За ленивой беседой вечер плавно перетекает в начало ночи. Конец субботы не торопит домой, и Второй ожидал, что брат, вероятно, предложит продолжить их посиделку в месте более оживлённом и шумном, но, к большому удивлению, не докурив сигарету, Первый начинает молча собираться. “Он что, торопится... домой?” – думает Второй, но тут же вспоминает, что Первый с Гоуст уже давно живут вместе. Он всё не может привыкнуть к мысли, что с ним кто-то живёт.

Первый встречался с кем-то и раньше, но его квартира больше была похожа на гостиницу, в которой не задерживались дольше, чем на неделю. Он и сам постоянно где-то пропадал, словно избегая своего собственного дома. Большая многокомнатная квартира почти в центре города с минималистичным, излишне тёмным на взгляд Второго интерьером и ледяной плиткой по всему полу. Когда-то они с братом купили эту квартиру на двоих и планировали жить вместе какое-то время после того, как съехали из родительского дома. Вернее, Первый планировал. Идея была, скорее, его. Он ссылался на эксклюзивность предложения: хорошее расположение, красивый вид из окна, цена, мол, на двоих купить будет дешевле, но озабоченность экономией в их случае звучала уже несколько нелепо. Второй знал, что Первый просто боится жить один.

Первый боится одиночества, как бы он это ни отрицал, и под любым предлогом старался оттянуть этот момент, а Второй шёл на поводу у своей самой дурацкой и самой разрушительной привычки – он потакал своему младшему брату. В конце концов, он не видел ничего дурацкого и разрушительного в том, чтобы пожить вместе, ведь они всю жизнь так прожили. Но после того, как из постоянного поля зрения Первого исчезла их непреклонная ни перед чем мать, которая гранитной скалой принимала на себя все эмоциональные волны и выходки их младшенького, все эти бурлящие кубометры внимания свалились дома на Второго. Он в целом уже привык к такой погоде, но, честно говоря, планировал отдохнуть. Видимо, эта привилегия наконец досталась их матери.

Первый всегда имел тенденцию жить шумно и с размахом, но Мортис не позволяла устраивать в её доме филиал Содома и Гоморры, так что в их новой квартире развернулась почти та же эпопея излишеств, что была у них лет в шестнадцать, только более качественная и масштабная. Однако в этот раз Второй выдохся намного быстрее и уже через пару лет думал, как бы так задержаться в командировке, чтобы не возвращаться на этот праздник жизни подольше. Непрекращающийся кутёж сменялся, разве что такими же шумными скандалами самого Первого.

У него всегда на ровном месте находилась уйма претензий ко Второму. В другой день он выяснял отношения с очередной пассией в соседней комнате, на третий день они так же шумно мирились, на четвёртый звали всех отмечать их чудесное воссоединение, а на пятый, как правило, трагически расставались. Плюс ещё два бурных выходных. И Второму приходилось быть единственным бессменным зрителем на бесконечном спектакле этого театра абсурда. Так что в какой-то момент он просто нашёл себе уютную съёмную квартирку и собрал вещи после очередного насыщенного руганью вечера, а Первый остался жить в своём мрачном замке. Братья, конечно же, всегда незаметно мирились, продолжая видеться на работе и в свободное время, но с тех пор жизнь Второго стала спокойнее и размереннее, а жизнь Первого…

– Тебя подвезти? – Его резкий звучный голос вырывает Второго из пространных воспоминаний.

– Ты же выпил.

– Один бокал. Несмертельно, никто не умрёт, – небрежно бросает Первый, накидывая пальто.

– Не, я прогуляюсь.

Они покидают ресторан, окунувшись в ночной холодный воздух и тусклый свет фонарных столбов. На парковке Первый снова достаёт пачку Мальборо. Такая у него привычка – курить за столом перед выходом и ещё раз сразу после, уже на улице. Хотя что в тот, что в этот раз он не докуривает до конца, нетерпеливо бросает сигарету на канализационную решётку под ногами. "Надо же, и правда торопится," – убеждается про себя Второй.

– Не гони. – Тут голос Второго предательски хрипит, от чего слова звучат излишне драматично. Они оба усмехаются и Первый нарочито театрально отвечает:

– С щитом или на щите.

Второй откашливается, саркастично добавляя:

– Просто я не собираюсь быть твоим личным водителем, если тебя опять лишат прав.

– Ты на моей ласточке два года катался, прощелыга, – возмущается Первый, звеня ключами. – Благодарен должен быть.

Второй усмехается. "Ласточкой" Первый называет свою чёрную Audi, поездка на которой всегда ощущается, как скольжение на коньках по свежезалитой поверхности ледового катка. Удовольствие, одним словом. Хотя Второй всё равно предпочитает этому ветер в волосах и мотоцикл, который он в этот раз оставил у дома, потому что вообще-то не рассчитывал вернуться туда так скоро, но против ночных прогулок он тоже ничего не имеет. Второй по привычке провожает машину Первого взглядом, а тот с энтузиазмом сигналит ему на прощание. Он почти физически чувствует, как Первый спешит домой, в эту холодную мрачную квартиру, которая наконец озарилась чьим-то светлым присутствием, туда, где его наконец кто-то ждёт. И Второй искренне рад за брата, как и каждый раз, когда видел его таким. Хотя, честно говоря, такое – впервые.