Рубид, Светломорск.
В тот же день Олеся Аташева стояла на открытом верхнем ярусе в ярком жарком и ослепительно белом светломорском порту. Слева без умолку тарахтела весёлая юная разодетая в пух и прах особа, над головой носились визгливые морские ящеры, вроде птеродактилей. Под ногами был шершавый горячий бетон, жгущий пятки через кеды, справа любезно поддерживал под локоток аристо средних лет, чем-то похожий на сенбернара, а глаза рябило от разноцветных корабликов и погрузчиков, снующих туда-сюда по грузовому порту, ярусом ниже огороженой баллюстрадой площадки. Из-за высокого берега обзор не ограничен бухтой, видно как идут на посадку и взлетают спейсшипы. Огромные волны раскатываются от громадин безвоздушного океана и этим вовсю пользуются серферы, ловящие волну на пляже слева.
Светломорск лёгкий, воздушный, ажурный. Если бы не зенитные установки в парках, то и вряд ли заметишь, что Рубид готов к войне. На гавань справа базируются морские крейсера. Вон они, серые, полосами и зигзагами раскрашены, лежат в воде. Но уже не гуляют по эспланаде моряки, скучают в одиночестве их дамы. Эскадра готовится к выходу в море, на одном корабле проворачивают ракетные турели, снуют по палубам фигурки в сером и чёрном. Кончились танцы. Со дня на день ждём незванных гостей. Большой экран на здании астровокзала показывает ролики о наборе мобилизованых в призывных пунктах. Но на фоне бесконечных рядов мужчин в плавках и белых костюмов врачей с редкими вкраплениями мундиров играют хиты сезона "Девочка-Прелестница" и "Маргаритка". В ушах навязло, ей-богу. Так же, как и трёп княжны Марины. По-видимому, Рудольфу Захаровичу тоже надоело:
- Мариша, уймись. - говорит княжич. - Не видишь, человек не в себе.
- Ну что такого, пап? - княжну заткнуть трудно. - Ну я же пытаюсь развеселить Олесеньку.
- Марка! - рявкает пожилой князь Захар из глубины стоящего позади аэромобиля. - Иди-к сюды! Стрекоза!
Деда тут слушаются, Марина улепётывает к нему и бабушке Леопольдине. Старая немка говорит с жутким акцентом и очень строгая. За аэро замер колёсный вэн с распахнутыми дверцами, чтобы хоть как-то проветрить машину морским воздухом. Его водитель не любит кондиционер.
- Вы хотите сразу увезти родителей на север? - осведомляется Рудольф Захарович.
- По состоянию папы. - устало говорит Олеся, жмуря глаза от бешеного солнца, то есть Альмара, конечно.
- В санаториях ему было бы лучше.
- Юг уж очень густо населён. - вздыхает Олеся. - Я боюсь, что он будет атакован первым.
Рудольф вздыхает:
- Я тоже. Даже очень. Не верится, что эта мирная жизнь может оборваться.
Вдали мелькает вытянутая капля, летит над водой, сверкая тормозными дюзами, задирает нос и погружается в воду, окутаная клубами пара. Частная яхта, уже седьмая за последний час. Буксиры отводят их к катерным причалам. Там стоят автобусы департамента миграции, быстросборные павильоны таможни, полицейские фургоны. С предыдущей сошла целая толпа. Похоже, летели, как сельди в банке. Мятые, растеряные кричаще одетые люди. Террианцы. Метропольцы. Беженцы.
Задача сотрудников ДМ не только распределить их по временному жилью, но и дать понять, что метропольские привилегии кончились. Рубид бездельников - соцминьщиков и блоггеров не жалует. За два месяца надо найти работу. Или отправят на Перу, а там закрутили гайки всерьёз. Шагом марш в поля или на консервную фабрику. Империя нуждается в продовольствии.
На подъездном пути бешеным ослом ревёт локомотив, тянет вагоны с изогнутыми балками. Это части шпангоутов спейсшипов. Их перевозчик - грузовоз уже распахнул лацпорты у причала. Стратегический груз, идёт в первую очередь.
"День и ночь их заводы льют для гауссов сталь". - вспоминает Олеся и, словно услышав её невесёлые мысли, из колонок возникает гитарный перебор, густой бархатный голос Тамары Жемчужной.
Мы с тобою прощались навеки
В ярко-алом осеннем саду.
Ты уехал, мой друг, ты уехал
На святую для всех нас войну.
Буду ждать тебя годы и годы,
Буду весточки ждать от тебя.
В день весенний иль в осень лихую
Образ твой в своём сердце храня.
Ах, мой Владик, любимый и бравый
Мой красавец, драгун-лейтенант.
Да не тронет тебя пуля вражья,
Не откажет в бою автомат.
Скорой вестью из наруча в наруч
"Как ты там, мой камчатский цветок?
Воевать нам недолго осталось,
А до милой и путь недалёк".
Как я жду от тебя вот такого
На три строчки простого письма.
Но сидеть сложа руки не стану
Напишу я, пожалуй, сама.
Как на старом заводе машиной
День и ночь я снаряды точу.
Как подруга моя Маргарита
День и ночь помогает врачу.
Да узнаешь ли ты нас, красавец?
Старше делает всех нас война.
Но настанет когда-то день мира,
И для счастья придут времена.
Ах, мой Владик, любимый и жданный
Только месседж и вот я лечу
В астропорт, на вокзал ли, к машине,
Ох, я встречу и вмиг закручу.
Будут танцы на старой аллее,
Будет счастье и будет весна.
Возвращайся мой милый, скорее.
Не навечно же эта война.
Олеся подозревала, что этот ролик часть правительственной кампании по замене призваных рабочих-мужчин женщинами, но пела Жемчужная красиво. Княжич Рудольф хмыкнул:
- А вы слышали, Олесенька, что у нее когда-то был роман-с с Владиславом Георгиевичем?
- Да ну, слухи. - Олеська зыркнула на аристо снизу вверх.
- Мне рассказывал один из офицеров сына. Тамара пела в Клесвицах, в ресторане. Там они и познакомились.
- Вряд ли Владислав Георгиевич часто бывал в Клесвицах. И к тому же он ворчун и грубиян. И выглядит, как пятнистый кирпич.
- В молодости он был недурён собой. - заметил Рудольф Захарович. - Это всё несчастья и годы на границе.
- Я слышала, вы пытались помочь ему.
- Увы! Бригадир-аншеф счёл оскорбительным для себя его поведение. Оно, конечно, неразумно, но и племянницы аншефа вели себя неподобающим образом. Н-да... и мой сын. - вздохнул княжич.
- Госпожа Аташева Олеся Павловна! - рявкнул динамик. - Госпожа Веррис ожидает вас у стойки Информаль. Госпожа Аташева!
- Пойдёмте. - Рудольф Захарович повёл рукой. - Это на третьем этаже вокзала. Эскалатор или лифт, сударыня?
- Эскалатор.
Сима Веррис приткнулась у стойки серой мышкой. Она и так маленькая - худенькая, но сейчас и вовсе бледная тень самой себя. Кутается в бабушкину шальку, шаровары с обтрёпаными оборками, флюоресцирующая краска на узорах-завитках осыпалась. Эх, а шикарные были штанцы! Авторские, тканевые, хэнд-мэйд. Деловой приталеный пиджак и вовсе не к месту.
- Привет, Симочка. - обнимает подругу Олеся. - Ну я же дала маме код. Надо тебе было сюда тащиться.
Сима смотрит на Олесю глазами, полными горя и ужаса.
- Олесенька, солнышко. - еле шевелит губами маленькая женщина. - Папа твой умер.
И закрутился перед глазами спейспорт, яркие краски, цветная мозаика стен. Как сквозь одеяло, глухо голос Рудольфа Захаровича:
- Позвольте представиться, сударыня. Княжич Градский, Рудольф Захарович. Идёмте сейчас же на пристань, я вызову машины. - рука сжимает её локоть, перед глазами туман, но стены остановились, хоть и расплылись. Сима обнимает за пояс, тонкая худая рука.
- Идём, Олешек, идём. Надо жить. - всхлип. - Бабушка говорит - надо жить.
- Сударь, может скорую? - незнакомый встревоженный женский голос.
- Нет-нет. Благодарю вас. - Рудольф Захарович рядом. Сейчас они спустятся и пойдут к яхтенным причалам.
Она слышит, как князь говорит по кому, как взвизгивает Марина и глухо бормочет дед. Тот, что настоящий князь.
Ветер освежает, визжат ящеры, сверкает тёплое море, кипит порт, снуют люди. Идёт на разгон серый семикорпусный грузовоз. Садится огромный лайнер. Двое девушек-полицейских у приплюснутой угловатой машины. Одна с автоматом, вторая с овчаркой на поводке. Дутые куртки-броники, шлемы, блестящие высокие ботинки и голые ноги, прикрытые шортами до колен. Странное впечатление - смесь военного и мирного времени. Пёс широко раскрыл пасть, свесил розовый язык набок. Жарко ему на этом раскалённом бетоне.
Маленькая группка людей посреди груды багажа за таможней, в тени огромной морской яхты. Белые борта, синяя надстройка, золотые чёрточки лееров. Кофры-кофры-кофры. И торцом к ней характерный приплюснутый торец саркофага.
- Девочка моя, Оливочка! Мы с тобой одни остались!
Мама сидит на рыжем кривоватом кофре. Оливка узнала этот нескладный, давно поломавшийся чемодан. Мама ездила с ним в командировки. Мама указала на гроб. Позади возник несколько обтрёпаный, но всё ещё пузатый дядя Вася, отец Иона.
Почти неслышно подъехал синий вэн. За ним ещё одна похожая машина - то ли большой джип, то ли маленький капотный автобус.
- Что же. Добро пожаловать в Рубид. - вздохнул над ухом Рудольф Захарович. - Давайте грузиться, дамы и господа.
Светломорье, в 12 верстах к северо-востоку от города.
Поместье князей Градских.
Маму увели отдыхать. Маме позвали семейного доктора господина Минина. Обходительный врач накапал успокоительного, посчитал пульс.
Господин Аташев-старший и отец Симы Дмитрий Петрович пьют местное вино с Рудольфом Захаровичем и тихо обсуждают положение.
- Туристические сервисы сейчас ни о чем, Дмитрий Петрович. Поступайте, ей-богу, ко мне в логисты. Не вечно же это безумие.
Особняк Градских посреди огромного парка полон бледных гостей. Оливка полулежит в кресле на веранде. Колышатся белые полотнища занавесей в проёмах, под ногами прохладный каменный пол. Рядом Сима и её мама Соня, мама мамы Сони, бабушка Нина. Мадам Аташева, Любовь Кирилловна. Виктория Демьяновна, жена Рудольфа Захаровича, вышла распорядиться насчёт чая. Марина притихла рядом с Олесей. Нет, она добрая девушка, только болтлива, конечно. Обняла Оливку, к плечу виском прижалась.
К услугам женщин автобар с прохладительными. Обедают здесь вечером, когда спадает жара.
- Надо написать Иону. - Олеся глотает слёзы. Перед глазами не мозаичная колоннада, а папа. Папа в старом костюме возвращается из школы. С собой планшет на руке и небольшая корзинка. Автодоставка это само собой, но покупать фрукты для Оливки и Черешенки, как папа зовёт маму, в супере на углу и нести их самому так мило. Папа собирается на рыбалку, в прихожей высокие бахилы, кепка с накомарником, длинное тонкое удилище и негнущаяся куртка цвета хаки. "Где мои грузила, Чери?" Мама чуть раздражённо "Ты их на серванте забыл!"
Где мои грузила, Чери?
- Напиши, конечно. - шепчет Марина. - Пойдём в женькины комнаты, там деск свободный.
Женька, это Евгений Рудольфович, старший брат Марины, он уже обер-бригадир, командует корпусом КА, а раньше был легион-колонелем, но его колонна попала под сокращение. Олеся видела ролики - красавец-блондин, натуральный аристо. И как он сошёлся с невидным грубоватым Стаховым?
"Альмарак-Норд, Рубид, Хларау. 2ДрД, 5Бр, 538Эск. ЛС Аташеву И.В. Ионушка, папа умер в дороге. Я повезу его хоронить на север, чтобы мы с мамой смогли навещать могилу. Остальное - благополучно. Оливка".
"Альмарак-Норд, Верхние Чащи, Елецградский округ, Россохский уезд, поместье Стафорт. Любезная госпожа баронесса Лариса Георгиевна! Отец Олеси Павловны не перенёс спейса и скончался по выходу из третьей по счёту ирреали. Олеся Павловна повезёт хоронить его на север, вместе с мамой своей и семьёй Аташевых. Огромная просьба оказать содействие. Заранее сердечно благодарна. Марина Рудольфовна, княжна Градская".
Адрес, разумеется, необязателен, достаточно кода. Но здесь так принято и не только между аристо.
"Альмарак-Саут, Светломорье, Светломорский округ, поместье кн. Градских. Оли, бери билет до Радостного. Сообщи нумер поезда. Автомобили и люди будут ждать. Батюшка Феодор упреждён. Лариса фон Готтеншафт-Стахова".
17 мая гроб погрузили в багажный вагон, а три дамы в чёрном и потрёпаный господин заняли купе 2го класса в пассажирском вагоне поезда Светломорск - Незнамово. Оливка решила, что шиковать за счёт князей неприлично. Веррисы остались у Градских.
Остроносый локомотив помчал состав на север.