунды тикали, никто из чудесной машины не появлялся, и он все-таки решился. Вышел тихонечко, на цыпочках подкрался к блестящему боку и заглянул в дыру. Кроме покореженного металла были ещё какие-то материалы, названия которым Кай не знал, из стен торчали обрывки каких-то ниточек и канатиков, с концов которых периодически искрило. Решив на всякий случай ничего по возможности не касаться, он протиснулся в отверстие.

Внутри было достаточно тесно и темно. Кай с трудом разглядел кресло, а в нем привязанного ремнем человека. Тот не двигался и признаков жизни не подавал. Подойдя поближе, Кай приложил свою ладонь к его губам. Кажется, дыхание было, хоть и слабое. Или это сквозняк гулял? В любом случае, стоило его вытащить и там уже как следует рассмотреть.

Ремень он долго дёргал в поисках узла, но, так и не найдя, просто перерезал. Благо, в пастушьей сумке было много чего полезного. А вот уже вытащить наружу оказалось сложнее. Мужчина был крупнее самого Кая и в дыру пролазил с трудом. Пока Кай пыхтел, пытаясь протащить его сквозь неровные края не поранив, то задел его боком веревочки. Мужчину странно тряхнуло, и он застонал.

«Все-таки живой», — подумал Кай и, поднажав немного, вытащил того наружу. Привалив находку спиной к ближайшем дереву, Кай отцепил от пояса флягу с водой и аккуратно залил ему в рот. Найденыш закашлялся и открыл глаза, светло-голубые, почти прозрачные, словно кусок льда в лунном свете.

— Все хорошо, — Кай убрал флягу, — ты в безопасности.

Незнакомец что-то ответил. Говорил он на каком-то совсем другом языке. Да и понятно — издалека на такой-то чудесной машине. Кай улыбнулся, надеясь, что это внушит доверие, несмотря на различия в языке.

— Все в порядке, я тебя не обижу, — сказал Кай снова на всякий случай.

Мужчина потянулся к поясу и достал два каких-то предмета, похожих на чёрные капли воды. Одну он вставил в ухо себе, другую протянул Каю. Он покатал её в пальцах, вроде ничего необычного, и последовал его примеру.

Голос теперь звучал дважды, один раз говорил найденыш, и второй раз его речь отдавалась в голове, на уже понятном Каю языке. Он даже головой тряхнул от неожиданности. Нет, тут не машина, тут явно магия замешана.

— Гурлав… Меня зовут Гурлав. Дай ещё воды, пожалуйста.

— Кай, — представился он в ответ и снова протянул флягу.

Говорил он медленно, все ещё не до конца осознавая, что незнакомец… нет, не незнакомец — Гурлав, его понимает.

— Ты кто такой, и что это все? — Он сделал рукой круг, имея в виду и машину, и странное приспособление, которое позволяло понимать друг друга.

Возможно, будь он чуть приземленнее, старше, или не витай всю свою жизнь в облаках, то испугался бы и уже бежал бы, что есть силы, в родное село. Но страха не было вовсе, только азартное предвкушение настоящего волшебства.

— Я живу на другой планете, но мои предки родом отсюда, и я всегда мечтал здесь побывать, только вот не справился с управлением и… — он заметил округлившиеся ещё больше глаза Кая и уточнил, — у вас ведь есть космопорт?

— Что у нас есть? — то ли капля в ухе работала недостаточно хорошо, то ли такого слова языке Кая не было, что он в любом случае не понял.

— Вы ведь летаете в космос? Не может быть, чтобы не летали, ваше развитие несколько тысяч лет назад было достаточно высоким для этого, и за такое время вы должны были выйти… — он снова споткнулся о взгляд Кая, к которому присоединился открытый рот. — Вы не летаете в космос.

Кай помотал головой. До сегодняшнего дня он вообще не знал, что можно летать по небу, будто птица, но ведь сам своими глазами видел, как эта штука летела. Вернее, падала, но, чтобы упасть, сначала ведь ей требовалось взлететь, не так ли?

— Это космопорт? — Кай указал рукой на то, что принял сперва за дракона.

Вопросы роились в голове, толкая друг друга, и уж Кай собирался задать их все.

— Нет, это космический корабль, шаттл, — снова непонятное слово, — а космопорт — это место, где такие корабли находятся и откуда взлетают. Но если у вас этого нет, тогда что есть? У вас есть компьютеры? — такого слова Кай тоже не знал, поэтому отрицательно помотал головой, — телефоны? Радио? Автомобили? Конвейерное производство? Электричество? Паровой двигатель?

Услышав последнее, показавшееся хоть сколько-нибудь знакомым, Кай радостно закивал, правда уточнять, что сам его в живую не видел, не стал.

— Кошмар. — сделал вывод найденыш. — Но как? Как это возможно было, растерять все, что было у ваших предков, и по сути начать с нуля?

— Не знаю. — Стало немного обидно, как-будто его лично обвиняли в том, что он не сохранил наследие великих предков. А может, не настолько уж и великих, раз уж даже следов от них не осталось.

Видимо, Гурлав услышал что-то такое в интонации. Что сказал:

— Извини. Просто это удивительно. Получается, если у вас ещё нет конвейера, то до выхода в космос вам ещё лет сто, как минимум… и значит, мне негде найти детали. Вот же ж фарх!

Последнее слово Кай снова не знал, но прекрасно понял, что оно может означать — ситуация видимо сложилась не слишком хорошая.

— Мне нужно проверить, возможно, хотя бы аварийные модули целы, и тогда можно будет перенастроить системного дроида на ремонт корабля. — Гурлав скорее разговаривал сейчас сам с собой, он попробовал приподняться и застонал.

Кай было кинулся помочь, но Грулав отвёл его руку, поднялся и подошёл к кораблю. Надо же, в понимании Кая, корабли только по морям да океанам ходят, а оказывается вон как — и по небу летают, и к самим звёздам.

В дыру, из которой Кай его вытащил, Гурлав не полез. Вместо этого коснулся как-то по-особому пальцами своего запястья, и крыша корабля с шипением и свистом отодвинулась. Кряхтя и постанывая, тот забрался внутрь. Кая он не приглашал, но тот, на правах спасителя, сунул за ним свой любопытный нос.

Гурлав стоял рядом с креслом, из которого Кай его высвободил, и тыкал пальцем в стол перед большим окном.

— Кажется, не все так плохо, — не сдержал он облегчённого вздоха, — через восемь часов повреждённый участок залатают, и можно будет стартовать, и топлива как раз хватит на прыжок до станции.

— Он ещё и прыгает? Не только летает?

— Нет, так называется полет, при котором скорость становится быстрее скорости света.

Кай рассмеялся, вот уж явно обманывает его, какая у света может быть скорость? Это же просто свет. Именно это Кай и сказал.

— Наверное, это будет сложно объяснить на бытовых примерах… но вот если гроза, то сначала ты видишь молнию и спустя секунду — гром. Это потому, что скорость света быстрее скорости звука, и видишь ты его быстрее, чем до тебя долетает звук. Или ты зажигаешь свечу, и сразу становится светло, это потому что скорость света очень большая, такая, что кажется мгновенной, но это не так. Лучше понятно на больших расстояниях. Например расстояние от Земли до Солнца уже гораздо больше, чем до молнии — миллионы километров, и свет от Солнца идет примерно восемь минут. А от ближайшей к Солнцу звезды — примерно четыре с половиной года. И движется со скоростью триста тысяч километров в секунду. То есть все звезды, которые ты видишь на небосводе, ты как бы видишь их прошлое, какими они были много лет назад. И если ближайшая к Солнцу звезда взорвётся, её свет на небосводе ты будешь видеть ещё четыре с половиной года.

— И твой корабль может двигаться так быстро? — Кай все ещё не до конца верил в то, что Гурлав говорил.

— Ещё быстрее. Это называется гипер- прыжок. Без него путешествовать по космосу из одной галактики в другую занимало бы столько лет, что на одно такое путешествие не хватило бы и жизней многих поколений.

Это было выше понимания Кая. Сам он путешествовал только от одного края села до другого, да слушал рассказы отца, который ездил аж в город. Что уж там, даже поход за падающим драконом казался вполне себе путешествием. А ушёл-то он на полдня пути — не дальше. А тут миллионы километров, которые можно преодолеть за несколько минут. Он пытался это осознать, и не получалось.

— А что такое конвейерное производство? — спросил Кай вместо этого слово, за которое зацепился.

— Поэтапный процесс. Он может был полностью автоматизированный или нет, по сути представляет собой ленту, по которой беспрерывно движется продукт, и на каждом этапе осуществляется его доработка. Это не моя специальность, но допустим, человек печёт торт, и это занимает у него много времени и сил, и он может делать только один торт в день, стоить этот торт будет дорого, потому что человек потратил на него целый день, вложил много труда. А тут целая вереница людей, выставленная в линейку. Пусть для примера десять человек. И первый только вбивает ингредиенты в кастрюлю. Делает только это на протяжении дня. Второй — только месит тесто, так же беспрерывно и передаёт дальше. Третий раскатывает коржи, четвёртый — кладет их в духовку, пятый достаёт, шестой взбивает крем. И в итоге мы имеем тридцать тортов в день. То есть производительность выросла в три раза только за счёт того, что сложный процесс разбили на много простых составляющих, не требующих специальных навыков. Количество вложенного труда такое же, а продукции больше.

— Хм, интересно, наверное, это выгодно… Но почему это важно?

— Понимаешь, каждая цивилизация в этой вселенной, ну по крайней мере, о которой мне известно, а мне известно о многих, так или иначе развивалась по одному и тому же сценарию, с небольшими отклонениями. И изобретение конвейерного производства один из важных этапов, который даёт серьёзный толчок экономическому и технологическому развитию. Второй вариант сценария — это очень воинственные нации, и тогда прогресс идёт быстрее, потому что ими движет желание уничтожить противника и как следствие, идет развитие технологий через военный сектор экономики, но и в этом случае конвейерное производство является важным этапом.

Кай понял едва ли половину, но понял. И даже не смотря на это, ему было интересно. Это настолько сильно отличалось от привычного ему мира, настолько сильно вырывало его за пределы его образа жизни, существования и вообще всего, что он считал важным и ценным, что хотелось узнать намного больше — а точнее все.

Они вышли из корабля, и теперь сидели рядом прямо на траве, под деревом, глядя, как старательный дроид сваривает края поврежденной обшивки. И совсем не живой, как сперва подумал Кай, а тоже продукт прогресса — машина.

— Ты сказал, что это не твоя специализация, я правильно понял, что это означает дело, которым ты занимаешься? А какая твоя?

— Я историк и антрополог. Учёный. Я поэтому и прилетел — чтобы изучить вашу планету, когда-то очень давно мои предки улетели с неё. Почти икаких документов не осталось, и я хотел сам выяснить причины и узнать побольше о мире, в котором мы появились. Но если вы на таком уровне развития, то мне, к сожалению, совсем нечего тут делать. Добыть данные я не смогу, и при этом сам могу оказаться в опасности. Жаль…

В этом Кай, пожалуй, был с ним согласен. Расскажи он сам кому обо всем этом, признали бы сумасшедшим и заперли бы где-то от греха подальше. А если бы вдруг поверили, было бы, наверное, ещё хуже. Оказался бы где-то в королевских застенках, чтобы на «добровольной» основе делиться информацией о технологиях, пока та не кончится, а потом бы его попросту уничтожили, чтобы никто другой секретов узнать не смог.

Своих размышлений он не озвучил, а вместо этого попросил:

— Расскажи, пожалуйста, о других цивилизациях.

— О, это я могу бесконечно, — Гурлав рассмеялся. — Останови меня, когда надоест.

Солнце давно село. Кай слушал о других планетах и галактиках, мирах и народах, падениях и открытиях. Слушал, затаив дыхание и широко распахнув глаза, и в его зрачках отражались далекие звезды. Возможно, некоторых из этих звезд уже не существовало, возможно, их останки уже разметало по далекому холодному космосу, а они все еще сияли в глазах Кая. Даже не мечты, сказка становилась реальностью, здесь. Сейчас, волшебство и магия обретали силу, и рядом с ним сидел человек… нет, дракон, опаливший крылья о пламя солнца и спустившийся к нему на землю. Не выдержав, он потянулся к Гурлаву губами, но замер около его лица, нерешительно, предвкушая и опасаясь. Губы дрогнули, ища опоры, и, будто дуновение ветерка, Кай почувствовал дрожь его губ, как бы в ответ. Решившись, он закрыл глаза и потянулся ближе. Первый поцелуй был так похож на то, что описывалось в сказках. Тёплый, тягучий, нежный, как будто часть его души пробежала по пищеводу вверх и заметавшись в уголках губ, скользнула в рот Гурлаву, а тот, в ответ, подарил Каю кусочек своей души. Губы Гурлава были тонкими, и несмотря на это мягкие, легко сминались под неумелыми напором, открывались приветливо и ласково. Язык, будто маня зайти ещё дальше, проводил по губам Кая, упирался в зубы самым кончиком, приглашая, предлагая, спрашивая.

— У вас такое разрешено? — спросил Гурлав, оторвавшись на мгновение.

Кай отвёл глаза. Конечно, нет. Разве можно так, без благословения родителей, без обряда, с чужим мужчиной. Так только альфам позволялось друг с другом бавиться, ну уж никак не омеге. До чего же он опустился. А потом перед глазами встал будущий муж: отвратительный, потный, старый. И Кай решительно мотнул головой.

— Конечно, — соврал почти уверенно, — что ж тут такого?

В ответ Гурлав пожал плечами:

— Связь между двумя мужчинами — обычно на вашем этапе развития это не поощряется.

— Мужчинами? — Кажется они снова не поняли друг друга. — А как же иначе?

— Ну, с женщинами, — слово не перевелось, и Кай ожидал продолжения. — У вас что, нет женщин? А как же вы размножаетесь?

— Ну, мы… как обычно, — Кай мучительно покраснел, хотелось спрятать лицо в ладони, а ведь он, кажется, только что собирался не рассказать, а показать, как они размножаются.

— А кто вынашивает? — продолжал с неиссякаемым любопытством ученого спрашивать Гурлав.

— Омеги. — Теперь Гурлав явно не уловил перевода. — Среди людей есть альфы и омеги, внешне мы одинаковы, но одни способны выносить и родить. А вторые — нет.

— Подожди, — до Кая дошло и смущение отступило, — а у вас не так что ли?

— Ну, у нас тоже, два пола, женский и мужской, самцы и самки.

— Как у животных, что ли? — удивился Кай.

— Да, — согласился Гурлав, — у некоторых рас бывает по-другому, но почему по-другому здесь? Мы, конечно, можем отличаться, но не настолько сильно, чтобы появился новый пол, а один исчез вовсе. Интересно.

Он внимательно присмотрелся к Каю, так что тот неуютно заерзал, и сразу стало ощущаться, что сидит он на холодной земле, и корни неудобно упираются в зад, и ноги затекли.

— Так ты омега?

Кай кивнул.

— Интересно… — снова повторил он с каким-то нездоровым блеском в ледяных глазах, а потом будто наваждение стряхнул и сказал уже спокойнее:

— Хорошо. Неважно. Можно, я продолжу? — Он наклонился ближе к лицу Кая, и кровь у того застучала в висках, тело стало ватным и непослушным, а внизу живота вдруг обдало горячим и приятно закололо.

Не в силах ничего сказать пересохшим ртом, он лишь кивнул, и снова подался вперед. Первый поцелуй был спонтанным, навеянным моментом. После него можно было сказать, что какое-то затмение нашло. Но вот они целуются во второй раз, и уже никого не обманешь и не обманешься. Кай хотел большего и сейчас он собирался отдаться. Родители его честь берегли, но, что важнее, он и сам себя хранил, для единственного, своего, кому сможет вручить свое сердце, кто зажжет звезды в его глазах. И, похоже, сейчас время пришло.

Неловкими пальцами Кай подергал за шнурок ворота, зацепил на спине рубашку и потянул вверх. От губ пришлось ненадолго оторваться, но тем слаще было к ним вернуться. Смущение до конца преодолеть так и не вышло, но теперь он позволил себе взять лицо Гурлава в ладони, пробежаться губами по щетинистым щекам и приложиться ненадолго к прикрытым векам.

Гурлав тоже снял с себя рубашку, расстегнув какой-то хитрый замок, и ладони Кая скользнули со щёк на шею, огладили выпирающие ключицы, пробежались по груди, царапнув под чёрными волосками. В голове шумело, и дыхание сбилось на неровное. Гурлав повторил его движение, но не остановился, а скользнул ниже, дотронулся до налившегося под тонкими штанами члена. Кай охнул, и на мгновение сжал ноги, скорее рефлекторно, и сам весь сжался, напрягся, но тут же со свистом втянул ноздрями воздух и уткнулся Гурлаву в ложбинку между шеей и плечом, расслабляясь, открываясь, позволяя.

Его никогда никто не трогал там, никто не ласкал, он и сам себя ласкал редко. Он не знал, как приятно может быть, когда тебя гладят не свои руки, а сильные, тонкие пальцы. Он украдкой поглядывал вниз, наблюдая, как двигается белоснежная кисть по чёрной выпирающей ткани, и от этого становилось ещё лучше. Взгляд скользнул с себя на ноги Гурлава. Очень захотелось дотронуться и до него. Несмело он опустил руку вниз, коснулся его члена. Даже через ткань чувствовалось, что он твёрдый, а еще достаточно большой, чтобы невольный холодок пробежал по спине, заставив ягодицы поджаться. Всё эти открытия снова разогнали по телу горячую волну смущения, заставив немного вспотеть ладони. И все же несмотря на смущение, стыд и немного даже страх, ему было до дрожи любопытно, и приятно до онемевших кончиков пальцев на ногах.

Он закусил губу и поймал сверкающий взгляд ледяных глаз, не решаясь спросить напрямую, рванул за пояс его штанов. Гурлав понял, притянул его к себе, и, целуя, уронил на траву, оказавшись сверху. Неловко ерзая, и не прекращая целовать, стянул с себя штаны, а потом сдернул их и с Кая, когда тот приглашающе приподнял бедра.

Одежды больше не было, надавливая носками на задник, Кай запустил свои сапоги в воздух, отправив отдыхать куда-то под дерево. Ничего больше не мешало чувствовать тепло его кожи, вес его тела на своём. Кай дрожал, то ли от холодной земли под спиной, то ли от приправляющего все ощущения волнения. И все же сам терся всем телом о Гурлава, толкался в его руку, которой он сжимал теперь их обоих, и, когда его рука скользнула к заду, только шире раздвинул ноги.

Он ожидал, и все равно зашипел, когда палец протолкнулся внутрь. Несильно, но было больно, хотя ведь это был ещё не член, а что же будет тогда потом? Эта мысль заставила немного поутихнуть возбуждение.

— Ты чего? — Гурлав немного отстранился. — Больно?

Кай хотел было сказать, что это ничего страшного, но вместо этого как-то жалостливо закивал.

— Так, подожди, я сейчас вернусь.

Он голышом поскакал в сторону корабля, наступая босыми пятками на острые веточки и смешно ойкая. Кай фыркнул, глядя, как скрывается в проеме корабля белоснежный в свете луны голый зад. А потом крепко зажмурился и откинулся на лежалую листву, провел ладонью по лицу вверх, забрался пальцами в волосы и крепко сжал, почти до боли. Он боялся, что сейчас передумает, что из-за этой маленькой передышки здравый смысл заорёт внутри гневно, проснутся стыд и совесть, и он кинется натягивать на себя так опрометчиво сброшенную одежду. Но внутри была тишина. Все, кто должен был блюсти его честь, молчали, будто сговорившись с жарким желанием, полностью завладевшим сейчас Каем, а еще почему-то где-то в желудке бешено скакала радость. Он так и лежал, не шевелясь, открыл глаза, только когда рядом хрустнула ветка.

Гурлав стоял будто сделанный из белоснежного мрамора, худой, жилистый, и при этом рельефный, и как будто твердый. Член в окружении чёрных волос немного приопал, но и впрямь был крупным. Не то что бы Кай много их в своей жизни видел, но на речке да в бане не спрятаться, так что сравнить было с чем. Страх снова примешался к возбужденному ожиданию, но от этого лишь кровь взбудоражилась ещё больше и все стало острее.

— Ты такой красивый, — прошептал Кай.

Гурлав немного неловко улыбнулся:

— Ты тоже. — Он повертел чем-то, зажатым в руке. — Мазь. От ушибов и порезов, можно использовать на слизистой, и она немного с обезболивающие эффектом. Должно быть легче и…

Как помотал головой:

— Не хочу сейчас это слышать. Лучше иди сюда и скажи, что я красивый.

— Ты красивый, — не стал спорить Гурлав, нависая над Каем, — какой же ты красивый.

Он целовал его шею, плечи, грудь, одной рукой продолжая ласкать член и заставляя Кая под ним плавиться, растекаться горячей лавой. На этот раз пальцы и впрямь зашли без боли, внутри было скользко и как-то… Кай не мог найти названия своим ощущениям, просто они отлично дополняли все то, что творилось снаружи:

— Гурла-а-ав, — протянул он на высокой ноте, выгибаясь в его руках, ноги уже жили своей жизнью, то распрямляясь, то сгибаясь в коленях снова, руки елозили по земле, беспорядочно ища опоры.

— Сейчас, мой хороший, подожди немного. Ох, какой же ты, — кажется он тоже плыл от возбуждения, потому что голос его звучал хрипло и надрывисто.

Пальцы исчезли, и головка коснулась входа, Гурлав замер на мгновение, а затем толкнулся внутрь. Кай задохнулся на вдохе, руки сжались в кулаки, загребая лесной мусор. Гурлав немного отстранился а затем толкнулся ещё чуть глубже. Кай невольно рванулся вперёд, впечатываясь телом Гурлаву в грудь, обхватывая руками, будто ища спасения, впиваясь ногтями в белоснежную кожу спины, оставляя на ней красные царапины. Ещё назад и снова толчок, и снова глубже. Кай вскрикнул, прижимаясь теснее, задышал тяжело. Его била крупная дрожь. Больно, распирающе, горячо и вместе с тем раскаленные иглы острого удовольствия прошивали насквозь так, что отдавались в члене. Так ярко, так много, так сильно. Гурлав прижался к нему животом, и Кая скрутило спазмом, разогнав волны дрожи от паха вверх, заставив даже волосы на макушке зашевелиться.

Он разжал сведённые пальцы, отпуская пострадавшую спину Гурлава, и откинулся обратно на листву, глядя на свой испачканный семенем живот.

— Ты все? — удивился Гурлав. — Я тогда по-другому закончу…

— Нет, — Кай обхватил его ногами, не позволяя выйти. — Давай так.

— Ты точно уверен?

— Да.

В таком расслабленном состоянии было почти не больно. Немного приятно, когда Гурлав начинал вытаскивать. И немного неприятно, когда вставлял снова. Он закинул его ногу себе на плечо и теперь целовал и целовал щиколотку, пощипывая косточку губами. Постепенно расслабленность уходила, освобождая место вновь накатывающему возбуждению. Внутри лёгкая боль мешалась с будоражущей щекоткой и член, снова оживший, хотел внимания.

— Поласкай меня, — попросил Кай, и Гурлав без лишних слов сжал пальцы на его члене.

Кай стонал в такт толчкам, упиваясь выражением лица Гурлава, стараясь запомнить все до мелочей, насколько позволяла темнота. То быстрее, то медленнее, удовольствие то схлынывало, то накатывало вновь. На этот раз первым излился Гурлав. Кай почувствовал, как внутри вдруг становится его сильно много, и снова больно, и горячо, а потом, как он дрожит и пульсирует, и его вдруг тоже начало скручивать самого.

— Гурлааав, — снова позвал он жалобно, и тот рвано, резко, в пару движений довёл до конца и его.

Они лежали рядом, тяжело дыша, касаясь друга мокрыми от пота плечами, ещё горячими, которые даже ночная свежесть не в силах остудить.

Раньше Кай думал, что случись с ним что-то такое, он умрёт от стыда или позора. Или от того и другого сразу. Но ничего такого не было. В голове была полнейшая пустота. Он лежал, смотрел в ночное небо, и был счастлив. Довольная улыбка никак не желала сходить с губ.

Завтра он уже не будет таким счастливым, но сегодня… А ведь можно сделать так, чтобы это не заканчивалось никогда, чтобы жизнь его из невыносимой стала такой, о которой он даже никогда и мечтать не мог, пришла вдруг в голову шальная мысль. Он приподнялся на локте и посмотрел на Гурлава, сердце бухало так сильно, что казалось, сейчас разорвёт грудную клетку, выпрыгнет наружу и ускачет далеко в лес.

— Гурлав, возьми меня с собой.

— Что? — не понял тот и тоже приподнялся на локте.

— Я хочу улететь с тобой. Покажи мне вселенную. Я не буду мешать, я научусь всему, буду делать все, что скажешь. Я не стану обузой, я…

— Кай… Кай, подожди, остановись. Я не могу. — Его взгляд забегал, и Гурлав уставился в пол. — Я бы с удовольствием, честно… но нам… нам запрещено. Я не могу просто так забрать тебя с планеты, вдруг это как-то повлияет на вашу историю. Есть закон, понимаешь. Если бы вы сами могли летать в космос, тогда бы можно, но так…

— Хватит. Не надо, — прервал его Кай севшим голосом, и звезды в его глазах, всего мгновение назад светившие так ярко, погасли. — Я все понял.

Гурлав врал. Это чувствовалось даже сквозь переводчик, даже несмотря на разделяющие их миллионы-миллионы километров и сотни лет развития. И слышать это не было никакой мочи.

— Прости, — тихо сказал Гурлав.

Кай опустился обратно на листву. Теперь внутри была только пустота. Он пытался вернуть ощущение так легко ускользнувшего счастья, но уже не мог. Снова ощущались каждая веточка, камешек и шишечка, впивающиеся в бока, ноги и позвоночник, липкое на животе и бёдрах высыхало, стягиваясь неприятной коркой, небо стремительно серело, утрачивая свою таинственность и привлекательность.

Гурлав улетел на рассвете. Стальной дракон лениво поднялся в небо, качнулся несколько раз, подставляя розовым облакам крылья и стремительно стал набирать высоту, пока не превратился в маленькую точку, а потом и вовсе не исчез.

Кай постоял ещё немного, прислонился лбом к ближайшем дереву, стукнувшись несколько раз о твердую кору. Домой не хотелось до тошноты. Мелькнувшую мысль не возвращаться вовсе, а идти, куда глаза глядят, он отогнал. Податься ему было некуда. Пару лет назад сбежал из их села парень, не один даже, а с возлюбленным альфой, а через пару месяцев нашли его в ближайшем борделе, да только забирать обратно не стали, там и оставили.

Домой он приплелся только к полудню, открыл калитку, наткнулся на взгляд отца-альфы, который стоял с вожжами в руках, запрягая коня. Сглотнул враз ставшую густой слюну, развернулся и трусливо рванул с места, будто это могло уберечь. Не уберегло, конечно, нагнал его отец в три прыжка, дёрнул на себя за ворот рубашки, не обращая внимания на треск ткани, потащил в дом, а там бросил на лавку и приложил вожжами так, что аж в глазах потемнело.

Может и прибил бы вовсе, если бы на крики не выскочил отец-омега, и вместо того, чтобы ещё добавить сверху, неожиданно мужа остановил, поднял икающего Кая, ставя на ноги. Пробежался взглядом по всклокоченной прическе, с застрявшими в ней листьями, алеющим ушам, фигуре, и, кажется, все понял:

— С кем ты был?

— Ни с кем я не был, — сделал он попытку отбрехаться. — Овца убежала, я искать пошёл и заблудился.

— Не смей мне врать! — резкий окрик заставил вздрогнуть, Кай ждал оплеухи, но её почему-то не последовало.

И все же настаивать на придуманной заранее лжи он не решился, молчал, опустив глаза в пол.

— Из нашего села? — задал он снова вопрос.

— Нет, — выдохнул все-таки Кай, отпираться не имело смысла.

— Тебя там знают? Он кому-то может рассказать?

— Нет, — ответил он, так и не поднимая взгляда, — он уехал. Далеко.

Отец-омега шумно выдохнул, кажется с облегчением, а потом схватил Кая за руку и потащил в глубь дома.

«Вот теперь убьет», — с какой-то отстраненностью подумал Кай. Даже так он ни о чем не жалел, и представься такая возможность, повторил бы все снова точь в точь.

Только вот ничего ему больше не сделали. Отец затолкал его в подвал, где Кай обычно проводил течки, скрежетнул в замке ключ.

— До свадьбы неделя. Посидишь тут это время, чтобы больше глупостей не наделал. — раздался над головой приглушенный дверью голос.

Это было не так уж плохо, в конце концов. На полу была его лежанка, укрытая одеялом, стояли на полках банки с закрутками и кольца колбасы висели под потолком, а в углу пылились несколько свечей.

Зажигать их он не стал. Вытянулся на животе поверх одеяла, вздохнул тяжело, прикрыв глаза. Ему было очень больно. И гораздо больше, чем исполосованный зад, болело разбитое сердце.

И все же лучше было так, чем никак. Только вчера он жаловался богам, на то что ничего в жизни не знал и не увидел, и вот за один день будто целую жизнь прожил, столько узнал, столько испытал, столько попробовал. И пусть все закончилось так же внезапно, как началось, но теперь он знает, как это. Теперь он сможет в тяжёлые моменты закрывать глаза, и вместо противного лица мужа представлять мерцающие в лунном свете льдинки глаз своего дракона.